Торговцы космосом (Операция 'Венера')

      Отдел рынков и Отдел промышленной антропологии изучали район Сан-Диего и воздействие на население рекламы Тильди, макетов и фильмов Отдела наглядной рекламы, вносили поправки, что-то добавляли, что-то сокращали. Я держал постоянную связь по прямому проводу с Хэмом Гаррисом, замещавшим Ренстеда в Сан-Диего.
      День обычно начинался с совещания: я произносил небольшую речь, задающую тон, затем выступали заведующие отделами, докладывали об успехах, вносили предложения, критиковали друг друга. К примеру, звонил из Сан-Диего Гаррис и просил Тильди заменить слова "безоблачная атмосфера" другими, с его точки зрения более подходящими, и требовал подобрать список синонимов. Или Тильди спрашивала у Колльера, не лучше ли сказать "топазовые пески", как бы намекая на то, что на Венере драгоценные камни валяются под ногами. Или Колльер, например, предлагал Отделу наглядной рекламы сделать небо на панораме "Венера До" багровым, а не просто красным, а я просил его не совать свой нос куда не следует, ибо все делалось в пределах допустимых поэтических вольностей.
      После совещания все расходились по своим местам. У меня, как всегда, работы было по горло: завязывать деловые знакомства, координировать действия всех отделов, проводить в жизнь собственные распоряжения и вообще руководить работой снизу доверху. Перед концом рабочего дня мы проводили еще одно совещание. На нем обычно обсуждались перспективные проблемы, например включение продукции "Старзелиус" в экономику Венеры или определение доходов будущих колонистов и учет их оптимальной покупательной способности через двадцать лет.
      А затем наступало лучшее время дня. Теперь мы с Кэти виделись постоянно. Правда, мы все еще жили под разными крышами, но я был полон радужных надежд: то она назначала мне свидание, то я ей. Одетые с иголочки, мы проводили вечера в барах и ресторанах, развлекаясь в свое удовольствие, и радовались, что мы молоды, красивы и умеем наслаждаться жизнью. О серьезных вещах мы не говорили. Кэти уклонялась от таких бесед, да и я к ним не стремился. Я считал, что время работает на меня. Однажды перед отъездом в очередное лекционное турне Джек О'Ши составил нам компанию, и этот вечер особенно запомнился мне: мы были молодой парой, достаточно богатой, чтобы иметь своим гостем самого знаменитого человека в мире. Да, жизнь казалась мне прекрасной.
      Прошла неделя напряженной и плодотворной работы над проектом "Венера", и я сказал Кэти, что мне не мешает обследовать дальние объекты строительную площадку в Аризоне и штаб по испытаниям рекламы в Сан-Диего.
      - Чудесно! - воскликнула она. - Можно мне поехать с тобой?
      Я просто обалдел от счастья, - значит, ждать осталось совсем недолго!
      Посещение строительной площадки было простой формальностью. Я держал там двух уполномоченных для связи с вооруженными силами, авиацией, лабораториями Телефонной компании Бэлл и Американским стальным трестом. Они, как заправские гиды, показали нам с Кэти ракету.
      - ...огромная стальная оболочка... кубатура среднего нью-йоркского небоскреба... замкнутый цикл обращения пищи, воды, воздуха... одна треть двигатели, другая - грузы, третья - жизненное пространство... героические пионеры... герметичность... автоматическая кухня... регулирование температуры и света... беспрецедентное в истории достижение техники... самоотверженные усилия нации... национальная безопасность...
      Странно, но самое сильное впечатление произвела на меня не ракета, а пустыня вокруг нее. На целую милю в окружности все было снесено: ни домов, ни теплиц на крышах, ни продовольственных складов, ни установок, улавливающих солнечные лучи. И все это во имя секретности или в целях защиты от радиации. Кругом расстилалась слепящая глаза пустыня, изрезанная сетью ирригационных труб. Пожалуй, во всей Америке не найдешь другого столь унылого места. Даже глазам больно глядеть на это огромное пустое пространство. Ведь долгие годы я охватывал взглядом "просторы" радиусом всего в несколько метров.
