— Вот к чему приводят разговоры некоторых безответственных личностей! — сказал дядя, когда мы остались одни, и посмотрел на меня долгим взглядом. — Признаёшь свои ошибки?
      — Признаю! — сказал я тихо.
      — Ну, раз признаёшь, пойдём ловить! Хотя мы вряд ли что-либо поймаем…
      — Почему?
      — Кости болят, — сказал дядя. — К дождю…
      Но мы всё-таки пошли — «для очистки совести», как говорил дядя.
      Мы опять заняли свои места возле кустиков. Было часов семь вечера. Должен был начаться вечерний клёв. Но рыба не клевала. Очевидно, она предчувствовала перемену погоды. Рыба это всегда остро чувствует. Тогда она не клюёт: она уходит в глубину и там сидит, ожидая перемен.
      Мой дядя тоже остро чувствовал перемену погоды. К перемене погоды у дяди всегда болели старые раны. И ныли кости. Дядя всегда очень точно предсказывал перемену погоды. Лучше всякого бюро погоды. Потому что дядя был очень нервный. И раненый. А спокойным дядя был просто потому, что у него была очень сильная воля. На самом деле он был очень неспокойный — внутренне. Но этого он никому не показывал. «Учитесь властвовать собою!» — часто говорил мой дядя разным невыдержанным людям. Сам-то он властвовал собой прекрасно! И погоду он предсказывал прекрасно! Дядя умел предсказывать грозу, дождь, снег, заморозки и жару. И всё всегда точно сбывалось. И сейчас дядя тоже сказал:
      — Будет гроза! — и показал на запад.
      На западе над горизонтом появилась тёмно-синяя полоса, которая постепенно росла. Скоро полоса закрыла солнце и стала быстро приближаться, заволакивая всё небо. Подул ветер, и стало прохладно. Зарябила река, сразу потемнев; испуганно затрепетали ивовые кустики. Ласточки носились над самой водой, тоже предвещая грозу. Я с трудом закидывал свою удочку — сильные порывы ветра отшвыривали леску назад. Ветер дул нам в лицо. За поплавком стало невозможно следить, потому что было непонятно: клюёт ли рыба или поплавок просто дёргается от ветра. Стал накрапывать дождь.
      Мы побежали в палатку. Мама была уже там. И Ханг и Чанг тоже сидели там. Мы все залезли в палатку. В палатке было тесно, темно и уютно.
      По брезенту барабанил дождь. Он барабанил всё сильнее, и ветер дёргал за край брезента, пытаясь повалить палатку. Но дядя поставил её крепко.
      Я опять лежал у входа и глядел наружу. И дядя глядел наружу. Потому что мы с дядей любили грозу. А мама не любила грозу. И Ханг и Чанг тоже не любили грозу.
      — «Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром, как бы резвяся и играя, грохочет в небе голубом!» — громко прочёл дядя. — Вот как надо писать стихи! Это Тютчев! Прекрасный поэт. Он изумительно чувствовал природу. Запомни это, мой мальчик!
      Но тут сверкнула молния и ударил такой гром, что все вздрогнули…
      — Ничего себе «играя», — сказала мама.
      — Доннерветтер! — крикнул дядя. — Стихия! Это прекрасно! Это возвышает человека. А воздух! Какой воздух!
      Меня тоже охватил восторг.
      — «Дождик, дождик, пуще, дам тебе гущи!» — заорал я.
      Опять сверкнула молния и ударил гром — прямо над нашими головами. Ханг и Чанг заворочались и жалобно заскулили.
      — «Мы шли под грохот канонады…» — запел дядя.
      — «Мы смерти смотрели в лицо!» — подхватил я восторженно.
      Гром! Молния!
      — «Вперёд продвигались отряды…» — пел дядя.
      Молния! Гром!
      — «Спартаковцев, смелых бойцов!» — орал я.
