Милли как-то открыла для себя, что с вершины холма в их саду, где был расположен маленький павильон, как на ладони виден гонконгский залив. Это открытие дало возможность ей и Эли обходиться без писем, которые были бы слишком рискованны. Если в урочный вечерний час его джонка в заливе делала знак креста, это служило сигналом встречи в определенном месте и в определенное время.
      В последний день сентября, когда деревья в Прайе заполыхали осенними красками, их встреча должна была состояться в тихой гавани, недалеко от Виктория Поинт. Ровно в полночь.
      Милли знала, что ее жизнь может оставаться довольно сносной только в том случае, если никто не узнает о ее похождениях. Раньше она была уверена, что ни Анна, ни Джеймс ничего не пронюхают. Теперь же их тайная встреча должна была состояться на острове Грин, и ей следовало убедить своих домочадцев за исключением Мами – ей она доверяла, – что она отправляется на пару дней в Макао, то есть совсем в другую сторону. Ради их безопасности ей предстояло четыре часа ехать на пароме по китайским водам.
      Милли взахлеб рассказывала о том, что в Макао так хорошо нежиться в море недалеко от Прайи и часами бродить босиком по кристально чистой воде, а потом отсыпаться в португальской гостинице, вечером есть великолепных морских пауков и запивать их вином из Опорто; нектар богов, а не вино.
      Если Джеймс станет подозревать ее в связи с любовником… Что ж, тем лучше. Ибо под крышей «Английского особняка» тоже что-то происходило. Вряд ли она сильно ошибалась…
      Анна Фу Тан, их новая экономка, была удивительно красивой, а Джеймс никогда не упускал удобного случая «пошалить»!
      – Я хочу ненадолго съездить в Макао, – сказала она Джеймсу за завтраком, стараясь, чтобы ее услышала Анна. – Мне нужно подышать свежим морским воздухом.
      – Прекрасно, – согласился он, предвкушая приятные развлечения с Анной. – Ты можешь не торопиться домой. Когда ты уезжаешь?
      – Если ты не против, то сразу после завтрака. – Милли ослепительно улыбнулась.
      – И сколько времени ты будешь отсутствовать?
      – Дня два, не больше.
      – Но ты понимаешь, что если тебя захватит в плен в китайских водах вражеское судно, то два дня растянутся на пару лет? – спросил ее Джеймс.
      Милли засмеялась.
      – Тебе без меня не придется скучать. С тобой остается прекрасная Анна, и она о тебе позаботится. Разве я не права?
      Джеймс улыбнулся. Он даже не стал протестовать, дав ей понять тем самым, что с некоторых пор предается чудесным играм адюльтера. Но в эти игры с удовольствием играет не только он, подумала Милли.
      Джеймс поднялся из-за стола.
      – Как я понял, теперь мы встретимся на будущей неделе.
      Он чмокнул ее в щеку.
      – Приятных развлечений.
      – Я постараюсь, – ответила Милли.
      Милли заперла дверь своей спальни (так как Фу Тан имела обыкновение появляться в самые неожиданные моменты) и переоделась в рваную куртку и брюки, в которых она приехала с острова Лантау.
      Сидя у зеркала, она старательно наносила грим, делавший ее похожей на китаянку.
      Покрасила губы не красной, а розовой помадой. Жженой пробкой затемнила веки и подвела уголки глаз. Заплела длинные волосы в косички, падавшие вдоль щек. Затем Милли критически осмотрела себя и решила, что маскарад удался, и она спокойно может отправляться в путешествие.
      Милли настолько была увлечена своими приготовлениями, что не заметила силуэт лисьей морды, прижавшейся к оконному стеклу…
      Анна поспешила к входной двери. На пороге она наткнулась на Джеймса.
      Он только что вернулся с острова Грин. Море было неспокойным, он весь промок и потому последовал за Анной в кухню.
      – Где моя жена?
      – В своей комнате. Наверное, спит. Она рано пошла спать, сказала, что у нее сильно болит голова.