      - Как интересно! - воскликнула Кэти. - Можно пройти туда?
      - Весьма сожалею, доктор Нэвин, - ответил сопровождавший нас уполномоченный. - Это мертвая зона. Часовым дан приказ стрелять в любого, кто туда проникнет.
      - В таком случае отмените приказ, - распорядился я. - Доктор Нэвин и я хотим совершить прогулку.
      - Конечно, конечно, мистер Кортней, - забеспокоился чиновник. Постараюсь сделать все, что в моих силах, но на это потребуется время. Я должен получить разрешение службы контрразведки, морской разведки и Центрального разведывательного управления, а также Федерального бюро расследований. Комиссии по атомной энергии, Отдела безопасности, Отдела...
      Я взглянул на Кэти; она беспомощно пожала плечами.
      - Хватит, - остановил, я чиновника. - Пожалуй, действительно не стоит.
      Он с облегчением вздохнул.
      - Простите, мистер Кортней, но нам пришлось бы впервые испрашивать такое разрешение, а если не знаешь всех ходов и выходов, сами понимаете, как нелегко его получить.
      - Понимаю, - вполне искренне согласился я с ним. - Скажите, оправдали ли себя такие меры предосторожности?
      - Думаю, что да, мистер Кортней. По крайней мере до сих пор у нас не было ни единого случая саботажа или шпионажа со стороны иностранных держав или "консов". - Он самодовольно постучал костяшкой правой руки по обручальному кольцу из настоящего дуба, красовавшемуся на среднем пальце его левой руки. Я решил по приезде проверить его счета: чиновник с его жалованьем не имеет возможности покупать такие дорогие украшения.
      - А разве наши работы могут заинтересовать "консов"? - полюбопытствовал я.
      - Кто знает. Контрразведка, ЦРУ и Комиссия по атомной энергии считают, что могут, но морская разведка, ФБР и Отдел безопасности утверждают обратное. Не хотите ли познакомиться с комиссаром Макдональдом, начальником местной разведки? Большой специалист по "консам".
      - Хочешь познакомиться со специалистом по "консам", Кэти? - спросил я.
      - Если у нас есть время, - ответила Кэти.
      - Я распоряжусь, чтобы в случае чего задержали самолет, предупредительно предложил чиновник, стараясь хоть этим компенсировать неудачу с отменой приказа. Он провел нас по лабиринту узких проходов между бараками и складами к административному зданию, а затем, миновав семь контрольных постов, - в кабинет комиссара Макдональда.
      Макдональд был типичным офицером-служакой, при встрече с которым невольно испытываешь гордость за Америку, - спокойный, уверенный, преисполненный сознания долга. По его погонам и нашивкам я определил, что он служит в сыскном агентстве "Пинкертон" и отрабатывает по контракту свой третий пятилетний срок.
      Это был кадровый разведчик. Его руку украшало сосновое кольцо с выгравированным недреманным оком, лишенное всяких безвкусных украшений. Это был отличительный знак, свидетельство высшего класса.
      - Вас интересуют "консы"? - тихо спросил он. - Я к вашим услугам. Борьбе с ними я посвятил всю свою жизнь.
      - Личные мотивы, комиссар? - спросил я, надеясь услышать какую-нибудь романтическую историю.
      - Отнюдь нет. Просто профессиональный интерес. Я люблю слежку, погоню, преследования, но в наше время этого почти нет. Для того чтобы поймать "конса", достаточно простейшей ловушки. Вы, должно быть, уже знаете о взрыве бомбы в Топеке? Конечно, нехорошо, критиковать коллег, но, право, они могли бы догадаться, что все было подстроено "консами". Они используют любой предлог для демонстрации.
      - Но почему вы так думаете, комиссар? - спросила Кэти.
      Макдональд многозначительно улыбнулся.
      - Интуиция. Это трудно объяснить. "Консы", конечно, против гидравлической разработки недр. Но дело не в этом. Им достаточно любого предлога для того, чтоб выразить недовольство.
      - Почему же они против? - настаивала Кэти. - Ведь нам нужны и уголь, и руда?
