Лунный свет, проникая через дымоход широким голубым лучом, освещал лицо Орика, наполовину скрытое большим костяным шлемом-черепом. Из мертвых дыр пустых глазниц торчали жесткие опаленные ресницы, из выпиленного треугольника смотрел косо переломленный нос. Твердые губы даже во сне кривились в жестокой усмешке, обнажавшей крепкие желтые зубы, от углов рта пролегли глубокие, будто трещины в древесной коре, морщины. Прокравшиеся в шатер были, конечно, вооружены, но никто не осмелился обнажить оружие против Орика. Простой сталью не убить великого владыку – это знали все… Наконец Анис, приходившийся сыном племянника того князя, который когда-то приветил юного раба-копьеносца из-за моря, зашел в изголовье Орика. И, стиснув зубы, положил ладони на холодную кость шлема, иссеченную черными следами бесчисленных ударов мечей и топоров. Орик чуть пошевелился. Тогда Анис стиснул руками шлем-череп и потянул на себя.
      Мертвые глазницы ожили – Орик распахнул глаза. Люди в шатре накинулись на него всем скопом. Кто-то впихнул тряпицу в раскрывшийся рот, кто-то навалился на руки, прижимая их коленями к земляному полу, кто-то упал на ноги всемогущему владыке. Громадное тело Орика забилось, девять человек едва сдерживали его. Анис, тяжело дыша от натуги и страха, тянул и дергал шлем, но шлем – хоть и не был ничем укреплен на голове Орика – не поддавался.
      Снаружи шатра послышались шаги. Анис упал на землю. Ногами он уперся в ходящие ходуном плечи Орика, пальцы его, стискивающие шлем, побелели так, что под ногтями показалась синяя кровь. И шлем-череп хрустнул.
      Орик отчаянно замычал. Анис рвал шлем, который с отвратительным хрустом дальше и дальше сползал с головы воина. Когда шлем оказался почти снят, стало видно, что удерживало его, – кровавые нити, обвитые ошметками волос, задрожали между головой Орика и внутренней поверхностью древнего черепа. Шлем прирос к живой плоти, пустил корни глубоко внутрь головы, словно кусок дерева, павший на плодородную почву.
      – Рубите! – прохрипел Анис.
      Его услышали. Нескольких ударов меча хватило, чтобы отсечь нити, соединяющие живое тело и мертвую кость. Анис упал на спину со шлемом-черепом в руках, а Орик дернулся так сильно, что держащие его разлетелись в разные стороны. Шатер рухнул.
      Первым из мешанины крепко сшитых шкур и переломанных жердей выбрался тот, кого все называли Ориком Непобедимым. Испуганно вопя, хватаясь за голову, кожа с которой была содрана почти начисто, обливаясь кровью, воин кинулся во тьму, ничего не видя вокруг, ничего не слыша. Ночь огласилась воплями, звоном оружия и конским ржанием. Анис, успевший спрятать шлем в узел из своего плаща, вскочил на первую попавшуюся лошадь и скрылся. Следом за ним бежали еще трое. Остальных заговорщиков порубила в куски подоспевшая стража.
      Так закончилась история свирепого владыки Орика. После той ночи он не пришел в себя. Он попросту забыл все долгие годы, пролегшие между тем днем, когда он откопал в безвестном могильнике древний череп, и – той ночью, когда шлем покинул его голову.
      А четверо заговорщиков скакали, пока их кони не пали замертво под ними – два дня и две ночи. На третью ночь они сели кругом и стали держать совет.
      – Растоптать эту дрянь, – неуверенно сказал первый, кивая на темный узел, который держал на коленях Анис.
      – Шлем не берет ни меч, ни палица, – почесывая в затылке, возразил второй. – Ни даже огонь. Разве что – утопить?..
      – Погодите! – поднял руки третий. – Вы что – ополоумели? Эта штука сделала из безродного раба самого великого воина на свете! А вы хотите просто уничтожить то, за что не жалко отдать все золото мира!
      И первый, и второй промолчали. Они переглядывались между собой, они бросали осторожные взгляды на темный узел, и Анис, похолодев, вдруг понял, что и сам испытывает страстное желание примерить на себя жуткий череп. В следующую секунду он схватился за меч – не разумом диктовалось это движение, а отточенным за годы военных походов инстинктом воина.
      Трое бросились на Аниса.
