– Да видела я, – с досадой произнесла она, – татей полно, грешным делом я подумала, что и ты из таких, да не похож. Ладно, Бог с ней, с корзиной – там только овощи были. За то, что уронил меня, неси корзину до дома, тяжела больно.
Придётся нести, виноват. Мало того, что женщину толкнул, пусть и нечаянно, так она ещё и корзины лишилась.
Шли квартала четыре, правда, длинных. Подошли к двухэтажному деревянному небольшому дому за забором. Женщина открыла ключом калитку, я вошёл во двор и перевёл дух, поставив корзину на землю.
– Заноси на крыльцо, помощник. Давай хоть квасом али сбитнем угощу.
Мы зашли в дом. Пока хозяйка ходила за квасом, я огляделся. Мужских вещей нигде не было видно, знать, вдова или незамужняя. Хотя откуда у незамужней свой дом?
Хозяйка вынесла корец с квасом, и я выпил. Хорош квасок – холодный, ядрёный, аж язык щиплет.
– Как звать-то тебя, помощник?
– Юрием.
– А меня Дарьей. Чем на жизнь промышляешь?
Я смутился:
– Да пока ничем.
– А живёшь где?
– Жил в Москве, да давно дома не был; вернулся, а в Москве пожар был, многих домов нет, да и улицы нет.
Дарья оценивающе оглядела меня.
– Ко мне пойдёшь по хозяйству помогать? Вдова я, год как мужа схоронила; плохо бабе одной в доме: где забор поправить, где крышу подлатать, да и страшно одной по ночам.
– Чего же слуг не наймёшь?
– Да нанять-то можно, только где я денег на всё возьму? Муж был – жили в достатке, он купец был. А как его не стало, быстро деньги кончились. Ежели согласен, комнату для жилья выделю, кормление за мой счёт, а вот денег дать не смогу, нету.
Были ли у меня варианты? И жить где-то надо, и есть что-то. Поживу пока, а там огляжусь – видно будет. Я согласился.
Дарья проводила меня в одну из комнат на первом этаже, сама хозяйка жила на втором. Я снял косуху, повесил её на деревянный штырь на стене. Больше никаких вещей у меня не было.
В углу висело зеркало, я подошёл и посмотрелся. Матерь Божья! Зарос щетиной, глаза впали, нечёсаные волосы. Бомж, да и только. Выйдя в коридор, окликнул хозяйку. Она выглянула из дверей кухни.
– Хозяйка, не найдётся ли гребня? И как насчёт помыться?
– Гребень сейчас дам, от мужа остались, а баню сам натопи – в углу двора она, и воды наноси.
Сначала я натаскал в баню воды из колодца. Тяжеловато, вёдер сорок вылил в большой железный чан. Это не в городе: открыл кран – горячая, второй повернул – холодная. Пока вуротом из колодца вытянешь ведро, перельёшь воду в деревянную бадейку, которая и пустая килограммов на пять тянет, да отнесёшь в баню, перельёшь в чан – будь здоров вспотеешь.
Затем настала очередь дров. Берёзовые чурбаки лежали в дровяном сарае; их надо было наколоть, снести в баню, развести огонь и следить, чтобы он не погас. Самое сложное было – развести огонь. Я не курил, зажигалки и спичек у меня не было. Что за мужик, если огонь добыть не может. Через минуту размышления я набрал лучин, сбегал на кухню, где кашеварила Дарья и, вернувшись с горящими лучинами, зажёг огонь под чаном с водой. Присел на полку, задумался. Хорошо, что здесь кухня была рядом, а как зажигают огонь вне города, скажем, в походе? Надо как-то узнать у местных.
Хуже всего, когда не знаешь житейских мелочей, это выглядит странно. Снова отправился в баню, подбросил дровишек, положил в бадейку берёзовых веников, что висели в предбаннике.
Это я знал ещё по совместным походам с Женькой в Сандуны. Как-то теперь Женька, что Юля делает? Для них ведь я пропал. Почему-то вспомнились милицейские объявления: ушёл из дома и не вернулся.
