Робби получил причитающийся выкуп в той же самой монете, но в ночь, когда ратники отбыли в Турин, шотландец на свою беду неосторожно похвалил приобретенный Жосленом в городе комплект игральных костей, вырезанных из слоновых бивней.

— Они тебе нравятся? — спросил Жослен. — Давай раскинем. Что может быть лучше хорошей партии в кости?

Робби покачал головой.

— Я дал обет не играть в азартные игры, — пояснил он.

Жослен подумал, что это, пожалуй, самое забавное, что ему довелось услышать за последние месяцы.

— Женщины приносят обеты, — сказал он, — ну и, само собой, монахи. Но для солдат существуют лишь клятвы верности и воинского братства.

Робби покраснел.

— Но я поклялся священнику, — пробормотал он.

— Боже правый! — простонал Жослен, откидываясь в кресле. — Да ты, никак, боишься риска! В этом все дело? Не потому ли шотландцы уступают на поле боя англичанам?

Робби вспыхнул, но у него хватило ума обуздать свой норов и промолчать.

— Риск, — с воодушевлением промолвил Жослен, — это судьба солдата. Тот, кто боится риска, кто не любит риска, тот не может называться воином.

— Я воин, — решительно заявил Робби.

— Так докажи это, приятель, — сказал Жослен, раскатывая кости по столу.

Робби не выдержал, сыграл и проиграл. И проиграл на следующую ночь. И на следующую. А на четвертую ночь он поставил деньги, которые собирался отправить в Англию как выкуп за себя. Они тоже были проиграны. Когда на следующий день Жослену доложили, что выписанные его дядей из Тулузы итальянские пушкари прибыли со своей машиной в замок граф заплатил им причитающееся из тех денег, которые выиграл у Робби.

— Как скоро можете вы отправиться в Кастийон-д'Арбизон? — спросил он итальянцев.

— Завтра, сеньор, если угодно.

— Эта штуковина готова? — спросил Жослен, обходя кругом повозку, на которой была закреплена похожая на бутыль, толстая, с узким горлышком пушка.

— Она готова, — подтвердил итальянец, которого звали Джоберти.

— И порох есть?

Джоберти указал жестом на вторую повозку, на которой горкой громоздились бочонки.

— А снаряды? Ядра?

— Стрелы, сеньор, — поправил его Джоберти и указал еще на одну повозку. — Всего вдоволь.

— Тогда сейчас же в поход! — с энтузиазмом воскликнул Жослен.

Вид пушки, уродливой и грозной, пленил его воображение. Девятифутовый ствол, доходивший в ширину до четырех футов, делал ее похожей на злобное приземистое чудовище. В ней было что-то противоестественное, чуть ли не дьявольское, и он едва справился с искушением опробовать ее прямо здесь, во дворе замка. Однако граф понимал, что это было бы пустой тратой времени и пороха. Если уж испытывать орудие, то лучше в деле против этих твердолобых упрямцев, засевших в Кастийон-д'Арбизоне.

Между тем шевалье Анри Куртуа уже приступил к осаде. Добравшись до города, он, в соответствии с рыцарскими обычаями, оставил своих стрелков и ратников перед западными воротами и направился к замку в сопровождении одного лишь молодого священника. Он окликнул часовых на стене, те позвали сэра Гийома, и нормандец, увидев у ворот только лишь рыцаря в сопровождении священника, разрешил их впустить.

Сэр Гийом встретил обоих во внутреннем дворе, где шевалье Анри спешился и назвал себя. Сэр Гийом ответил той же любезностью. Оба были людьми бывалыми, и каждый с первого взгляда признал в другом такого же опытного воина, как и он сам.

— Я прибыл от графа де Бера, — официально объявил шевалье Куртуа.

— Привез деньги, не так ли? — спросил сэр Гийом.

— Я привез то, что мне приказали привезти, хотя не уверен, что тебе это понравится, — откровенно ответил Анри.

Он окинул профессиональным, оценивающим взглядом собравшихся вокруг лучников и ратников, которые вышли поглядеть, кто к ним прибыл. «Настоящие вояки, хоть и сукины дети», — подумал он про себя, а вслух, обращаясь к сэру Гийому, сказал:

— Я чертовски устал. Весь день из седла не вылезал. Найдется тут у вас кубок вина?

