- Только оставь, пожалуйста, в своем Эдеме месте для меня. Не заменяй своим сверхумным и сверхнадежным кибом. Не надо.
      Он отошел к противоположной стене и стал глядеть на светлеющее
      небо. Сергей, зашуршав чертежами, соскочил со стола и остановился за его спиной. Несколько минут они молчали.
      - Ральф, - тихо сказал Сергей. - Может быть это дурацкий вопрос... Но что тебя привлекает там? - Он выделил слово "там" . - Разве там есть утро? Есть что-нибудь, кроме пустоты?
      Ральф ничего не ответил. Заложил руки за спину, прошелся по комнате. Сел в кресло, задумчиво провел пальцем по вазе. Сергей смотрел на него.
      - Да, Сережа, - наконец отозвался Ральф. - Там нет ни утра, ни вечера. Там темно... И эвезды. Над головой, под ногами, вокруг... Очень много звезд. Там тихо... И красиво. Висишь в пустоте, в центре мира, а вокруг звезды... Я родился в космосе, Сережа. На астероиде, на космической станции. Там работали мои родители. Они и погибли там, когда мне было десять лет, ты знаешь... Мое самое раннее детское воспоминание - звездная пустота за куполом станции. Космос стал частью меня самого, отнять его все равно что отнять руку или ногу... А насчет того, что там нет всего этого... Что ж, тем приятнее возвращение. Ты, Сергей, бьешься над своими кибами и счастлив. А я стараюсь понять космос... Солнечная - наш дом и надо сделать так, чтобы жильцы этого дома не опасались никаких неожиданностей. Скажешь, громкие слова? Нет, просто такова наша профессия. Исследовать все закоулки, все темные уголки...
      - А дальше? - внезапно быстро спросил Сергей, глядя, не отрываясь, в лицо Ральфу.
      Ральф вздрогнул и чуть не столкнул локтем вазу со столика.
      - Дальше?.. - растерянно проговорил он, словно застигнутый врасплох.
      Он встал с кресла и, не глядя на Сергея, подошел к стенному шкафу, в котором плотными разноцветными рядами стояли книги.
      - Дальше... - повторил он, как будто прислушиваясь к себе. - Послушай, Сережа, я и не знал, что ты библиофил!
      Он обернулся к неподвижно стоящему посреди комнаты Сергею и с оживлением продолжал:
      - Перед последним полетом я был в Варшаве у одного...
      - Ральф! - перебил его Сергей. - Может быть это и не мое дело и ты можешь не отвечать... Но мне почему-то кажется, что ты хочешь лететь к звездам, очень хочешь. Не к Урану, не к Плутону, а к звездам.
      Ральф прислонился спиной к стене, закрыл глаза.
      "Да, Сережа, я хочу полететь к звездам. Вероятно, это написано на
      моей физиономии. Конечно, в Солнечной мне хватит дел на всю жизнь. И неожиданностей здесь полным-полно. И я люблю свою работу, и знаю, что она очень нужна. Но меня тянет еще дальше, за орбиты этих планет с именами древних богов, намного дальше. К звездам. Я мчусь над оранжевыми и серо-белыми полосами Юпитера, я бросаю зонды в глубины его атмосферы и уверен, что ничего сверхнеобычного они не сообщат. Я петляю в Поясе и знаю, что все эти глыбы известны и занесены в земные каталоги, и их орбиты рассчитаны на сотни лет вперед. Я люблю свою работу... Но в Солнечной мне тесно. И не исключено, Сережа, что твои сверхмудрые кибы скоро смогут заменить меня здесь. Все основное известно, начинается время уточнений, мелких дополнений, непринципиальных поправок. Твои кибы, Сережа, ну пусть не твои, а каких-то других людей, отлично справятся со всем этим. Что я могу поделать, если меня тянет к звездам? Эта тяга сильнее меня..."
      Он молча кивнул.
      - А как же жильцы этого дома? Кто будет следить, чтобы им на голову не обвалился потолок?
      "Кибы, Сережа... И в конце концов, не все же рвутся к звездам. Таллини или, скажем, Луис Марин бороздят окрестности Юпитера не первый десяток раз и нисколько не устали от него. Напротив! Чем дальше, тем больше привязываются. Или Стоянович. Буквально не вылезает из Пояса.
