Глава первая

Атомные секреты в постперестроечной России охраняются из рук вон плохо, как, впрочем, и все остальное, что принадлежит не конкретному человеку, а абстрактному «народу», «обществу» или «государству». Многие, конечно, не согласятся со столь категорическим утверждением, но факты говорят сами за себя. Если генеральный директор финансовой группы «Город» Семен Поплавский заинтересован в обеспечении безопасности и сохранении экономических и прочих тайн своей империи, то держит собственную службу безопасности численностью в полторы тысячи стволов и платит рядовому охраннику пятьсот долларов ежемесячно.

Это в два с половиной раза больше зарплаты ведущего научного сотрудника Института научных исследований бывшего Министерства среднего машиностроения СССР. Нарочито обезличенные названия и института и министерства были призваны ввести в заблуждение коварных агентов иностранных спецслужб еще в те времена, когда даже бдительнейшие сотрудники первых отделов не могли предположить, что обычный советский гражданин способен уворовать секретные чертежи или образцы стратегических материалов с такой же будничной обыденностью, как банку краски, рулон обоев или добрый кусман говяжей вырезки. И они были правы, ибо в те благословенные годы наши люди знали: что, несмотря на формальный запрет, можно понемногу тащить домой, а о чем даже легковесно подумать нельзя.

Василий Семенович Сливин тогда работал старшим научным сотрудником «почтового ящика двадцать пять», как именовали Институт научных исследований в документах «для служебного пользования», хотя по рангу знал и о подлинном названии своего учреждения, которое можно было встретить лишь в бумагах, защищенных более высокими грифами: «НИИ проблем расщепления ядерных материалов». Расписываясь за почти четырехсотрублевую зарплату, получая еженедельный продуктовый заказ и ежегодную санаторную путевку, он наглядно ощущал преимущества принадлежности к секретно-номерной сфере, входящей элементом в ядерный щит страны.

Тогда Василий Семенович, как и его коллеги, был полностью доволен жизнью. Он по любви женился на Маше Искоркиной из смежного отдела, довольно быстро — к тридцати годам — получил квартиру, по специальной очереди купил машину, а главное — занимался тем, чем хотел. В ядерные исследования не совали нос даже всезнайки из горкома КПСС, а непосредственное начальство приветствовало самостоятельность сотрудников, особенно если те находили новые темы, дающие дополнительное финансирование и расширенные штаты: государство не экономило на ядерном оружии.

Сливин разрабатывал проблему уменьшения критической массы для цепной реакции. Одно время тему хотели закрыть: случайно вникший в вопрос дряхлый маршал заявил, что поиски возможностей снижения мощности взрыва — дело не только бесполезное, но и вредное, а сосредоточить все усилия необходимо на супербомбе, способной уничтожить целый континент. Но вскоре маршал умер, а потом изменилась и концепция ведения войны: Генштаб признал целесообразность использования оперативно-тактических ядерных зарядов — и разработка Сливина оказалась востребованной. За конструирование мобильного ранцевого фугаса он получил Государственную премию, ученую степень доктора технических наук и свою лабораторию.

Тогда казалось, что это навечно: высокие оклады, продовольственные пайки и путевки, строгая атмосфера бдительности и непроницаемая завеса секретности. И вдруг все изменилось, причем разложение началось со святая святых — атмосферы незыблемости государственной тайны. Переименование конспиративного Министерства среднего машиностроения в предельно откровенное Министерство по атомной энергии ошеломило воспитанных в непоколебимом почтении к режиму секретности сотрудников. В их понимании это был столь же непристойный и циничный акт, как если бы на торжественном вечере по поводу юбилея института заместитель директора профессор Воленкова сняла платье, стащила нижнее белье и, тряся обвисшими грудями, расхаживала по залу, делая вид, что ничего особенного не происходит… Но бесстыдная расконспирация оказалась только началом. Вскоре пошло свертывание исследований, сокращение штатной численности, снижение объемов финансирования. Оказалось, что ядерный щит, он же и меч, нужен Родине куда меньше иностранных инвестиций и видимости признания в международной политической тусовке. С огромным трудом доведенные до ума «объекты» один за другим выводились из режима активного функционирования и становились в очередь на демонтаж, который обходился гораздо дороже их производства. Отрасль хирела на глазах.

— Вася, ты закончил? — заглянувшая в крохотный кабинетик Маша вывела супруга из печальной сосредоточенности. Она, как всегда, была аккуратно подкрашена, короткая прическа уложена волосок к волоску — будто пепельная шапочка облегала маленькую головку.

— Да, сейчас пойдем…

Сливин захлопнул прошитую, с пронумерованными страницами и фиолетовой печатью, рабочую тетрадь, сдал ее в секретный отдел, расписался в журнале за то, что не выносит с собой никаких черновиков, набросков и рисунков, после чего приступил к процедуре выхода. Сейчас она заметно упростилась: вместо пяти постов надо было миновать всего лишь два — технической и режимной безопасности. На первом он прошел радио — и металлоконтроль, на втором подвергся внимательному осмотру прапорщика с лисьим лицом и сверке личности с пропуском и удостоверением.

Маша уже ждала на улице, возле старой, начинающей ржаветь синей «тройки». Приталенная дубленка"лизанка" с шалевым воротником, норковая шапкаобманка под мужскую ушанку, высокие облегающие ноги черные сапоги… Картинка! Топчущийся рядом нескладный Игорь Бобренков из третьей лаборатории — в выношенном драповом пальтеце, облезлой кроличьей шапке и мятых пузырящихся брюках по кот расту напоминал бомжа. Он разрабатывал проблему ускорения цепной реакции деления тяжелых ядер и был близок к ее решению. А это позволяло в десятки раз увеличить «объем высвобождаемой энергии», как обтекаемо называли специалисты разрушительную силу взрыва.

— Василий Семенович, одолжите две сотни, — довольно жалобно попросил Бобренков. Сутулый, близорукий, с унылым лицом, он не был похож на гения. Хотя если заменить одежду, подобрать модные очки и положить в карман миллион рублей, он наверняка распрямится, повеселеет и приобретет вполне нормальный вид.

— До получки? — Сливин полез в карман. Еще совсем недавно ему нечем было поддержать бедствующих из-за задержек зарплаты и постоянно растущей стоимости жизни коллег.

— Да, — Игорь кивнул, бережно принял четыре хрустящих пятидесятитысячных купюры, поблагодарил, потом воровато огляделся по сторонам и тронул Василия за рукав.

— Можно вас отвлечь на несколько минут?

Маша удивленно приподняла тонкие, будто нарисованные брови.

— Ты не мог отвлекать его в рабочее время, дружок? Я замерзла и хочу есть…

— Ну если на несколько минут, — Сливин протянул жене ключи. — Прогрей движок и включи печку.

Увлекаемый похожим на бомжа эсэнэсом, Василий Семенович двинулся по тротуару вдоль фасадной стены института. Он выглядел не в пример респектабельнее своего спутника: блестящая кожа такого же, как у Маши, полушубка, «пирожок» из нерпы, дорогие, на толстой подошве ботинки.

— Николай передал письмо, — продолжая оглядываться, прошептал Бобренков. — У него все в порядке. Полная свобода, любое оборудование, две тысячи долларов в месяц… И к климату он привык…

Дул холодный ветер, секли лицо сухие колючие снежинки, воздух пах приближающимся морозом. На припорошенном асфальте удлинялись две цепочки следов: четкие рифленые узоры и смазанные отпечатки изношенных подошв. Ослепительно-солнечный мир, с изнурительной жарой и иссушающим ветром пустыни, к которому якобы привык старый товарищ Коляша, казался совершенно ирреальным.

— Они приглашают и нас с вами…

— Кого? — от неожиданности Сливин остановился.

— Меня и вас. Бобренкова и Сливина. С семьями.

Игорь перестал озираться. Глаза из-за толстых стекол рассматривали Василия Семеновича в упор, строго и требовательно. Как будто это он занял деньги у Игоря и сейчас настало время вернуть долг. Провокация? Или…

— Но я никуда не просился!

— Сам президент назвал наши фамилии. Они хотят, чтобы мы работали вместе, в одной лаборатории. По одной проблеме.

Сливин машинально двинулся дальше. Следы продолжились. Новенькие утепленные ботинки и сношенные осенние туфли. Уменьшение критической массы и ускорение цепной реакции. Как раз то, что нужно для небольшой, ограниченной в ядерных ресурсах страны, рвущейся к атомному оружию и намеревающейся использовать его в локальных войнах.

— Условия у нас будут совсем другими, — продолжал шептать Бобренков. — Каждому отдельный коттедж, прислуга, четыре тысячи в месяц. По завершении работ сто тысяч премии и выезд в любое государство.

"Или подземная тюрьма и бесплатное авторское сопровождение «изделия», — подумал Василий Семенович, но вслух ничего не сказал. Они отошли довольно далеко, сзади раздался сигнал клаксона — Маша торопила увлекшегося супруга.

— Видишь ли, Игорь, — проникновенно начал Сливин. — Произошло какое-то недоразумение. Я никогда не собирался никуда ехать. Мне и здесь хорошо. Очевидно, Николай по своей инициативе ввел в заблуждение тех, на кого работает. Так ему и напиши!

Развернувшись, отец ядерного ранцевого фугаса пошел обратно. Бобренков последовал за ним. Может быть, он и не провокатор. Просто оказался в тупике. Семь лет назад ему светила бы Государственная премия и все сопутствующие ей блага. В разоружающейся во всех смыслах стране его ждет увольнение при очередном сокращении штатов. Точно по закону — как лицо с меньшим стажем. Про гениальность в КЗоТе ничего не говорится. Вот парень и дергается, ищет где лучше. Но зачем он перекрещивает свою дорогу с чужой? Это опасно.

— …каждому, каждому в лучший мир верится, медленно падает ядерный фугас, — чтобы скрыть озабоченность, Сливин засвистел первый пришедший на ум мотив, но тут же осекся. Ассоциативная память выбрала соответствующую песенку, и Василию Семеновичу показалось, что она выдаст окружающим содержание разговора. Да, все это очень опасно.

— Я просто передал, о чем пишет Николай, — виновато сказал Бобренков. — Не обижайтесь…

— С чего мне обижаться! — как можно беспечней ответил Сливин. — Хочешь, довезу до метро?

— Да нет, спасибо… Мне на троллейбусе удобней…

— Ну смотри, — Василий Семенович протянул руку и улыбнулся, показывая, что не придает значения состоявшейся беседе.

— И еще…

В голосе Игоря вновь прорезались жалобные нотки, как будто он решил попросить третью сотню.

— Вы не Могли бы порекомендовать меня, если потребуется кого-нибудь проконсультировать? Ко мне никто не обращается, а сводить концы с концами все трудней, особенно когда задерживают зарплату… У вас уже есть своя клиентура, и я мог бы помогать…

«Черт побери!»

Преодолевая себя, Сливин улыбнулся еще шире.

— Ну, ты даешь! Какая «своя клиентура»? Что я — адвокат? Или врач-венеролог? У тех действительно заработки — дай Бог! Просто попросили пару раз замерить уровень и определить соответствие норме, вот и все. Да заплатили по сто пятьдесят тысяч за раз. Конечно, тоже неплохо, но возни много. Жена запретила зря время тратить. Так что если что-то подобное подвернется, я тебе скажу. Идет?

— Спасибо! — Бобренков с чувством тряхнул ему руку и, сильно сутулясь, направился к остановке.

Сливин подошел к испражняющейся бензиновыми выхлопами машине и сел на пассажирское сиденье.

— Я веду? Ура! — обрадовалась Маша и резко рванула с места. Обычно он не доверял жене езду в городе, но сейчас даже не сделал замечания за лихость и не высказал обычных напутствий. Она удивленно покосилась на непривычно молчаливого супруга.

— Чего ты веселишься?

Только сейчас он ощутил напряжение лицевых мышц: поспешно надетая искусственная улыбка не желала отлепляться.

— Игорь смешной анекдот рассказал…

— И я хочу!

— Смотри на дорогу и не отвлекайся. Дома.

В салоне стало жарко, и владевшее им напряжение постепенно спадало. Искривленные губы приняли обычное положение. Вначале предложение выехать, потом разговор о консультациях… Совпадение? Но когда речь идет о серьезных вещах, в случайности и совпадения не верят.

Лет восемь назад вошла в моду конверсия, на ВДНХ отвели специальный павильон для оборонных предприятий и устроили демонстрацию товаров народного потребления. У них тоже был свой стенд: выставили несколько бытовых дозиметров, противорадиационные костюмы для обслуживания атомных электростанций и тому подобную ерунду. А через пару дней в «Вечерних новостях» появляется невинная вроде бы информация на десять строк: «Научноисследовательский институт проблем расщепления ядерных материалов представил очень нужные населению приборы для определения уровня радиоактивности, необходимость которых особенно возросла после аварии на Чернобыльской АЭС…»

В институте как бомба разорвалась! На стенде-то написано: «Институт научных исследований Минсредмаша»! Откуда же настоящее, секретное название выплыло?! Первый отдел на ушах стоит, куратор из КГБ землю роет… За газету взялись, а репортеры только руками разводят: «Позвонил кто-то, или по почте пришло, у нас таких сообщений сплошной поток, в каждом номере десятки информации публикуем, а сколько в корзину уходит… Проследить за каждой никакой возможности нет, проверяем только в случае сомнений… А тут какие сомнения — все обычно: выставка есть, приборы есть, какая разница, как стенд называется? Вам что, ребята, делать нечего?» Так и кончилось ничем.

И еще случился казус. Институт выписывал периодическую литературу со всего мира, разумеется на подставное учреждение, и вдруг на настоящий, засекреченный адрес приходит письмо из Соединенных Штатов: «Мол, такой-то университет начинает выпуск нового журнала по расщепляющимся материалам, не желаете ли оформить подписку?» Снова все на ногах, снова шум, гам, суета…

Только никто это случайностями не посчитал. Расценили оба факта однозначно: как проявление интереса иностранных спецслужб к стратегически важному объекту. Зачем иноразведкам этот свой интерес афишировать? А кто их, гадов, разберет… Но выводы сделали: начальника первого отдела на пенсию отправили, бдительность усилили, инструктаж с сотрудниками провели!

А вот зачем к нему Игорь Бобренков подкатывался? Кто его подослал? Наша контрразведка, чужие разведслужбы, конкуренты? И что им всем, сволочам, известно?

Маша вела машину уверенно. За окном мелькали ярко освещенные витрины, вспыхивали разноцветные неоновые рекламы. Красные, зеленые, желтые блики высвечивали тонкий профиль с сосредоточенно сжатыми губами. Дорога требовала внимания, и она напряженно смотрела сквозь лобовое стекло. Не успевшая растаять пороша делала трассу опасной. И поведение Игоря Бобренкова было действительно очень опасным. Глядя на милое лицо жены, Сливин окончательно пришел к такому выводу.

Оставив машину на площадке, в конце панельной девятиэтажки, они пошли вдоль длинного фасада, напоминающего борт океанского теплохода. Почти все иллюминаторы освещены: скоро самый комфортабельный и безопасный в мире лайнер унесет своих обитателей в увлекательное путешествие, где они почувствуют себя спокойными, богатыми и счастливыми, где исполняются сокровенные желания, где торжествуют добро и справедливость… Жаль только, что чудесное путешествие скоротечно и прервется утром противными звонками будильников…

За мусорными баками скорчилась темная фигура, похоже, человек прятался от кого-то или по пьянке справлял нужду. Он что-то бормотал себе под нос — значит, действительно какой-то алкаш. Напротив подъезда распласталась роскошная иномарка с тонированными стеклами. Со стороны водителя стекло было чуть приспущено, в черной щели метались быстрые сполохи цветомузыки, мощные колонки выдавливали наружу рваные децибельные ритмы.

«Как они там не одуреют? — подумал Сливин. — В замкнутом пространстве… Надо иметь огрубленное восприятие и полное отсутствие эмоциональной чувствительности…»

Маша тоже обратила внимание на шикарное авто.

— Надо бы поменять нашу старушку… Такую, конечно, не потянем, но «девятку» или «Волгу» взять, наверное, можно? Как думаешь, милый?

— Можно-то можно, только ее уже так не бросишь… Надо гнать на стоянку или покупать гараж. Сплошная морока… — рассеянно ответил Сливин, а про себя подумал: лишние траты всегда привлекают внимание контрразведки, даже в современном бардаке могут взять на заметку. Он же не в частной фирме работает.

В лифте они поднялись на шестой этаж, Маша отперла недавно поставленную стальную дверь. Сливины жили в стандартной, обставленной без всяких излишеств, двухкомнатной квартире. Детей у них не было. В свое время и он и она достаточно наездились в командировки: Томск-7, Арзамас-16, Семипалатинск… А закономерность проста: если на атомных объектах работает один супруг, вероятность деторождения снижается на тридцать процентов, если оба — на семьдесят. За все надо платить.

Как только захлопнулись надежные запоры, зазвонил телефон. Словно звонивший видел, что хозяева зашли в дом. Сливин почему-то подумал об иномарке у подъезда.

— Слушаю вас, — резко сказал он в микрофон. Большое зеркало на стене отражало его до колен: среднего телосложения тридцативосьмилетнего мужчину с большим выпуклым лбом, растрепанными шапкой волосами, в расстегнутой, сброшенной с одного плеча дубленке, явно чем-то озабоченного.

— Здравствуйте, Василий Семенович, — послышался в трубке приветливый голос, который мог быть и властным, и строгим, и повелевающим — в зависимости от ситуации.

— Здравствуйте, дорогой Сергей Петрович, рад вас слышать, — это не было данью вежливости, человек на другом конце провода решал любые проблемы, и Сливин сразу же сбросил неприятное напряжение, вызванное Бобренковым, и ощутил чувство облегчения. Хотелось сказать доброму другу что-нибудь приятное, и повод сразу же нашелся.

— Видел вас по телевизору, очень удачное выступление. Если бы я не знал, за кого голосовать, то после передачи уже не колебался.

— Спасибо, Василий Семенович. Сейчас к вам зайдет мой хороший знакомый, окажите ему необходимую помощь. А при встрече мы поговорим обо всем подробно.

Сергей Петрович всегда был предельно краток по телефону.

Сливин не успел положить трубку, как раздался звонок в дверь.

— Кто там? — спросила осторожная Маша, накидывая цепочку.

— От Сэргея Пэтровича, — гортанно представился высокий крепкий кавказец в длинном кожаном пальто и меховой шапке. Прямо через порог он вручил хозяйке букет голландских роз на метровых стеблях, потом втащил в прихожую позвякивающую стеклом объемную сумку и корзину с фруктами. Кто-то явно помог ему поднять все это на шестой этаж, да и вряд ли он шел так по улице. Значит, это он ждал в иномарке и сообщил по радиотелефону Сергею Петровичу о возвращении хозяев. Сливин поймал себя на мысли, что еще год назад не обращал внимания на такие детали и не умел их анализировать.

— Вы с работы, я с работы, время ужинать, а здэсь уже все готово, — показав на сумку и широко улыбаясь, пояснил он, словно был давним другом или даже родственником семьи. — Меня зовут Лечи, по-русски Леша, — гость быстро разделся и понес сумку на кухню.

Ужин прошел отменно. Отборные дорогие деликатесы, прекрасные вина и коньяки, красочные кавказские тосты. Лечи был учтив, предупредителен и остроумен.

— Я почэму к вам пришел? — подняв бокал с маслянистым, ароматным и баснословно дорогим коньяком, вопрошал он. — По делам, да? Нэт! По делам можно на работу прийти, по телэфону позвонить. Так, да? Пусть мужчина скажэт!

