Он сел за стол и уперся локтями в развернутую схему включения защитных реле. За его спиной постепенно рос шум, как фон в нагревающемся приемнике. Включались приборы, слышались женские и мужские голоса, смех, иногда и матерок. Начался рабочий день и в бункере заметно потеплело, но Курчев все поеживался от холода.
      - Покемарю немного, - подумал и положил голову на толстую коленкоровую папку, к которой был прикреплен развернутый на столе лист светокопии. Несмотря на зябковатость в спине и плечах, он тотчас провалился в черную бездонную шахту сна. Он словно падал в нее вниз головой, потому что даже во сне голова была тяжелой и горячей, как расплавленный чугун, и жарко распиралась у висков. Казалось, еще немного и разорвет вены.
      - Ночи вам мало, Курчев?! - потряс его за плечо главный инженер полка майор Чашин. Борис оторвал от чертежа голову, зевая поглядел на майора и вдруг почувствовал, что тот ему глубоко безразличен и ничуть не страшен.
      - Виноват. Голова разболелась, - снова зевнул и чуть приподнялся. В отсеке появилось уже несколько штатских, в том числе перестарка Сонька. Заглядывая в развернутую на столе светокопию и сверяясь со своим листком, она маркировала провода в первом курчевском шкафу. Большая переносная лампа била в очки майору. В отсеке было тесновато и не с руки было распекать нерадивого лейтенанта. Впрочем, главный инженер еще в военной приемке махнул рукой на Бориса. Только в Дни Пехоты вздыхал:
      - И не стыдно вам, Курчев, в ведомости расписываться?!
      Но и лейтенант знал, что и майор не так уж часто бывал на заводе и раза два в неделю обязательно сматывался к жене в Иваново. Теперь, правда, жена переехала в полк и майор исправно ходил в "овощехранилище", но делать ему здесь пока что было нечего. Монтаж только начинался и работали лишь первые узлы. Общение со штатскими разбалтывало офицеров, никак не добавляя им чисто технических знаний, потому что участвовать в монтаже Ращупкин офицерам запрещал. Чашин подполковнику не прекословил. Он и сам толком не знал, как оно лучше. Дело было новое. Даже готовые объекты вечно перекраивались и меняли оборудование. Два года майор занимался этой работой и всякий раз радовался, что он пока лишь главный инженер, а не командир части. Со временем, он, конечно, сменит Ращупкина, потому что всем этим сложным хозяйством управлять может лишь специалист. Строевой Ращупкин, несмотря на несомненную хваткость и сообразительность, импульсного объекта не поднимет. Но сменить Ращупкина Чашин желал не раньше, чем тут наведут порядок, уберут подальше штатских и вообще все утрясется. Пока что его заботило знание офицерами чертежей. Месяца через два ожидалась инспекторская проверка. Что касается солдат, то он был абсолютно солидарен с Ращупкиным. Солдат на объект в дневное время пускать не стоило. Они постоянно вертелись вокруг монтажниц и даже один увалень раскокал громадную, почти уникальную генераторную лампу. Слава Богу, её по договоренности со штатским начальством удалось списать и, оформив учебным пособием, выставить в классе радиотехники. Отсутствие стекла помогало наглядней с помощью указки изучать пути электронов от сетки к катоду и т. д.
      - Садитесь, - усмехнулся Курчеву главный инженер, прекрасно видя, что лейтенант не так уж собирался подниматься. - В преферанс играли?
      - Играли, - неопределенно усмехнулся Курчев. Он понимал тоску главного инженера. - Приходите. Рубанем сочинку, - подразнил майора, зная, что тот не заявится в финский домик.
      - Как-нибудь загляну, - сказал майор, может быть, впервые завидуя Курчеву, что тот младший офицер и не подвержен условностям. - Ладно, игра игрой, а в этом разбираетесь? - кивнул на чертеж.
      - Нет, - чистосердечно признался лейтенант.
      - А как же инспекторская?
      - Никак. Чего надо - отвечу. Откуда куда чего идет-поступает. Где замыкает-срабатывает - это я с закрытыми глазами, товарищ майор. А вот что такое магнитное поле - это ни в дугу...
