Хевд Ронис Стриб, прожил уже полтораста лет, поменяв два сердца, три печени и четыре почки. Кстати, Стриб продолжал работать в научном центре на острове Берес и являлся отцом атомной энергетики.
      Почитание единого и вездесущего бога занимало солидное место
      в жизни общества, хотя специальных служителей культа в Стране не было. Каждый (или многие) носил бога в душе и общался с ним без посредников. Между прочим, бог в понимании подданных Корвенсака Сория Милонда Богоугодного хотя и являлся единственным и безраздельным творцом всего сущего, но подчинялся созданным им самим физическим законам и нарушать их не мог. То есть сотворить чудо в нашем понимании бог этого мира был не в состоянии.
      Планета с двумя спутниками являлась единственной соседкой здешнего Солнца, космогонии как таковой не существовало и вся наука об устройстве мироздания сводилась к единственному нехитрому и знакомому тезису: бог создал Солнце, луны и звезды только для того, чтобы днем на планете было светло, а ночью красиво. Метеориты считались звездами, которым бог предписал завершить свой путь.
      Теперь о науке. О достижениях научно-технического прогресса. Электричество, радио и телефон вошли в употребление почти одновременно, с интервалом в два-три года, а вот до телевидения и лазеров Страна еще не добралась. Популярными у стражей общественного спокойствия были артиллерийские орудия и автоматическое стрелковое
      оружие, но особым почетом пользовались некие звукоизлучатели, которые воздействовали на мозг через кости черепа, вызывая длительное каталепсическое состояние. Все оружив находилось на строжайшем учете и незаконное изготовление и хранение его, не говоря уже о применении любым подданным монарха, за исключением стражей, каралось публичной казнью.
      И в завершение своего сумбурного повествования о сегодняшнем дне монархии, несколько слов об источниках энергии. Страна была богата полноводными реками, и многочисленные гидроэлектростанции работали день и ночь, а берега континента окаймлялись цепью приливных электростанций, использовавших даровую службу двух лун. И наконец, как я уже говорил, государство Корвенсака располагало атомной энергетикой, создателем которой являлся долгожитель Стриб. Атомная энергия была открыта пятьдесят лет назад и подземные испытания на полигоне западного острова Карида увенчались успехом. Ничего больше "Краткая история" не сообщала и кое-какие подробности я узнал уже утром.
      Я опустил голову на страницы и почти сразу очутился в гостях у Корвенсака Сория Милонда Богоугодного. Монарх был очень похож на свою фотографию в "Краткой истории" - полноватый мужчина средних лет в темном строгом костюме, с коротко остриженными светлыми волосами, разделенными посредине пробором, с хитровато прищуренными голубыми глазами, мясистым носом и добродушными пухлыми губами, этакий добрый дядюшка, любитель поспать и повозиться с детьми, и посидеть в кресле-качалке с трубкой, набитой душистым табаком. Чем-то он смахивал на кота Леопольда из мультика. Его величество благосклонно кивнул, достал откуда-то синий том "Краткой истории" и начал негромко и монотонно читать мне о жизни и деяниях своих славных феодальных предков.
      4.
      Не знаю, когда и как я перебрался на диван, но проснулся именно на диване. За окном голубело небо, тянулись по нему волокнистые красноватые облака и кружила птица под облаками. За дверью что-то постукивало и слышалось тихое пение. На столе лежала раскрытая книга.
      Случившееся не было сном. Случившееся было настолько же реальным, насколько и я сам. Я, Игорь Губарев, учитель истории и обществоведения, ушедший прогуляться тихим вечерком и со своей прогулки не вернувшийся. На мгновение я представил себе, что т о т Игорь Губарев успешно добрался до дома, поужинал, полистал журнальчик, лег спать, а наутро отправился по магазинам прикупить кое-что в дорогу к российским ягодным и грибным лесам. Представил я себе такую картину и мне стало неуютно. Жутковато мне стало.
