Мадемуазель Эмма, высокая тощая женщина в длинном черном платье, с черным шарфом на плечах, устремилась прямо к столу, не обращая никакого внимания на Роберта, О'Рэйли и Малютку Юджина. Она бесшумно скользила по нежно-голубому полу, подол ее черного платья трепетал, концы развевающегося шарфа походили на вялые черные крылья. Подлетев к столу, мадемуазель Эмма остановилась, полуобернувшись к сидящим, и медленно перекрестилась. Потом сложила ладони у впалой груди и быстро зашептала что-то, низко опустив голову. На Питерса она даже не взглянула.
      Роберт бесстрастно рассматривал узкую спину мадемуазель Эммы, гладко причесанные темные волосы, собранные в пучок на затылке.
      "Мадемуазель Эмма. Откуда она здесь и зачем она здесь - непонятно. Живет себе потихоньку, никого не пускает, да вроде бы и свихнулась слегка. Впрочем, все здесь давно свихнулись, кто больше, кто меньше..."
      - Гляди-ка, даже не здоровается, сволочь! - хмуро сказал Малютка.
      Роберт безразлично пожал плечами.
      - Эй ты, мадемуазель! - неожиданно грубо заорал Малютка Юджин. - Чего нос воротишь?
      Мадемуазель Эмма испуганно подняла острые черные плечи и зашептала еще быстрее. Ее некрасивое бледное лицо исказилось, словно от боли. Малютка Юджин схватил бутылку, громко забулькал. Роберт опять покосился на О'Рэйли: тот по-прежнему сидел неподвижно и прямо, и глаза его были закрыты.
      В коридоре послышались тихие голоса и в зал осторожно вошли Софи Варетти и Вирджиния Грэхем. Вслед за ними проскользнул маленький Ричард Леннокс, быстро притаившийся в кресле у самой двери. Софи и Вирджиния оглядели присутствующих и Вирджиния помахала Малютке Юджину.
      - Привет, Малютка!
      - Привет, Джин! - отозвался рыжий великан и звучно хлопнул себя по коленям. - Забирайся!
      Вирджиния хихикнула, чуть вперевалку пошла к Малютке Юджину, бесшумно, как кошка, вскочила к нему на колени и обхватила рукой за шею.
      - Здравствуй, Роберт! Ты знаешь, что у тебя здорово помятая физиономия?
      Она подмигнула Роберту и от улыбки ее юная мордочка еще больше похорошела. Роберт что-то невнятно пробормотал и покраснел. Выходки этой семнадцатилетней особы постоянно заставляли его смущаться, хотя он не мог пожаловаться на чрезмерную застенчивость. От ее весьма откровенных туалетов кружилась голова, а уж если встретишься ей где-нибудь в коридоре обязательно прижмется, словно они в невообразимой теснотище, как в нью-йоркской подземке, что показывали в старинной кинохронике. Прижмется и убежит со смехом.
      Вирджиния была в полупрозрачной кофточке - не требовалось особой зоркости, чтобы разглядеть под ней голое тело - и короткой ярко-красной юбке, довольно условно прикрывавшей бедра. Ноги у Вирджинии были, как у кинозвезд - длинные, стройные и все дело портил только огромный синяк на левом бедре.
      Вирджиния появилась на Базе неизвестно откуда, ее никто не видел до двенадцатилетнего возраста. По крайней мере, так утверждал Паркинсон. В один прекрасный день белокурая хорошенькая девчушка появилась в ресторане (в те годы иногда еще собирались, чтобы поужинать вместе) и, всхлипывая, заявила, что ее зовут Вирджиния, и что ее мама никак не хочет просыпаться. И стало понятно, почему никто не знал о существовании Вирджинии: они с матерью жили на самом нижнем ярусе, а кому же взбредет в голову туда тащиться ради сомнительных прелестей страшненькой и кособокой Элизабет Грэхем!
      Впрочем, Паркинсон сказал как-то, прикончив очередную бутылку, что отец Вирджинии - наркоман Ричард Леннокс. А вот почему мать Вирджинии покинула Землю, не знал даже он.
      - Софи, что ты там стоишь? - окликнула подругу Вирджиния. - Иди к мальчику. Ты ведь не против, Роберт?
