— Нет, сэр, вы не станете выдирать зуб.
— Обязательно выдеру, — Шарп повернулся к Фредриксону. — Отыщите мне щипцы, капитан.
Рука Фредриксона инстинктивно скользнула в кармашек на поясе и остановилась на полпути.
— Я спрошу у кого-нибудь, сэр.
Харпер побледнел.
— Мистер Шарп! Сэр! Пожалуйста!
— Молчать! — посмотрел Шарп на огромного ирландца. На самом деле он был рад тому, что Харпер здесь, но армия есть армия и его радость не была оправданием Харперу. — Ты чертов дурак, полковой сержант-майор. А как же твой сын?
— Он немного мал, чтобы воевать, сэр, — ухмыльнулся Харпер, и Шарпу пришлось отвернуться, чтобы Харпер не заметил его улыбку.
— Нет щипцов, сэр! — разочарованно прокричал Фредриксон, хотя Шарп и был уверен, что Милашка Вильям не будет стараться найти инструмент. — Вы хотите, чтобы мы шли полным ходом, сэр?
— Вглубь страны. Сержант Харпер!
— Сэр?
— Присоединяйся к роте капитана Фредриксона и принимай те обязанности, которые он решит на тебя возложить.
— Сэр!
Словно тягловые животные, стрелки взвалили на себя поклажу: съестное, оружие, шинели и остальную амуницию. Они направились на восток, к деревьям, затем на север и вышли на дорогу, ведущую вдоль болота прочь от этого бесплодного берега.
Это была скорее не дорога, а колея от телеги, проходящая по опушке леса рядом с болотом, с которого, медленно взмахивая крыльями, взлетали при подходе стрелков в зимнее небо длинноногие журавли. Зеленые куртки шли быстро, так, как их учили ходить на марше, а в четверти мили впереди шли пикеты, сообщая Шарпу, что путь свободен.
Было необычно находится в глубине Франции. Это была земля Бонапарта, вражеская земля, а между Шарпом и Бордо, как впрочем, и между Шарпом и Парижем, не было своих войск. Всего один вражеский кавалерийский эскадрон мог покрошить их в капусту, но пока группу стрелков никто не побеспокоил и даже не заметил.
— Если мы пойдем этим путем, то догоним морских пехотинцев, — сказал Фредриксон.
— Это приходило мне в голову, — тихо сказал Шарп.
Одноглазый капитан уставился на Шарпа.
— Вы же не думаете захватить форт до прихода…
— Нет, — прервал его Шарп. Если Бэмпфилд хочет захватить форт только своими силами, то пусть захватывает. Но если карта не врет, то мы должны подойти близко к Аркашону, так что мы взглянем на форт, прежде чем повернем на восток.
Патрик Харпер в наказание тащил ранцы и шинели пикетов, которые должны были идти налегке, но дополнительный вес, казалось, совершенно не повлиял на его темп. Зуб его беспокоил больше, пульсирующая и дергающая боль, но до остального ему не было никакого дела. Он шел за Шарпом, потому что не мог и подумать, чтобы остаться, когда сам Шарп шел вперед. Харпер видел, что случилось, когда он остался в стороне и майор чуть не угробил себя возле замка в Бургосе. Кроме того, Джейн Шарп, дав ему гвоздичное масло, посоветовала ему спрятаться на корабле, Изабелла требовала, чтобы он остался с Шарпом, а капитан Фредриксон смотрел на присутствие Харпера на корабле только своим закрытым глазом. Харпер чувствовал, что поступил правильно, идя с Шарпом и колонной стрелков в бой.
Зеленые куртки и темные штаны сливались с тенистыми соснами. Шестидесятый полк был сформирован именно для такой территории, для американской природы, и Шарп, время от времени окидывающий взглядом своих людей, видел, как хорошо выбраны для них мундиры. В сотне шагов неподвижного человека было уже невозможно заметить. На мгновение Шарп почувствовал гордость за то, что он стрелок. Стрелки, верил он, были просто лучшими солдатами во всем мире.