Широко распахнутые черные глаза доверчиво уставились на хозяина, искренне ожидая поддержки.

— Так, так, — кивнул Василий.

На самом деле все обстояло совершенно иначе. На работу посторонних не пропускали, а по телефону о делах, по которым к нему обычно обращались, никто не говорит. И гость это прекрасно знал, но бурно обрадовался заведомой не правде.

— Вот, слышала?! — спросил он Машу, будто она сомневалась в его словах. — Я по другому пришел. Потому что Сэргей Пэтрович сказал: это замечательные люди! Тебэ надо с ними познакомиться. Я и пришел познакомиться! Так давайте выпьем за знакомство!

Лечи одним махом опрокинул рюмку, супруги последовали его примеру. Коньяк был великолепен.

— Вы на кого-то похожи! — разрозовевшаяся, с блестящими глазами, Маша уставила на визитера тонкий пальчик. — Вася, на кого похож Лечи?

Сливин пожал плечами. Ему показалось, что гость насторожился.

— Вспомнила! На Сережу с восьмого этажа! И рост, и фигура, и лицо… Вы его не встретили, когда поднимались? Он поет в ресторане и сейчас должен идти на работу…

— Нэт, никого не встрэтил, — Лечи для убедительности помахал огромной ладонью.

— Жаль, — Маша засмеялась. — А то бы убедились. Он осетин. Вы тоже осетин?

— Какой осэтин! — обиделся Лечи. — Я чечэнец!

— Да-а-а? — Маша перестала смеяться.

— Опять скажэте: мафия, шмафия! Знаю, знаю! Как кого убили, ограбили — значит, чечэнцы! — гость печально вздохнул. — Я так думаю: в каждой нации есть плохие люди. А есть хорошие! Я хочу выпить за хороших людэй, таких, как мы с вами!

Он быстро наполнил рюмки, чокнулся с хозяевами, выпил, ненадолго задумался. Густые черные брови почти сомкнулись, сжав кожу над переносицей в глубокую складку.

— А эсли вдруг вам попадется плохой человэк из наших — скажите мнэ. И никаких проблэм не будэт!

В голосе Лечи чувствовалась такая уверенность, что Сливин и Маша поверили: это не просто кавказское хвастовство. И действительно, ближайший помощник руководителя чеченской криминальной группировки Магомета Тепкоева сказал чистую правду.

Густые брови разошлись, жесткая морщина разгладилась.

— Э-э-э, нэправильно делаем, о пэчальном говорим! Когда хорошие люди встрэчаются — весэлиться надо! Сейчас я смэшной анэкдот расскажу…

Насытившись и охмелев, Василий Семенович размышлял, какая консультация потребуется от него в этот раз. Обычно речь шла о способах безопасной транспортировки ядерных материалов, замерах остаточной радиоактивности, методах дезактивации… Приходилось идентифицировать красную ртуть, давать оценку «убойной силе» ампулы с цезием, извлеченной из стандартного гамма-дефектоскопа, отличать высокообогащенный уран-238 от отработанного реакторного топлива.

Когда Маша отправилась мыть посуду, гость перешел к делу.

— Я в институте учился давно, да и то на нэфтяника… — Лечи конфузливо развел руками. — В тэхнике мало понимаю, дажэ машину чинить не могу. Поэтому когда нужно, к умным людям обращаюсь. Таким, как вы. Сэргей Пэтрович сказал: лучше вас во всей Москве спэциалиста нэт…

Из внутреннего кармана твидового пиджака он извлек черный пакет и вытряхнул на полированную поверхность журнального столика несколько фотографий.

— Что это здэсь?

Сливин взял снимки, и по спине его прошел холодок. На них в разных ракурсах изображался переносной пульт подрыва ядерного заряда.

— Это… Это…

Он привык держаться подальше от явного криминала. Одно дело — коммерция: в конце концов, откуда он знает, где взяли и как собираются использовать оружейный уран? Сейчас все воруют, продают, перепродают… И когда прочел в газете о чрезвычайном происшествии в Комхолбанке: скоропостижно умер директор, потом его преемник, а в кресле нашли цезиевую иглу от гамма-дефектоскопа, — то отогнал неприятные мысли. Мало ли на свете дефектоскопов! Но таких пультов на свете действительно немного… Лично он видел только один — на Семипалатинском полигоне…

— Что так поблэднел? Это нэ годится. Надо выпить!

Лечи вставил в одеревеневшие пальцы рюмку с янтарным напитком. На этот раз Василий Семенович не ощутил вкуса: просто обожгло небо, пищевод, приятное тепло согрело желудок, растапливая образовавшийся под ложечкой кусок льда.

— Эта штука, чтоб атомную бомбу взрывать, да? — буднично спросил Лечи, будто интересовался, не налить ли еще рюмочку.

«Они и так все знают! — с облегчением подумал Сливин. — Значит, мое дело маленькое… К тому же таких пультов на Земле больше, чем мобильных ранцевых фугасов… Снявши голову, по волосам не плачут!»

— Да, — твердо произнес он. — Пульт подрыва ядерного заряда.

— А какие кнопки надо нажать?

Сливину показалось, что Лечи стал говорить без акцента. Он поднял голову. Весельчак-кавказец исчез. Перед ним сидел собранный, жесткий и решительный человек, привыкший получать исчерпывающие ответы на те вопросы, которые задает.

— Это не так просто. Надо знать шифр.

— А подобрать шифр можно?

Да, точно, он говорил без акцента. Гортанная речь, так же как цветы, коньяк и красивые тосты, являлась лишь элементом кавказского колорита. Сейчас необходимость в нем отпала.

— В принципе можно. Это же не стратегическая ракета. Такие пульты используются на закрытых объектах, где круг допущенных людей ограничен. И код не отличается особой сложностью. Хорошему специалисту потребуется не больше двух-трех дней…

— У вас есть такой специалист? Сергей Петрович просил, чтобы этим делом занимались не вы. Ктонибудь другой.

Черные глаза сузились и абсолютно ничего не выражали. Абсолютно ничего.

— Другой? — он просто оттягивал время, обманывая сам себя. Все было ясно. Предельно ясно.

— Да, другой. Который не дружит с Сергеем Петровичем. И не такой замечательный человек.

— Есть. Только…

— Что «только»?

Послышались легкие шаги, в комнату заглянула Маша. С полотенцем через плечо, в пестром фартучке она выглядела совершенно по-домашнему. В груди Василия Семеновича ворохнулось теплое чувство.

— Мужчины будут чай или кофе?

Лечи не повернул головы.

— Что «только»?

— Подожди на кухне, зайка, — улыбнулся Сливин. — У нас важный разговор.

Жена своенравно вскинула голову.

— Тогда разговаривайте. А я пойду пить чай.

Шаги прошелестели в обратном направлении. Василий Семенович перестал улыбаться. В конце концов он уже принял решение насчет Бобренкова. Раз он представляет опасность…

— Возможно, он связан с МВД. Или с госбезопасностью. Или с кем-то еще.

— Это не имеет значения. Позвоните ему.

Порывшись в истрепанной записной книжке, Сливин нашел нужный номер, хотел принести телефон, но Лечи достал из кармана и протянул трубку цифровой связи. Василий Семенович нажимал попискивающие клавиши, стараясь представить, что делает сослуживец. Пишет отчет? Беседует с подтянутым человеком в штатском, с короткой стрижкой и каменным лицом? Обдумывает, как лучше поймать в свои сети подозреваемого Сливина?

Игорь Бобренков не делал ни того, ни другого, ни третьего. Впервые за много дней он устроил себе обильный и сытный ужин: колбаса, яичница, маринованные огурцы, чай с сахаром. Вначале хотел прихватить бутылочку сухого вина или пару банок пива, но решил не транжирить деньги. Впрочем, после еды его разморило так, будто он и в самом деле выпил. Развалившись на диване, Игорь осоловело смотрел на экран телевизора, не вникая в происходящее. Вяло текли невеселые мысли. На черта он связался с ядерной физикой? Следовало подаваться в парикмахеры или массажисты. Они сейчас на гребне волны, к тому же для успеха нужны лишь расческа, ножницы, руки. Никаких ежегодно утверждаемых планов, никакого дорогостоящего оборудования, никаких сверхсложных экспериментов. Клиенты прут валом, сколько заработал — все твое! Как здорово ни от кого не зависеть! А он почти нищенствует и вскоре может оказаться безработным. Закроют тему, сократят штаты — и все!

Большие надежды возлагал на Николая, но и тут невезуха: Сливин не хочет, а без него скорей всего и Игоря там не возьмут. Не зря же Николай писал про обоих… Сливину хорошо — приоделся, жену нарядил, всегда при деньгах… Сейчас многие консультируют и неплохо с этого имеют, но кто же станет делиться? Вот и Василий Семенович прикинулся сиротой…

Раздался телефонный звонок, и Игорь мгновенно схватил трубку, как человек, надеющийся на перемены в судьбе.

Закончив разговор, Сливин протянул трубку владельцу. Лечи уже не казался гостем, и нетерпеливый резкий вопрос прозвучал, как обращение босса к подчиненному.

— Что он сказал?

Василий Семенович помолчал. От хорошего настроения не осталось и следа. На душе было противно — будто кошки нагадили.

— Обрадовался… Благодарил… Удивлялся, что прямо сейчас…

Потянувшись к почти опорожненной бутылке, он налил только себе, выпил и тут же налил еще. Совершая подлость, он всегда очень переживал. Хотя каждая последующая переносилась легче предыдущей.

— Чего удивляться, когда дело срочное, — буркнул Лечи и вылил остатки коньяка в свою рюмку. — Давай за наш успех!

Сливин машинально чокнулся, но пить не стал. Лечи вел себя так, будто они были заодно и Василий Семенович не только хорошо знал о срочности предстоящего дела, но и очень надеялся на его успех. На самом деле Сливин хотел оказаться как можно дальше от сверхтемной истории с включением пульта инициации ядерного устройства.

— Почему не пьешь? — сурово спросил чеченец. — На Кавказе положено так: тост сказан — все выпили!

— А что с ним будет? — вырвалось у ядерщика. Он понимал, что вряд ли получит правдивый ответ, но годился любой, лишь бы смягчить терзания совести. Но Лечи не успел произнести успокоительную ложь.

На улице послышались сухие хлопки — два подряд и через несколько секунд еще три. «Ракеты пускают, что ли…» — безразлично подумал Сливин, однако невозмутимый кавказец нервозно вскочил и, опрокидывая стул, бросился к окну. По его лицу Василий Семенович понял, что это выстрелы, причем не какие-то абстрактные и безразличные, а имеющие самое непосредственное отношение к Лечи, а может, и к нему самому. Поэтому он рванулся следом.

— Вашу маму, вашу папу, на куски… — скрипя зубами, ругался Лечи. Предельно доходчивые русские обороты перемежались с непонятными словами, будто тяжелый камень бил по железу.

Внизу полыхала распластанная иномарка. Теперь из нее вырывались не сполохи цветомузыки, а самое настоящее желто-красное пламя. На белом снегу чернела крестообразная фигура опрокинутого навзничь человека.

— Ружье есть?! — страшным голосом закричал чеченец. — Где балкон?!

В правой руке у него появился длинный черный пистолет, в левой — телефонная трубка, продетым в спусковую скобу пальцем от тыкал в клавиши номеронабирателя и дико озирался по сторонам.

— Что случилось? — из кухни прибежала встревоженная Маша. — Зачем вам ружье?

— Иди в ванную, на пол ложись, сейчас стрелять будут! — оскалясь, крикнул Лечи. И тут же, уже спокойней, сказал в телефон:

— Магомет, меня накрыли у спеца, ребят побили, машина горит. Дверь железная, но долго не продержусь, давай быстрее! Адрес?

Он повернулся к остолбеневшему хозяину.

— Какой у тебя адрес?

Сливин продиктовал, Лечи повторил его в микрофон. В то же время Маша по слогам произносила в телефон название улицы, номер дома и квартиры, на другом конце провода, повторяя, чтобы не ошибиться, оператор дежурной части ГУВД его записывал. Казалось, адрес Сливиных являлся сейчас самой важной вещью на свете.

Первой приехала группа немедленного реагирования районного УВД. Тупорылый, сверху напоминающий жука, «уазик» растопырился дверками вблизи горящей автомашины и выплюнул три неуклюжие из-за бронежилетов фигуры с автоматами наперевес.

— Если поднимутся, дверь не открывать! — предупредил Лечи. — Может, это переодетые…

Пистолет он не спрятал, только поставил на предохранитель и, осторожно выглядывая в окно, держал его наготове — стволом вверх. Сливина карманное оружие пугало больше, чем ранцевый ядерный фугас или пульт управления атомным зарядом. Сильней всего ему хотелось, чтобы притягивающий неприятности гость как можно скорее ушел.

Минут через десять рядом с милицейским автомобилем затормозил огромный джип.

— Вот этим мы откроем, — Лечи перевел дух, сунул пистолет под пиджак и улыбнулся. — Это наши ребята.

В дверь трижды, с неровными паузами, постучали.

— Живой? — раздался резкий голос. — А мы уж думали, это ты внизу валяешься. Похож, и одет так же. Только шарф другой!

— Хорошо по шарфу отличил, а то бы повернулся и уехал, — добродушно пробубнил Лечи, выходя из квартиры. Лязгнул замок. Супруги Сливины остались одни.

— Сережу убили, — Маша прижала ладонь ко рту. — Какой ужас! В этом городе невозможно жить!

— В этой стране невозможно жить! — уточнил Василий Семенович. Возмущение в голосе было совершенно искренним.

Как ни парадоксально, но пустот под Москвой не меньше, чем твердого грунта. «Досужие» и не всегда далекие от истины журналисты первыми изучили этот факт и сравнили «подошву» столицы с куском швейцарского сыра. Метро, канализация, коридоры линий связи, огромные складские помещения, подъездные линии овощных баз и складов стратегического резерва, «заглубленные» командные пункты, специальные туннели, многоэтажные города на случай часа "Ч", старинные подкопы, штольни, лабазы, провалы, артезианские пустоты, русла полувысохших и высохших речушек пронизывают подземное пространство на сотни километров, сплетаясь в причудливые лабиринты.

Даже в былые времена всеобщей упорядоченности таинственный мир подземелья имел множество хозяев. «Мосгаз» располагал довольно точной секретной схемой своих коммуникаций, «Мосводопровод» — своих, тресты «Подземвентиляция» и «Мостелефонстрой» тоже держали в сейфах первых отделов испещренные тысячами линий «простыни» с лиловыми штампами ограничивающих грифов в правом верхнем углу. Но иногда бетонный пол газового хозяйства проваливался в черную яму русла Неглинки либо в потайной ход Хитровки, после чего десятки руководителей и специалистов терялись в догадках: что делать? Обычно, после недолгих консультаций с райкомом партии, дыру надежно цементировали и забывали о параллельном «ничейном» мире.

Случалось и по-иному: «Подземвентиляция» или линейная бригада «Метростроя» пробьют по своим надобностям шурф и окажутся в ярко освещенном туннеле, тут же завоют сирены и закрутится такая карусель, что уже никто — от рядового проходчика до управляющего — не рад, что влезли в сферу секретного ведомства. Здесь ход событий был несколько иным: бригаду мгновенно снимали с работ, все прослушивали короткую лекцию о бдительности и давали подписку о неразглашении, после чего обходили опасное место за версту. А штольня заделывалась мгновенно, словно сама собой, да так, что и следа не оставалось.

Тогда спецподземсооружениями непосредственно занималось пятнадцатое управление УКГБ Москвы, а курировал их одиннадцатый отдел КГБ СССР во главе с генералом Верлиновым. Почти все пространство подземных переходов находилось под техническим контролем: телекамеры, емкостные датчики, системы электрической защиты, автоматические стреляющие устройства с радиолокационным наведением… Да регулярные обходы оперативно-профилактических групп два-три раза в неделю… Десятилетиями все здесь было спокойно: только в восьмидесятом, перед Олимпиадой, какой-то бродяга попал под очередь АСУ, да в восемьдесят третьем четыре террориста пробрались почти ко входу «кремлевского метро», но сработала сигнализация, и их взяли мгновенно — словно ураганом снесло!

Тогда же карантинно-надзорная служба подготовила сверхсекретный доклад: «О влиянии техногенных излучений системы спецсооружений на спелеофауну». Андропов лично изучил досье с фотографиями метровых крыс и пауков и наложил резолюцию, состоящую из трех пунктов: «1. Подготовить операцию по уничтожению всей этой нечисти. 2. Информацию засекретить. 3. При утечке сведений провести контрпропагандистскую кампанию с привлечением авторитетных специалистов».

Но уже наступало время, когда генсеки умирали чаще, чем выполнялись их распоряжения. А потом и вовсе все покатилось в тартарары.

Аслан Идигов по прозвищу Волк никогда не любил ишачить. Поэтому он всячески отлынивал от строительных работ и уже подумывал, что, может, пора подаваться на родину. Там, по крайней мере, никто не загонит его в подземелье и не заставит выкладывать какие-то дурацкие стены. Но с другой стороны, в Чечне настоящая война, и неизвестно, чем она кончится, вполне возможно, что прежней вольницы уже не будет. Глядишь — перешлепают всех ребят да обратно за колючую проволоку позапихивают… Так что лучше не торопиться…

Луч фонаря осветил присевшего на корточки Волка.

— Ты чего тут расселся? — грубо спросил Битый Нос. — Иди камни носи или цемент разводи!

— Покурить нельзя, да? — огрызнулся тот, но, понимая, что препирательства ни к чему хорошему не приведут, нехотя двинулся к освещенному участку. Прожектора с трудом пробивались сквозь цементную пыль, в носу сразу запершило. Широкий зев туннеля перегораживала толстая стена из больших каменных блоков, под потолком еще оставалась полуметровая щель, куда слоями уносило пропитанный пылью воздух.

— Закроем, совсем нечем дышать будет! — угрюмо сказал Идигов, подавая тяжелые камни. Ему не ответили. Здесь работали «командированные» из Гудермеса, живущие в Москве земляки использовали их как рабов, поэтому все были недовольны, но выказывать возмущение опасались.

— У меня анаша есть, — Аслан тронул за рукав коренастого земляка по прозвищу Клюв.

Тот с готовностью бросил камень прямо под ноги.

— Пойдем забьем…

Отойдя на несколько шагов, они, подсвечивая фонарями, выбрали из груды оружия свои стволы. Волк привычно перебросил «АКМ» через плечо. Работать с автоматом невозможно, да и не нужно. Он вполне способен прокормить владельца и обеспечить всем необходимым. Поэтому руки должны держать что-то одно: или ствол, или кирку.

— Я не нанимался тут горбить, — проговорил Волк, поглаживая гладкое твердое дерево приклада. — Вначале дело было по мне, настоящее… Думал, и дальше так пойдет. А они нас в каменщиков превратили!

Клюв высморкался, но в нейтральном звуке Волк уловил нотку согласия.

— Я самого Тепкоева знаю, с его младшим братом дружу, — похвастался он. — Хотел сразу подойти поговорить, так Лечи не пустил. «Потом, потом!» Но все равно пробьюсь к Магомету! Хочешь, и за тебя слово скажу?

