— Она любит Джека , — оборвал его Джо. — Во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление.
Некоторое время мы сидели молча. Джо размышлял над человеческими слабостями — насколько мне известно, он мог анализировать свои поступки только в такой форме. Бобби молча пережевывал свое недовольство. Джо посмотрел на часы.
— Где шляется Джек? — спросил он.
— Он, наверное, плохо спал ночью, — ответил Бобби.
— О Боже, уже почти половина десятого! — Сам посол вставал рано и требовал, чтобы никто не опаздывал к завтраку. С этой целью он приказал повесить в каждой комнате своего дома электрические часы, которые показывали бы одно и то же время с точностью до секунды, — чтобы никто не смел объяснить свое опоздание, ссылаясь на часы.
Бобби покачал головой. Он не часто осмеливался перечить отцу, но, когда речь заходила о Джеке, он бросался защищать его, как свирепый, но преданный пес.
— Пусть поспит, — спокойно произнес он.
— Твоя мягкость только вредит Джеку, Бобби. Он не поправится, если будет постоянно жалеть себя.
— Ему нужно время, чтобы поправиться. И время у него есть . До начала серьезной схватки еще целый год.
— Я уже говорил тебе, Бобби. На выборах пятьдесят шестого года Джек баллотироваться не будет.
— Я знаю, — нетерпеливо возразил Бобби. — Но на съезде партии он должен иметь поддержку хотя бы делегации Массачусетса, иначе его будут воспринимать как дилетанта. Ты знаешь, как называют его люди вроде Маккормака? “Сенатор-повеса”, ты только представь!
Я не мог видеть глаза Джо — они были спрятаны за старомодными темными очками с круглыми стеклами в черепаховой оправе, — но лицо его вспыхнуло. Конгрессмен Джон Маккормак был одним из его врагов.
— К черту Маккормака! — злобно выговорил он. — Кто его слушает?
— Очень многие в Массачусетсе.
— Чепуха! Я понимаю, что ты хочешь сделать, Бобби, и я не позволю, слышишь меня? Ты хочешь, чтобы Джек ввязался в борьбу с кучкой бостонских бездельников и проституток от политики, таких, как Берк по прозвищу Луковица и Фредди Блип. Боже мой, и когда только ты усвоишь своей башкой, что он будет бороться за пост президента страны, а не за место в муниципальном совете?
Я понимал, что он всячески старается втянуть меня в этот спор, но меня спасло появление Джека, который наконец-то вышел из дома, ковыляя на костылях. Он был в белых шортах и старой тенниске, худой, как скульптура Джакометти.
Джек осторожно опустился на стул, который был сделан специально для него — с прямой деревянной спинкой и ровным сиденьем, — и стал безучастно смотреть на море, как будто оно находилось где-то далеко-далеко и ему никогда до него не добраться и не искупаться в нем.
— Кажется, здесь был всуе упомянут Берк по прозвищу Луковица? — спросил он, слабо улыбнувшись.
— Я просто наставлял Бобби на путь истинный, — сказал посол и тут же изменил тему разговора. — Как себя чувствует Джеки?
Джек пожал плечами.
— Она еще спит, — коротко ответил он.
Джеки никогда не поднималась рано, когда жила в Палм-Бич или в Хианнисе, или старалась подольше “отдыхать” после обеда. Она не любила участвовать в грубых играх семьи Кеннеди. Ей претили злое соперничество между сестрами Джека и Этель, отстраненная, холодная надменность Розы Кеннеди и вульгарная неделикатность посла, когда он начинал допрашивать ее о беременности. Всем в доме это было известно, и, как правило, ее оставляли в покое. Джеки, как и я, не испытывала страха перед Стариком, и, наверное, поэтому он проявлял к ней больше уважения, чем к остальным своим домочадцам, но она его не любила. Она знала к нему подход, что было неудивительно, ибо Джо во многих отношениях напоминал ее отца, Джека Бувье, которого все называли Черный Джек, — только в Черном Джеке было гораздо больше обаяния, и он совершенно не умел делать деньги; он даже не умел распорядиться тем капиталом, который у него был.
