Походка пьяницы

      - Эй, погодите. Черт подери, парень, уровень красного слишком высокий.
      Оператор покрутил ручкой. На мониторе лицо Корната стало немного бледнее, приобретя зеленоватый оттенок.
      - Вот так лучше. Все в порядке, профессор?
      Корнат вытер пальцы тряпкой и надел на голову золотистый парик.
      - Все готово, - сказал он, поднимаясь в тот же миг, когда стрелки показали ровно десять.
      Из динамиков экрана, занимавшего переднюю часть студии, раздались звуки позывных, предваряющих студийную передачу. Корнат занял свое место, собрался, поклонился, улыбнулся и нажал на педаль суфлера.
      Класс был полон. Физически здесь присутствовало более сотни студентов. Корнат любил большие аудитории живых слушателей, во-первых, потому что он был традиционалистом, а во-вторых, потому что по их лицпм он мог сказать, хорошо или плохо воспринимают они материал. Этот класс был одним из его любимых. Студенты откликались на смену его настроений, с ними не надо было перенапрягаться. Они смеялись не слишком громко, когда Корнат отпускал приличествующие академические шутки. В группе никто никогда не кашлял или переговаривался друг с другом. Студенты этой группы никогда не отвлекали на себя внимания гораздо более широкой аудитории телезрителей.
      Корнат глядел глядел на своих слушателей, пока диктор заканчивал свое объявление для телезрителей. Он заметил чем-то озабоченного и нахмуренного Эгерда, шепчущегося с девушкой из факультетской столовой. Как же ее зовут? Лосиль. Везет же парню, еще успел подумать Корнат, прежде чем все его мысли заняла Теорема Биномов.
      - Доброе утро, - сказал он. - Давайте сразу же перейдем к делу. Сегодня мы проследим связь между "треугольником Паскаля" и Теоремой Биномов. - Последние его слова были подчеркнуты органным аккордом. Позади него, на мониторе, появились золотистые яркие символы "p + q". - Полагаю, что все вы помните, о чем говорится в Теореме Биномов, конечно же, если приготовили домашние задания.
      Легкий смешок, то что надо для восприятия.
      - Если мы начнем перемножать сумму "p + q" саму на себя, то, естественно, получим ее квадрат, куб, четвертую степень и так далее.
      Позади него, на экране, невидимая рука начала перемножать ярко-золотые суммы "p + q".
      - Р плюс q в квадрате равняется: р-квадрат плюс два pq плюс q в квадрате. Р плюс q в кубе...
      Невидимая рука написала на экране: p 3 + 3p 2q + 3 pq 2 + q 3.
      - Все это довольно просто, не так ли? - Корнат прервал объяснения, затем с невозмутимым видом продолжил: - Отлично, но, по сообщениям Стики Дика пятнадцать процентов из вас успешно завалили последние тесты. Хихикание, перебиваемое более громкими возгласами с последних рядов. Нет, все-таки это чудный класс.
      Буквы и цифры исчезли с экрана, а вместо них появился смешной румянолицый мультипликационный каменщик и начал выкладывать пирамиду из кирпичей:
      ______
      ___!_____!___
      ___!_____!______!___
      ____!_____!______!______!_____
      ___!______!_____!______!_______!____
      ____!______!_____!______!______!_______!____
      !______!______!_____!______!_______!_______!
      - А теперь на минуточку забудем о Теореме - для кое-кого из вас это не потребует особого труда. (Новые смешки, когда он сказал это.) Рассмотрим Треугольник Паскаля. Мы построим его как стенку из кирпичей, только... Остановись-ка, дружок. - Мультипликационный каменщик прервал работу и удивленно поглядел на собравшихся в аудитории. - ...Только начнем выкладывать ее не с низа. Мы строим ее сверху вниз. - Обескураженный мультипликационный трудяга скорчил потешную мину. Пожав плечами, он стер старую стенку движением своего мастерка, положил кирпич в пространстве и начал подстраивать треугольник под ним.
