Глава III

11 мая. Когда я пришел к такому заключению, бешенство овладело мной. Я метался по коридору, пытаясь открыть хоть одну дверь, но вынужден был признаться в собственном бессилии.

Осознав безвыходность положения, я опустился на стул и задумался. Что делать? Но ни к какому решению прийти не мог. Единственное, в чем я был убежден, что говорить графу о своих подозрениях не следует. Он сделал меня своим пленником по известным только ему причинам и, очевидно, будет обманывать меня, если я потребую объяснений. Остается лишь таить свой страх и подозрения и следить за тем, что происходит. Или я обманываюсь, как ребенок, или нахожусь в самом отчаянном положении. Если последнее предположение верно, то потребуются все мои умственные способности, чтобы спастись.

Тяжелый стук входной двери известил о возвращении Дракулы. Но в библиотеку он не пришел. Осторожно прокравшись к своей комнате, я увидел, что граф убирает мою постель. Это было крайне странно, но подтверждало мою догадку. Значит, слуг в замке нет? Я продолжал наблюдать через щелку двери. Граф теперь накрывал на стол. Если Дракула снисходит до таких мелочей, это очевидное доказательство того, что ему некому поручить подобную работу. Мне стало безумно страшно. Если никого нет в замке, то кучер, который привез меня сюда, никто иной, как сам граф! Мысль эта ужасна, я начинаю верить в действительность всех кошмаров той ночи! Кто же этот человек, могущий остановить стаю волков одним движением руки? Отчего жители Бистрицы и люди, ехавшие со мной в омнибусе, так безумно боялись за меня? Что означали подарки, которые они вручили мне? Распятие, венки из дикой розы и еще какого-то растения… Да благословит Бог добрую старушку за то, что она повесила мне на шею освященный крест!

Надо постараться узнать побольше о графе. Может быть, сегодня вечером он заговорит о себе, и я направлю наш разговор в это русло. Придется действовать с большой осторожностью, чтобы не возбудить его подозрений.

Полночь. Я долго беседовал с графом, расспрашивая его про Трансильванию. Он рассказывал о некоторых исторических личностях, о разных битвах так увлекательно, будто сам жил в то время.

Дракула гордится своими предками. Я жалею, что не могу передать все подробности нашей беседы, но красноречие графа очаровало меня. Он возбужденно расхаживал взад и вперед по комнате, дергая свои длинные белые усы и хватая все, что попадалось под руку. Постараюсь пересказать хотя бы часть его рассказа.

— …Когда мы смыли позор нации, кто, если не воевода нашего рода, перешел Дунай и начал войну на земле неприятеля?! — патетически воскликнул он. — Кто, если не Дракула, воодушевил своих сыновей, переходивших потом неоднократно реку, разделявшую наши земли? Кто, если не Дракула, в минуту, когда все бежали, вернулся один на поле брани, чувствуя, что от него одного зависит победа? Говорят, что он был жесток и думал лишь о собственной славе. Но скажите, куда годны мужики без вожака? Как может окончиться война, если нет ума и сердца, воодушевляющих ее? Когда после битвы Могакса мы сбросили венгерское иго, то мы, Дракулы, были впереди! Наш дух не мог терпеть неволи! Ах, мой милый молодой друг, род Дракулы может похвастаться такими деяниями, что рядом с ними дом Габсбургов ничтожен и мелок, как осенние грибы! К несчастью, времена эти миновали. Кровь оказывается драгоценным кладом в эту эпоху постыдного мира, и слава великих родов утратилась…

13 мая. Начну с фактов, с голых фактов, проверенных цифрами и книгами, в которых я сомневаться не могу. Вчера вечером граф начал с того, что задал мне массу вопросов, касающихся исключительно законов. Так как мне нечего было делать целый день, я занимался их просматриванием. Граф ставил мне вопросы последовательно. Постараюсь передать их в том же порядке.

Дракула спросил меня, может ли человек в Англии иметь двух поверенных. Я ответил, что всякий волен иметь их хоть дюжину, но это невыгодно, так как двое поверенных могут лишь помешать друг другу и повредить делу. Граф, кажется, прекрасно понял меня и поставил второй вопрос: есть ли какое-нибудь препятствие тому, чтобы один человек занимался, скажем, его денежными делами, а другой — выгрузкой товара? Я просил его объяснить более ясно.