Джо безжалостно насмехался над светскостью Джеки, но не в ее присутствии. Думаю, он решил, что если Джеки не будет поднимать шума из-за многочисленных любовных связей Джека и родит ему наследника, то Джек сделал удачный выбор, женившись на ней. Она благоразумно воздерживалась — во всяком случае, на людях — от обсуждения поведения Джека, и даже Джо понимал, что она делает все возможное, чтобы забеременеть и родить ребенка.
Джек посмотрел на Бобби холодным, тяжелым взглядом, как бы с высоты своего положения старшего брата, приказывая ему молчать.
— Что ж, — начал он, — в мои планы не входит ввязываться в эти идиотские склоки в Массачусетсе.
— Конечно, нет! — Джо посмотрел на часы. — Я свое мнение высказал. И теперь буду наблюдать со стороны, как Джек расправляется с Берком, а Бобби — с профсоюзами.
Бобби бросил угрюмый взгляд на отца.
— Я не собираюсь расправляться с профсоюзами.
— До меня дошли кое-какие слухи. Я ведь живу не на другой планете. Этот парень, Молленхофф, немало рассказал тебе о профсоюзе водителей.
— Возможно, — нехотя согласился Бобби.
— Для Молленхоффа это больной вопрос. Коммунистов в профсоюзе водителей нет — для меня это совершенно ясно. Этот профсоюз сделал гораздо больше, чтобы добиться переизбрания Рузвельта в 1944 году, чем все остальные профсоюзы АФТ и КПП, вместе взятые. А он потом пел им дифирамбы у них на съезде…
Бобби все это знал, но для него это не имело значения.
— Теперь они превратились в настоящих бандитов, — резко произнес он.
Посол умоляюще посмотрел на меня. Я пожал плечами. Я тоже знал, что профсоюз водителей превратился в гнездо вымогателей и бандитов. Бек был беспринципным, тщеславным и самодовольным чудовищем, которого давно пора было поставить на место; из-за своей жадности и самовлюбленности он потерял всякое чувство меры. Хоффа относился к другому типу людей — он был массивный, как те грузовики, на которых ездили члены его профсоюза, злой, проницательный и умел ненавидеть даже сильнее, чем Бобби.
— Этот профсоюз насквозь погряз в коррупции, тут уж ничего не скажешь, — произнес я. — Думаю, Джордж Мини и его окружение будут рады, если водителей выведут на чистую воду, хоть они и любят говорить о профсоюзной солидарности.
— Ты уже все продумал, не так ли? — саркастически заметил Джо.
— Это дело привлечет всеобщее внимание, — вставил Джек. Его голос был усталым.
— Борьба с Беком принесет Джеку много очков, — продолжал я. — И Бобби тоже.
Посол посмотрел на меня, как бы говоря: “Это я уже слышал” , но я знал, что ему глубоко безразлично, какого противника выберет Джек для своего расследования, главное — найти такого противника. Главное — чтобы Джек начал активно действовать и чтобы об этом писала вся пресса в доказательство того, что он жив и здоров. Джо доверял моему чутью, а инстинктам Бобби — еще больше, хотя и спорил с ним о том, должен ли Джек бороться за поддержку организации демократической партии штата Массачусетс.
— Я согласен, что Бек — это очень выгодная цель, — сказал Джо, провернув в своем уме все “за” и “против”. — Но ведь он будет отбиваться. И Хоффер тоже.
Он неправильно произнес фамилию Хоффы, но Бобби не стал поправлять отца.
— Пусть, — ответил он. — Мы им покажем, что такое настоящая драка.
— Гм… — Джо бросил предостерегающий взгляд на Джека.
Я достаточно давно был знаком с Джо и понял этот взгляд как предупреждение: Джеку следовало проследить, чтобы в пылу схватки Бобби не зашел слишком далеко. Несмотря на то что Джек неважно себя чувствовал, он понял его взгляд и кивнул.
Джо со вздохом поднялся.