Вода согрелась, воздух в бане стал жарким, пора и помыться. Так, мочалки на стене, деревянные шайки на полке, это понятно. А вот чем грязь смывать? Мыла я не нашёл, или его здесь ещё не изобрели. Я встал в тупик. Надо идти к Дарье, хоть это и смешно выглядит, но надо спросить. Я зашёл на кухню, помявшись, сказал:
– Баня готова.
– Сейчас приду, – весело улыбнулась Дарья.
Я вернулся в баню, в предбаннике скинул футболку, джинсы и трусы и зашёл в парную; набрав в ковшик воды, плеснул на камни. Горячее облако пара чуть не перехватило дыхание. Взобрался на полку и прилёг. Надо попотеть, поры очистить. Я облился водой, слегка потирая себя мочалкой, и лёг снова.
Двери открылись, на пороге стояла Дарья. Ёшкин кот! Она была как есть нагая. Я слышал, конечно, что раньше люди мылись вместе в бане, семьями, дворами. Подготовив баню сегодня, я понял – почему. Дров и усилий ушло много.
Нимало не стесняясь, Дарья сказала:
– Я мужнино исподнее и рубаху принесла, твоё мыть надо. Вот щёлок, – она поставила глиняную корчагу с мелкой золой. Ага, вот что у них вместо мыла.
Дарья плеснула из ковшика на каменку водой, и всё заволокло паром. Дарья улеглась на вторую полку. Я лежал молча, не зная, как себя вести.
– Веничек возьми, обиходь.
Я взял распаренный веник, поводил над её телом, разгоняя горячий воздух, затем стал пошлёпывать веничком слегка, потом сильнее и сильнее. Дарья перевернулась на спину. Хороша! Налитая грудь, отличная попка, атласная кожа на упругих бёдрах. Соблазнительна, чертовка!
Я обиходил Дарью веничком, окатил тёплой водой. Мы поменялись местами, теперь она обрабатывала меня веником. В воздухе стоял запах берёзы. После, глядя, как Дарья намазывает и растирает себя золой, я сделал то же самое, смыл мочалкой, окатился водой и почувствовал себя посвежевшим и чистым.
Вышли в предбанник, обтёрлись приготовленными Дарьей полотенцами. Я натянул рубашку и подштанники, оставшиеся от мужа хозяйки. Тесноваты, маловаты оказались, при каждом телодвижении подозрительно потрескивали в швах.
На столе стояла корчага с пивом. После баньки – самое то.
Посидели, охлаждаясь после парной, выпили пива и пошли в дом. Я поблагодарил хозяйку за баню и пиво, отправился к себе. Какое блаженство – лежать чистым на мягкой постели. Когда всё это у тебя есть – не замечаешь; а стоит побыть голодным и поспать на земле – сразу вспоминаешь об утраченном. Уснул я мгновенно.
Далеко за полночь проснулся от какого-то шороха. Рядом с постелью стояла в ночной рубашке Дарья.
– Пусти погреться.
Я молча откинул одеяло, и женщина юркнула ко мне. Какое погреться, тело её было жарким, о саму греться можно. Не затем пришла.
Я начал покрывать её тело поцелуями. Женщина возбудилась, стала дышать шумно, по телу пробегала дрожь. Пора. Улёгшись сверху, осторожно вошёл. Дарья застонала от наслаждения.
Потом мы лежали полуобнявшись, разгорячённые, потные. Одеяло валялось на полу.
– Давно мне не было так хорошо, истосковалась по мужику. Уж год, как мой помер-то. Ты мне ещё на рынке приглянулся, решила, ежели не женатый, как-нибудь уговорю. В бане еле удержалась.
Дарья оказалась женщиной темпераментной, а мне – в охотку. Утром еле разлепил глаза, когда солнце уже било в окно, затянутое какой-то тонкой кожей.