      А сам-то ты разве не забываешь обо всем на свете у колец Сатурна?
      Или в том же Поясе?.."
      - Все это очень сложно, Сергей. - Ральф, наконец, оторвался от стены. - Трудно все это так вот сразу объяснить...
      Трудно объяснить это влечение к звездам. Невозможно. В Солнечной чудесно, а хочется еще дальше. Словно предки твои прилетели с этих далеких звезд и теперь их праправнука тянет назад, на родину. Хоть разорвись...
      Ральф едва заметно вздохнул.
      - Мне самому во всем надо разобраться, Сережа... В тебе, кстати, пропадает психолог. Как ты догадался?
      Сергей пожал плечами.
      - У тебя всегда была очень выразительная физиономия. Посмотри на себя в зеркало. Типичный человек, одержимый идеей. Кроме того, я все-таки немного знаю тебя. Когда ты упомянул "Звездный фрегат", то аж красными пятнами пошел. А потом побелел, когда я сказал, что в Солнечной скоро не будет работы. Ты уже подал заявление?
      - Да.
      "Прошу зачислить меня в состав экипажа экспериментального
      космического корабля "Звездный фрегат". И все. Остальное - дело "Лотоса". Он соберет всю необходимую информацию о пилоте-исследователе первого класса Ральфе Юханссоне, проанализирует все его сильные и слабые стороны, все плюсы и минусы его восьмилетней работы в космосе и даст свое заключение: достоин или нет пилот-исследователь первого класса, водитель исследовательского бота номер триста восемьдесят два "Парус" Ральф Юханссон быть одним из тех пятнадцати, что поведут "Звездный фрегат" в первую в истории человечества экспедицию к звездам. Каково бы ни было это заключение - положительное или отрицательное - в справедливости его не усомнится никто. "Лотос" - одна из немногих пока кибернетических машин, имеющих собственное имя, и имеет она его не зря.
      Сергей подошел к нему, положил руку на плечо, заглянул в глаза.
      - А как же Земля, Ральф? Одно дело - уходить на несколько месяцев, другое - на годы. Ведь ты вернешься через...
      - Я знаю, Сережа, - прервал его Ральф. - Но где гарантия, что "Лотос" выберет именно меня? Ты думаешь, один я хочу получить место на "Звездном"?
      - Дело же не в этом, Ральф!
      Ральф опять подошел к прозрачной стене, скрестил руки на груди и задумчиво опустил голову. Повернулся к Сергею.
      - Самое главное, Сережа, в том, что я вернусь. Рано или поздно, через пятьдесят или сто лет, но вернусь.
      *
      Вот ты какое, жилище хозяйки лесного холма... Ральф раздвинул ветви
      и вышел на небольшую поляну, окруженную высокими, под облака, соснами. Холодно голубело небо и пар от дыхания таял в прозрачном осеннем воздухе.
      "Зачем я здесь?" - спросил он себя. И не смог ответить.
      Едва заметная тропинка - просто полоска примятой травы - вела к деревянному домику, приткнувшемуся на краю поляны под огромной сосной. Темные потрескавшиеся бревна, два маленьких окошка, затянутых прозрачной самозарастающей пленкой, крыша, покрытая такой же пленкой.
      "Можно поверить, что это жилище бабы-яги", - подумал Ральф, подходя
      к избушке. Он постучался в рассохшуюся деревянную дверь, прислушался. В избушке было тихо.
      - Избушка, избушка, стань к лесу задом, ко мне передом, - тихо сказал
      Ральф и обернулся, услышав шорох в кустах за спиной. - Чу, то ли зверь,
      то ли человек...
      Он пошел к кустам, не отводя взгляда от колышущихся веток. И
      остановился.
      - Здравствуйте, Ральф.
