Я открыл дяде тайну: что вурдалак не вурдалак, а алхимик! Может, он раньше и был вурдалак, а сейчас он алхимик. Я не мог не открыть дяде эту тайну, потому что от дяди у меня вообще не было тайн. И у дяди от меня тоже не было тайн. Поэтому я и открыл дяде эту тайну. Конечно, под страшным секретом. Дядя сначала поклялся, что никому об этом не расскажет. Но когда я открыл ему эту тайну, дядя рассмеялся.
      — Ты чудак, оказывается! — сказал дядя. — Ты простофиля!
      — Никакой я не Филя! Я Миша!
      — Простофиля — это значит простачок! Ты простачок, потому что никакой это не алхимик. Обыкновенный жулик! Тебя провели!
      — Куда меня провели? Никуда меня не проводили!
      — Тебя провели за нос!
      — Никто не проводил меня за нос! — Мне было очень обидно.
      — Ты ничего не понимаешь! Провести за нос — значит обмануть! Тебя обманули!
      Дядя объяснил мне, что такое алхимик. Алхимик — это лжеучёный,то есть не настоящий учёный. Такие лжеучёные были когда-то очень-очень давно. В средние, века. И даже раньше. Алхимики искали «философский» камень, такой волшебный камень, который всё превратил бы в золото. Они хотели научиться всё превращать в золото: дерево, булыжники, железо — всё, всё! Если бы они нашли такой камень, они бы страшно разбогатели. Потоку что на золото можно было всё купить. Это у нас сейчас на золото нельзя всё купить, а раньше, до самой революции, на золото можно было всё купить. Даже людей продавали за золото. Даже детей! Вот какое это было страшное время! Но алхимики «философский» камень, конечно, не нашли. Потому что его просто нет. В этом-то всё дело! Алхимики много лет искали этот камень, а некоторые даже говорили, что они его нашли. На самом деле они жульничали: они подкладывали в свои котлы, в которых варили разную дрянь, кусочки золота и говорили, что это золото получилось из железа или из дерева. Но их, конечно, разоблачили. Вот какие они были жулики!
      — И Благодарю за внимание тоже жулик, — сказал дядя. — Я уж не знаю, чем он там занимается, но он жулик.
      — А может быть, он всё-таки хочет научиться всё превращать в золото, например серебро? У него очень много серебра! Видишь, сколько он дал мне серебра! И сказал, что ещё даст!
      Но дядя опять рассмеялся.
      — Просто он жулик и когда-нибудь обязательно попадётся на удочку!
      — А разве люди попадаются на удочку?
      — Ещё как! — сказал дядя.
      — Они клюют?
      — Ещё как!
      — А на что они клюют?
      — Кто на что! Некоторые, например, клюют на серебряную бумагу. Ты клюнул на серебряную бумагу и попался, — сказал дядя.
      Вы себе не можете представить, как мне было обидно! Мне было обидно, что я попался на удочку, как какая-нибудь глупая плотва!
      Но теперь я буду осторожным и никогда больше не попадусь на удочку. Лучше я посмотрю, как попадётся на удочку Благодарю за внимание. То-то я посмеюсь, когда он будет дёргаться на крючке! В том, что это будет, я не сомневался, потому что так сказал дядя.

      В детстве я получал очень много подарков.
      Во-первых, конечно, в мой день рождения. В этот день я получал страшно много подарков. Я просто купался в этих подарках!
      Во-вторых, я получал подарки по большим праздникам.
      Я получал подарки 1 Мая, 7 Ноября, 1 сентября и в Новый год.
      В-третьих, я получал подарки по маленьким праздникам.
      Кроме того, я получал подарки по бабушкиным праздникам: у бабушки было очень много праздников, о которых знала одна только бабушка.
      Ещё я получал подарки за хорошее поведение, за хорошие отметки, за выздоровление после болезни и когда приходили гости.
      Но больше всего я получал подарков от дяди — от него я получал подарки просто так, не говоря уже о разных датах.
      Так что, как видите, подарков я получал очень много.
      Иногда я, правда, не получал никаких подарков.