Ни фига себе работник. Быстро встал, натянул мужнину рубаху и штаны, заботливо положенные Дарьей у изголовья. Рубашка была чуть коротковата, но нигде не жала; я уже заметил, что рубашки здесь были неохватные, любого размера: одел, подпоясался – и никаких мерок не надо. Вот с подпоясался – проблема.
Немного стесняясь, я вышел в коридор, Дарья уже хлопотала на кухне.
– Здравствуй, хозяюшка. Пояса не найдётся?
– Найдётся, как же, от мужа несколько штук осталось.
Дарья шустро сбегала на второй этаж, принесла пару ремней – хороших, кожаных. Я с трудом застегнул пояс на последнюю дырочку. Хлипковатый муж был у Дарьи, да и на том спасибо. Выйдя во двор, достал из колодца воды, умылся.
Позавтракали кашей и узваром из яблок.
– Ты грамоте обучен ли? – спросила Дарья.
Я чуть не поперхнулся, чуть не ляпнул, что у меня – высшее образование, но вовремя опомнился и кивнул.
– От мужа лавка торговая осталась, с неё кормлюсь; да приказчик уж больно хитёр, хочу записи проверить, поможешь?
– Помогу.
Выйдя во двор, осмотрел дом снаружи, постройки. Кое-где требовалось заменить доски, подправить забор. Найдя в сарае инструменты, взялся за работу. Надо всё-таки постель и харч отрабатывать. Поработал часа три, успел заменить несколько досок, поправить дверь в баню.
Дарья вышла нарядно одетая, оглядела хозяйство, ничего не сказала, но по лицу было видно – довольна.
Мы направились в лавку, шли квартала четыре. Лавка оказалась чуть не в центре. Да за такое место нынешние торгаши попередрались бы, а у неё дохода нет.
В лавке за прилавком стоял какой-то замызганный мужичонка. Увидев Дарью, выскочил навстречу, угодливо поклонился. Пока они разговаривали о своём, я осмотрелся. Лавка невелика, где-то четыре на шесть метров, на полках, по моему разумению, чистое барахло, откуда быть доходу? Надо срочно менять профиль. Дарья подала книгу, в которой приказчик скрупулезно писал доход и расход. Быстро прикинул – вроде всё сходится.
Дарья получила скромную выручку, и мы отправились домой. Усевшись за стол, я напрямую выложил Дарье своё мнение – с таким товаром дохода ждать не стоит. Надо заняться чем-нибудь другим.
– Чем, что делать, подскажи, – с надеждой в голосе спросила женщина.
– Дай подумать!
Я сидел и размышлял. Чтобы раскрутить любое дело, нужны вложения. Я не знал местной конъюнктуры, но быстрее всего окупается спиртное, да и первоначальные вложения не так и велики.
– Дарья, сколько у тебя денег?
Женщина покраснела:
– Десять рублей серебром.
Я не знал, что можно купить на эти десять рублей, но мне показалось – это очень мало.
– А знакомые мастеровые есть, ну, кузнецы?
– Есть, как не быть; недалеко отсюда, в слободке живёт Анфимий, хвалят люди.
– Веди.
Мы отправились к кузнецу. Я, как мог, объяснил ему, что от него требуется – решил сделать большой самогонный аппарат. Кастрюля с закрывающейся крышкой, змеевик да кое-что по мелочи. Сговорились о цене и ударили по рукам.
Сразу пошли на базар и купили мешок пшеницы. Я еле доволок его до дома: тяжеловат, килограммов на шестьдесят потянет. В предбаннике приготовил место для самогонного аппарата, дал Дарье задание: найти побольше глиняных кувшинов небольшой ёмкости, бутылок-то ещё не было, – и древесного угля.
Через несколько дней от кузнеца получил готовое изделие, с трудом притащил домой, собрал. Замоченная ранее пшеница уже бродила. Хоть дело и было к вечеру, зарядил аппарат, развёл огонь под кастрюлей.