Они сражались как демоны, и были еще более смертоносны, потому что их тренировали, в отличие от других пехотинцев, воевать независимо. Эти люди в случае опасности не искали офицера или сержанта для получения указаний, а просто знали что делать, благодаря тренировкам. Это были в основном бродяги, уродливые, беззубые, рябые люди, подлецы и матершинники, но на поле боя они были короли, и победы была для них привычным делом. Они могли сражаться, а могли идти маршем. Боже, как они могли идти! В 1809 году, пытаясь успеть к бою в Талавере, подразделение прошло сорок две мили по холмистой местности за сорок шесть часов и прибыло в хорошей форме, с чистым, заряженным оружием, готовым к бою. Его люди маршировали также хорошо. Они шли бессознательно, не думая, что темп, который им так легко давался, не смог бы взять никто ни в одной армии мира. Они были стрелками, лучшими из лучших, и шли на север воевать.
А тем временем к западу, на менее удобной тропе вдоль песчаных дюн, морские пехотинцы спотыкались и падали.
Это была не их вина. Четыре месяца на диете из червивого хлеба, гнилого мяса, тухлой воды и рома, замурованные на корабле, в штормовую погоду Бискайского залива плохо повлияли на них. Они отвыкли от длинных переходов, и песок, попавший им в сапоги, жестоко натирал ноги. Их тяжелые мушкеты, сделанные по морскому образцу, становились тяжелее с каждой пройденной милей. Нагрудные ремни, белые и сильно затянутые, сжимали грудь, затрудняя дыхание. День был прохладный, но пот заливал им глаза, а спины и ноги горели огнем. Некоторые тащили связки веревок и металлические кошки, чтобы с помощью них взобраться на стены форта вместо лестниц, которые Бэмпфилд посчитал ненужными для
морских пехотинцев.
— Мы дадим сигнал к привалу. — Бэмпфилд сделал это не ради людей, а ради себя. Им было тяжело, но он просто страдал. Его ботинки ручной работы натерли ему пятки, а на пальцах ног вздулись мозоли. Кожаная лента на шляпе казалась стальной, а белые штаны врезались в ягодицы, будто он сидел на козлах для пилки дров.
Капитан уже сожалел о своей браваде. Он страстно желал повести своих людей в бой, а это нельзя было сделать с палубы «Возмездия», а только лишь со Пока они будут заняты фрегатом и будут всматриваться в сторону моря, морские пехотинцы возьмут штурмом опустевшие стены форта с другой стороны. Это будет штурм, который завладеет воображением британской публики когда «Газетт» напечатает рассказ об этом, а не обычную надоевшую историю о корабле, обстрелявшем форт.
Капитан морских пехотинцев, Палмер козырнул Бэмпфилду.
— Мы отстаем, сэр.
— Черт побери, Палмер! Если мне потребуется ваш ценный совет, я обязательно спрошу его у вас!
— Сэр! — Палмера не тронул гнев Бэмпфилда. Нейл Палмер был на десять лет старше Бэмпфилда и уже давно его не беспокоил гнев очередного амбициозного капитана, который завидовал славе поколения Нельсона. — Мне выставить пикеты, сэр?
— Да! — Бэмпфилд оперся на ствол дерева. Он хотел стянуть свои дорогие туфли и окунуть натертые ноги в море, но не хотел, чтобы такое проявление слабости видели его люди.
— Воды, сэр? — Лейтенант Форд протянул флягу.
— После вас, лейтенант. — Такое поведение казалось ему правильным, а он хотел, чтобы было видно, что он поступает как герой.
Он успокаивал себя тем, что его дискомфорт с лихвой покроют известность и слава, которые ему принесет этот день. Морские пехотинцы могли и опоздать к крепости, но крепость все равно падет, и волдыри позабудутся в ярком блеске славы. Он посмотрел на часы, увидел, что привал длится уже десять минут, но решил, что еще пара минут не повредят. Он вытянул уставшие ноги, надвинул шляпу на глаза и освежил в памяти победный рапорт, который написал ночью.