      – Тогда я переоденусь в сухое и после еды приду к тебе. Все готово?
      – Конечно. Как пожелаете.
      – Сегодня мы будем спать в одной постели.
      – В моей комнате? Это невозможно, хозяин.
      – Почему?
      – Потому, что мой брат-послушник приедет из Лантау навестить меня.
      – Дьявол побери всех монахов, а твоего братца в особенности! Бог мой, я не наслаждался тобой целую неделю! Нельзя отложить его визит?
      – Невозможно. Он уже направляется сюда. Пожалуйста…
      Анна подошла к нему и, обняв за шею, начала его целовать. Джеймс наклонился над ней, но она, задыхаясь, сказала:
      – Нет хозяин, не здесь. Тут опасно.
      – Моя жена спит. Чего ты боишься?
      – Нет, пожалуйста.
      – Молчи, женщина!
      Они упали на пол кухни. Анне было противно ощущать его смрадное от виски дыхание.
      – А если войдет кто-то из слуг? – в панике шептала Анна.
      – Лежи спокойно, черт бы тебя побрал!

* * *

      Янг не пошел к парадной двери, а постучал в окно Анны. Он всегда так делал, навещая ее в «Английском особняке». Строгость и спокойствие жизни в монастыре стерли с его лица ранние морщинки и вернули ему молодую привлекательность. Но сегодня он был похож на прежнего испуганного мальчика.
      – Быстрее! – прошептал он, когда Анна открыла ему дверь.
      – Почему в этой жизни все так торопятся? – спокойно спросила она. Янг проскользнул внутрь, запер дверь и без сил привалился к косяку.
      – Они идут, – прошептал он.
      – Кто? Говори яснее или вообще ничего не говори.
      Она злобно поджала губы, видя его слабость. У него по щекам струились слезы, и оранжевая тога тоже была залита слезами.
      – Солдаты из Макао… Она задают вопросы, – в ужасе промолвил юноша.
      – Какие вопросы?
      – Куда исчез капитан да Коста. Они уже разговаривали со старейшинами и наставниками в гонконгском храме, а теперь они разъезжают по островам и вскоре прибудут в Лантау.
      У Анны перехватило дыхание. Янг продолжал:
      – Ты просила, чтобы я привел к тебе капитана. Ты говорила, это для того, чтобы он арестовал Боггза, но капитан исчез. Что с ним случилось?
      – Не знаю. Я показала ему, где находится пороховой завод, и все ждала, когда он арестует Эли Боггза. Как только его схватят, считай, с пиратами и бандитами покончено.
      – Так ты знаешь, куда делся офицер?
      – Нет, клянусь тебе, малыш. Янг немного успокоился.
      – Еще идут разговоры, что молодой монах заходил в таможню в Макао, и капитан ушел с ним. Что будет, если они станут меня допрашивать?
      Анна взяла в ладони его лицо и расцеловала в обе щеки.
      – Все это очень просто. Просто на все нужно говорить «нет».
      – Но это же ложь! Смертный грех!
      – Господи! – весело воскликнула Анна. – Какой ты стал правильный! Разве ты никогда раньше не лгал?
      – С тех пор, как принял священный обет, ни разу. Анна ласково ему улыбнулась.
      – Тебе не нужно будет лгать. Просто выполни мою последнюю просьбу, малыш. А потом, я обещаю, мы вернемся в нашу деревню.
      – Ты уже мне это обещала и раньше.
      – Теперь я клянусь могилой нашей матери.
      Янг уже не был ребенком, которым она крутила, как хотела. К тому же он больше не доверял сестре. Его подозрения подтвердили старшие монахи, перед которыми он исповедывался.
      – Твоя сестра одержима нечистой силой, – сказали они ему. – Ее душа стала добычей лисьих когтей, и она никогда не узнает мира и покоя, пока поселившийся в ней зверь не будет с молитвами изгнан. Постарайся добиться ее доверия и делай все, что мы тебе прикажем, и тогда она сможет очиститься от греха.