      8 Марта, например. Тогда мне самому приходилось делать подарки. Мне также приходилось делать подарки в дни рождения папы, мамы и бабушки. И в дни рождения моих друзей. И соседям по квартире. И — конечно! — в дни рождения дяди. Но всё это была чепуха по сравнению с тем, что дарили мне.
      С тех пор как я стал взрослым, я уже не получаю столько подарков. Я часто думаю: почему большее количество подарков падает у человека на детство? Почему, когда люди становятся взрослыми, они получают меньше подарков? Потому что меньше дарят!Считается, что подарки — это пустяки, детское дело! Но это совсем не пустяки! Подарки украшают жизнь! Это очень хорошее дело. Серьёзное дело. Не забывайте об этом, ребята, когда станете взрослыми. Ходите друг к другу с подарками. Если вам с ними некуда ходить — дарите их своим соседям на лестнице. Или в соседнем доме. Можно дарить подарки и совсем незнакомым людям — например, в самолётах, в троллейбусах, в метро. А то и просто на улице. Ничего плохого в этом нет. Необходимо одно: чтобы все взялись за это дело дружно, чтобы никто не остался в стороне. Тогда всё будет в порядке и никто не останется без подарка!
      А пока что у взрослых дело с подарками обстоит хуже, чем у ребят. Взять хотя бы меня. Взять хотя бы мою подушку. Разве сейчас, когда я просыпаюсь в какое-нибудь прекрасное праздничное утро, я нахожу под подушкой подарки? В лучшем случае я найду там носовой платок или вчерашнюю газету. А в детстве? В детстве я всегда с нетерпением ждал праздничного утра, чтобы сунуть руку под подушку, — и что же вы думаете? Там всегда был подарок, а то и несколько!
      Конечно, в течение дня я получал ещё подарки, но самое приятное было, проснувшись утром, сунуть руку под подушку и найти там тёпленький подарок!
      Когда я просыпался ночью и шарил рукой под подушкой, никаких подарков я не находил. Я нарочно притворялся спящим, а сам бодрствовал целыми часами, подкарауливая появление подарков, но всё было напрасно: подарки появлялись, когда я спал.
      Как они попадали под подушку, я никогда не мог догадаться.
      А иногда с этими подарками случались очень странные вещи. Иногда они бесследно исчезали… Куда?
      Этого никто не знал!

Часть I

      Один раз дядя приехал откуда-то поздно ночью. Дело было зимой. Весь день и весь вечер бушевала вьюга. Я рано лёг и уснул под завывание ветра.
      Проснулся я от крика. Кричал дядя.
      Дядя сидел с папой, мамой и бабушкой на медвежьей шкуре и размахивал руками. В комнате стоял дым коромыслом. Дым таинственно освещался тремя свечами: дядя любил сидеть при свечах. Выл ветер. От ветра дребезжали окна.
      — Он рисовал на льду! — орал дядя.
      Я мгновенно вскочил с кровати.
      — Кто рисовал на льду? — спросил я.
      — Ты проснулся, мой мальчик! — сказал дядя.
      — Я же просила говорить потише! — сказала мама.
      — Кто рисовал на льду? — закричал я и полез к дяде на колени.
      — О! — Дядя вынул изо рта свою трубку и выпустил двадцать колец дыма. — Это было этвас! Этвас!
      — Эх-хе-хе! — вздохнул папа. Его почти не было слышно.
      Дядя тискал меня в своих объятиях.
      — Я мог тебя больше не увидеть, мой мальчик!
      — Расскажи про этвас! — попросил я.
      Я весь дрожал.
      Дядя залпом выпил стакан чаю, стакан вина, стакан воды и стакан молока. Потом он опять затянулся своей трубкой.
      — Я подходил к Северному полюсу, — начал дядя. — Вокруг была кромешная тьма. Двадцать собак тащили упряжку. Ханг и Чанг шли впереди, головными. Они совсем выбились из сил. До цели оставалось несколько метров. Это был торжественный момент! Мечта всей моей жизни! Я решил сосредоточиться. Я остановил собак, сел на нарты и решил закурить. Я полез в карман за трубкой… но увы! Трубки не было! Очевидно, я выронил её где-то по дороге. Но, доннерветтер, не мог же я идти на полюс без трубки!
      — Почему? — спросил я.
      — Не перебивай дядю! — сказала мама.
