Глава четвертая

В понедельник Сергеев и Иван Алексеевич сидели на докладе у Викентьева. Собственно, докладывал майор, а Наполеон, навалившись грудью на стол, внимательно слушал, то и дело переводя взгляд с одного на другого, как будто провожал глазами каждое слово устного рапорта.

– В общем, отзывы только хорошие. И мнение одно: нормальный парень, – подвел итог Сергеев.

А Иван Алексеевич энергично кивнул головой:

– Хорошенький мальчишка. Дельный, серьезный. Мне понравился.

Если Сергеев говорил хмуро и как бы через силу, то Ромов завершил фразу умильной улыбкой.

– А нам он подойдет? – задумчиво спросил подполковник.

– А чего же! – Иван Алексеевич захлебнулся воздухом, закашлялся. – Он ведь и медицинское образование имеет, пусть без диплома, в госпитале работал…

– Кого лечить-то? – угрюмо спросил Сергеев.

– Ну все-таки! Я считаю так – лучше и искать нечего! – В голосе Ромова проскользнула металлическая нотка, он сам почувствовал это и сконфуженно хихикнул. – Смотрите, решать-то вам… Я только вот что думаю…

Иван Алексеевич многозначительно выкатил глаза и округлил рот, в таких случаях он добавлял: «государи мои», но сейчас удержался.

– Он ведь этого гада не с перепугу застрелил! Увидел, как тот с женой расправился – и приговорил! – Ромов многозначительно поднял палец. – И Лесухина, сказал, мол, своей рукой задавлю! Значит, что?

Ромов покачал пальцем.

– Значит, не боится брать на себя тяжелые решения, не перекладывает на дядю! Кого ж еще искать?

– Ладно! – Викентьев хлопнул ладонью по столу. – Послушаем аксакала. Я с ним переговорю.

Когда Попов возвращался с обеда, дорогу ему заступил маленький квадратный подполковник в аккуратно пригнанном мундире.

– Здравствуйте, Валерий Федорович, – радостно улыбаясь, будто встретил хорошего друга, сказал он, протягивая твердую шершавую ладонь. – Много слышал о вас, пора и познакомиться. Викентьев Владимир Михайлович.

Глаза у полковника были пронзительно голубые и излучали доброжелательность.

– Можно вас задержать на несколько минут? Есть разговор…

Валера подчинился жесту нового знакомого и прошел за ним в маленький, просто обставленный кабинет. Двухтумбовый стол, казенный, с матовыми стеклами шкаф, облупленный сейф да несколько неудобных стульев составляли все его убранство. В углу приткнулась двухпудовая гиря со стертой до металла краской на ручке, и Попов по-новому взглянул на коренастую фигуру подполковника. Тот улыбнулся.

– Садись, располагайся.

Попову говорили, что в управлении молодому сотруднику надо активно включаться в общественную работу, определяли предварительно и конкретный участок – стенгазету «Дзержинец». Сейчас он решил, что Викентьев – редактор стенгазеты или какой-то другой общественный деятель.

Начало разговора не опровергло этого предположения. Подполковник поговорил на общие темы, спросил, как работается на новом месте, сошелся ли с коллегами, чем увлекается в свободное время. При этом Попова не оставляло ощущение, что вопросы задаются для проформы, так как Викентьев знает, какими будут ответы.

– Хорошо, Валерий, поговорим о серьезных вещах. – Жесткая фраза как бы отсекла ни к чему не обязывающий треп, который шел до сих пор. И с Викентьевым произошла неуловимая перемена, суть которой Валерий не смог бы объяснить, однако он как-то сразу понял, что подполковник никакой не редактор и общественные дела его ни в малейшей степени не интересуют.

– Ты проявил себя смелым и решительным человеком, мы это заметили и хотим предложить тебе важную работу. – Викентьев смотрел испытующе. – Как у тебя нервишки?

– Не жалуюсь, – недоумевающе ответил Попов. – А что?

– Да я смотрел твою медицинскую карточку и с врачом разговаривал: психическое и физическое состояние отличное.

Попов оставил его реплику без ответа.

– Работа немного нервная, особенно с непривычки, но люди с ней справляются, и ты тоже, думаю, справишься.

Викентьев замолчал, рассматривая собеседника. Тот ждал продолжения и вопросов не задавал. Губы подполковника дрогнули в улыбке. Невозмутимость кандидата ему нравилась.

– За нервные нагрузки предусмотрена дополнительная оплата, десять суток к отпуску и ежегодная санаторная путевка.

Викентьев снова был предельно серьезен.