— А что, в Бера нынче туго с вином? — усмехнулся сэр Гийом.

— С вином в Бера все в порядке, — проворчал шевалье Анри, — туго со здравым смыслом.

— Пойдем в замок, — с улыбкой отозвался нормандец и повел гостя по лестнице башни в верхний зал.

Поскольку предстоящая беседа решала дальнейшую судьбу гарнизона, всем, кто не стоял в карауле, было позволено при ней присутствовать.

Два рыцаря, Гийом и Анри, уселись по обе стороны длинного стола. Священник, чье присутствие служило залогом мирных намерений посланца из Бера, тоже сел за стол, тогда как ратники и лучники стояли вдоль стены. В очаг подбросили дров, на стол подали еду и вино. Шевалье Анри снял с шеи щит, отстегнул грудные и спинные латы и положил все это на пол. Он потянулся, осушил кубок вина, кивком поблагодарил за угощение и наконец извлек из сумы и подвинул через стол пергамент.

Сэр Гийом поддел печать ножом, распечатал документ и прочел его. Прочел медленно, ибо, хотя и был грамотным, читал не слишком хорошо. Потом он нахмурился, внимательно перечитал пергамент во второй раз и сердито воззрился на гасконского рыцаря.

— Как это, черт возьми, понимать?

— Не знаю, не читал, — честно признался Куртуа. — Можно?

Он потянулся за пергаментом и под угрожающий ропот заметивших гнев своего начальника бойцов передал его священнику. Священник, очень молодой человек, явно чувствовавший себя не в своей тарелке, поднеся документ к окошку, прочел его и со страхом покосился на грозное, обезображенное шрамом лицо сэра Гийома.

— Скажи нам, что там говорится, — велел шевалье Анри. — Никто тебя не убьет.

— Тут говорится две вещи, — сказал священник. — Первое, что у сэра Гийома и его людей есть два дня, чтобы покинуть Кастийон-д'Арбизон беспрепятственно.

— А второе? — рявкнул сэр Гийом.

Священник нахмурился.

— Второе — это платежное обязательство человека по имени Роберт Дуглас, — пояснил он рыцарю. — Если сэр Гийом предъявит его Жаку Фурнье, ему будет выплачено шесть тысяч шестьсот шестьдесят флоринов.

Клирик так поспешно положил документ на стол, как будто тот был запачкан ядом.

— Господи! Кто такой этот Жак Фурнье? — спросил сэр Гийом.

— Золотых дел мастер в Бера, — пояснил шевалье Анри. Но я сомневаюсь, чтобы в его подвалах нашлась такая уйма денег.

— Это Робби устроил? — сердито спросил сэр Гийом.

— Робби Дуглас признал себя вассалом графа Бера, — ответил Куртуа, бывший свидетелем принесения вассальной присяги и обмена поцелуями, заметил он и торжествующий блеск в глазах Жослена. — Так что эта затея — дело рук моего сеньора.

— Он думает, что мы тут дураки?

— Он думает, что вы не осмелитесь сунуться в Бера, — сказал шевалье Анри.

— Обманули! Ей-богу! Нас надули! — взревел сэр Гийом. — Так-то в Бера понимают рыцарскую честь?

Гасконец промолчал, и сэр Гийом ударил кулаком по столу.

— Я могу оставить вас обоих здесь как пленных!

Люди, стоящие у стены, одобрительно загудели.

— Можешь, — невозмутимо согласился шевалье Анри. — С точки зрения правил чести это допустимо, и я бы не стал тебя винить. Но имей в виду, граф не станет выкупать даже меня, а уж про него-то, — он указал кивком на вконец перепуганного клирика, — и говорить нечего. Вы только и приобретете, что два лишних рта, которые придется кормить.

— Или два трупа, которые придется хоронить, — буркнул сэр Гийом.

Шевалье Анри пожал плечами. Гасконский рыцарь прекрасно понимал, что предложение получить выкуп за графа де Бера из подвалов золотых дел мастера является бесчестным, но это было не его рук дело.