      - Ну вот еще, - шутливо недовольным тоном ответил Макдональд. - Вы еще чего доброго захотите, чтобы я начал объяснять вам психологию "консов". Некоторых я допрашивал сутками, но ни разу не получал вразумительного ответа. Поймай я этого "конса" из Топеки, уверен, он бы охотно болтал, но все это было бы отъявленной чепухой. Например, он сказал бы, что при гидравлическом способе разработки разрушается верхний слой почвы. - Ну и что же? - Разве вы не понимаете? - Чего не понимаю? - Да ведь верхний слой почвы невозможно восстановить! - Ну и что же? - ответил бы я. Восстановят, если нужно. А кроме того, куда лучше выращивать овощи на искусственных почвах. Тогда он обязательно сказал бы, что на искусственных почвах не вырастить пастбищ для скота и все такое прочее. Разговоры с ними всегда заканчиваются так. Они утверждают, что мир летит в тартарары и люди должны наконец это понять, а я им отвечаю, что до сих пор все как-то обходилось, обойдется и дальше.
      Кэти недоверчиво рассмеялась, а он продолжал:
      - Все они болваны и ужасно упрямы. Но дисциплина у них железная, система ячеек. Если поймаешь одного, то зацепишь еще одного-двух, не больше. Связи между ячейками нет, а связь с верхушкой поддерживается через специальных людей. Мне кажется, я хорошо знаю "консов" и поэтому не боюсь саботажа или демонстраций на своем участке. Здесь у них ничего не выйдет.
      В самолете, откинувшись на спинки сидений, мы с Кэти смотрели, как на уровне наших глаз вдоль пассажирской кабины парадным строем проплывала реклама. Это была старая добрая реклама для детей, текст к которой я написал много лет назад, еще в пору моего ученичества. Легонько толкнув Кэти локтем, я сообщил ей об этом, пока реклама подмигивала нам под звуки детской песенки Виктора Герберта "В стране игрушек".
      Вдруг мелодия оборвалась, экран погас и холодный голос диктора объявил:
      "Самолет пролетает над сдвигом Сан-Андреас. Начинается зона землетрясений. Пассажиры ставятся в известность, что, согласно федеральным законам, пока самолет находится над зоной землетрясений, любые страховые полисы от несчастных случаев при землетрясениях не действительны".
      Потом опять парадным строем поплыла реклама.
      - Надо думать, - заметила вдруг Кэти, - где-нибудь здесь в самом конце совсем крошечными буквами набрано: "Страховые полисы от увечий, нанесенных яком, действительны везде, кроме Тибета".
      - Страховой полис на такой случай? Неужели он у тебя есть? - в недоумении спросил я.
      - Кто знает, где бедной девушке может повстречаться разъяренный як?
      - Ты, кажется, изволишь шутить? - заметил я обиженно, стараясь сохранить достоинство. - Через несколько минут посадка. Я хотел бы нагрянуть к Гаррису без предупреждения. Парень он неплохой, но Ренстед мог заразить его пораженческими настроениями. В нашей профессии это самое опасное заболевание.
      - Можно я поеду с тобой, Митч?
      Мы смотрели в окна, пока наш самолет медленно кружил над аэродромом Сан-Диего, дожидаясь сигнала на посадку. Кэти была в этих краях впервые, а я однажды уже приезжал сюда. Но в этом районе тебя всегда ждет что-нибудь новое. Дома здесь то и дело рушатся и воздвигаются новые. Да разве это дома! Они скорее похожи на шатры из пластмассы. Когда случается землетрясение, они шатаются, но стоят на месте, а если землетрясение такой силы, что не выдерживают даже эти конструкции, потери не так уж велики несколько потрескавшихся пластмассовых щитов да сборные детали, которые на худой конец всегда можно извлечь из-под обломков и снова пустить в дело.