– Но главное, конечно, не это. Работа состоит в том, чтобы очищать наше общество от особо опасных преступников, зверей, опасных для каждого человека.

– Ничего не пойму, – не выдержал Попов. – Вы говорите про группу захвата? Только откуда там доплаты и путевки?

– Как ты относишься к Лесухину? – вопросом на вопрос ответил Викентьев.

– А как к нему относиться? Попался б мне – пристрелил как собаку!

– Он и приговорен к расстрелу. Кассацию отклонили, на помилование тоже шансов немного, – спокойно проговорил Викентьев, не отрывая пристального взгляда от лица собеседника. – Значит, кому-то предстоит работа по исполнению приговора.

– И что? – механически спросил Попов, хотя он уже распознал, к чему клонит подполковник, но, обманутый обыденностью тона, еще не поверил в правильность своей догадки.

– То самое, – кивнул Викентьев. – Тебе предлагается принять участие в этой важной работе.

– Ну дела! – растерянно проговорил Попов. – Вы всерьез? Чтобы я вроде как… палачом был?

Он с трудом выдавил слово, за которым вставал реальный образ.

Викентьев поморщился.

– Это слово для обывателя. Вроде как «мент». Мы же себя и своих товарищей «ментами» не называем? Так и там – есть исполнитель приговора. У него, кстати, самая ответственная часть работы. И самая, надо сказать, неприятная. Понятно, что новичка, с бухты-барахты туда не поставят. Но свести преступника с пулей, которая ему предназначена, – дело хлопотное и непростое. Надо многое организовать, технически обеспечить, состыковать. Этим занимается спецопергруппа, войти в которую я тебе и предлагаю.

Попов ошарашенно молчал.

– И что я буду делать? – тихо спросил он, облизнув пересохшие губы.

– Обеспечивать охрану! – Викентьев разъяснял терпеливо и старательно.

– Чтобы преступник не убежал, не набросился на прокурора, не ударился головой о батарею…

– А почему нельзя о батарею?

– Потому что все должно быть по закону!

Попов молчал, глядя в пол. Викентьев отметил, что он не испугался, не впал в тихую панику. Нормальная реакция нормального человека на предложение, далеко выходящее за пределы нормальных и привычных рамок.

– Ты же только что сказал, что пристрелил бы этого ублюдка Лесухина!

– ободряюще проговорил Викентьев и, обойдя вокруг стола, положил руку Валере на плечо.

– Это в запале, в горячке – совсем другое! – Попов перевел дух. – А отказаться можно?

– Конечно, можно! – жестко ответил Викентьев. – На аркане-то тебя никто не потащит! Только…

Он снова обошел стол и сел на свое место.

– Ты взрослый парень, серьезный и ответственный. И предложение тебе сделано серьезное. Наверное, его готовили, прорабатывали, согласовывали. Да и я, надеюсь, на дурашку не похож! Так что подумай, стоит ли отказываться!

Попов взглянул на каменное лицо подполковника и отвел глаза.

– Все равно эту работу кому-то делать, если ты, подходящий по всем статьям, уйдешь в сторону – значит, подставишь менее готового товарища. Порядочно ли это?

Попов отчетливо понимал, что отказываться нельзя. Он не смог бы объяснить, откуда пришло это понимание, может, подполковник Викентьев излучал какие-то биотоки, но чувствовал – отказ уронит его авторитет в глазах товарищей, да и сам он перестанет себя уважать как трусливого чистоплюя.

– А ребята тоже там, в этой группе? – сглотнул он. – Гальский, Тимохин, Сергеев?

Лицо Викентьева вновь стало живым.

– Узнаешь в свое время. Пока могу только сказать, что будешь работать со своими товарищами.

Викентьев улыбнулся.

– Так что не трусь! Согласен?

Попов, чуть помешкав, кивнул.

– И отлично. Сейчас напишешь рапорток, я продиктую… И, конечно, никому ни слова!

– И жене? – спросил Попов.

Викентьев на секунду отвел взгляд.

– Жена, конечно, дело особое. Работа ночная, не скроешь… Хотя придумать можно что-то другое… – Викентьев немного подумал. – Знаешь что? Пока ничего ей не говори, а после первой операции – сам решишь. Захочешь – скажешь.

Попову показалось, что голос подполковника звучит довольно фальшиво. Вернувшись к себе, Попов долго не мог сосредоточиться. Механически сделал несколько телефонных звонков, составил запрос в Главный информационный центр, потом вызвал в коридор Гальского.

– Слушай, Женя, а кто такой Викентьев?