      Она хихикнула и положила свободную руку Роберту на плечо.
      - Ее дело! - вызывающе ответил Роберт.
      - Давай, вали сюда! - добродушно сказал Малютка Юджин.
      Софи, поколебавшись немного, подошла к Роберту. Роберт подчеркнуто безразлично осмотрел ее сверху донизу - от облегающего белого свитера до белых брюк и белых туфель - и отвернулся. Софи возмущенно фыркнула и села рядом с Малюткой - чертовски красивая - черноволосая, черноглазая, с темными бровями на узком смуглом лице. Лишь очень внимательно всмотревшись, можно было заметить легкую сеть морщинок, разбегающихся от накрашенных ресниц, и маленькие складки в уголках рта.
      Софи было почти тридцать. Отец ее раньше занимал какой-то высокий военный пост и таскал мундир до самой смерти. На Базе он тосковал, пил и задирался со всеми, а потом его пристрелили в баре во время пьяной драки, когда Роберта еще не было на свете.
      "Кажется, идет!" - Роберт невольно вздрогнул и уставился на дверь, за которой раздались громкие голоса. Он незаметно потрогал кастет, но тут же расслабился, потому что это вошли братья Луис и Витторио Мариньо, немного пьяные и веселые, как обычно, а следом за ними, к удивлению Роберта, хмурый и трезвый на вид Паркинсон. Братья оттеснили от стола бормочущую мадемуазель, а Паркинсон сел и, казалось, о чем-то глубоко задумался.
      Тут же в зал под руку чинно вступили супруги Макдивитты, одинаково маленькие и толстые, в одинаково черной одежде. Джеймс Макдивитт даже нацепил на рукав пиджака невесть где раздобытую шелковую траурную повязку, будто хоронили его родственника, а Анджела Макдивитт картинно комкала в ладони черный платочек. Супруги вежливым поклоном поприветствовали собравшихся, прошествовали к столу и остановились за спинами братьев Мариньо.
      Маленький скрюченный Уолтер Гендерсон, он же Мистер Выпей-Со-Мной, торопливыми шажками пробежал через зал и с любопытством сунул остренький носик между расступившимися братьями.
      "Вот!" - Роберт побледнел. В дверях, покачиваясь, стоял Скотина Жорж, угрожающе пыхтел, глядя на Роберта, вытирал рукавом толстые губы, а из-за его плеча выглядывал, кривясь в ухмылке, Одноухий Майкл и тупо взирал на окружающее смертельно пьяный Казимир Каталинский.
      Скотина Жорж вразвалку направился к креслам напротив Роберта. Майкл, поддерживая Каталинского, двинулся за ним.
      - Здравствуй, Жоржик! - благожелательно сказал Малютка Юджин, а Вирджиния демонстративно отвернулась.
      Скотина Жорж буркнул что-то нечленораздельное, грузно сел и злобно уставился на Роберта. Так, наверное, в былые времена смотрели на своих обидчиков тупые динозавры, если у них, конечно, были обидчики. Одноухий Майкл остался стоять, угрюмо осматривая собравшихся и размышляя, вероятно, о том, кому бы исподтишка врезать в ухо в темном коридоре, а Каталинский повалился в кресло и заснул.
      - Ну что ж, - неожиданно заторопился О'Рэйли. - Начнем, пожалуй!
      - Валяй, папаша, - разрешил Малютка Юджин.
      О`Рэйли проковылял к кафедре и поднял глаза к потолку, собираясь с мыслями. Братья Мариньо, супруги Макдивитты и Мистер Выпей-Со-Мной отошли от стола и сели. Только мадемуазель Эмма продолжала что-то шептать, по-прежнему не обращая ни на кого внимания, да Одноухий Майкл стоял возле Жоржа и садиться, видимо, не собирался.
      О'Рэйли отдышался и начал звучным голосом:
      - Братья!..
      - А как же сестры? - хихикнула Вирджиния с коленей Малютки.
      - Ну, не мешай, сволочь! - одернул ее Малютка.
      - Братья! - скорбно повторил О'Рэйли. - Сегодня мы собрались здесь, в этом зале, чтобы проводить в последний путь всеми уважаемого мистера Джона Байрона Питерса, нашего друга, наставника, замечательного человека, столь рано покинувшего нас,тобы вознестись к богу.