— Пусть будет так, — сказал он. — Это будет на твоей совести, — добавил он; было непонятно, кого из нас троих он имел в виду. — Я иду играть в гольф. — Он направился к воротам, где его ждала машина. — Возможно, я буду обедать в клубе, — предупредил он. — Не ждите меня.
Некоторое время мы сидели молча. После ухода Джо всегда возникало ощущение какого-то вакуума.
— Как же, “буду обедать в клубе”, — насмешливо произнес Джек. — Он нашел себе девочку в Палм-Бич. К ней он и поедет после игры.
— Правда? — спросил я. — И кто она? — Я заметил, что Бобби как бы оцепенел; щеки его покраснели от смущения. Он боготворил своего отца и не любил, когда в его присутствии обсуждали человеческие слабости Джо.
Джек более реально смотрел на такие вещи.
— Она — полногрудая блондинка с фигурой в форме бутылки. Ей уже за сорок, имеет симпатичный небольшой домик в уединенном месте, сразу же за “Брейкерс”. Я слышал, что она… э… не живет со своим мужем. Приятная дама, между прочим. Если бы она не спала с отцом, я бы и сам подкатился к ней… Дай Бог всем нам быть такими же бодрыми в шестьдесят семь лет.
Настроение у него испортилось. Здесь, в Палм-Бич, он чувствовал себя связанным по рукам и ногам. Джеки постоянно находилась рядом с ним. Может быть, впервые в жизни он принадлежал только ей, и я подозреваю, что именно по этой причине — из-за невозможности изменять своей жене — он и взялся писать книгу “Черты мужества”. Он работал над ней каждый день. Тед Соренсен снабдил его необходимыми материалами и сделал некоторые наброски, и Джек теперь переделывал эти наброски в книгу собственного сочинения. Он повернулся к Бобби.
— Отец прав, — сказал он. — Бек не сдастся без боя.
На лице Бобби появилось упрямое выражение — никто не мог изобразить упрямство лучше него.
— Пусть. Он мерзавец. Выродок, продавший себя и весь свой профсоюз гангстерам.
— Да, это так. Но он крепкий орешек.
— Я люблю крепкие орешки.
Джек улыбнулся. Он знал, каким дерзким и бесстрашным был Бобби и как ошибались те, кто недооценивал силу его характера.
— Ну что ж, — сказал он, немного помолчав, — если ты собираешься свернуть кому-то шею, думаю, Дэйв Бек — неплохой вариант. И Хоффа тоже.
Бобби поднялся и направился к дому. Он был похож на школьника. Мы с Джеком сидели некоторое время молча, прислушиваясь к шуму фонтанчиков, разбрызгивающих воду на газон.
— А ты что скажешь, Дэйвид? — спросил Джек. — Это останется между нами. Ведь это ты натравил меня на профсоюз водителей.
— Я тоже предупреждал тебя, что это опасно. Просто так ничего не дается.
— Не мудри, Дэйвид. Лучше скажи, насколько это опасно.
— Вряд ли они предпримут что-нибудь серьезное против сенатора США или против его брата. Если ты это имеешь в виду.
Сегодня я понимаю, что был очень наивным, но тогда все мы были такими. Я ошибался, бросая вызов мужеству Джека. Он выпятил подбородок, и его челюсти сжались сами собой.
— Я не боюсь ни Бека, ни Хоффу, ни их друзей, Дэйвид. Запомни это.
— Я и не говорю, что ты их боишься.
— Однако мне хочется знать, насколько глубоко нам придется копать. Вот ты свел Бобби с Молленхоффом, тот снабдил его информацией о всех преступлениях в профсоюзе водителей, и Бобби не терпится броситься в бой… Возможно, это как раз то дело, которое мне нужно. Только вот неизвестно, что мы раскопаем в ходе расследования. Итак, мы хотим вывести на чистую воду Бека и Хоффу? А что нам делать с мафией? Я хочу знать ответы на все эти вопросы, прежде чем мы начнем действовать.