– Этот подполковник в зеленой форме? – переспросил Гальский. – Начальник отдела статистики в Управлении исправительных дел. Я его плохо знаю. А почему ты спрашиваешь?

– Да так… – Попов ушел от прямого ответа. – Остановил меня, интересовался, что да как…

– Это за ним водится, – кивнул Женя. – Общительный мужик, добродушный.

– А-а-а, – протянул Попов и перевел разговор на другую тему. Добродушным Викентьев ему не показался, и он понял, что Гальский вряд ли сможет удовлетворить его любопытство по причине собственной неосведомленности.

Тот же вопрос он задал и Сергееву, когда они после работы выходили из УВД.

– Это интересный мужик. Волевой, я таких люблю. Каждое утро в любую погоду десять километров пробегает. И гирю-двухпудовку из рук не выпускает, ладони – сплошной мозоль. Накачался до ужаса, подкову сгибает, арматурный прут вокруг шеи вяжет. Словом, молоток! Я его руку с трудом кладу, да и то за счет рычага…

Сергеев остановился.

– Давай зайдем в пельменную, – неожиданно предложил он. – Тут рядом, кооперативная. Вкуснотища! И чай отличный…

Попов не собирался задерживаться, да и у майора еще минуту назад были какие-то свои планы. Видно, пельмени действительно хороши…

– Они только открылись, заявляются двое: мол, будете отстегивать штуку в месяц, иначе неприятностей не оберетесь, – рассказывал Сергеев, пока они спускались по пологой улице к вокзалу. – Пришли, заявили. Мы и взяли тех субчиков с поличным.

Они подошли к резному деревянному крылечку, возле которого прямо на тротуаре стояла «Волга» последней модели с затемненными стеклами и улучшенной широкой резиной.

– Хозяин на месте, – определил майор и, поднявшись по ступенькам, распахнул некрашеную, покрытую лаком дверь.

В просторном квадратном зале все столики оказались заняты, у стойки с огромным самоваром толклась молчаливая очередь.

Попов подумал, что терять здесь время не имеет смысла, но тут из глубины помещения вынырнул высокий кудрявый парень в белом халате и, приветливо улыбаясь, подошел к Сергееву.

– Здравствуйте, Александр Иванович, давно не были, обижаете…

Через несколько минут они сидели в маленьком кабинете под ярко-желтым абажуром, хозяин с той же приветливой улыбкой расставлял на лимонной скатерти приборы и без умолку говорил, обращаясь преимущественно к Попову.

– Приглашаю: заходите, кушайте, хоть бесплатно, хоть как хотите… Мне надо, чтобы шпана знала: милиция здесь часто бывает. Тогда они не суются и рэкеты стороной обходят. Предлагаю: давайте подарю «Волгу»! Не майору, не вам, никому конкретно, чтоб не подумали, Боже упаси, про взятку! Нет, официально – уголовному розыску для служебных дел, а там пользуйтесь как хотите… Не соглашаются…

– Ладно, Ашот, хватит сказки рассказывать, – перебил Сергеев. – Валера у тебя тоже не будет забесплатно обедать, у него желудок халявы не принимает. А тачку свою ты классно отделал, молодец.

Улыбка Ашота изменила оттенок, теперь она стала горделиво-польщенной.

– Еще лючок в потолок врежу, уже достал… Кстати, Александр Иванович, понадобится машина – берите мою на сколько надо.

– А если разобью?

– На здоровье, новую куплю. Слава Богу, государство зарабатывать позволяет, милиция от рэкетов защищает. Жить можно!

– И я о том же, – кивнул Сергеев. – Пельмени и чай на три сорок семь, «командирских» добавок не нужно.

Ашот кивнул и исчез. Официантка принесла фаянсовую миску с пельменями и раскаленный керамический чайник, аккуратно положила на скатерть ровно оторванный прямоугольник счета, педантично, до копейки, отсчитала сдачу, пожелала приятного аппетита.

– Торжество кооперативного общепита! – усмехнулся Попов, раскладывая по тарелкам дымящиеся пельмени. – Идиллия!

– Угу. – Сергеев, обжигаясь, глотал горячее. – Только, не рассчитывая на нас, Ашот завел охрану и платит ей ту же штуку в месяц, что просили рэкетиры. А чего ты вдруг спросил про Викентьева?

Попов секунду помедлил. Когда сидишь за одним столом, уклониться от прямого вопроса или отделаться ничего не значащей фразой гораздо трудней, чем во время беглого разговора на улице перед расставанием. У него появилось неприятное ощущение, что Сергеев неожиданно изменил свои планы и затеял этот ужин именно для того, чтобы выяснить, чем вызван его интерес к Викентьеву. Значит, Сергеев осведомлен обо всем и сейчас пытается прощупать коллегу.

