Коркия Виктор Платонович
Свободное время (стихи и поэмы)
Виктор Платонович Коркия
Свободное время (стихи и поэмы)
Виктор Коркия принадлежит к поэтическому поколению молодых авторов, которым долгое время пришлось жить как бы "без языка". Поэтому он выплескивает свои эмоции, переживания и оценки, в его строках бьется напряженный пульс мысли. Он пишет о людях живущих в соседнем дворе, соседнем доме, соседнем подъезде. Можно сказать что эта книга о каждом, кто помнит эпоху советского "безвременья".
x x x
В. Б
...Вдох на выдохе,
выдох на вздохе.
Между ними проходят эпохи.
Между ними война мировая.
А потом - тишина гробовая.
А потом - начинается снова.
А вначале, как водится, слово.
В этом слове вся тайна сокрыта
В этой тайне собака зарыта.
1986
^TСТРАННЫЕ ДНИ^U
ПРЕДЫСТОРИЯ
Предыстории - как не бывало!
Люди добрые, мне повезло.
Замурованы окна подвала
и прощай социальное зло!
Кончен бал! Перерыв на обед.
За несчастные три пятилетки
накопили немного монет
и в пампасы из лестничной клетки!.
И осталось - всего ничего:
лейтенанта запаса выносят,
снег летит на седины его,
кто-то слово над ним произносит,
краем уха я слушаю речь,
и дымит снеготаялки печь...
Вижу издали в общих чертах
все, чем был исторически связан,
вижу разом и двор, и чердак
мир, которому жизнью обязан.
Я ушел из него, и замнем,
я ушел, я успел, я не умер,
ничего я не знаю о нем,
потому что в нем жил, а не думал.
Дым отечества, общий привет!
Неужели я так фраернулся
проморгал перерыв на обед,
а с обеда никто не вернулся...
Тихий ужас - уже старожил!..
Я родился, но этого мало,
Бог не выдал, и век удружил
вот и жил как ни в чем не бывало!..
А теперь, по прошествии лет,
не спасает и явка с повинной...
Предыстория - голый скелет
приснопамятной речи поминной!..
То ли снег, то ли пух с тополей,
я не принят еще в пионеры,
мы попарно стоим в Мавзолей
на пороге космической эры,
предыстория, все впереди,
ветер красные флаги полощет,
алый галстук горит на груди,
я материю помню на ощупь.
не могу - невозможно понять:
это было - а в жизни, в кино ли?
или время торопится вспять,
и динамик хрипит в радиоле:
без конца продолжается речь,
и дымит снеготаялки печь.
Этот дым надо мною плывет,
этот ржавый дредноут маячит,
этой речи никто не прервет,
не поймет, не простит, не заплачет,
не вздохнет: извини, лейтенант,
до свиданья, товарищ, до встречи.
подыграй для души, музыкант,
после этой пронзительной речи,
кто погиб, ни за что не умрет,
панихида, отцы, отпадает,
предыстория, полный вперед,
а история всех оправдает!..
1979
x x x
О, лишние дела!
О, лишние желанья!
О, мысли на бегу от дома до метро!.
Синеют впереди
застуженные зданья,
куда ни поглядишь
все голо и мертво...
А все-таки смотрю,
процеживая взглядом
сквозь паутину зимнего куста:
вот дом,
вот переход,
вот эти люди рядом
на остановке у моста.
Когда притормозит
ковчег битком набитый,
протиснусь внутрь
и там
столкнусь лицом к лицу
с возлюбленной страной,
с Россией в кровь умытой,
неведомо куда летящей по кольцу.
И зверский вид старухи,
спящей стоя,
и женщина в слезах,
и пьяный инвалид,
и утро за стеклом
туманное, седое,
и в тесноте тепло.
и сердце не болит.
И сталинский портрет
над молодым шофером,
и русский вечный жид,
печальный, как еврей,
и черный человек
с невозмутимым взором
родной советский негр,
прижатый у дверей.
О, только бы пятак
негнущейся рукою
найти между платком и коробком!
Каких-то семь минут
дышать в лицо другое.
смотреть
глаза в глаза
и думать о другом...
1977
ПОЛУСОНЕТ
Чему я был бы рад лет сто назад?
Кем стал бы Юлий Цезарь в Третьем Риме?
Пока народы мира бьют в набат
и люди доброй воли иже с ними,
хотел бы я купить вишневый сад
и ощутить сквозь сон под сенью струй
укус, переходящий в поцелуй...
1977
Д. Новикову
Вне зависимости от
и при этом не взирая,
жил бы я наоборот,
жил бы я не умирая.
Как небесный старожил,
близкий ангелам по духу,
жил бы я и не спешил
топором убить старуху.
Так и так она помрет,
часом раньше,
веком позже...
Но в грядущее, как в рот,
не могу смотреть без дрожи.
Или кровь, что там течет,
сквозь меня не протекает,
или прошлое не в счет,
или жизнь моя не тает
с каждым часом,
с каждым днем,
с каждым годом,
с каждым веком...
Выпьем с горя
и пойдем.
разойдемся по отсекам.
разбежимся кто куда,
растворимся без остатка
в яме Страшного Суда.
в бойне нового порядка -
вне зависимости от
той старухи убиенной.
что одна во всей вселенной
ни процента не берет.
1983
ВЕЧЕРНИЕ ОГНИ
...А за окнами - снег, зима,
чисто русский собачий холод.
Я еще не сошел с ума,
но уже далеко не молод.
Грустно все-таки. Дверь скрипит.
На морозе собака лает.
Враг не дремлет, и друг не спит.
И пощады никто не желает.
Нереально - огни, огни...
Не могу - и смотрю невольно.
Непонятно, а кто они
те, кому умирать не больно?
А наверно, такие есть.
Отработали - отдыхают.
Вот он, мир, - полыхает весь!
Ярким пламенем полыхает.
Псина глупая, что скулишь?
Видишь, кончилось царство мрака.
Не услышит никто, шалишь!
Зря скулишь, говорю, собака.
Это жизнь очертила круг.
Жизнь, с которой прекрасно сжился
Неужели все сходит с рук
только тем, кто от рук отбился?..
Сколько света горит кругом!
Всюду свет. Темноты не видно.
Тридцать лет, а дурак дураком!
Дураком помирать обидно.
1978
x x x
Люблю, когда меня приводят в чувство
жрецы официального искусства.
Их уши занавешены лапшой,
их идеалы вечны и нетленны.
Со всех сторон их защищают стены,
в которые не вхож никто чужой.
И я не знаю, кто я в их кругу,
и чувствую себя всю жизнь в долгу
не перед ними, нет, а перед теми,
кто верит им и не поверит мне...
1984
ИДИЛЛИЯ
Вид раздевающихся женщин
на фоне моря и заката.
Солдат взирает исподлобья
туда, куда смотреть не надо.
Реальность: шум прибоя, пена...
За мокрой ржавчиной решетки
пляж дома отдыха военных,
их жены, спины, дети, лодки...
Красавец с волосатой грудью
на красном надувном матрасе
для женщины не оторвется
от книги о рабочем классе.
Она протягивает персик,
а он не хочет и не может,
а я хочу, да только вряд ли
она мне персик свой предложит...
О тривиальные сюжеты!
О двухнедельные романы,
в которых слиты воедино
любовь и солнечные ванны!..
Понять бы раньше, знать бы прежде,
какие протянулись нити
от символической одежды
до человеческих открытий!..
Прекрасно!..
Это жизнь проходит.
Идет, проходит, остается.
И горизонт неощутимый,
и полный кайф, и сердце бьется!
На фоне моря и заката,
тасуя жаждущие лики,
Орфей играет на гитаре
простой советской Эвридике.
Сквозь нежный шепот окрик властный
летит на чей-то детский лепет
Одеколон благоухает,
душа испытывает трепет.
Проклятым прошлым наслаждаюсь,
ловлю его очарованье...
Несокрушимый взгляд солдата
реальней, чем существованье.
Шуршит под камешком газета
о политических решеньях,
о повышеньях, покушеньях,
международных отношеньях.
Демографические взрывы,
пришельцы из других галактик
и тем же камешком прижатый
невинный ситцевый халатик.
Открыта всем на обозренье
изнанка мировых иллюзий
На теплой гальке высыхает
прозрачная душа медузы..
Отныне - так, а не иначе.
Отныне - и уже навеки.
И знание о жизни больше,
чем об отдельном человеке.
Мужчина поправляет плавки,
как полагается мужчине,
и, съев на всякий случай персик,
скрывается в морской пучине.
Меня в упор не замечает
его законная невеста,
зато под солнцем с нею рядом
отныне есть пустое место!..
Прощай, свободная стихия!
Паситесь, мирные народы,
на фоне моря и заката,
на лоне вымершей природы.
И обнаженная натура
безумно смотрит на солдата
на фоне моря и заката,
на фоне моря и заката...
1978
x x x
Все по чужим гуляю свадьбам,
за счастье, за здоровье пью.
Все по чужим красивым судьбам
выстраиваю жизнь свою.
И вижу: я не единичен.
Я одинок, но не один.
И - горько, горько!
мне привычен
и алкоголь, и никотин.
И полон откровенной жажды
соседки увлажненный взгляд,
и целоваться волен каждый,
и пробки в потолок палят!..
И пусть разводы винных пятен
напомнят лишний раз о том,
что до конца еще не спятил
и что не лишний за столом.
Под звуки музыки гремящей
я буду жить, пока я жив,
и не сыграю в долгий ящик,
стаканчик водки осушив.
Пылайте, свадебные розы!
