Киллик знал, что если он не подпишет эту бумагу, то Дюко его арестует. Лайам Догерти не поплывет без Киллика, и «Фуэлла» останется в заливе как заложник прихоти Дюко. В полной тишине американец взял бумажку и накарябал свое имя.
— Через час после рассвета.
Торжествующий Дюко засвидетельствовал подпись.
— Вам лучше приступить к приготовлениям, мистер Киллик. Если вы нарушите обещание, я в свою очередь обещаю вам, что во всей Америке люди узнают, что Киллик бросил союзников и трусливо сбежал от драки. Неприятно, когда твое имя запомнят как имя предателя. Первым был Бенедикт Арнольд, а за ним Корнелиус Киллик. — Пару секунд он смотрел Киллику в глаза, затем американец смиренно кивнул.
Выйдя из амбара, Киллик с чувством выругался. Пушки продолжали стрелять, а на землю упали первые тяжелые капли ливня, надвигающегося с севера. Американец знал, что этот ливень продлится всю ночь и после него будет труднее стрелять из мушкетов и винтовок. У французов теперь есть преимущество, зачем им нужен еще и корабль?
— Что вы намерены делать? — спросил его Лассан.
— Бог знает. — Киллик швырнул окурок сигары в грязь, и его тут же подхватил часовой. Американец взглянул на форт, из которого поднимался дым с каждым разрывом снаряда. — Что хуже, Анри: предать врага или предать союзника?
Анри Лассан пожал плечами. Он ненавидел Дюко за то, что тот сделал.
— Я не знаю.
— Я подумываю, чтобы стрелять с перелетом, — сказал Киллик, — и надеюсь, майор Шарп простит меня. Он помолчал немного, думая о том, что сейчас творится в форте, в который неумолимо падали снаряды. — Ублюдок мой враг, Анри, но он все же мне нравится.
— Боюсь, что если дело пойдет так, как сейчас, — сказал Лассан, — то завтра в это же время майор Шарп будет мертв.
— То есть неважно, как я поступлю? Американец снова посмотрел на крепость. — Вы верите в молитву, друг мой? Может, помолитесь за мою душу?
— Я уже молюсь за нее, — ответил Лассан.
— Ибо я сегодня торговал честью, — тихо произнес Киллик. — До свиданья, друг мой! До рассвета.
Так у французов появились два помощника: дождь и американец, и их победа стала делом решенным.
За час до полуночи первые камни из стен возле ворот начали падать в ров. Каждый выстрел крошил камни и все сильнее повреждал тротуар над воротами. Фредриксон с затененным фонарем взобрался на стену перед воротами, чтобы обследовать разрушения. Вернулся он весьма озабоченным. — Скоро рухнет. Дерьмовая работа.
— Дерьмовая? — спросил Шарп.
— Камни уложены неправильно. Фредриксон переждал выстрел очередного ядра и продолжил, — камни вырублены в каменоломне по вертикали, и уложены горизонтально. Из-за этого внутрь проникает вода и раствор портится. Эти ворота — образец безобразного строительства. Строителям должно быть за него стыдно.
Однако если французы и не умели строить, стрелять они умели. Даже под завесой дождя французские пушкари точно укладывали ядра в цель, и Шарп предполагал, что они поставили затемненные фонари между пушками и фортом, и целились с их помощью. Время от времени французы запускали освещение: железная, обмотанная тряпьем банка, заполненная селитрой, порохом, серой, смолой и льняным маслом. Банки вспыхивали, шипя под дождем, и давали пушкарям увидеть нанесенные ими повреждения. Повреждения были достаточно большими, и Шарпу пришлось убрать часовых подальше от стен рядом с воротами.
Дождь повлек за собой еще больший ущерб, нежели даже артиллерия. В полночь, когда Шарп обходил стены, его отыскал сержант морских пехотинцев. — Капитан Фредриксон просит вас подойти, сэр.
Фредриксон находился во втором разрушенном артиллерийском погребе, который менее всего пострадал от взрывов, устроенных Бэмпфилдом. Лампа отбрасывала мерцающий свет на почерневшую стену и на жалкий запас пороха и патронных картриджей, составляющих последний резерв боеприпасов. — Я сожалею, сэр, — сказал Фредриксон.