      Девушка стояла у кустов, прижав к груди ворох веточек, усыпанных красными и желтыми листьями. Ральфу внезапно показалось, что он рассматривает картину. Небо, сосны, кусты, лесная поляна. И в центре девушка с ворохом веток. Красное и желтое на фоне белого пушистого свитера под подбородок. Узкие темно-синие брюки, у колена прилип сухой золотистый листок. Светлые волосы, зеленые глаза, мягкие черты лица. Легкая улыбка... или удивление... осуждение?
      ...Зал Эрмитажа, любимая картина на стене. "Юдифь" Джорджоне... Он
      долго стоял перед ней, заходил справа и слева, отходил и приближался вплотную. Выражение на прекрасном лице неуловимо менялось. Нежные мягкие линии... Легкая, едва заметная полуулыбка... Склонила голову, насмешливо смотрит вниз. Он вглядывался до боли в глазах и неожиданно находил на ее лице сожаление. Она раскаивалась в содеянном, скорбила над головой мертвого Олоферна, врага... И вдруг - холодный взгляд сверху вниз, под ноги...
      - Здравствуйте, Ральф.
      Картина ожила. Плавно тронулись с места облака, закачались верхушки сосен, золотистый листок оторвался от ноги девушки и медленно порхнул в траву, покачиваясь и кружась. Светлые волосы взвились от порыва ветра и снова упали на плечи. Девушка сделала шаг к Ральфу.
      "А царство мое было тут?.. Царство мое - тут?"
      Шаг, еще шаг. Воздух прозрачен, в лесу тишина. Вот двое на лесной поляне: высокий широкоплечий покоритель космоса и светловолосая девушка. Кажется, у покорителя космоса довольно глупое выражение лица - улыбка аж до затылка. Даже губам больно.
      Он постарался согнать с лица эту глупую улыбку - и не смог. Девушка уже стояла рядом.
      А в мозгу - словно маленькие настырные молоточки: царство - тут, царство - тут, царство - тут. Стучат и стучат. "Неужели это мое сердце?" удивился он. "Прекратите", - сказал он молоточкам.
      - Возьмите, это вам, - она протянула ему свой букет. - Я знала, что вы найдете мою избушку и придете.
      Ральф эарылся лицом в сухие шуршащие листья. Лицу стало и щекотно, и колко.
      "Царство - тут..."
      Никак не согнать улыбку.
      - Прошу в дом, Ральф.
      Листья щекочут нос и подбородок, все опять застыло как на картине.
      "Вот алмазная гора высотой в тысячу локтей, - всплыло в памяти. - Раз в столетие прилетает птичка и точит свой клюв о гору. Когда она сточит всю гору, пройдет первое мгновение вечности..."
      Они идут, мгновенья вечности... Тропинка не кончится никогда. Первое, второе, третье мгновение... Под ногами, вокруг, над головой - вечность. Мы в вечности. Мы идем по тропинке, а она не кончится никогда.
      По ней можно идти - вечность. Птичка прилетает и улетает... Куда?
      Зачем? Ну и ерунда тебе лезет в голову, приятель! Никто никуда не летает, просто шуршат и щекочут лицо сухие листья. Шуршат целую вечность и будут шуршать всегда. И вообще, чудесно быть листком, золотистым листком, что упал в траву когда-то давным-давно. До нашей эры... Или раньше... Тропинка не кончится никогда. Не может кончиться. Как смешно перебирать ногами и стоять на месте. Ведь мы никуда не идем и не можем идти, мы же в вечности. Какой смысл шагать в вечности?..
      - Что же вы остановились? Входите.
      Скрипит деревянная дверь, а за ней - теплый полумрак. Да что же с тобой случилось? Перестань улыбаться, убери от лица оcенний букет и входи.
      "Входите", - сказал он ногам и они переступили порог.
      Темный, пропахший сухими травами коридор, еще одна дверь.
      - Здесь я живу, Ральф.
      Светлеют маленькие окошки. Кровать в углу словно застывшая морская пена. Деревянный покосившийся стол на трех ножках, рядом с ним - легкое кресло из тех, что стоят в залах ожидания космопортов; сядешь - и оно податливо прогнется, повторит очертания тела и застынет, будет поддерживать так неэаметно, что покажется - сидишь в воздухе. В углу мягко блестит черная поверхность старинного музыкального инструмента. "Пианино, вспомнил Ральф. - Это пианино". Возле двери - белые прямоугольники панелей кухни-автомата, рядом тускло светится дверца стенного шкафа. Между пианино и откидным столиком, на котором разбросаны разноцветные кубики микрокопий, объемная копия - три юные девушки, три грации, ласково обнялись и болтают о каких-то своих пустяках.