Джек был смелым человеком, но его смелость не была безрассудной. Бобби был борцом за справедливость, а Джек просто хотел быть героем в глазах прессы. Для этого ему нужна была цель — такое дело, благодаря которому он смог бы во всеуслышание объявить, что хорошие парни, то есть братья Кеннеди, победили.
— Посади Бека за решетку, — сказал я. — Если тебе это удастся, ты станешь героем в глазах общества, АФТ—КПП и Джорджа Мини. Добейся, чтобы твое имя связывали с какой-нибудь серьезной реформой трудового законодательства, раз уж ты будешь заниматься профсоюзами, и тогда на съезде пятьдесят шестого года ты станешь главным претендентом на пост вице-президента.
— Я вовсе не хочу быть вице-президентом.
— Ладно. Но у тебя будет возможность отказаться от этого поста, когда тебе его предложат. Так даже лучше.
Он задумчиво глядел куда-то вдаль. Это был заманчивый план, но я видел, что он все еще колеблется.
— Допустим, мы посадим Бека, — произнес он. — А как насчет Хоффы? Он наверняка еще опаснее.
— О Хоффе будешь думать после того, как расправишься с Беком. А может быть, им займется кто-нибудь другой. Нам известно, что Бек строит себе особняк на профсоюзные деньги. Для Бобби он — самая удобная цель.
— Гм… — Джек все еще сомневался. — А как быть с мафией?
— На этот вопрос я не могу ответить, Джек, — честно признался я.
— А ты можешь это выяснить?
— Может, и могу.
— Попытайся. Ради меня. В конце концов, эта блестящая идея принадлежит тебе. Мне нужно верное дело, Дэйвид. Чтобы все было четко и ясно, и без сюрпризов. Если эта затея грозит большими неприятностями, можно придумать что-нибудь другое. Черт побери, у нас уйма времени до шестидесятого года, верно? Я хочу знать абсолютно точно, во что мы ввязываемся, ясно?
— Ясно. Хотя выяснить это не так-то легко.
— Я твой должник, Дэйвид.
Я махнул рукой. Я считал себя другом Джека и всей их семьи. Я всегда готов был помочь ему, — видит Бог, его отец немало помогал мне в прошлом. Когда-нибудь, когда Джек будет президентом, возможно, мне придется попросить его о чем-нибудь, но это будет потом. Я всегда мечтал стать послом США в Великобритании. Я считал, что хорошо справился бы с этой работой, но сейчас не стоило говорить на эту тему. Кроме того, я был уверен, что Джек догадывается о моем желании. Будучи умным политиком, он чувствовал, какие амбициозные чаяния скрываются в душах других людей, и ему не нужно было выспрашивать их об этом.
— Действуй осторожно, Дэйвид, — предупредил он. — Бобби ничего не должен знать.
Надо сказать, что просьба Джека была вполне обоснованна. В конце концов, искусство пропаганды и рекламы заключается в том, чтобы представлять людей и товары в более выгодном свете, чем они есть на самом деле, — если бы все были честными и добродетельными, моя работа была бы просто не нужна. Я много лет работаю в рекламном бизнесе, и среди моих клиентов были лидеры профсоюзов, владельцы казино в Лас-Вегасе и на Кубе, звезды эстрады, владельцы ипподромов, и зачастую мне приходилось создавать “красивые легенды”, как принято выражаться, по поводу их связей с мафией или же скрывать эти связи. Главари мафии тоже беспокоились о своем “лице” и делали все возможное, чтобы представить членов своих организаций людьми честными, респектабельными, по-старомодному добродетельными, хотя пока за дело не взялся Марио Пьюзо, им это никак не удавалось.
Время от времени мне тоже приходилось иметь дело с представителями мафии, и я быстро завоевывал их уважение в основном потому, что умел держать язык за зубами, когда в том была необходимость, никогда не обещал того, что было не в моих силах, и не лебезил перед ними. Со временем я познакомился со многими главарями мафии — с Лючиано, который был мне симпатичен; с Костелло, который мне совсем не нравился; с Лански, с которым я часто встречался во Флориде (он был самым умным из них) и с Моу Далицем из Лас-Вегаса (этот был истинный джентльмен).