      Янг вспомнил это и спросил:
      – О чем ты хочешь просить меня в последний раз?
      – Всему свое время, – ответила Анна, – ты должен запомнить: раз я дала тебе обещание, я его выполню, мой Маленький Брат.
      После того, как Янг отправился обратно в Лантау, Анна достала из ящика ключ от порохового завода, который она украла с джонки Эли. Она положила его в пакет с запиской на английском языке:
      «Это ключ от порохового завода Стэнли и карта, где указано его местоположение – недалеко от деревни».
      Подошел час свиданий в «Английском особняке»; одним он был в радость, другим – совсем нет.
      – Ты здесь, Мами Малумба? – шепнул Черный Сэм у дверей ее спальни. Его большие серьги блестели в свете луны.
      – Я-то здесь, но тебя со мной нет! – ответила ему Мами.
      – Открой дверь, а то я ее проломлю.
      – Неужели? Если ты считаешь, что в любой момент можешь поманить меня, и я тут же растаю, ты очень ошибаешься.
      – Я хочу спеть тебе «Песнь песней» царя Соломона!
      – Я слышала этого парня утром, днем и ночью. Мне он уже надоел!
      – Сладенькая моя, что я сделал?
      – Ты нарушил свое обещание, Черный Сэм. Мой Растус никогда не нарушал обещаний.
      – Какое обещание?
      – Ты сказал, что придешь послушать, как пастор станет читать Библию, а сам не явился.
      – Цветочек мой, я же пират! Меня не было, я был занят грабежом.
      – И еще одно: с меня хватит твоих пиратских приключений! Я требую, чтобы ты снял с ушей свои поганые серьги. А пока убирайся, я не желаю тебя видеть.
      По другую сторону двери наступила тишина, а потом Черный Сэм сказал:
      – Ты же знаешь, что в море плавает много рыбок. Такому парню, как я, стоит только свистнуть, и женщины выстроятся перед ним в очередь.
      – Неужели? Теперь позволь и мне кое-что тебе напомнить. Ты мне сам говорил, что, если мужчина попробовал Мами, он уже навечно к ней прикован. Ты не помнишь своих собственных слов?
      – Пожалей меня, – молил Сэм. – Ведь уже прошла неделя. Я скоро стану таким же тощим, как монах-пятидесятник!
      – Мне все равно, если у тебя останется только кожа да кости. Черный Сэм, ты сюда не войдешь!
      Часы на Педдер-стрит пробили час, а Милли и Эли бежали по пляжу острова Грин, держась за руки. Они бежали туда, где резвились два дельфина. Они как будто их ждали и высоко выпрыгивали в воздух из воды.
      – Я люблю тебя! Я тебя люблю! – повторяла Милли.
      Эли поцеловал ее, и она почувствовала вкус моря в его поцелуе. Они стояли, обнявшись, глядя, как лучи маяка острова Грин перекрещивались над проливом Сульфур.
      – Нам нужно радоваться каждой минуте, – сказал Эли. – Когда прибудет новый губернатор, многое изменится.
      – Почему?
      – Говорят, что он собирается все тут переделать. Для начала он объявит это место особой территорией.
      – Нет! Только не остров Грин.
      – Это уже точно. В Парламенте обсуждали вопросы роста преступности в колонии. Он со многим не согласен. Он против торговли рабами-кули, а твой Джеймс завяз в этом по уши.
      – Ты же знаешь, как я отношусь к этому, – сказала Милли.
      Эли прищурил глаза от резкого света.
      – Да, с этим пора что-то делать. Я, конечно, не очень разборчив в средствах, но мне не нравится торговать людьми. Основную часть перевозит компания «Смит и Уэддерберн». Тебе известно, что из более чем двадцати провинций от Анвея до Квантунга десятки тысяч кули были отправлены именно отсюда? Губернатор Боуринг собирается положить этому конец.
      – Ну а что скажешь насчет контрабанды опиума?
      – Это другое дело.
      – Ничего подобного! Это так же гнусно, как работорговля! По-твоему, если ты получаешь от этого доход, контрабанда опиума сразу становится законным делом!