      Я сел и обнаружил, что спал прямо в футболке и джинсах. Только кроссовки с неразвязанными шнурками валялись возле дивана. Я слушал тихое пение Лон, а она все стучала и стучала посудой и в комнату не заглядывала.
      Я обулся и встал. Подошел к столу и заглянул в книгу. Да, атомная энергетика. Долгожитель Стриб и подземные испытания на полигоне западного острова Карида.
      Хорошо бы сюда моих ребят. Хорошо бы сюда Лешку Вергиенко. "Вполне возможно, Игорь Сергеич, что от иного мира нас отделяют вовсе не космические расстояния, а всего одна дверь. Проблема лишь в том, как ее открыть." Что ж, может быть, я теперь и оказался именно за такой дверью, всего в двух шагах от хоженой-перехоженой лесопосадки и шумного проспекта...
      - Доброе утро, Лон, - сказал я, входя на кухню.
      Лон вздрогнула и повернулась от стола. Она опять была в длинном красном халате, свежая и немного печальная, и волосы ее так же струились по плечам.
      - Здравствуй, Игорь, - тихо ответила Лон и кивнула на табурет. Садись, позавтракай. Не хотела тебя будить. Начитался?
      - Да, - рассеянно отозвался я, изучая яркий плакат, висевший на стене возле вешалки с полотенцами.
      На плакате были схематично изображены контуры континента, а внутри контуров располагалась цветная фотография довольно красивого многоэтажного здания с большими окнами, плоской крышей и стеклянными дверями фасада. К дверям вела широкая лестница, покрытая разноцветным узорчатым ковром, за стеклами виднелись голубые мундиры. Здание было насыщено воздухом и светом и словно парило над площадью, залитой солнцем. Массивная фигура на крыше, стоявшая, заложив руки за спину и величественно взирая сверху на окружающее, мраморным своим ликом весьма смахивала на Корвенсака Сория Милонда Богоугодного. Без сомнения, на фотографии был запечатлен императорский дворец. Справа и слева от фотографии на фоне континента располагался напечатанный крупными красными буквами текст. Текст гласил: "Что ты выбираешь? Со мной, в славной Стране - ДА или без меня и без славной Страны - НЕТ? Доволен твоим правильным выбором".
      - Что это значит? - спросил я, садясь на табурет.
      Лон поставила передо мной чашку, проследила за моим взглядом
      и нахмурилась. Некоторое время она молча глядела в окно, потом повернула ко мне строгое чуть печальное лицо и тихо произнесла:
      - Я ведь просила: лучше ничего не говори, только не считай меня дурочкой. И-горь... Гор... - Она горько усмехнулась. - Только не притворяйся.
      - Но я действительно ничего не знаю. Честное слово. Я действительно ничего не знаю! Ты можешь представить человека, который ничего не знает, можешь?
      Она молчала.
      - Так вот он перед тобой!
      Лон долго изучала меня прищуренными серыми глазами, потом вздохнула и ссутулилась.
      - Ладно. В конце концов, твое дело... Гор. В конце концов, у каждого свои заботы. И своя линия поведения. Спрашивай о чем хочешь, я расскажу все, что знаю. Наверное, причины у тебя серьезные?
      - Очень серьезные.
      - Ладно, - повторила она. - Каждый живет, как ему удобней. Картинка
      эта, - она кивнула на плакат, - выдается всем бесплатно и в обязательном порядке, и должна висеть на видном месте. Она гораздо важнее куска хлеба в доме и вообще гораздо важнее всего. Потому что если мы согласны мирно уживаться с нашим Богоугодным, мы имеем право на жизнь.
      - А если нет?
      - Тогда не будет больше ни Богоугодного, ни нас, ни Страны. Ничего больше не будет. Одна загробная маета, и ведь еще как кому повезет. Лично мне с моим ремеслом на райские луга никак не попасть.
      - А почему не будет больше ничего?
      Лон взглянула на меня почти с ненавистью.