— Конечно, какой разговор? Наверху веселей, — согласился Клюв. — И вообще, чем камни класть, лучше мужское дело делать. Хотя… Тут у них тоже что-то большое затевается…

Навстречу двигались несколько теней с фонарями, Клюв на всякий случай замолчал. Желтоватые лучи равнодушно скользнули мимо. Здесь ходили только свои. Километровый отрезок туннеля с двух сторон огородили испещренными бойницами стенами, поставили часовых, словно полевой лагерь разбили в одном из горных ущелий. Центром лагеря являлась большая брезентовая палатка с отдельным кольцом охраны. Что там происходило, держалось в тайне, хотя отрывочные сведения и просачивались сквозь брезент.

— Давай сюда, чтоб Битый Нос не увидел, — Клюв, пригнувшись, нырнул в узкое ответвление коридора. Здесь было сухо и, если учесть, что почти вся территория лагеря превратилась в огромный нужник, на удивление чисто.

Присев на камни, земляки раскурили мастырки и, используя вместо кальяна с каналами подсоса воздуха составленные трубочкой кулаки, глубоко втянули сладковато-пряный дурманящий дым.

— Какого-то парня в штаб привезли, — сказал Клюв, расслабляясь. — Инженер. Два дня что-то делает. Видно, важная птица.

— Что делает? И почему важная? — невнятно спросил Волк.

— Ребята слышали, как про Саддама Хуссейна рассказывал. Тот его знает, к себе приглашал, на работу.

— В Турцию, что ли?

— Куда-то туда. Но платить, наверное, хорошо будут. — Клюв говорил тихо, он почти засыпал.

— Лучше бы бабу привезли… — мечтательно процедил Идигов. Тело его стало легким и чуть приподнялось над жесткими камнями. Скоро оно воспарит в воздухе. — Помнишь, нам ту обещали? Красивая сука… Жалко, убежала! И Алика зарезала…

— Можно поймать… — Клюв оживился. — А чего? Пойдем прямо сейчас!

— Дурак… Видать, не курил давно, совсем размяк. Нож ты поймаешь — вот что! Думаешь, она сама зарезала? С ней парень из спецназа. И автоматы забрал…

В непроглядной черноте расщелины за их спинами что-то шелохнулось.

— Кого он напугает! — визгливо выкрикнул Клюв, и темнота вновь замерла. — Пойдем прямо сейчас!

— Дурак…

Волк уже взлетал. Ему было легко и весело. Хотелось даже этому непроходимому дураку сделать что-то приятное.

— Я тебя лучше с собой возьму. К одной девке… Классная такая… Мы поезд остановили, да не успели… А паспорт ее у меня с собой… Вот будет ей сюрприз…

Волк захохотал. Живой кусок черноты за его спиной не воспринимал звуков, потому что членистоногие не имеют органов слуха. Но колебания воздуха улавливались паутиной, как резонатором, и смех в очередной раз остановил его на пути к цели.

Паук по классификации давнего сверхсекретного доклада карантинно-надзорной службы относился не к самым большим, скорей к средним. Он был размером с бульдога, правда, если считать только туловище. Суставчатые мохнатые лапы достигали в размахе двух метров. Двигался ужасный мутант совершенно бесшумно, по сантиметру приближаясь к двум теплым большим бурдюкам, наполненным животворной жидкостью.

Докурив мастырки и безвольно привалившись к неровным каменным стенам, они были расслаблены и готовы к употреблению. Волк гнался по вытоптанному, захламленному пустырю за девочкой в школьной форме с белым фартучком и знал, что она никуда не уйдет. Клюв птицей парил над родными горами, и солнце тянуло губы поцеловать его в настоящий орлиный клюв, выросший неизвестно когда на месте обычного, хотя и внушительных размеров носа. Кто из них станет жертвой чудовищного паука, определял случай.

Мохнатая лапа коснулась скользкой поверхности замызганного кожаного пальто, прикосновение не понравилось, и лапа двинулась дальше, нащупав более приятную ткань камуфлированного ватника. Через минуту хитиновые челюсти, впрыснув анестезирующую слюну, прокусили кожу на шее Клюва.

Арсен Татаев по прозвищу Битый Нос и раньше не ждал приема у Магомета Тепкоева. Теперь специально предупрежденная охрана пропускала его в любое время суток.

Стремительно пройдя через анфиладу комнат, посетитель нашел могущественного руководителя криминальной чеченской диаспоры в кабинете играющим в нарды со своим секретарем.

— Готово! — с порога выкрикнул Битый Нос и по тому, как встрепенулся обычно невозмутимый Магомет, знающий его человек мог безошибочно определить, что речь идет о чем-то чрезвычайном.

— Все точно?

— Точно. Он кнопки понажимал, и там экран загорелся: «Готовность номер один». И лампочка красная замигала, как в кино, с жужжаньем таким: «З-з-з! З-з-з!» Как пилой по нервам, мне аж не по себе стало…

Возбуждение пришедшего наэлектризовало атмосферу в большой комнате, заставленной компьютерами, телевизорами, пультами связи словно демонстрационный зал фирмы «Сони». Лечи вскочил, сунул руки в карманы яркого спортивного костюма, явно порываясь куда-то бежать, но не зная — куда, затем нервно зашагал из угла в угол. Магомет подошел к столу, взял черную трубку одного из радиотелефонов, подбросил на ладони и положил обратно.

— Так что, кто-нибудь по пьянке может сейчас взорвать эту штуку? — криво улыбнувшись, вдруг спросил он.

— Кто-нибудь не может, — Битый Нос порылся в карманах и извлек пару затейливых ключей. — Я там сейф в пол забетонировал, а в него пульт запер. И четверых часовых поставил: «Кто подойдет ближе чем на метр — стреляйте!» А если ты захочешь рвануть заряд — пожалуйста! В любой момент!

— Как там этот… инженер? — небрежно поинтересовался Лечи.

Битый нос лениво махнул рукой.

— Еще не понял ничего. Денег ждет.

— Он нам нужен? — спросил Магомет.

Арсен пожал плечами.

— Пусть посидит пока, на всякий случай. А вообще… Включить-выключить любой сумеет…

— Да-а, — неопределенно протянул Магомет.

— Может, мне туда поехать? — предложил Лечи. — Дело все же серьезное…

— Нет, — покачал головой Магомет. — Давай лучше есть сядем и подумаем, как дальше быть. Это же впервые в мире! Нигде и никогда такого не было!

Магомет Тепкоев, как и любой кавказский мужчина, при случае любил прихвастнуть, но сейчас он был прав на все сто процентов. Нигде и никогда в мире в руки преступной группировки не попадал ядерный заряд, нацеленный на главный объект страны.

По Ленинградскому шоссе со стороны аэропорта Шереметьево-2 со скоростью сто сорок километров в час неслась к центру столицы черная бронированная «Чайка». Скоростями и бронированными машинами в постперестроечной России, а особенно в нашпигованной деньгами, бизнесменами и бандитами Москве никого не удивишь, и все же «Чайка» служила безошибочным признаком принадлежности к высшим эшелонам правительственных структур. И вовсе не потому, что ее нельзя было купить какому-нибудь богатому бизнесмену или авторитетному бандиту — «демократический рынок» позволял бизнесменам и бандитам покупать все что угодно, в том числе и политиков того уровня, которые имеют исключительное право пользоваться испокон веку престижными «членовозами». Просто «Чайка» требовала ежедневного технического обслуживания и пожирала тридцать литров бензина на сто километров, а следовательно, роскошь содержать ее могло позволить только государство, причем та его часть, которая не задумывается о постоянных прорехах в бюджете.

У Речного вокзала лихо выруливший с заправки безномерной «Мерседес», привыкший к собственным правилам дорожного движения, едва успел увернуться от многотонной черной капли, ни на йоту не сбавившей скорость, и, разъяренный столь невиданной дерзостью, ринулся в погоню. Рассекающие сухой морозный воздух мощные торпеды почти соприкоснулись бортами, со зловещей медлительностью электрический подъемник опустил наглухо затонированное стекло, и сантиметровый пласт специального стеклопакета нехотя съехал вниз. Ванька Череп и еще три известных в Москве бандита встретились взглядами с четырьмя сотрудниками группы активных действий Главного управления охраны, носящей кодовое название «Ад», и молниеносно поняли, что реванш взять не удастся. Зеркальное вогнутое стекло ценой в три тысячи четыреста пятьдесят долларов резко дернулось вверх и стало на место, зловещий «мере», тормознув, отвалил в сторону и некоторое время ошарашенно катился в правом ряду на позорных восьмидесяти, но вскоре очухался и вновь рванулся вперед, решив отыграться на ком-либо другом.

— Наложили в штаны, сволочи! — старший группы проводил свинцовым взглядом из-под тяжелых надбровных дуг незадачливых конкурентов и, презрительно сплюнув в их сторону, закрыл окно. — Рука так и чесалась забросить им «яблочко», еле сдержался… Если бы на трассе машин поменьше…

Он подбросил на ладони небольшой стальной шарик новейшей осколочной гранаты.

Следивший за новинками вооружения, генерал Верлинов всегда комплектовал одиннадцатый отдел последними образцами, но про «яблочко» он только слышал — на склады эта изящная штучка еще не поступала. Верлинов знал, что она компактней, чем «Ф-1» или «РГД-5», вдвое легче, хотя не уступает по мощности. И еще одно отличие: если тут выдернуть чеку, то обратно ее уже не вставишь — надо бросать!

«Чайка», не снижая скорости, проскочила Волоколамку и вылетела на Ленинградский проспект. Вздохнув, Верлинов откинулся на мягкую кожаную подушку. Он не ел почти двое суток: не было времени, да и постоянное нервное напряжение не способствовало аппетиту. Сейчас есть тоже не хотелось, лишь мучила жажда. Мимолетный эпизод у Речного вокзала не помог ответить на главный волнующий вопрос: какая сила вытащила его из Греции?

Служба внешней разведки?

Скрываясь от полиции на острове Тинос, он связался с резидентом СВР российского посольства в Афинах, и тот пообещал обеспечить эксфильтрацию, но внезапно все изменилось. Прыгающие на волнах шхуны и рыбацкие лодки исчезли, остров взяли в кольцо военные и полицейские катера, на суше развернулась широкомасштабная поисковая операция, и генерал подумал, что ему пришел конец. Однако колесо фортуны провернулось еще раз: как по мановению волшебной палочки тускло-серые сторожевики береговой охраны снялись со своих мест и, оставляя за кормой белые буруны, убрались с прилегающей к острову акватории, а в условленное место подошел глиссер под зеленым вымпелом, как и было договорено с резидентом СВР.

Но находившийся на глиссере человек не являлся тем, с кем Верлинов разговаривал по телефону. И хотя он не обозначил свою принадлежность, можно было с уверенностью сказать одно: Служба внешней разведки избегает столь явных, почти демонстративных акций за границей. Да и у себя дома старается держаться скромно и малоприметно. Оснащенные новейшими видами вооружения и по-хозяйски ведущие себя на улицах Москвы люди вряд ли относились к этому ведомству.

Тогда кто? ФСБ? Не очень-то похоже на Степашкина… Точнее, совсем не похоже! К тому же вряд ли он испытывает теплые чувства к опальному подчиненному. ГРУ? Еще менее вероятно, это вообще заклятые враги, сколько крови он у них попил… Они бы постарались только для того, чтобы исполнить смертный приговор, а для этого не нужно тащить человека за тысячи километров через государственные границы. К тому же в самолете его не сопровождали, да и прием не похож на враждебный: ни наручников, ни ствола в бок, уважение и предупредительность… Нет, не ФСБ и не ГРУ! Но больше и нет сил, способных сделать то, что для него сделали! Если только…

Генерал Верлинов имел более чем тридцатилетний опыт работы в специальных службах СССР и России. Он знал, что чудес не бывает. Значит, за последнее время на политической арене страны появилась могущественная, хорошо оснащенная и уверенно себя чувствующая структура, имеющая широкие оперативные возможности за границей. В принципе, такого быть не могло: мощные спецслужбы не вылупляются в одночасье, как инкубаторские цыплята. Но другого объяснения феномену его эксфильтрации не существовало.

Не сбавляя скорости, «Чайка» влетела в ворота Спасской башни.

Координатор теневой деятельности сообществ, организаций и группировок Московского региона Сергей Петрович Калядов являлся всезнающим и всемогущим лишь для фигур среднего и верхнего уровней. На нижнем его вообще не знали и звероподобные «быки» конкретных территорий, признающие лишь одного бога — еще более звероподобного «бригадира», вполне могли вытянуть его стальной пружинной дубинкой поперек не лишенной интеллигентности физиономии. На высшем уровне криминальной власти, уже почти избавившейся от банальных признаков криминальности и имеющей форму и содержание обычной финансовой или государственной власти, к нему относились с легкой снисходительностью, как к полезному и в общем-то ценному работнику, который, однако, в силу бедности и малозначительности никогда не войдет в круг тех, кто является хозяевами сегодняшней жизни, элиты, легко позволяющей себе обедать в Хаммеровском Центре на Краснопресненской набережной.

— Рекомендую эти сигары, настоящая гаванна из запасов Политбюро…

В курительной комнате на шестом этаже было пустынно и довольно прохладно. Река еще не стала, казалось, от черной воды поднимается легкий парок. Сидящий перед Координатором Семен Поплавский считался одним из самых богатых людей Москвы и, несомненно, являлся хозяином жизни. Он был другом мэра, спикера верхней палаты парламента Норейко, известного в кругах столичной политической элиты под прозвищем Красавчик, управляющего делами Администрации Президента — неказистого человечка, которого шепотом называли Кукловодом, Ваньки-Черепа, Магомета Тепкоева — Горца и еще доброго десятка людей, определяющих не только теневую, но и легальную жизнь столицы, а значит, и всей России.

— Твой морячок должен быть тебе благодарен: ты спас ему жизнь, оказал гостеприимство и устроил королевский прием. Одним словом, взял его на крючок с перспективой.

Поплавский был человеком старой закалки и не признавал массажных кабинетов и косметических операций, а потому его лицо напоминало изборожденную морщинами маску из папье-маше, как в телевизионной передаче «Куклы». И то, что он говорил, вполне могло быть простым озвучиванием текста, составленного Красавчиком, Кукловодом, Горцем или Бог его знает кем еще, но при непременном условии участия самого Семена Исаевича и учета его интересов.

— И это, несомненно, правильно, — блестящие глаза контрастировали с неживой бугристой кожей, и казалось, что настоящий Поплавский спрятан внутри обтянутого иссушенной плотью муляжа. — Но ты склонен останавливаться на полпути и пускать дело на самотек, что не способствует успехам…

Сергей Петрович раздраженно скривился. Он не считал себя глупее кого-либо из криминально-финансового пула Москвы, напротив — в свое время ушлые цеховики, оборотистые завмаги, пронырливые деловики всех мастей искали дружбы с ним — старшим инспектором ОБХСС, оказывали услуги, передавали аккуратно упакованные пакеты с дефицитом и тугие пачки червонцев и четвертаков. Он был купленным ментом, но вся эта богатенькая публика заискивала и перед не самым достойным представителем власти, тогда невозможно было представить даже украдкой брошенный неуважительный взгляд… Наоборот, это он презирал их — алчных хищников, трясущихся над схороненными сокровищами: сколько раз на обысках приходилось выкапывать из кладбищенски пышных клумб проржавевшие жестянки из-под монпансье, набитые золотыми монетами, запихивать валидол в прыгающие синюшные губы, слушать покаянные речи и бессвязные клятвы… Потому и глядел строго, без улыбки, в глаза сующего взятку торгаша: ладно, голубчик, гуляй пока, а там посмотрим!

Но теперь все изменилось не только в масштабах воровства, но и во всем, что с этим связано. Семен Поплавский уже не «наваривает» сотни рублей на «леваке» и обвесе, он продает Москву по домам, кварталам, микрорайонам и зашибает не сотни, а миллионы, и не рублей, а долларов. Причем делает это совершенно открыто и вроде бы даже легально совместно со своими приятелями-деловиками, ныне политиками, руководителями местных органов власти, президентами и генеральными директорами акционерных обществ, товариществ с ограниченной ответственностью, управляющими банков. И плюют они уже не только на рядовых оперативников, но и на генералов, потому что водят дружбу с многозвездными генералами, и никому не приходит в голову поинтересоваться: а что лежит в основе столь трогательной дружбы? Правда, случаются и у них сбои: вынырнула из серой неизвестности новая фигура — Коржов, Служба безопасности Президента, лязгнул зубами, после чего две сильнейшие подпорки Поплавского — начальники ГУВД и столичного УФСК — вылетели на пенсию… Да и мэр без них зашатался: вдруг новых, неуступчивых назначат, тогда в один миг можно из кожаного кресла за пять тысяч баксов пересесть на голые, отполированные вонючими арестантскими телами нары… Только откуда они возьмутся — неуступчивые, и кто их назначать станет? Обошлось!

— Задумался? — неодобрительно спросил Поплавский. — Зря. Я о серьезных вещах толкую.

Вроде ничего особенного шеф и не сказал, а у Координатора холодок по коже: тут ведь не кричат, ногами не топают, не угрожают; мигнет этот глаз из-под папье-маше — и нет больше на свете Сергея Петровича. И прекрасный бордовый галстук за сто долларов ему не нужен, и пошитый в Париже костюм ни к чему, и накопленные двести тысяч «зеленых», и особняк на Кипре, и другие мелочи…

— Извините…

— Я вот что говорю: морячка оставлять нельзя. У него сейчас неприятности, трибуналом пугают, и жена стервой оказалась, и на службе все наперекосяк…

— Откуда вы все это знаете? — не удержался Координатор.

Уголки морщинистых губ чуть приподнялись: человек под маской довольно улыбался.

— Если бы я ничего не знал, то на твоем бы месте сидел. А ты — на моем. Деньги на ветер бросать нельзя. Как в преферансе: не уверен — не делай ставку! Потому я карты и не люблю.

— А зачем вам его жена?

— Вот тебе раз! — искренне удивился Поплавский. — Жизнь-то человеческую доподлинно знать надо! Морячок твой в тупике, кризис у него, хоть стреляйся. Пьет небось каждый день… А тут московский друг приезжает, уважаемый человек, кандидат в депутаты Калядов Сергей Петрович.

— В Приморье? Я и не собирался…

— Как же так? — укоризненно глянул Семен Исаевич. — Тебя же Государственная Дума посылает изучить экологическую обстановку на военно-морской базе! И Министерство обороны предписывает оказывать всяческое содействие! Ты погляди на эти бумаги!

Поросшая светлыми волосинками рука положила перед Координатором прозрачную папку с несколькими документами, и, пока он читал, короткие сильные пальцы энергично выбивали по дымчатому стеклу журнального столика бравурную дробь.

— И… что?

— Встречаетесь как старые друзья, выпиваете, и ты под большим секретом сообщаешь, что его песенка спета: со дня на день арестуют и под конвоем направят в Москву. И даешь совет: зачем ждать? Надо забирать лодку и уходить в свободный мир, а ты там ему поможешь… Ему деваться некуда, и я сто процентов даю, что такие мыслишки у него под фуражкой пошевеливаются. Нужен только толчок.

Координатор задумался. Если парень заартачится, можно свести все к шутке, если вздумает заявить, ему никто не поверит. С этой стороны никакого риска.

— У него на базе одно старье. Списанное железо с радиоактивным фоном…

— Это надо на месте посмотреть. Если не будет стопроцентной гарантии, операция отменяется.

Калядов молчал. От таких предложений не отказываются. Хотя оно связано с немалым риском и может круто изменить его жизнь. И еще один немаловажный вопрос…

— А что надо вывезти?

Это было согласие. Поплавский перевел дух, и Координатор понял, что старик не исключал отказа.