      - Но нам не надо выстраивать его из кирпичей, - прибавил Корнат. - Мы строим его из чисел.
      Каменщик выпрямился, пинком вытолкнул кирпичную стенку с экрана и последовал за ней, остановившись у самой рамки, чтобы показать Корнату язык. На мониторе началась демонстрация фильма с живыми актерами, кувыркающихся вдоль рядов сидений на университетском футбольном стадионе. У каждого участника была плакетка с номером. В конце концов они расположились в виде треугольника:
      1 1
      1 2 1
      1 3 3 1
      1 4 6 4 1
      1 5 10 10 5 1
      С огромнейшим удовольствием Корнат начал объяснять, что Треугольник Паскаля в подобном виде был записан несколько веков назад.
      - Вы замечаете, - сказал он, что каждое число в треугольнике, это сумма двух близьлежащих к нему чисел в верхнем ряду. Так что Треугольник Паскаля - это нечто большее, чем просто остроумный расклад. Он представляет... - Теперь все слушатели были у него в руках. Их лица выражали увлеченность. Нет, класс вел себя великолепно.
      Корнат взял указку черного дерева, что лежала на его столе вместе с другими церемониальными принадлежностями преподавателя: ножницами для бумаги, карандашами, скреперами для бумаг - все для возможной необходимой демонстрации - и с помощью разнообразнейших доступных человеку аудиовизуальных средств начал объяснять трем миллионам зрителей связь между Треугольником Паскаля и биноминальной дистрибуцией.
      Каждая черточка на лице у Корната, каждое слово, каждый жест танцовщиков или оживленных цифр, что показывались на мониторе за спиной преподавателя, улавливались иконоскопами телекамер, превращались в высокочастотный сигнал и высылались в эфир.
      У Корната было чуть больше сотни живых слушателей - самые сливки, избранные из избранных, те, кто представляли обучающихся в Университете лич^ но. Но полностью количество его студентов превышало три миллиона. На передающей станции в Порт Монмут старший сменный инженер по имени Сэм Генсель напряженно следил, как полоска ряби перекрыла изображение пяти девушек в четвертом ряду Треугольника Паскаля, которых впоследствии электроника превратила в символы:
      p 4 + 4p 3q + 6p 2q 2 + 4pq 3 + q 4
      Его совершенно не взволновал изумительный факт, что воэффициенты пяти выражений в многочлене (p + q) 4 были 1,4.6,4 и 1 - то есть, те самые, что и числа в четвертом ряду Треугольника. Гораздо больше его беспокоило, что изображение было слегка расплывчатым. Он подкрутил регулятор, нахмурился, повернул ручку регулятора обратно, затем переключился на альтернативную цепь и ввел в работу криспер - очиститель изображения. В тот же самый момент вышла из строя генераторная лампа. Инженер поднял телефонную трубку и вызвал ремонтную бригаду.
      Очищенный сигнал был выслан на хитроумный телетрансляционный спутник, а с него отразился на весь мир.
      В прибрежном поселке Сэнди Хук парень по имени Роджер Хоскинс, весь провонявшийся рыбой, приостановился у дверей комнаты, чтобы поглядеть на экран. Математика его не интересовала, но он всегда верил, что сможет увидать в телеаудитории свою сестру. Его мать всегда была ему благодарна, когда Роджер мог сказать, что хоть на миг, но он смог увидать ее удачливую, многообещающую дочку.
      В детских яслях, где-то в нижнем Манхеттене три ползуна, только-только начинающих ходить, жевали волокнистые крекеры и тупо пялились на экран. Их вечно занятая воспитательница как-то открыла, что перемещающиеся по экрану цветные пятна успокаивают ее подопечных.
      На двадцать пятом этаже доходного дома на Стэйтен Айленд водитель монорельсового трамвая по имени Френк Морган сидел перед своим телевизором, в то время как Корнат рассматривал тезисы Паскаля. Морган не очень-то понимал в этих вещах. Он только что пришел с ночной смены, и ему хотелось спать.