Шарп выругался. Через гранитные блоки потолка просочилась вода, и теперь порох в бочках превратился в мокрую кашу, а патронные картриджи представляли собой размокшую смесь бумаги, свинца и пороха. Трофейные французские патроны тоже намокли. Шарп снова выругался, громко и грубо, но бесполезно.
Фредриксон указал на потолок над бочками. Должно быть, взрыв расшатал камни.
— Когда мы пришли, все было сухо, — сказал Шарп, — я проверил.
— Вода просачивается постепенно, — сказал Фредриксон.
Шестеро морских пехотинцев перенесли порох в проходы, где готовили пищу. Порох рассыпали в надежде, что хоть сколько-то к утру подсохнет, но Шарп знал, что обороне форта настал конец.
Это была его ошибка. Надо было накрыть порох брезентом, но он об этом и не подумал. Было столько всего, что он должен был сделать. Надо было предвидеть, что у противника имеются гаубицы, надо было предупредить Палмера о возможности атаки с севера, надо было послать больше людей на ночную вылазку, надо было поднять починенные Харпером пушки на стены, где они были бы в безопасности от обстрела, надо было приготовить воды, чтобы тушить пожары.
Шарп сел и на него нахлынула волна отчаяния.
— Мы ведь потратили более половины боеприпасов?
— Много больше половины, — Фредриксон выглядел таким же несчастным. Он сел напротив и лампа отбросила две тени на высокий потолок погреба. — Можно перенести сюда раненых, здесь им будет удобнее.
— Да, можно, — однако никто не пошевелился, — осталось ведь сколько-то французских боеприпасов в сумках?
— Всего лишь пятьдесят патронов в каждом.
Шарп поднял с пола обломок камня и нарисовал ворота.
— Вопрос в том, не будет ли атака на ворота обманным маневром, а на самом деле они ударят с другой стороны, — медленно произнес он.
— Они пойдут со стороны ворот.
— Я тоже так думаю, — Шарп нацарапал над воротами метки. — Тут мы разместим всех до единого. Охранять другие стены будет только Минвер с горсткой солдат.
Шарп цеплялся за призрачную надежду, что появится британской судно и натянет нос французам, увидев их самодельный флаг. Бриг, вставший на якоре в заливе, смог бы обрушить на колонну нападающих лавину огня. Но в такую погоду, в порывистый ветер и ливень, от которого на внутреннем дворе вода поднялась уже на четыре дюйма, никакого брига не будет. — Твой человек уже, наверное, добрался до наших, — он хватался за соломинку и прекрасно это осознавал.
— Если он еще жив, — угрюмо проронил Фредриксон. — И если ему поверили. И если вся армия встанет перед флотом на колени и флот рискнет послать хоть маленький кораблик.
— Ублюдочная сволочь Бэмпфилд, — прорычал Шарп, — надеюсь, у него сифилис.
— Аминь.
В ворота попало двенадцатифунтовое ядро, и через мгновение раздался грохот рушащихся камней. Офицеры посмотрели друг на друга, представляя, как стена обрушилась в ров, подняв клубы пыли, быстро прибитые дождем.
— Ну вот, у них появилась брешь, — произнес Фредриксон безразличным голосом, в котором, однако, угадывалось беспокойство.
Шарп не ответил. Если они выдержат еще одну атаку, всего лишь одну, они выиграют время. Время, чтобы к ним пришло судно. Может быть, если Кальве снова потерпит поражение, он оставит их в покое, поставив полбатальона для наблюдения. Грохот падающих камней заглушил дождь.
— Неделю назад, — сказал Шарп, — все надеялись, что Бордо восстанет. Мы должны были стать героями, Вильям, завершив войну.
— Кто-то солгал, — сказал Фредриксон.
— Все солгали. Веллингтон позволил тем ублюдкам поверить в высадку, чтобы обмануть французов. Граф де Макерр все время был предателем, — Шарп пожал плечами. — Граф де ублюдок Макерр. Они зовут его Макеро. Хорошее имя для него. Хренов сутенер.