      Развертывать капитальное строительство в Южной Калифорнии не имело никакого смысла. С тех пор как испытания водородных бомб в районе Сан-Андреас привели к сильным сдвигам почвы, возникла реальная опасность, что в один прекрасный день весь район преспокойно сползет в Тихий океан. Случиться это могло в любую минуту. Но, глянув вниз, мы убедились, что Сан-Диего все еще стоит на месте и, как всякие приезжие, понадеялись, что, пока мы здесь, ничего не произойдет. Говорят, что раньше землетрясения случались чуть ли не каждый день и вызывали панику среди населения, главным образом потому, что здания старой конструкции, разрушаясь, загромождали улицы грудами обломков. Но постепенно, как и следовало ожидать от местных уроженцев, они привыкли к землетрясениям и, пожалуй, теперь даже гордились ими. Ссылаясь на многочисленные статистические данные, они даже могли убедить вас, что в этих краях куда больше шансов погибнуть от удара молнии или упавшего метеорита, чем от землетрясения.
      Мы наняли быстроходный педальный лимузин с тремя водителями, и он мигом доставил нас в местное отделение фирмы "Фаулер Шокен". Я не очень доверял сотрудникам Отдела рынков. Чутье подсказывало мне, что у Хэма Гарриса наверняка есть свой человек на аэродроме, который не замедлит предупредить его о моем приезде. Гаррис, конечно, соответствующим образом подготовится, а в таких случаях, как известно, любая ревизия ничего не даст.
      Но поведение секретарши Гарриса немало удивило меня. Ни мое имя, ни мое лицо не были ей знакомы. Когда я назвал себя, она лениво ответила:
      - Пойду узнаю, сможет ли мистер Гаррис принять вас, мистер Коннели.
      - Мистер Кортней, а не Коннели, милая барышня, а к тому же я начальник вашего мистера Гарриса.
      А потом перед нашими глазами предстала картина такого безделья и нерадивости, что у меня от ужаса волосы встали дыбом.
      Сняв пиджак, Гаррис дулся в карты с двумя младшими клерками. Двое других юнцов с остекленевшим тупым взором сидели перед гипнотелевизором, находясь, несомненно, в состоянии полного транса. Еще один клерк, сидя у стола, рассеянно постукивал пальцем по клавишам счетной машины.
      - Гаррис! - рявкнул я громовым голосом. Все, кроме тех, кто сидел перед телевизором, вздрогнули, повернулись в мою сторону и застыли с открытыми ртами. Я подошел и выключил телевизор: теперь и эти двое тоже осоловело уставились на меня.
      - М-м-истер Кортней, - запинаясь, пробормотал Гаррис. - Мы вас не ждали...
      - Вижу, что не ждали. Можете продолжать, - заявил я клеркам, - а мы, Гаррис, пройдем в ваш кабинет.
      Кэти скромно последовала за нами.
      - Гаррис, - сказал я. - За хорошую работу многое можно простить. А вы посылали нам чертовски ценные для нашего проекта сведения. Но меня беспокоит, серьезно беспокоит то, что я здесь увидел. Надеюсь, все еще поправимо...
      В это время на столе Гарриса зазвонил телефон, и я снял трубку.
      - Хэм! - послышался взволнованный голос. - Он здесь, поторопись! Он взял лимузин.
      - Благодарю, - заметил я и положил трубку на рычаг. - Ваш "жучок" с аэродрома. - Гаррис побледнел. - А теперь покажите образцы рекламы, записи интервью, анализ общественного мнения, карточки учета, короче - всю работу, включая и вашу собственную. Покажите то, что вам хотелось бы скрыть от меня. Выкладывайте-ка все на стол.
      Он долго молчал, стоя передо мной, и наконец сказал:
      - У меня ничего нет.
      - Что же вы можете мне показать?
      - Общие сводки, - пробормотал он, - сводные отчеты.
      - Иначе говоря, фальшивки? Фиктивные сводки, которыми вы потчевали нас все время по телеграфу?
      Он кивнул головой. Вид у него был несчастный.
      - Как вы могли, Гаррис! - воскликнул я, - как - могли - вы так работать!!!