— Значит, так, — промолвил сэр Гийом, — передай своему господину, что мы покинем этот замок только после того, как получим шесть тысяч шестьсот шестьдесят флоринов. А каждая неделя, которую нам придется провести здесь по его милости, обойдется ему еще в лишнюю сотню.

Лучники и ратники встретили это решение с одобрением, а шевалье Анри не выказал удивления.

— Но имей в виду, — сказал он сэру Гийому, — я приехал, чтобы не дать вам выйти из ворот. Если только вы не согласитесь уйти сегодня или завтра.

— Мы остаемся, — сказал сэр Гийом. Он сказал это не думая. Возможно, будь у него время подумать, он решил бы иначе, но трудно ожидать рассудительности и спокойствия от человека, которого так нагло надули на солидную сумму. — Да, черт побери, остаемся!

Шевалье Анри кивнул.

— Тогда я тоже останусь.

Он подтолкнул пергамент через стол.

— Я отправлю моему сеньору послание и сообщу, что молодому Дугласу было бы разумнее заплатить причитающееся. Это многим сберегло бы жизнь да и обошлось бы в итоге дешевле.

Сэр Гийом взял пергамент и засунул его за пазуху.

— Значит, остаешься, — проворчал он. — И где ты собираешься расположиться?

Шевалье Анри покосился на стоящих у стены бойцов. Он понимал, что этих людей не так-то просто захватить врасплох и взять крепость неожиданным приступом, тем более что находящиеся под его началом воины старого графа, давно привыкшие к спокойной жизни, были не чета этим тертым воякам.

— Замок ты, конечно, удерживать можешь, — сказал гасконец сэру Гийому, — но чтобы оборонять еще и двое городских ворот, людей у тебя не хватит. Ты оставишь их на попечение городской стражи, а уж она-то меня, будь спокоен, надолго не задержит. Ворота я возьму. Ты, конечно, попытаешься выбить меня оттуда, но под арками будут стоять мои ратники, а на надвратных башнях мои арбалетчики.

— Тебе доводилось встречаться с английскими лучниками? — с угрозой спросил сэр Гийом.

Собеседник кивнул.

— Доводилось. Во Фландрии. Скажу честно, удовольствия мне это не доставило. Но долго ли ты протянешь, теряя лучников в уличных стычках?

Сэр Гийом не мог не признать, что противник рассуждает здраво. Если выслать лучников к городским воротам, им придется стрелять из садов, дворов и окон, а арбалетчики неприятеля укроются за своими павезами и зубцами башен. Некоторые их стрелы наверняка достигнут цели, и он рискует в считаные минуты потерять четверых-пятерых лучников. Что в его положении непозволительно, ибо серьезно ослабит гарнизон.

— Ладно, занимай ворота, — согласился он.

Шевалье Куртуа налил себе еще вина.

— У меня сорок два ратника, — сообщил он, — тридцать два арбалетчика, ну а всех прочих, писцов, баб, прислуги, столько, сколько обычно таскается за таким отрядом. Всем им нужна крыша над головой. Зима, знаешь ли, на носу.

— А почему бы вам не померзнуть? — хмыкнул сэр Гийом.

— Можем и померзнуть, — пожал плечами гасконец, — но вам-то с этого какой прок! Я предлагаю тебе предоставить в наше распоряжение дома между западными воротами и церковью Святого Каллика, а я гарантирую, что мы не займем ни одного здания к востоку от улицы Колесников и к югу от Крутой улицы.

— Ты хорошо знаешь этот город? — спросил сэр Гийом.

— Я был здесь когда-то кастеляном. Давным-давно.

— Тогда ты знаешь мельничные ворота?

Сэр Гийом имел в виду маленькую дверцу в городской стене, выходившую к водяной мельнице. Ту, через которую бежали Томас и Женевьева.

— Как не знать, — ответил шевалье Анри, — но они слишком близко от замка, и, если я поставлю там свой караул, твои лучники смогут подстрелить моих людей с башни.

Он умолк, чтобы отпить вина.