Фредриксон улыбнулся.
— Но на самом деле, это все Дюко, — сказал Шарп. Хоган в бреду назвал имена Дюко и Макерра, и это они загнали Шарпа и его людей в такое положение.
— Дюко?
— Просто один ублюдок, которого я когда-нибудь убью, — сказал Шарп твердым голосом, затем сморщился, ибо вспомнил, что если эта осада действительно работа Дюко, то французы близки к победе. — Завтра предстоит кровавая работенка, Вильям.
— Да уж.
— Люди станут сражаться?
Фредриксон задумался. Харпер громовым голосом отдавал приказы людям во внутреннем дворе, сбежавшимся поглядеть на обрушившуюся стену.
— Стрелки будут, — сказал Фредриксон. — Большинство их немцы, они никогда не сдаются. Испанцы ненавидят лягушатников и просто хотят убить их побольше, а морские пехотинцы будет драться, чтобы показать, что они не хуже стрелков.
Шарп изобразил подобие улыбки, больше напоминавшую гримасу.
— Мы можем выдержать одну атаку, Вильям. Но что дальше?
— Да, — Фредриксон прекрасно знал, как обстоят дела.
Шарп знал, что после первой атаки он должен будет задуматься о немыслимом. О капитуляции. Гордость требовала, чтобы они защитили брешь как минимум один раз, но после такой обороны разъярившиеся французы могут и не принять капитуляцию. Французы начнут гоняться по коридорам форта, чтобы отомстить за все. Это будет жуткая резня, но гордость есть гордость, и они обязаны драться. Шарп попытался представить, как поступил бы на его месте Веллингтон, вспоминал все осады, в которых ему довелось участвовать, чтобы понять, что еще можно предпринять. Он старался изобрести какой-нибудь неожиданный ход, чтобы сорвать планы противника, но ничего не получалось.
— Держу пари, что генерал сказал этим беднягам, что у нас тут куча женщин, — рассмеялся Шарп.
Фредриксон ухмыльнулся.
— Даст им полпинты вина, скажет, что они могут изнасиловать в форте любую женщину, и укажет на брешь. Это всегда срабатывает. Вы бы видели нас в Сан-Себастьяне.
— Это я пропустил, — Когда британцы взяли Сан-Себастьян, Шарп был в Англии.
Фредриксон улыбнулся.
— Было здорово.
Во внутреннем дворе разорвался очередной гаубичный снаряд.
— Вы не думаете, что у сволочей скоро кончатся заряды? — спросил Шарп. Было необычно приятно сидеть здесь вдвоем, зная, что ничего более нельзя сделать, чтобы изменить то, что случится на рассвете. Двенадцатифунтовки продолжали стрелять, хотя брешь уже была сделана, теперь они стреляли по груде камней, препятствуя возможным попыткам защитников сделать груду более крутой и труднодоступной.
— Если нас возьмут в плен, — сказал Фредриксон, — то по пути в Верден скорее всего мы проедем Париж. Я бы хотел увидеть Париж.
Это напомнило Шарпу о Джейн, которая также после войны мечтала побывать во французской столице. Он подумал, что она уже мертва и ее тело быстро закопали. Черт бы побрал Корнелиуса Киллика, лишившего его последней надежды.
Неожиданно Фредриксон напел песню на немецком.
— Ein schifflein sah ich fahren.
Шарп узнал мотив песни, популярной у немцев, сражающихся в армии Веллингтона.
— Что это значит?
Фредриксон уныло улыбнулся.
— "Я вижу корабль на волнах". Молитесь чтобы утром пришел корабль, сэр. Подумайте, как он сравняет с землей лягушачий лагерь.
Шарп покачал головой.
— Не думаю, что Бог прислушивается к солдатам.
— Он нас любит, — сказал Фредриксон. — Мы ведь глупцы от Бога, последние честные люди, козлы отпущения.