— Я приведу пример, — сказал Дракула. — Наш друг, мистер Гаукинс, сидя в тени прекрасного собора в Эксетере и находясь в отдалении от Лондона, покупает для меня дом в Лондоне через посредство. Прекрасно! Теперь позвольте мне объяснить, отчего я выбрал столь отдаленного агента для совершения покупки: я не желал, чтобы местные интересы повлияли бы на меня, как это, несомненно, было бы, если бы я поручил это дело местному человеку. Желая, чтобы исключительно мои интересы были соблюдены, я выбрал мистера Гаукинса. Но предположим, что я, крайне деятельный человек, захочу отправить товар в Нью-Кастл, Гарвич или Дувр. Разве не было бы удобнее поручить это дело кому-нибудь, живущему в одном из этих городов?

Я ответил, что, конечно, это вполне возможно, но у нас, нотариусов, такая масса связей, что мы можем использовать местных агентов, не утруждая наших клиентов лишними хлопотами.

— Но, — возразил Дракула, — разве я не волен управлять сам этими делами?

— Безусловно, вы могли бы сами этим заняться, — согласился я, — это часто практикуется, если клиент желает, чтобы его дела были известны только одному лицу.

— Прекрасно, — сказал граф и продолжал: — На каких условиях делаются поручения в Англии? Какие могут возникнуть препятствия при этом?

Я постарался все объяснить, подумав про себя, что из него вышел бы великолепный нотариус. Для человека, не занимавшегося подобными делами, знания и проницательность графа были поразительны.

Ознакомившись со всеми сторонами дела, он порывисто встал и спросил:

— Писали ли вы отсюда мистеру Гаукинсу или кому-нибудь другому?

С чувством некоторой горечи я покачал головой, так как до сих пор мне не представлялось возможности отправить свои письма.

— Так напишите теперь, мой дорогой друг, — сказал он, тяжело опираясь рукой на мое плечо, — напишите нашему другу и еще кому хотите и сообщите, если вам угодно, что вы останетесь у меня еще на месяц, считая с сегодняшнего дня.

— Вы желаете, чтобы я оставался так долго? — спросил я с замиранием сердца.

— Я очень этого желаю и отказа не допущу. Когда ваш хозяин, друг или как вы там называете его, прислал ко мне вас, своего помощника, то мы оба подразумевали, что только мои нужды будут приняты в соображение! Насчет условий я не торговался, не правда ли?

Я не мог ничего возразить и молча кивнул в знак согласия. В глазах графа, когда он все это говорил, было столько непонятной злобы, что мурашки поползли у меня по спине.

Дракула, заметив беспокойное выражение моего лица, начал говорить мягко, видимо, желая сгладить неприятное впечатление.

— Прошу вас, мой молодой друг, не говорить в ваших письмах ни о чем, кроме как о делах. Очевидно, вашим друзьям будет приятно узнать, что вы здоровы и что скоро надеетесь вернуться к ним.

С этими словами он протянул мне три листа и три конверта из тончайшей бумаги. Я посмотрел на них, потом на него. Внутренний голос подсказал мне, что не надо писать ничего лишнего. Скорее всего, граф вскроет все письма и поинтересуется их содержанием. Поэтому я решил написать лишь официальные записки, теша себя надеждой, что мне удастся тайно послать подробное описание всего мистеру Гаукинсу и Минне. Ей я пишу всегда условным шифром, так что если даже мое письмо попадет графу в руки, он ничего не поймет.

Написав две короткие записки, я занялся чтением. Дракула сидел за другим столом и писал какие-то письма, часто наводя справки в книгах, лежащих рядом.

Окончив свое дело, он взял мои два письма, положил их рядом со своими, убрал письменные принадлежности и вышел из комнаты. Дождавшись, когда за ним закроется дверь, я протянул руку, чтобы ознакомиться с адресами его писем. Я не стыжусь этого поступка. При данных обстоятельствах мне необходимо было принять меры предосторожности.

Первое письмо было адресовано Самуилу Биллингтону в Витби, второе — Леутнеру в Варну, третье — Картеру и К° в Лондон и четвертое — Китстоку и Бильрейду, банкирам, в Бухарест. Второе и четвертое письма не были запечатаны. Я уже собирался вынуть их из конвертов, когда увидел, что ручка двери слегка поворачивается. Я только успел положить письма на стол и опуститься в кресло, как в комнату вошел Дракула, держа еще одно письмо в руке. Аккуратно запечатав все конверты, он обратился ко мне:

— Надеюсь, вы простите меня за то, что я обрекаю вас на одиночество. Я буду крайне занят сегодня весь вечер.

