Я, не останавливаясь, рубанул верзиле сбоку по шее, даже не оборачиваясь на сдавленный хрип и глухой стук пустой головы об пол. Как уже было сказано, я мог постоять за себя, Мартин часто хвалил меня за отличную реакцию и здоровую агрессию. Тем более что школа школой, а в туннелях мегаполиса тебя никто не знает, и появления полиции там часто дожидаются только трупы и вовремя потерявшие сознание.

К слову сказать, несмотря на нередко резкие замечания Мартина, моя слабая детская надежда постепенно перерастала в уверенность и к двенадцати годам стремительно переросла в самоуверенность. Для пущего эффекта добавьте невесть какими судьбами доставшийся мне дешевый пластиковый разрядник из числа тех, что пользовались спросом на черном рынке. Эту опасную игрушку я впервые заметил у одного из «наших», мрачного молчаливого мужика лет двадцати пяти. И хотя я знал, что Мартин таких вещей не одобряет, обладание такой штукой стало моей навязчивой идеей. Уж не помню, как мне это удалось, с мелочью типа меня никто бы связываться не стал, однако теперь я брал ее с собой при всяком удобном и неудобном случае, заглушая голос разума рассуждениями о том, что от выстрела кулаками не защититься.

Даже заблокированная, моя «пукалка» возносила меня на вовсе не возможные вершины мира, я казался себе сильной, хладнокровной личностью, подобной героям фильмокниг, которые я читал когда-то. Теперь, понятное дело, мне было не до них, даже уроки стремительно наскучивали, мне уже начинало казаться, что зачем вообще это нужно, если сильный человек везде прорвется, получит все, чего пожелает от этого мира. Обычная инфантильная мания величия.

Я вспоминал свой старый ржавый гвоздь, что выбросил по настоянию Мартина, и смеялся над своей наивностью. Я не собирался загреметь на малолетку, и уж тем более по-взрослому. Потому что если что — попадаются только клинические идиоты, неспособные замести тривиальных следов и совершающие одну ошибку за другой. По вечерам я насмотрелся криминальной хроники — стоило приложить малость сноровки, и участники разной степени тяжести происшествий просто оставались ненайденными — полиции и корпоративным эс-бэ не удавалось справляться с растущим валом бытовых и межсоциальных конфликтов в громадных людских муравейниках мегаполиса. До суда и приговора доходили только самые вопиющие или самые глупые случаи — «бытовуха», глупейшие грабежи и «политические» убийства. За последние, я подозревал, казнили кого угодно, только не истинных виновников.

В общем же я чувствовал собственное право на владение в двенадцать лет незарегистрированным «оружием террориста» чем-то само собой разумеющимся, мне и в голову не приходило, что расплата за глупость уже близка. И выплачивать проценты за этот долг мне придется долгие годы, выплачивать кровью, болью, жизнями близких и предательствами — предавали меня, предавал я. Последней платой за глупость подростка, почти мальчика, будет он сам, его имя, его жизнь. Но до этого еще очень далеко, и ничто не предвещает нависшей надо мной опасности. Впрочем, куда большая часть моей судьбы довлела надо мной с рождения, дарованная мне случаем, которого я не просил, от которого я не мог отказаться. Просто требовалось время, чтобы ей проявиться во всей силе.

В тот день последним уроком в социалке был урок истории. Страшное усатое училище преподавало нам этот предмет так, словно мы заслужили вместо него как минимум порки, но везение наше было так велико, что позволяло нам вместо простого физического наказания испытывать муки душевные. Впрочем, они были вполне терпимы, только невероятно скучны.