      — Эх-хе-хе! — вздохнул папа.
      — Не мог я идти на полюс без трубки! — свирепо сказал дядя и ударил в пол кулаком… — К чёрту полюс, если на нём нельзя закурить!
      — Я тебя понимаю, — сказала мама. — Только не волнуйся.
      — Я не волнуюсь. Я никогда не волнуюсь! Я пошёл назад за трубкой… Вернее, пополз, потому что была кромешная тьма. Я полз по своим следам, ощупывая каждый сантиметр.
      — А собаки?
      — Не перебивайте дядю! — повторила мама.
      -- Я полз несколько суток, — продолжал дядя. — Потом я решил вздремнуть. Я заснул прямо на снегу. Проснулся я от яркого, мерцающего света… это было северное сияние! Оно сияло вовсю! И тут я увидел свою трубку…
      — А собаки?
      Мама посмотрела на меня умоляющим взглядом. Дядя ничего не ответил и стал раскуривать трубку. Дядя затянулся, выпустил бесчисленные кольца дыма и сделал страшные глаза.
      —  Метрах в двухстах от меня, — сказал дядя глухим голосом, — возле большой глыбы льда сидел Полярный человек и сосал мою трубку!
      — Ах! — сказала бабушка. — Как тесен мир!
      — Как ты узнал, что это Полярный человек? — спросили мы хором.
      —  Он был голый! — рассмеялся дядя. — Он был совершенно голый! Вы знаете, что он делал? Он рисовал на льду!
      — Эх-хе-хе! — вздохнул папа.
      — Чем он рисовал? — прошептал я.
      —  Бивнем! — заорал дядя. — Бивнем мамонта!Откройте холодильник и покажите ему… покажите ему этот шедевр!
      Мама встала, открыла холодильник (холодильником был у нас деревянный ящик за окном) и положила на медвежью шкуру… чего бы вы думали? Кусок льда!Настоящий свежий кусок льда! Я понюхал его: он пах Северным полюсом! На льду были какие-то линии…
      Мы долго смотрели на этот кусок льда. Трещали свечи. Окна дребезжали от ветра. Лёд переливался всеми цветами радуги. Никогда в жизни я не видал ничего подобного!
      — Это северное сияние, — сказал дядя, — оно нарисовано совершенно точно! — Дядя провёл по льду пальцем.
      Дядя сидел важный, развалившись на медвежьей шкуре. Он был в мохнатом красном халате, загорелый, кудрявый, усатый… Он улыбался. Тёмные глаза дяди сияли. В каждом зрачке горело по маленькой свечке. У дяди был вид именинника.
      Я тоже провёл пальцем по льду: лёд был холодный.
      — Как ты смог его довезти, чтобы он не растаял? — спросил я.
      — Очень просто! Главное — не прерывать цепь холода! На ледоколе я положил его в трюм. В Архангельске он лежал три дня в погребе ресторана. Когда я летел в Москву, он был привязан под крылом самолёта… Вот и всё!
      — А где бивень? — спросил я замирающим от восторга голосом.
      Но дядя ничего не ответил.
      — Когда я увидел, что этот дьявол держит в зубах мою трубку, — продолжал дядя, — сидит и держит в зубах мою трубку, я пришёл в ярость! «Проклятый дикарь, — подумал я. — Пусть бы он украл у меня хлеб, рыбу, ружьё, собак, в конце концов! Но трубку!» Это было уже слишком! Взбешённый, я шёл прямо на него. Он заметил меня и пошёл мне навстречу. У этих дикарей дьявольский нюх! Мы постепенно приближались друг к другу. Человек помахал рукой. Я тоже. Я остановился. Он протянул ко мне руки. Я тоже. Так мы стояли друг против друга некоторое время. С одной стороны — я, цивилизованный европеец, в морской робе и высоких меховых сапогах, тщательно выбритый и причёсанный, благоухающий душистым мылом. С другой стороны — дикарь, совершенно голый, покрытый густой белой шерстью, с длинными, всклокоченными волосами и бородой, с лицом настолько почерневшим, что естественного цвета нельзя было разобрать из-за толстого слоя ворвани. Ни один из нас не знал, кто был другой и откуда он пришёл.
