В это время дня на горбатых улицах было мало гражданских, и Шарпу казалось, будто Альмейда ждет, затаив дыхание, какого-то великого события. Все говорило о том, что она подготовилась основательно: пушки на внутренних стенах, тюки с провиантом, складированные на двориках. Да, крепость ждала, запасясь всем необходимым. Ее недаром называли парадной дверью Португалии; Массена понадобится вся его лисья хитрость, вся его сила, чтобы отворить ее.
Бригадир Кокс – англичанин, командующий гарнизоном, – выбрал для своего штаба вершину холма, однако Шарп разыскал его не там, а на главной площади. Бригадир наблюдал за солдатами, которые вкатывали в двери собора бочки с порохом. Шарп отдал ему честь; долговязый подтянутый Кокс ответил тем же.
– Рад познакомиться, Шарп. Большая честь. Наслышан о Талавере.
– Благодарю вас, сэр. – Шарп поглядел на бочки, исчезающие в сумраке собора. – Похоже, вы готовитесь всерьез.
Кокс кивнул с довольным видом.
– Да, Шарп, всерьез. Загрузились по планшир, можно ставить паруса. – Он указал подбородком на храм. – А это наша крюйт-камера. – Заметив недоумение на лице Шарпа, бригадир рассмеялся: – Лучшая португальская крепость – и негде укрыть огнеприпасы. Можете себе представить? Хорошо хоть этот собор сгодился. Стены как у Виндзорского замка, а крипты будто казематы. Да нет, Шарп, я не жалуюсь. Пушек хватает, припасов – вволю. Задержим лягушатников месяца на два. – Он пристально посмотрел на выцветший зеленый китель капитана. – Впрочем, лучшие стрелки нам не помеха.
Шарпу живо вообразилось, как его роту отправляют на земляные работы, и он поспешил сменить тему:
– Сэр, мне приказано доложить о прибытии майору Керси.
– А! Нашему разведчику! Он сейчас ближе всех к Богу. – Кокс опять рассмеялся.
– Простите, сэр? – не понял Шарп.
– На верхушке замка. Это где телеграф, заблудиться невозможно. В замке вашим ребятам можно позавтракать.
– Спасибо, сэр.
По спиральной лестнице Шарп поднялся на дозорную башню к мачте. Выйдя под лучи раннего солнца, он понял, что подразумевал Кокс под близостью к Богу. За деревянным телеграфом с четырьмя неподвижными пузырями – точь-в-точь как над штабом Веллингтона в Келорико – виднелся невысокий человек, стоявший на коленях перед морским телескопом. Рядом лежала Библия.
Шарп кашлянул, и невысокий офицер открыл сверкающий глаз.
– Да?
– Шарп, сэр. Южный Эссекский.
Керси кивнул, закрыл глаз и вернулся к молитве. Теперь его губы шевелились вдвое быстрее прежнего. Закончив, майор глубоко вздохнул, улыбнулся небесам так, будто хорошо исполнил свой долг, и повернулся к Шарпу с неожиданно свирепым выражением на лице.
– Керси. – Кавалерист встал, клацнув шпорами о камень. Он был на фут ниже Шарпа, но, по всей видимости, нехватку роста восполняла кромвельская пылкость и прямота. – Рад познакомиться, Шарп. – У майора оказался грубый голос, в коем не звучало никакой радости. – Конечно, слыхал о Талавере. Хорошая работа.
– Благодарю вас, сэр. – Шарп хмыкнул про себя: Керси расщедрился на похвалу с таким видом, будто собственноручно захватил дюжину, если не две, французских «орлов» и теперь решил подбодрить зеленого новобранца.
Майор закрыл Библию.
– Шарп, вы молитесь?
– Нет, сэр.
– Христианин?
Странно слышать такие вопросы, когда решается судьба целой кампании, но Шарпу доводилось встречать офицеров, бравших с собой на войну веру, как запасное оружие.
– Думаю, да, сэр.
Керси фыркнул.
– А вы не думайте! Вы или причащены крови агнца, или нет. Ладно, об этом после поговорим.