      – Я и не рассчитывал на твое одобрение!
      – Но ведь это так опасно! Каждый день в Коулуне пиратам отрубают головы.
      – Сначала им нужно меня поймать! Милли крепко обняла его.
      – Я тебя люблю, я не хочу, чтобы ты рисковал!
      – Если ты меня любишь, не суй свой нос в мои дела! Еще мальчишкой я нарушал законы, и другим мне теперь не стать.
      Позже, лежа с Эли на пляже, Милли опять почувствовала, что рождена для этого мужчины. До встречи с Эли ее любовный опыт был весьма ограниченным – сначала была юная любовь к Тому Эллери, теперь она видит его только во сне. Потом насильственное ухаживание Джеймса, которого ей приходилось терпеть из-за того, что он был ее мужем. Конечно, Эли не отличался мягкостью – его характер был мозолист и груб, как и его руки. Но в нем чувствовалась какая-то изысканность и нежность, которая проступала сквозь грубые его повадки. Эли ни под кого не подлаживался.
      Его следовало принимать таким, каким он был, либо просто от него отказаться. Одно Милли знала наверняка – согнуть его не мог никто.
      Лежа на спине, Милли наблюдала за ним прищуренными глазами.
      Его резкий профиль был четко обрисован на фоне залитого звездами неба. Он ел приготовленное Мами угощение для них.
      Эли всегда ел с грацией дикого животного. Процесс насыщения мало его интересовал – ему это нужно было, чтобы оставаться живым, и больше ничего. Зато для Джеймса еда была культом. Он наслаждался каждым кусочком пищи, исчезавшим в его губастом рту, который сразу же захлопывался, – так собака ловит пастью мух. Он шумно и старательно пережевывал пищу, пожирая маленькими глазами все, что еще не успел в себя запихать. Милли подумала, что по тому, как человек ест, можно угадать его характер.
      Эти двое мужчин были тому прекрасными примерами. Она вспомнила знакомую еще со школьных дней старинную легенду о неком правителе, объявившем обжорство самым ужасным грехом из семи смертных грехов, ибо оно означало и зависть (к большому куску, лежавшему на тарелке соседа), и алчность (съесть как можно больше), и скупость (нежелание поделиться с ближним), и злость (из-за того, что ему досталась меньшая порция), и гордость (способность съесть больше всех) и вожделение (жажду есть еще и еще, несмотря на отрыжку и бурление в желудке).
      Словом, шесть грехов, вместившихся в один-единый огромный грех.
      Как странно, подумала Милли, улыбнувшись обернувшемуся к ней Эли. Ее грубоватый любовник сумел завоевать женское уважение тем, как он ел. Он ел, чтобы жить, Джеймс же наоборот – жил, чтобы есть!
      – Когда-нибудь они отнимут тебя у меня, – неожиданно сказала Милли.
      Казалось, Эли не слышал ее. Он вскочил, схватил ее за руки, и они помчались вдоль пляжа в укромное местечко за «Домиком Отдыха». Здесь, под защитой скал, они предались любви, и луна ласково освещала их тела.
      Милли вспомнила гонконгских шлюх в районе Прайи. Они улыбались белоснежными зубами Они жестикулировали при разговоре, кончики их пальцев были красными, будто их окунули в кровь. И эти женщины предлагали себя мужчинам за доллар. «Чем я лучше их?» – подумала Милли. Почтенная дама, жена такого богача и нате вам, так страстно отдается любовнику на диком берегу!
      – Я причинил тебе боль? – прошептал Эли.
      Она ему ничего не ответила. Она не могла этого сделать, иначе разрушилась бы духовная связь между ними. Ни жизнь, ни смерть не могли сейчас их разъединить. Пока ее тело принимало в себя его силу, она познавала такую радость, ради которой стоило пережить то, что она пережила: свет счастья делал ее слепой ко всему, кроме единственной вспышки высшего наслаждения.