      - Какой ты все-таки!.. Ох, и нашла же себе на свою голову! Да потому, что под дворцом нашего Богоугодного спят в земле прелестные крошки, да, мы их так и зовем: "прелестные крошки", как он их назвал. Спят себе спокойно и видят всякие там приятные сны. Но если кому-то что-то в нашем Богоугодном не понравится, и захочет кто-то поступить как в старину, когда императоры больше года не держались, то Богоугодному придется разбудить своих крошек. И тогда мы все заснем навеки.
      Именно такого ответа я и ожидал. Именно это я и сообразил, прочитав надпись на картинке.
      - А можно подробнее об этих крошках?
      Лон резко встала, вышла из кухни, почти сразу вернулась и бросила на стол сложенную вдвое разноцветную полоску бумаги, напоминающую наши открытки. И опять ушла.
      Я взял "открытку". На обложке была изображена копия кухонного плаката с тем же мраморным императором на крыше дворца и риторическим вопросом о выборе, а внутри, на развороте, имелся убористый текст. В тексте прославлялся Корвенсак Сорий Милонд Богоугодный, отмечались заслуги перед обществом величайшего ученого всех времен и народов Хевда Рониса Стриба и сообщалось о том, что атомные детища Стриба покоятся на солидной глубине под императорским дворцом, лежа рядочками в уютных гнездышках и образуя огромный куб со сторонами в два километра. Атомные бомбы назывались именно "прелестными крошками" и находились в полной готовности к употреблению. Читателю ненавязчиво рекомендовалось не искушать судьбу и не затевать ничего против благодетеля Корвенсака Сория Милонда Богоугодного, а в качестве поощрения подобного поведения император от имени правительства и от себя лично обещал не тревожить сон прелестных крошек. В общем, вы мне я вам...
      Я не знал, способны ли восемь кубических километров атомных
      бомб разнести планету на куски, но склонен был полагать, что способны. В таком случае, Корвенсак Сорий Милонд Богоугодный являлся действительно богоугодным. Другого Стране просто не суждено было иметь. Если эту затею придумал сам император, то он являл собой уникальный экземпляр разумного существа...
      Я вертел в руках ужасную открытку, оглушенный открывшейся истиной, и просто не знал, что мне с этой истиной делать.
      - Я пошла.
      Лон стояла в прихожей в серебристом платье, с этим браслетом
      на шее, и вид у нее был знакомо деловитым и скучающим. Человек шел
      работать. Хотя и имелась в этой работе своя специфика, но человек
      шел работать, и все шли работать; работать, а не бунтовать, и не
      устраивать заговоры, и не поднимать восстание. У всех, у всех были яркие плакаты на стенах и яркие открытки на столах, и все шли работать работать, а не бунтовать, потому что всем, конечно, хотелось жить и радоваться жизни, и никому не хотелось пробуждения прелестных крошек, способных превратить планету в яму без стенок и дна.
      В пустоту. В ничто.
      - Я пошла, - повторила Лон. - Оставайся здесь... Гор. Я скоро.
      Хлопнула дверь. Я вышел в прихожую, заглянул в комнату Лон и увидел у окна низкий столик с прозрачной розовой вазой, в которой стояли лиловые цветы с широкими треугольными лепестками, кресло-качалку, застекленный шкафчик с журналами, безделушками и тремя бутылками изящной формы, узкий диван, покрытый бледно-розовым пушистым пледом, стенной шкаф, еще один столик со швейной машинкой и сложенным куском блестящей узорчатой ткани; над машинкой были прикреплены к розовым обоям цветные вырезки из журналов мод. Напротив двери на стене висело высокое зеркало, в котором отражался я. Лицо у меня было растерянное.
