КОРЕПАНОВ АЛЕКСЕЙ
      Новые демиурги
      "Итак, я жил тогда в Одессе..."
      А. Пушкин. "Евгений Онегин".
      В начале августа, отложив на время все дела, он вместе с женой и сыном выбрался к морю. Поток его персонального времени - как и времени любого другого из живущих в этой реальности - мог иссякнуть в любое, чем-то приглянувшееся року мгновение, поэтому нужно было использовать любую возможность, ничего не откладывая на потом. Побывать у моря. Посидеть на каменной скамье Колизея. Вдохнуть густой воздух ночной сельвы. Войти в мутноватые воды Ганги. Потрепать за ухо марсианского песчаника-прыгунка...
      Небо над портовым городом было белесо-голубым, как стираные-перестираные джинсы, широкие ладони каштанов обвисли в бессилии от зноя и духоты; по размягчившемуся чуть ли не до состояния киселя асфальту тротуаров слепо бродили ошалелые лохматые псы, и даже застывшие навеки каменные лица памятников, казалось, выражали желание глотнуть "пепси-колы" или пива из бутылок, которыми были заставлены многочисленные лотки уличных продавцов.
      Дом, в котором жили их знакомые, выходил окнами в типичный для этого приморского города тихий дворик - обрамленное стенами домов подобие апеннинского "патио" с длинной подворотней, старыми раскидистыми кленами, вечно сохнущим на веревках бельем, кошками на подоконниках и забранным ржавой решеткой круглым бетонным срубом колодца; воды в колодце не было, но, по местным преданиям, где-то в его глубине находился одии из входов в катакомбы, что, подобно туннелям метро, вдоль и поперек пронизывали подземные толщи, над которыми распростерся город. С улицы подворотню обрамляли два чугунных столбика - свидетели прошлого века; к ним когда-то привязывали лошадей извозчики. Теперь лошадей не было, по вечерам во дворе устраивались на ночлег легковые автомобили, а дворовая стражница - рыжая собака Ромашка все летние дни и ночи проводила под чьим-то вставшим на прикол серебристым "опелем", на багажнике которого играли в карты дети.
      Подворотня выходила на тенистую улицу. Море было совсем недалеко: четверть часа неторопливой ходьбы - и можно увидеть подернутую дымкой серую гладь и застывшие на ровной линии горизонта далекие туманно-призрачные силуэты кораблей, наводящие на мысли о "Летучем голландце"... если кто-нибудь в этом мире еще помнит подобные истории...
      Днем были пляж и море, и гомон базаров, и полусонная тишина музеев, а вечерами - прогулки по улицам; после заката там становилось людно - потоки музыки в летних кафе, разноцветные грозди фейерверка, вспыхивающие в темном небе, речитатив уличных бардов и грохот выстрелов, доносящийся от игровых автоматов... Город у моря привычно плыл сквозь время не затонувшим пока кораблем - а кто знает, сколько таких кораблей от дней сотворения нашего мира уже погрузились на дно...
      В тот вечер он вместе с гостеприимным хозяином Юрой долго сидел на балконе. Небо наконец-то затянулось тучами и повеяло свежестью, сменившей тяжелую духоту. Женщины возились на кухне - оттуда доносился веселый захлебывающийся голос словоохотливой хозяйки; его сын вместе с сыном хозяев, длинноногим студентом Димой, чем-то занимался возле компьютера Дима был специалистом по всем этим компьютерным делам.
      Удобные раскладные кресла и выпитый коньяк располагали к неторопливой беседе. Юра только что вернулся из очередного рейса - Тихий и Индийский океаны, Манила, Уджунгпанданг, Бандунг, Медан - звонко и звучно! - и ему было что рассказать. Вдалеке рокотал гром, рокот постепенно приближался, и было ясно, что гроза не пройдет стороной и обязательно обрушится на пыльный асфальт, разогнав уличных продавцов и взбодрив полусонных собак.