– Да, сэр. Тут и впрямь надо кое-что решить, сэр.
Керси метнул в Шарпа обжигающий взгляд, но решил не спорить.
– Рад, что вы здесь, Шарп. Можно выходить. Знаете, что будем делать? – Не дожидаясь ответа, он сказал: – За день дойдем до Касатехады, заберем золото, доставим к британской передовой, а что дальше – нас не касается. Ясно?
– Никак нет, сэр.
Керси уже направился к винтовой лестнице, но, услышав эти слова, остановился и круто повернулся к стрелку. В черном длинном плаще майор смахивал на злобную летучую мышь.
– Что вам непонятно?
– Где золото, кому принадлежит, как забрать, куда доставить, что известно противнику, почему мы, а не кавалерия. А самое главное, сэр, зачем оно понадобилось.
– Зачем понадобилось? – озадаченно переспросил Керси. – Зачем понадобилось? Не ваше дело, Шарп.
– Теперь ясно, сэр.
– Зачем понадобилось! – кипятился Керси, отходя к зубчатой стене. – Это испанское золото. Пускай с ним делают что захотят. Покупают новые дурацкие статуи для римской церкви. Если захотят. Но не захотят. – Он заперхал; Шарп в первый момент испугался, а затем понял, что майор смеется. – Купят пушки, Шарп. Чтобы французов бить.
– А я думал, сэр, золото – для нас. Для англичан.
«Точно собака кашляет», – подумал Шарп, слушая хохот майора. Керси аж присел, держась за живот.
– Простите, Шарп. Для нас? Что за странная идея? Это испанское золото, испанцы его и получат. А мы – ни гроша. Еще чего! Мы только доставим его в целости и сохранности в Лиссабон, а оттуда корабль его величества перевезет золото в Кадис. – Керси снова залаял-заперхал, повторяя визгливо: – Для нас! Для нас!
Шарп рассудил: не время и не место втолковывать майору, что он ошибается. Неважно, что этот Керси думает, главное – переправить золото через реку Коа.
– Сэр, где оно сейчас?
– Я же сказал. В Касатехаде. – Веселость уступила место злости – видимо, Керси решил, что Шарп заподозрил его в нежелании делиться драгоценными сведениями. Но он тут же сменил гнев на милость, уселся на краю смотровой площадки и, вороша страницы Библии, сказал: – Золото – испанское. Правительство отправило его в Саламанку как жалованье армии. Армию разбили, припоминаете? И теперь у испанцев проблема. Уйма деньжищ у черта на рогах, где раньше были свои, а нынче кишмя кишат французы. К счастью, нашелся добрый человек. Он припрятал золото, а я предложил выход.
– Корабль его величества?
– Именно. Мы возвратим сокровища правительству в Кадисе.
– А кто этот «добрый человек», сэр?
– Добрый человек? А, Цезарь Морено. Он отличный парень, Шарп. Вожак партизанской шайки. Вывез золото из Саламанки.
– Сколько, сэр?
– Шестнадцать тысяч монет.
Шарпу эта цифра не сказала ни о чем. Знать бы, сколько весит монета.
– А почему Морено сам не перевезет его через границу?
Керси пригладил седые усы, передернулся под долгополым плащом – вероятно, ему не по вкусу пришелся вопрос и он решал, стоит ли продолжать разговор. Потом вновь опалил Шарпа яростным взглядом и вздохнул.
– Сложности, Шарп, сложности. У Морено маленький отряд, ему пришлось соединиться с другим, побольше, и новый командир не желает нам помогать. Этот человек обручен с дочерью Морено, он очень влиятелен, и он – наша головная боль. Думает, мы просто хотим украсть золото. Можете вообразить? Можете, Шарп, еще как можете, а он подозревает, что и Веллингтон может. – Керси пришиб ладонью муху. – Тут еще, как назло, мы две недели назад сваляли дурака.
– Сваляли дурака?
Керси грустно кивнул.