— …что и послужило основным поводом к Сахарской войне. Конечно, олухам вроде вас нисколько не интересны эти детали, но я расскажу, коль уж должен. Арабские монархии и мусульманские теократии начала двадцать первого века исчерпывали свои казавшиеся бесконечными ресурсы, наблюдая, как Европа твердо купирует антисоциальные настроения внутри себя, постепенно все дальше и дальше отдаляясь от раздираемой террором Америки. Сокрушенная коррупционной экспансией с Востока и неконтролируемой миграцией с Юга, Россия так и не стала для «революции бедноты» тем плацдармом, на который могли бы опереться моджахеды. Карьеры посреди болот — не слишком плодородная почва для теологических диспутов, тем более что Америку раздирали на части террористы и внутренние конфликты, она не сдавалась, вытягивая все богатства своих сателлитов. Мусульманский мир слишком поздно понял, что боролся не с тем противником. Америка была уже слаба, но выглядела сильной до самого конца, а Европа… она вовремя нанесла решающий удар, и последовавший в ответ голоду и недостатку воды хаос в крупнейших арабских униях завершил дело. Война была выиграна, не начавшись, отгородив мусульман Азии и Африки от Европы жесткими миграционными барьерами, огромными пустынями и десятками лет технологического отставания. Войны двадцать первого века принято выигрывать до их начала…

Я выбежал из класса, стоило только прозвенеть звонку на наших ай-би[4]. Я терпеть не мог эти занудные рассуждения о том, что давно прошло. В голове у меня шумело лишь место и время, где мы договорились встретиться.

Высокий мужчина в темном комбинезоне со скучающим видом прохаживался между опорами моста 8-35, который мы часто называли «горбатым». Мне было сказано, что именно у третьей опоры будет ждать меня связной, который сообщит время и место. Замерев у последнего угла, за которым еще можно было прятаться, я долго не мог решиться — выйти означало согласиться на предложение, обратно пути не будет. Может, стоило посоветоваться с Мартином? Но мне упорно казалось, что он мне запретит участвовать в этом деле, а отказа я принять не мог. Значит, выбора нет. Если хочешь начать свой собственный путь в этом мире — дерзай, а нет — всю жизнь будешь прятаться за спину матушки и тренера. Последнее мне казалось почему-то особенно неприятным.

Тот тип встретил меня спокойным оценивающим взглядом. Казалось, за моей щуплой в общем-то фигуркой он усмотрел видимое лишь одному ему. И кивнул.

— Нам нужна одна вещь.

— Всем нужны вещи. Я знаю правила. Вы готовите операцию, даете вводную, я только исполняю.

— Тебе не интересно, что это такое?

— Нет, если оно поместится в карман. За габарит я не берусь. По понятным причинам. — Я пожал плечами.

— Годится. Треть платы вперед. На половину не рассчитывай, мы тебя не знаем.

— …хорошо. Но учтите…

Человек рассмеялся, его смех был скорее нарочитым, нежели искренним.

— Мы учтем. А ты парень не промах!.. Впрочем, посмотрим тебя в деле.

Не успел я опомниться, как у меня в кулаке оказалась зажатой одноразовая информационная капсула, а человек растворился в сгущающемся обеденном смоге.

Остаток дня я таскался по окрестностям, переходя с уровня на уровень и не смея разжать кулак. Проверка по терминалу, что я нашел в банковском зале южного вокзала, показала, что солидная сумма — обещанный аванс — уже лежит на анонимном временном счету одного из банков «Джи-И». По идее, мне стоило сразу снять все деньги,. чтобы перевести их в другую такую же анонимную ячейку какой-нибудь мелкой корпорации, но мне показалось это неприличным — если я не собирался слинять с деньгами, зачем так делать?

Я вернулся домой, так и не решившись связаться с Мартином, и сразу же заперся у себя в комнате, не говоря ни слова матери. Тщательно прослушав три отведенных мне раза видеодорожку, просмотрев полупрозрачные голографические схемы, я не нашел ничего более умного, чем сразу же уснуть. Спать я умел в любых условиях, не мучаясь мыслями. Слишком часто я ложился в кровать смертельно усталым, с ободранными локтями, да и с пустым животом.