Я не считаю, что подобные знакомства бросают на меня тень. Эти люди никогда не просили меня о чем-нибудь бесчестном, да я и не согласился бы ради них преступить закон. Как бы то ни было, бизнес зачастую граничит с незаконной деятельностью, и многие “легальные” бизнесмены, которые были моими клиентами или с которыми мне приходилось работать, такие, как, например, Говард Хьюз и Пол Гетти, представляются мне сегодня более безнравственными, чем боссы “мафии”.
Отец Джека знал об этих моих связях. Джек тоже о них догадывался и нередко проявлял любопытство — слово “мафия” производило на него магическое действие: он был склонен преувеличивать силу и влияние этой преступной организации. Джо знал истинную цену мафиози, знал, что они уличные хулиганы, охотящиеся на тех, кто не может дать им отпор, и использующие человеческие слабости в своих интересах. Джеку они казались зловещими и в то же время романтичными. Он, конечно, жестоко ошибался, а я, к моему стыду и к несчастью для Джека, даже пальцем не пошевелил, чтобы разубедить его.
— Поверь мне, Джек, — сказал я, — осторожность для этих ребят превыше всего. Попробую что-нибудь сделать.
— Хорошо. Спасибо, Дэйвид. Ты настоящий друг.
— Но учти: если мы попросим их о помощи, они потребуют что-нибудь взамен.
Он задумчиво посмотрел на меня.
— А что они могут потребовать?
— Не знаю.
— Если они потребуют расплатиться деньгами, мы на это не пойдем. Это невозможно.
— Деньги им не нужны. Настоящие мафиози играют в открытую. Если они обещают что-то сделать, они это сделают. Но и ты должен быть готов выполнить свои обещания.
— Это понятно, — ответил он, но я видел, что он не отнесся серьезно к моему предостережению. Если Джек кого-то и боялся, так это только своего отца. Может быть, еще Джеки. Я должен был втолковать ему, насколько опасно иметь дело с мафией, но он выглядел таким измученным и усталым, что я не решился продолжить разговор, да он и сам изменил тему. Я тогда совершил непростительную ошибку.
— Боже мой, — произнес он, — как я устал сидеть без дела…
— Чем ты здесь занимаешься?
— Схожу с ума от безделья. Работаю над этой проклятой книгой — благодарю за эту блестящую идею, Дэйвид! Когда закончу, опять отдамся в руки врачей. Надо делать еще одну операцию.
Он на мгновение закрыл глаза, как бы отгоняя от себя всякие воспоминания о боли и неподвижности, которые ему опять предстоит пережить. И кто мог винить его за это?
— Вчера звонила Мэрилин, — объявил он.
— Сюда?
— Слава Богу, Джеки в это время купалась в море.
— Как у нее дела?
— Ну, ты же знаешь Мэрилин. Спрашивала, стоит ли ей выходить замуж за Миллера или не стоит. Как будто я могу ей тут посоветовать. Конечно, скорее всего этот брак — ошибка. С другой стороны, почти любой брак можно назвать ошибкой, верно?
Я кивнул. Я знал, что для него это больной вопрос.
— Она хотела приехать сюда, чтобы… э… увидеться со мной.
— Еще одна ошибка.
— Да. Хотя мысль интересная. Мне показалось, она не очень расстроилась, когда я объяснил ей, что ничего не получится. Она рассказала мне про Актерскую студию и про парня, который там заправляет, как его зовут?
— Ли Страсберг.
— Вот-вот. По-моему, сейчас у нее неплохое настроение. Во всяком случае, она довольна своей работой. Сказала, что сумеет поставить меня на ноги за пять минут! Сообщила также, как она это сделает! — Он рассмеялся.
На мгновение я почувствовал, как у меня внутри все бешено задрожало от зависти. Я представил, как пышные белые бедра Мэрилин заключают в объятия Джека.
Он с любопытством посмотрел на меня.
— Как ты думаешь, у меня могут возникнуть проблемы из-за Мэрилин?