А в сотне ярдов впереди, стоя на небольшом возвышении, капитан Палмер разглядывал окрестности через огромную старинную подзорную трубу. Далеко к югу, за дюнами и хвойными деревьями, все было скрыто стеной дождя, словно шторами. На короткое время дождь ослабел, и Палмер вроде бы рассмотрел на горизонте зловещие темные очертания форта, но когда дождь снова припустил в полную силу, он уже не был уверен в том, что видел именно форт.
Он повернул подзорную трубу вглубь страны. В двух милях от них, на небольшом участке, где деревья не росли, он увидел крошечные фигурки стрелков в зеленых куртках, идущих вперед. Пармер им позавидовал. Он хотел быть с ними, а не быть привязанным к Бэмпфилду, но прозвучала команда и он, сложив подзорную трубу, вернулся к своим людям.
— Мы атакуем на закате, — сказал Бэмпфилд Форду и Палмеру.
— Да, сэр — оба офицера знали, что у «Сциллы» был приказ войти в залив Аркашон за два часа до заката, но уже не было надежды успеть вовремя. Они просто должны были идти вперед на истертых до мозолей, больных уставших ногах и утешаться тем, что ночь принесет им победу, снабжение с кораблей и благословенный отдых под защитой захваченного форта.
В форте Тест-де-Бюш комендант Анри Лассан перебирал свои четки, но ничто не помогало ему забыть строку из эссе Монтеня, которую он прочитал этой ночью. Там говорилось, что вся жизнь человека — это ничто иное, как попытка возвести свой дом смерти, и Лассан боялся, что Тест-де-Бюш может стать его домом смерти в этот день. Он говорил себе, что этот страх вполне привычен для человека, который должен столкнуться со своей первой в жизни битвой.
Он встал на колени в маленькой часовенке, в первые годы после революции переделанной сначала в "
Храм разума", а затем в кладовую.
Маленький красный огонь неугасимой лампады, которую Лассан поместил в нишу, когда восстановил часовню, снова привлек его мысли к молитве. Если ему суждено сегодня умереть в этом жалком, сыром форте на краю Франции, то этот огонь возвещал спасение для его души. Под лампадой на алтаре стояло простое деревянное распятие. А на алтаре висел белый фронтал. Это был пасхальный фронтал, который повесили на алтарь за неимением других, но зато тема пасхального воскрешения успокоила Лассана в свете его мыслей о смерти, и он поднялся с колен. Лассан вышел во внутренний двор. Дождь сделал брусчатку похожей на куски угля, а каменные стены потемнели от воды. Форт казался странно пустым. Лассан приказал семьям солдат гарнизона отправляться в деревню, чтобы женщины и дети не пострадали от вражеского огня. Французский триколор, не поднимавшийся в эти дни, был прикреплен к фалу, чтобы его можно было поднять сразу же, как только первая пушка отскочит назад от выстрела.
— Сэр! — позвал его лейтенант Жерар с западной стены.
Лассан поднялся по каменному пандусу, сделанному, чтобы поднимать раскаленные ядра от печки к орудиям. У него, правда, не было людей, чтобы раскалять ядра, но даже и холодных ядер будет достаточно для любого судна, осмелившегося войти в узкий, мелководный залив.
— Сюда, сэр. — Лейтенант указал на юг, где на закатном горизонте появился британский фрегат. Новые марсели корабля были белоснежными и мерцали, когда ветер гнал судно к заливу.
— Это тот фрегат, который гнался за «Фуэллой», верно? — спросил Лассан.
— Да, сэр, — сказал Жерар. — "Сцилла".
Позади фрегата виднелся другой корабль. Это был линейный корабль, насколько мог судить Лассан. Один из тех огромных кораблей, что затянули петлю на завоеваниях Императора. Лассан больше бы желал всадить ядро в его огромное брюхо, чем в стройный и красивый корпус фрегата, но комендант знал, что не он будет целью в сегодняшней битве за Бога и Императора.
— Подождем, пока он пройдет мимо внешних буев.
— Да, сэр.