      Он стал сбивчиво оправдываться. Здесь не было злого умысла: это его первая ответственная должность. Допустим, он не справился, но он старался, чтобы нижние чины его не подвели, вникал в мельчайшие детали, а все сделать самому невозможно; подчиненные это поняли, обленились, и теперь их не призовешь к порядку. Однако от жалостливого тона он вскоре перешел к воинственно-наступательному. Да так ли уж он виноват? Ведь проект существует только на бумаге, не все ли равно, как его выполнять. Может, он весь полетит в мусорную корзинку. Не он первый, не он последний - так работают все, и ничего страшного в этом нет.
      - Хватит, - сказал я. - Вы не правы и сами должны бы это понять. Реклама - это искусство, но искусство, требующее строгого изучения средств, вкусов потребителя. Вы буквально выбили у нас почву из-под ног. Придется спасать то, что можно, и начинать все сначала.
      Но он не собирался сдаваться.
      - Напрасная трата времени, мистер Кортней, поверьте. Я работаю с мистером Ренстедом не первый год и знаю его мнение, а он не меньшая шишка, чем вы. Он уверен, что все это бумагомарание - чушь, которая влетит в копеечку и ничего не даст.
      Я знал Мэтта Ренстеда получше этого Гарриса, знал, что он, как и все мы, предан фирме.
      - Что? - возмутился я. - Вы можете это доказать? У вас компрометирующие письма, подслушанные телефонные разговоры?
      - Кажется, у меня что-то сохранилось, - пролепетал Гаррис и нырнул в стол. Он рылся в бумагах, вытаскивал куски магнитофонных лент, тут же прослушивал их, и на лице его все больше застывало выражение испуга и растерянности.
      - Ничего не могу найти, но я абсолютно уверен... - лепетал он в полном отчаянии.
      Конечно, он был уверен. В этом и состояло величайшее искусство нашей профессии - вбить человеку в голову любую идею, да так, чтобы он и сам того не заметил. Вот так Ренстеду и удалось разложить этого слабовольного типа, посеять в его душе неверие, а затем послать его сюда, чтобы он провалил мой проект.
      - Вы уволены, Гаррис, - сказал я. - Убирайтесь и никогда больше не попадайтесь мне на глаза. Не советую вам пытать счастья в рекламном деле.
      Я вышел в контору и объявил сотрудникам:
      - Вы уволены. Все. Поживей собирайтесь и проваливайте. Расчет получите по почте.
      Они остолбенели, а Кэти шепнула мне:
      - Неужели так надо, Митч?
      - Да, именно так, черт побери! Почему никто из них не сообщил о том, что здесь творится? Они все преспокойно бездельничали и прохлаждались. Я говорил тебе, - в нашем деле это самая страшная болезнь. Теперь ты сама убедилась.
      Мимо нас с обиженным и недоумевающим видом прошмыгнул к выходу Хэм Гаррис. Он был уверен, что мистер Ренстед вступится за него. В одной руке он держал плащ, в другой - разбухший портфель. И даже не взглянул на меня.
      Я вернулся в опустевший кабинет Гарриса и связался по телефону с Нью-Йорком.
      - Эстер? Говорит мистер Кортней. Я сейчас уволил весь штат конторы в Сан-Диего. Сообщите об этом в Отдел личного состава, пусть подготовят им расчет. А теперь соедините меня с мистером Ренстедом.
      Я ждал целую минуту, нетерпеливо барабаня пальцами по столу. Наконец в трубке снова послышался голос Эстер.
      - Простите, что заставила вас ждать, мистер Кортней. Секретарь мистера Ренстеда сообщила, что его нет в городе. Он уладил конфликт с Институтом гинекологии и решил отдохнуть несколько дней в Литтл-Америке.
      - Отдохнуть, черт побери! Срочно закажите мне билет на первую же ракету, отбывающую в Литтл-Америку. Я вылетаю в Нью-Йорк, а оттуда - на Южный полюс. Понятно?
      - Да, мистер Кортней.
      Я повесил трубку и только тогда заметил, каким пристальным и сочувствующим взглядом смотрит на меня Кэти.
      - Знаешь, Митч, - наконец сказала она, - пожалуй, я была к тебе несправедлива, когда упрекала за несносный характер. Теперь я понимаю, откуда он, если вся работа у тебя такая.