Я прокашлялся. Вообще-то говоря, я был уверен, что Мэрилин представляет для Джека не меньшую опасность, чем Бек и Хоффа — для Бобби.
— Ты же знаешь, как говорят, Джек: никогда не путайся с женщиной, у которой проблем больше, чем у тебя самого.
Мне показалось сначала, что Джек разозлился на меня, но он вдруг закинул голову и расхохотался. Таким веселым я его уже давно не видел.
— Ох, Дэйвид, — выговорил он, хватая ртом воздух. — А с другими женщинами и путаться не стоит!
8
Она пыталась сосредоточиться на том, что Милтон говорил ей о Ларри Оливье, который для нее был сэр Лоренс Оливье, величайший актер всего англоязычного мира.
Где-то в глубине души она чувствовала, что, в каких бы розовых красках ни расписывал Милтон ее будущего партнера, ей не суждено подружиться с Лоренсом Оливье. Милтон показал ей несколько фильмов с участием Оливье, но от этого она расстроилась еще больше — выяснилось, что она почти не понимает его речь.
Ей больше нравилось думать о том, что она будет сниматься у Джошуа Логана в фильме “Автобусная остановка”, — сначала ей предстояло работать над этим фильмом. Роль Шери была ей понятна, и, по крайней мере, Логан, с кем она уже встречалась раньше, говорил на том же языке, что и она, и о нем уважительно отзывались в Актерской студии.
— Ты не говорил мне, что сэр Оливье собирается сам ставить фильм, — сказала она.
— Не сэр Оливье, — уже в сотый раз поправил ее Милтон, — а сэр Лоренс. В том-то все и дело , что Ларри хочет ставить этот фильм. Поэтому нам и удалось заполучить его.
— Я думала, он согласился, потому что ему нужны деньги.
Он закатил глаза.
— И поэтому тоже. Он уже ставил фильмы, и неоднократно.
— Но он не ставил фильмы с моим участием, Милтон. И к тому же мы платим ему моими деньгами, разве нет?
На лбу у Милтона выступили капельки пота.
— Ну да, нашими, — согласился он.
— В основном моими.
Он вздохнул.
— В основном твоими, так и быть.
— Я просто пытаюсь расставить все на свои места, понимаешь? Если это мои деньги, я хочу быть в курсе всего. И я хочу, чтобы все делалось по-моему, а не так, как заблагорассудится сэру Оливье. В конце концов, я плачу ему, и он должен это понимать? Верно?
— Верно.
— Милтон? А ты уверен , что он поймет?
— Я постараюсь разъяснить ему, Мэрилин. Не беспокойся.
Но она все же беспокоилась. Ее начинало раздражать, что Милтон и Эми в последнее время только и говорили: “А вот Ларри…”, “А вот Вивьен…”. Милтон должен был заботиться о ее чувствах, а не об Оливье, и тем более не о Вивьен Ли, — и все потому, что Вивьен играла с Оливье в спектакле “Принц и хористка”; ее роль — роль Элси — Мэрилин предстояло сыграть в фильме.
— И еще, — сказала она, глядя ему прямо в глаза, чтобы он понял: она говорит серьезно. — Я разговаривала с Полой Страсберг. Она будет работать у нас.
Милтон изобразил непонимание.
— Пола? Страсберг?
— Из Актерской студии.
— А, жена Ли, ну да. Гм… и чем она будет заниматься, Мэрилин?
— Она будет моим наставником по актерскому мастерству, детка.
— Гм. В чем будет заключаться ее работа, Мэрилин?
— Она будет ездить со мной на съемки и помогать мне играть. Слушай, Милтон, для меня это очень важно. Ли и Пола никогда не делали этого ни для кого, даже для Марлона и Монти. Честно говоря, я не думала, что Пола согласится. Ли — гений, а Пола — проводник его учения или последователь, понимаешь? — Она видела, что ее сообщение совсем его не обрадовало. — Пола — настоящий профессионал, — продолжала она. — Она понимает меня лучше, чем я сама. Если она велит мне выпрыгнуть из окна, я, не задумываясь, сделаю это — и уверена, что полечу.