      Ральф представил длинный зал, белые фигуры работы Стаджи, Торвальдсена. Вот сейчас девушки наговорятся, сорвутся с места и побегут вдогонку друг за дружкой, скроются в чаще леса; их смех серебряными колокольчиками пролетит сквозь светлые поляны, разнесется по полям, зазвенит над речкой. Три юные шалуньи до вечера будут резвиться на лугах и в лесах, а потом, утомившись, легко уснут где-нибудь в густых луговых травах безмятежным сном, присущим свежей, полной сил юности.
      "Что с тобой? - еще раз спросил он себя. - И почему тебе хочется сравнить белый шарик обогревателя с осиным гнездом, прилепившимся под потолком? И представить, как по ночам, когда все уснет, оттуда вылетают маленькие золотые осы, горячие, словно капельки солнца, и начинают с тихим гулом сновать по комнате, согревая ее? А из глубины черной поверхности пианино в комнату смотрит космос, и в нем - далекое лицо с зелеными глазами. Лицо улыбается...
      Мое первое детское увлечение... Девочка из книги. Я плакал, читая
      о ее смерти, потому что я ее любил, я бродил по станции, как потерянный, и мама тревожно спрашивала, что со мной. А я молчал и твердил про себя: "Дануся умерла..." Я перечитывал "Крестоносцев", подсознательно надеясь, что конец внезапно изменится как по мановению волшебной палочки, и Дануся останется живой. Но Дануся умирала...
      А в пятом классе я влюбился в девочку из девятого. Из-за имени. Ее звали Вирджиния. Я влюбился в красивое имя и мог часами смотреть, как она играла в волейбол в нашем спортгородке. Потом ее родители уехали, кажется, в Центральную Африку, на строительство промышленного комплекса - это я очень осторожно внведал у ее одноклассников - и взяли ее с собой.
      В пятнадцать лет, в десятом классе, была Вия... Потом пять лет института, стажировка, космос. "Парус"... В общей сложности я провел на Земле всего несколько месяцев за восемь лет. А пространство слишком огромно, и трудно найти там свою половинку... Да и до этого ли? Меркурий, Пояс, Юпитер... Полеты у Солнца - бешеные скорости, гигантские перегрузки быстрее, быстрее, пока не сгорел живьем вместе с "Парусом", быстрее, а то не вырвешься за пределы искривленного звездой пространства... И вдруг стоп! Нет больше космоса, а есть Земля, покрытая ночью, тишина, пронизанная шорохом дождя, и девушка на пне, есть ясный осенний день, поляна под соснами, желто-красные листья и лицо над ним, и улыбка..."
      Комната в лесной избушке. Легкое кресло у пианино, тонкие пальцы летают над клавишами, музыка струится по комнате, плывет к верхушкам сосен, осенние листья шуршат в руках, словно живые существа.
      "Ральф! - беззвучно крикнул он . - Ральф, ты слышишь меня?".
      Он не слышал. Он растворился в музыке, он был сухими листьями,
      белыми и черными клавишами, холодным воздухом, зелеными иглами сосен.
      Неожиданно он понял.
      "Вчера меня не было тут. Я еще был там, в космосе, хотя и ходил по земному лесу. Все земное отскакивало от меня, не успевая проникать внутрь, в глубину. Сегодня я, наконец, на Земле. Да, именно поэтому со мной творится что-то непонятное... И, кажется, мне не хочется покидать ее..."
      Музыка смолкла. Девушка поднялась из-за пианино. Ральф стоял, прислонившись плечом к дверному косяку, и чувствовал, что не может справиться со своим лицом. Он хотел спрятать улыбку, зарылся в листья...
      "Сколько можно улыбаться? " - спросил он себя.
      Девушка медленно подошла к нему, взглянула снизу вверх. Зеленые глаза - как дороги в неведомый мир.