      Таких зрителей было очень много: совершенно случайных и не интересующихся тем, что происходило на экране. Но были тысячи, бесчисленные сотни тысяч тех, кто увлеченно следил за лекцией.
      Ведь образование теперь и в самом деле было чем-то бесценным.
      Тридцать тысяч студентов Университета были счастливчиками. Они прошли через тестирование, которое с каждым годом становилось все сложнее и сложнее. Из всех тысяч, что обитали за университетскими стенами, с этими тестами не справился никто; это не было вопросом исключительно интеллекта еобходимо было к тому же иметь таланты, которые смогли бы сделать университетское образование плодотворным по понятиям общества. Плодотворным для мира, в котором была работа. Для мира, что был слишком огромным для безделья. Земля, которая раньше кормила три миллиарда человек, теперь давала пропитание двенадцати миллиардам.
      Если вам так угодно, телевизионные лекции Корната могли дать возможность сдать тесты и пробиться выше. Этим-то и занимался Стики Дик: электронным путем он сортировал бумаги, выводил средний балл и раздавал дипломы с отличием тем студентам, которых их профессора никогда даже в глаза не видели. Только вот все эти отметки ни к чему не приводили. но для тех, кто попался в западню ужасающего производства или в лапы еще более ужасных социальных работников, важной оставалась надежда. Например, был такой молодой человек по имени Макс Стэк, который постоянно уделял хоть немного времени теории нормализированных окружностей. Но этого было недостаточно. Стики Дик решил, что юноша еще не достоин карьеры математика. Посему Стэк совершенно без души занимался писанием секс-книжек, поскольку аналитики Стики Дика посчитали, что в этой области общественной деятельности юноша проявит себя наиболее изобретательно и продуктивно. И таких Максов Стэков были тысячи.
      Еще был некий Чарлз Бинхэм. Он работал подсобником на реакторе электростанции на 14 Улице. Математика могла ему помочь через какое-то время статьт инженером-наблюдателем. Но могла и не помочь: кандидатов на эту должность было более чем предостаточно. Таких вот Чарлзов Бинхэмов имелось около пятисот тысяч.
      Сью-Энн Флуд была дочкой фермера. Ее отец водил вертолет, скользя над распаханным полем, занимаясь севом, опрыскиванием, удобрением. Ему было известно, что время, которое дочь потратит на учебу на курсах, вовсе не поможет ей получить доступ в Университет. Сью-Энн и сама знала это: Стики Дик оценивал лишь таланты и возможности, а не знания. Но ей было всего лишь четырнадцать лет, и она надеялась. И подростков, подобных Сью-Энн, было более двух миллионов, им было известно, что любой из них может быть обманутым в своих надеждах.
      Вот эти миллионы и были невидимыми зрителями, следящими за плоским изображением Профессора Корната на телеэкранах. Имелись, правда, и другие. Один из них находился в Боготе, другой - в Буэнос Айресе. Один из таких типов в Саскатчеване сказал: "Сегодня утром ты свалял дурака", а следующий, пролетая высоко над Скалистыми Горами, заметил: " А почему бы нам сейчас не попробовать с ним?" Третий же, обложенный невероятно мягкими подушками, находящийся не более чем в четверти мили от Корната, глядя на экран, заметил: "Стоит попробовать. Этот сукин сын меня уже достал".
      Даже способному человеку было нелегко объяснить связь между Треугольником Паскаля и Бинальной Дистрибуцией, но Корнату это удалось. Весьма помогали коротенькие мнемонические попевки Мастера Карла, но гораздо больше помогли шуточки, которые включал в них сам Корнат. Впрочем, это было и его дело, его жизнь. Когда он вел за собой аудиторию, то снова и снова ощущал то чудо, которое присутствовало в том классе, с которым он сейчас находился. Он даже шум аудитории слышал с трудом, таже тогда, когда опустил указку, чтобы подкрепить свои объяснения жестом, зпатем, опять же, ничего не видя, поднял ее кончик вверх. Преподавание математики было для него чем-то вроде самогипноза, полнейшим включением в действие, это случилось с ним уже в самый первый день, когда он вступил на кафедру. Стики Дик тоже отметил это, вот почему Корнат в тридцать лет стал профессором. Чудо заключалось еще и в том, что такие удивительнейшие вещи как цифры всегда были для Корната на первом месте. Это чудо могло соперничать лишь с еще большим чудом - как числа отражают деятельность всего человечества.