Шарп улыбнулся. Утром он даст генералу Кальве такой бой, что он долго будет помнить, даже когда здесь все будет кончено. Затем вдруг он посмотрел на своего друга. — "
Ein Schiff"? — спросил Шарп, — скажи еще раз, что это значит?
— "Ein schifflein sah ich fahren" — медленно произнес Фредриксон. — Я вижу корабль на волнах.
— Черт возьми! — От его унылого состояния не осталось и следа. В нем зародилась идея, подобно взрыву. — Вот я-то точно глупец! Корабль есть!
Шарп вскочил на ноги и приказал, чтобы принесли веревку.
— Вам придется остаться здесь, Вильям. Готовьтесь к атаке на ворота, понимаете меня?
— Что вы собираетесь делать?
— Я ухожу из форта. Вернусь к рассвету.
— Уходите из форта? Куда?
Но Шарп уже ушел на стены. Принесли веревку, он спустился вниз, где еще лежали трупы французов и теперь ему предстояло заключить сделку с дьяволом, чтобы спасти глупцов от Бога.
Глава 18
Утром сильный дождь превратился в ливень. Он с силой бился о стены и с них в уже подтопленный внутренний двор стекали бурлящие ручьи. Казалось, что дождь не может лить так сильно, но он лил. Дождь барабанил по киверам людей, заливал коридоры в стенах, а его шум практически заглушил выстрелы двенадцатифунтовок. Этот дождь был просто как предвестник большого наводнения. Настоящий потоп.
Ливень залил костры французов и затопил амбары и сараи, в которых люди Кальве пытались заснуть. Дождь превратил порох на полках мушкетах в грязь. Темп пушечной стрельбы сильно снизился, ибо теперь приходилось защищать картузы с порохом от дождя и закрывать запальные отверстия, открывая их лишь на секунду, чтобы поднести запальный шнур. Канониры проклинали англичан, которые сожгли крышу мельницы во время вылазки, а их командир, полковник, ругался на британцев потому, что теперь не могли стрелять его гаубицы из-за того, что в их почти вертикально задранные стволы постоянно затапливала вода.
— Принесите мне бекона на завтрак, — произнес Кальве с радостным предвкушением.
Повар жарил генералу бекон. Его запах мучил бедолаг, скучившихся под протекающими крышами и проклинающих дождь, грязь, британцев и всю эту войну.
Кавалерия, посланная сначала на юг, чтобы преградить возможный отход Шарпа, была на рассвете отослана на север. Кавалерийский сержант, спрыгнув с лошади в грязь и подняв тучу брызг, доложил, что из-за слабого ветра
"Фуэллу"буксируют в залив Аркашон две шлюпки.
— Проклятый ветер, — сказал Кальве, — проклятый дождь. Он прошел по грязи через дворик и посмотрел на север. Шхуна, подняв серые, мокрые паруса, едва виднелась вдали. — Мы не можем начать атаку, — рявкнул Кальве, — пока не подплывет эта хреновина.
— Возможно, — осторожно предположил Фавье, — пушки Киллика не могут стрелять в такой ливень?
— Не будьте дураком. Если кто и может стрелять из пушек в дождь, так это моряки, не так ли? Кальве вытащил подзорную трубу, протер линзы и направил ее на крепость. Ворота превратились в мокрую груду мусора и камней, это был путь к победе. Он вернулся к своему бекону, уверенный, что утренний штурм не отнимет у него много времени. Ружья британцев бесполезны при таком ливне, а об использовании извести нечего и говорить.
Кальве взглянул на своего ординарца, точившего его саблю. — Лучше затачивайте острие!
— Да, сэр.
— Сегодня придется не резать, — Кальве знал, что мокрые мундиры гораздо труднее режутся, чем сухие. — Сегодня придется колоть. Втыкать и вынимать, Фавье, втыкать и вынимать! — Кальве, пришедший от завтрака в хорошее расположение духа, посмотрел на Дюко, появившегося в двери. — Вы выглядите промокшим, Дюко, а я съел ваш бекон.
Дюко было наплевать на подколки генерала. Сегодня он захватит в плен Ричарда Шарпа и среди всех бедствий, постигших Францию, для Пьера Дюко это будет таким удовольствием.