      "Вот что значит тонуть в глазах", - неясным шорохом пронеслось где-то далеко-далеко.
      *
      А что было дальше?
      Человеку трудно со всеми подробностями вспомнить чудесный сон, пришедший к нему ночью. Что было дальше?.. Нелегкий вопрос. Да и нужен ли он? Разве что-либо будет понятней, если вспомнить, о чем они говорили?
      Он узнал ее имя. Айрин Генд, Айрин, Рени... Спросил, откуда она знает, как его зовут. Она ответила, что запрашивала в Информатории имя пилота "Паруса". Или нет, не так... Она сказала, что деревянный стол стоит в избушке с незапамятных времен, а кресло она привезла с собой. А пианино здесь было до нее... Или опять не так? Да разве в этом дело?!
      Он говорил и делал все как во сне, и его не покидало ощущение нереальности происходящего. Он помнит два окошка и солнечный день за ними, помнит запах сухих трав и скрип половиц, музыку и звук ее голоса. Они вышли из иэбушки, и он помнит, что сосны шумели над их головами, помнит прохладную низину и плеск лесного ручья, хруст веток под ногами, огромные пирамиды муравейников у заросших мхом стволов. Светлые волосы, усыпанные хвоинками, улыбающееся лицо, глаза зеленые, как сосновая хвоя, и в них отражаются лес и небо.
      А потом был вечер на лесном холме, и снова она сидела на пне, а
      он на желтеющей траве у ее ног. Но теперь он не забыл о ней, Айрин, Рени, и она не ушла незаметно, как когда-то очень давно. "Мушки" сновали над миром, люди летели по своим делам, но сюда, на лесной холм, не спешила ни одна. Их сюда не звали.
      Разговор - словно ручей, то быстрее, то медленнее, то пересохнет, то вновь набирается сил. Разговор обо всем. Но красноречивей - молчание.
      ...Под быстро мчащейся "мушкой" летит назад лес - деревья, кусты и поляны, слившиеся в сплошное желто-зелено-коричневое полотно. Лес кончается, мелькают озера, укутанные предрассветным туманом, дальше, до горизонта - поля.
      Ральф бросил взгляд на указатель скорости - красная стрелка выползла за шкалу, - закрыл глаза. Что же было дальше? Дальше, перед рассветом, резкий сигнал вызова из чашечки фобра - градом камней на хрупкие хрустальные башенки сказочных снов. "Ральф, если можешь, немедленно в ближайший космопорт и на "молнии" к орбитальной станции "Россия". Там уже ждет бот Строгова". Ждет его, Ральфа Юханссона, пилота-исследователя первого класса, знающего Пояс лучше многих других. В Поясе исчез Драган Стоянович. На поиск уже вышли спасатели с Марса. Возможно, это дело рук "заблудших".
      И все. Кончилась сказка, кончилась Земля. Космос не может без тебя, Ральф Юханссон.
      Светловолосая девушка с зелеными глазами машет рукой и через мгновение исчезает вместе с лесным холмом.
      "Мушка" со свистом рассекала воздух. Медленно таял теплый туман перед глазами, растворялось в бледном свете утра лицо Айрин.
      Дано: исчез Драган Стоянович. Задача - найти его. Найти во что бы то
      ни стало, по-другому вопрос стоять не может. 3начит, опять "заблудшие?
      "Заблудшие"... Новое поколение, выращенное и воспитанное теми, кому
      не по душе было утверждение на планете коммунистической формации.
      Воспитанное, конечно, соответствующим образом. Те, кто не принял Землю такой, какой она стала - полностью свободной, навсегда оставившей в прошлом понятия "эксплуатация" ,"экспроприаторы", "война", - вынуждены были укрыться в космосе, в Поясе астероидов. Кое-какие базы там существовали еще с начала двадцать первого столетия - об этом позаботились те, кто считал разрядку напряженности в мире временным явлением. Они бы устроили их и поближе к Земле, если бы существовала такая возможность, но космическое пространство, включая орбиту Марса, по международному соглашению было объявлено зоной мирного космоса: провоз и размещение оружия и ведение в ней военных действий запрещались подписанной всеми государствами международной конвенцией. Однако в Поясе базы все же появились и оружие на них было доставлено вопреки конвенции. Их тщательно маскировали, о них заботились, меняя оборудование в соответствии с ускоряющимся научно-техническим прогрессом. Обнаружить среди тысяч астероидов те, под поверхностью которых скрывались смертоносные военные гнезда, - очень и очень нелегкая задача.