      Иногда она спрашивала себя: что будет, если в ней станет зреть семя этой незаконной любви? Такой прекрасной. Но не померкнет ли это чувство под мишурой обвинений и разоблачений, не покажется ли ей потом обычным грехом для колониальных сплетниц. А ее отлучат от общества, лишив даже видимости уважения. Это удел любой женщины, посмевшей совершить такое. Любой, какое бы высокое положение на социальной лестнице она ни занимала.
      – А вдруг ты забеременеешь? – спросил ее Эли, как бы прочитав ее мысли.
      – Давай не станем обсуждать мои личные проблемы.
      – Но это вполне может случиться. Тогда о нашей любви узнают все.
      – Не будем говорить об этом и вообще думать об этом. Тебе было хорошо со мной?
      – Мне будет хорошо с тобой до конца жизни!
      – Но у тебя было столько женщин.
      – Лучше тебя никого нет и не было!
      – Я так рада. Значит, я для тебя являюсь ценной вещью?
      – Не говори так.
      Милли села, и теперь уже он видел ее профиль на фоне луны Полная великолепная луна плыла над далекими горами Эли понял, что ребенок, с которым он познакомился когда-то на «Монголии», превратился в женщину, с которой он желал провести всю жизнь.
      Он приподнялся и начал целовать ее лицо. Но ее думы были где-то далеко. Она не повернулась к нему.
      – Скоро мы отсюда уедем, – промолвил Эли.
      – Вместе?
      – Конечно.
      – Это невозможно!
      – Доверься мне. Я увезу тебя отсюда.
      – Бог ты мой, Эли Боггз, ты мечтатель, а не пират!
      Эли отряхнул песок с ее кожи.
      – Я все продумал. За твоим «Домиком отдыха» спрятано много опия в контейнерах. Как ни странно, он не принадлежит ни Смиту, ни Уэддерберну, это собственность Ганса Брунера.
      Милли была поражена, а Эли продолжал:
      – На часть тех денег, которые твой отец выплатил мне за твое освобождение, он купил две тонны опиума, заплатив за него пятьдесят тысяч мексиканских долларов. Он спрятал их рядом с «Домиком отдыха», чтобы дождаться, пока не поднимется цена на опиум. Теперь, когда на носу еще одна опиумная война, цена на него поползла вверх, и я собираюсь забрать его себе.
      – Но старый Сунг, он так охраняет его. Он не расстанется с ним под дулом пистолета!
      – Я уже купил старика Сунга, – ответил Эли. – Считай, что это свадебный подарок от обожающего мужа.
      – Эли, перестань мечтать! Джеймс к этому тоже приложил руку. Ганс Брунер, может, и дурак, но о Джеймсе этого никак не скажешь.
      – И потом мы уплывем на край света, – продолжил Эли, не обращая внимания на предупреждение Милли. – Мы станем нежиться на чудесных берегах, есть омаров и запивать их французским вином. Там нас никому не достать.
      – Эли, звучит, конечно, чудесно, но этого не будет.
      – Миссис Уэддерберн! Вам известно, что вы лежите тут совершенно голая, что отнюдь не подобает уважающей себя женщине!
      – С тобой я могла бы лежать так вечно.
      – Это невозможно, поскольку у нас много неотложных дел.
      Эли поднялся и помог подняться Милли. Они стояли, прижавшись друг к другу, не ведая стыда.

      Осенью в жизни Милли произошло столько событий, что лучше все перечислить по порядку. Эли судили за пиратство и убийство. Последнее обвинение базировалось на том, что на пороховом заводе Стэнли нашли тело капитана да Коста. Ну а завод принадлежал Эли.
      Сулен, дочь Папы Тая, была первой, кто испытал на себе прелести полицейского расследования.
      В один прекрасный день, когда Гонконг продолжал изнывать от жары, а Сулен нежилась в заливе Стэнли, на берегу Папа Тай пытался вырваться из рук двух португальских полицейских и вопил:
      – Сестра порока! Порождение безносого попрошайки, иди сейчас же сюда!
