Малэн не до конца понял, как Шарп сумел его обойти, но все равно был польщен.
      — Я? — перепросил он, желая вновь услышать комплимент.
      И Шарп его не разочаровал.
      — Ты, Жак. Потому что ты настоящий солдат, а такие мне по душе.
      Он вытащил из кармана один из отобранных у пленников пистолетов, и сунул Малэну.
      — От него будет больше проку, чем от дубинки, Жак.
      — У меня дома лежит мой мушкет.
      — Тащи его сюда. Я тебя жду. И вот что, сержант, — Шарп помолчал. — Спасибо тебе большое.
      С трудом подавив вздох облегчения, он отправился в церковь. Ему еще предстояло заняться церковным хором.

* * * * *

      Сержант Шаллон прикончил последний кусок гуся, похлопал себя по животу и откинулся на спинку стула. Наверху Люсиль укладывала Патрика спать, и Шаллон сказал, подняв глаза к потолку:
      — Готовить она умеет.
      Он произнес это самым одобрительным тоном.
      — Гусятина вредна для нервной системы, — затянул свое адвокат. — Слишком сочная, слишком жирная. Она еще хуже, чем все остальное мясо.
      Он почти разобрался со счетами Шарпа, и никак не мог понять, почему ни в одной из колонок нет и следа украденного золота. Может, решил он, англичанин держал свою добычу в секрете?
      — Я бы и еще одного гуся запросто осилил, — пробурчал Шаллон и взглянул на адвоката. — Так что будет с бабенкой, когда ее англичанин вернется?
      Тот провел пальцем по горлу.
      — Как ни печально, это наилучший выход, — сказал он. — Я презираю насилие, но если оставить их в живых, они сообщат жандармам. А завещание майора Дюко — не то, чтобы совсем законное. Вдруг правительству захочется заполучить это золото? Нет, нам надо, чтобы и майор Шарп, и женщина замолчали раз и навсегда.
      — Но раз она все равно должна умереть, — подхватил Шаллон, — какая разница, когда? И что с ней станется до этого?
      Лорсэ нахмурился:
      — Ваше предложение звучит омерзительно.
      Шаллон рассмеялся:
      — Это уж как вам угодно, мэтр, но у меня к этой бабенке есть незаконченное дельце.
      Он встал и оттолкнул стул.
      — Сержант! — крикнул Лорсэ, и увидел, что на него наставлено черное отверстие пистолета.
      — Ты бы поостерегся, законник, — сказал сержант. — Ты навел нас на золото и пообещал хорошо заплатить, но кто нам помешает забрать все?
      Лорсэ промолчал. Шаллон спрятал пистолет, улыбнулся и вышел из комнаты. Его башмаки громко простучали по деревянным ступеням. Он увидел, что из комнаты в дальнем конце коридора пробивается свет, и толкнув дверь, обнаружил, что Люсиль и Мари склонились над ребенком, которого они укладывали в колыбель в ногах кровати.
      — Ты, — Шаллон ткнул пальцем в Мари, — ступай-ка вниз!
      — Нет, месье! — ответила Мари и ахнула, когда сержант схватил ее за платье, грубо потянул к двери и выставил в коридор.
      — Ступай вниз! — ощерился он, потом захлопнул дверь и повернулся к Люсиль.
      — Мадам, — сказал он, — вас ожидает райское блаженство.