      Молния!! Гром!! Гром!! Молния!! Это наступают враги! Но мы с дядей не боимся!
      Ветер рвёт стены палатки! Удар! Ещё удар! А мы поём!
      — Ура-а! — кричу я.
      Ханг и Чанг подняли морды и завыли.
      — Замолчите! — кричит мама. — У меня лопнут перепонки! — Она закрыла уши руками.
      Папа тоже что-то сказал, но его совсем не было слышно.
      Мы с дядей не обращали на них внимания.
      — «Вихри враждебные веют над нами…» — затянул дядя.
      — «Тёмные силы нас злобно гнетут!» — подхватил я.
 
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас ещё судьбы безвестные ждут!..
 
      Взрыв!! Удар!! Ещё удар!!
 
На бой кровавый,
Святой и правый,
Марш, марш вперёд,
Рабочий народ!..
 
      Грохочет канонада! Ослепительно вспыхивают разрывы! Пулемёты хлещут по стенам палатки! Но мы с дядей не обращаем внимания! Мы поём во всё горло! Мама сидит, зажав уши руками. А папа тоже поёт — одними губами. Ханг и Чанг смотрят на нас с удивлением. От удивления они даже выть перестали. Сидят и дрожат…
      Так мы с дядей допели до конца. Под аккомпанемент грома и молнии. Мой дядя прекрасно поёт! И я прекрасно пою, особенно вот так, во время грозы. И в ванной, когда течёт вода. В ванной я тоже прекрасно пою. Но лучше всего я пою во время грозы! Во время грозы я пою замечательно.
      Порывы ветра постепенно стихают, и дождь становится более ровным. И гроза удаляется.
      Я выглянул из палатки. Стало совсем темно. Костёр наш давно потух — его не слышно и не видно. Вообще ничего не видно. И я опять чувствую себя на краю света. Опять в целом мире нет ничего, кроме этой палатки, затерянной в кромешной тьме, и никого, кроме меня, дяди, мамы, папы, Ханга и Чанга.
      И вдруг я услышал какой-то жужжащий, посвистывающий звук…
      — Что это? — спросила мама.
      Дядя открыл полог и выглянул из палатки.
      —  Шаровая молния! — сказал дядя.
       У входа в палатку стояла шаровая молния величиной с человеческую голову.
      Молния висела совсем низко над травой, сантиметрах в тридцати от земли. Она излучала мертвенный свет и выбрасывала искры, издавая жужжащий и посвистывающий звук. Казалось, она раздумывала, зайти в палатку или не зайти…
      Чанг зарычал и хотел на неё броситься, но дядя вовремя схватил его за загривок.
      — Лежать! — прошептал он.
      Мы лежали и смотрели на молнию, как загипнотизированные.
      — Хотите, я её вам поймаю? — спросил дядя.
      — Замолчи! — крикнула мама. — Ты сумасшедший! Я запрещаю тебе ловить эту молнию! Подумай о ребёнке!
      — Ты её можешь поймать? — прошептал я.
      — Запросто! — сказал дядя.
       И тут молния двинулась — она стала приближаться к палатке… Красивый светящийся шар медленно плыл в воздухе, жужжа и разбрызгивая искры, как огромный бенгальский огонь…
      — Нагните головы! — сказал дядя.
      Мы прижались к земле. Собаки тоже прижались к земле. Молния стояла совсем рядом над моей головой, обрызгивая меня белыми искрами. Она была так близко, что если бы я протянул руку, я бы достал её рукой!
      Всё вокруг осветилось таинственным светом: трава, край брезента, наши головы на земле… Позади молнии всё было темным-темно. Молния опустилась, коснулась мокрой травы… Я услышал шипение пара… И вдруг она исчезла! На месте молнии осталась лёгкая дымка…
      Я вскочил. Ханг и Чанг тоже вскочили и принялись рыть лапами землю в том месте, где исчез огненный шар.
