Корепанов Алексей
      Что и не снилось...
      "...Господи! Почему именно я стал избранником твоим, почему именно мои глаза ты открыл, чтобы мог я видеть то, что неведомо никому, кроме тебя, господи? Есть ведь другие, более достойные дара твоего, тяжкого бремени, которое возложил ты на плечи мои...
      Господи, прости дерзкие слова мои, отврати гнев свой от недостойного раба твоего! Смиряюсь, господи, покоряюсь воле твоей, ибо кто есть я? Пылинка жалкая, ветром гонимая, песчинка малая на берегу, лепесток в быстром потоке, и не мне судить о деяниях твоих, господи, не мне пытаться узнать помыслы твои, разгадать намерения твои...
      Принимаю этот дар, господи, принимаю тяжкое бремя умения видеть то, что скрыто от других до поры. Может быть ты пожелал испытать стойкость мою, проверить крепость веры моей, силу и терпение мое? Отвернулись от меня соплеменники мои, и одиноким я стал среди людей, но не дрогнула вера моя, а укрепилась еще более..."
      - Стоп, - сказал один из них, выключая аппарат. - Откуда у них монотеизм? Чье тут могло быть влияние?
      - Подожди, - перебил другой. - Давай пока без выводов. Дальше!
      "Господи, ничтожен я, раб твой, и не смог сразу разгадать дара твоего. Глаза мои уже видели то, что скрыто от других, а жалкий разум мой еще не мог понять открывшееся глазам. Утром видел я Лото-Олу, окруженного бледным пламенем, и словно исходило пламя из ушей и ноздрей его, и у рук и ног его извивались змеи огненные, подобные нежным лепесткам ночного цветка Ча. И стоял Лото-Ола у хижины своей, сжимая копье, и от губ его змеился огонь, и никто, кроме меня, не видел этого огня. И прислонилась к его плечу стройная Куму-Ру, и не чувствовала огня, и надела на шею ему ожерелье из красных камней. И ушел Лото-Ола, и другие с ним, за добычей, ибо кончились с восходом солнца священные праздники Кадам.
      Стоял я у хижины, и дрожали ноги мои, и заполз ужас в душу мою, и гадал я, что значит явившееся мне странное видение. И вошел я в храм твой, господи, и вознес молитвы тебе, чтобы направил ты разум мой на истинный путь и дал понять, что значит ужасное видение.
      И не вернулся с добычей Лото-Ола, а принесли на плечах тело его сильное, завернутое в листья папарикса. Упорхнула душа его птицей Зен в темные воды Мертвой Реки, потому что смертелен был укус змеи, затаившейся на пути охотников.
      Рыдала стройная Куму-Ру, рвала черные волосы свои, и рыдали подруги ее, над телом Лото-Олы склонившись. И рыдала юная Рее-Ену, и охватило ее пламя струящееся, пламя бледное, видимое только моим глазам...
      Трижды опускалось солнце, и трижды поднималось, и не вышла из хижины юная Рее-Ену, и вздулась шея ее нежная, посинела шея ее от смертельного яда страшного паука Хо - и пробудился ото сна разум мой, господи! Понял я, ничтожный, какой печальный дар послал ты мне, и смирился с судьбой своей..."
      - Ну вот, местный Сведенборг.
      - Сведенборг?
      - Да. Тот ясновидец, что точно описал пожар в Стокгольме, находясь в другом городе. Восемнадцатый век, кажется. Только Сведенборг видел сквозь пространство, а он, - последовал кивок в сторону груды полуистлевших лохмотьев и чего-то еще в углу подземелья, - претендует на ясновидение сквозь время.
      - Он уже ни на что не претендует. А в фантазии ему не откажешь.
      - Насчет фантазий... Ладно, слушаем. Аппарат дает неплохой перевод.
      - Откуда у них письменность? Судя по всему, изоляция полнейшая, непроходимая сельва со всех сторон. Кто их научил?
      - Давай вопросы оставим до завтра. Вернется вертолет, прибудут наши корифеи, вот тогда и обсудим.
      "И печальны стали дни мои, господи! Опускалось солнце и поднималось, и менялся в небе звездный узор, и приходил день, когда видел я бледное пламя над кем-нибудь из соплеменников моих. По утрам говорил я об этом с порога храма твоего, господи, и улетала потом еще одна душа птицей Зен в темные воды Мертвой Реки...
      Одинок стал я, господи, среди соплеменников моих, и закрывали они лица, лишь завидев меня, и уходили, чтобы не слышать меня, и несли мне плоды, и мясо, и рыбу, и сок дерева банлу в храм твой, господи, и просили не выходить из храма твоего и не печалить их мрачными предсказаниями, что сбываются в роковой час.
      Уединился я в подземелье под жертвенной чашей, но не было мне покоя. Видел я во мраке образы соплеменников моих, проплывающие медленной чередой, и лилось бледное пламя от дряхлой Тава-Гаа, и узнавал я потом, выйдя в селение, что сожжено уже тело ее, и лилось бледное пламя от Мону-Уна - и никто больше не видел охотника, ушедшего в чащу.