      Но прежде, чем он успел пошевелиться, в коридоре раздались торопливые шаги, и в спальню ворвался человек, которого оставили на карауле. На его шинели лежал не успевший растаять снег, а на лице была написана тревога.
      — Сержант!
      — В чем дело?
      — Люди! Толпы людей! И все идут сюда!
      Шаллон выругался и вслед за часовым бросился к башне. Они пробежали по двору, покрытому толстым слоем снега, потом через главные ворота поднялись на лестницу, и через крышку люка проникли в старый бастион, который охранял главный мост через ров. Стоя на стене бастиона, Шаллон увидел, что по склону к замку медленно приближаются люди.
      — Что за чертовщина? — спросил он, потому что во главе толпы шел священник в полном облачении, а рядом с ним закутанный в плащ человек тащил на высоком шесте серебряное распятие. Священник даже не попытался перейти мост и приблизиться к воротам. Вместо этого он принялся расставлять прихожан на дороге, которая упиралась в перекинутый через ров мост.
      — Стой на месте! — распорядился Шаллон, и вернулся на кухню. Он оторвал Лорсэ от счетов и притащил его в гостиную, откуда они оба могли наблюдать и священника, и его паству прямо за рвом.
      — Что они делают?
      — Черт его знает! — ответил Шаллон. Он все еще сжимал винтовку Шарпа, но что он мог предпринять? Пристрелить священника?
      — Они что, петь собираются? — не веря своим глазам спросил адвокат, потому что священник повернулся к пастве, поднял руки, а потом опустил их. И все запели.
      Стоя под падающим снегом, они пели рождественские гимны. Старинные гимны дивной красоты, о ребенке и звезде, о яслях и пастухах, о непорочном зачатии, и об ангельских крыльях, слетающихся в ночное небо над Вифлеемом. Они пели о волхвах и дарах, о мире на земле и о благоволении в человецех. Они пели с таким жаром, как будто хотели силой голоса разогнать ледяной холод постепенно меркнущего дня.
      — Еще немного, — сказала Люсиль, выходя из спальни, — и они захотят войти, а я должна буду устроить им угощение.
      — Мы не можем их впустить, — сорвался Лорсэ.
      — И как вы собираетесь им помешать? — спросила Люсиль, складывая одежду Патрика на стол в гостиной. — Они знают, раз в окнах горит свет, в доме кто-то есть.
      — Велите им уйти, мадам, — наставила Лорсэ.
      — Уйти? — переспросила Люсиль, широко открывая глаза. — Как я могу велеть уйти собственным соседям, которые пришли ко мне на Рождество славить Господа? Нет, месье, я никогда так не поступлю.
      — Тогда мы просто запрем двери, — решил сержант Шаллон, — а они, если хотят, могут хоть до смерти замерзнуть. Все равно им скоро надоест. А вот вам, мадам, лучше бы помолиться, чтобы ваш англичанин поскорее вернулся с золотишком.
      Люсиль вернулась на лестницу.
      — Я помолюсь, сержант, — бросила она, — только совсем о другом.
      Она поднялась к ребенку.
      — Вот сука! — сказал Шаллон, и пошел за ней. А за окном продолжали славить Господа.