— Если хочешь, я, конечно, могу начать регулярную осаду. Окружить замок со всех сторон и дать арбалетчикам пострелять в твоих часовых. А твоим лучникам отстреливаться.

Но мы с тобой оба понимаем, что только перебьем людей, а ты как был, так и будешь сидеть в замке. Провизия у тебя надо думать, есть?

— Более чем достаточно.

Шевалье Анри кивнул.

— Так что я не буду пропускать твоих всадников через большие ворота. А через мельничные — пожалуйста; пока они не трогают моих, я буду делать вид, что ничего не вижу. У вас как, в мельничном пруду сети стоят?

— Закинуты.

— Я их не трону, — пообещал гасконец. — Скажу своим людям, чтобы туда не совались.

Сэр Гийом поразмыслил, барабаня пальцами по столу. Оттуда, где стояли ратники, все время слышалось негромкое бормотание: кто мог, переводил с французского, о чем договариваются начальники.

— Ладно, дома между западными воротами и церковью Святого Каллика твои, — согласился нормандец. — А как решим насчет таверн?

— Важный вопрос, — согласился гасконец. — Для солдата это дело святое.

— Моим людям нравятся «Три журавля».

— Неплохое заведение.

— Так что пусть твои парни держатся от него подальше, — потребовал сэр Гийом.

— Будь по-твоему. Моим подойдет «Медведь и мясник».

— Согласен, — сказал сэр Гийом. — Надо бы еще установить правило, чтобы наши люди не таскались по кабакам с мечами и луками.

— Только ножи, — согласился шевалье Куртуа, — это разумно. — Ни тот ни другой не хотели терять солдат без толку, в пьяных драках. — Ну а если что-то стрясется, — добавил гасконец, — я приду к тебе, и мы с этим разберемся.

Он помолчал, пытаясь что-то припомнить.

— Ты ведь был во Фландрии, верно? С графом Кутансом?

— Я был во Фландрии, — подтвердил сэр Гийом, — с этим поганым безмозглым чертовым ублюдком.

Граф, его феодальный сеньор, предательски выступил против своего вассала и отобрал его земли.

— Все они сукины дети! — сказал шевалье Анри. — Правда, старый граф Бера не был таким уж негодяем. Скупердяем был, это да. И всю свою жизнь провел, уткнувшись носом в книги. Книги! Какой от них прок? Он прочел все книжки в христианском мире, как пить дать, все, причем большую часть из них прочел дважды, но мозги при этом имел цыплячьи. Ты знаешь, зачем его понесло в Астарак?

— Искать Святой Грааль?

— Именно, — подтвердил гасконец, и оба рыцаря расхохотались. — Сейчас там твой дружок, — добавил шевалье Анри.

— Робби Дуглас? — холодно спросил сэр Гийом. Теперь его былую любовь к Робби как отрезало.

— Нет, этот в Бера. Я имею в виду лучника с его еретичкой.

— Томас? — Сэр Гийом не сумел сдержать удивления. — В Астараке? Я же сказал ему, чтобы он возвращался домой.

— Черта с два он вернулся! Отправился в Астарак. Кстати, почему он не сжег ту девицу?

— Влюбился в нее, вот почему.

— Влюбился в еретичку? Да он, никак, вместо башки причинным местом думает. Впрочем, парень скоро лишится и того и другого.

— Лишится? С чего бы это?

— Какой-то сукин сын приехал по его душу из самого Парижа. С целым войском. Явился, чтобы поймать его, а это значит, что в скором времени на рыночной площади Бера заполыхают костры. Знаешь, что сказал мне как-то один священник? Что женщины горят ярче, чем мужчины. Чудно, правда?

Шевалье Анри отодвинул стул и встал.

— Значит, договорились?

— Договорились, — сказал сэр Гийом и через стол пожал собеседнику руку.

Потом шевалье Анри поднял свои доспехи и щит и знаком пригласил священника следовать за ним. Выйдя во внутренний двор, он посмотрел на небо.

— Похоже, дождик собирается.

— Поспешите спрятать от него доспехи, — посоветовал сэр Гийом, зная, что этот совет не нужен.