– Кавалерия, Шарп. Мой родной полк. Мы послали пятьдесят человек, ну и… – Он рубанул по воздуху рукой, точно саблей. – Пятьдесят. Значит, мы опозорились перед испанцами. Теперь они нам не доверяют, считают, что мы, проигрывая войну, решили прибрать к рукам их золото. Эль Католико хотел переправить золото сушей, но я его убедил дать нам еще один шанс.
Шарп растерялся – на него после долгого неведения обрушилась лавина новостей.
– Эль Католико, сэр?
– Я же вам сказал! Новый командир. Будущий зять Морено.
– Но почему Эль Католико?
Громко хлопая крыльями, взлетел аист – ноги вытянуты, длинные крылья окаймлены черным. Секунду-другую Керси молча наблюдал за птицей.
– А, понял, что вы имеете в виду. Католик. Прежде чем убивать, он читает жертвам заупокойную. По-латыни. – Голос Керси звучал угрюмо, пальцы прохаживались по страницам Библии, точно набирались сил от псалмов и притч. – Опасный человек. Бывший офицер, драться умеет и не желает, чтобы мы совались в испанские дела.
Шарп набрал полную грудь воздуха, подошел к каменным зубцам и устремил взор к далеким скалам.
– Ясно, сэр. Золото – в одном переходе отсюда, его стерегут Морено и Эль Католико, наша задача – добраться до него и убедить испанцев, чтобы нас отпустили подобру-поздорову. А затем перевезти золото через границу.
– Все верно.
– А что, если Морено уже забрал его? Ну, пока мы здесь?
Керси фыркнул по-собачьи.
– Вы, Шарп, вот о чем подумайте. Мы там оставили человека. Надежного парня из моего полка. Он за всем присматривает, не дает партизанам наделать глупостей. – Керси встал и резким движением плеч сбросил с себя плащ – от рассветной прохлады не осталось и помина. На ментике майора отливали синевой серебряный галун и светлая меховая опушка. Точно такие же мундиры носили драгуны принца Уэльского, и среди них – Клод Харди, любовник Жозефины, человек, перешедший дорогу Шарпу.
– Морено нам верит. Только с Эль Католико могут возникнуть сложности, но ему нравится Харди. Надеюсь, все будет в порядке.
– Харди? – Чутье подсказало Шарпу, что лавина новостей сошла еще не до конца.
– Он самый. – Керси пристально взглянул на Шарпа. – Капитан Клод Харди. Вы знакомы?
– Нет, сэр.
Шарп не солгал. Он никогда не встречал этого офицера, только знал, что к нему ушла Жозефина. Он представлял себе молодого кавалерийского офицера, танцующего в Лиссабоне ночи напролет, – и вдруг Харди оказывается здесь! Ждет всего-навсего в одном переходе!
Шарп посмотрел на запад, мимо Керси, на глубокое темное ущелье Коа, прорезающее горный пейзаж.
Майор топнул ногой.
– Еще что-нибудь, Шарп?
– Нет, сэр.
– Вот и славно. Вечером выходим. В девять.
Шарп повернулся к нему лицом.
– Хорошо, сэр.
– Одно условие, Шарп. Я знаю эти края, а вы – нет. Так что никаких вопросов, лишь беспрекословное исполнение.
– Есть, сэр.
– На закате – молитва. Для всей роты. Если французы не помешают.
– Есть, сэр.
Они отдали друг другу честь.
– Так не забудьте, в девять. У северных ворот. – Керси повернулся и, клацая шпорами, спустился по винтовой лестнице.
Шарп возвратился к зубчатке, перегнулся через гранит и вперил невидящий взор в огромного оборонительного спрута, раскинувшего щупальца внизу.
Жозефина. Харди. Он сдавил серебряное кольцо с резным изображением орла – то самое, которое она купила для него перед битвой и которое стало прощальным подарком, когда закончилась бойня на берегах Портины севернее Талаверы. Ричард пытался забыть ее, твердил себе, что она его не стоит… Глядя на север, на острые каменные клыки, он силился выбросить девушку из головы и из сердца, силился думать о золоте, об Эль Католико – молящемся убийце, и о Цезаре Морено. Но Боже правый, попасть в одну упряжку с любовником Жозефины!