Она вытянула в стороны руки, чтобы наглядно показать, как она полетит, задев при этом несколько своих фотографий, которые упали на пол. Все стены мастерской были увешаны ее фотографиями; хотя Милтон и стал компаньоном и продюсером Мэрилин, он продолжал фотографировать ее по нескольку раз в день.
— Гм, это замечательно, — пробурчал Милтон, бросив нервный взгляд по сторонам, как будто оказался запертым в комнате с сумасшедшей. — Ты говорила об этом с доктором Крис?
Марианна Крис была ее новым психотерапевтом. Ее рекомендовали Мэрилин Ли и Пола Страсберги. Они считали, что каждый, кто хочет освоить их метод, должен брать сеансы психотерапии, — об этом она ничего не сказала Милтону.
— Марианна согласна, — коротко ответила она. — Она полностью поддерживает эту мысль.
— Ты что, в самом деле собираешься взять Полу в Англию ?
— Конечно, радость моя. Куда я, туда и Пола. — Она сомкнула указательный и средний пальцы, показывая, как это будет.
— Знаешь, Ларри это может не понравиться.
— Тогда придется напомнить Ларри, кто оплачивает все счета, Милтон.
Он пожал плечами.
— А если он все равно будет возражать?
— Тогда пусть убирается к черту.
Последовала длительная пауза. Милтон пытался осмыслить неожиданно открывшиеся новые черты в характере Мэрилин.
— Хорошо, — согласился он, подчиняясь судьбе. — Значит, Пола работает у нас. Сколько мы ей должны платить?
Она бросила на него холодный взгляд.
— Сколько мы платим за ту старинную мебель, которую ты купил за счет компании?
Он удивленно поднял брови и печально улыбнулся.
— Милтон, запомни: возможно, я и похожа на белокурую глупышку, но я совсем не глупышка.
— Ясно. — Когда-то он считался самым тщедушным мальчишкой на улицах Бруклина и поэтому был вынужден постоянно доказывать свое “я”. Ему были известны все трюки — что называется, жизнь заставила, — но, если удача отворачивалась от него, он это четко понимал.
— Я все устрою, — сказал он.
— Это надо сделать немедленно, до того как я уеду в Лос-Анджелес. Пола должна быть со мной на съемках “Автобусной остановки”. — Она твердо посмотрела ему в лицо. — И не скупись, Милтон, — добавила она.
— Vey iz mir.
— Так-то лучше. — Бросив взгляд на часы, она издала пронзительный вопль. Она редко носила часы, потому что любые часы, даже самые дорогие, мгновенно останавливались у нее на руке, словно в ней был некий магнит, который блокировал движение стрелок. — Ой, мне пора! — воскликнула она. — Я опаздываю.
— Куда опаздываешь?
Она чуть было не сказала, что у нее назначено свидание с Джеком в отеле “Карлайл”.
— Опаздываю в парикмахерскую, — помедлив, ответила она, кляня себя за то, что не может убедительно солгать. — Мне нужно переодеться. Уже почти два. Можно я воспользуюсь твоей машиной?
— Моя машина всегда к услугам моих гостей.
Она засмеялась, открывая дверь.
— Милтон, радость моя, мне нравится быть твоей гостьей.
9
Если вы не любите азартных игр, в Лас-Вегасе вам будет скучно, но я приехал туда не развлекаться. Мне нужно было поговорить с Моу Далицем по поручению Джека.
Морис (Моу) Далиц, выходец из знаменитой детройтской преступной организации под названием “Багровая банда”, получил известность и заработал капитал в период сухого закона. В отличие от большинства гангстеров еврейской национальности, которые жестоко враждовали с разрастающейся сицилийской мафией, он разумно решил сотрудничать с итальянскими мафиози.