* * * * *

      — Был тут третий мост, вел в часовню, — объяснял Жак Малэн, — только его давно снесли. Снести снесли, а опоры остались, понимаете? Так и торчат прямо под водой.
      Малэн не только обзавелся мушкетом, но и переоделся в роскошный, отделанный золотом, красный с синим мундир старой императорской гвардии. Правда, ни жилет, ни борта уже не сходились на его раздавшемся животе. Но все равно он смотрелся великолепно, когда, разодетый, как в бой, вел Шарпа дальней дорогой через лес, чтобы они смогли подойти к замку с востока, прикрытые от сторожевой башни зданием фермы и крышей часовни.
      Малэн перехватил мушкет и потыкал прикладом в корку льда, затянувшую ров.
      — Тут, — сказал он, когда приклад стукнулся о камень.
      Он осторожно шагнул и замер на опоре. Его сапоги погрузились в воду примерно дюйма на два. Он стал нащупывать следующий камень.
      — Всего опор пять, — обратился он к Шарпу. — Пропустишь хоть одну, и тут же ухнешь в воду.
      — А потом-то что будем делать? — спросил Шарп, потому что исчезнувший мост упирался в глухую каменную стену.
      — Заберемся на крышу, — ответил Малэн. — Видите, камень выпирает?
      Он махнул рукой.
      — Забросим веревку и залезем наверх.
      А когда они окажутся на крыше часовни, подумал Шарп, все, что надо — это спуститься через окно на старый чердак, где за восемьсот лет чего только не накопилось. Чердак вел в большой дом, и к люку прямо на потолке их с Люсиль спальни. Сам он побывал на чердаке лишь однажды, и только диву давался, глядя, какую тьму всякой всячины семейство Люсиль ухитрилось собрать за много лет. Там стоял полный рыцарский доспех, высились корзины с заплесневелой одеждой, валялись старинные стрелы, арбалет, флюгер, который когда-то рухнул со шпиля часовни, даже чучело щуки, которую изловил еще дед Люсиль и лошадка-качалка, которую Шарп подумывал подарить Патрику, хотя и опасался, что из-за этой игрушки в головенке сына может зародиться мысль стать кавалеристом.
      — Я этого просто не переживу, — сказал он вслух.
      — Чего не переживете? — поинтересовался Малэн. Он стоял на третьей опоре и нащупывал четвертую.
      — Если Патрик станет кавалеристом.
      — Не дай Бог! Вот был бы ужас! — согласился Малэн, и, спрыгнув с пятой опоры, оказался на узкой полоске земли, окаймляющей часовню. Он протянул мушкет, чтобы помочь Шарпу перебраться по последним двум выступам.
      — Хорошо поют! — сказал он, прислушиваясь к церковному хору. — А у вас в Англии на Рождество славят Господа?
      — А как же!
      — А наш капитан говорил, что все англичане — язычники, и в Бога не веруют.
      — Зато веруют в дармовую закуску с выпивкой, — ответил Шарп.
      — Ну, тогда они, может, и не совсем ненормальные, — снисходительно согласился Малэн. — У вас в доме есть коньяк, месье? Это не потому, что я пьяница, — добавил он.
      — Есть, и очень неплохой, — сказал Шарп, глядя, как Малэн достает из кармана своего гвардейского мундира моток веревки. — Я пойду первым.
      — Еще чего! — заявил Малэн, забрасывая веревочную петлю на каменный выступ. — Я-то и раньше это проделывал. Подержите лучше мушкет.
      Для такого здоровяка, как он, Малэн был удивительно ловок, хотя, взобравшись на крышу часовню, и был вынужден перевести дыхание.
      — Раньше я проделывал это за пару секунд, — буркнул он.
      — Я думал, ты побывал на крыше только один раз, — заметил Шарп.
      — Это мадемуазель Люсиль видела меня только один раз, — поправил его Малэн. — Ну-ка, месье, дайте мне мушкет, я вас подтяну.
      Он ухватился за дуло и с завидной легкостью затащил Шарпа на крышу.
      — Теперь куда? — спросил он.
      — К окну, — ответил Шарп, указывая на почерневшие стеклышки в панелях старого чердачного окна, которое было пробито в остроконечном шпиле, возвышавшемся над скользким, покрытом снегом склоне крыши, на котором они ухитрились кое-как умоститься. — Разбей его.
      — Нас услышат!
      — Хор так орет, что у них вот-вот легкие полопаются, — сказал Шарп. — Зачем, по твоему, я их вообще позвал? Бей! Потом будет что ремонтировать.
      — С чего ты вообще взял, что я стану на тебя работать, англичанин?
      — С того, что я буду тебе платить, — ответил Шарп, — с того, что тебе нравится Люсиль, и с того, что лучше работать на такого же, как ты, солдата, чем гнуть спину на ублюдка, который всю войну отсиживался дома.
      Малэн хмыкнул, но не сказал ни слова. Вместо этого он прикладом мушкета надавил на оконные панели, сломал прогнившие перекладины и влез на чердак. Шарп влез следом, радуясь, что спрятался от снега.
      — Теперь за мной, и поосторожней, — прошептал он. — Тут можно наткнуться на что угодно.
      Им понадобилось время, чтобы пробраться сквозь пыль и тьму, но наконец Шарп отбросил чучело щуки и присел около старого люка. Он пригнулся, приложил ухо к полу, прислушался, а потом яростно выхватил из кармана пальто пистолет.
      — Ну, в бой, — сказал он Малэну и потянул крышку люка на себя.