Часа через два забулькало, из змеевика закапал самогон. Я попробовал его ещё тёплым. Фу, сивухой в нос шибает, и вкус противный. Ладно, были у меня ещё задумки. Я перегнал всю кастрюлю и поставил весь самогон ещё раз перегоняться. Теперь он был уже получше.
За работой незаметно прошла ночь. Погасив огонь, я отправился спать. Дарья, видя мою занятость, спала у себя наверху.
Поспал часа три-четыре, вскочил бодрый и, едва позавтракав, убежал в баню. Засыпал в кастрюлю с самогоном изрядно древесного угля, известно ведь, что это – отличный поглотитель токсинов и прочей дряни. Захватив немного в кувшине, принёс на кухню, стал экспериментировать, разводя в разных количествах водой. Мне хотелось добиться сорока градусов, как у водки. Когда по вкусу напиток стал напоминать водку, я задумался: а как дозировать в дальнейшем? Доверять только языку – занятие неблагодарное. Додумался вот до чего: к гладко оструганной палочке приделал свинцовый грузик, опустил в напиток, сделал отметку на палочке. Будет теперь что-то вроде спиртометра. Допотопно, но быстро развести самогон под требуемые градусы можно.
За три дня стояния в кастрюле с древесным углем самогон очистился, на дне был желтоватый слой сивушных масел пополам с углем. Осторожненько слил в другую посуду, позаимствовав у Дарьи на кухне. Прокипятил колодезную воду, остудил и принялся разбавлять самогон водой по самодельному спиртометру. Получилось много, литров сорок – сорок пять. С помощью Даши разлил поварёшкой по кувшинам. Продукт был готов. Вечером, за ужином, мы его и опробовали. Дарье не очень понравилось – крепковато, а по мне был в самый раз.
Назавтра мы уложили половину кувшинов в две корзины и отнесли в лавку. За два дня удалось продать всё, причём вернули затраченные на зерно и самогонный аппарат деньги, да ещё и прибыль получили. Дарья была рада: показался свет в туннеле, в кошеле зазвенело серебро.
Вечером, за ужином, я посоветовал сделать ещё один аппарат, купить сразу воз пшеницы, пока не наступила зима и не поднялись цены, нанять парочку человек – пусть гонят каждый день.
Дарья так и поступила, спросив вроде как невзначай: – Сам дальше что делать будешь? – Подумаю, как выгодно вложить прибыль, новое дело сладить, а сейчас пойду спать.
Надо ли объяснять, что чуть не до утра мы занимались освоением Кама-Сутры?
С той поры наше маленькое кустарное производство самопальной водки работало беспрестанно и исправно приносило прибыль, причём солидную.
Как-то днём я отправился на торг и увидел на небольшой площадке внутри торга кулачный бой. Два мужика бестолково мутузили друг друга, пуская из разбитых носов кровавые сопли. Вокруг стояли зрители, дружными и громкими воплями подбадривали дерущихся. Как я понял из разговора окружающих, это было нечто вроде тотализатора. Выигравший бой получал деньги, пусть и не очень большие. Один мужичок всё-таки упал, не в силах подняться, второй радостно вскинул руки.
– Ну, есть ещё желающие? – На средину круга вышел мужчина средних лет, одеждой смахивающий на купчину.
Из рядов зрителей вышел здоровенный парень лет двадцати пяти, косая сажень в плечах, на щеках – румянец. Зрители начали бурно обсуждать шансы каждого, кидая медяки и серебро организатору. Я задержался, было интересно посмотреть здешние приёмы кулачного боя. Наконец рефери – организатор боя – махнул шапкой. Бой окончился быстро. Молодец пару раз махнул кулаками-кувалдами, мужичок-соперник, уже уставший от предыдущего боя, рухнул в пыль.
Толпа разочарованно загудела – бой окончился очень быстро. Молодец сиял улыбкой, вскидывая руки.
– Кто ещё желает помериться силушкой, разогнать кровь молодецкую? – спросил организатор.
И тут меня как бес под руку толкнул. Я вышел в круг:
– Я хочу!