      — Где она? — спросил я.
      — Ушла в землю, — сказал дядя. — Молния всегда уходит в землю.
      — А почему она не взорвалась?
      — Скажи спасибо, что она не взорвалась! Нам просто повезло! — сказала мама.
      — Нам действительно повезло! — сказал дядя. — Как нам повезло! Такие вещи встречаются чрезвычайно редко! Можно прожить всю жизнь, так и не увидев шаровой молнии! Я считаю, что нам просто сногсшибательно повезло!
      — Лучше бы нам так больше никогда не везло! — сказала мама.
      — Ты ошибаешься! — сказал дядя. — Это такое счастье! Тем более для мальчика!
      — Ты сумасшедший! — сказала мама. — Ты всегда был сумасшедшим и остался сумасшедшим! И всегда будешь сумасшедшим! Хоть я тебя и люблю!
      — Я тебя тоже люблю! — крикнул дядя. — Раскрасавица ты моя!
      Они поцеловались. Мама действительно была очень красивой.
      — А ты ловил шаровую молнию? — спросил я.
      — Ловил! — сказал дядя.
      — Как?
      Дядя достал свою трубку, набил её табаком из кисета, раскурил и выпустил сквозь усы целое облако дыма.
      — Один раз, — сказал он, — во время рыбалки я вот так же увидел шаровую молнию. Она остановилась метрах в трёх от меня, она была ещё больше этой, огромная — около метра в диаметре! Не то что эта малютка!
      — А бывают ещё больше? — спросил я.
      — Ещё бы! — сказал дядя. — Бывают до двадцати метров в диаметре. Но моя была небольшая — около метра. Так вот…
      — А как ты её поймал?
      — Не перебивай дядю! — сказала мама.
      —  На блесну! Я поймал её на блесну!
      — Эх-хе-хе! — сказал папа.
      — Я поймал её на блесну! — повторил дядя и свирепо посмотрел на папу. — Правда, сначала я допустил ошибку…
      — Какую ошибку?
      — Сначала я схватил подсачник и хотел её поддеть подсачником. Но это было глупо, потому что она его тут же прожгла! Тогда я сообразил! Я схватил свой спиннинг и показал ей блесну! И она пошла на блесну… Она таки клюнула, доннерветтер! — Дядя восторженно рассмеялся.
      — А дальше? — спросил я.
      — Она присосалась к блесне и повисла на спиннинге! Вот это было зрелище, скажу я вам! Она висела и кипела, а я держал её на весу. Мне совсем не было тяжело, потому что она была лёгкая, как пушинка!
      — А куда ты её дел? — спросил я.
      — Вот в том-то и дело… — развёл дядя руками. — В том-то и дело, что я не знал, куда её деть! Рюкзак она бы прожгла. И ушла бы в землю! Вот если бы у меня был асбест или ещё какой-нибудь изоляционный материал, можно было бы выложить этим материалом рюкзак и запихнуть её туда… Можно было бы попробовать. Но ничего такого под рукой не было. Так я и ходил по берегу, как дурак, — с молнией на спиннинге… Хотя это было красиво! Видели бы вы, как это было красиво! Я очень долго ходил…
      Дядя опять затянулся своей трубкой.
      — Потом я придумал, куда её деть!
      — Куда? — выдохнул я.