У самой двери он обернулся и сказал:

— Позвольте мне дать вам совет, мой милый юный друг, даже не совет, а предостережение на случай, если вы пожелаете покинуть эти комнаты. Знайте, что ни в одной из остальных вы не найдете покоя! Замок стар и полон воспоминаний. Страшные сновидения посещают тех, кого ночь застает вне этих комнат. Остерегайтесь! Если вас будет клонить ко сну, спешите к себе, и ваш покой не будет нарушен! Но если вы меня не послушаете, то…

Дракула сделал жест, как бы снимая с себя всякую ответственность за последствия. Я понял его, но подумал, что никакой сон не может быть страшнее и неестественнее того положения, в котором нахожусь.

Позже. Подтверждаю последние свои слова. Сомнений больше нет! Я повесил распятие над изголовьем кровати. Мне кажется, оно предохранит меня от скверных снов.

Когда граф ушел, я вернулся к себе. Но спать не хотелось, и я вышел в коридор к окну, чтобы полюбоваться видом. Признаюсь, что эти ночные бодрствования вредно действуют на меня. Я пугаюсь собственной тени и начинаю верить самым небывалым вещам. Бог свидетель, у меня есть основания бояться всего в этом проклятом замке!

Я любовался великолепной картиной природы, залитой мягким лунным светом, испытывая при этом, как ни странно, чувство свободы, хотя прекрасно сознавал, что воспользоваться ею не могу. Очарование чудной ночи, пропитанной странным и несказанно чарующим ароматом, несколько утешило меня. Я облокотился на подоконник и посмотрел вниз. Слева от меня, в том направлении, где, по моим предположениям, находились комнаты графа, что-то зашевелилось. Окно, у которого я стоял, было высокое, рамы в нем не было, должно быть, уже давно. Спрятавшись за простенок, я стал всматриваться в темноту.

Не прошло и пяти минут, как в окне нижнего этажа показалась голова графа. Я заинтересованно наблюдал. Дракула вылез из окна и распластался на стене, как ящерица. Я почувствовал омерзение. Граф полз по стене лицом вниз над ужасным обрывом. Его плащ напоминал два огромных крыла. Я не верил собственным глазам, думая, что это оптический обман, игра больного воображения. Но видение не исчезало. Я ясно видел, как граф цеплялся руками и ногами за выступы каменной стены. Он быстро спускался, подобно огромной безобразной ящерице.

Что это за человек? Вернее, что это за отвратительное существо, принявшее человеческий облик? Ужас овладел мной. Я хочу вырваться отсюда, но чувствую, что спасенья нет…

15 мая. Я еще раз видел графа, спускавшегося по стене, как ящерица. Он двигался довольно быстро и вскоре пропал из виду.

Убедившись, что граф покинул замок, я решил воспользоваться его отсутствием, чтобы осмотреть свою тюрьму, так как до сих пор это мне не удавалось. Я взял лампу и снова попытался открыть двери в коридоре, но они, как и прежде, были заперты. Несмотря на все усилия, я не смог взломать ни одной из них.

Спустившись по каменной лестнице, я очутился у входной двери. Мне удалось отодвинуть железную задвижку и снять тяжелые цепи. Но дверь была закрыта на замок, и ключ, конечно, отсутствовал. Он, очевидно, находится у графа в комнате. Постараюсь проследить, когда дверь в нее будет открыта, и завладеть ключом.

Обойдя все коридоры, я испробовал каждую дверь. Две маленькие комнаты, рядом с прихожей, оказались открытыми. В них ничего не было, кроме старой пыльной мебели, изъеденной мышами. Но вот я наткнулся на дверь, показавшуюся мне менее крепко запертой, и налег на нее изо всех сил. Наконец болты, державшие замок, поддались, и дверь распахнулась. Я находился в западной части замка, но из окна виден был все тот же страшный обрыв. Внизу расстилалась узкая долина, а далеко за ней возвышались горные хребты, поросшие деревьями и кустарниками.

Очевидно, эта часть замка была раньше обитаема. В комнате, где я находился, было много красивой мебели. Сквозь граненые стекла окон проникал лунный свет, такой яркий, что можно было различить даже цвет обивки, просвечивающей через толстый слой пыли. Моя лампа казалась тусклой по сравнению с лунным сиянием, но я был рад, что взял ее. Тишина и чувство одиночества действовали мне на нервы, сердце то замирало, то сильно билось. И все-таки мне было лучше здесь, чем в комнатах наверху, ставших ненавистными из-за присутствия графа.