— Хочешь анекдот?

Молодые хорошенькие девушки — блондинка и брюнетка — пружинисто скользнули в холл, высоко обнажив затянутые дымчатыми колготками ноги, сели на соседний диванчик, заученным жестом достали яркие сигаретные пачки, прикурили. Дорогая одежда, дорогая обувь, дорогие прически, дорогие духи. Профессионалки высшего класса. Впрочем, другие сюда не попадали.

— Идите к нам, девочки, сейчас вместе посмеемся, — радушно пригласил Поплавский, и те, сверкнув улыбками, мгновенно приняли приглашение.

— Так вот, — продолжил человек с лицом из папье-маше. — Идет через проходную работяга, катит тачку, она прикрыта газетой. Охранник из своего окошка перевесился, газету — хвать! А под ней ничего нет… И на другой день такая картина, и на следующий. Охранник извелся: выскакивает каждый раз, газету срывает, тачки обнюхивает — ничего! Так месяц прошел, наконец тот перестал тачки катать. А охранник не может успокоиться, однажды бутылку водки купил, угостил работягу и взмолился: ну расскажи, что ты под газетой вывозил? А работяга удивился и отвечает: да я просто тачки воровал!

Поплавский от души рассмеялся. Девочки деликатно его поддержали. Координатор даже не улыбнулся. Поплавский хлопнул его по плечу.

— Да хватит хмуриться! Найдем что под газету положить! И на тачку есть покупатели. Пойдем обедать!

Тяжело поднявшись, Калядов двинулся со своим спутником к лифтам.

— Ты знаешь, что твоя горилла когда-то плавала на подводной лодке? — неожиданно спросил директор «Города».

— Лисогрузов? — Координатор уже устал удивляться. — Не знал…

— Пусть подберет человек пять-шесть, знакомых с этим делом, кандидаты у меня имеются. А план мы еще подработаем. Очень тщательно подработаем. Сбоев тут быть не должно.

Путаны догнали их у прозрачной лифтовой шахты.

— Мальчики, может, вместе пообедаем? — спросила блондинка.

Координатор покачал головой:

— Мы на диете.

Ни он, ни Поплавский не заводили случайных знакомств. У девчонок не было никаких шансов. Абсолютно никаких.

Исполняющий обязанности командира войсковой части 0752 капитан-лейтенант Чижик находился в состоянии, близком к исступлению.

— Вы понимаете, к чему приведет отключение энергоснабжения базы? — с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, повторял он.

— Это ваши проблемы, — меланхолично отвечал высокий небритый мужик в изрядно потертой кроличьей шапке — уполномоченный районных электрических сетей. — Вы задолжали уже за восемь месяцев, администрация района приняла решение произвести отключение. И мы его произведем!

— Да, произведем! — настырно повторила неопрятная толстуха из местной администрации. — Что с того, что вы военные? Вы не в воздухе живете, а на нашей земле! Значит, должны выполнять распоряжения властей…

Глаза уполномоченного и толстухи горели фанатичным блеском жажды справедливости. Этим замордованным людям, заброшенным судьбой в забытый Богом край земли, казалось, что вся жизненная несправедливость сводится к неоплате в/ч 0752 счетов за электроэнергию и, отвинтив силовой кабель, они поквитаются за монотонный отупляющий труд, беспросветный неустроенный быт и отсутствие нормальных человеческих радостей.

Третий член комиссии, старший лейтенант милиции в шинели с потертыми пуговицами и давно нечищенных сапогах, понуро топтался в стороне, давая понять, что, с одной стороны, он находится при исполнении и поддерживает решение администрации, а с другой — понимает трудности моряков и особо не настаивает на крайних мерах.

Противный пронизывающий ветер, постоянно дующий осенью и зимой с Японского моря, вызывал у Чижика головную боль, депрессию и приступы черной меланхолии.

— Не будьте идиотами! — неожиданно для себя заорал он в полный голос. — Если вы сегодня отключите свет, то через неделю все Приморье станет зоной радиоактивного бедствия!

— Это ваши проблемы, — с идиотическим упорством сказал небритый уполномоченный и вытащил из монтерской сумки плоскогубцы с изолированными ручками.

— И не смейте оскорблять, — завизжала толстуха.

— Ну и… с вами, — капитан-лейтенант ухитрился все же проглотить нецензурное слово. — Отключайте. Плодите дебилов, таких, как вы сами!

Он резко повернулся.

«В самолет, в ракету, в списанную раздолбанную лодку, только унести ноги подальше от этого бардака», — пульсировало в воспаленном мозгу, но там, где еще теплилась адекватная оценка обстановки, жило понимание одной простой вещи: ни особый отдел флота, ни военный прокурор, ни главный штаб ВМФ, ни министр обороны, ни Президент страны — никто, кроме него самого, не может сейчас помешать этим безмозглым дуроломам учинить широкомасштабное вредительство. Но когда они его учинят, то ответчиком перед всей этой сворой и тысячами ни в чем не повинных жителей станет опять-таки он, капитан-лейтенант Чижик, и никто, ни один человек, не выступит в его защиту.

В следующую минуту Чижик обнаружил себя с пистолетом в руке, вытаскивающим из подстанции небритого мужика и трясущего его за шиворот так, что шапка слетела с головы и покатилась по промерзшей земле.

— Нападение на власть! — орала женщина. — За это под суд пойдете!

— Пистолет уберите! — кричал милиционер. — Товарищ командир, уберите оружие!

Через полчаса, выставив у электроподстанции вооруженный караул, Чижик прямо в кабинете выпил почти без закуски бутылку водки и сел у окна, глядя на чернеющие у пирса силуэты списанных атомных субмарин. Он прокручивал сотни вариантов того, как вывести в открытый океан хоть один из некогда мощных кораблей. Но то и дело приходилось фантазировать, потому что реального варианта в природе не существовало.

Внезапно в дверь постучали.

— Товарищ капитан-лейтенант, — услышал он взволнованный голос помощника дежурного. — К вам товарищ из самой Москвы! Аж из Государственной Думы!

Этого еще не хватало! Чижику надо было умыться, но негде, и он сделал единственно доступное — с силой провел руками по лицу, как бы стирая опьянение и отчаяние. Замок щелкнул. На пороге стоял московский друг Сергей Петрович — единственный человек, который принял за последние годы доброе участие в его судьбе. Больше того, который спас ему жизнь. Чижик по-мальчишески всхлипнул и совершенно неожиданно заплакал навзрыд.

Где решаются любые важные вопросы нашей жизни? В служебных кабинетах, кремлевских апартаментах, амфитеатрообразном зале Государственной Думы? Нет. Судьбы людей, принадлежность больших денег, направления внешней политики, вопросы жизни и смерти определяются за столом. Не полированным казенным, накрытым красной скатертью, а обеденным, уставленным выпивкой и закуской. Стол может стоять где угодно: в буфете Федерального Собрания, в сауне госдачи, в «люксе» «Президент-отеля», в притоне Марьиной Рощи и как угодно выглядеть: лобстеры, улитки, икра, миноги, запеченные поросята, «Абсолют», «Двин» и «Хванчкара» на хрустящей белоснежной скатерти или кильки в томате, горбушка хлеба и «Русская» на заляпанном известкой ящике в каком-нибудь кильдюме. Все зависит от возможностей и привычек, но различия по большому счету непринципиальны: человек размягчается, когда ест и пьет — именно этот нехитрый принцип служит стержнем деловых обедов. Правило не знает исключений. Даже самые демократические коллегиальные совещания — заседания Политбюро и воровские сходки — опирались на предварительно сформированное мнение группы паханов и фактически только узаконивали застольные решения.

Особое дело — кавказский стол. Сразу оговоримся, что это понятие не географическое, а социальнокультурное. Такой стол можно разбить не только в тенистой лесной прохладе у кристального родника под Иджеваном или на живописной горной площадке неподалеку от Боржоми, но и в Ярославле, СанктПетербурге, Норильске или даже на дрейфующей льдине — везде, где окажутся два знатока кавказского культа еды и пития, имеющие при себе необходимые компоненты, определяющие внешнюю форму традиционного горского пиршества: крупные южные помидоры, звонко хрустящие огурцы, тугие пучки сочной изумрудной зелени, покрытой выпуклыми каплями прозрачной воды, немилосердно-острую аджику, зеленоватый, с восхитительной кислинкой ткемали, слезящийся овечий сыр, нечерствеющий лаваш и, конечно, добрый полупудовый кус ароматной баранины или нежнейшей телятины.

На столе Магомета Тепкоева весь обязательный ассортимент присутствовал, внизу, во дворе дома, два дюжих молодца дожаривали на раскладном мангале шашлык, а тем временем хозяин. Лечи, Битый Нос и подоспевший кстати Лема Терлоев неторопливо закусывали, пили водку «Смирнофф» и лениво говорили о второстепенных вещах, потому что этикет не позволял сразу переходить к главному.

— Сегодня наш парень погиб в туннеле, — мрачно сообщил Битый Нос. — Две дырочки на шее, и вся кровь высосана… Поискали вокруг, а там паутина с веревку!

— А помнишь, каких мы тварей встретили? — Лема передернулся. — Крысы размером с собаку! За десять минут человека до костей сожрали! И пули их не берут!

— Пули всех берут, — веско произнес Магомет, и сотрапезники замолчали, ибо тот знал, что говорит. — Другое дело — куда попадешь. Я в детстве из воздушки на крыс охотился. Сядешь в сарае и ждешь. Они осторожные, твари… И надо в голову, в мозг… Иначе убегает, потом следы кровавые везде…

— Эти, из Гудермеса, недовольны, — продолжил Битый нос. — Мужского дела просят.

— Стены закончили? — Магомет сосредоточенно жевал луковицу, обильно посыпанную солью.

— Закончили.

— У нас еще долги есть. На Лечи кто напал? Кто ребят побил?

— Ясно кто. За Лекаря отомстить хотели, — оскалился Лечи. Сквозь распахнутую спортивную куртку проглядывала обильно заросшая иссиня-черными волосами могучая грудь.

— Вот пусть сделают дело и уезжают.

Битый Нос несогласно вздохнул.

— Я думаю так, Магомет, — осторожно возразил он. — От них сейчас больше вреда, чем пользы. Болтать будут, кого-то вдруг менты повяжут. Нам спокойней их отправить. Мы тут сами разберемся. Не впервой.

— Ладно, давай так… Проследите, чтобы все уехали. И домой сообщите: пусть за ними присмотрят. Если про туннели языки распустят — сразу кадыки вырывать!

Дюжие повара внесли полуметровые шампуры ароматного дымящегося мяса и немедленно вышли. Существующая в доме атмосфера земляческого братства никого не обманывала.

Крепкие зубы вгрызлись в обжигающую баранину. На некоторое время в комнате наступила сосредоточенная тишина.

— Чуть не забыл! — Магомет хлопнул себя по лбу. — Руслан уже два раза звонил, про какого-то Идигова спрашивал. Есть такой?

— Есть, — кивнул Лечи. — Он все к тебе рвался.

— И мне надоел: к Магомету надо, к Магомету… — подтвердил Битый Нос.

— Его не отправляйте. Приведите сюда, что-нибудь подберем…

Обязательные тосты были выпиты: за родителей, за родственников, за присутствующих, за отсутствующих, за друзей, против врагов.

— А Россия нам друг или враг? — спросил Лечи и потянулся к пульту дистанционного управления.

За столом повисло тягостное молчание. Наступало время серьезных решений. Лечи включил телевизор.

На родине шла война. Камера фиксировала разбитые дома, сгоревшие легковушки, подолгу смаковала изувеченные трупы И плач обезумевших от горя людей. Получалось, что русские маньяки ни с того ни с сего ворвались в маленькую мирную республику и принялись безжалостно уничтожать своих соотечественников, в первую очередь таких же русских.

— Здорово! — громко засмеялся Лема. — Сколько же мы им платим?

— Достаточно, — Магомет не собирался вдаваться в подробности.

Чеченские мужчины, взявшись друг за друга, прыгают по кругу. Обрядовый танец «муртыш», восходящий корнями" к языческим обрядам. Знак уважения к мертвым и готовность к новым жертвам. Символ непобедимости гордого народа.

Демонстрация в Москве. Плакаты "Вон из Чечни! ", "Прекратить преступную войну! ", "Руки прочь от Чечни! "…

Сергей Колосков — совершенно бесцветный человечек с неврастеничным лицом, не сделавший в своей жизни ничего полезного, если не считать полезным десятилетнюю отсидку в тюрьме: «Я, как правозащитник, категорически осуждаю эту бойню, которая является чистейшим геноцидом против чеченского народа…»

— Молодец! — продолжал восторгаться Лема. — Надо его по-чеченски научить!

— Не надо, — сквозь зубы процедил Магомет. — На чеченском его слушать некому. Пусть на русском, на английском, на немецком болтает…

Новости закончились. Мало-мальски сообразительному человеку было ясно, что они финансировались чеченской стороной.

— Какая Россия? — вернулся Магомет к вопросу своего секретаря. — Та, за счет которой мы живем? Конечно, друг. Или та, которая сейчас бомбит наши города? Конечно, враг!

Битый Нос вздохнул.

— Хамхоев встречался со всеми. И с Хозе, и с Лысым, и с Мусой, и с Али. Говорил про долг перед нацией. Он хочет, чтобы мы взяли российских правителей за горло.

— Знаю, — отозвался Магомет. — Он пел мне эти песни. И золотые горы сулил.

— Теперь, когда у нас есть бомба, мы действительно можем взять их за горло. Да так, что они и не пикнут.

— Зачем нам брать их за горло?

Битый Нос снова вздохнул.

— А интересы нации?

— А-а-а-а! — в типично горской манере воскликнул Терлоев. — Что ты глупости повторяешь? Все эти разговоры про нацию ничего не стоят. Дело не в нации — дело в деньгах. Наши не захотели больше платить, а этим не понравилось. Заплатят — война и прекратится. Вот и все дела!

— У Али Шерипова брата при бомбежке убило, — угрюмо проговорил Битый Нос. — У меня племянника в Грозном застрелили. Кровь пролита, значит, должна быть месть.

— Месть? — вкрадчиво спросил Магомет, в тринадцать лет застреливший кровника прямо в зале суда и слывший большим специалистом в столь деликатном деле. — А кто и кому должен мстить? Каждый год Дударик со своими прихвостнями делает миллиард долларов только на нефтепродуктах. Аппетит приходит во время еды, и ему надоело делиться с русскими начальниками. Хамхоев получил миллион от турок, чтобы нефтепровод «Черная река» не прошел через Чечню. Во имя этого и льется кровь. Так кому будем мстить?

— Наши ребята считают по-другому, — сказал Лечи. — Большинство не заглядывает так далеко. Они знают закон предков: за пролитую кровь возьми кровь обидчика.

— Если мы устроим террор в Москве, то всех нас вышлют отсюда, — сдерживаясь, процедил Магомет. — Мы потеряем все, что с таким трудом создали. Мы не сможем помогать нашим близким. А Дударик и Хамхоев откроют еще один счет в швейцарском банке, помирятся со своими московскими подельниками, да еще выдадут нас им!

Плечистые повара-охранники внесли свежую порцию шашлыка. Но есть уже никому не хотелось.

— Я думаю продать заряд Хуссейну, — нарушил Магомет затянувшееся молчание. — За два миллиарда долларов.

— Лысому?! — ужаснулся Лема. — Зачем ему? И откуда у него такие деньги?

Тепкоев чуть заметно улыбнулся. Он привык к тому, что земляки мыслят предельно конкретными категориями и у них начисто отсутствует фантазия.

— Саддаму Хуссейну, президенту Ирака, — уточнил он. — У меня есть каналы…

— Там этот… специалист, который пульт настраивал… — Битый Нос наморщил узкий покатый лоб. — Он что-то говорил про Саддама Хуссейна. Вроде тот его на работу звал, бомбу делать…

— Тогда не трогать его! — приказал Магомет. — Создать все условия, пусть будет доволен. Я сам с ним поговорю.

В соседней комнате раздался мелодичный сигнал. Лечи мягко вскочил, пантерой метнулся к пульту связи. Когда он вернулся с одним из спутниковых телефонов в руках, вид у него был несколько ошарашенный.

— Дударик вызывает. Сейчас возьмет трубку.

В комнате наступила благоговейная тишина. Чем меньше страна, тем большее почтение вызывает ее руководитель. Плюс особенности горского менталитета… Лема с трудом удержался, чтобы не встать, и Битый Нос заерзал в мгновенно ставшем неудобным кресле. Все смотрели на хозяина, он понимал чувства соплеменников" и потому вальяжно откинулся на кожаную спинку и поднес к губам недопитую рюмку.

— Я слушаю, Джохар, — как равный с равным поздоровался он. И был прав, потому что безоговорочно контролируемая им территория по значимости не уступала территории, условно контролируемой бывшим советским генералом.

— Да, он был у меня. И у других наших тоже. Да, он передавал мне это предложение. Но оно слишком ответственно, поэтому я не могу его принять. Да, я слышал это заявление. Оно очень навредило всей чеченской общине в Москве. А могло навредить еще больше, если бы его приняли всерьез. Нет, я так не считаю. Но заявления политика должны быть более продуманны. Не надо кричать, каждый сам показывает себя тем, кем может показать. Я не собираюсь этого делать. Нет, я хороший чеченец и достаточно помогаю своей родине. И собираюсь помогать в дальнейшем. Но не таким путем.

Магомет закончил разговор и протянул трубку секретарю.

— Отключился. Это признак слабости — ему нечего сказать.

Лема, Лечи и Битый Нос смотрели на своего руководителя, как на божество. Все трое подумали об одном и том же. Рано или поздно Магомет станет президентом.

— Итак, решено! — твердо подвел итог Тепкоев. — Мы не ввязываемся в политику и помогаем родине исключительно материально. А заряд продаем Хуссейну. Или тому, кто больше заплатит.

Но планы руководителя чеченской криминальной диаспоры резко изменились уже через два дня. И изменил их человек, который ни социальным положением, ни даже внешним видом не мог тягаться с генерал-президентом Дудариком и его правой рукой миллионером Хамхоевым.

Скорый фирменный поезд «Владикавказ — Москва» прибыл на третий путь Казанского вокзала в восемнадцать тридцать, с опозданием на сорок минут. С учетом событий, происходящих на Северном Кавказе, такая задержка являлась просто ничтожной. В толпе пассажиров выделялся высокий сухой чеченец лет пятидесяти пяти — шестидесяти, с морщинистым лицом и выдубленной ветрами и солнцем кожей. По сельской моде он был одет в галифе, начищенные сапоги и высокую папаху из коричневого каракуля, знающий горцев человек мог с уверенностью сказать, что между папахой и сапогами имеется полувоенный френч со стоячим воротником. Но самого френча видно не было под цивильным кожаным пальто на стеганой синтепоновой подкладке — «выходным» вариантом, явно одолженным для ответственной поездки у кого-то из многочисленной родни.

Несмотря на то что чеченец твердо стоял на ногах, он опирался на резную трость из темного дерева, а в свободной руке держал объемистую дорожную сумку с надписью «Мальборо», явно менее привычную, чем переметный хурджин. Он никогда не бывал в столице, но двигался уверенно, не обращаясь ни к кому с расспросами — сам выбрался на привокзальную площадь, нашел остановку такси и, с достоинством усевшись на потертое и многократно зашитое сиденье, огорошил водителя:

— Давай, сынок, к Магомету Тепкоеву!