Гардемарин, выброшенный судьбой на сушу, поднялся на башню к телеграфу и с любопытством посмотрел на долговязого, темноволосого стрелка со шрамом на лице. Опасный зверь, решил гардемарин, глядя, как большая загорелая ладонь оглаживает рукоять громадного палаша.
– Шлюха! – сказал Шарп.
– Виноват, сэр? – испугался пятнадцатилетний гардемарин.
Шарп резко обернулся – он не подозревал, что рядом кто-то есть.
– Ничего, сынок, пустяки. – Капитан ухмыльнулся растерянному мальчишке. – Золото – жадным, женщины – ревнивым, а смерть – французам. Верно?
– Так точно, сэр. Конечно, сэр. Верно.
Юноша проводил высокого офицера взглядом. Года два назад он хотел пойти в армию, но отец лишь посмотрел на него и сказал, что в армию добровольно идут только психи.
Гардемарин подошел к мачте телеграфа и стал развязывать фалы, удерживающие пузыри на месте. Несомненно, отец был прав. Как всегда.
Глава четвертая
Без привычного скакуна Керси выглядел озабоченным, даже, по мнению Шарпа, смешным. Коротенькие ножки мельтешили, точно ножницы в руке цирюльника, а глаза над пышными седыми усами прожигали ревнивым взором долговязых баловней судьбы. Зато верхом на громадном чалом он был как дома; казалось, будто он себе добыл недостающий рост.
После ночного похода Шарп стал его уважать. Сквозь облачный покров едва проглядывала луна, однако майор уверенно вел роту по сильно пересеченной местности. Во мраке они оставили позади границу, о чем Керси сообщил полувнятным ворчанием, а затем шли под гору к реке Агеде, и там, при первых знамениях рассвета, сделали привал.
Проникнуться симпатией к майору мешала изрядная толика раздражения. В пути Керси то и дело приставал к Шарпу с назойливыми советами, как будто лишь он один понимал все проблемы на свете. Местность он, конечно, знал – от полей вдоль дороги, что соединяла Альмейду со Сьюдад-Родриго, до хаотического нагромождения холмов на севере, обрывающегося у реки Дуэро, в которую впадают Коа и Агеда. Он помнил села, тропы, реки и броды, высокие холмы и тайные перевалы, а еще знал партизанские отряды, действующие в этих краях, и места, где их можно найти. Сидя в тумане, что поднимался с Агеды, Керси рассказывал о партизанах. Шарп и Ноулз внимали грубому голосу, перекрывавшему журчание реки, и узнавали о засадах и убийствах, о тайниках с оружием, о шифрованных световых сигналах, передаваемых с вершины на вершину.
– Партизанам, Шарп, известно все; тут даже мышь не прошмыгнет без их ведома. Каждого французского гонца вынуждены охранять четыреста солдат! Нет, вы можете себе представить?! Четыреста сабель для одного нарочного, да и этого не всегда хватает.
Шарп смог это представить и даже посочувствовал французам. За каждую перехваченную депешу Веллингтон платил звонкой монетой; иногда в его штаб приносили бумаги в пятнах засохшей крови, и везло тому гонцу, который погибал в стычке, а не под пытками. Раненых брали в плен не ради сведений, а ради мести; горная война испанцев с французами давно превратилась в страшную летопись невыносимых мук.
Рассказывая, Керси шуршал страницами невидимой Библии.
– Днем эти люди – пастухи, пахари, мельники, а ночью – душегубы. На каждого француза, убитого нами, они укладывают двух. Представляете, каково тут лягушатникам, а, Шарп? Каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок в этом краю – смертельный враг. Испанцы даже катехизис переделали. «Разве французы – истинно верующие? Нет, французы – исчадья ада, творящие богомерзкие дела, их надобно искоренить». – Снова Шарп услышал лающий смех.
Ноулз вытянул ноги.
– Сэр, а женщины тоже воюют?
– Воюют, лейтенант, воюют наравне с мужчинами. К примеру, Тереза, дочка Морено, ни одному мужчине не уступит. И засады устраивать, и преследовать умеет. Видал я, как она убивает.