      Но Сулен, такая же голенькая, какой лежала в день своего рождения на руках повитухи, продолжала о чем-то мечтать. Волны поднимались и опускались у ее маленьких розовых ушек. Веки ее были плотно закрыты, пряча ее глаза от расплавляющих лучей солнца. Сулен почти дремала, лежа в воде, и ее пропитанное солнцем тело темной тенью рисовалось в прозрачных струях.
      Один из полицейских выстрелил в воздух. Выстрел несколько раз эхом отозвался в воздухе. Сулен открыла глаза и, увидев наконец Папу Тая и полицейских, побрела по воде к берегу.
      – Выходи на берег!
      Наконец она услышала приказание. И, не обремененная ни совестью, ни одеждой, скрестив на груди бронзовые руки, из-под которых выглядывали розовые соски, Сулен подошла к полосе прибоя. Папа Тай спешно накинул на нее свою толстую простеганную куртку, чем весьма огорчил полицейских.
      – Понимаете, она дурочка, – воскликнул Папа Тай. – У нее тело женщины, а мозги блохи. Поверьте мне, что вы от нее ничего не добьетесь.
      – Иди сюда, – сказал один из полицейских. Все они присели на корточки на песке. Сулен дрожала, но не от холода, а от возбуждения.
      – Скажи нам все честно, иначе мы тебя выпорем, – сказал полицейский. – Ты знала капитана из португальской таможни по имени да Коста?
      – Нет, – сказал Папа Тай.
      – Да, – сказала Сулен. Отец начал проклинать ее. – Он часто приходил ко мне и говорил, что я очень красивая.
      – Он искал пороховой завод, правда?
      – Какой завод? – переспросил Папа Тай.
      – Он искал встречи со мной, – ответила Сулен. Она встала, сбросив с себя куртку. Полицейские пораскрывали рты.
      – Прикройся, шлюха! – заорал Папа Тай. Он рывком задрал в небо руки с синими венами и начал вопить, обращаясь к солнцу. – Только посмотрите, чем наградила меня моя жена! Она в подарок принесла мне шлюху! Пусть Будда простит эту женщину за то, что она жила на земле!
      Затем он начал ухмыляться полицейским.
      – Любуйтесь, любуйтесь ее красотой! Разве у вас дома есть такие красотки? Вы мне даете пятьдесят долларов, и она ваша! Парни, забирайте ее с собой, па что вам какие-то мертвые офицеры!
      – Дитя, когда ты в последний раз видела да Коста? – спросил ее младший полицейский, не обращая внимания на болтовню старика. Он был еще очень молод, и у него горели щеки от близости Сулен.
      – Месяца три назад, а, может, и больше.
      Сулен начала рассматривать морскую раковину. Она поворачивала ее в разные стороны, чтобы перламутр сверкал на солнце.
      – А ты, старик? – спросил его полицейский.
      – Я? Клянусь душой моей бабушки, я его вообще не видел!
      Папа Тай принялся в бешенстве колотить себя по груди.
      – Но ты же владелец порохового завода. Да Коста должен был прийти к тебе.
      – Я не владелец, – ответил Папа Тай.
      – Он его продал, – перебила его Сулен.
      – Кому?
      – Эли Боггзу.
      – Пирату?
      – Да, – ответил Папа Тай. Он ощущал в воздухе опасность.
      – Когда?
      – Более трех месяцев назад.
      Полицейский показал ему ключ.
      – Это ключ от завода? Ты его узнаешь?
      – Конечно, – решительно сказала Сулен. – Меня туда часто водил капитан да Коста и занимался там со мной любовью.
      – Неужели?
      – Врет она! – заорал Папа Тай. – Она – девственница!
      – Зачем говорить такие ужасные вещи? – крикнула Сулен, начиная плакать.
      – Капитан да Коста был человеком чести, – заявил полицейский. – Если девушка потеряла девственность, то это вина не нашего капитана.
      – С него хватит того, что его убили, – добавил старший полицейский.