      Дядя сделал паузу и обвёл нас горящим взглядом.
      — Полярный человек первый начал разговор: «Здравствуйте!» — «Здравствуйте!» — «Я чрезвычайно рад вас видеть!» — «Благодарю. Я тоже!» — «Вы здесь с кораблём?» — «Нет, его здесь нет». — «Сколько вас всего здесь?» — «Со мной двадцать собак в шести метрах от Северного полюса!»
      Вдруг Полярный человек пристально посмотрел мне в глаза и произнёс: «Вы дядя того самого мальчика из Москвы?» — «Да, я дядя того самого мальчика». — «Клянусь, я чрезвычайно рад вас видеть!» Мы кинулись друг другу в объятия и крепко расцеловались…
      — Эх-хе-хе! — Папа глубоко вздохнул.
      — Как тесен мир! — пробормотала бабушка. — Как тесен!
      — Как ты мог с ним говорить? — спросил я. — Разве он понимал по-русски?
      Дядя ласково посмотрел мне в глаза:
      — Полярный человек очень любил русский язык! Кроме этого, он знал ещё четырнадцать языков. Он был полиглот! Языки он изучил по радио. Он подобрал где-то с погибшего корабля радиоприёмник. Это был интеллигентнейший человек! Поблизости находился снежный домик, где Полярный человек жил с женой и тремя детьми. Все пятеро — милейшие люди! И все они говорили по-русски. Мы прекрасно провели время. Пришлось, правда, подарить ему собак…
      — Каких собак? — заорал я.
      — Моих, моих собак, доннерветтер!
      Я заплакал. Я так любил Ханга и Чанга! Я упал на медвежью шкуру и зарыдал.
      — Безобразие! — сказала мама. — Разве можно так волновать ребёнка! Он может стать заикой!
      — Он никогда не станет заикой! — произнёс дядя твёрдо. — Кроме того, я одну собаку оставил… Чанг!
      Дверь на балкон с грохотом распахнулась, в комнату ворвался вихрь морозного пара со снегом, затушил свечи, и в темноте на меня кинулось что-то пушистое и холодное… Это был Чанг!
      Он спал на балконе. Когда дядя приходил к нам в гости с собаками, они всегда отдыхали на балконе. Зимой и летом. Так их закалил дядя.
      Чанг повалил меня на пол и сразу облизал с головы до ног. Мы катались по полу, сжимая друг друга в объятиях.
      Вдруг я почувствовал, что лежу в луже…
      — Лёд! — завопил я как сумасшедший. — Лёд! Это лёд!
      — Господи! — всплеснула мама руками. — Он сошёл с ума!
      — Я не сошёл с ума! Это лёд! Северное сияние! Шедевр! Он растаял!
      «Гав!» — сказал Чанг и вскочил, отряхиваясь.
      Я тоже вскочил.
      Папа закрыл дверь на балкон и зажёг свечи.
       Вместо льда на полу была лужа.
      Все были в ужасе. Один дядя был совершенно спокоен. Он даже не пошевелился.
      — Чепуха! — сказал он, попыхивая трубкой. — Стоит волноваться! Я привезу вам сколько хотите таких шедевров! Дело не в этом.
      — А в чём? — спросил я.
      — В том, что я смертельно устал. Я хочу спать.
      — А я не хочу спать! — крикнул я.
      — Тебе пора спать! — сказала мама. — Посмотрите, как он выглядит!
      — Я не хочу спать!
      — Он прекрасно выглядит, — сказал дядя, — но ему пора спать.
      — Всем пора спать, — сказала бабушка.
      — Хочешь, я подарю тебе бивень? — сказал дядя.
      — Хочу бивень! Хочу полюс! Хочу Полярного человека!
      «Гав! — сказал Чанг. — Гав, гав, гав, гав!»
      — Я устала, — сказала мама. — Я больше не могу выносить этот бред!
      Дядя встал.
      — Считай, что бивень у тебя мод подушкой! — сказал он. — О Полярном человеке мы ещё поговорим…
      Дядя произнёс это очень значительно.
      — Сам ты Полярный человек! — сказала мама.
      Все засмеялись.
      — Пойдём! — сказал дядя.
      У дяди был чрезвычайно таинственный вид. Я боялся лишиться бивня и пошёл за дядей. Шутить с дядей было опасно.