      Туда и хлынул поток беглецов с Земли. Крушение старой системы не
      было для них событием неожиданным, и поэтому наряду со старыми базами на протяжении первых десятилетий двадцать первого века в Поясе появлялись новые.
      Шли годы, число добровольных узников астероидов таяло. Кто умирал, кто возвращался на Землю, поняв, что изменить ничего нельзя и лучше жить на родной планете, чем бесконечные годы проводить под сводами баз, зарывшихся в каменную толщу космических глыб. Их осталось совсем немного, людей, ненавидевших новый мир так люто, что ни о каком возвращении они и не помышляли. Большинство тщательно замаскированных баз было все-таки обнаружено и теперь "заблудшие" - так их называли с легкой руки журналиста - почти не имели оружия, да и осталось-то их всего две-три сотни человек. Три сотни - против пятнадцати миллиардов.
      Что же делала эта горстка людей? Они иногда налетали на автоматические станции техобслуживания, расположенные вдоль космических трасс, и в слепой ярости крушили оборудование; они обстреляли устаревшими химическими ракетами с ядерным зарядом лайнер "Аврора" - ракеты были уничтожены бортовыми энергоизлучателями лайнера; они серьезно повредили рудовоз "Мюнхен", управляемый автоматами; они торпедировали исследовательский бот "Вэнгард" Германа Стана.
      Но страшнее всего было другое. На тех трех-четырех станциях,
      которые еще не были обнаружены, росло новое поколение "заблудших".
      Годами в их головы насаждали злобу на весь мир, лютую ненависть к
      людям, воспитывали фанатиками, твердо усвоившими, что они
      изгнанники поневоле, что в этом повинно все остальное человечество, а потому их цель - мстить, мстить и мстить любыми средствами. Надо было спасать этих людей, не повинных в том, что их отцы и матери обрекли себя на заточение, вернуть их Земле, открыть им глаза на мир. Пилотам исследовательских ботов, уходивших в Пояс, помимо научных заданий, давалось еще одно - искать базы "заблудших".
      "Мне тогда повезло, - подумал Ральф. - Просто повезло. Торпеды прошли чуть в стороне от "Паруса". Начни я торможение чуть позже, не будь оно таким резким..."
      Он словно наяву видел экран над пультом управления, а в нем - короткий корпус ионолета старой конструнции. "3аблудшие" обстреляли его торпедами, но почему-то не удирали со всех ног, а висели в черной пустоте недалеко от "Паруса", недалеко, конечно, по космическим масштабам. А это "кончай с нами, что ты медлишь, гад!"... Словно затравленные звери. Вероятно, не могли уйти из-за неполадки в двигателях, и считали, что все для них кончено. Он пытался заговорить с ними, хотел увидеть их лица, но экраны связи оставались темными, а из динамиков только хриплое, с ненавистью: "Чего ты ждешь?" Он дал кибам команду приготовить универсальный стыковочный узел и медленно пошел на сближение, решив отбуксировать ионолет на Фобос. Он справедливо рассудил, что словами им ничего не докажешь, а лезть к ним одному не имеет смысла - просто пристрелят и дело с концом.
      Он подходил все ближе и ближе, непрерывно вызывал их на связь, но ионолет молчал. А потом взрыв, огненное облако на месте корабля "заблудших", удар головой о пульт - и полный провал в памяти. Кибы, действуя по аварийной программе, довели "Парус" до ближайшей станции. Вот так-то. Ценой своей жизни хотели уничтожить его.
      А вот теперь - Драган Стоянович...