      Ослепительно сверкнуло в вышине, ветвистое изломанное сияющее диво вонзилось в длинный штырь антенны, торчащий над соседней крышей - и наступила внезапная темнота, через мгновение разразившаяся диким грохотом, от которого он сразу же оглох и, зажмурившись, выпустил из пальцев недокуренную сигарету.
      Услышав изумленный возглас Юры, он понял, что к нему вернулся слух.
      - Гос-споди, что это? - хрипло сказал Юра с такой интонацией, что он сразу же открыл глаза.
      Вероятно, что-то случилось у него с головой - он явно галлюцинировал. Галлюцинация была яркой, убедительной и впечатляющей. Он, держась за поручни, стоял на палубе небольшого катера, быстро рассекающего морскую гладь. Вода за бортом была прозрачной и зеленой, как бутылочное стекло сравнение пришло без труда, это было самое обычное сравнение. Рядом нависала над бортом внушительная, без малого двухметровая, широкоплечая фигура Юры, и был Юра не в шортах и домашних шлепанцах, как только что в кресле на балконе, а в светлой рубашке и кремовых брюках, и почему-то казался моложе... Катер скользил к горизонту, над которым полыхал изумительно красивый закат - малиновое огромное солнце в обрамлении темных туч с золотистой каймой, - и возвышалось там, на горизонте, знакомое по кинофильмам монументальное сооружение, возле которого, взметнув в вечернее небо ажурные башни палубных кранов, замер большой корабль. В теплом воздухе разносился над водной гладью размеренный грохот, и это был не гром - это неотвратимо, как судьба, падал и падал многотонный кулак парового молота, обрушиваясь на сваю, загоняя ее все глубже в морское дно. А монументальный силуэт, в котором чудилось нечто инопланетное, силуэт, подобный творению космической расы титанов, обитающей где-то в глубинах Млечного Пути, был буровой платформой - созданием рук человеческих...
      - Мамочка рОдная! - воскликнул Юра, вглядываясь в надвигающийся борт корабля, где уже различимы были буквы, складывающиеся в название. - Да это же мой "Орион"!
      Юра обернулся - и восторг и недоумение читались на его удивительным образом помолодевшем загорелом лице.
      - Я же там стармехом в восемьдесят девятом... Южно-Китайское море... - Он вытянул руку, показывая туда, откуда мчался катер. - Вон там вьетнамский берег, мы оттуда идем, из Бакльеу... Что же это такое, а? Дырка в пространстве?
      Внезапно глаза его округлились и он втянул голову в плечи и даже чуть присел. И проговорил с надрывом:
      - Так ведь... Так ведь "Орион"-то на слом пошел пять лет назад, в девяносто пятом! Отходил свое... Получается, не только в пространстве дыра, но и... во времени? Что скажешь?
      Он не знал, что сказать. Он переводил взгляд с нарастающей громады платформы на палубу катера, на свои собственные брюки - это были те же брюки, в которых он только что сидел на Юрином балконе, - и в голове у него не возникало ни одной мало-мальски подходящей мысли... так, носились друг за другом какие-то путаные обрывки, что и мыслями-то нельзя было назвать... И было ему неуютно и тревожно. Он никогда еще не играл в реальные игры с пространством и временем...
      - Что-то не то... - вдруг пробормотал Юра, с силой втягивая носом воздух. - Море как-то не так пахнет!
      Юра пошарил глазами по палубе, стремительно шагнул к пустому ведру с привязанной к ручке длинной веревкой. Через мгновение ведро полетело за борт, в воду, а потом Юра, сноровисто перебирая веревку, поднял его обратно на палубу. Настороженно принюхался, сделал глоток - вода плеснулась на рубашку - и обескураженно помотал головой. Вид у него был такой, словно не соленой морской водицы хлебнул он, а какого-нибудь самопального коньяка или забористого самогона.
      - Нет, ты только попробуй! Я же чувствовал - что-то не то... Попробуй!