      Я постоял немного, разглядывая себя, вздохнул и вернулся в комнату, в
      которой провел ночь. Подушка и одеяло с дивана были убраны. Раскрытая
      синяя книга по-прежнему лежала на столе. Из окна, с высоты восьмого
      этажа, открывался ряд таких же стандартных десятиэтажных
      параллелепипедов. Дом стоял на холме и улица ныряла в зелень
      деревьев. До самого горизонта, терявшегося в белесой дымке, тянулись
      городские кварталы, разреженные зелеными островками скверов. Слева
      маячили пирамидальные гиганты с плоскими крышами, утреннее солнце отражалось в их окнах и казалось, что за каждым окном полыхает пожар. Правее этих подобий Хеопсовой усыпальницы дымили у горизонта три черных трубы и дым пушистыми кофейными клубами возносился к красноватым волокнистым облакам, застывшим в бледной голубизне. Еще правее над зеленым островом вздымалась ажурная кольцеобразная конструкция, половина видимого над деревьями гигантского колеса, очень похожего на аттракцион "колесо обозрения" в наших парках культуры и отдыха. На таком вот колесе мы катались с Ирой, всплывая высоко-высоко над городом, так что нам открывались поля, окружная дорога с игрушечными разноцветными автомобильчиками, неширокая наша степная речушка, бегущая к Черному морю, и загородные сады. Мы сидели, прижавшись друг к другу, одни только хрупкие перильца отделяли нас от пустоты, и жутко было смотреть вниз, на посыпанные гравием дорожки парка, и нужно было глядеть вдаль, только вдаль, на уплывающую за горизонт сгепь. И хорошо еще было целоваться там, наверху...
      Стоп! Опять начались заносы на скользкой дороге.
      Справа от меня над крышами впечаталось в горизонт знакомое здание, увенчанное мраморной фигурой, спокойно взиравшей на окружающее каменным своим взором и невидимой нитью связанной с атомной смертью под ногами. Корвенсак Сорий Милонд Богоугодный господствовал над городом и над Страной, господствовал над миром, существовавшим в данный момент истории только потому, что существовал остроумный император.
      Я взял со стола увесистый том, перебрался на диван и погрузился в изучение географии экономики, права и культуры Страны.
      ...Лон вернулась, когда солнце повисло над статуей императора, а неподвижные красноватые облака почти полностью растворились в голубизне. Она серебристой молнией ворвалась в комнату и успокоенно прислонилась к стене, увидев меня.
      - Я боялась... ты уйдешь... Гор. - Она не могла отдышаться. - Очень боялась...
      - Ну что ты, Лон. Разве я мог бы?
      - Дверь открыть нетрудно.
      - Дело же не в двери. Разве я мог так уйти?
      Лон бросила на пол сумочку, села у стола, подперев щеку ладонью.
      - Это правда, Гор?
      Я молча кивнул.
      - И откуда ты такой на мою голову? - задумчиво сказала Лон, машинально накручивая на палец свою темную прядь. - Откуда?
      Ну и что изменилось бы от того, скажи я Лон, откуда здесь взялся?
      Я потрогал пятнышко под правым ухом и спросил:
      - Это от рождения? У всех-всех?
      Ее серые глаза потускнели. Она вздохнула, посмотрела на меня, как на несмышленыша, опустила голову и тихо произнесла:
      - Издеваешься? - И сразу испуганно добавила: - Прости! Да, это у всех. От рождения. Знак человека.
      Она опять вздохнула и поднялась.
      - Пойдем, я договорилась.
      - Куда?
      - К одному типу. - Лон неопределенно мотнула головой. - Есть тут один хороший знакомый. - Она брезгливо скривила губы. - Сказал, что все сделает.
      - Спасибо, Лон!
      Мне было стыдно. Ходила-то она, значит, не на работу. Э-эх, воспитатель молодого поколения!..
      Она подняла с пола сумочку и пошла к двери. Я заправил футболку и последовал за ней.
      Что я, чужак, мог сделать для нее, кроме этого "спасибо"? И была ли ей нужна моя благодарность? Пока я приносил Лон одни убытки. Но дал себе слово, что постараюсь расплатиться. И поймите, дело здесь вовсе не в пресловутом отвратительном принципе "ты мне - я тебе". Думаю, Лон и не собиралась ничего требовать от меня. Просто поступить иначе любой на моем месте был бы не вправе.
      Мы шли рядом по тихим зеленым улочкам, редкие прохожие смотрели
      на нас и понимающе ухмылялись, а Лон брела, опустив голову и упрямо сжав губы, и все больше мрачнела. Я взял ее за руку, но она оттолкнула мою ладонь.