Не плачь, товарищ дорогой!..
Невидимые миру слезы
немыслимо смахнуть рукой...
1974
СТИХИ ИЗ БЛОКНОТА
Мой круг знакомств. Мой круг знакомых. Я
внутри него. Мой круг. Я им охвачен.
И выйти из него - как из себя.
Он задан мне. И я им обозначен.
Вот телефоны.
Все.
От А до Я.
Фамилии и цифровые коды.
И выбор как бесценный дар свободы.
1975
В. Бережкову
Никто за музыку не платит,
никто шампанское не пьет.
Кто даром времени не тратит,
тот, может быть, и не живет.
И я не знаю, чем рискую
на этой страждущей земле,
и пальцем, может быть, рисую
свои узоры на стекле.
Святая ложь в глаза не колет,
в могиле руки не связать.
Глаголет истина, глаголет,
не может ничего сказать.
И перед мировым пожаром,
перед потопом мировым
радар общается с радаром,
глухой беседует с немым.
1982
25 ИЮЛЯ 1982
Итак, вторая годовщина,
как ты глаза свои закрыл.
Ушел единственный мужчина,
который правду говорил.
Прости, собрат, что я не плачу,
что глаз не прячу от стыда,
что ничего еще не значу,
что ни туда и ни сюда.
Пока ты пел, мы подпевали,
ногами отбивая в такт,
пока ты пил, мы попивали
за жизнь как медицинский факт.
Посвистывали наудачу,
прикидывали who is who.
Прости, собрат, что я не плачу,
а тихо корчусь на смеху...
1982
ВОСПОМИНАНИЕ
Распятые по стенам 5 Христов
в одной восьмиметровой комнатенке.
Она смеялась.
Отсветы холстов
на простыне и чайник на клеенке.
Мы спали до двенадцати часов.
Любили на полу среди распятий.
О чем она мечтала?
О кровати?..
Прошло сто лет.
Сто дней.
Мне тридцать три.
Увы, как прежде, врут календари.
Одна, в своей убогой комнатенке,
О чем она мечтала?
О ребенке?..
Раз в год звоним.
Друг друга мы любили.
Христов загнали и кровать купили.
1980 - 1981
x x x
Племя бездомных
слоняется между домами,
не признавая в себе
ни отцов, ни детей.
Властители дум,
потерявшие власть над умами.
лелеют мечту
запустить генератор идей.
Но двигатель вечный
лежит посреди сверхдержавы,
под небом открытым
ржавеет на скотном дворе.
И дети, забытые Богом,
по-своему правы,
когда равнодушны
к зловещим словам о добре...
1987
x x x
Мы перешли пределы откровенности,
однако сохранили про запас
испытанные нравственные ценности,
которым грош цена уже сейчас.
Не с пьяных глаз мы брали обязательства,
мы трезво все продумали сперва,
но властно предъявили обстоятельства
свои бесчеловечные права.
И все потенциальные возможности,
и все прекраснодушные мечты
открылись вдруг во всей своей ничтожности
в час ночи под покровом темноты.
И за окном кончалось мироздание,
и миллионы одиноких глаз
из космоса смотрели без сознания,
как коллективный Бог, на смертных нас...
1981
x x x
В. Б.
Я не ищу поддержки у великих.
Я сам готов им руку протянуть,
когда они в потасканных веригах
идут по трупам в свой последний путь.
Не связь времен, а цепь причин и следствий
их связывает властно по рукам,
и образ жизни, поневоле светский,
подталкивает к умным дуракам.
Им бремя славы не дает покоя,
им тайную свободу дал уют,
и люди доброй воли с перепоя
их уважают, но не признают.
Прошла пора, когда права качали.
Пришла пора за все держать ответ
за ту печаль, в которой нет печали,
за счастье то, в котором счастья нет.
1985
СОЗЕРЦАНИЕ
В одиннадцать ляжешь - подымешься в восемь
На улицу глянешь - на улице осень.
Приметы опасны - и листья, и лужи.
Кому-нибудь лучше, кому-нибудь хуже...
Кругом новостройки, постройки, пристройки.
Подростки разводят костер на помойке.
Гитары, джинсовки, прыщавые лица.
Бежит фокстерьер, поводок волочится..
Угрюмая бабка по свалке шныряет.
пустые бутылки в мешок собирает...
Как хочется жить, осознав, что невечен!..
Как будто бы утро, как будто бы вечер!..
Навязчивый запах пакетного супа.
Загадывать дико, планировать - глупо!..
Так вот она, жизни моей середина!
Как будто отец, а не вырос из сына!..
Какая свобода!.. Какая беспечность!..
Подумаешь, осень!.. Подымаешь, вечность!.
Счастливчик! Сапожки твои на платформе
Душа нараспашку, давление в норме1
Протянешь гитарку случайному другу
ах, этот мотивчик - по кругу, по кругу!..
Отсутствие мысли. Присутствие духа.
Я, может быть, старше, чем эта старуха.
Я, может быть, младше родившихся позже.
Зима на носу и блаженство на роже!..
Куда там!.. Чего там!.. Не все ли едино!..
Едва ли не завтра дохнет холодина.
Снежок на асфальте покажется пухом.
Не веришь прогнозам - прислушайся к слухам!
Умри же от счастья! При жизни воскресни!
Ах, если бы только!.. Ах, только бы если!..
1978
x x x
Обитель чистых нег. Линолеум в полоску.
Хозяйка молода, красива и умна.
И пошлость ей к лицу. И я ли, трезвый в доску,
не осушу за встречу с ней до дна!..
Как скучно говорить! О музыке, о муже...
Веками утвержденный список тем.
Поддакивать, кивать и верить неуклюже...
Как холодно в тепле от бытовых проблем!..
Гравюры... Купидон... Тоска по идеалу...
Высокие слова. Высокие, как грудь.
И линию судьбы проводишь по лекалу
ленивого бедра...
Божественная грусть!..
И вздох, как поцелуй, летит в такие бездны!
И поцелуй, как вздох, всего лишь трафарет.
Ни страсти роковой, ни прыти бесполезной
лишь поцелуй и вздох. И все. Вопросов нет.
Где Блок в 8-ми томах, там легкий флирт не нужен.
Все истины слабей крепленого вина.
И очень кстати то, что сон уже разрушен,
что телефона нет и что тахта одна.
Колечко на руке и под глазами тени.
Дешевая косметика души...
И вот она молчит, и голые колени
синеют в темноте...
Какие рубежи
приоткрывает мир, не знающий начала!
Велик ночной соблазн не думать о конце!..
И плачет женщина, которая молчала,
ничуть не изменяется в лице...
И свадебный портрет с ее улыбкой юной,
с влюбленным мальчиком, счастливым до соплей,
над опытной женой, над бабой безрассудной,
и в комнате от слез уютней и светлей.
И времени - вагон! До самого рассвета.
И видно, как в окне бледнеют небеса.
И плачется легко. И гаснет сигарета.
И пошлые глаза.
И чистая слеза...
1980
x x x
Одна из пятниц на неделе,
когда во рту слегка горчит,
и хочется побыть в постели,
и телефон с утра молчит,
одна из пятниц тех ленивых,
когда больные не больны,
когда на счастье всех счастливых
в своей неволе мы вольны,
одна из пятниц тех печальных,
когда без видимых причин
мне жалко женщин идеальных
и жалко роковых мужчин...
1977
СТАНСЫ СТРАСТНОГО БУЛЬВАРА
Встречаются двое - один и один
вкусить одиночества в паре.
Вкушают: в обнимку вдыхают бензин,
вздыхают, сидят на бульваре.
Встречаются двое - и двое других
и бродят одни за другими.
На всех электронных часах городских
их час нависает над ними.
Встречаются двое - и рядом идут,
и вечер прозрачней намека.
Никто им не нужен, нигде их не ждут,
прекрасно, что так одиноко!..
Попарно, помимо, поодаль, подряд,
глазами в глазах отражаясь,
выходят на этот интимный парад,
публично от всех отрешаясь.
Под шорох шагов, под шуршание шин
шлепки поцелуев сквозь шепот.
Во тьме достигает рекордных вершин
вульгарный, но собственный опыт.
И, что характерно, листва шелестит,
и кто-то бренчит на гитаре
и жизнь облетает, и даром летит
в безумном и вечном угаре!..
Я тоже отведал, как сладко вдвоем
друг друга облизывать взглядом,
своей пустотой заполняя объем,
любовно пустующий рядом.
Мне тоже не жаль было время терять
на эти занятные штуки:
ведь так хорошо от любви умирать
кругом подыхают от скуки!
А здесь, под безвестной звездой городской,
на склоне двадцатого века
невинность не знает вины за собой
и верит в права человека.
Встречаются двое - и тысячи пар
любая случайная пара
привносит в любой неизвестный бульвар
дыханье Страстного бульвара.
В потемках бунтует бездомная кровь,
однако на кровь мы не ставим,
а мы, как великие, - только любовь
пером поэтическим славим!
Приятель, на психику нежно дави
свободным ночным поцелуем,
ведь лишь по великому блату любви
мы как-то еще существуем!..
1978
"БАБОЧКЕ" АЛЕКСЕЯ ДИДУРОВА [2]
Легчайшая!
Ты обнимаешь горло
певца любви, невиданной досель!
Ты трепетные крылья распростерла
над истиной, заблудшею в постель! [3]
Мужская принадлежность артистизма,
смущающая нежность редактрис 4,
прелестница, смешная до трагизма,
душа, превознесенная в каприз!..