      - Ну, пожалуй, не вся, - ответил я. - Это один из самых злостных случаев саботажа, с которым мне приходилось сталкиваться. Но и других неприятностей хватает. Каждый норовит подложить тебе свинью. Надо спешить на аэродром, дорогая. Ты едешь со мною?
      Она помедлила, прежде чем ответить.
      - Ты не рассердишься, если я останусь и осмотрю город?
      - Конечно, нет. Надеюсь, ты найдешь здесь много интересного. А когда вернешься в Нью-Йорк, я уже буду там.
      Мы поцеловались на прощанье, и я выбежал из кабинета Гарриса.
      Контора к тому времени уже опустела. Я велел сторожу, как только уйдет Кэти, запереть помещение и никого не пускать до особого распоряжения.
      Выйдя на улицу, я поднял глаза и увидел Кэти: она махала мне рукой из окна этого неправдоподобного, зыбкого здания.
      6
      Когда в Нью-Йорке я сбежал по трапу, Эстер уже ждала меня.
      - Молодчина, - похвалил я ее. - Когда отлетает ракета на полюс?
      - Через двенадцать минут, с шестой полосы, мистер Кортней. Вот ваш билет. А это завтрак на всякий случай...
      - Прекрасно. - Я действительно не успел поесть. Мы направились к шестой полосе; жуя на ходу бутерброд с эрзац-сыром, я спросил:
      - Что нового в конторе?
      - Ваши увольнения в Сан-Диего наделали много шума. Отдел личного состава пожаловался мистеру Шокену, но он вас поддержал - так балла на четыре, не больше.
      Новость была не из приятных. Двенадцать баллов - это ураган, буря. Из кабинета Шокена доносились бы громовые раскаты: "Да как смеете вы, мелкая сошка, критиковать действия члена правления, облеченного правами?!. Чтоб я больше этого не слышал!.." и так далее. Четыре балла - это всего лишь крепчает ветерок, и мелким суденышкам лучше укрыться в гавани, ну, что-нибудь вроде: "Джентльмены, я уверен, что мистер Кортней имел все основания принять подобные меры. Занимаясь будничными делами, люди часто теряют чувство Большой перспективы..."
      Я спросил у Эстер:
      - Что, секретарша Ренстеда - просто одна из его сотрудниц или... - я хотел было сказать "наушница", но вовремя удержался: - ...э-э... его доверенное лицо?
      - Да, он ей очень доверяет, - уклончиво ответила Эстер.
      - А как она отнеслась к скандалу в Сан-Диего?
      - Мне передали - хохотала, как безумная.
      Больше я не стал расспрашивать. Выяснить как бы невзначай, что думает о тебе большое начальство, - это одно, но выспрашивать, что говорят рядовые сотрудницы, - все равно, что поощрять подчиненных к доносам. Хотя не скажу, чтобы у нас в конторе было мало охотниц до этого.
      - Я хочу тут же вылететь обратно, - сказал я Эстер. - Только выясню кое-что с Ренстедом.
      - Ваша жена не едет с вами?
      - Нет. Я собираюсь разорвать Ренстеда на куски, а она хирург и, чего доброго, еще вздумает сшить его.
      Эстер вежливо хихикнула.
      - Приятного путешествия, мистер Кортней, - сказала она. Мы подошли к шестой полосе.
      Но путешествие оказалось не из приятных. Летели Мы довольно низко на отвратительной маломестной туристской ракете. Призматические стекла иллюминаторов неизменно вызывают у меня приступы воздушной болезни. Когда поворачиваешь голову и смотришь в такое стекло, видишь все внизу, прямо по вертикали. Но, пожалуй, хуже всего оказалась реклама - творение фирмы "Таунтон и Кь". Глядишь в иллюминатор и только начинаешь внушать своему проклятому нутру, что все в порядке, а самому себе - что внизу под нами немало любопытного, как на стекла наплывает начальная и бесстыжая таунтоновская реклама, и в уши назойливо лезет идиотский мотив.
      Пролетая над долиной Амазонки; по интереснейшим местам, я с любопытством разглядывал "Третью электрическую" - величайшую в мире гидроэлектростанцию, как вдруг началось:
      Чудо-бюст, чудо-бюст,
      Чудо из чудес!