      "Ничего себе рано! - подумал Роберт. - Он же не библейский старец!"
      Анджела Макдивитт звучно высморкалась в траурный платок. Скотина Жорж столь же звучно рыгнул.
      - Вот он лежит перед нами, навеки успокоившийся, - длинный сухой палец О'Рэйли указал на стол, - и мы скорбим. К сожалению, не все смогли придти сюда в этот печальный час: многие братья сейчас далеко от нас, в черных глубинах космоса. Они бесстрашно ведут бой с жестоким миром, безжалостно отринувшим нас от своей груди и бросившим на произвол судьбы...
      - А другие валяются вдребезги пьяные! - насмешливо вставила Вирджиния.
      О`Рэйли запнулся и прикрыл глаза, превратившись в египетскую мумию. Малютка Юджин закатил Вирджинии увесистую оплеуху, от которой, как показалось Роберту, покойник вздрогнул. Вирджиния надулась и перебралась в кресло рядом с Софи, сидевшей со скучающим видом.
      "Боже, какие словеса! - подумал Роберт. - Может, О`Рэйли тоже грешил в юности проповедничеством?"
      - Нет, наверное, смысла пересказывать здесь биографию мистера Джона Байрона Питерса, - после некоторого молчания продолжил О`Рэйли. - Все мы люди без прошлого. Его отняли у нас и втоптали в грязь те, что только с виду похожи на людей, но таковыми не являются, потому что у них нет сердца. Где же на деле их хваленый лозунг: "Человек человеку - друг"? - О'Рэйли повысил голос и даже Каталинский перестал храпеть и разлепил бессмысленные глаза. - Возлюби ближнего своего... Как бы не так! Они отвергли учение великого страдальца за грехи человеческие, распятого над прахом Адама, и подменили его своей бездушной схемой, где не нашлось места человеколюбию. Да, они ловко воспользовались доверчивостью народа, они примазались к словам, сказанным Павлом фессалоникийцам: "Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь", - и одурачили многих и многих. И там, где была вера, осталась пустота, а на смену христианской любви пришло бездушие, которое вытеснило все человеческие чувства. Не трудились ли мы в поте лица?
      О'Рэйли сделал паузу, потом заговорил тише:
      - И человек, лежащий здесь, еще среди нас, но уже не с нами, отдал все силы борьбе за торжество справедливости. Трудно переоценить его вклад в наше общее дело. Повторяю, что не буду пересказывать биографию мистера Джона Байрона Питерса, напомню только, что и ему мы обязаны своим спасением, тем, что мы еще живем и боремся. Ведь покойный был одним из тех, кто в свое время вложил немалые суммы в возведение нашего дома, одним из тех, кто финансировал строительство оборонительных сооружений в Поясе астероидов...
      О'Рэйли неожиданно закашлялся, согнувшись над кафедрой. Роберт невольно кивнул, соглашаясь с его словами. Да, после заключения конвенции, провозгласившей все пространство Системы вплоть до орбиты Марса зоной мирного космоса, базы для обороны от коммунистической агрессии пришлось передвинуть сюда, в Пояс астероидов.
      Он заметил, что Ричард Леннокс тихо встал и скрылся за дверью.
      "Не вытерпел, наркоманчик, побежал..."
      - Пошел тридцать первый год нашего изгнания, - продолжал О`Рэйли. За столь большой срок произошло множество событий, важных и малозначительных, трагических и смешных. И кто, как не мистер Джон Байрон Питерс взвалил на свои плечи тяжелое, но почетное бремя нашего летописца, нашего Иосифа Флавия, чтобы сохранить для потомков память о славных деяниях их отцов и дедов. Потомки наши - все мы верим в это - завоюют когда-нибудь мир, столь жестоко поступивший с нами и, благодаря покойному, будут всегда помнить наши имена. И господь бог, который послал нам это испытание, господь бог, проверяющий сейчас нашу стойкость и решимость в борьбе, принял бессмертную душу мистера Джона Байрона Питерса и, без сомнения, уготовил ей достойное место возле ног своих...