      Одного он успел заколоть первым выпадом, другого тяжко ранил, глубоко разрубив ему плечо. А третий всадил свой меч Анису в правый бок. Теряя сознание от боли, Анис все-таки сумел отбиться и бежать, унеся с собой узел. Преследователь шел за ним по кровавому следу, но, к счастью, блуждая в полной темноте, Анис почуял запах близкой воды и, выбравшись на скользкий глинистый берег, упал в волны небыстрой речки.
      Тот, кто предлагал утопить шлем, ошибался. Не только сталь, камень или огонь не могли повредить древний череп – бессильна оказалась и вода. Она не принимала в себя костяной шлем – шлем не тонул, и, держась за него, Анис плыл и плыл, пока течение не вынесло его на песчаную отмель.
      Холод ночной реки успокоил боль от раны. Анис перевязал себя, закинул за спину узел и побрел на восток, в царства, куда Орик Непобедимый так и не довел свою кровавую армию.
      Прошли годы, прежде чем об Анисе услышали снова.
      Он вернулся на разоренные земли, которые едва-едва успели оправиться от чудовищной резни, устроенной Ориком Непобедимым. Он стал правителем крохотного княжества, большую часть которого занимала жаркая безлюдная пустыня. Он сумел возродить жизнь, ярко расцветшую когда-то, а теперь примятую и раздавленную, словно трава под конскими копытами.
      Анис так и не осмелился надеть на себя Кость Войны, но у него и не достало решимости навсегда избавиться от древнего черепа. Состарившись, он похоронил шлем в укромном месте своего дворца, а секрет тайника спрятал в собственном мече – который когда-то получил от отца и с которым не расставался до конца жизни.
      Вскоре после смерти Аниса его княжество, как многие другие в тех краях, смели потоки степных кочевников, от дворца остались руины, столетие за столетием погружавшиеся в красные пески пустыни. А Кость Войны все еще таилась где-то в каменном колодце, как терпеливый змей, залегший в своем логове в ожидании случайно забредшей жертвы.
      – До сих пор считалось, что меч Аниса утерян, – договорил Маргон. – Но совсем недавно мне в руки попал древний свиток, откуда я и узнал продолжение легенды об Орике и Кости Войны. Было там и про меч… Этот меч – единственный ключ к тайнику во дворце затерянного в пустыне княжества. С помощью Глаза я собирался отыскать меч, но… совершенно неожиданно вспомнил один наш с тобой разговор…
      – Какой это? – хотел спросить Берт, но только бессвязно помычал.
      Впрочем, Маргон его понял.
      – О старом Франке, – сказал многознатец. – Вы ведь были хорошо знакомы? Очень хорошо знакомы… Очень-очень хорошо.
      Берт передернул плечами и фыркнул – фыркнуть у него получилось отлично: мол, не ваше это все-таки дело, господин, моя дружба со стариком Франком…
      Маргон усмехнулся:
      – Бедолага всю жизнь потратил на поиски Последнего Приюта Дикого Барона. Библиотека, которую он собрал, давно не давала мне покоя… А его коллекция древних редкостей едва не превосходит мою собственную.
      Это Берт знал прекрасно. Старый Франк мало с кем общался, и уж тем более не заводил никаких отношений с магами. Единственное, что его интересовало, это – Дикий Барон. Точнее – Глаз Дикого Барона. Старик надеялся, раздобыв Глаз, постигнуть тайны прошлого и стать самым великим историком Метрополии. Жаль, что у него это так и не получилось… Но все-таки надежды надеждами, а еда и одежда стоят денег, которых у Франка никогда не бывало. Сам-то он одевался во что попало, питаться мог объедками, подобранными на помойке, но Марта, любимая внучка Франка, подрастала, превращаясь из угловатой пугливой девчонки-замарашки в красивую девушку, которую в грязные тряпки не оденешь, и уж тем более не будешь кормить сухими корками, извлеченными из помойной ямы. Берт помогал Франку чем мог и, чтобы не обижать старика бескорыстными подаяниями, принимал от него время от времени книги и свитки, которые сбывал тому же Маргону. А Маргон платил щедро.
      – Помнишь, ты принес как-то истлевший свиток с изображением какого-то медальона, сказав при этом, что точно такой же медальон внучка Франка носила на шее как безделушку?
      Берт кивнул. Теперь он слушал очень внимательно.