"Сцилла" подошла ближе, позолота на носовой фигуре сверкала, и Лассан знал, что фрегат — всего лишь отвлекающий маневр, пока морские пехотинцы подходят сзади, но в лесу в засаде сидели американцы, и Лассан вынужден был довериться неожиданному союзнику. Он понимал, что никто не пройдет мимо Киллика без стрельбы, и даже если американцы отступят, шум схватки даст Лассану шанс успеть направить людей на стены у ворот крепости. Пока же там находились только трое больных людей.
Если атака «Сциллы» проходит по расписанию, то морские пехотинцы уже должны быть близко. Лассан посмотрел на юг, но не увидел за деревней ничего необычного и повернулся снова в сторону моря, успев увидеть, как кливер фрегата повернулся к заливу. И тут же над кораблем взвился большой боевой флаг.
Люди Лассана сидели на корточках возле пушек. Запалы в их руках дымились, и Лассан знал, как пересохло у них во рту, и как подвело животы от предчувствия битвы. На баке фрегата он видел людей, обступивших носовые орудия. Офицеры на квартердеке, как знал Лассан, были одеты в свои лучшие мундиры, а глубоко в нутре фрегата ожидал хирург со своими скальпелями.
Крепость ждала. Возле флагштока стоял наготове капрал, чтобы сразу после выстрела пушек поднять французский флаг. Над заливом парили чайки.
Лассан представил красные мундиры морских пехотинцев в прицелах американских пушек, но быстро отвлекся, ибо профиль фрегата изменился, и белые обводы судна уже вспенивали воды залива.
Казалось, фрегат вздрогнул, когда встретился с силой отлива в заливе Аркашон, затем паруса фрегата бросили судно вперед, длинный бушприт «Сциллы» пересек смолистый шест, обозначающий отмель, и голос лейтенанта Жерара, твердый и величавый, скомандовал: «Огонь!»
Французские канониры поднесли фитили к пушкам, и битва в Аркашоне началась.
Глава 6
Грохот пушечных выстрелов прозвучал как гром. Инстинктивно, без какого-то приказа, стрелки присели на колено, как будто укрываясь от артиллерии.
Шарп побежал. Металлические ножны бились об его бок, винтовка сползла с плеча на локоть, а ранец подпрыгивал на спине.
Сержант Росснер, старший пикета, разведывающего дорогу впереди, пригнулся возле ряда кустов, росших на гребне маленького холмика. Он что-то прохрипел, когда Шарп упал рядом с ним, и кивнул небритым подбородком в сторону, с которой донесся грохот.
Но Шарп и не нуждался в этом указании. Черные клубы дыма покрывали местность в полутора милях впереди и слева от Шарпа. Прямо перед ним лежали воды залива Аркашон, видно который было только с возвышенности, на которой лежал Шарп, но он смотрел только на форт, казавшийся наполовину осевшим в землю, и на фрегат, тоже выплюнувший в сторону форта клубы дыма — поменьше и посветлее.
— Пехотинцы? — немецкий сержант выразил свое презрение сплюнув на землю.
Шарп вынул свою подзорную трубу, в это время к ним присоединился Фредриксон. С этой стороны форт Тест-де-Бюш выглядел весьма угрожающе. Он был построен за защитным гласисом из земли и песка, от которого, как видел Шарп, пушечные ядра отскакивали как мячики для крикета.
Дым от форта поплыл к северу, очищая залив для прицеливания. Стреляли только четыре орудия, но их обслуживали опытные канониры, весьма быстро обращающиеся с пушками. Черт побери Бэмпфилда с его чертовым рыбаком, думал Шарп, решившим, что форт опустел. Он наносил «Сцилле» огромные повреждения, а фрегат вряд ли что-то мог поделать с толстыми стенами форта.
Шарп направил подзорную трубу налево. Там он увидел толпу людей, одетых в серое, затем понял по юбкам на большинстве людей в толпе, что это крестьяне, которые наблюдают за битвой с вершин дюн рядом с заливом. Шарп посмотрел дальше на юг, выискивая яркие куртки морских пехотинцев.