— Ага. И надо будет разжечь костры. Такой холодной осени еще не припомню.

Гасконец ушел. Ворота за ним закрыли, а сэр Гийом взобрался на вершину замковой башни. Но смотрел он не туда, куда отправился сговорчивый неприятель, а в направлении отдаленного, невидимого отсюда Астарака. Смотрел, гадая о том, как бы помочь Томасу.

Увы, похоже, тут ничего не поделаешь. Ничего! А ведь мерзавец, прибывший из Парижа, наверняка Ги Вексий, прозванный Арлекином! Тот, что нанес когда-то сэру Гийому три раны. Три раны взывали к отмщению, а он ничего не мог поделать! Замок оказался в осаде, а Томас, судя по всему, обречен.

В аббатстве Шарль Бессьер с полудюжиной своих людей спустился в церковный подвал, чтобы разграбить монастырские сокровища. Один из его людей принес горящую свечу, и при ее неверном свете они принялись разгребать груды старых костей, видать, надеясь откопать под ними клад. Увы, под костями обнаруживались только новые кости, но тут кто-то нашел в западной стене склепа небольшую нишу и радостно закричал, увидев там большущий окованный железом сундук. Кто-то мечом сбил с него замок, и Бессьер извлек со дна серебряный дискос и подсвечник.

— И это все? — разочарованно спросил Шарль.

Один из его головорезов нашел священный ларец, но читать, тем более по-латыни, никто из них не умел, и, увидев, что в нем ничего нет, они отшвырнули находку в сторону. Потом Шарль Бессьер вытащил на свет кожаный мешочек, в котором будто бы хранился пояс святой Агнесы. Не обнаружив там ничего, кроме расшитой ленты, он выругался, но мешочек оставил себе, он мог пригодиться, чтобы сложить туда награбленное серебро.

— Они спрятали свое богатство, — сказал Бессьер.

— Или они бедняки, — предположил один из его людей.

— Это же монахи, черт возьми! Монахи всегда богаты!

Бессьер подвесил мешок с серебром к поясу.

— Идите и найдите их чертова аббата, — сказал он своим людям, — и мы выбьем из сукина сына правду.

— Ничего подобного ты не сделаешь, — раздался вдруг еще один голос, и грабители обернулись на звук.

В склеп спустился Ги Вексий. Он держал фонарь, свет которого отражался от его покрытой черным лаком брони. Высоко подняв светильник, Вексий обвел взглядом разбросанные кости и поморщился.

— Неужто у вас нет уважения к мертвым?

— Идите за аббатом, — повторил свой приказ Шарль Бессьер, словно не расслышав вопроса. — Тащите его сюда!

— Я уже послал за аббатом, — сказал Вексий. — Но выбивать из него вы ничего не станете.

— Не командуй, я тебе не подчиняюсь! — окрысился Бессьер.

— Зато мне подчиняется мой меч, — спокойно указал Вексий. — Рассердишь меня, и я вспорю твой живот, а твои вонючие кишки выпущу на корм червям. Ты допущен сюда как наблюдатель своего брата, не более того, но если у тебя есть желание принести хоть какую-то пользу, отправляйся в лепрозорий и поищи там англичанина. Но не убивай его! Приведи его ко мне. И положи это серебро обратно, откуда взял.

Он кивнул на подсвечник, высовывающийся из кожаного мешка на поясе Бессьера.

Вексий был один против семерых отпетых головорезов, но его властная уверенность была такова, что никто не посмел спорить. Даже Шарль Бессьер, мало кого на свете боявшийся, послушно положил мешок на пол.

— Но я все равно не уйду из долины с пустыми руками, — проворчал он, чтобы хоть как-то показать свою независимость.

— Я надеюсь, Шарль, что мы покинем эту долину, обладая величайшим сокровищем христианского мира, — промолвил Вексий. — А теперь иди.

Когда Бессьер и его люди ушли, Вексий поморщился, поставил фонарь на пол и начал было раскладывать кости обратно по нишам, но тут на лестнице послышались шаги. Он обернулся навстречу спускавшемуся в склеп рослому, облаченному в белое монаху.