В те времена Моу закупал спиртные напитки на заводах, расположенных на территории Канады недалеко от границы с США. Эти заводы принадлежали Джо Кеннеди, который владел ими через подставных лиц. Потом Моу переселился в более теплый климат, на Западное побережье США. Как раз в это время Джо Кеннеди купил за бесценок киностудию “РКО”, и, конечно, эти два человека, недавно переехавшие в Калифорнию с востока США, время от времени негласно оказывали друг другу некоторые услуги, а я у них был посредником. Моу имел возможность попросить Вилли Биоффа не проводить забастовок в “РКО”, а Джо всегда мог договориться со своим старым другом Уильямом Рандольфом Херстом, чтобы имя Далица не упоминалось в газетах.
В итоге Моу добился на Западном побережье больших успехов, чем Джо, а позже стал одним из отцов-основателей Лас-Вегаса. В отличие от многих мафиози, он был человеком богатым, имел много денег, которые мог вложить в дело. Он был единственным из главарей крупных преступных организаций, кто, занимаясь нелегальным ввозом спиртных напитков в страну во время сухого закона, открыто указывал свои доходы в налоговых декларациях. Он мудро рассчитал, что, если будет платить налоги с доходов от своего нелегального бизнеса, его не посадят в тюрьму за незаконные операции. Он построил гостиницу “Дезерт Инн” и вскоре стал предводителем владельцев казино; местная пресса называла его Мистер Лас-Вегас. Именно Моу заставил городские власти проложить тротуары (хотя другие владельцы игорных домов считали неразумным давать игрокам возможность выходить на улицу во время игры, чтобы прогуляться) и соорудил первую площадку для игры в гольф, хотя поначалу эта идея казалась нелепой. Он считал, что казино — это не просто “помещение на верхнем этаже гостиницы, где несколько парней играют в покер”.
И именно Моу организовал на первом этаже своего казино шоу-программу, пригласив выступать в ней знаменитых артистов, чтобы придать незатейливому бизнесу выкачивания денег из карманов людей ореол блеска и очарования. Постепенно он стал своего рода перекидным мостиком между новым поколением гангстеров Чикаго и Среднего Запада (это такие люди, как Тони Аккардо, который унаследовал империю Аль Капоне, и Сэм Джанкана, который в результате кровавой борьбы стал преемником Аккардо) и звездами эстрады, крупными банкирами и политическими деятелями, без которых его бизнес не мог бы развиваться и процветать.
Моу никак не соответствовал сложившемуся представлению о главаре мафии как о полуграмотном уголовнике с перстнем на мизинце. Это был симпатичный мужчина пятидесяти пяти лет, плотного телосложения, с задумчивыми, проницательными глазами, резкими чертами лица (в профиль он был похож на Дика Трейси), всегда одетый в аккуратно отглаженный строгий костюм. У него были длинные пальцы, как у пианиста. Ходили слухи, что вот этими самыми пальцами он однажды задушил человека в подсобном помещении гриль-бара на окраине Детройта, но это было очень давно, да и немного найдется в Лас-Вегасе крупных бизнесменов, которые в свое время не совершили нечто подобное. Некоторые и по сей день не гнушаются такими поступками.
Мы договорились встретиться с ним в ресторане гостиницы “Дезерт Инн”. Он ждал меня, сидя на диване в центре зала. Метрдотель подвел меня к нему, словно кардинал, представляющий знатного гостя папе римскому, и, когда я сел, протянул мне меню в темно-красной с золотом обложке, размером с газету “Нью-Йорк тайме”, но Моу жестом показал, что меню не нужно.
— Повар знает, что нам приготовить, Фрэнки, — сказал он. Он говорил так тихо, что приходилось напрягать слух, чтобы понять его. — Ты доволен обслуживанием в гостинице, Дэйвид? — спросил он.
— Все отлично, — ответил я. В те дни Лас-Вегас еще не достиг пика вульгарности, что впоследствии сделает его знаменитым, но уже тогда он славился своей пышностью. Меня поселили в просторном фешенебельном номере с видом на пустыню. Ванная была выложена мрамором, огромная кровать вполне подошла бы для оргий в древнеримском стиле. На столике стояли вазы с фруктами и шампанское. В номере было много цветов.