      - Ну, это уже философия, - усмехнулся инженер. - А вот тут что творится? - Он ткнул наугад в узел рядом с Сонькиным листком. Курчев ответил.
      - А тут?
      Курчев снова ответил.
      - Ну и Бог с вами. Спите, - сказал майор. - Командир корпуса отказал вам в демобили-зации.
      - Чего ж делать? - вздохнул Борис.
      - Чего? Ничего... В воздух палить не надо... - блеснул очками молодцеватый инженер. - Так-то... Хитрость это копеечная, а Ращупкин зол, как черт. Так, лейтенант, дела не делают.
      Он отошел от стола. Видно было, что ему жаль Курчева, но помочь ничем не может.
      - Спите. Наверно, скоро вызовет, - бросил, уходя в другой отсек.
      - Взбойка? - повернулась к Курчеву Сонька и поставила консервную банку с краской прямо на лист чертежа.
      - Нет, - отмахнулся Борис.
      - Валюха, дуй сюда, - махнула маркировщица. Валька Карпенко работала на настройке в смотровом узле.
      "Если демобилизнусь и на завод устроюсь, - соображал Курчев, - то на двух электричках часа полтора в один конец... А если еще и в командировку зашлют, то выйдет тех же щей..." Он усмехнулся, представив, как попадает опять в этот полк, но уже штатским. "Вот засмеют!" Нет, завод не годился. Но телеателье представлялось какой-то крохотной комнатенкой, в дверях которой цербером стоял огромный абрикосочник в пижаме и бурках. Не лучше ли уж оставаться здесь, в "овощехранилище", среди железных, черного покрытия шкафов, жужжащих сельсинов и знакомых монтажниц?
      - Не выспался? - спросила Валя, садясь рядом на скамейку и кладя свою ладонь поверх его ладони. Большие серо-черные глаза смотрели на него так, что хоть сразу предлагай руку и сердце.
      "Так и опускаемся", - подумал Борис, чувствуя, что несмотря на головную боль, невыс-панность, усталость и встречу со вчерашней аспиранткой, Валя ему все-таки мила и он должен изо всех сил сдерживаться, чтобы не поддаться ее обаянию.
      - На каток не пойдешь? Спать будешь? - снова заглянула ему в лицо.
      - Угу, - кивнул он, смежая веки, чтобы не смотреть на девушку. Она сидела совсем рядом, реальная, теплая, удивительно милая.
      "Какого тебе еще рожна..?" - хотел спросить себя, вспоминая вчерашнюю аспирантку, которая в горячем мозгу отступала куда-то в затылок и постепенно уменьшалась.
      - Да ты вроде заболел... - сказала девушка и коснулась щекой его лба. - Горячий, - тревожно покачала головой. - Соня, а ну-ка попробуй.
      - Потрудился, небось, - осклабилась Сонька и приложила свою шершавую ладонь к его лбу.
      - Есть температура, - подтвердила бесстрастно.
      - Иди ложись, - сказала. - Иди, не бойся. Я Забродину скажу. Всеволод Сергеевич, - крикнула она в проем.
      Но, опережая Забродина, в отсек вошел связист и доложил, что лейтенанта Курчева немедленно вызывают в штаб.
      27
      Теперь уже, точно зная, что он болен, Борис, еле передвигая ноги, брел от бункера к КПП. Солнце выкатилось высоко над лесом и било прямо в глаза, отчего голова трещала еще сильней. Он вошел в дежурку, показал сержанту пропуск и привалился к внутренней двери.
      - Ноги не идут. Скажи на шлагбауме, пусть любую машину задержат, слабо улыбнулся младшему сержанту.
      - Не положено здесь, товарищ лейтенант, - недоверчиво покачал головой дежурный.
      - Звони тогда в гараж. Пусть санитарную вышлют.
      - Да вон идет!.. - обрадовался сержант и, выбежав из КПП, стал махать рукой поднима-ющемуся по бетонке самосвалу.
      "Расклеился, - подумал про себя Курчев. - Еще минуту назад ничего держался. Вот она, сила слова."
      Самосвал шел на второй объект, но шофер, покряхтев, довез лейтенанта до проходной поселка.
      - Горло, что ли? - спросил Курчева.