      — Я посадил её в ведро! — засмеялся дядя. — В ведро с водой, предварительно насыпав туда чаю. И она в мгновение ока вскипятила мне чай! Вот это получилось здорово! Тем более, что костёр затушило дождём. Сухих дров поблизости не было. Но молния прекрасно вскипятила мне чай. Что это был за чай, скажу я вам! У него был изумительный вкус! Но я не могу его вам описать, потому что на земле нет таких вещей, с которыми можно сравнить этот вкус! Это было восхитительно! Изумительно! Прекрасно! А запах! Как пах этот чай! Он пах чем-то… чем-то чуть-чуть пригорелым… железом, что ли, но таким железом, знаете ли… раскалённым! Он пах метеоритом! Вот именно! Вот чем он пах! И планетами! Он пах Марсом! Меркурием! Млечным Путём! И Солнцем! Вот что это был за чай!.. После десяти кружек этого чая я сразу почувствовал себя лет на двадцать моложе! Я взял его домой, разлил по бутылкам и добавлял по капельке в обыкновенный чай. Я пил его несколько лет, и он не портился! Помнись, ты приходила ко мне, и я показывал тебе бутылки из-под этого чая? — спросил дядя у мамы.
      — Конечно, помню! — сказала мама. — Я всё помню!
      — Эх-хе-хе! — сказал папа.
      — А молния? — спросил я.
      — Что же молния… молния ушла в землю! — сказал дядя. — Вскипятила мне чай и ушла…

      Нам задали в классе сочинение на вольную тему. Это значит — писать можно было о чём хочешь. Сочинение было задано на дом.
      Дело было осенью, в сентябре. Поэтому многие решили писать о том, как они провели лето. Они решили писать о море, о рыбалке, о пионерлагере. И учительница тоже советовала писать о пионерлагере.
      А я решил написать о дяде, раз у меня такой замечательный дядя! Ни у кого нет такого дяди!
      И лето, и пионерлагерь, и рыбалка, есть у каждого. А дядя не у каждого. Тем более такой, как у меня. Я так и сказал на уроке:
      — Я напишу о дяде!
      — Это можно! — сказала учительница. — А кто твой дядя?
      — Мой дядя — ответственный работник!
      — Это очень хорошо! А чем он занимается?
      — Он всем занимается!
      — Ну, а всё-таки?
      — Он всё время ездит в командировки! — сказал я. — Потом… потом он много путешествует… Рассказывает разные интересные истории… охотится… ездит на рыбалку…
      Все засмеялись.
      — Мой дядя тоже ездит на рыбалку! — сказала одна девочка.
      — И мой папа ездит на рыбалку!
      — И мой!.. И мой! — зашумели ребята.
      — А мой дядя прошёл огонь, воду и медные трубы! — сказал я.
      Все ещё сильнее засмеялись. И учительница засмеялась. Мне стало очень обидно.
      — Ничего вы не понимаете! — сказал я. — Вы не смеете так смеяться! — и сел на место.
      — Тише! — сказала учительница. — Перестаньте смеяться!
      Когда все успокоились, учительница сказала:
      — Никто над тобой не смеётся. Просто ты очень смешно сказал. Ты-то сам знаешь, что значит пройти огонь, воду и медные трубы?
      — Конечно, знаю!
      — Ну что же?
      — Это очень трудно объяснить, — сказал я.
      — А ты попробуй!
      — А что мне пробовать! Я и так знаю: огонь, воду и медные трубы проходят для того, чтобы поймать своё счастье и насыпать ему соли на хвост!
      Все опять засмеялись. А учительница сказала:
      — Вы не смейтесь. В общем-то, он прав. Всё это не так просто. Пройти огонь, воду и медные трубы — это значит пройти тяжёлые испытания. Каждый человек должен пройти в жизни свои испытания и в них закалиться. Не каждый может их выдержать. Некоторых это ломает. И тогда человек гибнет. Только тот, кто пройдёт эти испытания и выйдет из них с честью, станет настоящим человеком. Каждый из вас должен стремиться к тому, чтобы стать настоящим человеком… А у твоего дяди, наверное, очень интересная биография, — обратилась ко мне учительница. — Кем он был в прошлом, до революции?
      — Мой дядя сам делал революцию! — сказал я. — Мой дядя — старый большевик!