      Впереди, у горизонта - серебристые башни космических кораблей на взлетном поле. "Мушка" замедлила ход, пошла вниз, словно заскользила с пологой горы. Под ней замелькала россыпь служебных построек, вереницы грузовых каров у рудовозов и темных межпланетных грузовиков, снующие точки кибов технической службы, огромное, буквой "П", здание космопорта, люди на разноцветных лентах движущихся дорожек, "мушки" в светлых блюдцах посадочных площадок.
      Протяжно загудел сигнал на панели управления - "мушку" приняла энергостанция космопорта, повела по невидимому лучу в свободную посадочную ячейку.
      Ральф выскочил из летательного аппарата, подбежал к серому экрану визора, установленного возле дорожки, неторопливо ползущей к входу в здание космопорта.
      - Начальника порта, - сказал он, нажимая кнопку.
      Экран продолжал оставаться серым. В нем отражался Ральф со взъерошенными от бега волосами, "мушки", ожидающие пассажиров, часть взлетного поля, словно пустыня, и в ней - высокая, тонкая издалека игла лайнера.
      - Начальник космопорта отсутствует.
      По невыразительному голосу Ральф понял, что ему отвечает киб.
      - Я Ральф Юханссон! - крикнул он нетерпеливо. - Обо мне должны были сообщить из Космоцентра... Насчет места на "молнии"...
      - Подождите. - В глубине экрана щелкнуло.
      "Подождите!" Некогда ждать, милый ты мой киб, понимаешь, некогда!
      В глубине неба нарастал гул, как будто там, в бледной синеве, неслась, приближаясь к земле, снежная лавина. Гул надвигался на взлетное поле, в небе вспыхнула яркая звездочка...
      "Челнок "Земля-Луна", - машинально отметил Ральф.
      В визоре опять щелкнуло.
      - Ральф Юханссон...
      - Да! - Он подался к экрану.
      - Вы у посадочных ячеек?
      - Да, да!
      "Не тяни ты, киб, будь человеком!"
      - Выход к "кроту" через пятнадцатый сектор. Автоматы о вас оповещены. Ориентируйтесь по указателям...
      Он едва дослушал до конца инструкции киба, побежал по движущейся дорожке, обгоняя стоящих на ней людей, очутился под сводами огромного зала космопорта (о небеса, неужели вновь началось великое переселение народов откуда столько пассажиров?!), пробился сквозь толпу, ожидающую посадки в пятнадцатом секторе, вскочил на одну из служебных дорожек и наконец добрался до выхода на взлетное поле. Блестящие телеглаза автоматики контроля осмотрели его и он почувствовал, что проваливается под землю. Что-то упругое обхватило его и на грудь навалилась знакомая тяжесть ускорения. Мелькнула мысль: "Сколько раз меня возят "кроты", а до сих пор так и не видел, как они выглядят". Несколько томительно долгих секунд - и его вытолкнуло на поверхность. "Крот" - скоростной пневматический снаряд ушел по подземному туннелю назад, к зданию космпорта, оставив Ральфа у посадочной лапы "молнии". Ее серебристый обтекаемый корпус пока находился в горизонтальном положении, но Ральфу казалось, что "молния" готова вот-вот сорваться с темно-синей поверхности взлетного поля и взмыть в небо.
      Ральф побежал к стремительно скользнувшей сверху площадке подъемника, уцепился за поручни и взлетел на десятиметровую высоту, к открытому входному люку.
      Небольшой тамбур, скафандры на стенке.
      - Наденьте скафандр, пройдите в салон, сядьте в кресло, пристегните ремни, - забубнили откуда-то сверху.
      Понятно, без противоперегрузочного скафандра на "молнии" делать нечего. Гигантские перегрузки раздавят тело, сломают кости. "Молния" не была бы "молнией" без своей скорости. А скорость зачастую играет главную роль.
      В узком салоне с длинным рядом кресел было темно, горели только красные индикаторы на передней переборке. При их тусклом свете Ральф прошел к креслу, сел и пристегнул ремни. Перед собой он разглядел два шлема, виднеющиеся над спинками кресел.
      ^
      "Кто-то тоже спешит на "Россию", - подумал Ральф. - Или дальше, туда, где он нужен сейчас".