— Поднимается ветер.
— Отлично.
— Шхуна скоро встанет на якорь.
— Боже, благослови союзников, — сказал Кальве, — понадобилось двадцать лет, чтобы они вступили в войну, но лучше поздно, чем никогда. Он вышел на улицу, посмотрел на
"Фуэллу", которая действительно была уже близко, благодаря окрепшему ветру. Всплеск воды возвестил о том, что шхуна бросила якорь. — Полагаю, что мы, наконец, готовы, — сказал Кальве, увидев, что пушечные порты шхуны открыты. — Он приказал подвести его лошадь и, уже из седла смотрел, как его мокрые, потерявшие боевой дух войска строятся в шеренги. — Дадим нашим любезным союзникам двадцать минут, чтобы пристреляться и начинаем атаку, — сказал Кальве.
Дюко посмотрел на
"Фуэллу".
— Если Киллик вообще откроет огонь, — сказал он. Шхуна мирно покачивалась на волнах залива. Ее паруса были убраны, и на судне не было видно никакого движения, — Он не собирается стрелять, — в ярости сказал Дюко.
— Дайте ему время, — Кальве тоже глядел на судно и представлял, как на палубах бурлит дождевая вода.
— Он нарушил слово, — кисло сказал Дюко, затем, совершенно неожиданно, шхуна дала залп по форту Тест-де-Бюш.
Американец открыл огонь.
Картечь просвистела над головой Шарпа. Несколько пуль пробили флаг Святого Георга, но остальные прошли высоко над крепостью. Шарп сел под флагом, облокотившись спиной об стену. От усталости у него болели все кости. Он вернулся в форт за полчаса до рассвета, чудом разминувшись с французской кавалерией и теперь, после очередной бессонной ночи, ему предстояла атака французов.
— Лягушатники уже вышли? — прокричал он Фредриксону, стоявшему неподалеку от бреши.
— Нет, сэр.
Раненые, с промокшими от дождя бинтами, лежали на западной стене. Морские пехотинцы, при тусклом свете их лица казались бледными, пригнулись, когда шхуна дала залп вторым бортом. Шарп, низко пригнувшись, кивнул Харперу. — Давай.
Огромный ирландец байонетом перерезал веревку, удерживающую флагшток. Он пилил, проклиная грубые волокна, но они поддавались один за другим и, после третьего залпа Киллика, флагшток упал. Знамя Святого Георга было спущено.
— Прекратить огонь, — Шарп услышал голос Киллика, — Разрядить пушки.
Шарп встал. Американский капитан, одетый в голубой мундир, уже спускался в шлюпку. Команда шхуны, скалясь возле орудий, смотрела на форт.
Который Ричард Шарп только что сдал американцам.
Генерал Кальве также смотрел на форт. Дым от пушечных залпов
"Фуэллы"стелился над водой, затрудняя обзор, но Кальве видел, что британцы спустили флаг.
— Мне продолжать стрелять, сэр? — артиллерийский полковник в промокшем мундире подошел по лужам к лошади генерала, разбрасывая грязь во все стороны.
— Они не подняли белый флаг, — сказал Пьер Дюко, — так что стреляйте.
— Подождите! — Кальве раскрыл подзорную трубу. Он видел фигурки на стенах, но не мог сказать, что они означают. — Полковник Фавье!
— Сэр?
— Отправляйся к ним с белым флагом, — приказал Кальве, — и выясни, что эти ублюдки задумали. — Нет, подожди! Кальве что-то увидел. Люди подошли к южной стене, обращенной к французам и развернули на побитой ядрами стене большой кусок какой-то ткани. Ткань означала, что форт Тест-де-Бюш больше не удерживается британцами, они сдались Соединенным Штатам Америки. — Черт побери!
Кальве смотрел на звездно-полосатый флаг.
— Вот проклятье, черт бы их всех подрал.
Корнелиус Киллик стоял рядом с Шарпом на южной стене и смотрел на огромную французскую колонну, стоящую рядом с деревней. — Если они решат сражаться, майор, я не стану стрелять по ним.