      — Вот это уже интересно! — сказала учительница. — Я вот что предлагаю: давайте организуем пионерский сбор на тему об испытаниях в жизни, о смысле жизни. И поговорим обо всём подробно. Мы тебе поручаем это дело — организацию сбора. И пригласи своего дядю. Пусть он расскажет нам о себе, о революции… Ну как, согласен?
      — Согласен, — сказал я.
      Все посмотрели на меня с уважением. А некоторые даже с завистью. Я это видел по глазам. «Так им и надо, — подумал я, — нечего было смеяться!»
      Я шёл домой очень гордый и озабоченный.
      Дома я сразу сел за стол и стал писать сочинение.
      Я написал: Сочинение на вольную тему.
      Потом я написал: МОЙ ДЯДЯ…
      И задумался. Я не знал, как начать…
      Я не знал, как начать! Я хотел написать о дяде получше. Я хотел написать о том, как мой дядя был рядовым на флоте. И как он был в плену в Германии. И как он участвовал там в подпольном революционном движении. И как он бежал из плена. И пошёл добровольцем в Красную гвардию. Как он примерял шинели, и все они были ему не по росту, потому что мой дядя был маленького роста. И как он потом отрезал шинель и пошёл на фронт. И остановил немцев под Нарвой. Это было в день рождения Красной Армии. Всё это рассказывал мне сам дядя. И как он был ранен. Мой дядя был ранен много раз. До сих пор он носил в своём теле осколки. Обо всём этом я хотел написать получше. И тут вдруг вошёл дядя…
      — Что это ты тут пишешь? — спросил он.
      — Сочинение!
      — О чём, если не секрет?
      — О тебе!
      — Обо мне? — удивился дядя. — Почему?
      — Потому что ты ответственный работник… У тебя очень интересная биография.
      — Этого ещё не хватало! Прекрати это дело!
      — Почему?
      — Потому что это не скромно! Я не Юлий Цезарь! И не Александр Македонский! — Дядя был очень сердит. — Пиши о чём-нибудь другом!
      — О пионерлагере?
      — Можно о пионерлагере.
      — Все пишут о пионерлагере!
      — Тогда пиши о другом… Только не обо мне!
      — А о чём?
      — Писать можно обо всём! — крикнул дядя. — Например, вот об этой чашке!
      — Как — о чашке?
      — Очень просто! — заорал дядя. — Писал же Пушкин о чернильнице! И прекрасно написал! Конечно, надо иметь талант! Если ты бездарен, лучше не пиши! Читай, что написали другие!
      — Но нам задали!
      — Тогда пиши о чашке! Или о сапогах! — Дядя был в сапогах. Он опять куда-то уезжал. — Или вот об этой герани!
      — Я не знаю, что писать о герани! — сказал я тоскливо.
      — Доннерветтер! — заорал дядя. — Пиши по ассоциации!Это же так просто!
      — По какой асс… ассоциации?
      — По связи понятий! Импровизируй! Бери ручку! — Дядя встал за моей спиной.
      Я взял ручку.
      — Пиши: «Герань».
      Я написал: «Герань».
      — Что можно сказать об этой герани?
      Я написал: «Что можно сказать об этой герани».
      — Это не пиши! — сказал дядя. — Это я просто вслух размышляю. Надо сперва подумать, прежде чем писать!.. Итак, что можно сказать об этой герани? Герань — это комнатный цветок. Бывают полевые цветы. И садовые. Мало ли какие бывают цветы! А наша герань растёт в горшке на окне. Считается, что герань — это символ мещанства. Потому что мещане очень любили герань. Что такое символ? Символ — это условный знак, выражающий какую-то идею. Считается, что герань символизирует идею мещанства. Мещанство! Это отвратительная штука! Это мерзость! Ты никогда не станешь мещанином, мой мальчик! Мещанин — это человек с мелкими, куцыми интересами собственника. Нужно быть человеком полёта, фантазии, самопожертвования! Нужно жертвовать собой для блага народа! Надо быть бескорыстным! Максим Горький изобличал мещан! Вспомни его «Песню о Соколе»! Я читал её тебе. Там уж — символ мещанства! «Рождённый ползать — летать не может!» Запомни это, крепко запомни это, мой мальчик!