— Прошу прощения за это, — сказал Вексий, указывая на кости. — Им дан приказ ничего не трогать в аббатстве.

Планшар ничего не сказал об осквернении; он лишь осенил себя крестным знамением и, наклонившись, поднял мешок с серебром.

— Здесь все наши сокровища, — сказал он, — ибо наша обитель никогда не славилась богатством. Впрочем, если тебе угодно, ты можешь забрать это немногое себе.

— Я пришел сюда не ради грабежа, — промолвил Вексий.

— Тогда зачем же ты здесь? — спросил Планшар.

— Меня зовут Ги Вексий, граф де Астарак, — сказал рыцарь, оставив его вопрос без ответа.

— Так сказали мне и твои люди, когда велели к тебе явиться. — Последние слова Планшар произнес невозмутимо, как будто совсем не обиделся на такую непочтительность. — Но я думаю, что все равно узнал бы тебя.

— Узнал бы? — удивился Вексий.

— Твой кузен был здесь. Молодой англичанин.

Аббат вернул серебро обратно в сундук, благоговейно поцеловав спасенную полосу полотна.

— Вы двое, — продолжил он, — поразительно похожи друг на друга.

— За исключением того, что он незаконнорожденный, — сердито сказал Вексий, — и еретик.

— А ты ни то ни другое? — спокойно спросил Планшар.

— Я служу кардиналу архиепископу Бессьеру, — сказал Вексий, — и его высокопреосвященство послал меня сюда, чтобы найти моего кузена. Ты знаешь, где он?

— Нет, — ответил Планшар.

Он сел на скамью и извлек из складок белого одеяния маленькую веревочку с нанизанными на нее молитвенными четками.

— Однако ты сказал, что он здесь был?

— Да, конечно. Еще прошлой ночью он действительно был здесь, но откуда мне знать, где он сейчас? — Аббат пожал плечами. — Я посоветовал ему уйти. Я знал, что за ним придут хотя бы ради того, чтобы посмотреть, как он горит, поэтому я и предложил ему спрятаться получше. Наверное, он ушел в леса, что, надо полагать, затруднит ваши поиски.

— Твой долг был передать его церкви, — резко произнес Вексий.

— Я всегда старался исполнять мой долг перед церковью, — отозвался Планшар, — и, наверное, не всегда делал это как надлежало. Ну что ж, скоро Господь спросит с меня за все мои упущения.

— Зачем он сюда приходил? — спросил Вексий.

— Думаю, ты сам это знаешь, монсеньор, — ответил Планшар, и в его словах, возможно, прозвучал намек на насмешку.

— За Граалем, — сказал Вексий.

Планшар промолчал. Он лишь смотрел на рослого молодого рыцаря в черных латах и перебирал четки, пропуская их между большим и указательным пальцами.

— Грааль был здесь, — сказал Вексий.

— Был ли? — спросил Планшар.

— Его принесли сюда, — настойчиво заявил Вексий.

— Я ничего не знаю об этом, — сказал Планшар.

— А я думаю, что знаешь, — возразил Вексий. — Его принесли сюда до падения Монсегюра, принесли сюда на хранение, как в надежное убежище. Но потом в Астарак пришли французские крестоносцы, и Грааль вновь отсюда забрали.

— Откуда мне знать о том, что происходило задолго до моего рождения? — с улыбкой молвил Планшар.

— Семь человек забрали его отсюда, — сказал Вексий.

— Семь темных паладинов? — Планшар снова улыбнулся. — Да, я слышал эту историю.

— Двое из них были Вексий, — сказал Ги Вексий, — а еще четверо — рыцарями, сражавшимися на стороне катаров.

— Семеро благородных воинов бежали от крестоносцев и солдат короля Франции и попытались затеряться в христианском мире, который их ненавидел. Сомневаюсь, чтобы они уцелели.

— Седьмой, — продолжил Ги, не обращая внимания на слова аббата, — был сеньором Мутуме.

— Незначительного ленного владения, горные пастбища которого едва позволяли снарядить на войну двух рыцарей, — сказал Планшар, словно желая закрыть эту тему.

— Сеньор де Мутуме, — продолжил Вексий, — был еретиком.