— Да уж, для вас это будет непросто, — Шарп достал подзорную трубу и смотрел на французов пока дождь не залил линзы. Затем он закрыл трубу. — Разрешите мне, капитан Киллик, отправить раненых на борт?
— Разрешаю, — торжественно ответил Киллик.
— Спасибо, — улыбнулся Шарп, затем повернулся к западной стене. — Капитан Палмер! Начинайте эвакуацию! В первую очередь раненых и военное имущество. Все вещи маленького гарнизона были сложены рядом с ранеными, Шарп решил ничего не оставлять французам.
Люди Шарпа немного расслабились, чувствуя, что их испытания подходят к концу. Все знали, что ночью майор Шарп куда-то ходил и распространились слухи, что он разговаривал с американцами, и они согласились увезти их отсюда. Американский флаг, отчетливо видневшийся на внешней стене форта, подтверждал эти слухи. — А все благодаря тому, что мы не повесили их, — высказал мнение сержант морских пехотинцев. — Мы спасли их задницы, а теперь они спасут наши.
Стрелок Эрнандес, глядя на французскую колонну, размышлял вслух, поедет ли он теперь в Америку, и, есть ли там французы, которых можно будет убивать. Вильям Фредриксон заверил его, что в Америку они не собираются. Фредриксон вдруг увидел, как трое всадников пришпорили своих лошадей и направились к форту. Он прокричал Шарпу, — Сэр, лягушатники приближаются!
Шарп не хотел, чтобы три вражеских офицера подошли слишком близко, поэтому он спрыгнул с разрушенной стены, подбежал к бреши и перелез через груду камней на дорогу. Фредриксон и Киллик последовали за ним более медленно.
Шарп ждал их в узком проходе между двумя сторонами гласиса. Дорога была утыкана мушкетными пулями, уже наполовину погрузившимся в грязь. Когда всадники приблизились, он поприветствовал их поднятой рукой.
Фавье ехал впереди. Позади него ехал генерал с расстегнутым плащом, на груди виднелся галун, а после генерала — Дюко. Киллик предупредил Шарпа о том, что он может встретить своего старого врага, посмотрел на него с отвращением, но не сказал ему ни слова. Он говорил только с Фавье. — Доброе утро, полковник.
— Что это значит? — указал он на американский флаг.
— Это значит, — громко, чтобы услышал Дюко, сказал Шарп, — что мы сдаемся вооруженным силам Соединенных Штатов и вверяем себя милости Президента и Конгресса. Эту формулу ему продиктовал Киллик вчера ночью, и Шарп отметил ярость, блеснувшую в глазах Дюко.
Повисла тишина. Фредриксон и Киллик подошли к Шарпу, затем генерал потребовал перевести сказанное, и Фавье начал говорить по-французски. Дождь стекал с уздечек лошадей и ножен.
Фавье снова повернулся к Шарпу.
— Как союзники Америки мы позаботимся о пленниках капитана Киллика. Он снял шляпу и повернулся к Киллику, — Поздравляю вас, капитан!
— Спасибо, — ответил Киллик, — а что до моих пленников, то я беру их на борт.
Снова возникла пауза, пока Фавье переводил генералу, и когда Фавье повернулся к Шарпу, его лицо пылало от ярости. — Это французская земля. Если британские войска капитулируют на этой земле, они становятся пленниками правительства Франции.
Шарп вдавил сапог в мокрый песок.
— Это британская земля, Фавье, ее захватили мои люди, удерживали мои люди против всех ваших попыток ее отбить, и теперь мои люди сдали ее Соединенным Штатам. Разумеется, вы вольны вести переговоры с Америкой о возврате этой земли обратно правительству Франции.
— Полагаю, что Соединенные Штаты согласятся вернуть ее, — улыбнулся Киллик.
С бреши скатилось несколько камней и шестеро переговорщиков, привлеченные шумом, увидели фигуру Патрика Харпера, с непокрытой головой стоящего на вершине бреши. На его правом плече лежал огромный инженерный топор французов, которым Шарп орудовал днем ранее. Фавье посмотрел на Киллика. — Кажется, вы забыли разоружить пленников, мистер Киллик?