      – Змея, обвивающая солнечный круг, – проговорил многознатец, в упор глядя на Берта. – А в центре круга – крохотное отверстие. Так?
      Берт снова кивнул.
      – Лишь прочитав свиток с легендой о Кости Войны, я понял, что это был за медальон.
      Маргон выдержал паузу и закончил:
      – Это навершие меча Аниса.
      Берт до боли в слипшихся губах растянул рот в гримасе изумления.
      – Понимаешь? – вкрадчиво произнес Маргон. – Это ключ к тайнику, где хранится Кость Войны. Вот как говорится в легенде: отыщи во дворце Аниса покои, где большое становится малым, пронзи мечом тварь, что носит на себе свой страх, и красное солнце укажет тебе путь к тайному хранилищу… Запомнил?
      Маргон еще раз, медленно и четко, повторил слова древней легенды.
      – Запомнил? – спросил он снова. – Ни единая буква не должна затеряться в твоей памяти, потому что язык легенд не терпит неточностей. Сейчас трудно сказать, что же значит на самом деле все это… большое и малое… тварь, которая носит страх… красное солнце… Оказавшись на месте, ты обязательно поймешь, о чем говорилось в легенде. Главное… – тут Маргон неожиданно усмехнулся, – это оказаться на месте. И не забыть то, что я тебе сейчас передал… Ты и теперь считаешь мой рассказ глупой старой сказкой? Ну чего ты молчишь? Нечего сказать? Ах да, прости…
      И многознатец снова прищелкнул пальцами, между которыми пробежала синяя искра.
      Альберт Гендер, Ловец Теней из Карвада, покинул башню Маргона, когда звезды стали гаснуть одна за другой, а ночная мгла побледнела. Заперев за Ловцом дверь, Маргон вернулся в свое кресло. О чем-то ненадолго задумался, потом рывком, неожиданным для своего дряхлого и тяжелого, как набитое песком чучело, тела поднялся, подошел к полке над камином и снял с полки глиняный горшочек.
      – Сет, – негромко проговорил Маргон. – А зачем тебе понадобился Глаз Дикого Барона? Кому ты служишь, Сет? Неужели?..
      Он мотнул головой, точно отгоняя какую-то очень неприятную мысль. Сыпанул из горшочка в огонь и поспешно отшатнулся.
      Пламя зашипело, словно окаченное водой из ведра, – и погасло. Но спустя мгновение из камина плеснули мощные огненные языки, желто-красные, сочные, окутанные дурманно-черными прядями дыма. Дым потек в комнату, заизвивался кольцами под потолком и, спустившись пониже, сгустился почти неподвижной грозовой тучей. Маргон, негромко гудя что-то себе под нос, осторожно приблизился к туче и легкими движениями обеих рук принялся месить черный дым, словно глину. Одежда заискрилась на нем, колпак, потрескивая, приподнялся, обнажив никакие не рожки, а самую обыкновенную розовую лысину. Пот струился по узкому лицу многознатца, но не капал на пол, а тут же высыхал с легким шипением.
      Дымная туча под руками Маргона стала принимать очертания человеческого тела. Появилась большая угловатая голова с белыми дырами глаз и рта, неуклюжая шея, коренастое туловище с парой узловатых рук… Вылепив туловище до пояса, Маргон, отдуваясь отвалился в сторону, шатаясь, добрался до своего кресла и упал в него. Пламя в камине погасло совсем, а фантом, едва различимый в сумерках комнаты, бесшумно подвинулся к многознатцу. Маргон обессиленно поднял руки и сплел пальцы в какой-то замысловатый знак.
      Фантом, превратившись в дымную полоску, вылетел в щель между ставнями.