Прекрасный экземпляр мечты поэта
под говорок московских площадей
взлетает над шестою частью света
и ужасом мясных очередей! [5]
Кровосмешенье быта и таланта!
Цветы жаргона!
Чувственность ума!
Собачий вальс подпольного джаз-банда [6]
порхает в испарениях дерьма!
Товар лицом.
На спрос и предложенье.
Руки и сердца.
Славы и монет.
И от свободы головокруженье! [7]
Красавица!
Не хочешь?
Нет так нет!..
Допустим, пошлость. Предположим, дева [8].
Из молодежной секции харит [9].
Идет направо и косит налево.
Махровый цвет невинности хранит.
Тогда зачем столь сладостно и чутко
простукивают сердце каблучки?
И почему казарменная шутка [10]
наводит блеск на тусклые зрачки?
Лав стори [11] на бегу.
Немая сцена [12].
Соображает.
Пальчиком грозит.
Ни дать ни взять - Прекрасная Елена! [13]
Так ведь и наш певец - не паразит [14].
А полноправный член СЖ [15]. Владеет
пером. Овладевает каратэ [16].
Не пьет, не курит. От любви балдеет [17].
От голых баб, панк-рока [18] и т. д.
Любимец женщин, а равно Фортуны [19],
бряцанием на лире [20] золотой
он задевал чувствительные струны
и в высших сферах [21], и в душе простой.
Легчайшая!
Да при таком раскладе
чего ж еще, казалось бы?..
Луна.
Ночной зефир [22] во тьме, как в шоколаде.
Мертвецки спит великая страна [23].
И радужным призывам сонно внемлет
пустынный Центр. Ни посвиста, ни драк.
И если враг какой-нибудь не дремлет,
так это, как известно, внешний враг.
Пусть дышит, гад, восторгом сладострастья!
Пусть знает государственный секрет:
не за горами пятилетка Счастья [24]
а что же делать, если счастья нет?
Легчайшая!
Ты слышишь? Много ль нужно?
Ведь пустячок!..
Да я,
да мы,
да вы
однажды ночью
хором
скажем дружно:
"Даешь любовь!"
И нам дадут. Любви.
И как еще дадут! [25] Мороз по коже.
Над вымыслом слезами обольюсь [26].
Но если посмотреть на вещи строже,
еще Гораций восклицал: "О, Русь!" [27]
И Гоголь восклицал в таком же духе [28].
Мечтал у мертвых душ найти ответ.
Мечтал, мечтал да помер с голодухи [29].
Но каждый Ревизор - в душе Поэт.
Смешалось все под сенью Моссовета,
и указует бронзовая длань [30]
на бабочку ночную и поэта
певец любви и трепетная дрянь!..
--
Внемли, читатель!
Время объясниться.
Пора, как говорится, дать понять.
Вглядись же в окружающие лица
забудешь, как на зеркало пенять! [31]
А то пеняй! Пеняй - была забота!
Начало есть - не миновать конца.
К тому же я пишу не Идиота [32],
а некоторым образом Певца!
И пусть патологические типы [33]
угрюмо целят взглядами в живот -
свободный человек не терпит липы.
А время терпит.
Терпит, но не ждет...
1980
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Галстук, популярный среди певцов и официантов.
2 Весьма выдающийся московский поэт начала конца XX века, певец подворотен, лимитчиц и "искусственных детей", основоположник литературного "Кабаре".
3 Простим на сей раз истине распространенное заблуждение.
4 В отличие от редакторов, которых уже ничем не смутишь
5 Писано в годы застоя - см дату
6 См. предыдущее примечание.
7 Пожалуй, все-таки лучше от свободы, чем от успехов.
8 Устаревшее понятие - см. у В. И. Даля.
9 Тоже, что и грации; вообще грация означает изящество, особенно в позах и телодвижениях - см. Словарь иностранных слов. М., 1954.
10 Распространенное застойное явление. В те годы подобные шутки были в большом ходу, в частности у неформальной молодежи.
11 История любви (англ.).
12 Писано до введения гласности.
13 См. у Гомера. В крайнем случае - в книге Н. А. Куна "Легенды и мифы древней Греции". М., 1975.
14 "Живущий за счет эксплуатации чужого труда, напр, класс буржуазии, помещиков; тунеядец, дармоед".- Словарь иностранных слов, стр. 512.
15 Союз журналистов.
16 В Словаре иностранных слов 1954 г. это слово отсутствует.
17 Балдеть и кайфовать - отнюдь не одно и то же!
18 Музыкальный стиль, популярный в широких кругах неформальной молодежи тех лет. См. Музыкальную энциклопедию, если там это понятие имеется.
19 Богиня слепого случая у древних римлян или греков.
20 Древнегреческий струнный музыкальный инструмент, который считается символом поэтического творчества, вдохновения.
21 О сем, как архивариус у Салтыкова-Щедрина, умолчу, пожалуй.
22 См. у А. С. Пушкина.
23 См. примечание 5.
24 Автор счастлив отметить, что оказался хорошим пророком. Впрочем, может быть, до поры, до времени - кто знает?..
25 Автор счастлив отметить, что оказался плохим пророком.
26 Строка А. С. Пушкина.
27 См. "Евгений Онегин", эпиграф к главе второй.
28 См. учебник русской литературы для средней школы.
29 См. у М. М. Зощенко.
30 Имеется в виду памятник Юрию Долгорукому. Кстати, длань, может быть, и не бронзовая, - не проверял. Тогда просьба воспринимать эту строку как допустимую поэтическую вольность.
31 См. примечание 5.
32 Имеется в виду роман Ф. М. Достоевского.
33 Именно типы! "Не личность, а скорее, тип" - замечательное наблюдение Олега Чухонцева.
СТИХИ ИЗ БЛОКНОТА
x x x
Я не только любил и страдал,
в то же время я жил и работал,
и притом на судьбу не роптал,
и при этом Россию не продал.
x x x
Сладко пить минеральную воду,
поднимая бокал за свободу,
за свободу бокал поднимая,
поднимая и все понимая...
x x x
Безумец ходит без ума
и сам того не замечает,
а для кого весь мир - тюрьма,
в постели с женщиной скучает.
x x x
Доска почета мне не угрожает,
по зову сердца счастье не спешит,
смерть ни одной проблемы не решает,
а жизнь моя не мне принадлежит.
x x x
Герои погибают лежа
не избежать своей судьбы,
когда супружеское ложе
арена классовой борьбы.
x x x
Я думаю, что если бы Гомера
ударили разок мотыгой кхмера,
то он не написал бы ни черта!..
А впрочем, и из нашего компота,
пожалуй, можно выудить Пол Пота.
который Пиночету не чета.
1982
x x x
То, что не снится нашим мудрецам,
быть может, снится нашим мертвецам
Не льщу себя надеждой, не прельщаю,
но перед каждым каменным лицом
себя я ощущаю мертвецом,
а больше - ничего не ощущаю
1986
ЭЛЕГИЯ
Приятно жить вдвоем
в трехкомнатной квартире
среди собраний сочинений тех,
что жили по усадьбам в странном мире,
где можно было дать пощечину при всех
мерзавцу светскому и подлецу в мундире
Приятно жить вдвоем
в трехкомнатной, отдельной,
с балкона открывается пейзаж
два деревца в глуши крупнопанельной,
труба закрытой на ремонт котельной
да чей-то недокрашенный гараж
Приятно жить вдвоем
в трех комнатах на третьем
прекрасном этаже, распахивать окно,
лениво тосковать по розовым отрепьям
вчерашних облаков, красивых, как в кино,
любить свою жену - и наслаждаться этим!
1975
СТИХИ ИЗ БЛОКНОТА
Пиши пропало или не пиши!
Несбыточность
великий принцип быта.
Реальность порождает миражи,
а чувственность сочувствием убита.
Дитя мое!
Ничем не дорожи!
Живи как все! Беспечно! Бесшабашно!
Писать легко - подписываться страшно.
1978
^TСвободное время. Элегия^U
- Что станется в пространстве с
топором? Quelle idee! Если попадет куда
подальше, то примется, я думаю, летать
вокруг земли, сам не зная зачем, в виде
спутника. Астрономы вычислят восхож
дение и захождение топора. Гатцук
внесет в календарь, вот и все.
Ф. М. Достоевский "Братья Карамазовы"
ЛИЦА И ГЕРОИ:
Автор, он же Лирический Герой Советского Союза
Трепетная, она же Прекрасная Невеста
Всевышний Космонавт
Мать-Героиня и ее Дитя
Душа, она же душа
Старуха, она же Смерть
Юродивый
Неизвестный Солдат
Красавец-Йог со своим Догом
Плохой грузин, он же Генералиссимус Цветов
Академик Чазов
Некто Виктор Коркия
Человечество
Объединенные Нации
Прогрессивные Народы
Поджигатели Войны,
а также
33 Героя-Космонавта
33 Служителя Закона
Три перековавшихся душмана
Три протокольных рожи
Агенты Госстраха и другие
СВОБОДНОЕ ВРЕМЯ
Перебираю прошлое в уме.
Читаю, но не вижу в этом смысла.
Один и тот же день меняет числа,
и лето приближается к зиме,
минуя осень...
Мимо, мимо, мимо!..
Как снег, мерцает битое стекло.
И прошлое уже необозримо,
и кажется, от сердца отлегло...
Чем дальше, тем прелестней суета.
Мельканье лиц, чужих и непохожих,
прохожие бегут среди прохожих,
спешат занять свободные места
в автобусах и театральных ложах,
на кладбищах...
Святая простота
на детских ликах и на пьяных рожах!.