Неожиданно из глубины склепа донесся шум, и Вексий резко обернулся. Звук был такой, словно кто-то приглушенно чихнул, потом загремели кости. Рыцарь взял фонарь и направился на шум.

— Здесь водятся крысы, — сказал Планшар. — Через подвал проходит сточный отвод, и мне думается, что часть каменной кладки обвалилась. Оттуда часто доносятся странные шумы. Иные из братьев так суеверны, что думают, будто их производят призраки.

Вексий постоял среди костей, высоко держа фонарь и прислушиваясь, но, ничего больше не услышав, снова повернулся к аббату.

— Итак, сеньор де Мутуме, еретик, был одним из семерых. И звали его Планшар. Да, монсеньор!

Последнее слово Вексий добавил после паузы, с насмешкой в голосе.

Планшар улыбнулся.

— Речь о моем деде. В отличие от остальных, он не стал скрываться, а отправился в Тулузу и сдался на милость церкви. Ему повезло. Его не только не сожгли, но и снова приняли в лоно истинной веры, хотя отступничество стоило ему ленного владения, титула и остатков имущества. Он умер в монастыре. Эту историю, конечно, рассказывали в нашей семье, но мы никогда не видели Грааля, и я могу заверить тебя, что я ничего о нем не знаю.

— Однако ты здесь, — с недоверием указал Ги Вексий.

— Верно, — подтвердил Планшар. — И попал сюда не случайно. Я пришел в обитель еще совсем юношей, и пришел именно потому, что меня заинтересовала таинственная история о темных паладинах. Предполагалось, будто один из них забрал Грааль, а остальные поклялись защищать его, но мой дед утверждал, что никогда в жизни не видел этой чаши. Он вообще не верил в ее существование и считал всю историю выдуманной. Выдуманной назло церкви. Крестоносцы уничтожили катаров, и месть темных паладинов заключалась в том, чтобы заставить их поверить в то, что вместе с ересью они уничтожили и Грааль. Это, как мне кажется, и вправду дьявольская хитрость.

— И ты хочешь сказать, — с презрением в голосе спросил Вексий, — что пришел сюда потому, что не верил в существование Грааля?

— Нет, я пришел сюда потому, что, если потомки темных паладинов станут искать Грааль, они должны явиться сюда. Я знал это и хотел увидеть, что произойдет. Но мое любопытство давным-давно угасло. Господь даровал мне долгую жизнь. Он пожелал сделать меня аббатом и не по заслугам одарил своими милостями. А Грааль? Признаюсь, поначалу я пытался искать память о нем, и тогдашний аббат укорял меня за это, но потом Господь вразумил своего слугу. Теперь я думаю, что мой дед был прав и что вся эта история была придумана назло церкви, чтобы сводить людей с ума.

— Он существовал, — заявил Вексий.

— Тогда я буду молиться Богу, чтобы он дал мне найти Грааль, — сказал Планшар. — А если найду, то спрячу его на дне морском, чтобы люди не погибали, пустившись на его поиски. Но что сделал бы с Граалем ты, Ги Вексий?

— Воспользовался бы им, — отрывисто ответил Вексий.

— Для чего?

— Чтобы очистить мир от греха.

— Воистину, это великая и благая цель, но даже Христос этого не добился.

— Неужто ты откажешься пропалывать виноградник только из-за того, что сорняки все равно вырастают снова и снова? — спросил Вексий.

— Нет, конечно нет.

— Значит, труды на ниве Христовой не должны прекращаться.

Некоторое время аббат молча смотрел на рыцаря, а потом спросил:

— А ты утруждаешься на ниве Христовой? Или на делянке кардинала Бессьера?

Вексий брезгливо скривился.

— Кардинал такой же, как и вся его церковь, Планшар. Жестокий, продажный и злой.

Планшар возражать не стал.

— И что из этого следует?

— Да то, что миру нужна новая церковь. Церковь, очищенная от греха. Церковь, которую составят честные люди, живущие в страхе Божием. И это даст миру Грааль!

Планшар улыбнулся.

— Вряд ли это понравилось бы кардиналу.