Молодец ходил по кругу, пренебрежительно поглядывая на меня. Роста он был такого же, как и я, но шире в плечах и упитаннее. Рефери собрал с играющих деньги, вышел в середину круга и махнул шапкой:
– Начинайте!
Молодец, взбодрённый предыдущей лёгкой победой и полученным выигрышем, сразу ринулся в атаку. Главное было – не попасть сразу под удар его кулака. Парень слишком надеялся на свою силу, а техники не было никакой, когда бил – открывался весь, о защите не беспокоился. Кулак его пошёл вперёд, я мгновенно пригнулся и сам ударил его в солнечное сплетение. Как в каменную стену, только немного дыхание удалось ему сбить. Противник стал осторожнее, видно, опыта в кулачных боях ему было не занимать. Теперь он стал ходить вокруг меня кругами, выжидая время для удара. Я смотрел ему на ноги. Когда противник хочет бить, всегда переносит вес тела на одну ногу. Вот молодец сгруппировался, и в этот момент я упал на руки, в положение для отжимания, и левой ногой ударил его под колено. Противник рухнул спиной на землю. Ё-моё, маленькое землетрясение!
Какое-то время он лежал неподвижно – приложился сильно, затем медленно встал, потряс головой и, как разъярённый бык, кинулся на меня. Не привык падать детинушка, привык сам бить. Я уходил в стороны от его кулаков, но один раз почти не успел, кулак вскользь прошёл по голове, зацепив ухо. Было ощущение, что я задел проходящий товарный поезд.
Разъярённый падением, молодец уже не думал о защите, в его налитых кровью глазах читалось только одно: свалить меня, растоптать, одержать победу. Дыхание его сбилось, парень не привык долго двигаться. Его удел – пришёл, ударил, победил.
Выбрав момент, я крутанулся и врезал ему пяткой в лоб. Здоровяк на секунду застыл в задумчивости, потом рухнул, подняв облако пыли. Я постоял рядом, но парень даже не делал попыток подняться. Я вскинул в победном жесте руки. Победа! Чистый нокаут! Ко мне подошёл организатор, насыпал в руку медных и серебряных монет.
– Ты хорошо дерёшься; супротив Тимофея никто долго продержаться не мог, а ты его самого уложил. Приходи сюда ещё, пока тебя никто не знает, можно хорошую деньгу срубить.
Я поблагодарил за деньги, насчёт приходить на бой, обещал подумать. Нет, не моё это. Понимаю необходимость знания и умения постоять за себя, но регулярно бить морды противникам на потеху публике, извините, я не гладиатор. Отойдя в сторонку от зрителей, пересчитал деньги – два рубля и алтын. Совсем неплохо.
Я направился в оружейный ряд, надо было купить маленький, используемый для еды ножик, и большой, для хозяйственных нужд и для боя. Выбрал ножи в чехлах, подвесил на пояс, начал выбираться с базарной площади. Кто-то тихонько взял меня за руку. Я обернулся. Рядом стоял небольшого ростика тщедушный человечек. Свисающие пейсы, ермолка на темечке и характерный нос выдавали в нём иудея. Картавя, он извинился и попросил для разговора отойти в сторону.
– Слушаю вас.
– Я видел, как вы дрались с этим бугаём, восхищён вами.
– Спасибо, это всё?
– Нет, что вы. Я ювелир, моя фамилия Ройзман, вам это о чём-либо говорит?
– Нет.
– Будем знакомы, меня зовут Изя.
– Меня – Юрий Котлов.
– Вы похожи на порядочного человека.
– Спасибо.
Еврей помялся.
– Я ювелир, мне нужен человек для охраны.
– Ну так наберите вот таких удальцов, что выходят на кулачках драться, в чём проблема?
– Нет-нет, мне не надо людей, которые плохо владеют кулаками. Я наблюдал за вами во время боя, вы не потеряли самообладания, редко били сами и не давали ударить вас противнику. Способ вашего боя как-то резко отличается от общепринятого, вероятно, вы этому учились в Персии или ещё где-то. Я не видел, чтобы русичи дрались ногами.