Наутро я проснулся. Как ни странно, ничего из головы не выветрилось, в том числе мое желание вырваться из этого круга, который давил на меня, от всех этих одноклассников, сумрачных фигур вечерних трудяг в дурно пахнущих химией робах, возвращающихся домой темными переходами. Думал ли я о Мартине как о части всего этого? Наверное, нет. Я был еще пацаном, глупым до одурения, но мнящим о себе невесть что. Я считал себя достойным большего, и потому еще в полшестого вышел из дома, тихо прикрыв дверь, чтобы не разбудить маму.

Уже через полчаса я был на нужном уровне, напротив одного из погрузочных порталов биологического процессора, расположенного в двух десятках километров от нашего многоквартирника, — в секторе, где было особенно много зданий, контролируемых «Эрикссоном». Я знал, что именно эта корпорация скупила земли вокруг нашего старого дома, и должная толика злорадного желания насолить цвела во мне пышным цветом.

Теперь нужно было дождаться кодированного сигнала.

Собственно, задание мне предстояло простейшее — проникнуть на территорию, затем вернуться той же дорогой обратно. Всего и дел. Однако стоило мне спрятаться за каким-то трансформаторным боксом, тут же накатило: что я тут делаю?! куда я лезу? зачем!

Отступить сейчас — они меня толком не знают, не найдут ни за что! Но стыд, боже, какой стыд… чувствовать потом всю жизнь собственную ничтожность, неспособность совершить что-то героическое, вырваться из этого круга бессмысленной жизни, который уже сожрал моего отца, и теперь я видел, как туда же, в эту серую мглу безвозвратно уходила мать. Черт побери, я должен был сделать это хотя бы ради нее.

Я уговорил себя, глупый возомнивший о себе щенок. Дрожь в коленях прошла, и тут же зазвенел зуммер. Пора.

Мелким шагом, полусогнувшись, я стал осторожно пробираться к краю полотна, где чернели невысокие, покрытые пластиком перила. Там должен быть спуск к выходам аварийных клапанов. Именно там мне предстояло затаиться. Сейчас пересменка, меня не должны заметить, а автоматика, успокаивали меня наниматели, начинает отслеживать движущиеся объекты только со второго пролета пандуса, на краю которого я стоял.

С коротким резким выдохом я дождался порыва моросящего ветра, мое движение слилось с ним, и вот я уже висел над пропастью. Тому, кто не вырос в лабиринте многоярусных высоток, стало бы не по себе, я же думал только о пальцах, что вцепились в мокрый прорезиненный край бетонного полотна. Вроде не должны заметить, запись даже на ручной перемотке покажет смутную тень, что мелькнула и пропала. У «Эрикссона» наверняка есть камеры и снизу, но они дешевенькие, работающие с задержкой. Так говорил файл в моей голове. Впрочем, если ему верить, очень скоро охрана будет занята совсем другим — а после… пусть просматривают, мучают мощные графические фильтры, пытаясь извлечь из логов следящих камер хоть что-то внятное.

Я вцепился ногами в холодный металлический пилон, уходящий куда-то наискось, отпустил сначала одну руку, потом другую… мои заказчики не подвели — ноги сами уперлись в поперечную балку. Теперь прижаться к ней посильнее, распластавшись в полумраке под пандусом. И ждать. Эта работа всегда такая — три шага и снова замереть, балансируя на одной ноге в ожидании момента, когда можно будет сделать еще шаг. Если так, то сериалы в сетях безбожно врут.

Но на этот раз долго ждать не пришлось. Словно кто-то всё-таки следил за мной, едва я вцепился всеми руками и ногами в ледяное железо, как тут же где-то внутри процессора раздался утробный звук, переходящий в пронзительный визг. Вот они, темнеющие по периметру здания отводы перегретого пара из смердящих органикой недр процессора. Туда мне и надо, только полный кретин сунется в них — кругом датчики, монтажные люки заперты с той стороны, да и возможность аварийного выброса…

Именно в этот момент, под нарастающий грохот гибких сочленений пандуса, под рев вырывающейся из-под контроля энергии, я вдруг почувствовал, что больше не дрожу, как лист бумаги на ветру. Дороги назад не было, и если я уж взялся, нужно было идти до конца, а сколько тебе лет — никто не спросит.