— Ты что, дед! Знаешь, сколько в Москве таких Магометов? — таксист повернул к странному пассажиру круглое красное лицо. — Здесь двенадцать миллионов душ обретается! Адрес давай!

— Магомет Тепкоев в Москве один, — нравоучительно сказал горец. — Его все знают. Если, конечно, взрослые мужчины. Ты не знаешь — спроси.

Водитель хотел было выставить старого клоуна из машины, но царапающий взгляд холодных светлых глаз заставил его передумать. Подрулив к двум «контролерам» из курирующей Казанский вокзал центровой группировки, он почтительно выскочил из кабины и что-то спросил, а получив ответ, резко изменил настроение и вернулся за руль преисполненный желания отыскать таинственного Магомета.

Через два часа такси действительно подкатило к огромному престижному дому на Кутузовском и остановилось у скопления иномарок с чеченскими номерами. Горец попытался войти в подъезд, но был немедленно остановлен охраной: мало ли шатается по Москве незадачливых приезжих, решивших поискать покровительства у знаменитого земляка.

— Скажите Магомету: дядя Иса приехал! — значительно потребовал гость, и через несколько секунд в переговорном устройстве охранника раздался ликующий крик самого Магомета:

— Заходи скорей, дядя Иса! Заходи, дорогой!

Это был первый случай, когда руководитель чеченской общины в домашних тапочках выскочил встречать гостя на лестничную клетку.

Потом дядя Иса доставал гостинцы: свежий овечий сыр, вяленое мясо и пшеничный самогон двойной перегонки, а Магомет, превратившись в десятилетнего мальчишку, игрался с тростью, то вытаскивая, то вновь пряча в полый футляр матовый трехгранный клинок.

Прислуга мигом накрыла стол, но дядя Иса не стал есть куропаток в вине и брезгливо отодвинул устрицы, он был человеком из другой жизни и делал только то, что привык делать многие годы. Выпив своего самогона и закусив своим мясом и сыром, он расспросил о жизни, передал приветы от родни и сразу перешел к делу.

— Ты должен остановить войну, — прищурившись, будто целясь, он уперся холодным взглядом Магомету в переносицу, и тому захотелось опустить голову. — Льется кровь, реки крови, наших много побили, Грозный совсем развалили, села посжигали… Мы тоже многих положили, но народ-то маленький… Если так пойдет — скоро никого не останется. Ты должен остановить войну.

Дядя Иса не вникал в тонкости, его не интересовали частности, он не вдавался в детали. Он знал, чего хочет, и ставил задачу. Когда-то с той же деловитостью он изготовил гипсовую трубу на якобы сломанную мальчишескую руку, подогнал к ней «ТТ», а когда тот стал закусывать гильзы, достал «наган»… Он учил, как застрелить Энвера Пашаева, и тренировал тринадцатилетнего племянника, чтобы тот справился с задачей. Благодаря ему Магомет стал мужчиной и вообще тем, кто он есть.

Чеченцы — особый народ. Века тяжелой, полной опасностей жизни нивелировали значимость отдельного человека, но возвышали род в целом. Это укоренилось в поколениях и привело к тому, что индивид не способен существовать без поддержки соплеменников. Их одобрение или порицание определяет все его поступки, всю его жизнь. Можно достичь вершин карьеры, богатства и славы, но не быть признанным тейпом и покончить с собой в приступе черной меланхолии. Или наоборот — приобрести лишь уважение рода и прожить до ста двадцати лет в довольстве и спокойствии. Не только требования, но и ожидания отца, деда, дяди, брата побуждают чеченца к тем или иным действиям. И он не может отказать людям, чье мнение для него так много значит. Даже если на карту ставится собственная жизнь.

— Ты остановишь войну?

Мужчина прямо задает вопрос и ждет прямого ответа. Не объяснений, не лукавых мудрствовании, а простого «да» или «нет». Дядя Иса заменил Магомету отца. Вся оценка Магометовой жизни зависела от дяди Исы. Холодными светлыми глазами сейчас смотрел на десятилетнего мальчика весь род Тепкоевых и тесно переплетающиеся с ним другие роды тейпа. Они ждали ответа, который определит общественную оценку этого человека. Можно на него положиться или нет? Достоин он уважения или нет? Имеет ли он право сидеть на отполированном задами нескольких поколений почетном бревне годекана?

— Ты остановишь войну?

Лавирование, хитрости и отговорки здесь исключены. Только прямой, ясный и понятный ответ.

— Да, — Магомет кивнул головой.

Уверенно петляя по территории Кремля, черная «Чайка» в конце концов подкатила к зданию бывшего Сената. Здесь, за толстыми желтыми стенами, под величественным куполом, украшенным государственным флагом, заседали все высшие руководители страны: от Ленина до Горбачева. Автомобиль мягко затормозил у строгих мраморных ступеней, ведущих к толстой, украшенной рельефной резьбой дубовой двери.

— Прибыли! — объявил старший из четверки сопровождения и первым направился к двери, которая сама распахнулась при его приближении. За порогом дежурили два человека в штатских костюмах, оттопыривающиеся полы которых явно скрывали малогабаритные автоматы. Пахнуло музейной чистотой и свежестью. Синие стены, синий ковролин на мраморном, будто подернутом изморозью полу. И ни одной души, словно музей был закрыт.

По ковровой дорожке Верлинов последовал за обладателем массивных надбровных дуг и свинцового взгляда, который теперь демонстрировал широкие плечи, мощный торс и коротковатые ноги. Стандартный коридор правительственного учреждения высокого ранга уперся в дверь без таблички. Сопровождающий коротко постучал и отошел в сторону. Входя в кабинет, Верлинов ощутил заметное волнение. Он не представлял, кого увидит за дверью, но понимал, что встреча будет во многом, если не во всем, определять его судьбу.

— С возвращением! — грузноватый простолицый человек с заметной лысиной, прикрытой довольно редкими волосами, поднялся навстречу, обошел стол и на удивление крепко пожал генералу руку.

— Генерал-майор Коржов, начальник Службы безопасности Президента России, — веско представился он, не сомневаясь, что и фамилия и должность вошедшему хорошо известны.

На самом деле это было не так. Верлинов слышал пару раз имя Коржова, но вследствие чрезвычайно узких задач, решаемых СБП, этот человек не вызывал интереса и не привлекал ничьего внимания. А теперь оказалось, что за последний год возглавляемая им служба резко набрала силу и стремительно вырвалась не только на внутриполитическую, но и международную арену! И совершенно понятно, в каком инкубаторе она дозрела…

— Сразу к делу, — резким движением Коржов снял трубку с солидного аппарата без номеронабирателя и довольно долго ждал, чуть заметно покусывая губу. Он явно не вписывался в окружающий дворцовый интерьер. Инкрустированные белым камнем стены, штучная мебель из благородного дерева, хрустальные люстры — все это явно требовало другого хозяина.

— Можно к вам зайти? — наконец спросил он и кивнул головой:

— Да, доставили!

Верлинова покоробило. Что ж, хорошие манеры невозможно приобрести ускоренным инкубаторским курсом, да и привычка гладить костюмы и подбирать галстуки к сорочкам не успевает выработаться у интеллигентов в первом поколении. Сам он испытывал острый дискомфорт от того, что его собственная одежда не в порядке, и, хотя на то имелись веские причины, считал, что неряшливость не имеет оправданий.

— Пойдемте, нас ждут.

Было непонятно — пытается ли он сгладить допущенную бестактность или вовсе не подозревает о том, что она допущена.

По мраморной, застеленной ковром лестнице они поднялись на второй этаж, оформленный в строгих красных тонах, и, миновав три кольца охраны, подошли к белой двустворчатой двери с бронзовой табличкой «Президент Российской Федерации». Через минуту Верлинов впервые «живьем» увидел человека, изображение которого прочно обосновалось на плакатах, страницах журналов и газет, экранах телевизоров.

Он несколько отличался от своего привычного образа, как черно-белый снимок на отечественной фотобумаге отличается от цветной кодаковской фотографии. В глубоком кожаном кресле, между президентским штандартом и российским флагом, за пустым, не считая письменного прибора из малахита и нескольких бумаг, столом сидел усталый немолодой человек без пиджака и галстука, в довольно мятой сорочке с расстегнутым воротом. Рукава были поддернуты к локтям, открывая еще сильные руки, поросшие седыми волосами.

Верлинов впился взглядом в левую руку, придерживающую какой-то журнал. В правой был зажат большой, тонко очиненный карандаш. Президент разгадывал кроссворд.

— Ну что, прибыл, значит… — знакомым «телевизионным» голосом прогудел хозяин кабинета. — Мы, понимаешь, этому поспособствовали! Вот он за тебя все просил…

Изуродованная рука указала на Коржова.

— Мне пришлось даже звонить ихнему президенту! Как его… Стефа-но-пулосу!

Выговорив сложную фамилию, человек в расстегнутой сорочке довольно улыбнулся. Потом что-то вспомнил и улыбнулся еще шире.

— И я же тебя помиловал! — Президент поднял лист плотной бумаги с размашистой подписью и большой печатью. — А то бы расстреляли, понимаешь, и все!

Он сокрушенно покачал головой.

— Они там не думают… Расстрелять легко… А кто работать будет?

Раздался тяжелый вздох.

— Ну ладно, раз так… Коли жив остался — иди работай. Он скажет, что делать…

Аудиенция заняла не больше пяти минут.

Обратно шли молча, ковровые дорожки гасили звуки шагов. Вернувшись в свой кабинет, Коржов хитровато улыбнулся и подмигнул.

— Ну что, настоящий?

— Похоже. Вряд ли двойнику будут пальцы рубить. А по всем признакам не подберешь…

— То-то же! Бумагу-то подделать раз плюнуть, — он протянул Указ о помиловании. — А надо, чтобы у человека никаких сомнений не оставалось. Убедительно?

Верлинов кивнул. В оперативной работе это называлось «показом». Вербует наш разведчик агента за рубежом, а тот сомневается: кто стоит за спиной у этого дяди? Действительно КГБ или иранская САВАК? Или контрразведка собственной страны проверяет тебя на преданность и устойчивость? Как тут докажешь? Справку с печатью парторганизации принесешь? Все равно не поверит. А вот если нарисуешься в условленном месте с российским послом или покажешь по советскому телевидению определенную передачу в оговоренное время — дело другое, все вопросы снимаются.

— Ну, раз убедил, давай за работу. Неотложных вопросов два…

Коржов открыл ящик стола и вытащил папку с красным оттиском «государственной важности» в правом верхнем углу. Такие документы держат только в сейфе, значит, она специально приготовлена к предстоящему разговору. Верлинов почувствовал, что владевшее им последние месяцы, а особенно часы, напряжение отпустило, он ощутил страшную усталость. И голод.

— Здесь информация о деятельности одиннадцатого отдела, — Коржов покачал папку на ладони, будто взвешивая. — Разумеется, не вся. Только противоборство с ГРУ и предложения о создании Министерства внутреннего контроля…

Состояние Верлинова не способствовало серьезному разговору. Ему надо было поесть, принять ванну и поспать часов двенадцать подряд. Но сейчас не он определял свой распорядок дня.

— Имеющиеся здесь документы убедительно демонстрируют ваш потенциал руководителя специальной службы и… политика.

Коржов внимательно и испытующе смотрел на своего гостя, словно ожидал какой-то реакции, которая поможет определить дальнейший ход беседы. Верлинов зевнул:

— Извините…

— Особенно хороша идея о формировании надведомственного контролирующего органа, — начальник СБП явно не придавал значения мелочам этикета. — В условиях повального разгула коррупции это просто необходимо. И Президент тоже так считает. Возможности одиннадцатого отдела и Главного управления охраны позволяют эффективно решить поставленную задачу. Вы будете руководить новым контрольным органом и подчиняться только мне. А я — только Президенту…

Полное лицо собеседника расплывалось, Верлинов зевнул еще раз и с силой потер за ушами.

— Я не спал двое суток…

— Это вам поможет, — Коржов протянул белую коробочку. — Одну таблетку под язык.

— Что это?

— Феномин. Приходилось слышать?

— Приходилось.

Верлинов проглотил препарат. Почти сразу черты лица начальника СБП приобрели четкие очертания, а потом как будто мокрая губка прошлась по затуманенному мозгу, стирая мутную накипь усталости.

— Что вы скажете по первому вопросу?

— Я согласен. Если, конечно, у нас не будет серьезных расхождений в стратегических вопросах.

Коржов улыбнулся.

— Не будет. Я, как и вы, сторонник радикальных мер. С той поправкой, что эти меры не должны идти во вред Президенту. Понимаете? Исключен любой вред. В том числе урон политического престижа.

— Оппоненты склонны толковать любые решительные действия как подрыв престижа…

— И тем не менее, это придется учитывать при планировании работы.

Верлинов выпрямился в мягком кресле. Он уже не хотел спать, да и голод отошел на второй план.

— У вас есть еще один вопрос?

— Да. Именно из-за него я пичкаю вас феномином, вместо того чтобы отправить спать.

Маленькие глазки остро блеснули из-под припухших век.

— Где заложен ядерный фугас? И сколько времени нужно на то, чтобы его обезвредить?

— Фугас? — машинально переспросил Верлинов. Он не обнародовал свою затею и думал, что сам разберется с ее последствиями. Но каким-то образом все вышло наружу…

— Дело в том, что карта закладки уничтожена. Я знаю лишь квадрат — «А-16».

Верлинов тяжело вздохнул.

— Это участок земли размером три на три километра и глубиной свыше двухсот метров. Отыскать в таком куске пирога изюминку довольно затруднительно… Надо дать приказ исполнителям, тем, кто непосредственно выполнял эту работу. Только они способны сразу выйти на место.

Коржов недовольно скривил губы.

— Признаться, я рассчитывал, что вы и есть конечный носитель всей информации.

— Если говорить о стратегической стороне, то да.

— Ладно, давайте фамилии…

Верлинов задумался. Но только на миг. У него была феноменальная память.

— Чикин, Головец, Скороходов, Евсеев.

Коржов снял трубку и отдал команду. Потом они в молчании сидели друг против друга, но не встречались взглядами. Наконец аппарат прозвенел. Выслушав сообщение, Коржов помрачнел.

— Странная история. Чикин, Головец и Евсеев уволились восемь месяцев назад. И сразу же уехали из Москвы неизвестно куда. А Скороходова уволили за аморальное поведение на прошлой неделе. Сейчас мои люди поехали к нему на квартиру.

Следующее сообщение поступило через тридцать пять минут. Коржов помрачнел еще больше.

— Скороходов несколько дней как пропал. Ушел и не вернулся. Соседи ничего не знают. На что это похоже?

Верлинов молчал. Это было похоже на «зачистку» — операцию по уничтожению свидетелей.

— Аморальное поведение? — переспросил он. — Значит, была и женщина. Надо установить, кто она.

— Точно! — Коржов вновь взялся за телефон. Верлинов отметил, что его ведомство работает четко и обладает большими информационными возможностями.

На этот раз, отдав необходимые распоряжения, начальник СБП не сидел молча.

— Через несколько дней вступишь в прежнюю должность и сам будешь расхлебывать эту кашу…

— Почему не сразу? И кто сейчас на моем месте?

— Дронов. Он там много чего наворочал, можно хоть сейчас под трибунал отдавать… Но твоему назначению воспротивится Степашкин, несколько дней уйдут на то, чтобы его нейтрализовать…

В голосе Коржова послышалось злорадство. Видно, борьба инкубаторского цыпленка с традиционными силовиками приняла ожесточенные формы.

Менее чем через час поступил очередной доклад, и Верлинов опять подивился скорости исполнения приказов.

— Марина Попова — секретарь оперативного отдела…

Верлинов кивнул.

— Ушла из дома и не вернулась. Примерно тогда же, когда и Скороходов.

Точно, «зачистка». Но что могла знать эта Попова? Верлинов вспомнил высокую, довольно симпатичную девицу с крепкой фигурой. Скорей всего попала под одну гребенку со своим парнем. В любом случае они скорей всего находятся под землей, присыпанные полутораметровым слоем свежевзрыхленного грунта. Сколько в Подмосковье таких небрежно замаскированных безымянных ям!

Скороходов и Попова действительно находились под землей, но не на полутора, а на шестидесяти метрах — тут генерал Верлинов ошибся. Ошибся он и в другом: парень и девушка были пока живы.

"… Идти только вверх и преимущественно широкими туннелями. Ни в коем случае не сворачивать в провалы, штольни и лабиринты старой Москвы. Не приседать и не ложиться в невентилируемых местах. Не подходить к преградам: решеткам, колючей проволоке, стальным дверям. Немедленно останавливаться и поднимать руки при окрике: "Стой! Руки вверх! «, а также при любой другой голосовой команде. При срабатывании звуковой сигнализации стоять на месте, избегая резких движений. Обнаружив неизвестное или непонятное явление, медленно отдаляться и впоследствии обходить данный район…»

Писать инструкции легче, чем их выполнять. Потому что идущий вверх широкий туннель может упереться в стальную стену с угрожающим красным световым табло: "Огонь открывается без предупреждения! ", и придется вопреки запрету идти вниз, но, увидев непонятные световые лучи, пересекающие коридор от пола до потолка, не останется ничего другого, как свернуть в узкий, пахнущий сыростью ход неизвестного происхождения и явно вековой давности.

— Давай отдохнем, — жалобно проговорила Марина, и Василий, тяжело вздохнув, остановился.

— Давай… Только недолго…

Если то и дело отдыхать, далеко не уйдешь. Тем более когда неизвестно — куда идти и надо определять это экспериментальным путем, выхаживая десятки долгих подземных километров.

— Есть хочешь?

— Не знаю, — вяло ответила девушка. — Мы выберемся отсюда?

Скороходов почувствовал раздражение, но тут же подавил его. Марина ни в чем не виновата.

— Обязательно.

— Мне все время кажется, что за нами кто-то идет.

— Это обычное ощущение новичков под землей. На тренировках нас специально предупреждали…

Лейтенант смочил слюной пальцы, задержал дыхание и присел. Едва ощутимый ветерок охладил влажную кожу. Он посветил под ноги. Как будто все в порядке.

— Садись.

Марина тяжело повалилась на сухую щебенку. Василий опустился рядом, положив под руку автомат. Они не так давно выбрались из совершенно диких лабиринтов, и хотя Скороходов еще не определил, куда ведет этот ход, но надеялся, что к рукотворным туннелям. Там есть шанс уцелеть. В крайнем случае можно перебить кабель специальной связи и ждать аварийную бригаду. Или вызвать тревогу, тогда вскоре должна появиться группа захвата… Правда, он совершенно не представлял, что можно сказать недавним коллегам. Что они продали бандитам атомную бомбу, угрожающую безопасности Кремля?

— Когда я уходила из дома, то на всякий случай оставила записку, — проговорила Марина. — Мол, иду к Бузуртанову, должна получить много денег, если не вернусь — спросите у него…

— И кто может ее прочитать? — встрепенулся лейтенант.

— Никто…

Ясно. Скороходов на миг включил фонарик и осветил циферблат часов. Половина четвертого. Кажется, дня. А может быть, и ночи. Больше двух суток под землей. Они никому не нужны, никто не хватится их и не станет организовывать широкомасштабные поиски. Рассчитывать можно только на себя. Такой подземный ас, как капитан Васильев, вышел бы на поверхность из любой точки. Но он исходил под землей всю Москву и находился в лабиринтах всегда по служебной надобности. А у Скороходова за спиной лишь теоретический курс да несколько учебных спусков. Участие в закладке заряда было первым настоящим заданием. И последним…

Лейтенант достал из-за пазухи небольшой сверток. Когда он собирался под землю, Марина положила в дорогу шесть пирожков с картошкой. У убитого бандита он забрал кусок осетрового балыка, немного хлеба и фляжку с водкой. Блуждая по сырым подземельям, они пили грунтовую воду. Сейчас запасы сократились до минимума.