      Он принял у Юры ведро, осторожно отпил, заранее морщась - и чуть не поперхнулся. Вода в ведре была вовсе не соленой! Вкус ее напоминал "пепси-колу", "фанту" и "спрайт" вместе взятые...
      - Ты понял? - надрывно спросил Юра, вытерев ладонью рот. - Море - не то! Суррогат!
      Он хотел что-то ответить, но не успел. Подернулся дымкой закат, навалилась кромешная тьма похлеще тьмы египетской - и палуба ушла из-под ног...
      Он услышал громыхание собственного сердца - и новая картина возникла перед ним, словно один слайд в проекторе сменился другим.
      Он сразу сообразил, какой именно это слайд. За невысокой узорной оградой тянулся поросший желтыми бляшками одуванчиков склон, сбегая к реке, окаймленной серым гранитом набережных. В отдалении застыла над водой дуга моста; по его спине, словно муравьи, сновали с берега на берег разноцветные легковушки и красно-желтые быстрые трамваи. На том берегу тянулась вдоль набережной зеленая стена тополей, желтела полоса пляжа и стоял над волжским простором каменный купец Афанасий Никитин, в незапамятные года отыскавший путь из славянской глубинки в далекую Индию.
      Он вцепился в ограду, и у него дрожали руки, и за его спиной чуть слышно шелестели деревья городского сада. Здесь когда-то бродил он... в городе детства... четверть века назад. Юра в шлепанцах, футболке и шортах стоял рядом, изумленно разглядывая незнакомые края, и уже не был таким моложавым, а он... А он был в тех самых потертых любимых джинсах, что давным-давно остались в прошлом... вместе с молодостью... Четверть века назад... Он давно уже не жил в этом городе, но временами приезжал сюда - на день или два...
      Он взглянул на свою руку - на ней еще не было шрама, следа стычки с оравой подвыпивших подростков три года назад, в девяносто седьмом. Здесь, на этих берегах, не наступил еще девяносто седьмой, и еще медленно плыл вверх по течению, навстречу солнцу, старенький речной трамвай.
      - Куда это нас занесло? - свистящим полушепотом спросил Юра. - Где мы? Что же это такое творится?..
      Он не ответил. Он, полуобернувшись, смотрел в угол городского сада. Это было знаменитое место, между кинотеатром и танцплощадкой; в дни его молодости там располагалась "стекляшка" со странным в данном случае названием "Сатурн", потому что там торговали пивом и дешевым разливным портвейном. В ходу тогда было присловье: "Хочешь отдохнуть культурно подойди к дверям "Сатурна", - и он сам в студенческие годы не раз бывал здесь с компанией однокурсников. Но потом заведение с неземным именем снесли и воздвигли на его месте аттракцион "веселые горки" - те самые, которые американцы именуют "русскими", а русские - "американскими".
      Теперь "Сатурн" вновь был там же, где и раньше, только не красовалось на крыше космическое его имя из газосветных трубок - и стеклянные стены заведения украшали всемирно известные ныне многочисленные "М" предприимчивой компании "Макдональдс"...
      Этого просто не могло быть. Натянутый над летней эстрадой красный транспарант с выцветшим то ли призывом, то ли утверждением "Пятилетку - за четыре года!" никак не мог сочетаться с иноземной закусочной, штампующей гамбургеры и чизбургеры.
      И он, повернувшись к Юре, негромко произнес:
      - Опять суррогат.
      А вокруг было совершенно безлюдно...
      Юра помотал головой и открыл рот, собираясь что-то сказать, но в этот момент вверху вновь громыхнуло, словно какой-то разгулявшийся великан ломал о колено гигантские доски - и псевдомир погрузился в темноту.
      Порыв свежего ветра, капли дождя, обдавшие лицо...
      Он открыл глаза. Дождь хлестал по кленам тихого двора, гулко барабанил по крыше серебристого "опеля", стоящего у колодца, полоскал не снятое с веревок белье, залетал на балкон. Юра по-прежнему сидел в кресле напротив и недоуменно смотрел, как шорты его быстро покрываются многочисленными мокрыми пятнышками. Потом поднял голову, неуверенно сказал:
      - Дождь... - И, помолчав, спросил осторожно: - Ты что-нибудь видел?