      - Нет, - мотнул тот головой, но тут же почувствовал, что горло тоже болит.
      - Кто вызывал? - спросил посыльного, сидевшего в коридоре штаба возле ящика с оружием.
      - Там начальства много... В радиокласс велели, - откозырнул посыльный.
      Курчев прошел по коридору и толкнул дверь радиокомнаты .
      - Разрешите присутствовать?! - спросил срывающимся голосом. Перед глазами плыло и он сразу не разглядел, кто его ожидает в учебном помещении.
      - Милости просим, - раздался веселый хрипловатый голос.
      Поморгав глазами, Курчев разглядел вчерашнего смершевского полковника, особиста Зуби-хина, еще одного незнакомого майора и замполита полка подполковника Колпикова. Последний жался в углу у окна. Вид у замполита был несколько пришибленный и, стараясь этого не показы-вать, он то и дело моргал кругленькими маленькими глазками.
      - Садитесь. Лейтенант Курчев Борис...
      - Кузьмич, - подсказал лейтенант, садясь за узкий длинный черный стол. Полковник сидел наискосок.
      Утреннее солнце било через стекло Борису прямо в глаза и он, передвинувшись на два стула левее, оказался лицом к лицу с корпусным смершевцем.
      - Побеседовать с вами хотели, - сказал тот. - Чего раскраснелись? Бежали, да?
      - Температура, - буркнул Борис. Смершевцев он почему-то сегодня не боялся, но его действительно сильно знобило, перед глазами плыли пятна и еще кружилась голова. Он потер ладонью лоб.
      - Уж вы нас извините, Борис Кузьмич, - добродушно сказал полковник. А то нам еще раз ездить далековато. Мы вас постараемся долго не задерживать.
      - Ничего, - в тон ему ответил Курчев и провел ладонями ото лба к подбородку, словно снимал с лица противогаз.
      - Да ты не волнуйся, - сказал Зубихин.
      - Я болен, - зло поглядел на него Борис и набрал в легкие воздуху.
      - Хлипкая молодежь пошла, а, Иван Осипыч? - повернулся корпусной смершевец к замполиту Колпикову.
      Толстощекий кругловатый замполит быстро и согласно кивнул.
      - Вот, познакомиться с вами хотели, товарищ лейтенант, - повторил полковник. - Узнать, как живете, чем дышите. Может, немного расскажете нам о себе.
      - А чего говорить? В личном деле все есть, - буркнул Курчев.
      - Курчев, - зашипел замполит.
      - Ну, ну... Так уж все, - улыбнулся полковник, не обращая внимания на грубость лейте-нанта и шипение подполковника. - Личное дело - бумага. А вы - живой человек. Живой человек в бумаге не умещается. Не так ли?
      - Не знаю, - пожал плечами Борис. Он готовился к вопросу о пишущей машинке.
      - Так уж и не знаете. Человек грамотный. Он, что, с институтом, Зубихин?
      - С институтом, - кивнул капитан.
      - Какой институт закончили?
      - Педагогический.
      - Вот видите, учитель значит. Интеллигенция. А говорите - не знаете.
      Курчев ничего не ответил, считая, что вопроса задано не было.
      - Ну, так расскажите нам, Борис Кузьмич?
      - О чем?
      - О себе. Чем дышите. Что читаете?
      - Читаю? - снова пожал плечами лейтенант. - Всё читаю.
      - Ну, так уж и всё, - подмигнул полковник.
      - Что попадается. Не такое уж у нас тут книжное хранилище.
      - Что ж ты, Иван Осипыч? - повернулся полковник к замполиту. - У офицеров запросы, а ты на книги жмешься.
      - Что положено... - развел руками замполит, понимая, что это так, игра, но не желая показывать, что это понимает.
      - Значит, не удовлетворяет вас здешняя библиотека? - опять добродушно усмехнулся полковник.
      "Лет ему по виду сорок пять, - подумал Курчев. - А чего надо?.. На место Берии?"
      - Да нет, библиотека как библиотека. Я всей не прочел, - сказал, надеясь разозлить смер-шевца, чтоб тот наконец выложил, что ему собственно надо. "Хорошо бы про выстрел спросил, а то ведь, зараза, про машинку начнет..."