Жирная рыба с трудом шла в горло, но поддерживала силы. Василий заставил себя проглотить ломоть, отхлебнул водки. Обжигающая жидкость перебила противный привкус.

— Съешь кусочек, — предложил он девушке, но та отказалась.

— Лучше я немного посплю.

Крупное горячее тело привалилось к боку лейтенанта. Когда-то подобное прикосновение возбуждало его, пробуждало необузданные фантазии, которые он немедленно превращал в реальность. Но так было на поверхности. Здесь он несколько раз пытался отвлечься сексом, но ничего не выходило. Причем не из-за усталости, пота и грязи. Проходя через карстовую пещеру, размером с зал ожидания Рижского вокзала, они наткнулись на теплые источники, выкупались, отмыли одежду. Василий направил фонарь на распаренное женское тело, щупал крепкие выпуклые ягодицы, гладил живот, запускал руку под густые волосы лобка — все напрасно… Он опасался, что нервное приключение превратило его в импотента. Впрочем, перед неминуемой угрозой для жизни это опасение отошло на второй план и не слишком его заботило.

Обняв бывшую любимую женщину, а теперь просто бесполого товарища по несчастью. Скороходов тоже забылся в тревожной полудреме.

Две боевые пары из группы «Ад» тем временем осуществили незаконные проникновения в жилища граждан Скороходова и Поповой. По первому адресу обнаружить ничего интересного не удалось. Зато в квартире Поповой прямо на круглом столе посередине комнаты лежала написанная аккуратным размашистым почерком записка: «Я пошла на встречу с директором фирмы „Рассвет“ Ильясом Бузуртановым. Он должен выплатить мне крупную сумму денег. Если со мной что-то случится, спросите у него. Попова».

Через час записку читал генерал Верлинов. Еще через час установили личность Бузуртанова. Две группы сели в засады возле его дома и офиса.

Ресторан «Золотой круг» в принципе работал до утра. Но система предварительных заказов и отбор посетителей — солидных уравновешенных людей, не склонных к диким загулам, приводили к тому, что закрывались обычно около трех. Для службы охраны закрытие являлось самым ответственным моментом, ибо выход на ночную улицу компании разгоряченных алкоголем гостей чреват самыми неприятными неожиданностями.

Поэтому начальник охраны Сивков около часа прибывал на место, обходил прилегающую к ресторану территорию, осматривал автостоянку. Если, воспользовавшись удобной ситуацией, наемный киллер вздумает расстрелять расслабленного и снизившего самоконтроль посетителя, то пусть делает это где-нибудь в другом месте, чтобы не подрывать репутацию заведения.

В этот день сразу после полуночи почти все отдыхающие разъехались, только шесть бизнесменов в банкетном зале заканчивали вечер, потягивая кофе и обсуждая детали обговоренных за отменным ужином сделок.

В тихом безветрии легкая белая пороша покрыла землю и как контрольно-следовая полоса должна была сразу выдать чужие следы, но ничего настораживающего Сивков не обнаружил и решил возвращаться в помещение, ибо холод уже запустил щупальца под расстегнутую куртку. Резкий скрип по асфальту мгновенно заблокированных скатов прозвучал сигналом тревоги. У входа затормозил «Мерседес-300» без номеров, бесшумно распахнулись все дверцы, выпуская в морозную ночь четверых молчаливых и целеустремленных парней в стандартной кожано-спортивной униформе. Прибывшие не отличались благородством черт или изяществом манер, даже человек менее опытный, чем Сивков, без особого труда мог определить: это безмозглые «быки», пригодные лишь для выполнения насильственных акций. И их намерения не вызывали двояких толкований: через несколько минут в банкетном зале будет устроена кровавая бойня, после которой «Золотой круг» замелькает в сводках уголовной хроники и на страницах многочисленных газет, но прекратит свое существование как фешенебельное и дорогое место отдыха, приносящее хозяевам солидный доход.

Предотвратить подобный исход могли только немедленные жесткие и решительные действия упреждающего характера, на которые любая частная охрана практически не способна. Ведь если открыть огонь и завалить «быков» прямо сейчас, в последующем судебно-следственном разбирательстве сам же и окажешься виноватым. К тому же нормальные люди, в отличие от бандитов, не могут ни с того ни с сего начать стрельбу на поражение.

— Молодые люди, ресторан закрыт! — как можно решительней сказал Сивков, нажав незаметно в кармане рычажок передачи миниатюрной рации, чтобы находящиеся в помещении подчиненные услышали разговор у входа в охраняемый объект.

Не обратив на предупреждение ни малейшего внимания, парни направились к резной деревянной двери с желтым кругом, символизирующим название заведения. Зато на вмешательство Сивкова отреагировал пятый человек, оставшийся за рулем.

— Не выступай, мужик! — раздался увереннонаглый, с «блатной» интонацией голос. — Для здоровья вредно…

Водитель высунулся в открытую дверь, и мертвенный свет мощной ртутной лампы осветил костистое лицо с выпирающим подбородком, торчащими скулами и гипертрофированными, как у неандертальца, надбровными дугами.

Ванька Череп! Сердце у Сивкова дрогнуло. Успех охраны любой частной точки определяется не центнерами обтянутых камуфляжем мышц, не средствами сигнализации и даже не оружием, — все это действенно только против блатной мелочевки, агрессивной пьяни и подобной неорганизованной шелупени. В основе эффективности собственной службы безопасности — хороший контакт с контролирующей территорию группировкой. У Сивкова такой контакт был, и он до последнего надеялся, что два-три слова, сказанные старшему, остановят налетчиков. Но Череп был известен не только жестокостью и непредсказуемостью, но и отсутствием «тормозов». Когда он влезал в «дело», имя любого «авторитета» не могло заставить его включить задний ход.

У начальника охраны мелькнула скользкая мыслишка, что лучше бы ему оказаться в данный момент как можно дальше от «Золотого круга». Но он двадцать лет прослужил в специальной службе и вышел на пенсию с безупречным послужным списком, а это означало, что он не поддавался испытаниям страхом, на которые деятельность оперативного сотрудника ГРУ была очень щедрой. К тому же в «Золотом круге» ему платили тысячу баксов в месяц, как бы авансом в преддверии именно таких ситуаций. А он привык честно отрабатывать зарплату.

Первый из четверки «быков» пнул ногой дверь и выматерился. Сивков понял, что швейцар Миха успел задвинуть засов. Значит, хитрость с рацией сработала и те, кто внутри, предупреждены об опасности. Внутри находились трое его подчиненных. Шестидесятилетний толстяк Миха не в счет — в лучшем случае успеет позвонить в сорок шестое отделение, но пока те приедут, все уже закончится, будут, как всегда, считать гильзы, фотографировать трупы, замерять рулеткой расстояния между пятнами крови, рисовать схемы, составлять протоколы да нюхать пустой след… Сашок и Артем — здоровенные лбы, бывшие боксеры, умеющие кулаками и электрошокерами мгновенно пресечь любую драку, но на стволы они не прыгнут и, между прочим, правильно сделают…

— Ты меня понял, мужик? — тем же тоном продолжил Череп. — Дергай отсюда!

Рост у Сивкова был метр восемьдесят шесть, вес — девяносто пять, и даже на первый взгляд он производил впечатление крутого и тертого мужика, но сейчас это ничего не значило. Правда, слева на поясе, под курткой, в открытой оперативной кобуре у него висела старенькая «чешска зброевка» калибра семь шестьдесят пять с потертым воронением, но резким и сильным боем. Такой аргумент мог стать решающим, однако при одном условии: если бы это Сивков анонимно заявился к Черепу, а не наоборот. Что делать — современная российская действительность предоставляет режим наибольшего благоприятствования бандитам и связывает по рукам и ногам честных граждан.

Тем временем старший «бык» извлек из кармана гранату, аккуратно приткнул ее в нижний угол двери, и вся четверка шарахнулась в сторону, а начальник охраны наоборот — рванулся навстречу взрыву. Раздался щелчок: отбросивший спусковой рычаг ударник наколол капсюль-воспламенитель. Сивков так отчетливо представлял происходящее внутри смертоносного овала, как будто смотрел учебный мультфильм, в котором весело горел четырехсекундный замедлитель. Гладкая металлическая поверхность показалась горячей, но он чувствовал, что успевает, и, не разгибаясь, швырнул «эргэдэш — ку» за спину.

Если бы Сивков целился специально, он бы вряд ли попал в узкую щель приоткрытой двери, но Его Величество Случай ювелирно подправил траекторию, и граната влетела в кожаное нутро «Мерседеса». За секунду до этого Череп, утробно охнув, вывалился на припорошенный снежком асфальт и судорожно захлопнул дверцу.

Бандиты и крупные руководители недаром любят «Мерседесы» и «БМВ». Надежно сработанные, они обладают исключительной прочностью корпуса и даже без специального бронирования отлично защищают пассажиров при самых опасных столкновениях. Конечно, ни один автомобиль не рассчитан на взрыв гранаты в салоне, но и в столь нештатной ситуации «Мерседес-300» показал себя с самой лучшей стороны.

Ослабленная тонированными стеклами вспышка, заглушенный герметичным кузовом удар, взрывная волна расперла машину изнутри, но не смогла сорвать двери с замков, самыми слабыми местами оказались заднее и лобовое стекла — клубы расширяющихся газов выдавили их из резиновых уплотнителей и выбросили наружу, да несколько осколков пробили стальную обшивку, но не причинили, вреда ни откатившемуся в сторону Черепу, ни его сообщникам, ни Сивкову, который по инерции своего рискованного броска ткнулся головой в порог «Золотого круга» и не успел развернуться к грозящей опасности лицом, как делал всю свою сознательную жизнь. Может, он бы и сумел по-змеиному вынырнуть из-под собственной подмышки с неизвестно как прыгнувшей в руку «чешской зброевкой», самостоятельно находящей гипнотизирующим зрачком единственного глаза самую опасную, а потому подлежащую первоочередному уничтожению цель, но Череп еще до взрыва настроился «списать» непонятливого мужика, и когда он катился по заснеженному асфальту, мощный «ТТ» уже был зажат в неврастенично подрагивающей руке, а первое, что он сделал, приняв устойчивое положение, — трижды выстрелил в обтянутую кожаной курткой спину начальника охраны.

Взрыв и стрельба — это уже шухер, минуты начинают бежать быстро, и очко играет, если бы дверь в кабак была открыта, можно было рискнуть, а так — уж больно стремно… Поразмыслив, Череп решил не доводить дело до конца и вместе с бригадой скрылся в темноте.

Он поступил правильно, потому что через семь минут на место прибыла группа экстренного реагирования, которая имеет обыкновение вначале стрелять, а потом разбираться. На этот раз стрелять было уже не в кого. Вяло горел салон взорванного «Мерседеса», матово поблескивали в снежной пороше стреляные гильзы, у порога «Золотого круга» распластался человек с одним слепым и двумя сквозными ранениями, две свежие пробоины виднелись в толстой деревянной двери — криминалистов ждал широкий фронт работ.

Пока экстренная группа тушила автомобиль и ожидала прибытия следственной бригады, Артем пытался оказать помощь шефу, но тот уже похолодел, и единственное, что смог подчиненный для него сделать — заменил незаконно хранимую «чешску зброевку» легальным газовым «комбатом», избавив семью убитого от обыска и унизительных допросов. Спасенных бизнесменов выпустили через черный ход, чтобы не перешагивать через труп, и те отправились по домам, прикидывая, кто мог подослать киллеров. Все шестеро должны были разнести по Москве весть об уровне охраны «Золотого круга», успешно противостоящей профессионалам, что значительно укрепляло репутацию заведения. Начальник охраны отработал свою тысячедолларовую зарплату, и хозяева ресторана не были связаны обязательством мести за его смерть. Охранников убивают нередко, и в конце концов, подписывая контракт, они знают, на что идут.

Но в данном конкретном случае имелся один нюанс, не позволяющий считать похороны завершением этой истории. Отставной майор принадлежал к невидимому братству «летучих мышей», которые не любят, когда лишают жизни их коллег. И никогда не оставляют такие факты без отмщения.

Огромное багровое солнце погружалось в яркоголубую воду, и она постепенно теряла насыщенность окраски, темнела, чтобы через час превратиться в черное зеркало, отражающее крупные тропические звезды. Ночь приносила облегчение от экваториального зноя и позволяла поставить тент вертикально, как парус. Правда, сейчас стоял полный штиль, но квадратный кусок выгоревшего брезента выполнял еще роль ловушки для летучих рыб, так что все равно приносил пользу.

— Девять дней, — Кисляков завязал на отрезке веревки очередной узел. — Где же все эти чертовы танкеры, сухогрузы, «пассажиры»? Сергей, ты говорил, что здесь очень оживленный район!

Голос его звучал довольно нервно. Он был на пределе.

— Извини, брат, — невозмутимо отозвался Ершов, сосредоточенно вглядываясь в серебристую от закатных лучей гладь океана, пропарываемую туго натянутой леской. — Здесь действительно много маршрутов. В Аден, Джибути, Бомбей, Коломбо… Рано или поздно нас кто-то выловит… Как я эту рыбину… Смотри: раз!

Резким рывком он выдернул из воды полуметровую макрель. Разбрызгивая соленые капли, упругое серебристое тело забилось на дне спасательной шлюпки. Рыбная ловля помогала существенно экономить сухие пайки аварийного запаса.

— Я бы не хотел, чтобы нас выловили именно так, — буркнул Кисляков, глядя на безуспешные попытки добычи вырваться из неожиданного плена.

Третий человек, находящийся в шлюпке, молчал, обшаривая мощным биноклем удручающе пустынный горизонт.

— Пусть хоть как выловят, там разберемся, — скупо отозвался он, не отрываясь от окуляров. Еремееву тоже хотелось поговорить о перспективах спасения, но командир обязан быть сдержанным и немногословным.

Коротким движением блестящего, с зубчатой заточкой, клинка Ершов распустил макрели брюхо и вычистил внутренности за борт.

— Ножи у них хорошие, сами режут…

— Смотри, приманишь акул, — Кисляков нахмурился и вновь взял в руки предмет, похожий на приделанный к пистолетной рукоятке корпус мясорубки с тринадцатью отверстиями в торце — подводный револьвер конструкции В. Барра, состоящий на вооружении в специальных подразделениях боевых пловцов военно-морского флота США.

Здесь все было американским. Каркасная надувная спасательная шлюпка, продукты аварийного запаса, ракетницы, компас… Даже комплекты одежды и исподнее белье принадлежали многофункциональной субмарине специального назначения, приписанной к базе в Литтл-Крик. Только обожженные тропическим солнцем тела под синими куртками ВМФ США принадлежали гражданам России. Тела были хорошо тренированы и обладали специфическими навыками. Трое в американской спасательной шлюпке являлись высококвалифицированными подводными диверсантами, пешками политических игр. То, что они оказались за тысячи миль от дома, в иноземной шлюпке и чужестранной одежде, без поддержки страны, которой приносили присягу, свидетельствовало, что эти игры ведутся без всяких правил.

Клацнула защелка — Кисляков переломил револьвер. Последние дни он почти не выпускал оружия из рук и пристально всматривался в водную гладь, как будто сию минуту опасался нападения акул.

— Здорово сделано! Здесь три бойка, и курок бьет по всем сразу… Но срабатывают они по очереди…

— Да? — Еремеев опустил бинокль. — Ну-ка, дай посмотреть…

Ершов чуть заметно кивнул, одобряя действия командира. Затерявшимся в водной пустыне грозит много опасностей, и на первом месте, вопреки распространенным представлениям, вовсе не смерть от голода и жажды. Ален Бомбар, пересекший в одиночку океан, доказал, что можно питаться рыбой и пить морскую воду. Но мало кто знает, что отчаянный француз стал постоянным пациентом психиатрических клиник: не помогли ни могучее здоровье, ни железная воля — просто есть вещи, которые человеческий рассудок вынести не в силах.

— Действительно здорово…

Бегло заглянув в механизм, Еремеев привел револьвер в обычное положение и сунул под сиденье.

Кисляков недовольно скривился и потянулся вперед.

— Отдай мне!

Ершов и Еремеев переглянулись.

— Оружие должно находиться у командира, — Еремеев вложил в протянутую руку бинокль. — А ты смени меня в наблюдении за горизонтом.

— Подумаешь, командир… Ты лейтенант, а я — старший лейтенант! Раскомандовался! Где ты был, когда нас бросили на морском дне?

С того момента, когда глубоководный колокол плавучей базы для проведения специальных операций неожиданно пошел вверх, оставляя трех «тюленей» на произвол судьбы в морской пучине, они не расставались ни на минуту. Но похоже, Кисляков этого не помнил. Тяжелые испытания, когда они следуют одно за другим, могут сломить даже тренированную психику. Угрожающая неминуемой смертью бескрайняя гладь океана гипнотизирует, высасывает разум, вызывает агрессивные психозы. Загадка «Марии Селесты» и других внезапно обезлюдевших судов имеет простое и страшное объяснение… А в надувной шлюпке негде повернуться, и многодневная раздражающая скученность подсказывает самый простой выход…

— Заткнись и выполняй приказ! — рявкнул Ершов. — Оружие должно быть у командира, а ты следи за горизонтом!

Кисляков вздрогнул.

— Ладно, ладно, не ори… — примирительно пробормотал он и прильнул к окулярам.

Ершов и Еремеев снова переглянулись.

Может, у товарища еще и не «поехала крыша», просто раздражение, депрессия… Но лучше не давать ему ни ножа, ни револьвера, не поворачиваться спиной и не оставлять бодрствовать, когда двое других спят.

Еремеев разделал макрель на куски для провяливания. Он обыденно выполнял работу, ставшую привычной и необходимую для того, чтобы выжить. Но мысли возвращались к главному вопросу: какая сволочь бросила их на верную гибель? Кто отдал приказ? И чем он мог быть вызван?

— Надо было нам перемочить их всех, — неожиданно сказал Кисляков.

— Кого? — удивился командир.

— Американцев. Захватить лодку — и дело с концом! Сейчас бы уже были дома.

— Больно ты быстрый. Перемочить… За что? И разве это так просто?

— Просто, сложно… Я вернуться хочу! Посмотреть в глаза сукам, которые нас уже похоронили с воинскими почестями! Знаю я эти почести! Закопали гробы с камнями да дали залп… Квартиру Нинке небось никто не выделит, так и будет мыкаться с девчонкой по углам! И за нас ни с кого не спросят — спишут, и дело с концом!

Его спутники тяжело вздохнули. Скорей всего так и будет. Подумаешь, три человека! Сейчас целые дивизии списывают, и ничего!

Ход мыслей преданных начальством «тюленей» был верным: жертва пешек — обычное дело в любой игре. Но в данном случае игра имела продолжение и ставила целью низвержение более крупных фигур. А потому безболезненного «списания» пропавших не произошло.

— Какова судьба трех офицеров, прикомандированных к вашему судну для выполнения специального задания?

Генерал Верлинов возглавлял служебное расследование в ранге специального представителя Президента. Он занимал свой собственный кабинет в бывшем одиннадцатом отделе, а ныне Управлении по безопасности специальных технических объектов. Напротив, за приставным столиком, сидел седой, просоленный морскими ветрами и сильно загорелый командир специальной плавучей базы, замаскированной под болгарское научно-исследовательское судно «Солнечный берег». За десятилетия нелегальной работы он забыл свою настоящую фамилию и привык к конспиративному болгарскому имени и цифровому псевдониму «четыреста двадцать восьмой». И то и другое ему порядком осточертело.