      Аудитория шумела и перешептывалась.
      Корната неприятно потрясло, что студенты шепчутся больше обычного.
      Он поглядел вверх, совершенно ничего не понимая. Вдруг у него зачесался кадык. Корнат почесал его кончиком указки, думая при этом о предстоящей сегодня лекции. Вспомогательные видеоматериалы на экране уже подходили к концу, и теперь нужно было вовремя вступить. Он продолжил объяснения; при этом и чешущийся кадык, и перешептывания стерлись из его сознания.
      И тут он запнулся.
      Что-то было не в порядке. Слушатели зашумели еще сильнее. Студенты из первых рядов уставились на Корната, затаив дыхание. Такого возбуждения среди них никогда не отмечалось. А тут еще, к несчастью, опять зачесался кадык. Корнат потер это место, но успокоения не было. Тогда он подобрался к нему указкой.
      - Не надо!..
      "Странно, - думал Корнат, глядя на стол, - еще одну указку положили..."
      Внезапно шею прошила боль.
      - Мастер Корнат, остановитесь! - закричал кто-то... какая-то девушка... Голос он различил с большим трудом, голос Лосиль, когда девушка схватилась на ноги, а вместе с нею половина аудитории. Горло будто огнем палило. По шее текло что-то ткплое - кровь! Его кровь. Корнат уставился на вещь, которую держал в руке. Это была вовсе не указка, а нож для разрезания писем, стальной и острый. Сконфуженный и перепуганный, Корнат перевел взгляд на монитор. На нем было только его лицо; шею наискось перечеркивал алый разрез!
      Три миллиона зрителей затаили дух. Половина студентов из присутствующих в аудитории мчалась к Корнату - Эгерд и девушка впереди всех.
      - Только спокойно, сэр. Дайте мне... - Это был Эгерд с бумажным носовым платком, который он тут же прижал к ране. - Все будет хорошо, сэр. Это всего лишь... Боже, еще немножечко и...
      Немножечко...
      Корнат всего лишь перерезал яремную вену: перед аудиторией, перед всем наблюдающим за его лекцией миром. Убийца, таящийся под его черепной коробкой, ударил сильно и точно, впервые осмелившись выступить при свете дня.
      Глава четвертая
      Теперь Корнат и вправду был меченым. Его шея была забинтована белой стерильной повязкой, но медик, улыбаясь, уверял, что когда ее снимут, останется лишь тоненький шрам. Он настаивал, чтобы Корнат задержался в больнице для полного медико-психологического обследования. Тот отказался. На это он сказал: "Вы что, предпочитаете умереть?" На это Корнат возразил, что умирать вовсе не собирается. "Как вы можете быть настолько уверены?"спросили медики, но задираться никто не собирался, и Корнат пробил себе дорогу на свободу. Он был чертовски зол на медиков, которые так вели себя с ним; злился на самого себя: потому что вел себя дурак-дураком; на Эгерда за его верность, и потому что тот остановил кровотечение; на Лосиль, которая наблюдала все это... его страдания, продемонстрированные на весь свет.
      Корнат возвращался в МатБашню будто зашоренная тягловая лошадь, не рассматриваясь по сторонам и зная, что может увидеть. Глаза. Глаза любого человека из кэмпуса, что глядит на него и перешептывается с другим относительно него. В дейстительности же он увидел только одного студента, который был совершенно погружен в свои мысли (парень только слегка глянул на профессора, но даже один только этот взгляд превратил его собственное лицо в каменную маску), и целых полчаса они крутились на месте, отворачиваясь друг от друга. Врачи рекомендовали Корнату, чтобы он обязательно отдохнул. Запыхавшись от быстрой ходьбы, с гудящими ногами, он вернулся в свою комнату, чтобы так и поступить.