      - Значит, все-таки хорошая библиотека? Помимо не читаете? - снова улыбнулся полков-ник.
      - Попадается - читаю, - ответил лейтенант.
      Конечно, следовало каждый раз прибавлять "товарищ полковник", но Борису казалось, что такое обращение звучит заискивающе. Впрочем, смершевец по-прежнему не обращал внимания на отсутствие обращения и по-прежнему держался добродушно.
      - А что попадается? - спросил он.
      - Разное. Всего сразу не припомнишь. Вот, "Ярмарка тщеславия" хотя бы... - осекся тут же Борис, потому что вспомнил, что на форзаце первого тома была надпись "И. Рысакова". Господи, да они сразу притянут аспирантку и за два хода до "малявки" доберутся...
      - Теккерея? Что ж, хорошая книга. Понравилась?
      - Только начал, товарищ полковник, - выдавил из себя Борис.
      - Советую продолжать.
      - Некогда читать. Он сам писатель, - хмыкнул капитан Зубихин. - Вчера, товарищ полковник, я машинку у него попросил, так он, понимаете, пожалел. Самому, сказал, нужна.
      Курчев покраснел и промолчал, и полковник, тоже ничего не ответив капитану, снова спросил:
      - Ну, хорошо. Книги - книгами, а журналы читаете?
      - Редко.
      - А какие редко?
      - Какие есть. "Огонек", "Знамя"...
      - И "Новый мир"? Про искренность...
      - Нет, - соврал Курчев.
      Эту статью он читал у Сеничкиных. Алешка заходился от статьи, а Борису она не так чтоб чересчур понравилась и в полку разговоров о ней он не вел.
      - Что - нет? - повторил полковник.
      - "Закон чести" не читал, - сказал Курчев, работая под идиота.
      - Я не про пьесу спрашиваю, а про статью "Об искренности в литературе".
      - А, - сказал Курчев. - Не читал.
      - Как же вы, педагог, литератор, а не читали?
      - Я кончал исторический.
      - Понятно. А "Вопросы истории" читаете?
      - Читаю, - кивнул Борис.
      - Это хорошо. Кажется, вы в аспирантуру собираетесь?
      - Мне отказано в демобилизации, - ответил Борис.
      - А если на заочную?
      - Ездить далеко, а месяц отпуска для архивов мало.
      - Да, мало... - согласно вздохнул полковник, словно сочувствовал лейтенанту. - И все-таки добивайтесь заочной. Вы человек грамотный, политически подкованный. Член партии?
      - ВЛКСМ...
      - Пора в партию. Иван Осипыч, что ж ты кадры не растишь? - снова повернулся к замполиту.
      - У него с дисциплиной не ладится, - буркнул подполковник.
      - Вот бы ни за что не подумал! - покачал головой смершевец. Грамотный парень, высшее образование, а дисциплина, понимаешь, никуда. Ну и ну, - усмехался непонятно над кем - Курчевым, замполитом или вообще над армейскими порядками.
      - Может, газет не читаешь, лейтенант, а? - вдруг перешел по-отечески на "ты".
      - Читаю, - сказал Курчев.
      - Про футбол, небось, или про шахматы? "Смотри, угадал, - удивился Борис. - Или донесли?"
      - Про все читаю, - сказал вслух.
      - Ну, да. Будто я молодым не был? Был. И вроде тебя, больше легким полом интересовал-ся. Он как на этот счет, Иван Осипыч?
      - Да нет. Ничего такого не замечено... - развел ручками подполковник.
      - Да? - удивился смершевец. - А я тут видел - у вас настройщицы подходящие. Краси-вые даже есть! - подмигнул Курчеву и тот подумал: "Неужели, падло, знает про Вальку? Нет, на пушку берет".
      - Газеты надо читать, - посерьезничал вдруг полковник. - "Звездочку" штудируешь, лейтенант? Нет? А нашу окружную? Скучная, не спорю с тобой, а всё равно надо. Кому же, как не тебе? Или ты штатские больше читаешь? "Вечерку", например?
      - Ее здесь нет.
      - Здесь - понятно... Ну, а в Москве читаешь?
      - Нет.