      Я кивнул.
      — При чём здесь герань? — спросил дядя.
      — Не знаю! — сказал я тихо.
      — Совершенно ни при чём! — заорал дядя. — Герань не виновата, что её любили мещане! Герань — это прекрасный русский цветок! Надо реабилитировать герань! Да, да, так и пиши! Реабилитировать — это значит оправдать. Оправдать её, потому что она не виновата! Вспомни, как мы покупали её с тобой на базаре! Мы купили её у какой-то старухи… Что это была за старуха! Потрясающая старуха! Вспомни её морщины! Разве это лицо мещанки? Я тебя спрашиваю!
      Я молчал.
      — Это лицо труженицы! Рабочего человека! Матери! Но никак не мещанки! А она продавала герань! Вот так! Так и пиши!
      Я так и написал. Я написал:
 
      ГЕРАНЬ
      Сочинение на вольную тему
      У нас на окне герань. Она цветёт розовыми цветочками. Мы с дядей купили её на базаре, чтобы её оправдать. Потому что она ни в чём не виновата. Виноваты мещане. Они очень плохие люди. Они сделали герань своим символом, потому что думают только о себе. А надо думать о благе народа. И уж тоже не виноват. Потому что «рождённый ползать — летать не может». Это сказал Максим Горький. Я поливаю свою герань каждый день. Она очень красивая. А скоро дядя купит мне ужа. И я буду за ним ухаживать. Конец.
 
      За это сочинение я получил «оч. плохо». Учительница сказала, что моё сочинение похоже на бред.
      Я очень переживал из-за этой отметки. И дядя тоже. Но он сказал:
      — Ты не горюй, брат! Мы ещё с тобой оправдаемся.
      И мы действительно оправдались. Оправдались мы на сборе. Я прочёл доклад, который назывался «Огонь, вода и медные трубы». Я к нему очень долго готовился. И дядя тоже готовился: он выступал с воспоминаниями о революции.
      Потом выступали ребята. Тоже с воспоминаниями — о разных случаях из своей жизни. О всяких ошибках в поведении. Всё прошло очень хорошо. Все благодарили дядю. Даже директор школы. А мой доклад поместили в стенгазете.

      Оказывается, у нас есть свой алхимик! Он живёт в нашей квартире. Вы не знаете, что такое алхимик? Я раньше тоже не знал, что такое алхимик, а потом узнал… Сейчас я вам расскажу.
      Я сидел дома и делал уроки, когда зазвонил «Центральный телеграф», то есть телефон. В квартире никого не было. Я побежал к телефону.
      — Алло! — сказал я.
      В трубке звучала какая-то музыка. Потом раздался смех, и женский голос спросил:
      — Благодарю за внимание дома?
      — Что? — Я сначала не сообразил.
      — Это кто? — спросил голос.
      — Это я.
      — Ах, это ты! — В трубке опять засмеялись. — Я тебя не узнала, богатый будешь! Голос, как у мальчика!
      — Я и есть мальчик!
      — Ну ладно, мальчик, не дури!
      — Я не дурю!
      — Брось шутить, Мэри Пикфорд! Скажи лучше, не найдётся ли у тебя пачек двадцать твоей дряни?
      — Какой дряни? — спросил я. — И потом, я не Мэри Пикфорд. Я мальчик…
      В трубке опять засмеялись.
      — Ах, ты действительно мальчик! Послушай, милый мальчик, пойди и узнай, дома ли ваш старичок Благодарю за внимание.
      — Старичок? — сказал я. — Сейчас!