Балку тряхануло так, что я чуть не полетел вниз. Двумя вальяжными столбами освободившийся пар валил в воздух по обе стороны пандуса, заполняя пространство вокруг меня едким запахом реактивов. Так, теперь вперед, пока камеры слепы, по плану у меня было около шести минут, чтобы подобраться к раструбам и дождаться, когда они достаточно остынут. Пробираясь в лесу балок, я вспоминал презрительное лицо того мужика. «Допрыгнешь, пацан?» Если бы я и вправду был так в этом уверен… Но тогда я согласился, упрямо глядя в эти ледяные глаза.

А сейчас… сейчас я стиснув зубы продолжал считать про себя мгновения — оторвать руки от балки, чтобы глянуть на хронометр ай-би.

Пар валил и валил из раструбов, но сила его уже спадала, рев и свист сменились тихим шипением, сквозь серую пелену уже неслись первые капли дождя — верный признак, что температура падала. Жуткий запах стал почти терпимым, и мне уже почти удавалось выделить на возносящейся ввысь бетонной плоскости темные отверстия раскрытых шторок — отверстий выхлопных камер. Пора прыгать.

Уперев подошвы ботинок в край балки, я бросил свое тело назад, выгибаясь дугой, растопыря руки. Прыжок не из приятных, у меня судорожно екнуло сердце, но я твердо верил — это расстояние я могу пролететь, на тренировках, правда, над твердым полом, я делал и не такое, а вчера нарочно у дома перелетел спиной с одного помоста на другой — невесть какой подвиг, но расстояние там было такое же. Размышлять сейчас над тем, смог ли кто-нибудь из моих ровесников вытворить нечто подобное, мне было некогда. Пальцы скользнули по горячему металлу, вцепляясь в самый край раскрытой перпендикулярно стене шторки. Ноги крепко ударились с размаху о стену, и я с ужасом услышал скрежет где-то за спиной, в сочленении. Теперь я понял, почему они наняли меня. Взрослый здесь бы сорвался — крепление еле держало.

Судорожно выдохнув, я подтянулся, забрасывая ноги в проем. Воняло тут отвратительно, стены узкой камеры были покрыты свежим белесым конденсатом, воздух был жарким, но уже не раскаленным, хотя какой тут воздух… Я еле откашлялся и сквозь брызнувшие из глаз слезы ощупью пополз в глубь камеры. По схеме здесь должен быть инженерный люк, оснащенный датчиками, как положено, однако сейчас они должны не работать — красный сигнал на пульте дежурного гарантирован, но выброс был экстренным — сейчас половина стены сверкает, именно на это рассчитывал тот, кто составлял план. И пока все шло удивительно слаженно и гладко.

Я прополз еще метра два, тут от камеры коллектора уходили веером три раструба напорных труб. Люк должен был быть где-то рядом. Мои ладони, дрожа, шарили по склизкому коллоиду, осевшему на стенках камеры, разглядеть я ничего не мог. Черт, как же отсюда возвращаться, если…

Раздалась металлическая дробь, сквозь белесый туман остатков выброса проникла щелка тусклого света. Я мешком вывалился в темный коридор, закрывая за собой чертов люк. Нужно двигаться, иначе или на ремонтную бригаду напорешься, или сработает дальний датчик движения. Поблизости приборов слежения по плану не располагалось, так что основной опасностью для меня сейчас был персонал процессора — что они могут подумать, встретив посреди темного коридора измазанного пацана в сером комбинезоне и со следами коллоида на лице? Отведут к маме, так точно. Или… или не отведут;

Я мучительно вспоминал путь наверх, где меня должен был ждать терминал. Кажется, отсюда направо и по вспомогательной лестнице, открытой сейчас по случаю аварии, подняться на два пролета, а потом — кругом, по опоясывающему процессор кольцевому коридору до первого пульта. На слонах всё просто. Если бы тут не было людей.