– Видите ли, уважаемый Изя! У меня своё, пусть и маленькое дело, и мне не хотелось бы бросать его для того, чтобы махать кулаками. Этот бой – так, прихоть, желание немного осадить самонадеянного удальца. Мне бы хотелось работать головой.
Изя пожевал губами, подумал, высморкался в платок – большая редкость здесь, продолжил:
– Хорошо, вы не хотите постоянную работу, но один-то раз можете съездить со мной?
– Куда и на сколько?
– Во Владимир; поездка, думаю, займёт две седьмицы.
– Сколько платите?
– С моим коштом – десять рублей серебром.
Я немного подумал. Десять рублей – сумма немаленькая. Кивнул, соглашаясь.
– Но два рубля – задаток.
Изя повздыхал, но достал из поясной калиты два рубля и отдал.
– Подойдёшь завтра с утра ко вторым петухам к Покровским воротам, жди там.
– Буду.
Я развернулся и пошёл на торг. Предложение побыть охранником было неожиданным, но и пускать всё на самотёк было нельзя. Слишком прочно была вбита в моё сознание необходимость обстоятельной и вдумчивой подготовки – к операции ли, к чему другому.
Пошёл к рядам оружейников. Кроме ножа у меня ничего не было, а нож – крайнее средство, когда ничего другого уже не осталось. У первых лавок я встал: на чём остановить выбор? Лук – оружие неплохое, да учиться им владеть надо сызмальства; сабля хороша для конного, мечом в одночасье тоже владеть не научишься.
Глаза мои блуждали по смертоносному железу, не зная, на чём остановить выбор. Из-за прилавка вышел степенный мужик с окладистой бородой и в кожаном фартуке. Скорее всего, кузнец, что и сработал это всё.
– Что хочешь, мил-человек? У меня всё есть, выбирай, к чему душа лежит.
– Подскажи, уважаемый, не знаю, что делать? В опасную дорогу собираюсь, оружие попроще хочу взять: так, чтобы привыкать долго не пришлось, но и с оружным справиться.
– Воинский опыт есть ли?
– Нет.
Не мог же я ему сказать, что после института пришлось год отслужить в разведбате, командиром медицинского взвода. И на учениях по болотам ползать и научиться маскироваться, и стрелять из Калашникова. Эх, сейчас бы сюда Калашникова, всё проблемы отпали бы.
– Тогда возьми арбалет. Силой, я смотрю, тебя Бог не обидел, тетиву натянешь. Постреляешь немного, быстро набьёшь руку. А ещё предложу боевой топор, ежели сила есть – ни один рыцарь, даже в полном доспехе, не устоит, любые латы пробьёт, о кольчуге даже не говорю.
– Давай посмотрим.
Продавец вытащил из-за прилавка арбалет, оружие с виду совсем не грозное. Так, можно сказать, ложе от ружья, если бы не плечи лука. Сбоку от ложа торчала деревянная рейка, усиленная железной полосой.
– А это что? – указал я на рейку.
– Да это же «козья нога», тетиву натягивать. Руками не совладать, спину сломаешь.
Кузнец вытащил из небольшого колчана арбалетный болт – коротенькую, сантиметров двадцать пять, стрелку с куцым оперением, показал, как укладывать в жёлоб. Подняв арбалет вверх, нажал на спуск. С громким щелчком болт врезался в бревенчатый навес, пробив почти насквозь бревно толщиной чуть не с моё бедро. Лишь оперение торчало.
– Берёшь?
– Беру, болтов к нему поболее дай.
– Отдаю с колчаном, тут два десятка будет. Топор показывать ли?
– А то!
Мастер снял со стены устрашающего вида железяку. С одной стороны топорища – небольшой ширины лезвие, с другой, вместо обуха, – острый стальной шип, слегка загнутый. Ручка длинная, отполированная, ясеневая. Я взял в руку – сидит удобно, хоть и тяжеловат, килограмма два с лишним.