Шарп поднял глаза. Над головой засеребрился туман – меж вершинами холмов струился рассвет.
– А что, больше никто не рискнул обручиться с Эль Католико?
Керси расхохотался.
– Никто. – Он помолчал секунду-другую. – Они, конечно, не ангелочки. Некоторые – просто разбойники с большой дороги, грабят собственный народ.
Ноулз заметил его смущение.
– Вы имеете в виду Эль Католико, сэр?
– Нет, – ответил Керси дрогнувшим голосом. – Но это крутой человек. Я видел, как он заживо освежевал француза. Сдирал кожу дюйм за дюймом, да при этом еще и молился.
Ноулз с отвращением хмыкнул, и Керси, уже видимый в тумане, укоризненно покачал головой.
– Лейтенант, вам бы не мешало знать, как они ненавидят. У Терезы мать погибла от рук французов, и смерть ее была далеко не легкой. – Майор опустил глаза на Библию, не сумел ничего прочесть и направил взгляд в светлеющий туман. – Надо подниматься. До Касатехады два часа ходу. – Он встал. – Пойдем через реку. Сапоги лучше связать и повесить на шею.
– Да, сэр, – терпеливо отозвался Шарп. В солдатские годы он перешел вброд, наверное, тысячу рек, но Керси, похоже, втемяшил себе в голову, что имеет дело с наивными молокососами.
И вот они за Агедой, мокрые по пояс и продрогшие, дальше самых передовых английских дозоров. И нет надежды встретить своих кавалеристов или капитана Лассау с немецкими клинками – случись беда, придется рассчитывать только на собственные силы.
Перед Шарпом лежала французская территория, и Керси, ехавший впереди, настороженно высматривал знаки вражеского присутствия. Здесь, на охотничьих угодьях французов, разыгралось великое множество драм – мелких, но кровопролитных стычек между партизанами и кавалеристами. Поэтому Керси держался вершин – если вдруг покажется неприятельский патруль, стрелки укроются среди высоких скал, недосягаемых для конницы. Солдаты, судя по всему, волновались, их радовало, что враг наконец-то рядом. Люди ухмылялись, когда Шарп окидывал взглядом роту, пробирающуюся по козьей тропе.
Сейчас в роте было лишь двенадцать стрелков, считая его самого, – двенадцать из тридцати одного, пережившего ужасы отступления к Корунье. Зеленые кители – отличные солдаты, лучшие бойцы в армии. Он гордился ими. Бывший браконьер Дэниел Хэгмен – в стрельбе ему равных нет. Пэрри Дженкинс – пять футов и четыре дюйма уэльской болтливости, умелец варить суп из топора. В бою рядом с Дженкинсом всегда Исайя Танг, знающий толк в книгах и выпивке, мнящий Наполеона просвещенным гением, а Британию – гнусной тиранией, однако дерущийся с хладнокровием и удалью настоящего стрелка. Танг читает друзьям приходящие изредка письма, его все время подмывает спорить с Шарпом об идее всеобщего равенства, но он не отваживается. Хорошие солдаты.
Остальные тридцать три – красные мундиры, вооружены гладкоствольными мушкетами Брауна Бесса, но при Талавере показали себя неплохо, да и зимнюю скуку на границе перенесли достойно. Лейтенант Ноулз, все еще благоговеющий перед Шарпом, – офицер что надо, смел и честен. Шарп кивнул капралу Джеймсу Келли, тощему ирландцу, ошеломившему батальон женитьбой на Прю Бакстер, вдове на фут выше него ростом и на два стоуна тяжелее. Но три месяца семейной жизни едва ли отучат ирландца улыбаться. А вот и сержант Рид, методист, пекущийся о душах товарищей, – и право, ему есть о чем печься. Ибо в роте легкой пехоты хватает бывших преступников, которых вербовка спасла от закона, а уж греху пьянства предавались чуть ли не все. Но теперь они в роте Шарпа, и он будет их защищать, даже таких ничтожеств, как рядовой Баттен или рядовой Роч, уступающий свою жену по шиллингу за раз.