Первый раз мне повезло — уже забравшись с ногами в проем лестничного колодца, я услышал внизу быстрые шаги. Однако шедший даже не остановился, спеша по своим делам, да и в полумраке аварийного освещения оставленные мною следы не так уж бросались в глаза. А вот наверху я, выглянув, заметил сразу трех операторов в белых комбинезонах с эмблемой «Эрикссона» на спине. Они о чем-то живо спорили, потом один убежал, а двое начали что-то отбарабанивать на листах сенсорных клавиатур. Спрятавшись обратно в колодец, я чуть не скрипел зубами. Время стремительно убегало, и если эти сейчас не уберутся…

Они убрались. Раздался короткий требовательный свисток, и, пробормотав в переговорники «сейчас, уже бежим», оба оператора поспешили в противоположном от меня направлении. Так. Бегом!

Я подскочил к терминалам в три прыжка. Они были здоровые, с множеством каких-то полупрозрачных, на вид очень подробных схем. Мне нужны были не они. Я по инструкции прощелкал последовательно по цепочке разворачивающихся панелей, ввел семибуквенный код, снова углубился в дебри сервисных меню, пока не попал в длиннющий список, состоящий из текущего времени, сегодняшней даты и длинной колонки цифр и точек. Кажется, это были узлы каких-то сетей, но такой нотации я еще не видел — знаки делились неравномерно, иногда следуя шестисимвольными цепочками, а иногда всего двузначным числом. Кажется, я там видел и хексовые символы[5], это явно были технические, не предназначенные для ручного просмотра логи. Мне нужно было запомнить хотя бы несколько самых распространенных корневых кодов, и еще несколько целиком, сколько смогу. Приказ был ничего не записывать, черт бы побрал этот план.

Потаращив немного глаза на серое полотно потихоньку проскальзывающего вниз лога, я ничего так и не сумел понять. Цифры как цифры. 140, 156, 288 — эти были почти вначале каждой строчки, плюс я попробовал запомнить какую-нибудь из подцвеченных белым редких строк — быть может, они имели какой-то смысл, но не для меня. Вообще я на память не жаловался никогда и в спокойной обстановке мог бы затвердить с пол-экрана, но тут, впопыхах…

Закрыв все окна, я уставился на ай-би. Времени было катастрофически мало. Последним движением я сорвал с пульта пломбу и вытащил из-под крышки какую-то деталь, юнит памяти, которую мне было приказано прихватить «для отвлечения внимания». Мигнул красный алерт и пропал.

Послышались торопливые шаги, и я рванул дальше по коридору, против часовой стрелки, высматривая в потолке инженерный люк. Внутренние стены были утыканы рукоятями для удобного подъема на трехъярусные панели с датчиками, видимо, оптоэлектронику тут тщательно дублировали механическими индикаторами. Но внешние стены, которые и вели к коллекторам, были чисты. Ни следа люка. Я уже успел изрядно снова испугаться, как шаги позади меня неожиданно отстали, я выскочил на развилку, тут же увидев над головой тот самый проем. Рядом мерцал зеленый огонек, так что меня буквально вынесло наверх, едва давая время убрать ноги из-за захлопывающейся створки. Технический уровень был таким же серым, как тот, внизу, местами его стены покрывали свежие потеки коллоида, тут следы выброса были даже вдали от внутреннего люка коллектора. Словно его дверца была уже распахнута, когда случилась авария. Да, конечно же, она была открыта, но внизу крышка устояла на страховочных фиксаторах, а здесь распахнулась настежь, впуская внутрь знакомый уже удушающий запах паленого.

Единственно — сейчас она была закрыта.

Я в панике бросился к рукояти механического запора, но та не поддавалась. Мои отчаянные рыки не возымели действия. Створка была плотно утоплена во внешней стене, намертво прихваченная электромагнитными захватами. Кажется, я со стоном уперся ногами в стену, из всех сил пытаясь сдвинуть треклятую рукоять, даже прорычал сквозь зубы что-то совершенно неуместное в исполнении юного пацана. Я не мог успокоиться, я не знал, что делать. Там, в выводном канале коллектора, меня ждал путь к свободе. А сейчас чертов процессор стал для меня огромной ловушкой.