      Когда я ложился спать, со мной всегда все прощались. Первой ко мне подходила бабушка, потом мама, потом папа. Если у нас бывал дядя, он тоже подходил. Ханг и Чанг подходили последними. Все говорили «спокойной ночи» и целовали меня в лоб. Я тоже говорил «спокойной ночи». Потом я засыпал. Так было всегда.
      Так было и на этот раз. С одной только разницей: когда все вышли, дядя не сказал мне «спокойной ночи».Он сел на кровать и взял меня за руку…

Часть II

      — За бивнем пойдём? — спросил дядя шёпотом.
      — Когда?
      — Тсс-с! — Дядя приложил к губам палец. — Когда все заснут, мы пойдём за бивнем… Согласен?
      Я кивнул.
      Дядя пожал мне руку, потушил свечи и тихонько вышел из комнаты.
      Признаюсь, мне было немного страшно. Да и дядя был какой-то не такой. Я не знал, что у него на уме. Никто никогда толком не знал, что у него на уме!
      Я лежал в полной темноте. За окном бесновалась вьюга. Иногда мне казалось, что она бросает в окно песком.
      — Чанг! — позвал я неслышно.
      В то же мгновение я ощутил на лбу холодное прикосновение Чангиного носа. Я прижал Чанга к себе. Я слушал, как бьётся его сердце. А Чанг слушал, как бьётся моё сердце. Наши сердца бились в унисон. Вы знаете, что значит «в унисон»!Ко сну это не имеет никакого отношения. Это значит — через равные промежутки, удар в удар, совершенно одинаково.
      В соседней комнате раздавались голоса мамы, папы, дяди и бабушки. Потом всё смолкло. Через некоторое время скрипнула дверь, и я услышал, как вошёл дядя. Он швырнул мне на кровать одежду.
      Я стал одеваться в полной темноте. Мои руки дрожали… Рубашка, носок, штаны, второй носок, майка, свитер, шарф, варежки…
      «Ну!» — прошипел дядя.
      …Валенок, шуба, трусы, ещё валенок, весло («зачем весло?» — подумал я) …шапка… Всё!
      «Пошли!» — прошептал дядя. Он открыл дверь на балкон. Снежный вихрь сразу обжёг мне лицо. Засвистел ветер. Я увидел, что дядя стоит на перилах балкона. Чанг тоже стоял на перилах балкона. «То, как зверь, она завоет, то заплачет, как дитя!» — пропел дядя. — Дай мне руку!» — сказал он. Я замешкался. «Вперёд, доннерветтер!» — заорал дядя и дёрнул меня за руку. Я машинально сделал шаг вперёд и почувствовал под ногами что-то хрустящее. Всё вокруг трещало и корчилось, как в огне. Я понял, что мы идём сквозь огонь. Это был какой-то странный огонь — весь белый. Белые языки пламени залезали мне в рот, в глаза. Я задыхался от белого дыма. «Вперёд, мой мальчик! — подбадривал меня дядя. — Я покажу тебе этвас!»
      Дядя шёл впереди без шапки, опираясь на весло. На голове у него шевелились белые космы огня. «Совсем седой!» — подумал я. Дядя шёл быстро, я едва за ним поспевал. Я тоже опирался на весло. Зато Чанг носился как угорелый: то он бежал рядом с дядей, то рядом со мной. В зубах у Чанга тоже было весло.
      «Зажми нос и прыгай!» — приказал вдруг дядя. Я прыгнул, плюхнулся в воду и камнем пошёл в глубину.
      Вокруг была тишина. Откуда-то сверху просачивался слабый свет. Огромные рыбы молча сопровождали нас. Это были акулы. Они смотрели на нас маленькими злыми глазами. «Греби веслом!» — кричал дядя. Он кричал беззвучно, но я отчётливо понимал его, как будто говорил я сам. Дядя плыл впереди, помахивая веслом и растопырив руки и ноги. Мы медленно опускались, пока не остановились на дне. На дне лежала труба. «Ты видишь, она медная», — сказал дядя и постучал по трубе пальцем.