      Сопровождавшие эту пошлятину изображения были выдержаны в самом низкопробном духе. Я в который уже раз возблагодарил Господа бога за то, что не работаю у Таунтона.
      Примерно то же повторилось над Огненной Землей. Ракета описала большой круг, чтобы туристы могли посмотреть китобойные промыслы. Под нами было огромное водное пространство, огороженное плавучими бонами - туда свободно проникал планктон, но попавшие в западню киты уже не могли выбраться оттуда. Я с восхищением смотрел, как самка кита кормит детеныша - это напоминало заправку самолета в воздухе. Но тут иллюминаторы опять помутнели - пассажиров начали потчевать очередной порцией таунтоновской рекламы:
      Не мудрено, что он к тебе нейдет!
      Скорей купи наш дивный "Антипот"!
      Дальнейшее предназначалось непосредственно для органов обоняния. Это уже было свыше моих сил, и мне пришлось воспользоваться бумажным кульком, которым авиакомпания предусмотрительно снабжает пассажиров. А реклама чирикала дальше.
      Затем музыка и пение прекратились и последовал грубоватый, прозаический медицинский совет:
      "Не задерживайте естественное потовыделение. Это равносильно самоубийству. Врачи рекомендуют пользоваться дезодоратором, но ни в коем случае не астринджентом".
      Потом еще раз густо шибануло в нос. Но мне было уже все равно - и в голове, и в желудке у меня было пусто.
      Таунтоновские парни любят грубо приправлять свою рекламу медицинскими советами; можно подумать, будто они сами изобрели этот прием.
      Мой сосед, невзрачный потребитель в костюме фирмы "Юниверсал", не без удовольствия смотрел, как меня выворачивало наизнанку.
      - Что, многовато для тебя, приятель? - наконец спросил он снисходительно-покровительственным тоном человека, не подверженного воздушной болезни. Этот тон хорошо знаком и ненавистен всем, кто страдает ею.
      - Угу, - промычал я, чтобы отвязаться.
      - Да, от такой рекламы немудрено и захворать, - продолжал он, явно воодушевленный моим красноречивым ответом. Однако этого я уже не мог снести.
      - А, собственно, что вы имеете в виду? - спросил я его ледяным голосом.
      Он струхнул.
      - Я только хотел сказать, что запах, пожалуй, бил немного резковат, поспешно пролепетал он. - В этой, последней рекламе. А так я ничего не имею против рекламы, я только об одной... Я лояльный гражданин Америки, приятель...
      - То-то же, - сказал я и отвернулся.
      Но он перепугался не на шутку.
      - Я человек благонадежный, приятель. Вся семья проверена, учился в хорошей школе. Сам - по производственной части, у меня в Филадельфии мастерская по изготовлению штампов. Я соображаю - товар-то надо сбывать! Всякое там создание новых рынков сбыта, вертикальная интеграция экономики и прочее. Я вполне надежен... на меня можно положиться, приятель...
      - Ладно, - буркнул я. - Тогда не распускай язык.
      Он боязливо съежился в своем кресле. Я не испытывал ни малейшего удовольствия от того, что заткнул ему глотку, но дело тут в принципе. Пусть не болтает лишнего.
      Над Литтл-Америкой нас продержали в воздухе, пока приземлялись два туристских самолета. Один из них прилетел из Индии, и при взгляде на него я просто просиял от удовольствия. Весь он от носа до хвоста принадлежал "Индиастрии", экипаж его был обучен "Индиастрией" и служил только ей. Пассажиры денно и нощно, ежечасно и ежеминутно обогащали "Индиастрию", а она в свою очередь обогащала рекламное агентство "Фаулер Шокен".