И чудище стозевного метро
пар выдыхает - вздохи всех влюбленных
поверх отцов семейств и разведенных
к Всевышнему летят, как бес в ребро.
Катками утрамбована дорога.
Красавец-Йог выгуливает Дога.
Юродивых не стало на Руси.
Тяжелый русский рок грохочет в ухо.
С протянутой рукой стоит старуха
И грязью обдают ее такси.
Мы в двух шагах
И вечность между нами.
На Красной Пресне шины шелестят
И спецмашины с красными крестами {Как поет М. Володина}
на красный свет в Галактике летят
Всевышний вниз головой
в бесцветном телевизоре всплывает
и мирно Человечеству кивает
один за всех - из бездны мировой.
Свет на его улыбке не сияет,
но взгляд, вооруженный до зубов,
в упор меня не видит, обнимая
весь этот мир голодных и рабов.
Астральное физическое тело,
из пустоты он смотрит сквозь меня
и он не человек и нет мне дела
до правды жизни и до злобы дня.
Я
лишь одна из квинтэссенций праха,
я невесомей, может быть, чем прах
Агенты Государственного Страха
охотятся за мной в иных мирах.
Но и посмертно я не застрахован,
однако для всевидящих небес
я глух и нем, как Людвиг ван Бетховен.
и, как никто приветствую прогресс!
Но я далек от простоты святой
и у Христа за пазухой не млею
смешно и скучно флиртовать с судьбой,
когда нет сил возвыситься над нею.
Я за себя уже не поручусь
Слежу за переменами погоды
записываюсь в очередь, учусь
не замечать, на что уходят годы.
Живые деньги, мертвые слова,
пустых витрин полярное сияние,
минуя осень, падает листва,
бегом, бегом - и кругом голова,
и некогда уже качать права
и утверждаться через отрицанье.
А сын Земли,
любимый небесами
намного выше низменных страстей,
и плачет настоящими слезами
Мать Героиня всех его детей!
И рядом, он же на другом экране
в другой витрине и за полцены
в Орле, Новосибирске, Магадане,
и музыка в соседнем ресторане
гудят Отчизны верные сыны.
Экран старуха крестит через силу
и сквозь меня бросает мутный взгляд.
Уходит в ночь, в метро, в народ, в могилу,
сквозь дождь и снег, бензин и термояд.
Идет на фронт, на стройки пятилетки
на смертный бой, на подвиг трудовой
не к сыну-забулдыге, но к соседке
на красный свет, на голос роковой:
"Народы мира!
Главное - здоровье.
Покой и воля.
Если счастья нет.
Но счастье есть!
Все больше поголовье
рогатого скота..."
Ей триста лет.
Или хотя бы 80.
Или...
Ей все равно.
Она уже в раю
Всевышний Космонавт,
над ней не ты ли
паришь у мрачной бездны на краю?...
Внимание!
Любовь имеет место
С родной земли в подземный переход
спускается прекрасная невеста.
Плохой грузин цветы ей продает.
Она мурлычет песенку протеста.
И сумочка в руках ее порхает,
и сквозь меня плывут ее глаза,
и нервная система отдыхает,
и влагу выделяет железа...
Ты, трепетная, ты проходишь мимо
и снег цветет и вянет на лету...
Грядущее уже необратимо.
Не падай духом, глядя в пустоту!..
Мы в двух шагах - и космос между нами.
Спеши, дитя косметики, спеши!
Дай лицезреть твой лик в универсаме,
в кафе вечернем, где едят глазами,
в кошмарном сне, где больше - ни души...
Спеши любить!
Бледна, как смерть-старуха,
проходит жизнь с авоськой умных книг,
и в испареньях мирового духа
шумит камыш, как мыслящий тростник.
Не бойся и не спрашивай:
что делать?
Метут метели, и цветут цветы.
Парад планет начнется ровно в девять.
Командовать парадом будешь ты!
Сама невинность, в свадебном наряде,
во всей своей немыслимой красе,
ты рождена блистать на том параде,
откуда возвращаются не все.
Тебе навстречу в призрачное Завтра
бредут старухи по святой Руси,
и тридцать три героя-космонавта
выходят из маршрутного такси.
Тебе шофер распахивает дверцу,
и весь в цветах служебный лимузин,
и, прижимая деньги ближе к сердцу,
краснеет от стыда плохой грузин...
Убийственно веселые картинки!
И смех, и грех, и слезы лить не смей!.
Мне одиноко на Центральном рынке.
на черном рынке юности моей..
Во времени,
свободном до предела,
я в пустоте последний кайф ловлю
и музыка гремит, и нет мне дела,
что ты меня не любишь...
Я - люблю!
Мне все равно,
кого ты ждешь в толпе,
кому из телефона-автомата
звонишь, звонишь, не зная,
что в тебе
могила Неизвестного Солдата.
Он жив еще.
И взгляд его хитер.
Но все вокруг он видит как в тумане
Чуть что
он прыгнет в бронетранспортер
сегодня здесь, а завтра где
в Афгане?..
Еще ни разу в жизни не убив,
мы оба, но по-разному живые...
Открытый космос и тотальный миф
лицом к лицу столкнули нас впервые.
Ты,
трепетная,
плачешь?..
Дай мне руку.
Я пережил себя.
Мне сорок лет.
Ученая!
Забудь свою науку.
Ни близких,
ни далеких
больше нет!
Ты одинока?..
Мы близки по сути.
Мы далеки до жути.
Все равно!
Товарищи!
Мы все уже не люди!
Мы все уже товарищи давно!..
Во времени,
свободном до предела,
и, несомненно, в лучшем из миров
где бренное космическое тело
сгущается из водяных паров,
из выхлопных слезоточивых газов
и прочих отравляющих веществ,
где царь природы академик Чазов
единственное из живых существ,
где, судя по газетам, вор на воре,
где пол-Москвы разрушил Моспроект,
я проиграл в естественном отборе,
но я еще не умер как субъект!
Ты,
трепетная,
это понимаешь?
Да или нет - неважно!..
Ангел мой!
Мне все равно, кого ты обнимаешь,
куда идешь - к нему или домой!..
В своем уме свои считая годы,
смотрю вослед...
И шины шелестят!..
Я принимаю твой парад, как роды,
и пусть меня потомки не простят
и не поймут великие народы!..
Я тоже понимаю не всегда
их вечно грандиозные задачи.
Я человек - и не могу иначе!
На том стою.
Но ты не скажешь "да"...
Ты движешься по собственной орбите,
ты замираешь в сладком полусне,
ты растворишься в муже, в детях, в быте
по случаю, по счастью, по весне.
Поблекшая, в толпе, в универсаме,
привыкшая платить любой ценой,
ты со старухой встретишься глазами
и перед электронными весами
вдруг ощутишь в кармане проездной.
Ты разведешься с мужем, и другие
оставят за собой кровавый след
бездушной сторублевой хирургии
и раз, и два...
И ты не скажешь "нет"...
Но это не сейчас еще - в запасе
есть время - и свободное вполне!
и, трепетная, юная, в экстазе
ты светишься, как истина в вине!
И пусть тебя заочно осуждают
Мать-Героиня и Красавец-Йог.
Товарищи!
Свобода возбуждает
и очень возбуждает, видит Бог!..
Все по боку
Госстрах и узы брака,
и Профсоюзмультфильм,
и Вторчермет.
Что может быть прекрасней
в царстве мрака
бестрепетно шагнуть на красный свет!..
Как долго исчезает за углом!..
Все кончено.
Во времени свободном
я окружен бетоном, и стеклом,
и загрязненным воздухом холодным...
Успехов!
Миллиарды поцелуев!..
Машина в парк.
Работай, шеф!
Дави!
Куда угодно
в Теплый Стан,
в Чугуев!..
Держи на лапу,
душу не трави!
Железный рубль за мной не заржавеет.
Бумажных денег куры не клюют.
По всей стране весенний ветер веет.
Ключи от счастья роботы куют!..
Никто,
ничто,
не лишний и не третий,
не на войне, не в классовой борьбе
я исчезаю в памяти столетий,
в, природе, в человечестве, в себе.
Я растворяюсь в сумерках, в эфире,
в бездействии, в химчистке за углом,
в борцах за трезвость, в песенной сатире
в толпе фанатов, прущих напролом!..
Я распадаюсь на свои запчасти
и превращаюсь в собственную тень
Я испаряюсь в коридорах власти,
диктующей, какой сегодня день...
Как приговор,
звучит прогноз погоды.
Старуха спит в метро и видит сны,
как в полночь Прогрессивные Народы,
сжигают Поджигателей Войны.
Уже на их зловещие фигуры
плеснул бензином инвалид-вахтер,
и 20 килограмм макулатуры
она бросает в праведный костер.
И член-корреспондент газеты "Правда"
питает к ней взаимный интерес,
и тридцать три героя-космонавта
кивают ей, как ангелы, с небес.
Весь мир ликует у бензоколонки,
в слезах от счастья негры бьют в набат,
и русский витязь в импортной дубленке
в такси ее отвозит на Арбат.
И все равно,
что где-то там, в зените,
куда не достигает смертный взор,
летает по неведомой орбите
Раскольникова каменный топор...
И 300 000 кладбищ с мертвецами
в Галактике летят на красный свет.
Что между нами?
Мафия? Цунами?
Оранжевые ливни во Вьетнаме?
Христос-Спаситель?
Кришна?
Магомет?
Майкл Джексон? Аэробика? Иуда?
Любовь неразделенная - к себе?
Госсамиздат? Фальшивки Голливуда?
Компьютеры? Масоны? И т. п.?..