      В трубе была кромешная тьма — хоть глаз выколи! Некоторое время я полз молча, не выпуская из рук весла. Дяди не было. «Дя-дя-а-а!» — заорал я что было силы. В ответ раздалось такое оглушительное эхо, что труба лопнула и я, оглушённый, вылетел из неё.
      Я летел высоко-высоко, над облаками. Ярко светило солнце. Облака внизу были как огромные холмы, долины и горы. Рядом летели дядя и Чанг. Они помахивали в воздухе вёслами и улыбались. «Ты видишь полюс?» — спросил дядя. Я посмотрел вниз и увидел полюс. На нём так и было написано: «Северный полюс». «А этвас?» — спросил я. «Это и есть этвас!» — сказал дядя. «Полюс?» — «Не полюс!» — «А что?» — «Всё!» — «Что всё?» — «Весь мир! Вся жизнь! И ты!» — Дядя смеялся. «И ты тоже этвас!» — крикнул я. Мне было очень хорошо. Я вдруг понял, что такое этвас.Это самое лучшее. Самое интересное. Самое дорогое. Я чувствовал неизъяснимую лёгкость.
      Я опять посмотрел вниз. В середине Северного полюса, там, где сходятся меридианы, стоял снежный домик. Он был круглым. Возле него стоял Полярный человек с женой и тремя детьми. Рядом я увидел Ханга. «Как тесен мир!» — подумал я. Мы стали спускаться. Полярный человек бежал к нам через ледяные торосы.
      «Здравствуйте! — сказал он дяде. — Молодцы, что приехали!» — «Разрешите представить вам моего племянника», — сказал дядя. «Очень приятно!» — «А это Чанг!» — «Очень приятно!» — «Очень приятно!» — сказал Чанг. Я тоже сказал: «Очень приятно!» Мне действительно было очень приятно. «Я забыл у вас бивень!» — сказал дядя. «О!» — улыбнулся Полярный человек. «Я решил подарить его племяннику», — сказал дядя. «О! — улыбнулся Полярный человек. — Благодарю за внимание! Пойдёмте чай пить!» Мы пошли в дом.
      Полярный человек представил нам свою семью. Потом мы сели пить чай с вареньем. Жена Полярного человека прислуживала нам с обворожительной улыбкой. «Из чего варенье?» — спросил дядя. «Изо льда!». — сказала жена Полярного человека. «А чай?» — спросил я. «И чай изо льда. У нас всё изо льда» — «Как вкусно!» — «Кушайте на здоровье!» — «Спасибо!» — «Не стоит!» — «Ну что вы! Очень стоит!» — «Не стоит. Лёд у нас ничего не стоит!» — «И всё же!» — «Совсем не всё же! — крикнул Полярный человек. — У нас льда сколько хочешь!» — «А у нас не сколько хочешь!» — сказал я. «А у нас сколько хочешь!» — заорал Полярный человек. Он скрипнул зубами. «Ну, нам пора!» Дядя встал. И я встал. «Очень жаль», — сказал Полярный человек. Он принёс мне бивень. «Большое спасибо!» — сказал я. «Ну что вы! У нас их сколько хотите!» — «Приезжайте к нам в Москву!» — сказал дядя.
      Мы двинулись в обратный путь. Полярный человек проводил нас до порога Северного полюса. Потом он повернул назад и скрылся за торосами.
      Возвращались мы той же дорогой. На балконе мы долго отряхивались от снега. «Теперь тише!» — сказал дядя. Чанг остался на балконе, а мы на цыпочках вошли в комнату. Я просто валился с ног от усталости. «Спокойной ночи!» — сказал дядя. «Спокойной ночи!» — прошептал я, кое-как разделся, сунул под подушку бивень и упал на кровать. Я заснул как убитый.

      Когда я проснулся, было уже поздно. Морозное солнце светило в окно.
      Я сразу сунул руку под подушку: бивня там не было.Я вскочил и перевернул всю кровать — бивня нигде не было!
      — Мам! — крикнул я.
      В ответ только тикали часы. Они показывали двенадцать часов. Был выходной, поэтому меня не будили. Два воробья сидели снаружи на подоконнике и клевали пшено. Я всегда сыпал птицам пшено на подоконник. Но сейчас мне было не до них.
      «Где мой бивень?» — подумал я.