      - Не надо, Гор.
      Я вслед за ней свернул в заваленный пустыми ящиками двор. На веревках сушилось пестрое белье, грелся на солнышке заросший тип неопределенного возраста в подобии пиджака, рваных брюках и с босыми ногами. Тип лениво помахал рукой, но Лон не ответила на приветствие и ускорила шаги. Мы петляли между штабелями ящиков, потом спустились по железным ступенькам в темный коридор, вновь поднялись в глухой дворик с единственной дверью в стене, очутились в подъезде и из него вышли на перекресток. Если Лон хотела, чтобы я перестал ориентироваться на местности, то могла считать свою задачу выполненной. Хотя все наши блуждания были лишними: я и так пока не ориентировался в городе. Впрочем, Лон, конечно, этого не знала.
      Напротив, через дорогу, зеленел сквер и в глубине располагалась под деревьями круглая стеклянная постройка. Кафе "Памяти Врондиса Четвертого", как следовало из надписи возле распахнутых стеклянных дверей. Имя показалось мне знакомым: что-то сей Врондис совершил в эпоху феодализма. То ли расколошматил соседей, то ли покорил какие-то острова.
      Кафе являлось конечным пунктом нашего пути, потому что Лон вошла, села за столик и кивком пригласила меня последовать ее примеру. Деревья вплотную прижимались к стеклянным стенам, поэтому в кафе было темновато. За дальним столиком боком к нам сидел всклокоченный мужчина и читал газету, медленно отхлебывая из чашки. За стойкой, уставленной вазочками с пирожными, никого не было, серебрился и спонтанно побулькивал кофейный агрегат, а на стене, над полками с яркими пачками печенья и сигарет, размещался знакомый плакат и массивная резная доска темного дерева. Доска увековечивала какое-то побоище: бородачи в латах и с короткими мечами шли на штурм солидной крепостной стены, на головы их летели камни и что-то лилось из бочек, которые опрокидывали такие же бородатые осажденные; над кривоногим крепышом в куполообразном шлеме вилась в обрамлении декоративных веточек лента с надписью: "Памяти Врондиса Четвертого".
      Человек в кремовой куртке показался за стойкой, посмотрел на
      нас ленивым взглядом и скрылся в подсобном помещении. Кафе, судя по первому впечатлению, было неплохим местом встреч.
      Лон молчала, молчал и я, разглядывая желтые светильники под потолком, деревья за стеклянными стенами, пол, выложенный светло-коричневыми и черными квадратами. Я чувствовал на лице быстрые короткие взгляды Лон, но старался не смотреть в ее сторону. Лон порылась в сумочке, достала маленькие треугольные часы, и в этот момент в гости к Врондису Четвертому пожаловал некто длинноволосый, в узких синих брюках, туфлях на толстенной красной подошве, в коричневом свитере и темных очках на бледном лице. Лон встрепенулась, поднялась и заспешила к стойке. Некто осторожной походкой проследовал к нашему столику, буркнул что-то неопределенное и сел, закинув ногу на ногу и не удосужившись снять очки. Я молча кивнул в ответ.
      Лон принесла на подносе три чашки с дымящимся напитком, села и сразу уткнулась в свою чашку.
      - Н-ну? - вопросил Темные Очки сиплым голосом. - Что скажешь?
      Вопрос, вероятно, относился ко мне. Я пожал плечами и, в свою очередь, спросил:
      - А что надо говорить?
      - Ха! - воскликнул Темные Очки и похлопал Лон по руке. - Соображает!
      Лон отстранилась и негромко сказала:
      - Кончай выламываться. Документы ему нужны, будто не знаешь.
      - Ха! - повторил Темные Очки уже потише. - А где же его документы?
      На ярмарке украли? Отняли в парке? Или они выпали в одном борделе,
      где служит наша маленькая Лон? Так почему бы ему не обратиться, куда надо?
      - А это пусть он сам тебе объяснит, - неприязненно отозвалась
      Лон.