— Капитан Киллик, — поправил тот Фавье. — Понимаете ли, полковник, майор Шарп дал слово, что он и его люди не поднимут оружие против Соединенных Штатов. Поэтому я не счел нужным разоружать их.
— А против Франции? — произнес до этого молчащий Дюко.
— Ведь правильнее, капитан Киллик, требовать от пленника не поднимать оружие также и против союзников. Или вы забыли, что ваша страна и моя связаны союзническим договором?
Киллик пожал плечами.
— Меня так переполнила радость от победы, майор, что я забыл об этом пункте.
— Ну так вспомните теперь.
Киллик посмотрел на Шарпа и при движении головы вода полилась с его шляпы. — Ну, майор.
— Условия капитуляции не могут быть изменены, — сказал Шарп.
Кальве снова потребовал перевода. Фавье и Дюко, перебивая другу друга от злости, начали объяснять генералу все вероломство этой капитуляции.
— Да они все англосаксы, — грустно сказал Дюко.
На заданный генералом Кальве вопрос, по-французски ответил Киллик. Фредриксон улыбнулся. — Он спросил, — сказал он Шарпу, — увезет ли нас Киллик в Америку. Киллик сказал, что "
Фуэлла" туда и идет.
— И вне всякого сомнения, — Дюко подвел свою лошадь поближе к Шарпу, — вы освободили Киллика от его собственного слова не воевать против британцев?
— Да, — сказал Шарп, — я так и сделал. Это был пакт, заключенный ночью под проливным дождем. Шарп пообещал, что ни он, ни его люди не будут сражаться против Соединенных Штатов, и освободил Киллика от его обещания. Такова была цена спасения Шарпа и его людей.
Дюко насмешливо посмотрел на Шарпа.
— И вы полагаете, что можно верить обещаниям капитана-капера?
— Я сдержал данное вам слово, — сказал Киллик, — и обстреливал форт пока враг не сдастся.
— Вы вообще не имеете права давать такие обещания! — процедил Дюко, — вы не военный человек, мистер Киллик, вы пират.
Киллик открыл было рот, но Дюко уже повернул лошадь и отъехал назад. Он что-то сказал генералу, резко жестикулируя рукой, подчеркивая свои слова.
— Не думаю, что это все, — мягко сказал Фредриксон.
— Хорошо бы, — сказал Шарп. Шлюпки все еще возили на «Фуэллу» раненых, морские пехотинцы ждали своей очереди. Чем дольше французы спорят, тем больше людей спасутся.
Фавье грустно посмотрел на Шарпа.
— Это ведь нечестно, майор.
— Не более нечестно, полковник, чем ваша попытка заставить меня идти на Бордо, выдавая себя за мэра.
Фавье пожал плечами.
— Это была военная хитрость, законный маневр.
— Также законно сдаваться тому, кому хочешь.
— Чтобы снова сражаться? — улыбнулся Фавье. — Это бесчестная уловка, майор, бесчестная.
Генерал Кальве чувствовал себя обманутым. В сражении погибли его люди, и эта дешевая капитуляция не лишит его победы. Он посмотрел на Шарпа и задал вопрос.
— Он спрашивает, — сказал Фредриксон, — правда ли то, что вы были рядовым.
— Да, — сказал Шарп.
Кальве улыбнулся и снова что-то сказал. Он говорит, в таком случае будет жаль вас убивать, — перевел Фредриксон.
Шарп пожал плечами, а Кальве резко и отрывисто заговорил по-французски, Фавье начал переводить Шарпу.
— Генерал хочет, чтобы вы знали, майор Шарп, что мы не признаем ваши договоренности. У вас есть минута, чтобы сдаться нам. — Фавье взглянул на Киллика. — А вам я рекомендую убрать свое судно подальше от форта. Если вы не подчинитесь, мистер Киллик, то будьте уверены, что ваше правительство будет проинформировано о случившеся. Желаю вам приятного дня. Он подъехал к Дюко и Кальве и они все вместе поскакали обратно.