      Босиком, в одних трусах я побежал на кухню. На кухне было полно народу. Яростно жужжало четыре примуса. Возле примусов стояли соседки. И мама. И Благодарю за внимание — он мыл в раковине кастрюльку. Все слушали певичку. Певичка помахивала в воздухе ложкой:
      — …и на авансцену вышел Немирович-Данченко и поцеловал мне руку. «Вы пели божественно!» — сказал Немирович-Данченко…
      — Где мой бивень? — заорал я.
      — Боже, как он меня напугал! — сказала певичка.
      — Почему ты не здороваешься? — сказала мама. — Ты босиком! Сейчас же марш в комнату!
      —  Где мой бивень? — повторил я со слезами в голосе.
      Мама схватила меня за руку и потащила в комнату.
      — Какой бивень? — спросила она, когда мы вошли в комнату и сели на кровать.
      — Мой бивень! Бивень мамонта! Он был под подушкой!
      — Я не видела никакого бивня! — удивилась мама.
      Я вспомнил: мама не знала, что мы ходили за бивнем! И папа не знал. Знал только дядя. И я. И Чанг.
      — А где дядя? — спросил я.
      — Сейчас он придёт. Они пошли с папой в магазин. Скорей, одевайся, ты же идёшь сегодня в цирк!
      Но мне было не до цирка.
      — Где мой бивень? — опять заорал я. — Он был вот здесь, под подушкой! Я его сам положил!
      — Ничего не понимаю! — сказала мама. — Какой бивень?
      — Которым Полярный человек рисовал на льду! Может, ты и лёд не видала?
      — Лёд я видела. А бивень не видела… Откуда он?
      — Дядя подарил!
      Не мог же я сказать, что мы ходили за бивнем!
      — Не знаю, — сказала мама. — Спроси у дяди. А сейчас одевайся.
      «Наверное, дядя взял бивень, — подумал я. — Зачем только он его взял?»
      В это время вошёл дядя. А за ним папа. Чанг нёс в зубах покупки.
      — Ты ещё не одет! — сказал дядя. — Ты забыл, что мы идём в цирк?
      —  Где мой бивень? — спросил я тихо.
      — Какой бивень? — спросил дядя.
      — Бивень мамонта! Полярного человека! Мы его клали с тобой под подушку…
      — Я ничего не клал под подушку!
      — Как — ты не клал под подушку? Мы вместе клали его под подушку!
      — Когда?
      Это было уже слишком! Я не мог молчать!
      — Когда мы вернулись с Северного полюса!
      — Он болен! — сказала мама испуганно. — Этого ещё не хватало!
      — Может быть, это тебе приснилось? — спросил дядя.
      — Не обманывайте! — закричал я. — Отдайте мой бивень! Где мой би-и-и… ве-е-е… — И я упал на кровать, захлёбываясь от рыданий.
      Чанг заскулил. Он тоже уткнулся рядом в подушку.
      — Вот! — сказала мама. — Вот до чего ты довёл ребёнка!
      — Сейчас мы всё выясним, — сказал дядя.
      Но голос его звучал неуверенно. Он сел ко мне на кровать. И папа. Они пытались меня обнять. Но я отталкивал их и ревел как белуга. Мне было так тяжело! К тому же я не понимал, в чём дело.
      Наконец я понемногу затих. У меня больше не было слёз.
      — Мой дорогой! — сказал дядя. — Мой милый мальчик! Пойми, что это тебе приснилось!
      — Расскажи, что тебе снилось! — сказала мама.
      — М-может, про лёд м-мне тоже при-снилось? — сказал я, заикаясь.
      — Нет! — сказал дядя.
      — Нет, приснилось! — крикнул я. — И ты мне приснился! Вы все мне приснились! Отойдите, вы мне приснились! — И я снова заплакал.
      — С ним истерика, — сказала мама. — Выпей воды!
      — Чепуха! — сказал дядя. — Вставай, пойдём в цирк!
      Но я молчал. Я уже принял решение.
      — Ну ладно! — Дядя потрепал меня по плечу. — Будет тебе бивень! Считай, что он у тебя под подушкой…
      —  Ты жалкий обманщик, — произнёс я медленно, с расстановкой. — Я с тобой больше не разговариваю!