Сквозь пелену в глазах я услышал за спиной смех. Так смеются только уверенные в себе люди. Отсмеявшись, человек спокойно дал команду:

— Взять.

Кажется, я пытался сопротивляться, ударил — жестко, костяшками в горло, как учил меня Мартин, — потом попытался вывернуться из на секунду ослабевших пальцев, но только ткнулся носом во что-то твердое и мир вокруг меня разом стал невзрачным, неинтересным, далеким и глупым. Я сидел на полу камеры полтора на полтора метра, и надо мной возвышался тот, смеявшийся.

— Очнулся? Поговорим.

Меня часами спрашивали о чем-то, мне непонятном и неинтересном, их было несколько, спрашивали по очереди, били тоже по очереди — били умело, причиняя невыносимые спазмы боли, но не оставляя следов, и уже спустя пару минут горячая волна боли превращалась лишь в холодную пустоту.

Спрашивали сначала о тех, кто меня послал, что я нес, что я узнал. Мне почти нечего было сказать, они не верили.

Когда я вдруг почувствовал, что есть во всем этом чудовищном океане страха кто-то третий, не я и не тот, кто меня спрашивал, это было словно озарение. От меня хотели не имя того, чьего имени я не знал, слишком сложную ловушку сочинили для меня, никому не нужного, ничего не знающего и не умеющего. Искали кого-то третьего. Он проник в охраняемый процессор, готовый к обороне, он перехитрил корпоративную охрану, поджидающую любого, кто посмеет попасть внутрь. И ушел.

Я не знал его имени, я не знал, как он выглядит, я не знал, существует ли он за пределами моего воспаленного воображения, но я чувствовал его суровую ухмылку, и я начал его придумывать.

В моих ответах начали скользить недомолвки, скрытность, попытки сторговаться, каждый раз ответ моих мучителей был все суровее. Я заметил что тот, главный, уже давно — час? сутки? — не появляется, но незримо присутствует на каждом допросе. И тогда я сломался.

— Кто он?

— Я не знаю его настоящего имени, при мне его назвали Вальдемаром.

— Может, Владимиром?

— Может. Я плохо помню, голова болит. Он должен был пойти вторым, но мне обещали, что и меня вытащат. Видите, не вытащили.

— Таких, как ты, всегда сдают. Как он выглядит, этот Владимир?

Передо мной словно встал образ. Человека в длиннополом пальто, словно из старого мультикомикса.

— Высокий, с мягкими чертами лица, лицо обычно словно чем-то озабочено, складка у губ.

Голос хриплый.

Легкий, едва заметный акцент.

И улыбка.

Откуда я это знал? Ниоткуда. И говорить правду я не собирался. Меня подставили заказчики, а не он. Мне ему не за что мстить.

Странно, но моих слов хватило. Меня еще немного поспрашивали, для виду, я поизображал испуганного подростка, которым и был, а потом меня оставили одного.

Для больного, истратившего последние силы существа камера полтора на полтора может показаться и крошечным ледяным колодцем, и огромным царством. Я не стал ни кидаться на стены, не испугался и вдруг наступившей каменной тишины.

Я просто растянулся на жесткой койке и заснул. Мне нужно было ждать, и звериное чутье приказало организму исполнять. Мне ничего не снилось.

Наутро — если это было утро, я окончательно потерял счет времени — меня разбудили двое охранников в черной униформе. Меня повели куда-то длинными коридорами без дверей и окон, а потом вдруг я остался один, за мной захлопнулась тяжелая сейфовая дверь, а вокруг было неожиданно много солнца. В мегаполисе вообще редко его видишь, с таким ярким светом у меня ассоциировались дни детства, когда я возился в оранжерее отца. От неожиданности я никак не мог проморгаться, вокруг звучал шум улицы, вдали грохотала тяжелая техника, сверху доносился свист монорельсовой подвески. Это все было так… неожиданно.