      - Так-таки не читаешь? - испытывающе смотрел на лейтенанта смершевец, будто чтение "Вечерней Москвы" было делом подсудным.
      - Мне ее негде брать, товарищ полковник. За ней очереди.
      - Да, - вздохнул корпусной. - Ходкая газетенка. Ну, а все ж какую-нибудь покупаешь. Завернуть что-нибудь или в автобусе почитать от скуки.
      - Вряд ли, - пожал плечами Борис. Он все ждал, скоро ли они вернутся к "малявке".
      - Покупаешь самую какую ни есть неходкую? "Медицинский работник", например? Или дома газеты берешь?
      - У меня нет дома, товарищ полковник.
      - А в Москву к кому ездишь?
      - Так... Ни к кому. Проветриться.
      - А, понимаю. Закладываешь?
      - Нет, не особенно.
      - Не пьет он, Иван Осипыч?
      - В рамках, - ответил замполит, пытаясь изобразить улыбку, но его круглое лицо по-прежнему оставалось уныло-неподвижным.
      - Значит, пьешь средственно, а газет не покупаешь? - усмехнулся полковник. - А может, покупаешь все-таки? Заворачивать грязное белье во что-нибудь надо.
      "Чего тянет?" - никак не мог понять Курчев. Оттого, что приходилось быть начеку, голова уже не так болела и жар не слишком донимал, но Борис не знал, надолго ли хватит сил и не взлетит ли температура, а этот зараза-корпусник не торопился. Приставал с какими-то газетами.
      - Мне здесь стирают, - ответил Борис. - Женщина из деревни приходит.
      - Ну, ладно. Ничего у нас с тобой, товарищ лейтенант, не получается, печально вздох-нул полковник. - А кроме тебя, понимаешь, некому...
      Курчев недоуменно уставился в жестоковато-бурое худое лицо смершевца.
      - Да. Кроме тебя некому. Мы всех проверили.
      Больше добродушия в полковнике не было. "Теперь, как пленного, начнет трясти",- ре-шил Борис. Но что от него нужно корпусному, по-прежнему не понимал. И зачем тут молчали-вый бесцветный майор - тоже было непонятно.
      - Вот. Вы это привезли. Больше некому, - снова переходя на "вы", сказал полковник и вытащил из-за стола - видимо, из портфеля - сложенную вчетверо "Строительную газету". На левой свободной от текста кромке газеты был разорванный след от дырокола. По-видимому, газету сначала подшили, а потом выдернули из подшивки. Этот самый рваный след Курчев заметил раньше фотографии, которая лишь краешком выступала за сгиб газеты.
      - Это не моя, - покачал головой Курчев.
      - Да не эта. Другая. За то же число. Вы ее привезли в часть.
      "Ну и ну", - подумал Борис. Он все еще ожидал разговора о машинке.
      Полковник развернул газету, фотография изображала какое-то заседание. На трибуне стоял Маленков.
      - Узнаете? - спросил полковник.
      - Георгий Максимилианович, - четко сказал Курчев, потому что вчера это имя-отчество аккуратно отстукал на машинке.
      - Газету узнаете? - резко повторил полковник.
      - Нет, - помотал головой Курчев. - Не читал.
      Он еще раз взглянул на фотографию. За спиной Маленкова, на скамьях повыше сидели, по-видимому, члены Президиума. Клише было не очень ясным, к тому же лейтенант был близорук.
      - Очки наденьте, если не видите, - с издевкой сказал полковник.
      - Слушаюсь, - Борис полез в карман кителя.
      Теперь, в окулярах, он разглядел за спиной Маленкова Берию и улыбнулся. Газета была годичной давности - за 15 марта 1953 года.
      - Узнали?
      - Враг народа Берия.
      - Газету узнали? - повторил полковник.
      - Газету - нет. Меня тогда в части не было. Можете справиться. С февраля по май я находился в командировке - завод почтовый ящик...
      - А в День Пехоты? - не выдержал капитан Зубихин. Он весь покраснел, набычился. Короткая шея готова была распороть воротник кителя.
      - В День Пехоты я ходил к начфину в... - отчеканил Курчев, называя окраину Москвы. - Это рядом с заводом.