      - Ну-ну, послушаем, - сказал Темные Очки и сцепил пальцы на ocтpoм колене.
      Я понимал, что он набивает себе цену и решил сдержать эмоции.
      Хотя очень хотел послать его подальше.
      - Мои документы пропали, - сухо произнес я. - Пропали. Где, когда и как, думаю, не имеет принципиального значения. Принципиальное значение в данном случае имеет лишь то, что мне нужны документы.
      - Ха! - восхитился Темные Очки. - Он,часом, не из учителей будет?
      Уж больно хорошо излагает.
      - Сколько? - коротко спросила Лон и раскрыла сумочку.
      Темные Очки неторопливо взял чашку, неторопливо поднял и начал неторопливо и молча поглощать кофе, Лон, сощурившись, наблюдала за этим процессом. Я привстал и тут Темные Очки оторвал чашку от узких губ, негромко бросил: "Пятьсот", - и вновь принялся за кофе.
      - Но ты же просил четыреста! - возмутилась Лон.
      - А теперь прошу пятьсот. С учителей меньше пяти сотен не беру. Принцип у меня такой. Ты же не говорила, что он учитель.
      - Да с чего ты взял?
      - А излагает больно хорошо. Заслушаться можно. Так что пятьсот, маленькая, если уж вздумала платить за приятеля. Половину сразу.
      И как это ты выбрала такого неплатежеспособного приятеля?
      - Не твое дело! - огрызнулась Лон.
      - А ведь я, Лон, действительно учитель, - сказал я, справившись с желанием запустить чашкой в бледное лицо с темными очками. - Отдай ему, сколько он хочет, а мы с тобой потом рассчитаемся.
      Темные Очки издал противный смешок. Лон молча вынула деньги и положила на столик. Темные Очки тщательно пересчитал синие бумажки с портретом Корвенсака Сория Милонда Богоугодного, спрятал в карман и довольно причмокнул.
      - Деловой подход. На какое имя оформлять прикажете?
      Я растерянно посмотрел на Лон. Об этом я как-то не подумал. Имя Игорь Сергеевич Губарев было здесь, наверное, не самым подходящим.
      - Гор? - спросил я Лон.
      - Да. Гор Линест... м-м... - Она посмотрела на доску над стойкой. Врондис. Гор Линест Врондис. Именно так.
      - Что ж, - невозмутимо промолвил Темные Очки. - За это еще двадцать пять. За особый риск. Откуда я знаю, кто такой твой приятель?
      - Подожди у выхода, - сказала мне Лон и направилась к стойке, за которой сразу возникла кремовая фигура.
      Я вышел из кафе, мысленно повторяя свое новое имя, а в груди расползался неприятный холодок. Что еще, кроме моей Земли и имени предстоит потерять мне в этом мире? И не терял ли я уже частицу себя, подавив желание запустить чашкой в мерзкое лицо с темными очками?
      - Идем, Гор, - мрачно сказала Лон и закинула сумочку на плечо.
      И вновь мы куда-то пошли, и только один раз она, вздохнув, прошептала: "Не понимаю..." - а потом молчала, скользя рядом в своем вызывающе серебристом платье, чертовски красивая и грустная...
      В маленьком фотоателье меня запечатлели в фас и профиль, и
      вскоре мы вернулись в кафе, и в сумочке Лон лежали мои фотографии, вернее, не мои, а, этого, Гора Врондиса из феодального рода Врондисов, что распотрошили десяток крепостей, перебили всех мужчин и надругались над всеми женщинами, и расправились со строптивой Тьмутараканью или чем-то там в этом роде, а потом сами попали к кому-то там в зависимость. В общем, не было больше Игоря Губарева, и не было подмосковных лесов и Соловецких островов, и не было
      Иры, а был некий Гор Линест Врондис, был полумрак кафе с развеселым плакатом, была юная Лон из одного столичного борделя, и был тип в темных очках, тоже не проводящий жизнь без дела. Каждый выбирал работу по душе, по вкусу и по желанию.