– Он меня остановил в коридоре, познакомился, расспрашивал про жизнь, работу… Странно как-то. Откуда такое внимание к моей скромной персоне?

Сергеев вытер губы бумажной салфеткой.

– Викентьев любит отчаянных парней. Он и сам-то… Был начальником колонии, имел кличку Железный Кулак. «Отрицаловке» пикнуть не давал, не то что погоду делать… Они в конце концов бунт подняли, заложников захватили…

Сергеев положил себе еще пельменей.

– И что дальше было?

– Дальше как обычно. Начальство му-му водит, решение принимать боится, а те ШИЗО осаждают, на «запретку» бросаются… Викентьев и взял ответственность на себя, трахнул железным кулаком – шесть убитых, пятнадцать раненых. Порядок навел, заложников освободил, должность потерял. Вот так, брат! Он тебе ничего не предлагал?

Попов снова помешкал с ответом.

– А что он мог предлагать?

– Не знаю, – Сергеев смотрел прямо в глаза. – Только в любом случае не торопись отказываться. Он этого не любит.

– Чего-то не пойму я тебя сегодня, – не стараясь быть убедительным, произнес Попов. – Но пельмени действительно хорошие, тут ты не ошибся.

Жесткий взгляд Сергеева смягчился, он слегка улыбнулся.

– Молодец, Валера. Давай пить чай. Чай здесь тоже хороший.

Глава пятая

Домой Попов шел в задумчивости. Он служил достаточно давно, чтобы считать, что знает всю милицейскую «кухню». И вдруг его стало засасывать в ранее неизвестный, темный и пугающий слой работы МВД, надежно скрытый от посторонних глаз, известный лишь узкому кругу посвященных, которыми неожиданно могли оказаться хорошо знакомые люди.

Дав согласие, он продолжал колебаться. Дело в том, что Викентьев ошибся, когда говорил, будто он подходит к предлагаемой работе «по всем статьям».

В детстве Валера был болезненным и впечатлительным мальчиком, преувеличивал обиды и неприятности, нередко плакал, спрятавшись в укромном месте, переживая дневные события, подолгу не мог заснуть. Родители водили его к психоневрологу, но тот никаких болезней психики не обнаружил и сказал: «Повышенная возбудимость, это бывает в таком возрасте, перерастет. Пока надо избегать раздражителей, соблюдать режим, неплохо прохладные обтирания на ночь».

Рекомендации врача тщательно выполнялись, но заметных изменений не происходило. В первом классе мальчишки постарше отобрали у Валеры портфель, это был сильный «раздражитель», и сознание заволокла черная пелена; когда он опомнился, то портфель был у него в руках, а обидчики убегали, причем один зажимал платком разбитую голову. Валера недоуменно осмотрел выпачканные кирпичной пылью пальцы и пошел домой. Это происшествие он не переживал и заснул сразу же, как лег в постель.

После того случая повышенная возбудимость прошла сама собой. К пятому классу он заметно окреп, стал заниматься легкой атлетикой, плаванием, потом борьбой. Старательно вылепленный им образ «крутого парня» ни у кого сомнений не вызывал. Кроме… него самого. Он постоянно анализировал свои мысли, желания и поступки: не сплоховал ли, не струсил ли, не сподличал…

Работая в госпитале, мучился мыслью, что спрятался за спины тех изувеченных ребят, которых привозили несколько раз в неделю транспортные самолеты с красными крестами на пузатых, начиненных ужасом и болью фюзеляжах. Несколько раз писал рапорты «прошу направить», что вызывало у начальства раздраженное недоумение. Замполит однажды вызвал его на беседу и, понимающе заглядывая в глаза, сказал:

– На хрена тебе эти чеки? Что ты со своего заработка купишь? Или на льготы надеешься? – Майор безнадежно махнул рукой. – А вот пулю в голову вполне можешь схлопотать. Не валяй дурака, парень. Сидишь в теплом месте, служба идет – и не дергайся. От добра добра не ищут. Ты меня понял? Я тебе по-хорошему, откровенно…

Тучный, страдающий одышкой и с отвращением дослуживающий до выслуги, майор медицинской службы был искренен в отеческом порыве удержать глупого пацана от неокупаемого риска. Попов сказал: «Понял» – и больше рапортов не писал.

Через полтора года, выдавая дембельские документы, замполит вдруг усмехнулся и подмигнул, как своему. Попову стало противно и непереносимо стыдно, он покраснел.