Он увидел еще одну группу людей, но эти не наблюдали за битвой, а казалось, прятались в небольшой сосновой рощице. Несколько, совсем немного, прогуливались дальше к северу и наблюдали за сражением в заливе, но они выбрали плохую точку для зрелища, которые в их жизни было достаточно редким.
— Почему, — громко сказал он.
— Сэр? — перепросил Фредриксон.
Шарп думал, почему крестьяне, наблюдая за сражением, о котором будут рассказывать своим внукам как о великом событии в истории деревни, выбрали столь странное место для наблюдения. Большинство крестьян пошли к дюнам, в поисках лучшего обзора, значительно более лучшего чем там, с опушки леса. Он смотрел за ними, обнаружив какие-то очертания в тени деревьев.
— Вильям? Взгляни вот на тех людей у деревьев и скажи, что ты видишь?
Фредриксон взял подзорную трубу и секунд двадцать вглядывался, затем покачал головой.
— Выглядит как чертов передок орудия!
— Что! — Шарп взял у него трубу, и догадка Фредриксона, получила подтверждение: он увидел маленький ящик, брошенный между высоких колес. Он видел такие штуки раньше: маленькая повозка, в которой перевозили амуницию для французских орудий.
— Чертов Бэмпфилд, — сказал он, вглядываясь в очертания под деревьями, — ошибался во всем. Форт защищен, там никакое не ополчение, и держу пари на твое годовое жалованье, что это чертова засада на «ластоногих». Шарп повернул подзорную трубу опять направо и посмотрел на форт. Он увидел канониров в бастионе, смотрящем в сторону моря. Над ним, лениво покачиваясь на слабом ветерке, висел французский триколор, а на стенах над воротами форта он не заметил ни одного человека.
Он опустил трубу немного ниже. С этой точки обзора было трудно сказать что-либо, но ландшафт на подходах к форту выглядел достаточно неровно из-за нанесенных ветром песчаных дюн. Одно было ясно: взгляд всех французов был прикован к морю.
— Я думаю, мы должны принять приглашение.
Фредриксон усмехнулся.
— Без лестниц? — Он сказал это не для того, чтобы отговорить Шарпа, а чтобы заставить Шарпа рассказать свой замысел.
Шарп поднял трубу. Они не подняли мост. Там, где дорогу в форт пересекал ров, был подвешен на цепях деревянный мост. Он вел к закрытым воротам. То, что мост был опущен, усиливало подозрения Шарпа, что в лесу прячутся французы. Если бы им пришлось отступить под натиском морских пехотинцев, то лошади смогли бы быстро утянуть орудия через мост в форт.
Шарп сложил подзорную трубу и закрыл крышкой линзы. То, что он планировал, было рискованно, даже авантюрно, но пехотинцы шли прямо в засаду, а форт был очень уязвим для внезапной атаки. Как только раздастся первый выстрел из засады, гарнизон узнает, что враг подходит сзади, и все поспешат на оборону стен со стороны суши.
Дорога спереди спускалась к каменной мельнице, стоящей рядом с небольшим ручьем. Чуть дальше были лужайки, на которых в порушившихся коровниках стояли тощие коровы. А еще дальше виднелись мачты кораблей, скопившихся в заливе, на краю которого стояла деревня, покрытая дымом из дымовых труб. Стрелкам надо было перейти через ручей, пройти по лужайке, затем по песчаному пустырю возле форта. Шарп улыбнулся.
— По правде говоря, я не представляю себе, как мы переберемся через стены форта.
— Постучимся в дверь? — предположил Фредриксон.
Шарп спрятал трубу в оловянный футляр, предохранявший его от влаги, а футляр убрал в карман.
— Отправьте двух надежных людей предупредить Бэмпфилда. Затем мы выдвинемся малыми группами. Не маршем, а в рассыпном строю. Встречаемся у первого коровника. — Он был уверен, что это задача лучше всего будет выполнена маленькими группами, очень маленькими группами. Шарп повернулся. — Сержант Харпер!
Огромный ирландец, скалясь в предчувствии дела, подбежал к Шарпу.
— Сэр?
— Ты хотел, чтобы тебя убили, вот и пойдешь со мной.