— Твою мать! — сказал Киллик. — Неужели они собираются сражаться?
— Да, ответил Шарп, — это они и собираются делать.
Морские пехотинцы уже карабкались на борт «Фуэллы», и в крепости остались лишь стрелки. Скоро все случится, чертовски скоро.
— Заберите ваш флаг, капитан, — сказал Киллик Шарпу.
Американец наблюдал, как формируется французская колонна.
— Там же сотни ублюдков.
— Всего лишь две тысячи, — Шарп стачивал об камень заусенец на лезвии палаша.
— Я бы мог… — инстинктивно начал Киллик.
— Нет, вы не можете, — прервал его Шарп. Это наша битва. И если мы не справимся, отплывайте без нас. Лейтенант Минвер!
— Сэр?
— Следующими идут ваши люди! Отведите их к воде. Полковой сержант-майор!
Харпер был внутри форта.
— Сэр?
— Заблокируй проход.
Харпер с группой людей стоял рядом с cheval-de-frise
, которую сделали из обуглившейся балки, в которую вбили полсотни трофейных байонетов. Эту баррикаду, с торчащими во все стороны лезвиями, Харпер с шестью стрелками с усилием подтаскивали к подножию бреши. Они уже почти сделали это, как первые ядра двенадцатифунтовок снова ударили в брешь. Кусок камня пролетел над головой Харпера, но он поднял свой конец бруса, проревев стрелкам, чтобы те толкали сильнее, и огромный шипастый вал водрузили на место.
Шарп уже был на западной стене. Люди Минвера спускались по лестницам на песок, а шлюпки Киллика уже отваливали от
"Фуэллы". Шарп прикинул, что погрузка роты Минвера займет около десяти минут, и нужно еще пять, чтобы шлюпки вернулись за остатками защитников форта. Приливное течение в заливе было слишком сильным, чтобы отправиться к шхуне вплавь, так что придется драться, пока лодки не заберут всех. Киллик, сняв американский флаг, подошел к Шарпу и посмотрел на французов. — Хотите, чтобы я пожелал вам удачи, майор?
— Нет.
Киллик, казалось, разрывался между желанием остаться и быть свидетелем редкого сражения и необходимостью поторопить лодки.
— У меня в каюте имеется бутылочка бренди, майор.
— Мы позаботимся о ней, — Шарп не умел выражать эмоции, и только неуклюже поблагодарил американца за то, что тот выполняет обещание.
Киллик пожал плечами.
— Почему вы благодарите меня? Черт, ведь я теперь снова могу воевать с вами!
— А ваше правительство? Если вы поможете мне, у вас могут возникнуть проблемы.
— Пока я добываю денежки, — сказал Киллик, — американское правительство ничего мне не сделает. Раздался звук французских барабанов, но внезапно утих. Американец взглянул на колонну. — Их две тысячи, а вас всего пятьдесят?
— Примерно так.
Киллик рассмеялся, и его голосе прозвучала теплота.
— Черт возьми, майор! Я доволен, что не нахожусь в рядах тех несчастных ублюдков. Бренди ждет, так что поторопитесь, — он кивнул Шарпу, прощаясь, и зашагал к лодкам.
Шарп подошел к краю сломанной стены над брешью, где расположилась половина людей Фредриксона. Вторая половина, с самим Фредриксоном, находилась на внутреннем дворе.
Харпер все еще стоял в бреши, расставляя трофейные байонеты среди камней. Дождь все еще лил, вымывая известь и пыль из бреши в ров.
С юга вновь донесся приглушенный звук французских барабанов, уже насквозь промокших. Стрелки облизывали потрескавшиеся губы. Из-за дождя во французской колонне виднелись только байонеты, а над ними, сверкая золотом, реял вражеский штандарт. Шарп подумал, что это и есть смерть. Французы приближались.
Комендант Анри Лассан, по его требованию, шел в первых рядах колонны. Он написал матери письмо, извиняясь перед ней за потерю форта и говоря, что несмотря на это, ей можно будет гордиться сыном. Он послал ей букет роз и спрашивал, можно ли будет положить в фамильный склеп его четки.