— Майкл, ну и как ты угодил в эту передрягу?

Голос Мартина был насмешлив, но заметно напряжен. Так вот кого я должен благодарить за избавление…

Только теперь я заметил его фигуру всего в паре шагов от себя. Глаза постепенно приходили в норму, солнечное тепло даже потихоньку начинало растапливать казематный холод, пропитавший меня насквозь.

— Ты не поверишь.

— Почему не сказал мне?

— Разве ты не стал бы меня отговаривать?

— Но ты же видишь сейчас, что я был бы прав.

— Да, но тогда я не знал, что так случится.

Я узнал это место — самый центр области мегаполиса, контролируемой «Эрикссоном». Всего в нескольких километрах отсюда был мой дом. Жалко, что мне не вернули мой ай-би, можно было бы позвонить маме…

— О матери не думал, значит.

Я отвернулся и пошел к ближайшему лифту на транспортный уровень — вынесло меня на поверхность корпоративного муравейника у самого основания города — иногда мы на земле не бывали месяцами, и подниматься отсюда было долго. Пусть Мартин разговаривает о чем хочет, я сам с собой разберусь.

— За чем хоть тебя посылали?

Поймав себя на странной мысли — а могу ли я ему доверять, — я все-таки ответил:

— Какие-то дурацкие логи.

— Как ты догадался, что тебя подставили?

— Догадываться не пришлось. Они сами мне дали понять, что им нужен не я.

Мартин как-то глубокомысленно хмыкнул, потом схватил меня за руку и заставил остановиться. Наклонившись, он глядел мне прямо в глаза и словно что-то хотел там прочитать.

— Странный ты парень, Майкл, всегда таким был. Будто ты не пацан малолетний, а нечто иное под личиной ребенка.

— Я не ребенок.

— Хорошо. Ты не ребенок. Тогда зачем ты туда полез…

Я не стал отвечать. А Мартин оглянулся по сторонам, до ближайших стен было метров сорок, людей не было. Он наклонился к самому моему уху и прошептал:

— Ты можешь вспомнить?

— Что?

— То, что тебе заказали вынести оттуда. Только тихо. Напиши мне вот здесь.

Он протянул мне обычный листок бумаги и ручку для письма. Откуда у него такая. Кому еще нужна вся эта чушь, что я там тщательно запоминал? Я послушно написал на листке печатными, корявыми с непривычки буквами:

«Корневые группы кода — 140, 156, 288, на трех экранах чаще всего — последний, а особенно — 288-2253-FFB8-1-235-18С. Запомнил в точности».

Мне показалось, или лицо Мартина на мгновение дрогнуло? Он свернул бумажку, поджег ее и растер в ладони пепел.

— Молодец. Пошли.

Больше по дороге мы не разговаривали. На дальнейшие расспросы у меня не было сил, а Мартин мне, видимо, ничего говорить не хотел. Ну и к черту, и так я ввязался невесть во что.

Расстались мы у моего подъезда. Мартин пожал на прощание руку и сказал «приходить, когда оклемаюсь». Я пообещал, что не задержусь. На том и разошлись.

Мама встретила меня странно — словно я и не исчезал никуда, пригласила за стол, хорошо накормила. Я думал, что у меня кусок в горло не будет лезть, однако поел с удовольствием, изредка поглядывая на мать. Что ей такое наговорил Мартин? Уж отодрать меня за уши у нее были все причины. Однако она улыбалась, предлагала добавки и вообще выглядела живее, чем обычно.

Я поел, поболтал с ней о каких-то пустяках, потом она всплеснула руками и принесла мне из другой комнаты ай-би, в точности как мой — «что же ты забываешь, а вдруг маме тебе что сказать нужно». Вот это «маме нужно» меня смутило, но сейчас мне было не до разговоров — после еды и с общего перепугу мне страшно захотелось спать. Я пробормотал что-то извинительное и выполз из-за стола.