— Да, сэр.
Шарп и Харпер пошли на войну.
Орудия форта Тест-де-Бюш стреляли ядрами весом тридцать шесть фунтов, которые выталкивали из ствола десять фунтов и две унции черного пороха. Железные шары, ударяясь в «Сциллу» пробивали дубовые доски как солому, сбивая орудия с лафетов и внося опустошение среди канониров.
Это было смертоносное оружие, поставленное Лассаном в бастионы на стороне форта, обращенной к морю. Каждое орудие было установлено на направляющем станке. Станок был установлен на подвижном шарнире, и орудие можно было легко поворачивать в любую сторону в пределах определенного сектора. Направляющие колеса, сделанные из железа, были наполовину вделаны в камень. Для этой битвы орудия были повернуты вправо, чтобы обстреливать юго-западное направление и люди Лассана забили железные пальцы в желобки и теперь орудия не отскакивали назад под действием отдачи.
Отдача теперь смягчалась станком, и пушка после выстрела плавно откатывалась назад. Полевая пушка или корабельная после выстрела сильно откатывались назад от отдачи. После каждого выстрела команде приходилось вручную вталкивать пушку обратно, заново прицеливаться, и постоянно прочищать ствол и перезаряжать, но не с этими пушками на станках. У них отдача тоже откатывала пушки назад, но так как станок стоял под уклоном, пушки после отката сами вставали обратно на место. Снова и снова тридцатишестифунтовые железные ядра сотрясали "Сциллу".
Дым от выстрелов сносило к северу, но, по странному феномену, который все артиллеристы знали, но не могли объяснить, интенсивный огонь успокаивал ветер. Дым сгущался перед амбразурами, и этот дым скрывал цель из вида.
Но это не имело значения. Лассан, много размышлявший об артиллерийской науке, приказал начертить на гранитных стенах бастиона белые линии. Такие же белые линии были начерчены на крышах бараков и по этим незакрытым дымом линиям сержант мог корректировать наводку орудий на цель.
— Три! — прокричал он, — три, — прокричали командиры орудий, четыре ганшпуга выбили болты из отверстий, и еще четыре приподняли станок и повернули его так, чтобы совместить белые линии с номером три, затем железные болты были вновь вбиты в новые лунки и орудия, несмотря на дым, продолжили свою работу со смертоносной точностью
— Два!
Крик сказал Лассану, что цель движется, и он предположил, что фрегат уносит ноги. Он отошел в сторону, чтобы дым не закрывал обзор и увидел, как двухдечный корабль «Возмездие» открывает орудийные порты. Линейный корабль был еще за Кап-Ферра и вне досягаемости орудий. Он наблюдал. Раскрашенный в черно-белые квадраты борт корабля окутался дымом, но, как и предполагал Лассан, весь залп бесполезно упал в море.
— Продолжайте стрелять.
— Один! — прокричал с крыши сержант и команда бросилась поднимать оружия и поднимать на стену дополнительные заряды. Над головой просвистело ядро с фрегата, еще одно ударилось в камень перед амбразурой рядом с Лассаном, что заставило его сердце забиться в груди, но большинство ядер с фрегата бесполезно падали в море или рикошетили об гласис.
— Фрегат уходит! — закричал сержант.
— Прекратить огонь! — скомандовал Лассан и грохот внезапно утих. Дым рассеялся и стал виден фрегат, сильно поврежденный; он уходил на юг, в сторону от угла обстрела больших пушек. Лассан раздумывал, не приставить ли людей к двадцатичетырехфунтовым орудиям на южной стене, затем увидел, как поднялись пробитые ядрами фок и фок-марсель фрегата и понял, что британский капитан возвращается в залив, несомненно под действием приказа отвлекать канониров форта на себя. Вид дырявых парусов и порванных, висящих вант и штагов заставил Лассана подумать о том, что некоторые выстрелы были произведены слишком высоко.
— Опустить орудия ниже, лейтенант! — Лассан хотел, чтобы выстрелы ложились в хрупкий корпус.