      Тип выплеснул остатки кофе на шахматные квадраты пола, молча протянул руку и Лон отдала ему фотографии Гора Линеста Врондиса.
      - Получишь завтра здесь в это же время, - сказал Темные Очки
      Гору Линесту Врондису и поднялся.
      - Я сама приду, - поспешно произнесла Лон.
      - Ну-ну. - Темные Очки растянул губы в ухмылке. - Правильно, маленькая, береги его. Уж больно хорошо умеет излагать.
      - Послушай, ты, - вступил в разговор Гор Линест Врондис, тоже поднимаясь и приближаясь к Темным Очкам. - Я рад, что тебе понравилась моя манера изложения. Я хочу доставить тебе удовольствие и произнести еще несколько безупречно построенных фраз.
      Гор Линест Врондис взял собеседника за ворот свитера и начал подталкивать к выходу, так что типу в темных очках пришлось пятиться к дверям и поневоле слушать.
      - Если ты еще раз при мне и Лон начнешь блистать остроумием, - говорил Гор Линест Врондис, - я совершу несколько целенаправленных действий. - Тип оказался прижатым к стеклянной стене. - Запомни мое первое действие: я набью тебе морду. Запомни мое второе действие: я набью тебе морду. И запомни мое третье действие: я набью тебе морду. Будет очень больно, обещаю. Крепко запомни. Всего хорошего. Можешь даже не благодарить за красивое, достаточно, надеюсь, ясное, краткое и содержательное изложение.
      С этими словами Гор Линест Врондис отпустил ворот свитера.
      - Тебе все понятно?
      Тип ошалело смотрел на Гора Линеста Врондиса и молчал. Потом
      засунул руку в карман, пошуршал там бумажками с изображением императора, подумал и кротко кивнул. И направился к двери. И, выходя,
      не преминул, конечно, остановиться, повернуться и сказать, презрительно выпятив нижнюю губу:
      - Ха, нашел, чем пугать!
      И конечно, добавил угрожающе:
      - Посмотрим, чья морда будет целей!
      И удалился.
      Гор Линест Врондис обернулся к Лон, молча наблюдавшей за этой сценой, а Темные Очки крикнул из глубины аллеи:
      - Эй, маленькая Лон, передай своему клиенту, что я ведь могу и сходить куда надо, и будет он упражняться в красноречии на Райских рудниках! Так что пусть думает, прежде чем говорить.
      Лон подошла к Гору Линесту Врондису и осторожно взяла за руку.
      - Пойдем, Гор.
      Уже после обеда я спросил Лон, понуро мывшую посуду:
      - Какими Райскими рудниками этот деятель меня стращал?
      - Это на юге. Страшное место. Отец после них недолго прожил.
      - За что его туда?
      Лон отошла к окну.
      - Я тогда еще в школу ходила. Прицепился ко мне один... Страж,
      гадкий такой, он тут неподалеку живет. Ну отец и устроил ему небольшой вечер Тонга Неустрашимого.
      - Брюггскую заутреню, Варфоломеевскую ночь и Бостонское чаепитие, пробормотал я.
      - При чем здесь чаепитие?
      - Да нет, это я так. И его сослали на рудники?
      Лон подняла брови.
      - Ну конечно. Это же страж, не кто-нибудь.
      - И что он там делал?
      - Работал,что же еще? Добывал какой-то "камень смерти", так он его называл. Его уже совсем больного привезли, ну и...
      - А мама?
      - Мама! - Лон вздохнула. - Мама еще до его возвращения умерла.
      Не нужно было затрагивать эту тему. И у меня из близких осталась только сестра.
      - И у меня только одна сестра в Подмосковье, - задумчиво сказал я.
      - В Подмосковье! - Лон грустно усмехнулась. - Где же это твое Подмосковье, милый?