* * * * *

      Люсиль вскрикнула, когда сержант Шаллон опрокинул ее на кровать. Она было понадеялась, что теперь, когда жители деревни стоят у ворот замка, будет в безопасности, но верзила-сержант поднялся за ней по лестнице и пихнул на широкое покрывало. Заплакал Патрик, но Люсиль ничего не могла поделать.
      Хор запел об ангелах, сходящих на землю. Люсиль была уверена, что это Ричард каким-то образом убедил их прийти, но что еще он затеял, она не знала, и опасалась, что уже никогда не узнает, потому что сержант Шаллон уже стянул мундир и теперь отстегивал с гусарских рейтуз помочи.
      — Обожгла меня, сучка! — прорычал он, и на мгновение остановился, чтобы наотмашь ударить ее по лицу обоженной ладонью. — Сука!
      Люсиль попыталась слезть с кровати и застыла, когла Шаллон ткнул пистолет прямо ей в лоб. Он улыбнулся, заметив ужас в ее глазах, потом сунул пистолет под мышку и принялся стягивать рейтузы.
      — Спасибо императору, научил нас обхождению с дамами, — рассуждал он. — Итальянские юбки, испанские юбки, португальские юбки — каких только не приходилось задирать! Так что лучше приготовься. Я не из тех, кто любит, чтобы его сначала помурыжили.
      Шум открывающегося люка заставил Шаллона поднять голову, но он даже не успел выхватить пистолет из-под мышки, как в лицо ему врезались башмаки Шарпа. От удара Шаллон пошатнулся и рухнул, спущенные рейтузы запутались у него в ногах, так что подняться он уже не смог. Англичанин уперся коленом ему в грудь, зажав одной рукой рот, а второй прижимая пистолет к шее. Он улыбнулся, и тут Шаллону впервые стало страшно.
      — Давай, — негромко сказал Шарп, вставая с него. Его рванули вверх, и прямо перед собой он увидел сержанта императорской гвардии с на редкость недружелюбным выражением лица.
      — Придержите-ка его, майор, — попросил Малэн.
      Шарп крепко держал Шаллона, а Малэн, усмехаясь, изо всех сил пнул его между ног.
      — Иисусе! — благоговейно воскликнул Шарп, отпуская падающего Шаллона. — Он месяц ходить не сможет!
      Он ухмыльнулся Люсиль, которая прижала к себе Патрика.
      — Где Мари?
      — С ней все в порядке. Она у себя в комнате.
      — С тобой теперь тоже все в порядке, — сказал Шарп и показал на Жака. — Ты, конечно, узнала сержанта Малэна.
      — Как я рада тебя видеть, Жак, — горячо воскликнула Люсиль.
      — Мадам, — галантно отозвался Малэн, пригладил свои роскошные усы и отвесил ей неуклюжий поклон.
      — Что стряслось? — прокричал снизу мэтр Лорсэ. Он услышал удар, когда Шарп прыгнул на Шаллона, и второй, еще более тяжелый удар, когда за ним последовал Малэн, и теперь пытался вообразить, что Шаллон может вытворять с женщиной. — Что ты там делаешь?
      Шарп распахнул дверь.
      — Лорсэ? — позвал он. — Это майор Шарп. Четверо твоих людей у меня под замком, и моя женщина, и мой ребенок тоже со мной, и со мной тут императорский гвардеец, которому страшно хочется кого-нибудь прикончить, а вот золота у меня нет и никогда не было. И прямо сейчас я спускаюсь вниз, так что если хочешь драться, милости просим, но, если хочешь остаться в живых, вынь-ка рубин и садись за стол как умненький законник.
      Жак Малэн стащил стонущего Шаллона вниз по лестнице, и Шарп запер его, Лорсэ и последнего оставшегося гусара в заброшенной часовне. До утра, пока у него не выдастся минутка ими заняться, у них будет время покаяться в грехах, но сейчас у него были дела поважнее. Он послал Жака отпереть ворота, а сам принялся разводить огонь в парадном зале, потому что все, кто пел в хоре, успели промерзнуть до костей.
      Он развел огонь, и они с Жаком Малэном спустились в погреб, чтобы достать пыльные бутылки, которые заложили на хранение еще до Революции, и, прислушиваясь к взрывам смеха, Шарп удивлялся, где Люсиль сумела раздобыть столько еды. Похоже, он все-таки останется в Нормандии. Наступило Рождество, у него, наконец, появились соседи, и он вернулся домой.
 
       Бернард Корнвелл, © 1997
       Перевод — Анна Рябинина, © 2004