      - Вы свободны, лейтенант, - холодно сказал полковник.
      - Разрешите одну минуту, Андрей Тимофеевич, - повернулся красный, как свекла, полковой смершевец к корпусному.
      - А это что? - вытянул он из-за спины фанерный щит и положил на стол перед подня-вшимся уже лейтенантом. Верхнюю часть щита он прикрыл развернутым ЦО строительного министерства.
      - Стенгазета, - ответил Курчев.
      Собственно, это была не простая стенгазета, а стационарка, ленинка, как ее когда-то называли, размером в небольшую классную доску. Заметки в этой стенгазете не наклеивались, а вставлялись в специально прорезанные пазы. Каждый столбец отделялся от другого тоненькими переборочками.
      - Твоя стенгазета? - спросил капитан.
      - Нет. Не я редактор.
      - Машинка, спрашиваю, твоя? Ты печатал?
      - Я. А подписано - подполковник Колпиков, - усмехнулся Борис.
      Он слегка привирал. Дело в том, что и печатал и писал заметку он сам. Подполковник был не шибко грамотен и часто просил Курчева сочинить ему доклад или составить конспект для политзанятий.
      "Ну, теперь из-за этой заметки он нахлебается",- подумал лейтенант. Подполковник дей-ствительно сидел красный и смущенный. Капитан сидел красный и злой. Майор по-прежнему молчал. А полковник закурил "казбечину", предоставив капитану самому выпутываться из дурацкого положения.
      - Значит, печатал? - злорадно вскрикнул Зубихин. - Печатал. Так? А смотри, на чем ты печатал?!
      - он отшвырнул газету и показал верхнюю часть стационарки. Справа от заголовка "ЗА НАШУ СОВЕТСКУЮ РОДИНУ!" была наклеена та же газетная фотография с выступающим Маленковым и сидящим над ним врагом народа Берия.
      - На этом я не печатал. Это в каретку не влезет, - с насмешкой ответил Курчев. - Мне домой листки принес Хрусталев, я на них и печатал.
      - Можете идти, лейтенант, - снова сказал полковник и поставил фанерный лист на подоконник.
      - Слушаюсь. - Борис снял очки, поднялся, козырнул и вдруг, задержавшись взглядом на газете, улыбнулся и все понял. Ему даже стало жаль этих двух незадачливых смершевцев, у которых нет других дел, как гонять за столько километров ради миллиметрового изображения их бывшего начальства.
      - Товарищ полковник, разрешите обратиться. Я знаю, откуда эта газета! - выпалил Борис.
      - Сядь, - сказал старший смершевец.
      - Извините. Я вижу неважно, а очки не ношу. Вот теперь без очков узнал... Она в строй-бате висела.
      - Где?
      - В стройбате. Я по утрам там раньше запитывался. До развода не всегда успевал, - подчеркнул Курчев специально для Колпикова. - Вот эта фанера и заголовок, и фотография та же, - он снова улыбнулся, - все они над раздаточным окошком висели. Кто-нибудь, наверно, оттуда сюда сволок.
      - Понятно. Спасибо, лейтенант, - строго сказал полковник.
      - Посыльного за редактором пошли, - кивнул младшему смершевцу.
      - Фу ты, - выдохнул Борис, вываливаясь в коридор.
      - Посыльный, - крикнул за его спиной капитан и маленький ушастый посыльный пробе-жал мимо Курчева в радиокласс и тут же пулей вылетел обратно.
      "Зря я им сказал. Теперь растрясут дурака", - подумал Борис о своем недруге Хрусталеве. Член комсомольского бюро, красавец, службист и одновременно сачок, Хрусталев выступил в конце года на собрании и, пользуясь весьма суженной армейской демократией, стал критиковать комсомольца (он так и называл "комсомольца", а не лейтенанта!) Курчева за невыполнение возложенных на него поручений. В частности, вместо того, чтобы читать личному составу лекции о международном положении, комсомолец Курчев каждую субботу, видите ли, убегает в Москву.