В плену религиозного дурмана
Юродивый целует Красный Крест,
и три перековавшихся душмана
летят в Москву на ярмарку невест
В правительственной ложе стадиона
Всевышний Космонавт, Старуха, Дог,
в нирване, на гвоздях - Красавец-Йог,
над ложей - чудотворная икона:
Мать-Героиня и ее Дитя,
играющее знаком интеграла.
А на трибунах - Автор, то есть Я
Короче, мы. Нас много или мало.
Нас тысяч сто. Или хотя бы двести.
А может быть, и триста - не считал.
И о Прекрасной Даме, о Невесте
я никогда в газетах не читал
Но на моих глазах сгорела Троя,
и "Челленджер" взорвался надо мной,
и тридцать три мифических героя
ушли, как говорится, в мир иной
И эта сказка стала черной былью!
Исчерпан век
и я всегда готов.
Под радиоактивной снежной пылью
лежит Генералиссимус Цветов.
В подземном переходе надпись:
"ЗОНА".
С протянутой рукой стоит Госстрах.
И тридцать три Служителя Закона
рыдают на ответственных постах
А на периферии мирозданья,
где что ни день какой-нибудь бардак,
по зову сердца и самосознанья
Публичный Дом пылает, как Рейхстаг!
Красавец-Йог выходит из нирваны,
"Товарищи, - кричит, - душа горит!."
И слышат фешенебельные страны,
о чем звезда с звездою говорит.
И слышат эскимосы и этруски,
Госагропром и Мингромоотвод
А так как разговор идет по-русски,
для тех, кто не умеет без закуски,
даю литературный перевод
"Не нам ли политические трупы
заткнули рог селедкой иваси,
когда мы были молоды и глупы
и водкой заглушали Би би си!
Теперь шабаш!. Теперь не время оно.
Теперь мы знаем вкус одеколона
и от любви пьянеем без вина!."
Офелия!
Джульетта!
Дездемона!
Какие роковые имена!
Какие допотопные примеры!
Стирает время времени следы.
На лоне окружающей среды
прогуливаются пенсионеры.
К ним льнут собаки.
Где красавец-дог?
Он бросил Йога, тот опять в нирване.
И русский рок,
тяжелый русский рок,
как реквием, гремит в Афганистане.
Где Моцарт и Сальери?
Где они?
Где гений и злодейство?
Все исчезло.
Остались Ким Ир Сен и Хомейни.
И гинекологическое кресло.
Народы мира, пламенный привет!
Овидий, оцени метаморфозы.
Как хороши, как свежи были розы!
Где братья Карамазовы?
Их нет.
Ни Дмитрия с Иваном, ни Алеши.
А вместо них три протокольных рожи
вещают, что не отдали б Москвы.
когда б их не споили о детства
кто же?
Жиды? Высоцкий? Рокеры с Невы?..
Смешно и скучно
И мороз по коже.
И жутко, до чего на Русь похоже!
Святая простота!.
Увы, увы!..
Так экстрасенс без племени, без роду.
еще не впавший в старческий маразм,
испытывая мертвую природу,
испытывает веру и оргазм.
Но веры нет - и нет уже давно,
и не один я это понимаю.
Несчастную старуху вспоминаю
и вижу стены, и потолок, окно...
Что между нами? - Ничего святого
Абстрактный гуманизм - и вся любовь!
Счастливейший из смертных просит слова
и ты, Редактор, мне не прекословь!
Никто,
ничто,
а все-таки порой
из Царского Села заглянет Муза
я как-никак Лирический Герой
и как-никак Советского Союза!..
А посему - играю днем с огнем.
А к ночи - не раздевшись, как убитый,
лицом в тахту - забудусь мертвым сном
и в шесть проснусь - зеленый, злой, небритый.
Там, за окном, светает осторожно,
а ты не спи, лежи, не спи, лежи,
ты сам не свой, и все, что невозможно,
становится ненужным для души...
Смотрю в заиндевевшее окно.
С кем ты сейчас, очей очаровашка?..
Мне все равно, ты Милка или Машка,
хотя, быть может, и не все равно...
Быть может, нас на свете только двое
преодолевших страх, забывших стыд,
не верящих, что мир погубит СПИД,
и жаждущих любви на поле боя!..
А может быть...
Неужто я один?..
А остальные - слепы? глухи? немы?..
Нарциссы, гиацинты, хризантемы,
пионы, гладиолусы, жасмин,
гвоздики, астры, флоксы, орхидеи...
Я никогда не продавал цветы.
А почему?..
Идея красоты
смертельный враг любви другой идеи!.
Цвети, Минкульт!
Свети, Политпросвет!..
Куда ни глянь - чернеет море крови.
И некого ловить на честном слове!..
Что делать?
Сохранять иммунитет.
Я гибну, самому себе чужой,
и все-таки твержу, как заклинанье:
кто не торгует собственной душой,
не знает про ее существованье!
Добро взывает к Страшному Суду,
и добрый человек всегда подсуден.
. . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . .
На что иду, не знаю. Но - иду.
...Выходишь из себя в открытый космос
во времени, свободном и пустом,
теряешь голос, обретаешь голос
и говоришь - не то и не о том.
Имеет смысл и не имеет смысла.
Как битое стекло, мерцает снег.
Один и тот же день меняет числа,
и в человеке плачет человек.
Один за всех. Во времени свободном.
Не видя лиц, не слыша голосов,
в пространстве мертвом
телом инородным
душа летит на непонятный зов.
Живешь и умираешь
Гром оваций.
Душа летит,
куда она летит
одна
среди Объединенных Наций,
конвенций,
интервенций,
деклараций
куда?..
Кто понимает - тот простит.
1978-1987
О. П.
В гордом одиночестве, в расцвете
творческих, мужских и левых сил
процветаю на родной планете
под надзором всех ночных светил.
Двадцать лет я обивал пороги
и, по счастью, не попал в струю.
На проклятой собственной дороге
двадцать лет, как проклятый, стою.
Шаг вперед - и грянет выстрел в спину.
два назад - и бездна, звезд полна.
Но границы жизни не раздвину,
а у смерти нет двойного дна.
Если век измерен, то не мною.
Все равно - не быть или не быть.
Слишком тесен мир перед войною.
Бескорыстно некого любить.
1983
x x x
Синяя роза, роза ветров!
Холод наркоза, железо в крови.
Бледные тени больничных костров,
в Летнем саду поцелуй без любви.
Вечная память тем, кто не спит!
Белая падаль с темных небес
падает, падает... Время стоит
наперекор, наперевес.
В Зимнем дворце никаких перемен.
Пара гнедых на Кузнецком мосту.
Черная "Чайка" уносит Кармен
ночь коротать на высоком посту.
Дворник листает английский роман.
Старый развратник зевает в кино.
Черные негры идут в ресторан,
белые негры стучат в домино.
Пива навалом, а водки - вдвойне.
Чеки не пахнут, как розовый сад.
Кто не погиб на афганской войне,
пьет за троих неизвестных солдат.
Синяя роза, роза ветров!
Весело дует подземный сквозняк.
В тусклых глазах выездных фраеров
нежно мерцает французский коньяк.
Дмитрий зарезан. Шлагбаум закрыт.
Хмурое утро Юрьева дня.
Русский народ у разбитых корыт
насмерть стоит, проклиная меня.
Тысяча лет вылетает в трубу.
В легких свистит отработанный пар
Все, что я видел во сне и в гробу,
запоминает районный радар.
В мирных окопах вечерней Москвы
синяя роза - ни свет ни заря.
Медные всадники без головы
на легендарной земле Октября...
1982
СТИХИ ИЗ БЛОКНОТА
Обогащайтесь! Деньги - не порок.
И даже их отдельный недостаток
уже причина, повод и предлог
для бешенства ночных авиаматок!
Но это диалектика любви
всемирной и воинствующей страсти!..
...Чужая кровь течет в моей крови,
чужая кровь мне сердце рвет на части.
1983
x x x
А. Лаврину
Гроб вылетает в трубу крематория,
долго и нудно, как спутник, летит
от моратория до моратория
мимо заветных шпионских орбит.
Кто там, в скафандре его деревянном,
вечность вкушает в текущий момент
и над чернобыльским меридианом
тает, как ангел и тайный агент?
Кто воскресает во мгле под эгидой
Девы и Рака из чрева земли
и, воспарив над моей Атлантидой,
топит от смертной тоски корабли?
В землях полуденных, в странах полночных
сорок веков наблюдают за ним,
сорок наук, беспредметных и точных,
в сорок очей смотрят глазом одним.
Жизнь продолжается без передышки,
то возникает, то сходит на нет.
Нищим - до лампочки, честным - до вышки,
прочим терпеть до скончания лет.
Хор человечества слышу нестройный,
слышу протесты на всех языках.
Слепо стою перед силой убойной,
перед могилой своей в облаках.
Тайное общество зимних созвездий
гаснет, как звезды немого кино.
Тьма белокурых воинственных бестий
ищет себе послабее звено.
Сладко и мне обессмысливать слово,
видя в предчувствии вечной весны
тень от безвестного трупа живого,
блудного ангела звездной войны.
1986
x x x
А. Парщинову
Фигура сойдет с пьедестала без помощи ног.
В полях под Москвой, где зарыты персоны нон грата
история учит, и этот открытый урок
исходит от тех, кто в поля отошел без возврата.
История тащится - тем ли, другим ли путем.
Фигура без ног переступит границы столетий.
Закаты Европы на зубе ее золотом
блеснут напоследок, и тьма воцарится на свете.