— Где эти люди? — повторил вопрос Верлинов. Энергичный и целеустремленный, в отглаженном и безупречно сидящем генеральском мундире, он разительно отличался от заметно подавленного полковника, на котором нелепо топорщился китель с чужого плеча: на «ковер» полагается являться в форме, а «четыреста двадцать восьмой» всю службу проходил в тельняшке да штатских костюмах.

— Они спустились на глубину, в это время власти собрались произвести досмотр «Солнечного берега», я запросил Центр и получил приказ покинуть территориальные воды Греции…

Голос полковника звучал глухо, и смотреть Верлинову в глаза он избегал, хотя старался, чтобы это выглядело естественно: то рассматривал свои туфли, то обшаривал взглядом кабинет.

— Выполняя приказ, я поднял колокол и ушел в нейтральные воды. О судьбе водолазов мне ничего не известно. Связь с ними отсутствовала.

— Значит, вы бросили товарищей на гибель?

— Я выполнил приказ, — повторил «четыреста двадцать восьмой». Он все решил для себя тогда, когда приказал поднять пустой колокол. И рассчитал, что приказ защитит его от неблагоприятных последствий. Но лица оставленных в пучине людей навсегда врезались в память.

— Иначе база была бы расшифрована и разразился международный скандал.

— Кто подписал приказ?

Верлинов спрашивал для диктофонной записи. Копия шифротелеграммы уже лежала у него в папке.

— Полковник Дронов.

Недолго занимавший должность начальника управления Дронов оглушенно расхаживал по коридору. Увидев Верлинова, он потерял дар речи, а прочтя предписание на проведение служебного расследования, понял, что судьба его предрешена. И учреждение гудело, как растревоженный улей: "меняется власть… ", "никакой он, оказывается, не предатель — видно, выполнял особое задание… ", "еще бы, полномочия от самого Президента… ".

Из кабинета на негнущихся ногах вышел «четыреста двадцать восьмой».

— Вам приказано зайти.

Дронов с трудом открыл удивительно тугую дверь.

— Где группа лейтенанта Еремеева? — сразу же спросил генерал, даже не предлагая ему сесть.

Полковник пожал плечами. В этой игре роль жертвы предназначалась ему. А значит, оправданий никто слушать не будет. Да и чем оправдать гибель троих подводников…

— Где начальник института Данилов?

Дронов обессиленно прислонился к стене.

— Это был несчастный случай… Передозировали «сыворотку правды»…

— Значит, преступная халатность, незаконные методы ведения дознания и неумышленное убийство, — обращаясь к самому себе, подытожил Верлинов. — Что ж, юристы разберутся.

Он нажал кнопку селектора. Через несколько минут два ухватистых молодца в штатском из прибывшей с генералом свиты вошли в кабинет, привычно срезали с Дронова погоны и, крепко взяв под руки, свели вниз, к машине. Здесь на него надели наручники.

— Давай в ГВП, — приказал старший и водитель привычно тронул с места.

Директор ФСБ, как и положено по должности, узнал о происходящем очень быстро. Полученная информация казалась невероятной: убежавший за кордон Верлинов внезапно объявился в Москве и по-хозяйски распоряжается в одном из подразделений Службы. Такого просто не могло быть! И тем не менее — факт налицо… Значит, за ним некто очень и очень влиятельный и могущественный.

«Коржовские штучки, — с ненавистью подумал Степашкин. — Совсем обнаглел! Делает что хочет, лезет через мою голову и даже в известность не ставит! Сейчас доложу Хозяину, пусть придержит своего пса…»

Но прежде чем он успел что-либо предпринять, раздался звонок белого аппарата с устаревшим гербом СССР на диске. По системе связи АТС-1 могли звонить только первые лица в государстве, и Степашкин сразу взял трубку. На линии был Коржов.

— Там ваш Дронов такого наворочал! — без предисловий начал он. — Провалил специальную операцию в Эгейском море, по его вине погибли три исполнителя… А это дело напрямую касается безопасности высшего руководства страны!

«Вон куда загнул…» — директор выпустил распирающий грудь воздух, словно пар сбросил. Он тоже нес ответственность за акцию на шельфе Тиноса, при желании спросить могли и с него. А могли только с Дронова, ибо по общему правилу голову рубят тому, кто стоит ближе к неблагоприятным последствиям. Вышестоящему же руководителю лишь грозят пальцем. Если, конечно, отсутствуют всякие привходящие обстоятельства.

— Почему я ничего не знаю о проверке? — совершенно мирно спросил он, будто минуту назад не был готов разорвать Коржова в клочья. — И почему проводит ее разыскиваемый преступник?

— Администрация Президента правомочна проводить внутренние расследования без уведомления заинтересованных руководителей, — буднично сказал Коржов. И он сам, и Степашкин знали, что никакого закона по этому поводу нет. Но оба знали банальную, избитую, циничную, но тем не менее справедливую присказку: «Тот прав, у кого больше прав». Когда действуешь от имени главного человека в стране, нет необходимости отчитываться перед директором ФСБ.

— А насчет Верлинова вы ошибаетесь, — продолжал Коржов. — Он полностью реабилитирован. Я бы ходатайствовал о восстановлении его в прежней должности.

— Что?! — Степашкин задохнулся от возмущения. У каждого человека есть чаша долготерпения и осторожности, сейчас она переполнилась. — Если доходит до такого, то назначайте его сами! Хотя для этого вам надо занять мое место!

— Есть и другой выход, — невозмутимо возразил Коржов. — У меня в руках проект президентского указа о преобразовании Управления по безопасности специальных технических объектов в Службу внутреннего контроля при Главном управлении охраны. И о назначении генерала Верлинова начальником этой службы. Через десять минут он будет подписан.

Директор молчал. Бессильная ярость сотрясала его тело.

— До свидания, — вежливо произнес Коржов и отключился.

Морозный ветер обжигал щеки, мелкие колючие снежинки секли лицо, но Аслан Идигов блаженно улыбался: после мрачного и затхлого подземелья его радовала любая погода. Свежий воздух, дневной свет, иногда проглядывающее сквозь низкую облачность солнце… Он никогда не обращал внимания на все это, разве что когда сидел в СИЗО и раз в день выводился на прогулку в маленький квадратный дворик с каменными, в бетонных набрызгах стенами, стянутыми поверху проволокой, образующей привычный решетчатый узор. В тюрьме тоже хватало всяких мерзостей, но по крайней мере там не водились огромные пауки, высасывающие человека словно обычную навозную муху!

Бр-р-р! Волк не отличался впечатлительностью, но, вспомнив, что сталось с несчастным Клювом, передернулся от ужаса и отвращения. Эта тварь вполне могла высосать его самого, да, видно, Аллах сохранил. Или просто повезло. Волк был не слишком религиозен и предпочитал простые объяснения. В том, что он оказался на поверхности, ему тоже повезло — помогла дружба с Русланом Тепкоевым. Сам Магомет принял его, обласкал и распорядился устроить в Москве. Теперь он получил отдельный номер в «Останкине» и талон регистрации, защищающий при проверках паспортного режима. Магомет сказал, что все будет нормально. Будут и дела, будут и деньги, будет уважение земляков.

А остальные «командированные» пока сидят под землей, но со дня на день их отправят на родину. А что там хорошего? Война — она и есть война… Одно дело, когда ты с друзьями остановил поезд, где нет ни одного вооруженного человека, и делаешь что тебе вздумается. И совсем другое — когда против тебя армия с пушками, танками, вертолетами… Правда, армия почему-то сделать ничего не может. Так считается: не может. А многие думают по-другому: может, но не хочет. Точнее, там наверху не хотят, потому и армию за узду держат. Скорей всего так и есть. Ведь даже в поезде, когда напоролись на этих двоих с пистолетами, что получилось? Они на месте убили Алаудина, Ибрагима и Алика. И Сулейману поездом отрезало ноги, он тоже умер. Восемь «волков ислама» во главе с Бадыром погнались за неверными. Вчера Аслан позвонил домой и узнал, что семеро убиты, а Бадыр повредился умом. Вот что получается, когда хотят.

У киоска «Моссправки» очереди не оказалось. Волк извлек из внутреннего кармана измятый загранпаспорт, впился взглядом в фотографию. Красивая блондинка с голубыми глазами… Определить цвет на черно-белой фотографии было нельзя, но он хорошо помнил, что они голубые. И помнил колыхнувшийся в них страх, который так подстегивал и возбуждал его…

— Пилотникова Наталья Сэргеевна, — сказал он, пригнувшись к низкому окошку, и тут же поправился:

— Плотникова, шестьдесят четвертого года…

Он старался, чтобы сквозь стекло была видна только широкая, больше похожая на оскал, улыбка. Потому что глаза могли выдать его намерения.

Но полная женщина с унылым лицом безразлично заполнила бланк, приняла деньги и буркнула сквозь зубы:

— Через час.

Волк неприкаянно слонялся по улицам, съел булку с сосиской, политой сладкой горчицей, выпил несколько банок пива. Настроение понемногу портилось, хотелось дать кому-нибудь в морду, попинать ногами, ткнуть стволом в трясущийся живот. Он чувствовал себя в тонусе только тогда, когда оскорблял, унижал, избивал кого-то.

Получив наконец бумажку с адресом. Волк повеселел. «Флотская, дом 12, квартира 27». Ну, теперь белокурая красотка никуда не денется! Случай помог ей ускользнуть в суровой чеченской степи, и уж конечно, глупая баба не ожидает, что он заявится к ней домой. Волк представил ужас на холеном надменном лице, и настроение стало улучшаться.

Как правило, люди до последнего не подозревают об угрожающей им опасности. И Наталья Плотникова не составляла исключения. В то время, как Аслан Идигов, имени которого она не знала, но лицо часто видела в кошмарных снах, слонялся в нетерпении вокруг справочного киоска, Наташа принимала утренний душ.

Упругие струйки теплой воды массировали длинную шею, ласково поглаживали покатые плечи, щекотали выбритые подмышки, бережно проходились по округлым, начинающим отвисать, но еще не потерявшим форму грудям, омывали ровную, с выраженной ложбинкой позвоночника спину и плоский живот, пробежались по длинным, с развитыми икрами ногам, сполоснули маленькие узкие ступни с плотно прижатыми пальчиками и на внутренним поверхностям бедер вернулись к главной части женского тела и здесь задержались, тщательно разглаживая многочисленные складочки кожи, морщинки розовой слизистой и раздражая сверхчувствительные нервные окончания. Ладонь с тонкими наманикюренными пальцами, привычно скользнув в промежность, пришла на помощь водяному пучку.

Одну ногу Наташа поставила на край ванны, расширяя поле для активных действий, и принялась манипулировать тугой струей и средним пальцем правой руки, стараясь как можно тщательней промыть нежную плоть. Через некоторое время она чуть присела, заурчала, словно сытая кошка, а потом со стоном опустилась на дно ванны и обессиленно застыла.

Она привыкла к мастурбации. Муж был старше на двадцать лет, к тому же и в молодые годы не мог похвастать потенцией, поэтому редкие супружеские коитусы не удовлетворяли ее физиологических потребностей. Большинство женщин легко находят выход из положения, заводя любовников, но Плотников работал торгпредом, а в тесном мирке загранучреждений каждое, даже мелкое прегрешение немедленно становится известным всему персоналу, не говоря уже о грехе адюльтера, который для всех разведок мира является прекрасным поводом для вербовочных подходов, а потому пристально отслеживается как контрразведкой страны пребывания, так и собственной службой внутренней безопасности. Возвращаясь в Москву, Наташа получала свободу маневра, но в силу природной брезгливости пользовалась ею достаточно осторожно, в основном с давними и проверенными партнерами. Однако от дурных привычек трудно отвыкнуть и тогда, когда породившие их факторы отпали.

Придя в себя, Наташа взялась за лосьоны и кремы, потом сдернула с головы прозрачную шапочку и тщательно расчесала прямые, до плеч, платиновые волосы. Накинув халат на голое тело, она вышла из ванной и через просторный холл направилась в кухню, где автоматическая кофеварка уже изготовила порцию бодрящего напитка. В это время раздался переливчатый телефонный звонок.

«Интересно, кто?» — подумала Наташа, направляясь к аппарату, но обостренная женская интуиция подсказывала, что именно этого звонка она ждала уже несколько недель.

— Я слушаю, — нетерпеливо выдохнула она в трубку с теми интонациями, которые предназначались только близким друзьям.

— Здравствуй. Я не знал, что ты вернулась. Просто позвонил наугад.

Уверенный мужской голос заставил ее затрепетать. Виталий!

— Здравствуй, милый! — Наташа не пыталась скрыть нахлынувшую радость. — Я уже давно в Москве и каждый день тебе звоню…

— Меня не было дома. Постоянные разъезды. Очень много дел. Ты одна?

Виталий говорил сдержанно, значит, рядом кто-то есть. Впрочем, вокруг него всегда люди…

— Да, он в командировке. Ты сейчас где?

— В машине, на Вернадского. Освобожусь вечером, часам к семи. Какие у тебя планы?

— Ты приедешь? Я буду дома.

— Обязательно.

Хотя он и маскировал содержание разговора, в стальном тембре проскользнули теплые нотки.

— Ой, я тебе такое расскажу! Мы ехали тегеранским скорым, в Чечне поезд остановили бандиты, меня хотели утащить с собой! Хорошо, началась стрельба и они убежали. Представляешь?

Виталий помолчал.

— Когда это было?

— Месяц или полтора… Они уже волокли меня по коридору! Представляешь, какой ужас?

Виталий снова помолчал.

— Представляю. Я ехал в том же поезде.

— Да-а-а?! А как же…

— Давай поговорим об этом вечером, — перебил он. — Сейчас я несколько занят. Хорошо?

— Хорошо. До вечера. Я буду очень ждать.

Наташа положила трубку. В черном бронированном «Мерседесе-600» отключил радиотелефон генерал-майор в отставке, бывший командир группы антитеррора «Альфа» Виталий Карпенко. Сейчас, в свои сорок шесть, он был пенсионером. Коротко стриженная круглая голова уверенно сидела на мощной шее, покато переходящей в могучие плечи. Крупное сильное тело могло принадлежать борцутяжеловесу, волевое лицо с перебитым носом и пересекающим левую бровь белым шрамом говорило о том, что он видал виды и попадал в серьезные переделки. Тяжелый властный взгляд выдавал многолетнюю привычку командовать другими людьми.

— Что там про поезд, шеф? — вскинулся молодой человек в джинсах и кожаной, на меху, куртке. Нагловатая внешность и развязные манеры приблатненного парня надежно маскировали принадлежность капитана Королева к военной контрразведке.

— То самое… Надо же, какое совпадение… Это про наш поезд. Оказывается, ты вовремя стал стрелять. И здорово помог одному человеку… Молодец! Я твой должник, Сашок…

Капитан удивленно покосился на своего спутника: тот был крайне скуп на похвалы. Даже когда Королев за несколько секунд расстрелял троих чеченских бандитов, старший товарищ воспринял это как должное и никакой оценки не дал.

— А я никогда не верил в случайности! — пробормотал генерал.

«Мерседес» подкатил к железным воротам в высоком каменном заборе. Отсутствие вывески и КПП с вооруженным прапорщиком выдавали специальное предназначение объекта. Охрана знала машину Карпенко, и они беспрепятственно проехали на территорию к стоящему в глубине аккуратному двухэтажному зданию, возле которого были припаркованы несколько иномарок и две «Волги». Водитель остался в автомобиле, Королев сопроводил генерала до входа и присоединился к троице чем-то неуловимо похожих на него молодых людей, контролировавших дверь и подходы к зданию.

Карпенко вошел внутрь. В просторной комнате с камином находились пять человек: трое в штатских костюмах, один в камуфляже без знаков различия и один в форме артиллерийского полковника. Все уже разменяли пятый десяток или были близки к этому рубежу и излучали не только властную уверенность привыкших командовать людей, но и чисто физическую мощь, достигаемую обычно многолетним накачиванием силы и неоднократным успешным ее применением. И лица собравшихся выражали жесткость характеров, решимость и умение идти напролом.

Компания подобралась разношерстная, хотя и явно выраженной направленности: отставной генерал-лейтенант Черкасов — бывший начальник российской военной контрразведки, действующий генерал-майор Борисов — начальник антитеррористического управления "Т" Федеральной службы безопасности, полковник Рубин — командир бригады спецназа ГРУ, полковник Волин из ФАПСИ и подполковник милиции Аркадьев из Главка уголовного розыска МВД.

Черкасов пытался разжечь камин, остальные сидели за длинным полированным столом — обязательным атрибутом любой комнаты для совещаний — и негромко переговаривались. Разговор шел на отвлеченные темы — обычный треп ни о чем для проведения времени. Так бывает, когда гости уже собрались, а гусь еще дожаривается и водка не полностью охладилась. Но сейчас выпивкой и закуской не пахло, только горелой бумагой и серьезными государственными делами. А может быть — государственным преступлением.

Карпенко сбросил пальто, стремительно пересек комнату и, поздоровавшись с присутствующими, занял место во главе стола.

— Все в сборе? Начнем!

Деятельность нелегальной, тщательно законспирированной организации «Белый орел» по вполне понятным причинам не регламентировалась наставлениями и инструкциями, но заседания Координационного совета всегда проходили по определенному плану. И первым всегда стоял вопрос о собственной безопасности.

— Коржов прислал Директору письмо, — начал Борисов. — Ничего конкретного: усилить выявление террористических и иных организаций, представляющих угрозу для руководства страны. Там, правда, есть настораживающая фраза: «Проработать вопрос об участии в их деятельности сотрудников ФСБ, МВД и других силовых структур». Но вряд ли за ней стоит определенная информация. Скорей обычная перестраховка. Намеченные по этому письму мероприятия не представляют для нас опасности.

Карпенко кивнул.

— Что еще?

— У нас ничего, — пробасил Рубин.

— И у нас, — сказал Волин.

— А к нам пришла анонимка: «Запомните, менты, раз стали мочить наших без всякого закона, то и вам плохо придется». И список адресов сотрудников ГУУР. У них такая манера пугать, — Аркадьев скривился.

— Это связано с ликвидацией Упыря? — поинтересовался Карпенко.

— Может, Упыря, может, Гнилого… Но поскольку никаких фактов там нет, анонимку списали в архив.

— Надо с ней поработать. Власть не должна допускать угроз со стороны криминального элемента. Установите автора, и примем меры.

— Понял, — кивнул Аркадьев. — Но вряд ли удастся попасть в точку… Разве что определить группировку или район и навести там шороху…

— Можно и так. Главное, чтобы они поняли: борзеть не надо! Это больно и опасно. — Карпенко разрубил крепкой ладонью воздух, как бы подводя итог по первому вопросу. — Что еще?

Черкасов оторвался от своего занятия и потер выпачканные сажей ладони.