      "Впрочем, у Хрусталева всего восемь классов. Что с него взять? Так или иначе за все ответит Колпиков. Колпиков, а может, и Ращупкин... Но если этот Андрей Тимофеевич поведет издалека, то сержант, как пить дать, расколется насчет выстрела и сознательной дисциплины. Странно, что они про выстрел не спросили? Или это не их дело?"
      - Нет у них никакого дела, - улыбнулся Борис, зябко ежась на крыльце штаба. - Ну и времена! У особняков дела нет! Да прошлый год за такое полчасти за проволоку бы засадили.
      - В прошлом году за Берию бы не тронули, - перебил себя и увидел вышагивающего вниз по улочке Ращупкина.
      Это был все тот же почти двухметровый блестящий офицер, который даже в февральский четверг сиял, как на первомайском параде.
      Это был молодой и удачливый мужчина, краса и гордость полка, пример и зависть всех начинающих служак зенитной части. Не только простодушная пехота, но даже огневики и кича-щиеся своей образованностью и интеллигентностью импульсники из "овощного хранилища" втайне надеялись, а вдруг и им так повезет! В мирное время в тридцать два года занимать генеральскую должность!
      Но для бедного озябшего Курчева Ращупкин вовсе не сиял. То ли виной был жар, то ли вчерашняя знакомая, то ли сидящие в радиоклассе смершевцы, но Ращупкин не казался сегодня лейтенанту ни удачливым, ни счастливым.
      - Старая кляча! - подумал сквозь свою ангину Борис и равнодушно сплюнул за штабные перила.
      Ращупкин спускался по своей улочке и уже подходил к офицерской столовой. Шаг у него был бодрый, почти строевой, но лейтенанту казалось, что подполковник ступает тяжело, будто идет не с горы, а в гору. И вид у комполка был только снаружи хозяйский, а по-настоящему хозяином был смершевский полковник, оккупировавший радиокласс.
      Курчев стоял на крыльце - ноги не шли - и с усталым презрением наблюдал за все увеличивающимся подполковником, который, казалось, и не собирался идти в штаб, а наоборот, старался скорей миновать его, очевидно зная, что там сидит настоящий хозяин. Может быть, подполковник и прошел бы мимо, но тут из-за угла штабного барака показался подтянутый Хрусталев и лихо козырнул подполковнику. Подполковник улыбнулся, тоже подтянул руку к ушанке и остановил Хрусталева. Курчев, не слыша, о чем они там беседуют, по-прежнему брезгливо улыбался и вдруг поймал взгляд подполковника. Осмелев от жара, он не отвел злых глаз и Ращупкин принял вызов. Огромный, как кентавр, и блестящий, как фаворит скаковой трибуны, он медленно, не теряя своей грациозности, двинулся к штабному крыльцу по аккурат-но очищенной от снега дорожке. Рослый Хрусталев рядом с ним выглядел пузатой мелюзгой.
      Борис небрежно козырнул командиру полка и почти безразлично сержанту. Тот прошел мимо остановившегося на крыльце подполковника и осторожно, чтоб не громыхнула, прикрыл входную дверь.
      - Что, стыдно? - спросил подполковник.
      - Никак нет, - ответил лейтенант.
      - Стыдно. Вижу. Думать сначала надо. А потом уже стрелять. Тогда и краснеть не придется.
      - Это от температуры, - теперь уже почувствовав, что действительно весь горит, сказал Борис.
      - Пойдемте. У меня продолжим, - и Ращупкин прошел мимо поспешно козырнувшего посыльного в свой кабинет.
      - Садитесь, - сказал Курчеву. Сам он снял шинель, провел ладонью по темным блестя-щим волосам и сел под портретом Сталина.
      - Садитесь, - повторил. - Распекать я вас не буду. Мне хочется понять и простить, как писал Маяковский. Слушайте, Курчев, что же все-таки случилось?
      - Ничего... - буркнул Борис.
      - Ну, что ж, - вздохнул подполковник. - Ничего... значит, стыдно. То, что стыдно, хоро-шо. Но в двадцать шесть лет одного стыда мало. Я в двадцать шесть лет дивизионом командо-вал. А в зенитной артиллерии, сами догадываетесь, растут не быстро.