Фигура без помощи ног обойдет пьедестал,
пустой без сошедшей на землю фигуры безногой,
и сквозь пустоту я увижу звериный оскал
беспомощной жизни, бредущей своею дорогой.
Природа боится, но не пустоты, а себя.
Себя, то есть тех, кто собой заполняет природу.
Фигура без ног заполняет природу, и я
уже не могу различить пустоту и свободу.
1986
x x x
В. Салимону
Когда языковой барьер
преодолеет безъязыкий
и термоядерный пленэр
осветит месяц луноликий,
в потемках музыки и сна
я побреду на голос крови
туда, где фряжская стена
хранит останки русской Трои.
Доисторическая жуть
сибирский тракт и звон кандальный,
последний бой, последний путь,
блатной некрополь коммунальный...
Прощай, гражданская война!
Отныне - горе по колено.
Свободы красная цена,
иллюзий траурная пена...
Но между нами - семь веков,
а не двенадцать пятилеток.
Осталась пара пустяков
забыть и это напоследок.
Внутри троянского коня
играют выхлопные газы,
и в космос хлещет из меня
источник жизни и заразы.
1986
ЛОРЕЛЕЯ
Не за словом в карман я полезу,
а за длинным бумажным рублем.
Но железо стучит по железу,
как на свалке, в кармане моем.
Что мне песни твои, Лорелея!
За душой у меня чистоган.
Мой карман - филиал Мавзолея,
не карман, а Мамаев курган.
Юбилейных и круглых - навалом,
а бумажных и длинных - увы!..
Ангел мой! Остановка за малым.
И не где-нибудь - в центре Москвы.
Я хочу умереть у фонтана,
я не знаю любви роковой.
Лорелея, певец чистогана,
я за все заплатил головой!..
Боже правый, как рано темнеет!..
Дольше века валютная ночь.
Эти деньги цены не имеют.
Спи!.. И голову мне не морочь.
1986
ГОД КРЫСЫ
Я лягу и не встану, и встану - и адью!
Три женщины не вздрогнут, но я любим пятью.
Две женщины в остатке, в кармане ни гроша.
От бедности очнется бессмертная душа.
Очнется, встрепенется, - а вылет запрещен.
Куда податься в мире, где разум просвещен?
Серебряная водка да золотой коньяк.
Давно ли сексуальный, а все-таки маньяк.
И заиграют скрипки, засветится экран.
Как буйный Рим, ликует валютный ресторан.
Ликует и шикует, и все на свете - пшик!
Кто жизнью не рискует, - не русский, не мужик!..
В чужом пиру похмелье на склоне лучших дней
и выпадет в осадок отец двоих детей.
Три женщины отпрянут, две женщины вздохнут...
От вечности осталось, быть может, пять минут!..
Под старость, ближе к ночи, в России и во мгле,
где телеглаз прикован, как Прометей к скале,
я лягу и не встану - и встану над собой,
Миллионер подпольный, красивый и седой.
На пятом километре Калужского шоссе
я вытянусь, как лайнер на взлетной полосе!
Мучительная радость настигнет дурака.
Я вздрогну и не вспомню, что прожиты века,
что протекли столетья, а счастья нет как нет...
- А где здесь для министров отдельный кабинет?.
Я вольный сын эфира и блудный сын ТиВи!
Товарищи и дамы! Нет жизни без любви.
Год Крысы - год рожденья, а смерть пуста, как гол.
Так мне диктует свыше божественный глагол.
Но у меня над ухом газеты шелестят,
и радио вещает уже лет шестьдесят.
Не слушаю - и слышу: в звенящей тишине
великие державы беседуют при мне.
А я большой любитель международных встреч,
мне душу согревает возвышенная речь!
Куда впадает Волга - в маразм или в Гудзон?
Меняю бабье лето на бархатный сезон!
За вас, народы-братья, несу тяжелый крест.
На мировой арене стою один как перст!..
Для вас, народы-сестры, я бросил отчий дом.
Как мертвая царевна, лежу под колпаком!
Лежу, раскинув руки, на родине, в лесу,
и бабочки порхают, и ни в одном глазу!..
Летит из поднебесья цветочная пыльца.
Галактики мерцают, и ночи нет конца,
и пахнет первым снегом и ядерной войной...
А что всему причина? А кто всему виной?..
Последний гладиатор, сниму противогаз.
Всемирного потопа не будет после нас.
Бумажная салфетка впитает смертный пот,
и в воздухе повиснет печальный анекдот...
1984
x x x
Кто-то рвется на Северный полюс,
кто-то стонет под Южным Крестом,
кто-то слышит неведомый голос,
долго водит по книге перстом,
как по нежному, юному лону,
и, надеясь хоть что-то понять,
протирает очки и Мадонну
хочет мысленным взором обнять...
1986
x x x
В. Алексееву
О, Гималаи!..
О, Гималаи!..
Сквозь государственный строй облаков
белые люди, миклухи-маклаи,
смотрят в туманные дали веков.
Может быть, там, за чертой горизонта,
на расстоянии жизни моей,
синие волны Эвксинского Понта
или других благодатных морей...
Так далеко я отсюда не вижу
и не затем я на свете живу,
чтобы однажды представить Парижу
полный отчет о своих рандеву.
Бедный дикарь, я прикину на пальцах
жалкой судьбы световые года.
Черная дума о звездных скитальцах
в царстве теней не оставит следа.
Смутное время на жидких кристаллах
нервно пульсирует, но не течет.
Я отстаю от народов отсталых
и закрываюсь от них на учет.
Я изуверился в людях и зверях.
Вся пропаганда добра и любви
дыбом стоит, как всклокоченный Рерих,
на просвещенной дворянской крови.
Все человечество - лишние люди,
совесть моя перед ними чиста.
Легче простить христианство Иуде,
чем допустить иудейство Христа.
О, Гималаи, Тибеты, Тянь-Шани!..
О, Пиренеи, Карпаты, Кавказ!..
Три папуаса в родном Магадане
мрачно жуют социальный заказ.
Где не ступала нога человека,
я прохожу, как Батый по Луне.
В каменных джунглях XX века
дети поют о холодной войне.
1983
x x x
Хрюкает богема общепита,
хлюпает общественное дно,
харкает в разбитое корыто
золотое среднее звено.
Некому смотреть залитым глазом,
постигая мир своим умом,
навсегда заходит ум за разум,
забываясь коллективным сном.
1986
x x x
Море ушло за рубеж,
и чудовища вышли на сушу.
Но расцвел гуманизм,
и пришлось им, беднягам, взлететь.
И ползучие гады
запели за милую душу,
ибо всякая тварь
на свободе пытается петь.
А какой интерес
распевать на голодный желудок
и на трезвую голову
слышать призывы "не пей"?
Мировая война
разразилась в течение суток,
и планета Земля
стала кладбищем мертвых идей.
Революция видов
не тронула нас, безголосых,
не коснулась она
тех, кто может_ дышать под водой.
И когда в темноте
пролетают певцы на колесах,
я встречаюсь глазами
с безмолвной Полярной звездой.
Между нами
- пространство
и время,
и пять силуэтов,
и казенная буква
по имени, кажется, "Ять",
и дешевый кураж
опаленных талантом поэтов,
но на трезвую голову
это умом не понять.
Персональный компьютер
бренчит на проклятой гитаре,
я ему подпеваю
от имени лишних людей,
и безумная песня
гремит на славянском базаре,
над которым распят
призывавший к любви иудей.
1987
СТАНСЫ
В беспамятстве юном, в безгласной стране
посмертные лавры мерещились мне.
В их сладостном шуме, в их смутной тени
шутя прожигал я ненужные дни.
Как бес, имитируя зверскую страсть,
я спал с дочерями имеющих власть.
В безвременье зыбком зубами скрипя,
подпольной любовью я мстил за себя.
Недвижно среди гробовой тишины
застыл я над вечным покоем жены.
В пластмассовой урне твой прах номерной,
и фото на паспорт - твой облик земной.
В дали магаданской, хлебнув от людей,
забудет меня плоть от плоти твоей.
Я буду лежать перед ней недвижим
отцом не отцом - ни родным, ни чужим.
1986
x x x
Буря отрицательных эмоций
пронеслась и стихла...
Воздух чист.
...Неужели некто Гуго Гроций
был принципиальный гуманист?
Неужели о войне и мире
думал он в средневековой мгле?
Глупо в однокомнатной квартире
рассуждать о счастье на земле.
Иней, на окне моем цветущий,
застилает праздничный проспект.
Угнетен мой разум всемогущий,
недоразвит мощный интеллект.
Может быть, и снег идет, не знаю.
Может быть, уже идет война.
Я на кухне свет не зажигаю,
прожигаю вечер без вина.
При свечах казалось все иначе:
догорят костры еретиков
встанут грандиозные задачи
освоенья райских парников.
Извини подвинься, бедный Гуго!
Из кромешной тьмы небытия
ищешь ты читателя и друга,
но не друг и не читатель я.
Я в душе ударник и новатор
и люблю в покойниках покой!
День и ночь вращается локатор
над моей красивой головой.
В небесах торжественно и чудно.
В космосе парят рабы идей.
Что же мне так больно и так трудно?
Я устал от мыслящих людей.
Как последний человек Вселенной,
как живой библейский персонаж,
перед вечной огненной геенной
я пишу библейский репортаж.
То не призрак бродит по Европе
в кущах утопических садов,
то звезда Полынь горит в утробе
матери российских городов.
1986
x x x
Сытый по горло собственной песней,
здесь и загнусь - на природе, в толпе,
между бессмертной Красною Пресней
и репродуктором на столбе.