      Наконец, тягач подтащил нас к гигантскому тороиду с двойными стенами из пластической массы. Это и была Литтл-Америка. Здесь размещался всего один контрольный пункт для регистрации пассажиров. Литтл-Америка - это долларовая ловушка для туристов со всего света. Военно-стратегического значения она не имеет. На полюсе есть несколько военных баз, но они невелики, находятся на значительном расстоянии друг от друга и упрятаны глубоко под лед. От небольшого ториевого реактора Литтл-Америка получает тепло и электроэнергию. Даже если бы какому-нибудь государству, отчаявшемуся получить собственные расщепляющиеся материалы, вздумалось захватить реактор, с военной точки зрения оно ничего бы не выиграло. Для получения тепловой энергии в помощь реактору использовались еще ветряные двигатели, которым в свою очередь каким-то непостижимым для меня образом помогали специальные "тепловые насосы".
      В контрольно-таможенном пункте я справился о Ренстеде. Чиновник заглянул в регистрационный журнал:
      - Он прибыл из Нью-Йорка, пробудет два дня. Его обслуживает туристическая компания "Томас Кук и сыновья". Разместился в III-C-2205.
      Чиновник достал план и показал мне, где находится кольцо III, третий этаж, пятый сектор, комната двадцать два.
      - Найти нетрудно. Если хотите, могу поместить вас в соседней комнате, предложил он.
      - Благодарю, только не сейчас.
      Пустив в ход локти, я протиснулся сквозь шумную многоязычную толпу туристов, и, найдя после недолгих поисков кольцо III-C-2205, позвонил у двери двадцать второй комнаты. Никто не ответил.
      Вдруг ко мне подскочил молодой человек приятной наружности.
      - Камертон, директор туристического бюро, - представился он. - Чем могу служить?
      - Мне срочно нужен мистер Ренстед. По очень важному делу.
      - Что вы, сюда приезжают, чтобы забыть о делах! Если подождете минутку, я взгляну в свой реестр.
      Я прошел за ним в его контору - она же спальня и ванная комната. Он полистал регистрационный журнал.
      - Восхождение на ледник Старзелиус. О-ля-ля! Он пошел туда один, ровно в семь ноль-ноль, в электрокомбинезоне, с радиопеленгатором, взяв полный рацион питания. Должен вернуться часов через пять или около этого. Вы уже получили комнату, мистер... э-э?..
      - Нет еще. Но я намерен сейчас же отправиться на ледник. Дело не терпит отлагательства.
      И это была сущая правда. Я чувствовал, что меня хватит удар от бешенства, если Ренстед сейчас же не попадется мне в руки.
      Суетливый директор турбюро принялся меня убеждать, что я многое потеряю, если не воспользуюсь его услугами. Он берется все устроить. В противном случае, сказал он, мне самому придется покупать или брать напрокат у разных посредников необходимое снаряжение, а оно при проверке может оказаться неисправным. Поди ищи тогда тех, кто тебе его всучил. Так и отпуск кончится. Я согласился, и мистер Камертон просиял. Он отвел мне вполне комфортабельную комнату в этом же секторе. Она была бы даже просторной, если бы не имела формы клина.
      Через пять минут мистер Камертон уже выдавал мне снаряжение.
      - Батарею прикрепите вот сюда. Это единственное, что может вас подвести. Если прекратится подача электроэнергии, примите таблетку снотворного и не беспокойтесь ни о чем. Мы разыщем вас еще до того, как мороз повредит ткани. Вот ботинки. Подключать их надо сюда, а рукавицы вот сюда. Комбинезон, капюшон, темные очки, радиопеленгатор. На контрольном пункте скажете: "Ледник Старзелиус" - и вам настроят пеленгатор на нужное направление. Два простых переключателя: "подъем", "спуск". При подъеме тональность сигналов повышается: "бип-би-ип, бип-би-ип!", при спуске понижается: "би-ип-бип, би-ип-бип!". Запомнить легко. Если нужно дать сигнал бедствия, дерните вот за эту красную рукоятку и переходите на передачу. Вертолет прибудет через пятнадцать минут. Расходы по поискам и спасению - за ваш счет, поэтому не советую дергать рукоятку только для того, чтобы поскорее вернуться на базу. Лучше отдохните, выпейте глоток Кофиеста и продолжайте путь. Маршрут отмечен на карте. Лыжи, гирокомпас, полный рацион питания... Вот, мистер Кортней, вы и снаряжены. Я провожу вас до контрольного пункта.