Я сделал усилие над собой, чтобы успокоиться, и мне это удалось… И вот я сижу за небольшим дубовым столом, за которым, возможно, в былые времена юная красавица, краснея и вздыхая, писала любовное послание. Я же записываю в свой дневник все, что случилось с тех пор, как я закрыл его.

16 мая, утро. Да сохранит Бог мой разум! Вот до чего я дожил! Безопасность, уверенность в безопасности — все это воспоминания прошлого! Пока я принужден оставаться здесь, все мои помыслы сосредоточены на надежде не потерять рассудок. Может быть, я уже потерял его, может быть, я уже сошел с ума! Но если я еще в здравом уме, то разве не страшна мысль, преследующая меня, что в этом ненавистном замке, кроме графа, есть другие гадкие создания? Возможно ли, что Дракула для меня менее страшен, чем они?

Великий Боже! Но я должен успокоиться, не то действительно сойду с ума. Я начинаю понимать некоторые вещи, до сих пор бывшие для меня загадкой.

Чувствуя, что рискую потерять рассудок, я принимаюсь письменно излагать все пережитое для собственного успокоения.

Таинственное предостережение графа сначала испугало меня, теперь оно кажется мне во сто крат страшнее. С каждым часом власть Дракулы усиливается надо мной, я боюсь его и не верю ему.

Начав писать в своем дневнике, я вскоре почувствовал себя уставшим, мне захотелось спать. Совет графа пришел мне на ум, но мне доставляло удовольствие не послушаться его. Желание спать все больше овладевало мной. Я решил не возвращаться в верхние, ненавистные мне комнаты, а переночевать здесь, где в былые времена, должно быть, молодые красавицы грустно что-нибудь напевали в ожидании мужей, ушедших на войну. Придвинув большую кушетку к окну, чтобы как можно дольше любоваться чудным видом, я спрятал дневник в карман и расположился поудобнее.

Видимо, я заснул, хотя далеко в этом не уверен. Все, что произошло потом, было так живо, что мне трудно предположить, что я действительно спал.

Я был не один… Комната была та же и не изменилась с тех пор, как я вошел. Я ясно различал на полу, освещенном луной, свои следы на толстом слое пыли. Напротив меня в лунном сиянии стояли три молодые женщины. Я подумал сначала, что вижу сон, так как несмотря на то, что луна освещала женщин, их фигуры не отбрасывали тени. Они подошли ко мне ближе, внимательно оглядели меня и о чем-то зашептались. Две первые были брюнетки, с острыми носами, как у графа, и большими беспокойными глазами. Третья была блондинка с роскошными золотистыми волосами и голубыми, как сапфиры, глазами. Ее лицо показалось мне знакомым, как будто я видел его раньше и боялся его когда-то, но не мог только вспомнить, когда…

В женщинах было что-то отталкивающее и вместе с тем чарующее. Я почувствовал страстное, жгучее желание поцеловать их в красные губы. Не следовало бы мне записывать этого, эти строки могут попасть Минне, и ей будет неприятно, но что же делать, коли это правда?

Красавицы опять стали шептаться, потом засмеялись. Блондинка кокетливо качала головой, а две другие увещевали ее.

Одна сказала:

— Пойди, пойди первой, за тобой право начинать, мы подождем!

Другая прибавила:

— Он молод и силен, его хватит для нас всех!

Я продолжал лежать, сгорая от нетерпеливого ожидания. Блондинка придвинулась ко мне и так низко наклонилась, что я почувствовал ее дыхание на своей щеке. Оно мне показалось душистым, как мед, но к нему примешивался сладковатый гнилостный запах.

Я боялся открыть глаза и наблюдал за женщиной сквозь полуопущенные веки. Она встала рядом со мной на колени. Лицо ее выражало сладострастие, которое меня и притягивало, и отталкивало. Женщина облизывала губы, как животное, чуя добычу. В лунном свете я увидел влажные полураскрытые губы и белые зубы.