      - Эх, Лон! Знаешь, как хорошо в Подмосковье? Кончается лето, лежишь
      в траве на склоне холма, напротив дорога вьется среди пшеницы, дальше ельничек с грибами, а над головой березы... В детстве
      я в той березовой роще часто бывал. А приехал тут недавно, через
      много лет - и пшеница вроде не та, и ельничек не на том месте, и дорога в другую сторону изогнулась. Только березы все те же. Как в детстве. Подобрал я там несколько желтых листочков, положил в бумажник и так с собой и ношу. Только сейчас вот дома оставил. А ты говоришь, где Подмосковье? Тут оно, Подмосковье, в душе моей, как принято выражаться.
      Этого, наверное, тоже не стоило говорить, потому что Лон смотрела на меня с жалостью и испугом.
      - Знаешь, Гор, - поколебавшись, произнесла она. - Ты только не обижайся...
      - Знаю, знаю, - ответил я. - Считай,что я ничего не говорил. Послышалось тебе про березы да ельничек. Это просто пылесос у соседей гудел. Но если захочешь узнать побольше о другой стране, не
      стране Корвенсака Богоугодного, а совсем-совсем другой, ты только скажи и я тебе очень много всякого поведаю.
      Лон всплеснула руками.
      - Писатель! Писатель из бунтарей.
      - Учитель, - возразил я. - А что про бунтарей слышно?
      - Так, - уклончиво ответила Лон. - Не хочу об этом. Тебе лучше
      знать. Гор! - Она подалась ко мне, умоляюще сложила руки. - Прошу тебя, будь осторожней!
      - Постараюсь, - вполне искренне сказал я. Осторожность была мне просто необходима.
      Лон достала из сумочки маленькое зеркало, заглянула в него, провела пальцем по щекам.
      - Нет,никуда я не пойду! - решительно заявила она и с отчаянием посмотрела на меня. - Ну не могу я уходить. Не хочу! И зачем только тебя встретила в этом проклятом сквере? И зачем меня туда понесло вчера? И откуда ты такой взялся на мою голову?
      Она внезапно бросилась ко мне, упала на пол и уткнулась головой
      в мои колени. Я растерянно гладил ее по мягким волнистым волосам, а она приглушенно говорила, не отрывая лица от моих ног, и всхлипывала, как обиженный ребенок:
      - Думаешь, нравится мне такая жизнь? Думаешь, не хотелось бы по-другому? А жить-то надо!.. И платят там... А подкоплю денег и заведу собственное дело. Ты ведь не знаешь, как я шью, Гор! Ты не знаешь! Да я могу такие наряды... Найму таких же вот несчастных, да платить буду хорошо... Думаешь, сладко мне живется? Гор, не уходи от меня! Пиши себе, коль ты писатель, я тебе мешать не буду, вон в той комнате и пиши, только не уходи!
      Она подняла заплаканное грустное лицо и смотрела на меня с надеждой.
      - Что ты, Лон, вставай.
      Я попытался поднять ее, но она замотала головой и вцепилась в мои руки.
      - Оставайся, Гор, я тебя кормить буду, и деньги буду давать, сколько есть, сколько захочешь, а ты пиши себе и рассказывай мне о своем... своем Под... Завтра вот заберу твои документы и никакой страж не придерется! Ну пойдем, я тебе покажу, как я шью.
      Пойдем в мою комнату!
      Она, откинувшись, тянула меня за руку и слезы текли по ее красивому лицу. Я набрал в грудь побольше воздуха и медленно, очень внятно произнес:
      - Лон, милая Лон. Я никогда не забуду того, что ты для меня сделала. Поверь, это не просто слова. Я очень тебе благодарен... Я верю, что ты прекрасно шьешь... Но... не обижайся, пожалуйста. У меня есть девушка. Ира.
      Это, конечно, было жестоко. Но другого верного и менее жестокого средства я не знал.
      Лон вздрогнула и разжала пальцы. Несколько мгновений посидела, застыв и опустив голову, так что волосы закрыли ее лицо. Потом медленно встала.
      - Лучше бы ударил, - спокойно-напряженным голосом сказала она. - Ира. Не чета мне.
      Она взяла с подоконника сумочку, швырнула в нее зеркало и вышла. Хлопнула дверь - и стало очень, очень тихо.