      Весь день, до самого вечера он валялся в кровати, размышляя. Время тянулось очень медленно. Корнат смотрел в потолок, но в голову ничего не приходило. Слишком уж все раздражало, чтобы давать еще и какие-то плоды.
      Что бы там не рекомендовали медики, но без четверти пять он одел свежую сорочку, чтобы принять участие в факультетском чаепитии.
      Сегодня оно было чем-то вроде неофициальных проводов Университетской Полевой Экспедиции. Присутствие было обязательным, тем более для тех, кто как м Корнат были обязаны принять в ней участие; но Корнат пошел на чаепитие не потому. Он еще надеялся, что здесь представится последняя возможность в эту самую Экспедицию не поехать.
      В высоком и обширном зале присутствовало человек триста. Было заметно, что Университет расширяет свои владения; это было традицией, равно как и заметки карандашом на полях библиотечных книг. Каждый из принимающих участие в чаепитии мимолетно глянул на Корната, когда тот зашел в зал; потом уже глядели по-иному: кто-то со скрытой усмешкой, некоторые с симпатией. Гораздо хуже было, если глядели с деланым безразличием, чтобы потом понимающе переглянуться с соседом. "Ну и черт с ними", - горько подумал Корнат. - Они думают, что до меня еще никто из профессоров не пробовал покончить с собой". Он уже услыхал слова, передаваемые шепотом:
      - И это уже в седьмой раз. А васе потому, что он уже отчаялся стать начальником отделения, ведь старый Карл и не собирается уходить.
      - Эсмеральда, не суй свой нос не в свои дела!
      С пылающим от стыда лицом Корнат пробирался по залу. Для него он был будто наежившееся гвоздями факирское ложе, каждый шаг давался с трудом. Но за столами шептались не только о нем; некоторые подслушанные им фрагменты разговоров к несчастному профессору вовсе и не относились:
      - ...собирается заставить нас работать с треватроном сорокалетней давности. А вы знаете, что имеется у Китая? Целых шесть новеньких, буквально с иголочки. Все индуктивности там из серебряного провода!
      - Все это так, но ведь их целых два миллиарда. На каждого мы спокойно можем положить...
      Корнат стоял среди пьющей, едящей, болтающей и разделившейся на группы массы людей и высматривал Мастера Карла. Потом он встретил его взгляд. Начальник отделения был занят странно-выглядящей и весьма древней личностью - Сен Сиром, Президентом Университета. Корнат был поражен. Сен Сир был глубоким старцем, и его присутствие здесь обеспокоило молодого профессора; Сен Сира редко можно было увидеть на факультетских чаепитиях. Да - это было странно; но, возможно, теперь можно будет чуть полегче вычеркнуться из списка.
      Корнат пробивал себе дорогу к ним, оставив позади себя уже подвыпивших гуманитариев, нашептывающих непристойности терпеливо выслушивающим их студенткам-официанткам, и продолжил свой путь среди анатомов из Мед Школы.
      - Вы заметили, какие приличные трупы получили мы недавно. Совершенно не такие, как после последней перестрелки. Понятное дело, для гериатров они не так хороши, но для них имеется выборочная эутаназия 1.
      - Ты только погляди, что ты делаешь с этим несчастным мартини.
      Корнат медленно продвигался к Мастеру Карлу и Президенту Сен Сиру. Чем ближе он подходил к ним, тем легче было идти. В этом конце помещения робких людей было побольше. Здесь уже имелась своя центральная фигура, привлекающая взгляды всех присутствующих. Но гости не толпились вокруг него, такой уж это был человек.
      Сен Сир был вот каким человеком: самым уродливым.