Самый лучший среди них – сержант Харпер – шагал рядом с Шарпом. Кроме семиствольного ружья он тащил ранцы двух солдат, падавших с ног от усталости после ночного перехода.
Ирландец мотнул головой, указывая вперед.
– Что дальше, сэр?
– Заберем золото и вернемся. Все просто.
Харпер улыбнулся. В бою он был страшен, любил напевать древние саги про гэльских героев – воинов Ирландии. Но в обычное время предпочитал скрывать смышленость за услужливостью, которая одурачит самого черта.
– Вы в это верите, сэр?
Шарп не успел ответить. В двухстах ярдах впереди Керси остановил коня и спешился. Затем указал направо, вверх по склону, и Шарп повторил его жест. Рота быстро рассредоточилась и залегла среди камней, а встревоженный Шарп подбежал к майору.
– Сэр?
Керси не ответил. Он напрягся, как охотничий пес, готовый поднять дичь, но по его глазам Шарп догадался, что майору и самому невдомек, отчего он насторожился. Тут явно сработал инстинкт – лучший дар солдата, однако Шарп, склонный доверять собственной интуиции, ничего не чувствовал.
– Сэр?
Майор указал кивком на вершину холма, что стоял в полумиле.
– Видите камни?
Шарп разглядел груду валунов на самой верхушке.
– Да, сэр.
– Среди них один белый, да?
Шарп кивнул, и Керси, похоже, обрадовался, что глаза его не подвели.
– Это значит, противник близко. Идем дальше.
Майор вел на поводу своего Мальборо по скальному лабиринту, и Шарп, терпеливо следуя за ним, раздумывал, сколько еще тайных знаков встретили они на пути минувшей ночью. Охваченная любопытством, рота все же помалкивала. Керси провел ее через гребень в усыпанную камнями долину, а затем люди снова двинулись на восток – к селу, где должно было ждать золото.
– Мы их тут не встретим, Шарп, – заявил Керси без тени сомнения в голосе.
– А где же тогда?
Керси кивком указал вперед, на выход из долины. Его что-то беспокоило.
– В Касатехаде.
На северном горизонте над холмами все еще висело грозовое облако, остальная часть неба изгибалась незамутненным синим сводом над бледной травой и скалами. Шарп не замечал ничего необычного. Внезапно с пути роты шумно посыпались камни, и Шарп увидел на лице Харпера мальчишескую радость. Дай сержанту волю, он бы всю жизнь любовался птицами. Вот и сейчас он лишь несколько мгновений смотрел на камнепад, а затем вновь направил взгляд в небо. Все казалось невинным, глубокая долина купалась в солнечных лучах, и все-таки с той минуты, как майор дал знак, рота была начеку.
Через милю пути склоны стали более пологими – впереди лежала ровная вершина. Керси привязал Мальборо к уступу. Он имел привычку разговаривать с конем: наверное, она сложилась в многодневных скитаниях по вражеским тылам, когда майора некому было послушать, кроме умного скакуна.
Керси повернулся к Шарпу спиной, в его голосе вновь появился резкий тон:
– Идем. Пригнитесь.
Изгиб горизонта отскочил вдаль. Перед Шарпом и Керси лежала лощина в форме ковша. Поглядев с обрыва вниз, Шарп сообразил: майор привел роту на прекрасную оборонительную позицию, над ней господствует только пик с белым предостерегающим камнем.
Рота ссыпалась с кручи, недосягаемой для коней, набилась в лощину и расселась, радуясь передышке. Керси поманил Шарпа и направился к дальнему краю лога.
– Не высовываться!
Два офицера на четвереньках поднялись на обрыв и посмотрели за его кромку.
– Касатехада, – буркнул Керси, словно не хотел выдавать англичанам тайную базу испанских партизан.