      Но настал день, господи, когда не смог я молчать и воззвал с порога
      храма твоего к соплеменникам моим, чтобы услышали они меня и покинули
      селение, на которое задумал ты обрушить гнев свой. Послал ты мне
      видение, господи, и было страшно это видение. Бушевал в небе яростный
      огонь, огонь гнева твоего, господи, и лился на хижины, деревья и кусты. Полыхал тот безжалостный карающий огонь ярче солнца, и умирало все живое в день, когда прогневался ты, господи, и великий твой гнев превращал мир в мертвую золу..."
      - Ого! Да это чуть ли не книга Софонии: "Диэс ирэ, диэс илла, солвэт сэклюм ин фавилла". "День гнева, день сей обратит мир в пепел". Поразительное единство образов!
      - Католический гимн, вдохновивший жреца неизвестного племени? Или совпадение? В общем, преподнесем подарочек нашим знатокам.
      "И вняли соплеменники моему предсказанию, и было горе великое и отчаяние. Потом начали они вязать плоты и к закату уплыли по реке, чтобы за ночь добраться до порогов, и опустело селение. И одиноким остался я, господи, в храме твоем, и просил сжалиться над соплеменниками моими и провести плоты через пороги ревущие, и уберечь от твоего неистового огня...
      Солнце светило над опустевшим селением, и вышел я на порог храма твоего, и пал с неба огонь, и горели деревья, и исчезла трава, и белый дым стоял над рекой. Сорвался с неба неслыханный грохот, гневный голос твой, господи, страшный голос, грозящий тем, кто мало чтил тебя, господи, кто забыл дорогу к храму твоему, кто молился ложным богам..."
      - Понятно. Можно считать, что время создания рукописи нам известно. Без анализатора.
      - Гибель "Рейнджера"?
      - Безусловно. Тысяча против одного, здесь именно про эту катастрофу.
      - Думаешь, он действительно предвидел?
      - Технология обычная: сначала происходят события, а постфактум создается книга и автор попадает в разряд ясновидцев. Здесь приличная глубина, взрыв атомолета произошел довольно далеко отсюда, так что он вполне мог уцелеть, если вовремя спрятался. Кстати, очень даже возможно, он умер от облучения.
      - Завтра проверим. Значит, никакого ясновидения?
      - Разумеется. Ты что, сомневаешься?
      - Да как сказать...
      "Страшен был гнев твой, господи, и не осмелился я больше выходить из храма твоего, и в моем подземелье веду беседу с тобой. Скоро упорхнет душа моя птицей Зен в темные воды Мертвой Реки, но будет жить слово мое к тебе в этих священных знаках. И те, что придут после меня, уверуют в величие твое, в могущество твое, и вновь наполнят жертвенную чашу к умилению твоему.
      И молился тебе я, господи, в пристанище моем, и было видение мне, видение странное, останавливающее кровь в жилах, и душа моя содрогалась как птица Зен в когтях ночного страшилища Йих. Видел я двух зеленых как трава, двух гладкокожих с горбатыми спинами, двух круглоголовых, рогатых. Явились два зеленых в темноте, таращили холодные глаза словно из-под родниковой воды, и дрожали рога их тонкие, шевелились спины горбатые. И змеилось от них пламя, и струился огонь по зеленым рукам и ногам.
      Знаю, господи, послал ты чудищ невиданных, чтобы испытать стойкость мою, но не страшны мне чудища в пламени бледном, смерть горбатым пророчащем. Верю в тебя, господи, ведь не покинешь ты меня, пылинку жалкую, ветром гонимую, песчинку малую на берегу, лепесток в быстром потоке..."
      - Чудеса! - немного растерянно сказал один из них.
      Они стояли и смотрели друг на друга, освещенные закрепленным на стене электрическим фонарем, входящим в комплект снаряжения каждого участника экспедиции, оба в гладких зеленых скафандрах, защищающих от довольно высокого еще уровня радиоактивности в этом глухом уголке сельвы, с заплечными баллонами, наполненными дыхательной смесью, в круглых шлемах с тонкими шпагами антенн.
      - Куда там Сведенборгу, - с еле заметной тревогой отозвался другой, поглядывая на лохмотья в углу. - Это ведь он нам смерть пророчит. - Он нервно рассмеялся.
      Автомат-переводчик молчал, в наушниках слышался шорох. Фонарь с трудом рассеивал мрак.
      - Мистика какая-то! Откуда он знал?..
      Тишина, безжизненная тишина расползлась по подземелью. Темнели в углу лохмотья.
      - Ладно, давай выбираться отсюда. Скоро ночь, а мы еще палатку не ставили. И вещи хоть немного разберем.
      - Пошли, - неуверенно согласился другой. - Завтра обмозгуем вместе с корифеями.
      Он аккуратно собрал высохшие листья какого-то растения, испещренные черными значками.
      - Завтра разберемся...
      Освещая путь фонарем, они направились к крутым ступеням, ведущим из подземелья на поверхность, под своды полуразрушенного храма неизвестного бога. Они не успели дойти до ступеней, потому что каменный потолок вдруг обрушился и похоронил их рядом с останками того, кто умер здесь раньше. А раздавленные ломкие листья превратились в белую пыль.
      Кировоград, 1978.