      Понятное дело, в зале присутствовали не одни только красавцы: старики, толстяки или наоборот, одна кожа да кости. Но Сен Сир был нечто особенное. Его лицо было артефактом уродства. Старые глубокие шрамы покрывали его лицо сеткой, которая напоминала веревочные сетки, куда ложат сыр для созревания. Результат хирургических операций? Об этом никто не знал. Эти шрамы были у него всегда. А кожа на лице была сине-зеленого оттенка.
      Здесь же присутствовали Мастер Гринлиз (физхимия) и Мастер Валь (антропология). Валь стоял здесь только лишь потому, что был пьян в стельку и ему было совершенно безразлично, с кем стоять и разговаривать. Гринлиз же оставался, потому что Карл держал егопод руку и не отпускал.
      Сен Сир четырежды, будто маятник, кивнул Корнату.
      - Хоро-шая пого-да, - сказал он, растягивая слова, как будто говорил механизм.
      - Вы правы, сэр. Прошу прощения, Карл...
      Сен Сир поднял руку, что до сих пор болталась вдоль тела и с трудом вложил ее в руку Корната - таким было его рукопожатие. Затем он раскрыл свои покрытые рубцами губы и извлек из себя серию беззвучных выдохов - так он смеялся.
      - Для Масте-ра Ва-ля не бу-дет хоро-шей пого-ды, - произнес он. И опять создалось впечатление, будто звучала говорящая машина. Так он шутил.
      Корнат ответил ему застывшей, восковой улыбкой и коротким, таким же застывшим смешком. Происходящее означало, что Валь тоже назначен в Полевую Экспедицию. Корнату это совершенно не казалось смешным, в то время как у него самого в голове творилось черт знает что.
      - Карл, - повторил он. - Прошу меня извинить. _________________________ 1. - Эутаназия - безболезненное умерщвление безнадежного больного или пожилого человека (прим. перевод.)
      Но Карл был занят совершенно другим и не слушал его. Он пристал к Гринлизу, пытаясь выудить у него информацию по молекулярной структуре Бог-знает-чего. Но и отойти было невозможно, потому что Сен Сир продолжал держать его руку.
      Корнат что-то проворчал про себя и ждал. Валь, льстиво подхихикивая, излагал какой-то запутанный факультетский анекдот, к которому Сен Сир прислушивался по-судейски бесстрастно. Корнат заставил себя не слушать эти глупости, а вместо этого размышлял о Сен Сире. Вроде бы ясно, старый индюк со своими странностями. Его чудаковатость можно было бы объяснить, скажем, больным сердцем. Этим же можно было объяснить и синеву кожи. Но чтомогло послужить причиной того, что он почти не владел конечностями?
      Ну, ладно, а как насчет остального? Каменное лицо истукана? Безжизненный голос, расставляющий ударения в словах как угодно и твердо произносящий окончания. Речь Сен Сира заставляла вспомнить андроидов. Или же, манеру общения глухого человека.
      Только, опять же, зачем ему выдавать себя за глухого?
      Тем более, если ты хозяин Университета, в котором имеется больница, а в ней восемьсот человек персонала?
      Валь наконец-то заметил присутствие Корната и сильно хлопнул его по плечу. Подумав, Корнат решил, что это от чистого сердца.
      - Что, парень, в следующий раз ты устроишь самоубийство путём, а? - Он икнул. - Только не подумайте, что я вас обвиняю. Знаете, Президент, вы не правы, когда тащите его с нами на Таити. Таити ему не нравится. Соблюдая полнейшее самообладание, Корнат сказал:
      - Полевая Экспедиция отправляется вовсе не на Таити.
      Валь пожал плечами.
      - С точки зрения антропологии, что один прибацанный остров, что другой - одинаково.
      Ха, он даже решил посмеяться над своей специальностью. Корнат был потрясен.
      Сен Сир же, то ли не заметил этого, то ли и не думал об этом. Он вытряхнул свою руку из рукм Корната и положил ее на руки Валя, скрещенные на груди. В другой его руке был наполненный до краев стакан виски со льдом, который, Корнат сам видел, всегда оставался полным. Сен Сир не пил и не курил (даже табак); Корнат никогда не видел, чтобы Президент хотя бы дважды поглядел на красивую девушку.