      - Поближе к заду! - загоготал Скотина Жорж, расталкивая Каталинского. - Пойдем, братья, подальше от этого... как его... непотребного сборища, - обратился он к Каталинскому и Одноухому Майклу. - А не то господь бог наш пошлет нам... это... как его... наказание и у нас навеки слипнутся глотки!
      - Эт-то бу-будет ужас-со! - пролепетал Каталинский, одурело мотая головой, и рухнул на Жоржа.
      Одноухий Майкл молча подхватил его, поволок к двери и они скрылись в коридоре. Скотина Жорж ткнул толстым пальцем в сторону Роберта, замершего в кресле, и с издевкой спросил:
      - Ты, парень, не желаешь составить нам компанию?
      "Так... - У Роберта мгновенно вспотели ладони. - Значит, сейчас. Что ж, рано или поздно Скотина Жорж все равно припрет меня к стенке. Каталинский не в счет. Зато Майкл почти трезв".
      Роберт еще раз пожалел, что оставил пистолет у Гедды. Ладно, пусть его изувечат, но первый удар он успеет сделать. Прямо в жирную рожу!
      Роберт встал и поймал взгляд Софи. Взгляд был сожалеющим. Он направился к двери, увидел удивленное и обеспокоенное лицо Паркинсона и вышел в коридор. До него донесся изумленный голос Малютки Юджина, не знавшего о выстреле в дверь:
      - Эй, сволочь, с каких это пор ты стал пить?
      И смешок Скотины Жоржа:
      - А он теперь это... пьет, ты что, не знал, Малютка?
      Одноухий Майкл старался удержать Каталинского в вертикальном положении, он был всецело поглощен этой возней и не заметил, как Роберт вытащил из кармана кастет и зажал в кулаке. Скотина Жорж возник в дверном проеме, нетвердой походкой подошел к Роберту и оживленно крикнул, чтобы слышали в зале:
      - Пойдем, врежем по стаканчику!
      "Сейчас я тебе врежу! - подумал Роберт, свирепея. - Я тебе врежу, жирная свинья!"
      Они пошли в глубь коридора, Роберт впереди, Жорж следом, обдавая его перегаром. У Роберта заныл затылок, но он собрал всю волю и не оборачивался. Он свернул за угол и тяжелая нетвердая поступь за спиной оборвалась.
      - Притопали, щенок! - тихо сказал Скотина Жорж.
      Роберт резко повернулся. Скотина Жорж сопел, но пока не шевелился. Майкл бесшумно появился из-за угла, бросив Каталинского, который с шумом и руганью упал на пол где-то неподалеку.
      - Я тебе не щенок! - с вызовом сказал Роберт.
      - Знаю, знаю, что не щенок, - вкрадчиво заговорил Скотина Жорж. Какой же ты щенок, если это... так ловко палишь по дверям ни в чем не повинных людей? Разве это справедливо, Одноухий? - воззвал он к Майклу, который потихоньку продвигался за спину Роберта. - Из-за какой-то суки убивать это... как его... чело...
      Он не успел договорить, потому что Роберт резко взмахнул кастетом. Он бил наверняка, прямо в слюнявые губы. Но в это время получил удар по затылку.
      *
      Потолок опрокинулся над ним светло-зеленым куполом, незаметно переходящим в более темную зелень стен.
      "Правильно было бы сделать здесь все фиолетовым", - вяло подумал Роберт.
      Помнится, когда-то давным-давно символику цвета разъяснял ему обучающий автомат. "В витражах древних соборов, - говорил он вкрадчивым голосом, - синий - цвет девы Марии, богородицы, зеленый - цвет сатаны, падшего ангела", - и показывал соответствующие картины.
      Ну а фиолетовый... Фиолетовый - цвет мучеников, а кто Из попавших в медцентр не был мучеником? Правда, ему пока повезло: он не допился до белой горячки, не свихнулся, не превратился в отпетого наркомана. Пока... Он получил всего лишь заурядный удар по голове, последствия которого киберы ликвидируют в два счета. Сегодня же, в крайнем случае, завтра, он встанет на ноги и освободит эту палату для другого. Для той же Лиз, например. Или для Ричарда Леннокса. Будем надеяться, - Роберт мстительно усмехнулся, - -что Скотине Жоржу вскоре не поможет даже реанимационный комплекс. Хотя бил Майкл, ответить придется Скотине. Что такое Майкл? Просто орудие - и на него у Роберта зла не было. Глупо ведь обижаться на палку или нож!