      Он пожал плечами. Он просто не мог ничего говорить.
      - Пошли отсюда, промокнем. - Юра встал и, наклонив голову, осмотрел себя, словно видел впервые. - Что-то меня с коньяка немного... того... - Он вытер мокрые колени и повторил: - Пошли, а то промокнем.
      И, ступая, словно по тонкому скользкому льду, скрылся за балконной дверью.
      Он посидел еще немного, рассеянно глядя на окна соседнего дома, а потом тоже поднялся и провел рукой по мокрым волосам. Рукой, по которой змеился трехлетней давности шрам.
      "Если бы это от коньяка, - подумал он. - Но ведь не от коньяка же... А от чего?.."
      Он был уверен, что это - не от коньяка.
      Проходя по коридору в сторону кухни, где по-прежнему, заглушая телевизор, тараторили бывшие одноклассницы, он бросил взгляд в полуоткрытую дверь Диминой комнаты. Его сын сидел рядом с Димой и зачарованно смотрел на дисплей, а Дима сосредоточенно и целеустремленно перебирал пальцами клавиатуру.
      А на экране... На экране продолжал плыть по Волге речной трамвай, и машины все так же сновали по горбатой спине моста...
      Он на ватных ногах шагнул вперед, распахнул дверь и остановился на пороге.
      - Так это ты...
      Дима крутанулся на вращающемся круглом стуле, разворачиваясь к нему.
      - Папа! У Димы получилось, получилось! - оторвавшись от экрана, с восторгом воскликнул его сын. - Класс, настоящая виртуалка!
      "Настоящая виртуалка... - потерянно подумал он. - И участники в ней тоже... настоящие..."
      - Это только проба, - пояснил Дима, почесывая облупившийся от загара нос. - Тут еще до ума доводить ого-го сколько.
      - Зачем? - выдохнул он.
      - Ты что, папа! - его сын возбужденно заерзал на стуле. - Это же классно! Такого ни у кого нет! Я в классе как расскажу - все обалдеют! Это ведь я корректировочку делал, мне Дима объяснил.
      - Видите ли, - Дима замялся, пошевелил пальцами, подбирая слова. Дети всегда жили в том мире, который создавали для них взрослые. У них не было выбора. А теперь есть виртуалка. Возможность создавать свои собственные миры. На все вкусы, по собственному усмотре...
      - Но ты же пошел еще дальше, - перебил он Диму; его почему-то бросило в жар. - Ты вталкиваешь в эти миры других. Меня. Своего отца...
      Дима, прищурившись, взглянул на него:
      - Взрослые всегда забирали детей в свой мир. Так почему бы теперь не попробовать наоборот? Разве плох мир детей?
      Он хотел ответить - но понял, что не может подобрать слов.
      - Папа, а классно я придумал с водой? А с "Макдональдсом"?
      *
      ...Дождь давно перестал, и в небе мигали звезды, и не светилось ни одно окно - а ему не спалось.
      Он думал о том, что отныне обречен. Все они отныне обречены жить в других мирах. Хороших, добрых, беззаботных, счастливых мирах, созданных теми, кто беззаботен, добр и счастлив в свои восемь или десять лет.
      Он никак не мог понять, плохо это или хорошо.
      За стеной спали Дима и его сын, за стеной стоял компьютер с программой. Программу можно было стереть.
      Он откинул одеяло и сел. И вспомнил новый вкус морской воды.
      И еще он подумал, что дети действительно ВЫНУЖДЕНЫ были жить в мире взрослых. Может быть и впрямь настало время поменять полюса?
      Приморский город спал, растворялся в ночи, медленно погружался на дно.
      Навсегда?..
      Он встал и сделал неуверенный шаг к двери.
      За стеной безмятежно спал его сын...