Окна темны, как гашеные марки,
вечность спускается на тормозах...
Бедные звери не спят в зоопарке,
бедные люди стоят на часах.
Все, что не выжгли каленым железом,
дремлет подспудно до лучших времен.
Память раздавлена собственным весом,
разум проклятьем своим заклеймен.
А по Большой и по Малой Грузинской
змеи ползут по кривой напрямик.
Столп одиночества, идол тишинский
черным перстом указует в тупик.
В райский тупик, в безголосое небо
долго смотрю, вспоминая себя.
Если не все человечество слепо,
что здесь торчу в одиночестве я?..
Между Чернобылем и Хиросимой
время мое просочилось в песок.
Между искусственной жизнью и мнимой
есть для бессмертия лишний часок.
Генералиссимус, где твой хрустальный
и закаленный, как сталь, саркофаг?
В детстве я видел твой профиль медальный,
видел во мгле государственный флаг.
Есть для естественной смерти минута,
есть фантастически точный момент!
Выбора нет: то Малюта, то смута,
то человеческий эксперимент!..
Милый террариум тайной свободы,
Русь моя, жизнь моя, чья ты жена?
Йодом напоены вешние воды,
и на Украине шумит тишина.
Здесь я стою. Между сном и могилой.
Пахари ночи поют в небесах,
и от неведомой песни унылой
небо с овчинку и звезды в слезах...
1986
^TСОРОК СОРОКОВ^U
Поэма
К тысячелетию крещения Руси
Такой наив, такой интим,
такие робкие флюиды!..
Мы в невесомости летим
веселые, как инвалиды.
Под нами старая Москва
и все кресты Замоскворечья.
Над нами не растет трава,
не прорастая в просторечье.
И пепел десяти веков
на нищих духом оседает,
и тайно сорок сороков
во тьме, как матери, рыдают.
И то, что их в природе нет,
как нет и матери-природы,
отбрасывает тайный свет
на эти призрачные годы.
Высок останкинский костыль,
но пусто в мировом эфире,
где только вековая пыль
не спорит о войне и мире.
Эпоха видео прошла.
Идея вылезла наружу
и по-пластунски поползла,
как допотопный гад на сушу.
Жизнь поворачивает вспять,
вспять поворачивают реки,
а путь страдальческий опять
уводит из варягов в греки.
И восхищает тишина,
в которой слышен глас народа.
Кому-то родина - жена,
а мне любовница - свобода!..
Лежу с разбитой головой
на дне граненого стакана.
Вокруг по стрелке часовой
текут четыре океана.
Из ничего, из пустоты
плывут в мои ночные бденья
руководящие персты
и непристойные виденья.
Низы взбираются к верхам,
верхи во мне сознанье будят,
но так как я - грядущий хам,
меня в России не убудет.
В сугробах ядерной зимы,
на свалке золотого века,
непогрешимые умы
все как один - за человека!
А для меня давно равны
и человечество и зверство.
Любовь как антипод войны
предполагает изуверство.
Трепещущий, смотрю вперед.
А впереди под гром победный
с коня спускается в народ
позеленевший Всадник Медный.
И перед ним его страна
лежит огромная, как плаха.
Забилась в щели старина,
но ненависть сильнее страха!
А царь по-аглицки поет
и любит подпустить амура.
А царь по-плотницки идет
в Преображенское из МУРа.
Скрипит вокруг своей оси
самодержавная махина,
и Государь Всея Руси
не помнит ни отца, ни сына.
Он верит: три богатыря,
здоровые, как самосвалы,
осушат лунные моря
и марсианские каналы.
Так много планов на века,
что жить не хочется сегодня.
Крута железная рука,
а все же не рука господня!..
И замирает Третий Рим
и шепчет городам и весям:
"Мы за ценой не постоим,
зато обмерим и обвесим!..
Пока ты жив, ты полубог,
вась-вась с английской королевой,
но всех отечественных блох
не подкуешь одною левой!..
Ты можешь росчерком пера
забрать последние полушки,
но ты не сможешь, немчура,
все слезы перелить в царь-пушки!.."
Петр Алексеевич, ау!
Наш путь измерен батогами
и поздно измерять Москву
бесповоротными шагами.
Но верит бедный властелин,
что заждалась его Россия,
а что зажглась звезда Полынь,
не возвестил еще мессия.
И начинается, как встарь,
броженье на больших дорогах.
Очнись, Великий Государь!
Послушай, что поют в острогах.
Не слышит, ирод, смотрит в рот,
как гражданин на самодура.
Сперва цари идут в народ
и лишь вослед - литература.
Литература - это я.
Но кто об этом знает ныне?
Не слышит русская земля
глас вопиющего в пустыне.
Златая цепь добра и зла
облагороживает лица,
и от двуглавого орла
рождается стальная птица.
Она взлетает, как топор,
взлетает - и садится в лужу.
Но этот пламенный мотор
в себе подозревает душу!
И не одну, а тонны душ,
а - кубометры, киловатты,
где все: и глад, и мор, и сушь,
и сплошь и рядом - демократы!
Где кто не с нами - против нас,
и любера, и хор цыганский,
где и ВАСХНИЛ, и ВХУТЕМАС,
и мертвый час резни гражданской,
и клок боярской бороды,
и Оружейная палата,
и три столетия Орды
внутри душманского халата,
и Колыма, и Сталинград,
и к звездам райская дорога,
и Бог, что пусть не во сто крат,
но вдвое больше полубога!
И в том, что Он - и миф, и взрыв,
и формула, и откровенье,
такой интим, такой наив,
такое светопреставленье!..
По-бычьи на брегах Невы
мычит священная корова,
и гордо восседают львы
на яйцах из гнезда Петрова.
Я вас люблю, цари зверей,
я вас люблю, цари природы,
я вас люблю, цари царей,
люблю, но я - другой породы.
Я тот, кто выпал из гнезда,
кому нет времени и места.
Гори, гори, моя звезда!
Идет на бойню марш протеста.
Осатанел глагол времен,
и социальная нирвана
с цепи спустила Тихий Дон
безалкогольного дурмана.
Не стало истины в вине,
и робот выжимает соки,
дабы прочухались на дне
в своем отечестве пророки.
Но я еще не весь опух,
не упиваюсь самоедством
и раздражаю русский дух,
из цели сделавшийся средством.
Вотще помадою губной
меня помазала столица.
В России клетки нет грудной,
где не сидит стальная птица.
Но эта курочка смогла
снести яички при Батые.
Как на закате купола,
горят скорлупки золотые!..
Такой наив, такой интим,
такая мирная планида!..
В своих скорлупках мы сидим
и не показываем вида.
Нас тьмы и тьмы. Нам нет числа.
Да мы и не вникаем в числа,
не зная ни добра, ни зла,
ни политического смысла.
Мы сон вкушаем наяву
и пьем денатурат без меры,
но уж когда спалим Москву
во имя родины и веры,
тогда как треснет скорлупа,
ужо друг дружку позабавим:
кишкой последнего попа
последнего царя удавим
и понастроим лагерей,
и проведем газопроводы
в раю без окон без дверей,
где все рабы своей свободы.
...Посередине жития,
один как перст себе подобный,
все чаще ощущаю я
животный страх, но смех утробный
небрежный плод мужских забав,
бессонниц, легких вдохновений
пикантней всех других приправ.
На помощь, мой веселый гений!
Люблю тотальное добро!
И что есть силы, что есть мочи
люблю влагалища метро,
открытые до часу ночи!..
И я жуирую с толпой,
как политрук с Прекрасной Дамой,
и скрещиваю взгляд слепой
с международной панорамой.
Так, незадачливый жуир,
который о любви воркует,
я открываю третий мир,
который сам с собой воюет.
Очередной иллюзион.
Апостол Петр стреляет в папу.
Царь Петр клеймит его в ООН
и поднимается по трапу.
Аплодисменты. Все о'кэй!
Парад-алле антиутопий.
И продолжается хоккей
по всей безъядерной Европе.
На страже мира - страж ворот.
И маска от лица спасает.
Бросок! Удар ногой в живот!
Счастливчик клюшкой потрясает.
И рев, и вой, и свист, и стон
на полпути из грязи в князи
и вскакивает стадион
в нечеловеческом экстазе!..
Любви неистовой такой
не знал на поле Куликовом
Лжедмитрий, некогда Донской,
и пал в побоище ледовом.
Красивый труп еще дышал,
не понимая, что случилось,
но Юрьев день жидов прижал,
и сердце Грозного смягчилось.
И он тогда пришил сынка,
назначил Ермака Малютой,
завел в опричнине ЧК
и начал брать оброк валютой.
Но поп тишайший, Аввакум,
мутил народ, и Стенька Разин
разжег пожар из мрачных дум
и стал Петру огнеопасен.
И Петр, естественно, решил
загнать Америку соседу,
пришил сынка, но поспешил
грозить в Афганистане шведу.
И чтобы не сойти с ума,
он сотворил себе кумира.
Но, к счастью, Англия - тюрьма,
где в моде варварская лира.
Хан Карл-Адольф-Наполеон
разбил казаков и калмыков,
но дикий бабий батальон
прогнал дванадесять языков.
Екатерина, сгоряча
прорвав блокаду "Англетера",
пришила мужа-пугача
и вышла замуж за Вольтера.
Их первый сын блистал умом,
второй пять лет на Мальте правил,
а третий умер перед сном,
но в рамках самых честных правил.
Так Пушкин, веривший в судьбу,
был заточен в Святые горы,
где описал, уже в гробу,
ветхозаветный залп "Авроры".