      - Послу-шай-те, - своим механическим голосом проскрипел Сен Сир, повернув Валя лицом к Карлу и химику. - Это инте-рес-но.
      Сам Карл совершенно забыл о Президенте, о Корнате, обо всем, кроме того, что сидящий рядом физхимик знает нечто, о чем хотел знать и он сам. Информация находилась здесь, рядом, и он отправился ее добывать.
      - Похоже, что я еще не все понял. Мне хотелось бы знать, Гринлиз, каким образом я могу визуализировать точную структуру молекулы. Вы следите за моими словами? Ну, например, какого она цвета?
      Химик беспомощно поглядел на Сен Сира, но тот задумался о чем-то своем.
      - Видите ли... Ну... Здесь не может быть и речи о каком-либо цвете. Для этого световые волны слишком длинны.
      - Ага, я понял! - увлеченно воскликнул Карл. - Ну хорошо, а как насчет формы? Я видел эти ваши игрушечные конструкции, что дунешь - и разлетятся. Атомы - маленькие шарики, соединенные пластиковыми палочками. Догадываюсь, что это соединительные силы. Они хоть в чем-то похожи на настоящие?
      - Не совсем. Межатомные силы - вещь реальная, но мы их видеть не можем. Хотя, может это и возможно (Гринлиз, как и большинство присутствующих, выпил уже несколько больше, чем следовало бы; но у него не было настроения пробовать объяснять межатомные силы наглядными терминами профессорам. Ведь, какими бы они там не были гениями в Теории Чисел, в физхимии оставались совершеннейшими дубами), если мы вначале сможем увидать сами атомы. Одно не менее невозможно, чем другое. Только силы эти совершенно не похожи на палочки, равно как гравитационные силы, удерживающие Луну возле Земли совершенно не похожи на канат... Так... Что вы знаете о том, что я называю словом "валентность"? Ничего? Ну, хорошо, надеюсь, вы достаточно знакомы с атомной теорией, чтобы знать, какую роль играет число электронов на... Нет, подойдем к этому с другой стороны. - Он прервал свое объяснение. По нему было заметно, что достали его серьезно, и сам он считал, что с ним поступают несправедливо - как чернокожий охотник, имеющий под рукой ружье "Экспресс 0,400" не может расправиться с тучами голодных, озверевших москитов. Гринлиз повел речь о строении атома, вспоминая Бора и даже Демокрита. - Знаете что, - сказал он наконец, - мы можем закончить этот разговор завтра, если вам будет удобно. У меня есть несколько фотографий, снятых под электронным микроскопом.
      - О, большое вам спасибо1 - с энтузиазмом воскликнул Карл. - Завтра... Но ведь завтра я буду отсутствовать, участвуя в этой муре... - тут он улыбнулся Сен Сиру. - Завтра я отъезжаю с Полевой Экспедицией. Но, знаете, Гринлиз, как только я вернусь... - Он с большой теплотой пожал руку химику, после чего тот поторопился исчезнуть.
      - Об этом я и хочу поговорить с вами, - прошипел Корнат.
      Карл глянул на него с удивлением, но, в то же время и с удовлетворением.
      - А я и не знал, что вас интересуют мои маленькие эксперименты, Кор-нат. Вы знаете, это было так увлекательно. Я всегда думал о иолекулах, скажем, нитрата серебра, что они черные или серебристые. Возможно, из-за этого вся моя работа и пошла наперекос. Гринлиз говорит...
      - Нет, я не об этом. Я имею в виду Полевую Экспедицию. Я не могу ехать.
      Стоящий в ярде от них наблюдатель мог бы подумать, что все внимание Сен Сира приковано к Валю; после нескольких же минут он совершенно утратил интерес к беседе между Карлом и Гринлизом. Но сейчас голова старца повернулась будто зеркало параболической антенны. Водянисто-голубые глаза радарами прощупывали Корната. Медленно действующий метроном протикал:
      - Вы обяза-ны ехать, Кор-нат.