      Он повел плечами, устраиваясь поудобнее, и стал ждать. Индикаторы быстро замигали и внезапно потухли. В темноте впереди вспыхнули зеленые буквы: "Внимание! Приготовиться к старту. О готовности доложить нажатием кнопки слева от себя".
      Слева, в темноте, загорелась яркая точка. Ральф ткнул в нее пальцем.
      Еще несколько томительных минут.
      Наконец корпус "молнии" легко вздрогнул и Ральф вместе с креслом
      начал подниматься, одновременно запрокидываясь на спину. "Молния"
      принимала стартовое положение. Глухо стукнули по корпусу передние
      посадочные лапы, убираясь в пазы. "Молния" как бы встала на дыбы и
      нацелилась носом в небо. Сиденье опустилось и составило одну
      горизонтальную плоскость со спинкой кресла. Над Ральфом снова вспыхнула зеленая надпись: "Внимание! На пятом сигнале - старт".
      Мелодично зазвенели сигналы. Три... Четыре... Сквозь обшивку откуда-то снизу проник глухой рев двигателей, корпус слегка задрожал и ускорение вдавило Ральфа в податливое противоперегрузочное ложе. "Молния" стартовала.
      *
      - Почему ты молчишь, Ральф?
      Айрин сидела на пне у его ног, а он стоял и задумчиво смотрел на сосны, теснящиеся за ее спиной. Осенний день догорал и небо медленно темнело, наливаясь сгущающейся синевой.
      - На орбитальной я узнал, что уже не нужен в Поясе. Вспышку зарегистрировали на Фобосе и спасатели знали, где искать.
      Он замолчал. Айрин отодвинула от глаз светлые пряди.
      - Они нашли его? - спросила она тихо, словно боясь спугнуть что-то.
      - Да.
      - "Заблудшие"?
      Он кивнул. "Заблудшие". Еще одно преступление на их совести.
      - Они подали сигнал "SOS" и когда Драган подошел, расстреляли его торпедами в упор... Он мог запросить Марс и узнать, кто мог подавать сигнал, и ему ответили бы, что никто - в том секторе не было никаких кораблей. То есть, наших кораблей... Он так и поступил, но ответа ждать не стал, понимаешь, Рени? Возможно, где-то рядом гибли люди и каждая секунда промедления могла стоить им жизни... Он поступил совершенно правильно.
      - На его месте мог быть ты...
      Зеленые глаза с тревогой смотрели на него. Ральф медленно провел рукой по ее светлым волосам.
      Они долго молчали. Незаметно и быстро стемнело.
      Айрин спрятала лицо в его ладонях.
      - Почему ты так долго не возвращался?
      Ральф чувствовал прикосновение ее губ к своим рукам. Голос Айрин из-под его ладоней звучал глухо.
      - Я ждала тебя целых два дня и две ночи. Я вставала рано утром, шла сюда и ждала тебя.
      Ральф присел на корточки, осторожно раздвинул ладони. Лицо Айрин было серьезно. Губы ее шевельнулись.
      - Я просила твой космос: "Прилелей же ко мне ты ладу мою, чтоб не слала к нему по утрам по зарям слез я..."
      - Моя милая Ярославна... Это ведь Ярославна?
      "Почему я вдруг стал плохо видеть?"
      Лицо Айрин затуманилось, теплая волна хлынула к горлу.
      - Рени... Я навестил "Парус". Я надоел всем в центральных ремонтных и мне, наконец, разрешили посмотреть на моего Буцефала.
      - Как он там?
      - Его все еще лечат.
      - И когда же он будет здоров?
      Что-то такое в ее голосе... Или показалось?
      - Еще не скоро. К тому времени твои каникулы уже кончатся.
      Айрин быстро взглянула на него и опустила голову.
      - Навестил я "Парус", - продолжал Ральф, не заметив этого взгляда, он уткнулся лбом в ее колени, - побывал по делам еще кое-где и сразу из порта к тебе. На твой холм.
      "Тебе не надо знать, Рени, где я был еще. Пока?.. Или вообще?.. Разве объяснишь словами, зачем я был на космической верфи?
      Зачем смотрел на "Звездный фрегат"? На саму верфь меня, конечно, не пустили - посторонним там делать нечего - но на экране визора