      Он попытался повернуть голову, охнул от боли и тут же металлический голос из выпуклого блестящего глаза в центре купола предостерегающе прогремел: "Не двигаться! Лежать спокойно!"
      "Что за чудо-автоматы! - восхитился Роберт, замерев в неудобной позе. - Как бы мы без вас жили? Спасибо, киберврачи, спасибо, регенераторы воздуха, синтезаторы пищи, энергоприемники и прочая, и прочая, и прочая. И в конце концов, действительно, спасибо старику Питерсу, если только О'Рэйли не приврал для красного словца. Гады, так и не дали дослушать до конца и вообще - испортили день рождения!"
      Роберт закрыл глаза, размышляя о превратностях судьбы и, вероятно, незаметно задремал, потому что, когда он их открыл, возле кровати сидел Паркинсон. Нечасто удавалось увидеть такое чудо - совершенно трезвого Паркинсона. Да еще и тщательно выбритого. Роберт недоверчиво повел носом и изумление его достигло апогея - от Паркинсона явно веяло одеколоном!
      - Привет, сынок,- почему-то шепотом сказал Паркинсон, наклоняясь к кровати.
      - Угу! - ответил Роберт, не удержавшись от улыбки.
      - Тебе не больно улыбаться? - забеспокоился Паркинсон, ероша длинные волосы.
      - Что ты, Паркинсон! Уже очухался... Чем кончилось отпевание?
      Паркинсон пожал плечами.
      - Да ничем. Софи выскочила за тобой, а потом и мы.
      - О! - сказал Роберт. - Кто "мы"?
      - Ну я, Юджин... Юджин стал трясти Каталинского, тот его обругал... В общем, Юджин поучил его немного...
      - А Скотина?
      - Что - "Скотина"? - Паркинсон как-то странно посмотрел на Роберта. Скотины там уже не было. И Майкла.
      "Удрал, гад! Ну ничего, никуда он отсюда не денется".
      Паркинсон молчал и нерешительно водил пальцами по худым выбритым щекам. Сейчас он выглядел моложе своих пятидесяти трех. Да убрать бы мешки под глазами...
      Паркинсон не строил никаких иллюзий относительно лучшего будущего и принимал жизнь такой, как есть. "В свое время мне не хватило смелости пустить пулю в лоб. Наверное, потому, что я слишком любил Джейн, - как-то сказал ему Паркинсон. - А теперь нужно сидеть и не рыпаться". О своем прошлом он никогда не говорил, а Роберт никогда не спрашивал. Ведь каждый имеет право носить свое прошлое в себе.
      - Паркинсон, а чего ты такой? - не выдержал Роберт.
      - Какой? - притворно удивился Паркинсон.
      - Весь наодеколоненный!
      Паркинсон хмыкнул. Роберт видел, что он колеблется, не решаясь сказать.
      - Ну! - нетерпеливо потребовал Роберт.
      - Если ты слушал О'Рэйли, а не спал, - решился, наконец, Паркинсон, и не отвлекался на Софи, то, наверное, помнишь, что О'Рэйли весьма высокопарно разглагольствовал об Иосифе Флавии...
      Паркинсон замолчал и выжидающе посмотрел на Роберта.
      - О! - еще раз сказал Роберт. - Ты решил подхватить факел, который неумолимая смерть вырвала из слабых рук Питерса?
      - Во-во! - подтвердил Паркинсон.
      - Поздравляю! - Роберт усмехнулся. - Великое повествование, столь же правдивое, сколь и поучительное, о возне крыс в груде отбросов.
      "Больному нужен покой," - вкрадчиво зашелестело под куполом.
      - Ну, пока, - Паркинсон поднялся. - Выздоравливай, сынок.
      - Постараюсь. А Скотина свое еще получит!
      - Аут бене, аут нихиль, - загадочно произнес Паркинсон и скрылся за дверью.
      "Спать, спать, спать," - замурлыкал голос.
      Над головой Роберта что-то негромко хлопнуло и он очутился в белом пушистом облаке. Глаза его закрылись.