Касатехада выглядела очень живописно: крошечное село в долине, где встречались два горных потока и орошали достаточно земли, чтобы содержать в достатке около сорока дворов. С расстояния в две мили Шарп постарался запомнить расположение построек: старую крепостную башню в конце главной улицы, напоминающую, что это приграничная территория, дальше – церковь, а в другом конце улицы – большой дом. На востоке за околицей сверкало утреннее солнце, и Шарп не отважился достать подзорную трубу – блеск линзы мог выдать его укрытие. Но и без нее он различил вокруг дома опрятный двор, обнесенный стеной, и примыкающие к ней конюшни и клети.
Шарп поинтересовался у Керси, кому принадлежит этот особняк.
– Это дом Морено.
– Он богат?
Керси пожал плечами.
– Был. Его род владеет всей долиной, да и другими землями. Но разве можно говорить о богатстве, пока тут французы? – Взгляд Керси метнулся влево, на улицу. – Поместье сегодня в развалинах, но партизаны мстят, совершая отсюда набеги на холмы.
Шарп покуда не замечал ни животных, ни людей – лишь ветер качал несжатые колосья ячменя. Его взор продвинулся по единственной улице за церковь, затем – через ровное пастбище к чахлым фруктовым деревьям. Там виднелась еще одна церковь и часовня.
– Что там еще за церквушка?
– Обитель отшельника.
– Отшельника?
Керси что-то буркнул, затем пояснил:
– Там давным-давно жил какой-то святой, ну, они и поставили раку. Нынче церковь заброшена, только на кладбище при ней, случается, хоронят.
Шарп разглядел среди деревьев ограду погоста. Керси мотнул головой в сторону церкви и часовни.
– Золото там.
– Там?
– В склепе Морено. В самой обители.
Справа, южнее, улица превращалась в проселочную дорогу и через несколько миль исчезала в фиолетовых тенях дальнего края долины, а слева доходила до холмов и терялась на склонах.
Шарп вытянул руку в ту сторону.
– Куда она ведет?
– К броду Сан-Антон. – Покусывая седой ус, Керси глянул на вершину с белым камнем и снова посмотрел на село. – Они, наверное, тут.
– Кто?
– Французы.
Ничто не шевелилось, кроме спелых колосьев ячменя. Взгляд Керси метался по долине.
– Засада.
– Что вы имеете в виду, сэр? – До Шарпа начало доходить, что в приемах такой войны он мало смыслит.
– Флюгер на церкви, – тихо произнес Керси. – Шевелится. Когда в селе партизаны, они его заклинивают железным костылем, чтобы мы знали. Видите, скотины и в помине нет? Французы забили на мясо. Они ждут, Шарп. Ждут в селе. И хотят, чтобы партизаны думали, будто они ушли.
– А что партизаны? Клюнут?
Из горла Керси вылетел астматический кашель.
– Нет. Они достаточно умны. Французы могут ждать хоть до скончания века.
– А мы, сэр?
Керси метнул в Шарпа яростный взгляд.
– Нам тоже придется ждать.
Солдаты составили оружие в пирамиды на дне лощины, а когда солнце поднялось в зенит, соорудили из ружей и шинелей что-то вроде тентов. Вода во флягах припахивала, но для питья годилась, и все-таки рота ворчала: перед выходом из Альмейды Шарп, Харпер и Ноулз обыскали всех и отобрали двенадцать бутылок вина и две рома. Все равно кто-нибудь да тяпнет – с уверенностью думал Шарп, – но не так, чтобы набедокурить.
Солнце припекало, раскаляя камни. Солдаты большей частью уснули, подложив ранцы под головы, только часовые наблюдали за безлюдными подступами к неприметной лощине. Шарп изнемогал от скуки. Можно залезть на обрыв, посмотреть на дом, где спрятано золото, посмотреть на долину, с виду необитаемую, – долину, где ждет своего часа залог спасения армии. Можно, но какой от этого прок?
Ближе к полудню он задремал.
– Сэр! – Его тряс Харпер. – Начинается!
– Начинается?
– В долине, сэр.
Солдаты просыпались, вопросительно глядели на Шарпа, но он не вымолвил ни слова, лишь взмахом руки приказал всем держаться в укрытии. Ничего, как-нибудь совладают с любопытством и подождут, пока Шарп и Харпер заберутся на скальную кромку к Керси и Ноулзу.
Керси ухмылялся.