— Атомную подлодку гонят из Североморска на отстойную базу в Приморье. А ей всего-то десять лет — половина ресурсного срока! И по всем показателям для списания не годится. Наш парнишка с борта передал в Особый отдел Северного флота свои соображения, те доложили по инстанции в Москву. Получают ответ: причина списания в усиленном коррозировании корпуса, материал снять с контроля. Ну, снять так снять. Только в штабе бригады про аварийное состояние лодки до последнего времени ничего не знали. И экипаж ничего не знал. Вдруг внеплановая техническая комиссия из Главкомата ВМФ — походили, посмотрели и уехали восвояси. Теперь, оказывается, списание… Странная история, с душком! И душок этот из высшего эшелона министерства доносится…

— Сейчас кругом воняет, — малодипломатично выразился Рубин и извлек из вшитых в штанину камуфляжного комбеза ножен большой, зловещего вида нож. — На, наколи лучин, а то и здесь вонь развел без толку.

Черкасов смотрел на Карпенко. Тот покачал головой.

— У нас рук на все не хватит. Тем более сейчас… Надо бить в одну точку. Что там есть по Кавказу?

Пожав плечами, Черкасов взял нож и снова повернулся к камину. Матовая сталь со звоном отколола от тугого полена одну тонкую пластину, другую, третью…

— Я подготовил аналитическую справку по всем узловым моментам конфликта, — Волин раскрыл стальную, обтянутую кожзаменителем папку. Все члены Координационного совета знали, что, несмотря на неказистый вид, специзделие представляет собой практически недоступный сейф с очень сложным замком и механизмом уничтожения документов.

— Первый узел: внедрение Дударика в Чеченскую автономную республику для уничтожения на ее территории коммунистического режима, — Волин достал из переносного сейфа несколько схваченных красной скрепкой листков и, почти не заглядывая в текст, цитировал их содержание. — Исполнители: московская группа Шести, состоящая из наиболее доверенных лиц Президента. Задача была выполнена, и поставленная цель достигнута. Но Дударик не захотел быть марионеткой Москвы: ожидания соплеменников для него оказались более значимыми. К тому же нарушение стабильности в республике вызвало волну антироссийских выступлений, и удержаться он мог только на гребне, поддерживая курс на независимость и отделение…

«Белый орел» являлся самой информированной структурой в России, превосходя по возможностям все специальные службы вместе взятые. Секрет этого положения прост: здесь отсутствовали собственные интересы и ведомственные барьеры, не существовало утайки информации, а аналитики не стремились никому угодить и не ставили задачей приукрашивание чьей-либо деятельности.

— Второй узел характеризуется превращением автономной республики в криминально-анархистское образование, взявшее явный курс на отделение от России. Центр упустил момент силового пресечения подобного развития событий, проявил отсутствие политической воли и беспомощность, вывел со спорной территории войсковые части и соединения, отдав вооружение и технику новому режиму. Все это не мешало группе Шести поддерживать неофициальные контакты с Дудариком и заниматься совместным нелегальным бизнесом: транзитом неучтенной нефти, выделением гигантских сумм на подъем республики, а также способствовать контрабанде наркотиков и оружия. Неприкрытое небо над Чечней создало беспрецедентные возможности для ввоза и вывоза из республики чего угодно и в любых количествах. Отсюда гигантские доходы Дударика и его приближенных — речь идет о десятках миллиардов долларов…

Внимательно слушали Волина только Аркадьев и Рубин, остальным содержание документа было хорошо известно, ибо именно они и собирали для него информацию. Черкасов наконец добился своей цели: весело загорелась гора щепок, от нее начали заниматься толстые поленья. Борисов показал отставному генерал-лейтенанту большой палец, признавая в нем способности печника. Тот удовлетворенно кивнул.

— Послушайте, это важно! — сказал Карпенко, а Волин повторил последнюю фразу.

— Раз или два в месяц связник Дударика привозил в Москву чемодан с несколькими сотнями, а иногда миллионами долларов. Здесь их принимал руководитель чеченской криминальной группировки Магомет Тепкоев по кличке Горец. Далее деньги передавались группе Шести, но кому именно — неизвестно. Кроме того, специальные курьеры доставляли крупные суммы в Цюрих, где регулярно пополняли номерные счета, предположительно тоже принадлежащие московской группе. Однако в середине девяносто четвертого Дударик перестал делиться с Москвой и провозгласил полную самостоятельность республики с отделением от России. В то же время возникла необходимость реализации проекта «Черная река», предусматривающего прокладку магистрального трубопровода для перекачки каспийской нефти через Россию и сулящего колоссальные прибыли и немалые политические дивиденды. Трубопровод должен пройти через территорию Чечни. Значит, Чечня должна стать российской территорией, к тому же превратиться в зону мира, стабильности и правопорядка…

— По мановению волшебной палочки! — Рубин усмехнулся. — А где ее взять? У нас есть только танковые бригады!

— Третий узел развития событий связан с введением войск в Чечню для наведения конституционного порядка, — продолжал Волин. — Началась странная война: шаг вперед, два назад, моратории и перемирия накануне победы федеральных сил, сдерживание армии, впрочем, это всем хорошо известно. Но мало кто знает, что Дударик уже договорился с московской группой — теперь ее состав значительно изменился и обновился, — пообещал возобновить платежи и создать мирный коридор для трубопровода. Поэтому сейчас начинается четвертый узел. На днях в столицу доставят два миллиона долларов, и колесо закрутится в обратную сторону… Криминальный режим Дударика сохранится, несколько тысяч убитых солдат и офицеров спишут по графе «безвозвратные потери», российское руководство сделает вид, что плевок в лицо — обычнейшее дело, не стоит придавать этому большого значения…

— Какие предложения имеются у нас? — поинтересовался Борисов.

— Их два, — отозвался Карпенко и выставил растопыренные пальцы, чуть согнутые и напряженные, будто готовые ударить в глаза противнику. В комнате загустела напряженная тишина, только с треском горели дрова в камине.

— Перехватить деньги — раз! — один палец согнулся. — И задействовать наконец план «Зеро» — два!

Тишина стала совсем густой. План «Зеро» предполагал физическую ликвидацию главаря криминального режима Чечни. Он много раз обсуждался и в официальных органах, и в теневых структурах, но у первых не хватало политической воли для принятия «острого» решения, а у вторых находились причины откладывать то, что должно было сделать и не делало государство. Ведь акция требовала значительных материальных расходов и риска для жизни.

— Какие будут мнения? — спросил Карпенко и поморщился: суконно-бюрократический штамп — отрыжка сотен партийных и всяческих других собраний — прорвался наружу сам собой.

— Надо ли нам брать на себя «Зеро»? — Черкасов впервые проявил к происходящему больший интерес, чем к огню в камине. — Во сколько он обойдется? И какую выгоду принесет?

— Ну, если говорить о материальной стороне, то порядка десяти миллионов долларов. У меня уже есть договоренность с… некоторыми людьми из азербайджанских нефтяных кругов, чрезвычайно заинтересованных в проекте «Черная река». Они больше потеряют, если нефтепровод не пойдет через Чечню, — как в денежном, так и в политическом смысле.

— Десять миллионов «зелеными» — это солидно… — присвистнул Черкасов.

— Но это еще не все. Мы берем на себя то, что боятся или не могут сделать нынешние руководители. Ведь народ видит, что скрывается за их речами о путях мирного урегулирования. Любой разумный человек понимает: задача, поставленная войскам при вводе в республику, саботируется. Солдаты и офицеры подставлены под пули и брошены на произвол судьбы! Тысячи убитых на совести этой клики, а она изображает, будто так и нужно! А мы сделаем работу, которую не хотят выполнить своекорыстные политики, и очень убедительно заявим о себе. Симпатии населения и армии будут на нашей стороне. Это пригодится в дальнейшем.

— Разумно, — проговорил Борисов. — Если акция пройдет успешно, мы наберем много очков.

— Пожалуй, — кивнул Рубин. Черкасов, Волин и Аркадьев придерживались того же мнения.

— Значит, в принципе вопрос решен, — подытожил Карпенко. — Думаю, деньгами должен заняться Сергей.

Спецназовец кивнул.

— А я проведу «Зеро». Возражений нет? Тогда оговорим детали…

Возражений не было. «Белый орел» привык к активным действиям.

— Какая к черту экология… Все вспомогательное оборудование вышло из строя, легкие корпуса протекают, системы осушения отсеков не действуют, блоки аварийной защиты не включаются, — Чижик в отчаянье махнул рукой. — Знаете, как мы поддерживаем плюсовую температуру в реакторных отсеках?

— Как? — Сергей Петрович слушал внимательно и с неподдельным интересом.

— «Козлами», как в строительных бытовках! А эти идиоты из местной администрации хотели отрубить нам свет! Знаете, что тогда? Вода с ЖРО замерзнет, разорвет трубопроводы, и все Приморье превратится в зону радиоактивного бедствия! А кто будет виноват? Конечно, Чижик!

Капитан-лейтенант и представитель Государственной Думы шли вдоль пирса, к которому приткнулись носами списанные АЛЛ устаревших образцов. Ракетная «акула» и торпедная «барс», еще более древняя «раскладушка», а вот и вообще первое поколение — «китенок»… Даже внешне они имели жалкий вид, и не нужно было быть специалистом, чтобы понять: это уже не боевые корабли, а аварийный металлолом.

— Я выкинул их с базы, ну погорячился, пуганул пистолетом… Так они пригрозили пожаловаться прокурору! И пожалуются! И опять, кто будет виноват?!

Чижик кричал во весь голос, но сильный ветер с моря рвал и комкал слова, унося мешанину звуков в окутывающий берег туман. Между лодками плескалась замусоренная, пахнущая соляркой, железом и радиацией холодная вода.

— Это ты напрасно, — Сергей Петрович заботливо взял офицера под руку. Ветер бил в лицо, развевал полы черной флотской шинели и кожаного, на меху пальто, выдувал тепло «Белого аиста» и приводил Чижика в бешенство. — Знаешь, как могут раздуть… Превышение власти, угроза оружием, недолго и под трибунал загреметь. Кстати…

Он замолчал, нахмурился, словно крепко задумался, наконец тряхнул головой, будто принял нелегкое, но единственно правильное решение.

— Не хотел говорить, но будет лучше, если ты узнаешь заранее. У тебя зреют большие неприятности в Москве. Какое-то уголовное дело и вроде катится прямо к трибуналу.

Координатор внимательно наблюдал за лицом разрабатываемого. Чижик побледнел и захватил ладонью подбородок, как бы проверяя качество бритья. Но сегодня он не побрился и должен был ощутить скрип суточной щетины.

— Сволочи! Мне этот гад Дронов уже звонил… Значит, решили повесить все на меня! Нашли крайнего…

— К сожалению, так и есть. Ты выбран козлом отпущения. Они хотят арестовать тебя прямо здесь и под конвоем везти через всю страну. Как будто ты и есть самый главный в России преступник.

Из внутреннего кармана Сергей Петрович достал плоскую серебряную фляжку, отвинтил крышку.

— На, полечись, расслабься.

Капитан-лейтенант жадно, в несколько глотков, выпил двести пятьдесят граммов обогащенного ионами серебра коньяка.

— Что же делать? — он вытер губы тыльной стороной ладони. — Я не хочу за решетку! Лучше пуля в висок!

— Пошли обратно, холодно, — Сергей Петрович развернул безвольную фигуру, обтянутую казенным сукном, обнял за плечи и повел к берегу. — Стреляться глупо. Пусть виноватые вышибают себе мозги. А тебе за что умирать? За чужие грехи?

Вышедшие в тираж субмарины в упор рассматривали подготовленного к списанию офицера, такого же жалкого и никчемного, как они сами. Чижику казалось, что окуляры перископов поворачиваются вслед за ним, словно холодные страшные глаза без зрачков.

— Что же делать? — в безнадежной тоске повторил он, повернувшись к старшему товарищу, который мог дать спасительный совет, а то и оказать действенную помощь. В данный момент Сергей Петрович являлся для него самым близким человеком, единственным другом на всем белом свете.

— Делать… Какая-нибудь из этих лодок может плавать?

— Нет. Это просто хлам. А что?

— Жаль. Можно было сесть, задраить люки — и адью! Пишите письма и шлите повестки до востребования!

Чижик остановился. Авторитетный и уважаемый человек повторил его собственные мысли. Правда, в своей голове они воспринимаются по-одному, а высказанные вслух другим — совершенно иначе. Но сказанное не вызвало внутреннего протеста.

— И куда?

— Есть много мест. И у меня достаточно возможностей, чтобы устроить тебя в каждом из них. Причем не хуже, чем здесь. Наоборот — намного лучше.

— Да ну… Разве это так просто… Ничего не выйдет…

Он не произнес ни слова о воинском долге и верности родине, не вспомнил про присягу и про то, что бегство за границу является одним из самых тяжких государственных преступлений. Наверное, потому, что эти понятия уже давно превратились в затертые идеологические штампы, на которые в современной жизни никто не ориентировался. В сознании пульсировали совсем другие мысли. Если исправное оборудование «барса» переставить на «акулу», подлатать легкий корпус, поставить новые аккумуляторные батареи, перебрать дизель… Нет, ерунда… Можно, конечно, нырнуть, с риском навсегда остаться под водой, но запустить реактор совершенно нереально, а куда уйдешь на дизеле? Ресурсов продовольствия, воды, солярки, сжатого воздуха — ничего нет. Запаса хода, свободы маневра — нет. А ведь обязательно начнется преследование, тарахтящий металлолом накроют с первого залпа, и списанная лодка превратится в стальной гроб для всего экипажа… Хотя откуда возьмется экипаж?

— Ничего не выйдет, — повторил капитан-лейтенант и вздохнул. — А жаль.

Координатор правильно истолковал и слова разрабатываемого и его вздох. Чижик был готов сделать то, чего от него ждали, но не имел технической возможности. Посмотрев на субмарины вблизи, Сергей Петрович в этом окончательно убедился. Странно! На что рассчитывал Поплавский? Он никогда не надеется «на авось» и тщательно просчитывает все варианты. Зачем же было спецрейсом отправлять через всю страну его и еще восемь бывших подводников?

Они подошли к обшарпанному зданию штаба. Внутри было холодно, дежурная смена не снимала шинелей.

— Радиограмма, товарищ командир, — молодой лейтенант с прыщавым от авитаминоза лицом протянул заполненный неровным почерком бланк.

Чижик бегло просмотрел текст, потом прочитал внимательнее и даже присвистнул.

— Для временного отстоя до принятия решения на списание принять корабль «К-755» и обеспечить его охрану, — вслух прочел он. — Вот блин! Это же «барракуда», я на ней плавал… Новая лодка, какое, к чертям, списание!

Он осекся и вперился взглядом в Координатора. Тот, в свою очередь, смотрел на капитана. Случайность? Таких кинематографических совпадений в жизни не бывает… Сергей Петрович вспомнил многозначительный прищур Поплавского. Похоже, восемь моряков не зря ждут в поселке неподалеку от базы!

— И еще, — прервал затянувшуюся паузу дежурный. — Вас вызывают в прокуратуру флотилии. Завтра к десяти.

— Чтоб они сдохли! — выругался Чижик, и в его глазах появилось новое выражение. Такое, как двадцать минут назад на пирсе.

— Когда придет лодка? — поинтересовался Калядов.

— Завтра в середине дня, — ответил капитанлейтенант. Они обменялись многозначительными взглядами.

Ракетный подводный крейсер стратегического назначения «К-755» шел со скоростью двадцати узлов на шестидесятиметровой глубине. Стальная махина размером с четырехподъездную хрущевскую пятиэтажку продавливала вязкую массу воды, оставляя позади завихрения и воронки водоворотов. Как всегда в конце похода, на борту царило приподнятое оживление: матросы чаще улыбались, травили анекдоты, добродушно разыгрывали друг друга. Такая атмосфера складывается обычно после выполнения тяжелой и ответственной работы, когда осталось прибраться, сложить инструменты, вымыться и отправиться по домам. А экипажу «барракуды» предстояло преодолеть последние четыреста миль в их морской жизни: более половины уходили на дембель, остальным дослуживать на берегу, дышать свежим воздухом, ходить по твердой земле и отдыхать от изнурительных «автономок». Поэтому настроение у всех было отличным, свободные от вахты набились в каюткомпанию, где Ваня Сазонов бацал под гитару песню про северный подводный флот.

+++

Назад уходит пирса полоса,

Швартовый лязгнул крюк.

И, отрезая голубые небеса,

Стальной задраен люк.

На глубине смотри во все глаза,

Но не увидишь ты беды.

Над головой холодная вода

И голубые льды…++++

Льды Северного Ледовитого океана остались позади, так же как и холодные воды Берингова моря. «Барракуда» обогнула Камчатку, пересекла южную часть Охотского моря и приближалась к проливу Лаперуза. А от него до бухты Ольга — рукой подать…

Аппетитно пахло выпекаемым хлебом, впереди ждал редкий как в армии, так и на флоте праздничный ужин, считанные часы оставались до берега, маловероятны всякие ЧП, авралы и учебные тревоги. Мичманы помягчели: раз лодку ставят на прикол и их ждут перемены в жизни, ну да чего беспокоиться, дело служивое, была бы шея, а хомут найдется. Вон квадратный гиревик Ивантеев тоже всунулся в проем люка, слушает, расслабляется.

+++

А жизнь идет, как маятник в часах, реакторы гудят.

Сквозь расстояние зеленые глаза в твои глаза глядят.

Но сколько плавает еще с войны неразорвавшихся мин…

Бывают криками отсеки полны агонизирующих субмарин!++++

«К-755» тоже агонизирует, хотя это и не бросается в глаза. Ход хороший, оборудование исправно, шестнадцать ракет с ядерными головками затаились в пусковых шахтах, и у каждой своя цель имеется. Только с корпусом что-то не то происходит, значит, поставят лодочку на отстой, разукомплектуют да спишут. Что там такое с корпусом, матросов особо не интересует, главное — сейчас не развалится, и ладно. Да и мичмана в технические тонкости не вдаются, не их это уровень. А офицеры… Командир, кап-раз Семенов уже все сроки выслужил, спит и видит пенсионный покой. Его первый зам Попов идет на повышение, получает свой корабль. Зам по личному составу Ковалев тоже выдвигается в штаб флота, штурман Евгеньев отправляется в академию, командиры боевых частей перемещаются кто на равную, кто на более высокую должность. Так что эта странная коррозионная усталость корпуса офицеров тоже не очень занимает.

+++

Мы доверяем нашей лодочке сполна,

Ее конструкторам.

Но если все-таки осилит глубина,

Придется плохо нам.

И не поможет нам торпедный аппарат,

И респиратор не спасет.

Ведь не проломишь спинами ребят

Восьмиметровый лед…++++

Сазонов прихлопнул струны ладонью, оборвав звенящий аккорд на трагической ноте. На миг в каюткомпании наступила тишина.

— Панические песни поешь! — на всякий случай строго сказал Ивантеев. И перед тем, как уйти, припугнул:

— Услышит Лисков, вмиг на карандаш возьмет!

Капитан третьего ранга Лисков — "особист. Это на обыденном языке. Правильно его должность называется по-другому: оперуполномоченный отдела военной контрразведки Северного флота. Третий главк бывшего КГБ СССР, а ныне — ФСБ России. Когда-то эти отделы именовались «особыми», с тех пор и пошло…

Военная контрразведка действует во всех округах, воинских частях, соединениях, группах войск, флотах, флотилиях и на крупных кораблях, а уж на ракетном крейсере — всенепременно. Но если на берегу контрразведчики занимают действительно особое положение, командирам курируемых частей не кланяются и вообще «держат дистанцию», то на море — в корабле, а тем более в подводной лодке какая дистанция…

Есть у Лискова отдельная каюта, и собственные шифры, и доступ в радиорубку в любое время, и пистолет он хранит прямо в каюте, в сейфе, а не в оружейной пирамиде в Центральном посту, как все офицеры.