      ...Ему снилось, что он медленно идет по бесконечному коридору под тусклыми синими огнями, а сзади прицепилась пьяная Лиз и нежно целует в затылок, и боль от удара постепенно стихает, стихает, стихает... Он повернулся к Лиз - и проснулся от резкого движения.
      Сначала он подумал, что продолжает спать, потому что на кровати, обхватив себя руками за плечи, словно ей холодно, сидела Софи и задумчиво смотрела на него печальными глазами. Она увидела, что Роберт проснулся и ее глаза сразу же сделалась чуть насмешливыми. Сделались обычными глазами Софи.
      - Что, выдалась свободная минута? - резко спросил Роберт. - Партнер отправился подкрепиться?
      Софи добродушно засмеялась и, откинувшись, уперлась руками в кровать. Ее грудь, обтянутая белым свитером, запрыгала в такт смеху.
      - Какой ты куса-ачий, мальчик! - нараспев сказала она, наклонилась и быстро поцеловала его в лоб.
      Роберт хотел было разозлиться, но передумал. Уж слишком приятным было прикосновение теплых сухих губ.
      - Поцелуй еще, Софи, - миролюбиво попросил он.
      - Не слишком ли много для одного раза, мальчик?
      Софи опять засмеялась, однако придвинулась к Роберту и позволила себя обнять. Роберт с силой впился губами в ее красивый бледно-розовый рот.
      - Ого! - воскликнула Софи, отдышавшись. - Ты делаешь успехи, мальчик.
      - Стараюсь! - буркнул Роберт. - Пожалуйста, не называй меня мальчиком.
      Софи удивленно заморгала накрашенными ресницами.
      - Ты уже мужчина? Значит, я у тебя уже не смогу быть первой? Фи, как неинтересно!
      - О черт! - с досадой сказал Роберт. - Видала мышку на ковре...
      - О чем это ты?
      Софи положила ему на лоб смуглую теплую руку и это тоже было приятно.
      - Есть такой стишок для детей. Про кошку, которая была в гостях у английской королевы и потом судила о королевском дворе со своей, кошачьей, - Роберт подчеркнул это слово, - точки зрения.
      - Понятно! - Софи презрительно усмехнулась. - Ты хочешь сказать, что думаешь о другом?
      Она убрала руку. Роберт смутился.
      - Н-ну, по крайней мере, не только об этом.
      - Да без таких вот кошек... как я... Что бы вы делали без таких кошек? Перегрызлись друг с другом, вот и все!
      Роберт промолчал. Сейчас у Софи было очень старое лицо. Старое - и все-таки чертовски красивое.
      - Впрочем, я не ссориться пришла. Я знала... чем все кончится. - Софи замялась. - Ну, там, в зале... И пришла посмотреть. И... помочь.
      Роберт фыркнул.
      - Помочь! Как же! Толпа всегда была падкой до зрелищ. Еще со времен Древнего Рима, да и раньше.
      Софи поморщилась.
      - Роберт, не надо всюду совать свою ученость. Ты зачем-то учился, я нет, а какая разница? Что, тебе лучше живется? И дай мне, пожалуйста, договорить, невежа!
      - Пожалуйста, пожалуйста! - Роберт насмешливо развел руками. - Итак, вы остановились на том, синьора, что пришли лицезреть мое избиение одной скотиной.
      - Этой скотине продырявили затылок, - негромко сказала Софи.
      Роберт онемел. Софи с улыбкой рассматривала свои лакированные ногти.
      - Кто?.. Где?... - наконец выдавил Роберт.
      - В коридоре возле твоей каморки, - охотно ответила Софи.
      - Кто? - повторил Роберт свирепо.
      Софи пожала плечами и засмеялась:
      - Бедняга Жоржик никогда уже этого не скажет.
      - Идиоты! - Роберт отшвырнул одеяло и сел. Софи с испугом отодвинулась от него. - Дураки! Я должен был его убить, я, я, только я! Как вы посмели! Это было мое право!
      - А может, Пегги, которую он изнасиловал, или Сальваторе, которого он изувечил?!
      Софи вскочила и представилась ошеломленному Роберту белым ангелом гнева с черными сверкающими глазами.
      - А меня он все равно что насиловал! Если грозят пистолетом сделаешь, что угодно, умереть-то всегда успеем! Одноухая сволочь берет на мушку, а этот скот забавляется... Так может, это было мое право?