      – Мы не позволим, чтобы кто-то чернил его имя. Пошли!
      И он поднял все еще голую Сулен на ноги.
      – Вы можете ее мучить и пытать, парни! – заорал Папа Тай. – Она вам может и наговорить чего. Глядишь и правду скажет – чего с ней отродясь не бывало. Но ведь убийство! Я могу вам твердо сказать, что никто из нас никогда в жизни не видел уважаемого капитана. Сулен ошибается.
      – Нельзя, чтобы говорили, что мы, португальцы, не можем оценить подобную красоту. – Старший полицейский поклонился Сулен. – Вы позволите мне развлечь вас, пока станут допрашивать вашего отца?
      – Сэр, с огромным удовольствием, – ответила Сулен. – Вы получите меня, а Папа Тай может засунуть свои пальцы в тиски, пока вы станете его мучить.
      – У них обоих кривые языки, – заметил кто-то. – Но тиски помогут их распрямить!
      Сулен и Папу Тая потащили прочь. Они брыкались и кричали.
      По английским законам в Гонконге была отменена пытка на допросах. Но в Макао этот закон не действовал.
      Папа Тай был трусом, и он долго не выдержал, а Сулен вообще не пришлось пытать.
      – Прекратите, – заявил инспектор. – Как зовут ту женщину, которую, по вашим словам, вы отводили на пороховой завод?
      – Я не знаю, как ее зовут, – ответила Сулен. – Она дала мне деньги, и я отвела ее туда. Я позже узнала, что она – любовница Эли Боггза, пирата. И еще ее духи пахнут мускусом.
      – А еще?
      – Ничего. Она жила с ним на борту его пиратской джонки.
      – Подождите, – сказал другой инспектор. – Были разговоры о молодом послушнике. О том, который заходил в таможню. Говорят, что капитан да Коста ушел с ним.
      – Ничего не знаю, – сказала Сулен.
      – И я тоже, – добавил Папа Тай.
      – Мне кажется, что убийца – это проклятый пират Боггз, – воскликнул инспектор. – Он убил капитана, когда тот раскрыл расположение этого подпольного завода. Арестовать его!
      – Это будет очень трудно, сэр, – заявил его помощник. – Он никогда не бывает в одном месте более пяти минут.
      – Конечно, нам будет жаль его арестовывать, – вздохнул инспектор. – Лучший нефрит и слоновая кость, которые имеются у меня дома, всегда поступали к нам от него. Ищите нашего друга Эли, но не слишком усердно.
      – Нам всем нужно зарабатывать на жизнь. Даже пиратам!
      – Кроме того, сэр, – добавил помощник, – ничто теперь не поднимет нашего любимого капитана из могилы!

      – Мой сын, что-то тебя мучит? – спросил Янга главный наставник буддистского храма на острове Лантау.
      – Да, у меня просто разрывается сердце, – ответил ему Янг.
      Скрестив ноги, он сидел перед тремя обритыми наголо наставниками.
      – Если ты поделишься с нами, тебе станет легче.
      – Я прошу вашего снисхождения, – ответил Янг и начал рассказ. – Вы помните, наставник, что перед тем, как я принес священную клятву, я вам признался, что помогал моей сестре Анне Безымянной убивать бандитов на Перл Ривер?
      – За это ты получил отпущение грехов, – сказал наставник.
      – Теперь меня волнует душа моей сестры. Мне кажется, она одержима бесовской силой. Вы предупреждали меня об этом.
      – Объясни нам все.
      Три наставника наклонились к нему, чтобы лучше слышать, и Янг продолжал.
      – Во время прежних убийств я не подозревал, что моя сестра одержима зверем. Но когда пират Чу Апу подвергся нападению, то на его теле были такие раны, будто его терзали звериные когти. С тех пор он свихнулся и стал передвигаться на четвереньках, он бегает вдоль залива у деревни Стэнли. Я расспрашивал его. Понять его очень трудно, но я все же разобрал, что, когда он проснулся, рядом с ним вместо его любовницы лежала огромная лисица.