      Я сказал это твёрдо, глухим голосом, но внутри у меня сразу всё оборвалось. «Как — я не буду с ним разговаривать, с моим дядей?»И я опять повторил:
      —  Не разговариваю!
      — Выпей воды! — сказала мама.
      — С меня довольно! — сказал папа и вышел.
      — Хочешь яблоко? — спросил дядя.
      — Не подлизывайся, — сказал я.
      — Ну знаешь! — сказал дядя. — Этого не будет — и тоже вышел из комнаты.
      — Дети вы, дети! — вздохнула мама.
      И тоже вышла. Они о чём-то говорили в другой комнате. А я лежал и молчал. Я слышал, как дядя ушёл. Он ушёл не простившись — первый раз в моей жизни! «Это конец, — думал я. — Конец нашей дружбы с дядей! Вот это уж не этвас!Совсем не этвас!»Мне захотелось вдруг умереть.
      «Пусть я умру, — думал я. — Умру навсегда. Тогда они узнают! Они принесут мне бивень, но будет уже поздно. Они будут стоять, содрогаясь от рыданий, и протягивать мне бивень, огромный прекрасный бивень, но будет поздно. Я буду спокойно лежать и улыбаться. «Так им и надо! Нечего было обманывать!»
      А ещё мне очень хотелось в цирк. Сейчас там начинается представление. Я представил себе, как там начинается представление. Я увидел цирковые огни, и огромный купол, и канаты под куполом и ощутил сквозняк — тот особый, неповторимый сквозняк, который всегда дует в цирке, — сквозняк, пахнущий лошадьми, и слонами, и медведями, и тюленями… Но что об этом сейчас говорить! Я никогда больше не пойду с дядей в цирк!

      Я очень долго не разговаривал с дядей. С мамой я разговаривал, и с папой разговаривал, и с бабушкой, и, конечно, с Чангом. Потому что они были ни при чём. А с дядей я не разговаривал. И дядя со мной тоже не разговаривал.
      Мой дядя был очень гордый. И я был гордый. Мама говорила, что я весь в дядю. Человек всегда растёт в кого-нибудь.
      Когда дядя приходил к нам в гости, я молчал. И не глядел на дядю. И дядя на меня не глядел. Только немножко, краем глаза, боковым зрением.Я тоже глядел на дядю боковым зрением. Видеть что-нибудь боковым зрением — значит смотреть на что-нибудь прямо перед собой, а краем глаза следить за тем, что делается сбоку. То, что делается сбоку, всегда видится тебе смутно, как во сне. Но всё же видится. Вот так я и смотрел на дядю.
      Я, например, брал газету, и смотрел прямо в газету, и читал там какую-нибудь фразу, например:
       Да здравствует боевой руководитель внешней торговли товарищ Розенгольц!
      Лозунг этот я переписал из дядиной газеты, — у дяди много лет хранились подшивки старых газет. У дяди даже были подшивки дореволюционной «Правды». Дядя любил читать старые подшивки, и тогда он становился задумчивым, потому что эти газеты напоминали ему минувшие годы, годы борьбы и тревог, напоминали ему старых товарищей по оружию, из которых уже многих не было в живых. «Иных уж нет, а те далече…» — говорил при этом дядя. Это строчка из Пушкина. Дядя очень любил Пушкина.
      Так вот, я смотрел прямо в газетуи чётко видел там буквы, до того чётко, что у меня рябило в глазах и на глаза навёртывались слёзы. Потому что боковым зрением я смотрел на дядю,который сидел за столом и пил чай. Краем уха я слышал дядины отрывистые фразы, очень тихие фразы, которыми дядя обменивался с папой и мамой. С тех пор как мы с дядей поссорились, он больше не разговаривал громко. И больше не говорил «доннерветтер». И «этвас» он тоже не говорил. Дядя вообще стал очень тихим, как папа. Даже папа стал как будто громче, потому что тихим стал дядя. Просто папу стало больше слышно.
      Всё это меня очень мучило, потому что мне было жалко дядю. И себя тоже. Я очень хотел с дядей помириться, но не мог подойти первым.Я чувствовал, что дядя тоже мучается, но тоже не может подойти первым. Такие уж мы были гордые…