      Комар так давно получил свое прозвище, что настоящее имя уже начал понемногу забывать. Как упомнишь, если все окликают: Комар, Комар… и никак больше. Он нисколько не обижался. Комар так Комар. Чего там. Вон горбатого Вила кличут и вовсе Навозником, а он только пыхтит, не спорит. Да и кто он такой, чтобы спорить? Обычный громила, весь фарт которого: проломить башку какому-нибудь загулявшему пьянчуге на темной улочке, стащить сапоги да пару медяков. Навозник и есть. Другое дело – Комар… Кличка, если рассудить, правильная, и ничего обидного в ней нет. Комар по ночам летает, хрен его в темноте заметишь, а, коли заметишь, так хрен прихлопнешь. Верткий Комар, и наглый. Моргнуть не успеешь, как жало его у тебя в спине торчит. Только, в отличие от обыкновенного комара, Комар кусает так ловко, что жертва потом даже не почешется. Потому что мертвые, как известно, не чешутся. И не потеют. И не разговаривают…
      …Он прокрался по темному двору, легко взлетел на подоконник. Примерившись, прыгнул и повис на водосточной трубе, подтянулся и, мягко перебирая обутыми в войлочные сапоги ногами, бесшумно вскарабкался на крутой скат крыши. Свесившись, отсчитал третье слева чердачное окно. Пробраться по карнизу к окну было делом нескольких секунд. Затаив дыхание, Комар приник к щели меж створок ставней – мерцающий огонек свечи, оплывавшей в миске на столе, освещал крохотную комнатушку, почти все пространство которой занимали два низких топчана. На одном из них, поджав под себя ноги, сидел человек: низко склонив голову, он возился с какими-то железками, глухо побрякивающими у него на коленях. Комар кивнул сам себе и, не глядя, отцепил от пояса один из ножей – очень тонкий, изогнутый, как серп и без рукояти: такой легко войдет в щель между створок. Уже изготовившись для броска, Комар вдруг опустил нож. Мысленно он вызвал в памяти образ нужного ему человека. Высок, худ, прям, узколиц и горбонос. Смугл, но глаза очень светлые. Носит длинные, почти до середины спины волосы – черные, на висках седые. Одевается, как путешественник, хотя никакой поклажи с собой не имеет, не расстается с оружием и с кожаной широкополой шляпой.
      Первую половину работы – найти место, где остановился путешественник, – Комар выполнил довольно быстро: тому, кто на короткой ноге со всеми трактирщиками и хозяевами постоялых дворов в городе, сделать это было нетрудно. К тому же искомая личность была довольно приметна. Теперь дело застопорилось… Комар беззвучно выругался: всегда так, если первая половина удается легко, вторая идет туже… Или наоборот.
      Тот, кто сидел на топчане, был явно невысок, можно даже сказать – мал ростом и щупл, как подросток. Комар не сразу разглядел это в слабо мерцающем свете единственной свечи. Значит, этот, в шляпе, путешествует не один… А Ганс Криворукий, хозяин постоялого двора, гадина такая, не мог предупредить! Чего ему стоило? Схавал серебряную монетку и залопотал: все будет в ажуре, Комар, не беспокойся. Двор пустой, входные двери на ночь запираются засовом и открываются только утром. Крючки на ставнях хлипенькие. Сделай все быстро и тихо, а я уж приберу. В общем все как обычно… Ну как работать с такими долболобами?
      Комар вздрогнул. Он вдруг кожей ощутил, что человек в комнате заметил его. Вот и правда – человек вскочил с топчана, задул свечу и скрежетнул чем-то железным и явно – очень острым. Комар поспешно скатился с карниза по водосточной трубе. Затих под стеной дома, прислушался. Нет, тихо. А чуть было не засыпался…
      Двигаясь теперь с предельной осторожностью, он прокрался вдоль стены и шмыгнул за поленницу, наваленную недалеко от входной двери. «Ладно, – подумал Комар. – Подождем клиента здесь. Место хорошее – высокий забор, двор крыт досками, через щели во двор падают прозрачные лунные лучи, меня не видно, а дорога от калитки до двери как на ладони… Это даже лучше. Возни меньше. Сделал дело, перемахнул через забор, и нет тебя. А Ганс Криворукий потом приберет, куда он денется!»
      Комар устроился поудобнее, чтобы не шуметь потом лишний раз, разминая затекшие ноги – и стал ждать. Мысли его перескочили с клиента на заказчика. «Странный тип, – думал Комар. – Противный какой-то. Надо же, заказал ухлопать недруга не просто так, а с выдумкой. Мол, раздеть догола и подвесить на воротах трактира, за ногу или еще за какую-нибудь часть тела. Охота было возиться! Комар-то лучший из лучших, это все знают; можно сказать, аристократ среди всех головорезов Катама, свою работу делает четко и красиво, с мертвяками возиться не привык. Пусть другие прибирают. А его задача – быстро, бесшумно и точно превратить живого человека в безвольный кусок мяса. Это на словах просто, а ты попробуй сработать сотню таких дел, и чтобы ни разу не промахнуться и ни разу не засыпаться. Талант нужен!..»