— Кардинал приставил ко мне своего брата, — отозвался Вексий, — и я ничуть не сомневаюсь, что этот братец получил задание прикончить меня, как только я сослужу свою службу.

— А в чем состоит эта служба?

— В том, чтобы найти Грааль. Но для этого мне нужно сперва отыскать моего кузена.

— Ты думаешь, он знает, где спрятан Грааль?

— Я думаю, — отвечал Ги Вексий, — что, раз этой святыней владел его отец, сын это знает.

— А он, — промолвил Планшар, — думает то же самое о тебе. И сдается мне, что вы оба подобны слепцам: каждый воображает, что другой зрячий.

Услышав это, Вексий рассмеялся.

— Томас глупец, — сказал он. — Явился в Гасконь с отрядом, и зачем? Чтобы найти Грааль? Или чтобы найти меня? И потерпел неудачу. Ему пришлось удариться в бега, а его люди или перешли на службу к графу Бера, или оказались запертыми в осажденном Кастийон-д'Арбизоне. Месяца два они, наверное, там продержатся, но ему от этого не легче. Он неудачник, Планшар, неудачник! Наверное, он и вправду слеп, но я-то зрячий. Я доберусь до него и вытяну из него все, что он знает. А что знаешь ты?

— Я уже говорил тебе. Ничего.

Вексий вперил в аббата суровый, пытливый взгляд.

— Я мог бы подвергнуть тебя пытке, старик.

— Мог бы, — спокойно согласился Планшар. — А я бы кричал, чтобы прекратить пытку, но из этих криков ты не узнал бы ничего нового, кроме того, что я уже рассказал тебе по доброй воле.

Он убрал четки и выпрямился в полный рост.

— И я умоляю тебя во имя Христа пощадить эту обитель. Здешние братья ничего не знают о Граале, они ни о чем не могут тебе поведать и не могут тебе ничего дать.

— Служа Господу, я не ведаю пощады, — отозвался Вексий, обнажая меч.

Старик даже бровью не повел при виде грозного острия, направленного на его грудь.

— Поклянись, — велел ему Вексий. — Поклянись на этом мече, что не знаешь ничего о Граале!

— Все, что мне известно, я тебе уже рассказал, — ответил Планшар и, вместо того чтобы коснуться меча, воздел висевшее у него на шее деревянное распятие. — Я не буду клясться на твоем мече, — сказал он, целуя крест, — но поклянусь на этом святом распятии, что я действительно ничего не знаю о Граале.

— Но твоя семья все же предала нас, — сказал Вексий.

— Предала вас?

— Твой дед был одним из семерых паладинов. Был, но отрекся.

— По-твоему, обратившись к истинной вере, он совершил предательство? — Аббат Планшар нахмурился. — Значит ли это, Ги Вексий, что ты исповедуешь катарскую ересь?

— Мы пришли принести свет миру, — сказал Вексий, — и очистить его от церковной скверны. Я сохранил свою веру в чистоте, Планшар.

— Значит, ты единственный человек, кому удалось сохранить веру в чистоте. Только вот вера твоя не более чем ересь.

— Христа тоже распяли за ересь, — указал Вексий. — Называться еретиком — значит быть верным Ему.

Промолвив это, черный рыцарь приставил острие меча к горлу аббата. Старик не пытался сопротивляться и, лишь когда меч пронзил его плоть и на белые одеяния хлынула кровь, судорожно стиснул распятие. Планшар умер не сразу, но когда его тело наконец обмякло, Вексий извлек клинок, отер кровь полой белой сутаны, вложил меч в ножны и поднял фонарь.

Он обвел взглядом склеп, но, не увидев ничего, что бы его встревожило, поднялся по лестнице. Дверь закрылась, погрузив подвал в кромешную тьму. А затаившиеся в этой тьме Томас и Женевьева ждали, что будет дальше.

Они прождали всю ночь. Томасу казалось, что он не сомкнул глаз, но, должно быть, дрема все же сморила его, ибо один раз он проснулся, когда Женевьева чихнула. Ее рана болела, но она не жаловалась. Она вообще ничего не говорила, лишь ждала, пребывая между сном и явью.