      - Виноват, товарищ подполковник, - наконец не выдержал Борис и попытался отряхну-ться от жара, как отряхиваются от сна. - Виноват, товарищ подполковник. Я получил неделю ареста. Между тем как в части произошло ЧП, то есть групповое избиение. Четверо солдат и сержант устроили самосуд.
      - Ну, уж и самосуд... - улыбнулся подполковник. - У вас действительно температура.
      - Товарищ подполковник, - медленно выговорил Борис, - теперь Ращупкин его раздражал всерьез. - Я был дежурным по полку. Я отвечал за внутренний порядок. Во время моего дежурства четверо солдат под управлением и при участии сержанта пустили юшку почтальону.
      - Почтальону? - презрительно хмыкнул подполковник. - Почтальон дезертир. Его давно пора судить и спровадить в соответствующий батальон. Я считал, что в таком образцовом полку удастся перевоспитать разгильдяя. Во всяком случае привести в чувство. Но некоторые офицеры суют мне палки в колеса. Лейтенант Курчев, извините меня, но я, честное слово, не понимаю вашей слабости к этому ефрейтору. Простите, но это начинает пахнуть порочной наклонностью, - улыбнулся подполковник, надеясь, что лейтенант начнет бурно протестовать и разговор сойдет с нежелательных рельс. Но Курчев не поддержал волнующей темы.
      - Товарищ подполковник, я повторяю, - медленно тянул он слова, - в полку произошло групповое избиение.
      - Групповым бывает изнасилование, - улыбнулся подполковник.
      - Хорошо. Не групповое, а массовое, если так вас больше устраивает, рассердился лейтенант. - Четверо солдат и сержант не подчинились приказу дежурного по части и бросились наутек. Пришлось их остановить выстрелом в воздух. Кроме того, учтите, что я близорук и за сто метров не разглядел солдат. Виноват, но как предположить, что в таком образцовом полку солдаты могут не подчиниться приказу дежурного офицера? Каждый на моем бы месте выстрелил. Ведь это могли быть переодетые американцы...
      - Курчев, бросьте демагогию. Я вам не Колпиков и учен не меньше вашего. Никто в полку не виноват, что вам однажды вздумалось стать кадровым офицером, а потом раздумалось. Вы знаете, что я не против вашей демобилизации. К сожалению, я пока не министр обороны. К сожалению, моему. А к вашему, пожалуй, счастью. Потому что теперь я просто считаю необхо-димым оставить вас в полку и привести в чувство. Вы что думаете, если собрались бежать отсюда, то свинячить можно? Нет. Полк - это дом родной для всех солдат и офицеров, в особенности для офицеров. Вы нагадите, а нам потом дышать этим?! Нет, дудки, товарищ Курчев. Отныне будете здесь все драить, пока чисто не станет. Люди стараются, живот кладут, а вам что? Расписались в денежной ведомости и айда в столицу?! Нет, не выйдет. Будете торчать в казарме от подъема до отбоя. Взвод вам дам, чтобы не продыхнуть было. Чтоб ни минуты своего времени не знали. Поработаете с сержантом Хрусталевым. Кое-чему у него поучитесь.
      - Сознательной дисциплине?
      - Да. И сознательной дисциплине. И без ехидства, пожалуйста, - теперь уже сердился подполковник. - Именно сознательной дисциплине. Дисциплине, когда сознаешь, что во имя чего.
      - И хороши все средства?..
      - Бросьте, Курчев. Я вам уже сказал насчет демагогии.
      - Я не о демагогии, а о мордобое, товарищ подполковник. У нас не николаевская армия. Марксизм-ленинизм отрицает зуботычины.
      - Марксизм не догма... - улыбнулся своей находчивости Ращупкин.
      - Знаю, - сказал Курчев. - Знаю. Руководство к действию. Но вряд ли вы убедите меня в том, что сержант Хрусталев руководствовался марксизмом, когда пускал кровь ефрейтору Гор-дееву. К сожалению, сержант был вооружен самодельной теорией так называемой "сознатель-ной дисциплины". Я не знаю, кто выдумал и кто вбил ее в головы сержанта, истопника и еще троих солдат. Но нечто подобное этой теории бытует в воровских шайках. Иногда ее называют круговой порукой. И не место этой теории в Советской Армии, а тем более в таком образцовом полку.