– Смотрите.
С севера по тропе, что спускалась с высоких пастбищ, к селу неторопливо рысили пятеро верховых. Керси держал в руке подзорную трубу, и Шарп полез за своей.
– Партизаны, сэр?
Керси кивнул.
– Трое из них.
Шарп достал трубу, провел пальцами по медной накладке и нашел сквозь линзы группу всадников. Испанцы в седле держались свободно и прямо – похоже, нисколько не боялись; но двое их спутников выглядели совершенно иначе. Раздеты, привязаны к седлам… В подзорную трубу Шарп видел, как они дергают головами от страха – должно быть, воображают, что их ждет.
– Пленные! – с жаром произнес Керси.
– Что теперь будет? – Ноулз терял терпение.
– Ждите, – с ухмылкой посоветовал майор.
Село встречало всадников мертвой тишиной. Если французы здесь, подумал Шарп, то они здорово спрятались. Керси хихикнул.
– Охотник сам попал в западню!
Всадники остановились. Шарп поочередно рассмотрел их всех. Один из испанцев придерживал коней с пленными, пока его товарищи спешивались. Голых стащили с седел и теми же веревками, что соединяли их ноги под конскими животами, накрепко стянули вместе лодыжки. Затем достали еще два конца толстой веревки и, привязав их к партизанским седлам, заарканили обоих французов.
Ноулз одолжил у Шарпа трубу, и капитан увидел, как под загаром на лице юноши разлилась мертвенная бледность.
– Далеко не убегут, – сказал лейтенант не без надежды в голосе.
Керси отрицательно покачал головой.
– Убегут.
Шарп забрал у Ноулза трубу. Партизаны снимали со своих коней седельные сумки, возвращались к лошадям связанных французов.
– Что они делают, сэр?
– Чертополох.
Шарп понял. Вдоль тропинок и на высоких скалах рос огромный фиолетовый чертополох, подчас вымахивая в рост человека, а то и выше. Двое испанцев заталкивали под пустые седла головки колючего растения. Вот первый конь забрыкался, встал на дыбы, но партизан держал крепко, а потом вдруг выпустил поводья и отскочил в сторону. От рывка веревки француз упал как подкошенный и исчез в клубах пыли за обезумевшим животным. Вслед за ними дикими зигзагами к селу поскакал второй конь. Трое испанцев забрались в седла и не трогались с места. Один держал длинную сигару, и труба позволяла Шарпу видеть дымок, растекающийся над полем.
– Господи боже! – вымолвил потрясенный Ноулз.
– А вот богохульствовать ни к чему. – Укоризненный тон не замаскировал возбуждения в голосе Керси.
Обнаженные французы исчезли в пыли, и лишь в тот миг, когда лошади отпрянули от скалы, оказавшейся на их пути, Шарп мельком увидел тело в красных полосах; в следующую секунду конь понесся дальше. Наверное, пленники уже потеряли сознание, не чувствовали боли, но партизаны рассчитали безошибочно. Шарп заметил первый признак жизни в селе: ворота большого дома Цезаря Морено распахнулись, и на улицу выплеснулась кавалерия в полной боевой экипировке. Шарп видел небесно-голубые рейтузы, коричневые доломаны и высокие мохнатые шапки.
– Гусары!
– Погодите! Они еще хитрей, чем вы думаете. – Керси не скрывал своего восхищения.
Гусары с саблями наголо во весь опор неслись к околице, к двум коням, волокущим по земле страшный груз. Казалось, партизанская затея рухнет в самый важный момент – гусары вот-вот спасут избитых, окровавленных пленников на северном краю села, но внезапно два коня увидели кавалерию и встали.
– Иисус! – пробормотал Харпер – теперь он смотрел в трубу Шарпа. – Глядите, один содомит еще шевелится!
Он не ошибся. Один из несчастных французов был далек от беспамятства – он корчился, пытаясь сесть, но кони вдруг рванули прочь и опять потащили пленников, точно кровавые кули, по каменистой земле. Они бешеным галопом пустились в разные стороны, и Керси удовлетворенно кивнул.