Но мода - деспот меж людей,
знакомых с властью брадобреев.
Генералиссимус идей
любил арапов и евреев.
Он обобщил своих князей
и, верный классовому чувству,
в Кремле устроил дом-музей,
где плакал от любви к искусству.
Любви неистовой такой...
но нет, не начинать же снова!
Пусть молвит кто-нибудь другой
в другие дни другое слово!
А я пойду своим путем,
путем завещанным, старинным
за гением и за скотом
и вслед за Богом триединым!
Пряма, как Ленинский проспект,
во мне История петляет,
и счастья типовой проект
не зря мой краткий курс питает.
Увы, боюсь войти во вкус,
но трусоват, как Ваня бедный,
люблю я варварскую Русь
любовью странной, безответной.
Люблю - и если зря, пусть зря,
пусть не по праву первородства,
но не по манию царя,
а по наитию сиротства!
На то, что Летопись мою
продолжит Время, уповаю.
А я, что вижу, то пою,
а что пою, - то отпеваю!..
Дела давно минувших дней,
свежи газетные преданья!..
Живая очередь теней
в потомках ищет оправданья.
И перед мысленной чертой,
еще не преданный без лести,
я тоже в очереди той
торчу, как пень на Лобном месте.
И флаги всех отсталых стран
стоят в почетном карауле
в полуподпольный ресторан,
где в баре есть киндзмараули.
Народов дружная семья,
в которой я не без урода.
Все ближе очередь моя,
все утомительней свобода...
Не тает прошлогодний снег...
А завтра - кто в сей мир приидет?..
Толпа людей - сверхчеловек
и человека ненавидит.
Ни Третий Рейх, ни Третий Рим
не ведают, кто третий лишний,
а третий так необходим
себе подобный и всевышний!..
На ком почиет благодать?
Кто приглашен на белый танец?
Ужели, братия, опять
в яйце созреет самозванец?..
Тишинский, тушинский ли вор?
Напрасно память напрягаю.
Но сам пишу свой приговор
и дерзко руку прилагаю.
Аз грешен. Господи, спаси!
Молитва глохнет в стекловате.
Быть самозванцем на Руси
не знак ли вышней благодати?
В чем истина, спрошу, и где?
И скромно потирают руки
пилатствующий во Христе
и мученица лженауки.
Их - как нерезаных собак,
они до истины охочи,
но любят превращать бардак
в варфоломеевские ночи!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не дрейфь, пиитик записной,
и дело шей собственноручно.
Не нужен выход запасной.
Безверие антинаучно.
Конвейер Спаса на крови
работает без передышки.
Живи и Бога не гневи,
о смерти зная понаслышке.
Живи и здравствуй! Пей до дна.
Безмолствуя, ходи в народе
и пой, дурак, на злобу дня,
что ты незлобен по природе!..
Я сплю на разных полюсах,
я прозреваю в полудреме...
Апостол Петр стоит в слезах,
один как перст в казенном доме.
"Уж если Англия - тюрьма,
Россия, стало быть, психушка?.."
Апостол смотрит на дома
в каком снесет яйцо кукушка?
В гостинице, которой нет,
апостол бродит, как химера,
и на есенинский портрет
глядит с любовью изувера.
А за окном - весна, теплынь,
и синева небес, и флаги...
Горит, горит звезда Полынь
в своем бетонном саркофаге!..
"Ликуй же, Третий Рим, ликуй!
Ужо однажды потолкуем!.."
"Мин херц, а помнишь ли Кукуй?
Поди, забыл? А мы кукуем!.."
Откуда эти голоса?
Кто их под утро посылает?
Самозабвенная слеза
картины жизни застилает.
Апостол плачет над Москвой,
не чувствуя в себе предтечу.
По Питерской, по осевой
царь Петр летит заре навстречу.
Но нет Спасителя Христа,
и правда стала бесполезной.
И Вифлеемская звезда
осветит занавес железный.
И трижды прокричит яйцо,
и отречется инкубатор,
и все Садовое кольцо
заменит круглый эскалатор!
Опухший глиняный колосс
воспрянет в луже по колено,
и миллион бумажных роз
на волю выпорхнет из плена.
На круги вечные своя
вернутся Бродский и Малюта,
и вздрогнет в сердце, как змея,
тысячелетняя минута!..
И вздрогнет старая Москва,
и ей, быть может, станет дурно,
что правит всем не голова,
а избирательная урна.
Петр Алексеев, бомбардир!
Ты создал адский вытрезвитель.
Но ты - души моей кумир,
а я - высоких зрелищ зритель!
Из пустоты, из ничего,
с анекдотической орбиты
свисает вниз Конец Всего,
а мы в гробу видали виды!
И нас не купишь на испуг
ни по дешевке, ни по пьянке.
История опишет круг
и завершится на Лубянке.
Рыдают сорок сороков.
Опасны на Руси прогнозы.
И память десяти веков
прожгли не истины, а слезы..
Все уже круг широких масс.
"Аврора" чахнет на приколе.
И в космос щурят рыбий глаз
гермафродиты поневоле.
Безумно счастливы, оне
блаженствуют, как мирный атом,
когда в надмирной тишине
корабль стыкуется с собратом.
Я сам испытывал оргазм,
во мне все так же трепетало,
когда я зрел последний спазм
в металл входящего металла.
Я созерцал из забытья
секс-бомбы ядерной строенье
и масс критических ея
интимное соединенье!
И ты, Конец Всего, герой
астральной лирики амурной,
не ты ли .........
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Когда какой-нибудь вампир
меня обводит нежным взором
и произносит: "Миру - мир!"
клеймя бездействие позором,
я в трансе, вне себя, а он
при мне сношается с народом
и переходит Рубикон,
как все, подземным переходом.
Чтобы не видеть эту муть,
я вырубаю третье око,
но ни забыться, ни заснуть
я не могу по воле рока.
Врубаю вновь и вижу вновь
все та же мерзкая порнуха.
- Не безопасность, а любовь!
кричу в его цветное ухо.
- Не безопасность, а любовь!
Бог любит троицу, приятель.
Я покрываю вашу кровь.
Любовник я, а не каратель!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Целую твой холодный лоб.
Я помню о тебе, Катюша.
Уходит вниз тяжелый гроб.
Ты не нашла на свете мужа.
Я видел твой последний вздох.
Господь даруй тебе спасенье.
Ты умерла тридцати трех.
Ты отстрадалась в воскресенье.
Под Химками железный крест.
И ранний снег до боли светел.
Не пишет дочь из дальних мест.
И под землей не ты, а пепел...
...И снова прилетят грачи,
и юный Бережков заплачет,
и Петр вручит ему ключи,
и он в пустой карман их спрячет.
Заплачет мой бесценный друг
и всем откроет двери Рая,
и нас, толпящихся вокруг,
вперед пропустит, умирая.
На кухне, в райской тишине,
он мир исправить не пытался
и плача улыбался мне,
как мне никто не улыбался...
И нас, наивных дураков,
невинных в некотором роде,
оплачут сорок сороков,
когда не будет нас в природе.
В озонной, в черной ли дыре,
в могиле братской и небесной,
в июне или в декабре
мы встанем перед общей бездной?.
Нас мало, истинных калек,
сожравших пуд российской соли.
Принципиальный человек
не размножается в неволе.
А мы - родители детей,
которым ничего не дали.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
...И не судим, и не сужу,
и сладок крестный путь познанья.
Чем глубже в землю ухожу,
тем ближе к центру мирозданья.
Чем дальше забираюсь ввысь,
тем очевидней чья-то шутка:
"Ложь изреченная есть мысль!"
и мне от этой мысли жутко...
...И обреченные слова
летят в небесную обитель
и падают в бассейн "Москва",
где под водой Христос Спаситель.
Он тихо смотрит на пловцов,
над ним бестрепетно плывущих,
на человеческих ловцов,
чье место пусто в райских кущах.
Чье место свято на земле,
где свет не гаснет дни и ночи,
и бледный кайф в подводной мгле,
и хлорка разъедает очи.
Куда ж нам плыть?..
Вопрос не нов.
Но повторим его, пожалуй.
Авось не потрясем основ
Руси Великой, Белой, Малой
и прочая...
Куда ж нам плыть?..
Скажи, пророк, ответь, философ?
Поэтом можешь ты не быть.
Не задавай чужих вопросов!..
Куда ж нам плыть
по морю слез,
на Страшный Суд, на смерть и муку?.
Проходит посуху Христос,
а гений движется по кругу...
--
Я собираю пыль веков
и сам себя опровергаю,
и тайно сорок сороков
из этой пыли воздвигаю.
Все, что сожгли, снесли, смели,
встает из пепла, праха, тлена
и прорастает в глубь земли,
как шахта метрополитена!
Но мир негласный, мир иной
не зря изогнут, как подкова,
и трещина земли родной
проходит через Дом Пашкова!
Для сверхдержавы все равны!
Стоят подземные твердыни.
Но тайно по кишкам страны
калики странствуют поныне.
Христос воистину воскрес!
А не воскрес - так пусть воскреснет!
Что будет делать райсобес,
когда убожество исчезнет?
...И если я не весь умру,
зачем я жил тогда на свете?
Я пел и плакал на миру
и значит, я достоин смерти.
И если я не есть любовь,
то кто же я?
Каким макаром
и прах, и тлен, и плоть, и кровь
я сочетаю с божьим даром?
И участь жалкую свою
судьбою все-таки считаю,
и в небо вкопанный стою,
и взглядом в землю прорастаю...
1985-1987