Уже борясь со сном, я сумел выползти в сети и проверить через банковский инфодок состояние того самого анонимного счета. Мне уже казалось, что и денег там нет, и счета самого. Но сумма аванса была на месте. Вздохнув свободно, я собирался уже было отвалиться от терминала, отключая ай-би, но в последний момент задержался — сумма в кредитном окне мелькнула и удлинилась на одну цифру. Под выпиской транзакции стояло непонятное — «в связи с изменившимися обстоятельствами». Этими обстоятельствами, мне стало понятно, был Мартин. И, быть может, тот код-адрес, что я ему записал.

Отрубился я крепко, и когда, проснувшись, взглянул на время, уже было позднее утро. Почти сутки сна. И как раз нужно было вставать ко второй смене социалки.

Кое-как перекусив, я с удивлением ощупал себя, почти не замечая боли, которая меня мучила еще вчера. Все-таки тренировки Мартина не прошли даром. Пропускать занятия повода не было, так что я решил, что зря злить преподавателей не стоит. Попрощавшись с мамой, я выбежал из дома.

Все произошло в двух кварталах. Какой-то тип лет двадцати с чем-то задел меня плечом, так что я чуть не полетел на асфальт.

— Пацан, гляди, куда прешь!

И смех, такой дебильный. Ненавижу.

Обычно я не связывался с подобными, да и Мартин учил не показывать силу на людях. Но сейчас, после всего произошедшего за последние дни в меня словно бес вселился.

Первым, коротким и жестким ударом я разбил ему коленную чашечку. Когда этот кретин с глухим всхлипом начал заваливаться, я еще успел ему врезать коленом. Уже лежащего я долго и упорно бил ногами — с остервенением, которого давно за собой не замечал. Кровь и слюни заливали асфальт, моя жертва конвульсивно дергалась, я бил, не останавливаясь и особо не целясь.

Когда раздался далекий свисток полицейского, я тут же юркнул в ближайший подъезд.

Что стало с тем типом, не знаю. Но больше в своей жизни я не срывался так никогда. Безумные глаза того, чья вина была не так велика, служили мне уроком. Наказание должно быть равнозначным содеянному.

Уровень был техническим — кто в здравом уме будет соваться в эту мешанину коробов, силовых линий и импульсных антенн. Мир тут словно окончательно становился вертикальным — подымаясь на дыбы и теряя человекоподобность. Хищные гребни и жесткие острия царапали глаз, стены давили, нависая; даже ему, почти не знавшему жизни за пределами мегаполиса, здесь было неуютно.

Неба привычно не было — только серое марево да едва различимый отсюда мутный диск луны, из последних сил прорывающийся сквозь рваное покрывало смога. Под ногами тоже клубилась подсвеченная изнутри миллионами огней бесцветная бурая муть, растворенное море миллионов выдохов, пропущенное через экологические фильтры, но все равно полное людских страданий и несбывшихся надежд. Мир без неба и земли, мир, состоящий из одних стен — подчас невидимых, и границ — подчас физически ощутимых.

Над ним сияло царство Корпораций, секретных лабораторий, просторных офисов, сверхскоростных транспортных коридоров, видимой всем роскоши прикормленных башен Муниципалитета и реальной власти, которая была сокрыта за слепыми черными окнами.

А внизу… внизу жило искаженное отражение этой власти, мир жилых корпусов и заводских цехов, на сотни метров уходящих в землю.

Именно здесь, на грани света и тени, Улиссу становилось особенно не по себе. Слишком зыбкой была эта грань. Люди снизу забирались наверх, люди сверху исчезали в вонючих глубинах. Соратники скользили в мутных водоворотах этого человеческого моря, навсегда перестав быть его частью. И они знали четко, что нет мира здорового и богатого, нет мира больного и бедного, в этой самоорганизовавшейся клоаке по имени мегаполис все было больным и прогнившим, и с этим уже ничего нельзя было поделать.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.