      Я положил трубку и побежал к двери Благодарю за внимание. Я постучал. Никто не ответил. Я ещё сильнее постучал. Дверь подалась и медленно поползла настежь…
      Я замер на месте: в комнате никого не было! Никогда в моей жизни я не переступал порога этой вурдалачьей комнаты.Потому-то я и замер на месте.
      Я оглядел комнату. Окна в ней действительно не было. Под потолком горела голая лампочка. Пол был грязный. На кровати, прямо напротив двери, валялись смятые тряпки. Налево висела чёрная занавеска, загораживавшая часть комнаты. Направо стоял очень смешной стол на гнутых резных ножках, на столе горела керосинка, а на ней что-то кипело, распространяя отвратительный запах. Вот почему из этой комнаты всегда так пахло! Стол вокруг керосинки был загромождён какими-то банками, склянками, колбами, тюбиками и огромным количеством серебряной бумаги из-под шоколада. Она валялась даже на полу. «Неужели он варит шоколад?» — подумал я. Пахло совсем не шоколадом. И зачем ему столько серебра? Серебра было страшно много… Вот это богатство!
      — Что ты тут делаешь? — услышал я за спиной.
      Это был он. Очевидно, он вышел на кухню и забыл запереть комнату. А может быть, он тоже думал, что никого нет в квартире.
      — Вас к телефону! — сказал я. — Я только постучал. А дверь открылась сама…
      — Благодарю за внимание! Большое спасибо! — сказал он, быстро закрыл дверь и поспешил к телефону.
      — Алло? Алло!.. Положили трубку, — сказал он и вернулся к двери. — Вот так! — Он почему-то улыбнулся мне — одними губами.
      Это было очень смешно: как будто сам человек серьёзный, а улыбаются одни губы.
      — А что вы там варите? — спросил я. — Шоколад, наверно?
      — Я алхимик! — сказал он. — Алхимик!Ясно?
      — Не ясно!
      — Это такая профессия. Я ставлю разные опыты и пишу об этом книги… Ну, в общем, я изобретатель. Только особый.
      — А говорят, что вы вурдалак!
      — Кто это говорит?
      — Это все говорят!
      Он рассмеялся.
      — Я не вурдалак. Я алхимик! Но это тайна… Никому ни звука! Ясно? И мы будем дружить!
      — Ясно. А зачем вам столько серебра?
      — Для опытов. Хочешь, я дам тебе серебра?
      — Немножечко, — попросил я.
      Он вынес мне целую пачку серебра! (Всё время тщательно закрывая за собой дверь.)
      — Большое спасибо! — сказал я.
      — Не стоит! Ты очень примерный мальчик.
      — Я большевик! — сказал я. — Только юный. А мой дядя старый большевик. И папа. — Мне очень хотелось ещё поговорить.
      — О! — Он опять улыбнулся своей странной улыбкой. — У тебя очень интересный дядя. Приходи, я буду давать тебе сколько хочешь серебра.
      — Благодарю за внимание! — сказал я.
      — Это я благодарю за внимание! А теперь разрешите раскланяться. — Он мне действительно поклонился. — Надо трудиться! Всем надо трудиться! В поте лица своего! — Он это почти крикнул. — И ты иди и трудись!
      Он опять растянул губы в улыбке, ещё раз поклонился и скрылся в своей комнате.
      Я тоже пошёл трудиться: быстро кончил уроки и стал делать из серебра шхуну. Это такой корабль. Я видел его у дяди в бутылке.
      Дядя привёз эту бутылку откуда-то с Севера. В этой бутылке построен целый корабль. Уж как он там построен — не знаю, но факт, что построен.
      Я вырезал и клеил свою шхуну и думал о Благодарю за внимание. Какой он смешной! И добрый! И совсем он не вурдалак! Это он раньше был вурдалак, а сейчас он не вурдалак! Сейчас он алхимик. Подумать только! Надо рассказать об этом Вале — то-то она удивится. И подарить ей серебро. Все девочки очень ценят серебро. Серебро — это не шутка!