Пушки «Сциллы» перестали стрелять из-за повреждений фрегата, но носовые орудия, длинноствольные девятифунтовки, не прекратили огонь. Ядра попадали в стены бастиона, не вызывая никаких повреждений, затем сержант на крыше барака снова выцелил фрегат по своим линиям. — Один, — закричал сержант.
— Огонь, — прокричал Жерар. Огромные стволы толкнуло назад и вверх, колеса прогрохотали по станку, и холодный воздух опять заполнил дым, пахнущий как тухлые яйца. Гарнизон Лассана хоть и был ослаблен до предела, и не способен укомплектовать каждое орудие, но он выполнял свой долг и еще покажет британцам, что ослабленный форт все еще может, благодарение Богу, служить Императору и побеждать.
Телега была сделана из расщепленного, хрупкого дерева и держалась только при помощи нескольких ржавых гвоздей и потертой веревки. Несколько колесных спиц были сломаны.
Шарп толкнул телегу от коровника и услышал ужасный скрип деревянных колес об несмазанную деревянную ось. Он предположил, что телегу использовали для вывоза сена с лужайки в деревню или в форт, но на зиму ее оставили тут, возле коровника, и пауки густо покрыли колеса паутиной.
— Должно сработать, — Шарп проверил днище телеги и вроде бы оно казалось достаточно крепким. — Правда, мы по-французски не говорим.
— Милашка Вильям говорит, сэр, — сказал Харпер, но, взглянув на лицо Шарпа поправился, — капитан Фредриксон умеет квакать по-лягушачьи, сэр.
Группа вооруженных людей, приближающихся к форту, вызвала бы подозрения, но два безоружных человека, толкающих телегу с раненым товарищем, опасений не вызвали бы.
— Иисус, — с ужасом сказал Фредриксон когда, дойдя до коровника, выслушал план Шарпа. — То есть мы просто подойдем и попросим врача?
— Ну это же вы предложили постучать в дверь, разве нет? — сказал Шарп.
Стрелки все еще спускались вниз с холма. Они передвигались маленькими группами, распределившись цепью, так, как они обычно шли бой, и пока еще тревоги никто не поднял. Шарп сомневался, что французы видели темные фигурки, спускающиеся вниз с холма. А внизу, возле маленького ручья, скрытые в канаве, на краю которой росла живая изгородь из терновника, стрелки были вообще невидимы. С форта все еще раздавался орудийный грохот.
— Теперь нам нужна кровь, — сказал Шарп. Он считал, что в форте не откажутся впустить смертельно раненого человека, но смертельные раны обычно весьма кровавые, и в поисках крови оба офицера взглянули на Патрика Харпера.
А он непонимающе оглянулся назад и, ужаснувшись, все понял. — Нет! Матерь божья, нет!
— Должно получиться, Патрик, — воззвал Шарп к голосу разума.
— Вы же не хирург, сэр! И потом, у вас нет щипцов, — при этой догадке на его опухшем лице появилась улыбка.
Милашка Вильям расстегнул свою поясную сумку.
— Цирюльники в Лондоне, мой дорогой сержант, платят шесть шиллингов и шесть пенсов за десять унций зубов из трупов. Вы бы удивились, если бы узнали, как много лондонских модниц носят вставные зубы из дохлых лягушатников, — Фредриксон достал из сумки щипцы весьма зловещего вида. — Они также полезны при мародерстве.
— Боже, спаси Ирландию, — Харпер вперил взгляд в щипцы.
Капитан Фредриксон улыбнулся.
— Вы сделаете это ради Англии, сержант Харпер, для нашего любимого Короля.
— Иисус, нет, сэр!
— Разденься до пояса, — приказал Шарп.
— Раздеться? — Харпер вжался в угол грязного коровника.
— Нам же надо чтобы твою грудь залило кровью, — Шарп произнес это так, будто это была самым обычным делом. — Когда вы вырвем зуб, Патрик, пусть кровь польется на тебя. Это будет быстро.
— О, святые небеса! — Харпер перекрестился.
— Это не больно, парень! Фредриксон достал свою вставную челюсть и оскалился, — видишь?