      Софи неожиданно заплакала черными от косметики слезами и выбежала из палаты.
      Роберт растерянно уставился в потолок, пытаясь осмыслить все услышанное.
      "Больной волнуется, - зашелестел знакомый голос. - Больному нужен покой".
      Вновь раздался хлопок и он утонул в белом облаке.
      И опять ему почему-то снилась Лиз, только на этот раз трезвая и - о чудо! - улыбающаяся, на зеленом лугу из какого-то фильма, на лугу, где можно бегать и валяться на траве... Потом луг исчез, превратившись в знакомый полумрак коридоров.
      ...На этот раз его разбудили.
      "Больной может идти. Перевязка через сорок восемь часов".
      Роберт осторожно ощупал эластичный бинт, туго стянувший голову, сел и спустил ноги на пол. Посмотрел на часы. Так: шестое августа, семнадцать сорок. Что ж, через сорок восемь, так через сорок восемь. Голода он не чувствовал - вероятно, делали инъекции. Он босиком прошел по теплому зеленому пластику через непривычно просторную после тесной каморки палату и достал из стенного шкафа аккуратно сложенную одежду. Одевшись, он тщательно проверил все карманы, хотя было ясно, что кастета там нет.
      "За день растерял все оружие! - разозлился на себя Роберт. - Надо будет поискать в том коридоре у Круглого зала".
      Он уже открыл дверь, собираясь покинуть палату, когда заметил на стуле у кровати записку. Она должна была сразу броситься в глаза, как только он поднялся, но тогда он, видимо, был слишком поглощен своими мыслями.
      "Гедда!" - стукнуло в голове.
      Он вернулся и осторожно взял листок бумаги с неровными буквами.
      "Роберт! 3айди, есть неприятные новости". Вместо подписи стояла одинокая буква "П."
      Значит, Паркинсон заходил еще раз. Ну и пусть сидит со своими неприятными новостями! Роберт ни на секунду не сомневался, что именно новоявленный Иосиф Флавий убил Скотину Жоржа. "Аут бене, аут нихиль... Умник! Никто ведь не просил!"
      Роберт раздраженно скомкал записку и швырнул под кровать. Интересно, какого черта Жарж околачивался у его каморки?
      Этот вопрос он обдумывал уже на пути к Круглому залу и наконец сделал вывод, что Скотина Жорж искал пистолет. Раньше он, разумеется, не знал, что у Роберта есть оружие - этого никто не знал - а узнав, решил прикарманить, чтобы не опасаться выстрела из-за угла. Если Скотина еще и в каморку залез... Роберт чуть было не повернул назад, чтобы сразу проверить свои подозрения, но потом передумал. В конце концов, нужно простить покойному... Роберт не удержался от злорадной усмешки и, подойдя к Круглому залу, даже начал насвистывать веселый мотив. В зале было темно, тусклый коридорный свет помогал очень мало и ему пришлось встать на четвереньки, чтобы не пропустить ни одного уголка.
      Поиски успеха не принесли. Кастет, видимо, подобрали Жорж с Одноухим или кто-нибудь из тех, что вышли из зала потом.
      Он шел по коридору к своей каморке и злился на себя, и очень удивился, когда навстречу попался Джордж О'Рэйли. Что за черт! То не видишь по месяцу, а то постоянно мозолит глаза!
      О'Рэйли остановился в нескольких шагах и ждал, когда Роберт подойдет. Его седые волосы были аккуратно причесаны, сухие губы плотно сжаты.
      - Добрый день, мистер О'Рэйли, - сказал Роберт и хотел пройти мимо, но О`Рэйли остановил его, положив длинные сухие пальцы ему на плечо.
      - Как дела, Роберт? - О'Рэйли посмотрел на его забинтованную голову. - Все в порядке?
      - Если не считать того, что моего Скотину прикончили, - угрюмо ответил Роберт.
      - Да-да! - вздохнул О'Рэйли, скорбно поджимая губы. - Когда в доме начинаются раздоры - недалеко до больших бед.
      "Эти раздоры длятся уже тридцать лет," - подумал Роберт, но промолчал.
      - Ничего, - продолжал О`Рэйли, успокаивающе кивая. - Мы восстановим мир во имя нашей единой цели.