      Занимался рассвет, когда Берт, пошатываясь, шагал по улочке. Широкополая шляпа глубоко была надвинута на его глаза, в зубах Ловец сжимал трубку. Давно погасшую, испускавшую вместо ароматного дыма тяжелый табачный перегар. Берт не замечал неприятного запаха, как не замечал ничего вокруг. Таинственное сияние неведомого, заставлявшее его раз за разом пускаться в смертельно опасные путешествия, целиком захватило его.
      Кость Войны! Древний артефакт, не имеющий цены! Все могущество мира, втиснутое в устрашающий шлем из старинного черепа… Старая сказка, которая оказалась вовсе и не сказкой!.. Маргон подробно рассказал Ловцу все, что сам узнал о том, как воспользоваться ключом к тайнику, рассказал и присовокупил: золота, которое Берт получит за Кость, хватит Ловцу Теней из Карвада до конца жизни…
      Впрочем, Берт кинулся бы на поиски черепа и без всякого вознаграждения. Деньги его интересовали мало. Впереди светило новое дело, новый виток жизни, полный опасностей, сражений, погонь и загадок, путешествие, которое наверняка должно закончиться полным триумфом. Как и почти все путешествия, что предпринимал он.
      Ворота на постоялый двор оказались не заперты. Берт не придал этому никакого значения. Отворив ногой створку, он шагнул во двор, крытый досками от дождя, не позаботившись даже о том, чтобы закрыть ворота за собой.
      Здесь было гораздо темнее, чем на улице. Лучи рассветного солнца оказались слишком слабы, чтобы осветить двор сквозь щели перекрытия. Берт двинулся к входным дверям, загребая сапогами жидкую грязь, перемешанную с конским навозом, но на середине пути вдруг остановился.
      Холодок, коснувшийся затылка, пробудил Ловца от раздумий.
      В следующий момент Берт уже выхватывал меч. Трубка полетела ему под ноги. Разворачиваясь на жужжащий свист, Ловец вскинул меч, едва успев отбить изогнутый нож без рукояти, направленный ему в горло. Нож, звонко лязгнув о клинок меча, отскочил в сторону и, вонзившись в одно из бревен забора, хищно затрепетал. Не видя нападавшего, Берт кинулся к дверям, стремясь укрыться в зале постоялого двора. Схватившись за ручку, он поскользнулся и с трудом удержался на ногах – второй нож, поцарапав ему ухо, глубоко воткнулся в дверной косяк. Выругавшись, Берт навалился на дверь, рванул ручку – глухо стукнул запор по ту сторону, крепко запертая дверь не поддалась.
      Третий нож сшиб с него шляпу, пригвоздив ее к двери.
      В тесном пространстве двора деваться было некуда. Оставив попытки прорваться в помещение, Берт взмахнул мечом разворачиваясь. У него – как он мгновенно просчитал – было несколько секунд до того как еще один нож полетит в его сторону. «Если нападавший ограничивается метательным оружием, значит, он опасается вступить в рукопашную схватку», – прикинул Берт, пригнувшись, скользя по двору.
      Поленница, прилепившаяся к забору конюшня, бочка для дождевой воды – вот и все, что промелькнуло у него перед глазами. Где мог прятаться убийца?
      Наверху хлопнула ставня.
      Этот неожиданный звук отвлек Берта, и он чуть не пропустил очередной нож, серой молнией сверкнувший в мутном полумраке крытого двора.
      Ловец бросился на землю, взметнув тучу черных вонючих брызг – и тут же вскочил. Нож чиркнул ему по плечу, разрезав куртку.
      Дальше Берт знал, что делать, на этот раз он сумел отметить, откуда целилась в него смерть. Он бросился к поленнице, но и убийца успел понять, что убежище его раскрыто. Навстречу Берту выскочил тщедушный тонконогий и длинноносый паренек, очень похожий на комара-переростка. В руках у паренька тускло блестело по ножу.
      Нож – плохая защита против меча, но паренек не выглядел испуганным. Напротив, стреляя по сторонам быстрыми глазками, он улыбался белыми губами; растопырив локти, он вращал ножи между пальцами с фантастической скоростью.