Она наклонялась все ниже и ниже, вот ее губы уже совсем близко от моих… Женщина что-то прошептала, дыхание стало прерывистым… Я ощутил легкое прикосновение, дрожащие мягкие губы прижались к коже на шее и вот уже острые зубы впиваются мне в горло… С замирающим сердцем я ждал, что будет дальше. Но в эту минуту в комнату вошел граф. Вне себя от бешенства он схватил блондинку и отшвырнул ее от меня. Голубые глаза женщины загорелись яростью, лицо злобно перекосилось. Ее подруги недовольно зашептались, но Дракула движением руки заставил их молчать. Это был жест, которым в ту памятную ночь он укротил волков…

Глухим голосом граф проскрежетал сквозь стиснутые зубы:

— Как вы смеете его трогать? Как вы смеете даже взглянуть на него, раз я это запретил? Назад, говорю вам! Этот человек принадлежит мне!

С улыбкой развратного кокетства блондинка повернулась к графу.

— Ты сам никогда не любил! Ты не умеешь любить, — сказала она.

Другие две женщины придвинулись к ней и засмеялись. От их ужасающего смеха я чуть не лишился чувств. Казалось, это смех демонов.

Посмотрев в мою сторону, граф обернулся к ним и шепотом произнес:

— Нет, я тоже умею любить, вы знаете это. Обещаю, что когда покончу с ним, предоставлю его вам! Можете его тогда целовать, сколько угодно! А теперь вон, вон отсюда!

— А сегодня мы ничего не получим? — спросила одна из женщин, с улыбкой указывая на мешок, который Дракула бросил на пол у двери.

Он ответил ей утвердительным кивком. Одна из красавиц быстро приблизилась и открыла мешок. Я услышал слабый плач ребенка. От ужаса волосы зашевелились у меня на голове.

Так же внезапно, как и появились, женщины исчезли, унеся с собой страшный мешок. Казалось, лунный свет поглотил их, и я увидел их смутные фигуры по ту сторону окна.

Ужас всего происшедшего вновь охватил меня, и я потерял сознание.

Глава IV

17 мая. Я очнулся у себя в комнате на кровати. Если все, что произошло, сон, то, должно быть, это граф перенес меня сюда. Несмотря на все усилия, я не мог уверить себя в действительности ужасного кошмара. Некоторые признаки указывали на то, что не я сам ложился в постель. Одежда была сложена не так, как я обычно складываю ее, часы не были заведены, тогда как я никогда не забываю заводить их перед сном. Во всяком случае, если это граф принес меня сюда и раздел, то он, вероятно, очень спешил, так как мой дневник в целости и сохранности. Я убежден, что если бы он нашел его, то обязательно уничтожил бы.

Комната, в которой я лежу и в которой мне бывало так безумно страшно, теперь становится для меня святыней, не оскверненной присутствием этих ужасных женщин, которые дожидались меня и дожидаются еще теперь, чтобы высосать мою кровь…

18 мая. Я сошел вниз, чтобы осмотреть ту страшную комнату при дневном свете. Но дверь, ведущая в коридор, оказалась закрытой. Убеждаюсь все более и более, что это не было сном.

19 мая. Я пойман, как птица в сети! Вчера вечером граф сладчайшим голосом попросил меня написать три письма: одно — в котором я говорю, что моя работа почти закончена, второе — что я уезжаю в день отправления письма, и третье — что я выехал из замка и приехал в Бистрицу. Я хотел воспротивиться, но пришел к заключению, что было бы сумасшествием поссориться с графом. Пока я нахожусь в его власти, отказаться — значит возбудить его подозрения. Он знает, что я о многом догадываюсь, и поэтому я должен умереть. Единственная надежда — продлить, насколько возможно, теперешнее положение. Вдруг что-нибудь произойдет и мне удастся бежать?

Дракула объяснил мне, что почта работает плохо и что, написав несколько писем сразу, я успокою своих друзей. Он прибавил, что в случае, если я продолжу свое пребывание в замке, он задержит письма в Бистрице. Граф так настаивал на этом, что я не посмел отказать ему, боясь вызвать раздражение. Я сделал вид, что согласен, и спросил, какие числа поставить на письмах. Подумав минутку, Дракула сказал:

— Пометьте первое двенадцатым июня, второе — девятнадцатым и третье — двадцать девятым.

Я знаю теперь срок своей жизни! Да помоги мне Бог!

28 мая. У меня появилась искра надежды, если не на свободу, то, по крайней мере, на возможность сообщить о себе своим друзьям. Цыганский табор пришел в замок и поселился во дворе. Надо сказать, в Трансильвании и Венгрии цыган очень много. Они бесстрашны и религиозны (если не считать суеверий, которых у них масса) и говорят на каком-то своеобразном языке.