— Это сделали саблей, сэр, а не щипцами!
— Мы можем воспользоваться моим палашом, если хочешь, — участливо сказал Шарп.
— О, святая Мария! Иисус! — Харпер, не видя на лицах офицеров ничего кроме решимости, понял, что он должен либо взбунтоваться, либо покориться. — Может, вы дадите мне выпить перед этим?
— Бренди? — Фредриксон поднял свою флягу.
Харпер схватил флягу, откупорил ее, и начал вливать себе в глотку содержимое.
— Эй, не так много, — спохватился Фредриксон.
— Это же не ваш чертов зуб. Со всем уважением, сэр.
Фредриксон посмотрел на Шарпа.
— Хотите поиграть в хирурга, сэр?
— Ну, вообще-то я никогда не выдирал зубы. — Шарп, стоя перед группой стрелков, собравшихся посмотреть за зрелищем, говорил официальным голосом.
Фредриксон пожал плечами.
— Сначала надо хорошенько обхватить зуб, разумеется. На трупах щипцы действовали неплохо. — Потом надо расшатать зуб, конечно же.
— Расшатать?
— Не тащить. — Фредриксон сопровождал свои слова соответствующими движениями ржавых щипцов. — Давите на зуб сначала в сторону челюстной кости, потом надо покрутить влево — вправо, а затем вынимайте его. Это совсем нетрудно!
— Иисус! — великан-ирландец побелел как бумага для винтовочных гильз.
— Я думаю, — с некоторым опасением сказал Шарп, — что мы с Харпером уже столько всего пережили вместе, что и это тоже сделаем. Давить, крутить, тащить?
— Точно, сэр.
Чтобы убедить и подготовить Харпера к «операции» ушло пять минут. Ирландец не выказывал страха в бою, с усмешкой вступал в десятки битв и выходил победителем, но теперь, когда ему нужно было выдрать зуб, он сидел и трясся от ужаса. Он присосался к фляжке с бренди, будто только оно могло успокоить его пред лицом ужасного испытания.
— Покажи зуб, — заботливо сказал Шарп.
Харпер открыл рот и ткнул пальцем в верхний зуб, окруженный воспаленной десной. — Вот он.
Шарп поудобнее взял щипцы и рукояткой, так слабо, как только мог, прикоснулся к зубу. Этот?
— О, боже! — Крикнул Харпер и дернулся, — лучше убейте меня!
— Что за речь, сержант? — Фредриксон старался не смеяться как остальные стрелки, скалящиеся со злорадным интересом.
Шарп перевернул щипцы. Зажимы щипцов, слегка изношенные и ржавые, были зазубрены для лучшего захвата. Это был удобный инструмент и без сомнения, просто идеально подходил для выдирания зубов из искалеченных трупов, но будет ли он также удобен и для хирургической операции, Шарп сказать не мог.
— Это не больнее, чем родить, Харпер, — и Изабелла бы со мной согласилась.
— Женщины не обращают внимания на боль, — сказал ирландец, — а я — да.
— Не хватайте клык слишком сильно, — подсказывал Фредриксон, или вы сломаете его, сэр. — Вытаскивать корень сломавшегося зуба — дьявольская работа. Я видел, как это случилось с Джоком Каллавеем перед штурмом Саламанки, он после этого не мог сражаться. — Вы помните Джока, сэр?
— Шестьдесят первый полк? — спросил Шарп.
— Умер от лихорадки в следующую зиму, бедняга. — Фредриксон наклонился вперед, чтобы внимательнее видеть происходящее.
Слово «лихорадка» прозвучало для Шарпа как похоронный звон, но сейчас не было времени для таких мыслей.
— Открой рот, сержант.
— А вы будете аккуратны? — голос Харпера был угрюмым.
— Я буду аккуратен, как новорожденный ягненок. А теперь отрывай свою чертову пасть.
Огромный рот с пожелтевшими зубами открылся. Взгляд ирландца был настороженным, а когда Шарп поднес щипцы ближе, изо рта издался слабый стон.