      Роберт открыто фыркнул, но О'Рэйли словно не заметил насмешки.
      - Господь бог с нами и он не даст нам погрязнуть в трясине раздоров, - голос О'Рэйли стал назидательным. - История знает немало примеров того, как люди, раздираемые распрями, объединялись для совместной борьбы, в результатах которой были заинтересованы они все. Так что наш случай не исключение и в сердцах наших не должно быть места унынию. Тем более, что покойный, - О`Рэйли понизил голос, - был из той самой породы паршивых овец, которые портят все стадо.
      "Таких овец у нас сколько угодно, - подумал Роберт. - Все стадо из таких овец".
      - Тебе уже сказал Паркинсон? - после короткого молчания осторожно спросил О'Рэйли.
      - О чем? Я только что из медцентра.
      О'Рэйли вздохнул и ссутулился.
      - Наш Энди раздобыл плохие известия...
      Энди был удивительным человеком. Энди не пил и плевал на всех женщин, кроме своей тихой и болезненной жены Айрин. Айрин любила органную музыку и вечно слушала ее, отрешенно взирая на стену каморки, увешанную цветными фотографиями самых разных уголков Земли. Энди нашел себе отдушину на другой манер. Он был радистом, то есть полным хозяином великолепного радиоузла Базы, оснащенного всеми тридцатилетней давности новинками радиоаппаратуры, и находился в курсе всех земных и внутрисистемных дел, чуть ли не вплоть до того, что было на обед у ареологов Теплого Сырта или сколько горючего израсходовал разведчик "Дискавэри", прежде чем выяснилось, что он промахнулся мимо Лиситеи. Энди мог рассказать множество интересных вещей, только ими никто никогда не интересовался. Потому что от знания этих вещей было не легче. А вот Энди слушал радиоголоса, блуждающие по Солнечной системе, и никому не жаловался на жизнь. Как и Паркинсон.
      - "Стремительный"? - холодея, спросил Роберт.
      О'Рэйли молча кивнул.
      - Ну! Что с ребятами?
      - Мужайся, мальчик. Господь бог...
      - Короче!
      О`Рэйли еще раз вздохнул.
      - Они подошли к Фобосу... Знаешь, где у коммунистов научный центр. Это сообщили в новостях...
      - Ну! - опять нетерпеливо крикнул Роберт.
      - Ударили торпедами. "Жертв нет, повреждения ликвидируются", - так передали. Их обнаружил патруль. О подробностях не говорят. В общем, их взяли на буксир и посадили на Фобос. Это пока все.
      - Наверное, они расстреляли весь комплект, - растерянно пробормотал Роберт. - У патрулей скорость больше и лучше маневренность... Эх, если бы отбить патрульный!
      О'Рэйли укоризненно покачал седой головой.
      - Мне кажется, ты не слишком обеспокоен судьбой своего отца.
      - Да мне больше жаль "Стремительного"! - зло сказал Роберт.
      - Ты забываешь книгу Исход. Почитай отца твоего...
      - А дальше? - крикнул Роберт. - Что же вы замолчали, мистер О'Рэйли? Напомнить? Чтобы продлились дни твои на земле, которую господь, бог твой, дает тебе. Где она, эта земля, мистер О`Рэйли?
      - Пока здесь! - твердо ответил О'Рэйли, выпятив острый подбородок.
      - А-а! - покривился Роберт. - Ладно, надо выручать ребят.
      О'Рэйли встрепенулся.
      - Что ты хочешь делать? Не натвори глупостей, Роберт. Ибо сказано...
      Роберт зло прищурился. "Сейчас я тебе выдам, мистер Умник! Навеки пропадет охота читать мне проповеди!"
      - Блаженны те, кого преследуют за правое дело, кого поносят и позорят за него, так что ли, мистер? Возрадуйтесь и ликуйте, ваше царство небесное! Радоваться прикажете? А может и желать добра тем, кто проклинает нас, и творить добро тем, кто ненавидит нас? Целоваться с ними, мистер О'Рэйли? Или как?
      - Роберт!..
      - Так-то, мистер! Целуйтесь сами, мы придумаем что-нибудь поинтересней. Пока, мистер, помяните нас в своих молитвах!