      - Обязан ехать? Конечно же, обязан! Господи, Корнат, да что это вы? Не беспокойтесь, Президент. Он обязательно поедет.
      - Но ведь у меня работа по Вольгрену...
      - А еще само-убийст-ва.
      Мышцы его лица попытались приподнять краешек синих губ, показывая, что это была шутка.
      Но Корнат шутку не воспринял.
      - Сэр, я не намерен...
      - Сегод-ня утром вы тоже не намере-ва-лись.
      - Успокойтесь, Корнат, - вмешался Мастер Карл. - Президент, все это потому, что он переволновался. У меня имеются полнейшие сведения об этом, и, надеюсь, все это было только случайностью. Так, скорее всего это и было случайностью. Просто по ошибке он взял нож для разрезания бумаг.
      - Но... - сказал Корнат.
      - В лю-бом слу-чае, он дол-жен ехать.
      - Ну естественно, господин Президент! Вы все поняли, не так ли, Корнат?
      - Но...
      - Будь-те доб-ры выле-теть первым же самоле-том. Я хочу, чтобы вы уже находи-лись там, когда я приле-чу.
      - Прекрасно, значит договорились.
      - Но... - только и промолвил Корнат. Правда, ему так и не удалось что-либо добавить к этому выражению. Сквозь толпу факультетских пробились мужчина и женщина. Нервное, напряженное поведение сразу же выдавало Городских. У женщины в руках был фоторекордер; мужчина был репортером одной из инфосетей.
      - Президент Сен Сир? Ну да, конечно. Спасибо за приглашение. Понятное дело, когда вы вернетесь, мы будем здесь всей бригадой, но меня интересует, нельзя ли несколько снимков сделать уже сейчас. Насколько я понял, вы обнаружили семь аборигенов. Семь? Понял. Там целое племя, но вы привезете только семерых. А кто возглавляет экспедицию? Ах, ну конечно! Милли, ты уверена, что снимаешь Президента Сен Сира?
      Палец репортера был на кнопке включения его голосорекордера, в котором уже был записан факт того, что девять человек с факультета собрались привезти семерых туземцев; что экспедиция отправится на двух самолетах в девять часов вечера, а на место прибудет на следующий день, рано утром по местному времени, и что успех антропологических исследований, конечно же, будет соответствовать расчетам.
      Корнат отвел Мастера Карла в сторону.
      - Я не хочу ехать! М вообще, черт подери, разве это хоть как-то связано с математикой?
      - Корнат, ну пожалуйста. Вы же слышали Президента. Да, это не имеет ничего общего с математикой, у вас всего лишь чисто церемониальная функция плюс прекрасная отметка в послужном списке. Теперь вы уже не можете отказаться. Вы могли уже заметить, что кое-какие слухи о... гмм... происшествии с вами дошли до него. Не надо вызывать трения.
      - А как же с Волгреном? Как насчет моего... э-э... случая? Даже находясь здесь я чуть было не убил себя, и вот какой шум поднялся. Что я буду делать без Эгерда?
      - С вами буду я.
      - Нет, Карл!
      - Вы поедете, - очень четко сказал Карл. Его глаза блистали сапфирами.
      Какое-то время Корнат смотрел в эти глаза, потом сдался. Когда в голосе Карла появлялся подобный тон, а на лице подобное выражение, это означало, что никакие аргументы больше не подействуют. Как бы Корнат не уважал и не любил старика, в подобных случаях он переставал что-либо доказывать.
      - Я поеду, - сказал он. На его лице было такое выражение, будто он хлебнул перекисшего вина.
      Корнат уложил свои вещи - это заняло всего лишь пять минут - и отправился в клинику, чтобы узнать, свобона ли машина-диагност. Там было занято. Корнат рассчитал время по минутам - первый самолет улетал меньше чем через час - но из упрямства уселся в приемной. При этом он, совершенно флегматично, не смотрел на часы.