      И Берт остановился. Он понял, что паренек не собирается подпускать его близко. Сейчас он метнет оба ножа одновременно, и от такого броска уйти не сможет никто. Один нож можно блокировать, от одного ножа можно увернуться, но, пока ты будешь этим занят, второй клинок обязательно достигнет своей цели.
      Но медлить и выбирать пути к отступлению было нельзя. Закричав, чтобы ошарашить противника, он ринулся вперед.
      …И покатился по земле, внезапно ощутив, что не может двинуть ни рукой, ни ногой. Что-то, свалившееся на него сверху, крепко стянуло тело плотным коконом.
      Он подкатился прямо под ноги пареньку. Тот отпрянул, изумленно моргая, и, спустя мгновение что-то вроде гигантского лоскута паутины окутало Берта и свалило на землю.
      Рыча от ярости, он клинком меча пилил крепкие нити. Правая рука, плотно прижатая к туловищу, почти не слушалась, но побыстрее выбраться из странной западни – был его единственный шанс. Рядом извивался, отчаянно хрипя, паренек…
      Входная дверь зала постоялого двора распахнулась. На пороге стоял Самуэль в извечной своей длиннополой куртке, обшитой сверху донизу вместительными карманами. В руках он держал орудие, напоминавшее арбалет, но с толстой полой трубкой вместо ложа.
      Паренек двумя своими ножами справился быстрее. Он вскочил на ноги, стряхивая с себя изрезанную в куски сеть, и бросился наутек. Самуэль, опустившись на одно колено, прицелился в него из диковинного своего орудия…
      Звучное «пух» вырвалось из трубки вместе с шарообразным комом. Разворачиваясь в полете, ком преобразился в широкую крупноячеистую сеть, снабженную по краям металлическими грузилами. Паренек уже прошмыгнул в открытую створку ворот – сеть ударилась о ворота и бессильно опустилась в грязь.
      Берт взрезал мечом последние путы на ногах. И поднялся.
      – Большое спасибо, – поклонился он Самуэлю. – Это, кажется, становится доброй традицией.
      – Что, хозяин? – виновато пропел Самуэль.
      – То, что ты каждое свое изобретение пробуешь сначала на мне, а потом на врагах! – гаркнул Берт.
      – Я заметил этого человека, когда он подглядывал за мной в окно. Я как раз заканчивал свое паучье жало…Потом он исчез. Но я был настороже и тут же проснулся, только услышав шум во дворе. Я в него целился, хозяин, в него. Но спросонья промахнулся.
      – Спросонья! – визгливо передразнил Берт. И с размаху кинул меч в ножны.
      Самуэль густо покраснел.
      – Как все прошло? – спросил он, явно желая перевести разговор на иную тему.
      Берт отряхиваясь подошел к двери, снял шляпу с ножа и угрюмо посмотрел в дырку на просвет.
      – Хреново, – сказал он. – Твой Глаз он с первой минуты раскусил. Не выгорело, вот так вот, умелец сильномудрый! Из чего ты его слепил-то?
      – Бычачья слюна, красный воск, мягкое стекло, – с готовностью стал перечислять Самуэль, – мушиные крылья для блеска и краска, конечно…
      Такие ингредиенты заставили Берта присвистнуть.
      – Нормально, – оценил он, – хорошо еще, что твой Глаз не жужжал и не мычал. Кстати, Маргон сказал, что, если ты еще раз такую штуку выкинешь, он тебя в дворняжку превратит, скипидаром под хвостом намажет и… и… пинком пустит вдоль по Скорняцкой улице. Ладно, забыли… Теперь о деле.
      Глаза Берта засверкали:
      – Пойдем наверх, – сказал он. – Поговорить надо.
      – Новый заказ? – удивился Самуэль. – Так скоро?
      – А ты думал…
      Самуэль, оглянувшись назад, ступил на крыльцо. В дверной проем с трудом протиснул брюхо хозяин постоялого двора. Был хозяин в заплатанной ночной рубахе и колпаке с кисточкой.
      – Такое горе! Такое горе! – затараторил он, глядя только на Самуэля, но, увидев подозрительно прищурившегося Берта, замолчал, прикусив губу.
      – Ворота на ночь запирать надо, – буркнул по его адресу Ловец и кивнул Самуэлю. – Пошли, пожитки соберем. Не оставаться же в этом гадюшнике на завтрак.

ГЛАВА 3