Кузнец выжидающе посмотрел на меня:
– Ну как?
– Хорош топор, тоже возьму.
Мы ещё долго торговались, но всё-таки договорились: я отдал за железо два рубля, что получил авансом от Изи, и часть оставшихся от рукопашного боя денег.
Придя домой, заявил Дарье, что уйду на пару седьмиц. Пошёл на задний двор и попробовал зарядить арбалет и выстрелить из него по стене бани. Получилось неплохо. Ещё бы потренироваться, да болты вытащить из брёвен было невозможно – они уходили вглубь почти полностью. Эдак и в путешествие отправляться не с чем будет. Поужинав, улёгся спать, наказав Дарье разбудить при первых петухах. Собирать вещи в дорогу не понадобилось, у меня их не было.
Глава II
Дарья растолкала меня, когда было ещё темно. Быстро вскочил, умылся, позавтракал вчерашними пирожками, запив сытом, засунул за пояс топор, забросил за плечи арбалет с колчаном. Прощание с Дарьей было коротким – крепко поцеловал и, не оглядываясь, вышел со двора.
Где находятся Покровские ворота, я уже знал. Полчаса быстрого хода по спящему ещё городу – и вот я на месте. Изя был уже тут. Он сидел на повозке, на дне которой лежал прикрытый рогожей груз. На второй подводе сидели двое парней. Изя подвёл меня к ним:
– Мои люди, тоже охрана – Кузьма и Соломон, мой племянник. Садись ко мне на подводу, поехали. Надо сегодня успеть вёрст тридцать проехать. Пока вёдро, не дай Бог дожди зарядят – не поспеть.
Мы уселись на подводу; солнце ещё не встало, но темнота уходила, уступая место наступавшему дню. Вокруг уже серо, но видно было метров на десять – пятнадцать. Охранники благосклонно приняв от Изи монету в руки, распахнули одну половину ворот, и мы выехали.
Долго тянулись посады и пригороды; движения не было, пыли тоже. Воздух был чист и свеж. Не прошло и пары часов, как навстречу стали попадаться крестьянские телеги, верховые всадники, пешие путники, идущие в Москву. Над дорогой стоял туман из пыли, щедро садившийся на одежду, подводы, лошадей.
В обед, когда уже захотелось кушать, а от тряски на подводе ныли внутренности, мы свернули с наезженного тракта и через несколько минут добрались до небольшой деревушки. Видимо, Изя дорогу знал, так как подъехали к третьей избе с краю и въехали во двор. Оба охранника соскочили с телеги, привязали лошадей, разнуздали и стали их кормить. Изя откинул рогожу, мы оба взяли по тяжёлой сумке и вошли в дом.
Здесь, в большой и чистой комнате стоял длинный стол, на который хозяйка скоро стала ставить еду – щи в глиняных мисках, исходящие мясным духом и паром, запеченную курицу с грудой гречневой каши вокруг на большом оловянном блюде, отварную рыбу, ломти хлеба и кружки с пенистым пивом. Похоже, Изю здесь уже ждали, и бывал он в этой избе не раз.
Ополоснув руки, все четверо уселись за стол. Охранники пробормотали молитву и перекрестились, я, дабы не привлекать внимания, последовал их примеру. Дружно налегли на еду, на свежем воздухе, да от тряской подводы у молодых мужиков аппетит был отменный. Схарчили всё быстро, поблагодарили хозяйку. Изя расплатился и, подхватив тяжёлые сумки, мы снова погрузились и продолжили путь.
К вечеру, когда уже начало темнеть, съехали с тракта и переночевали в деревушке. Похоже, у Изи на всём пути были купленные места, где он мог столоваться и ночевать. Шустрый малый. Спали все в одной комнате, не раздеваясь, с оружием под рукой, сам Изя – на полатях с сумками под подушкой, а мы, трое охранников, на полу, на набитых сеном матрасах.
К концу второго дня миновали Покров, в ночь третьего – ночевали в Костерево. Погода благоприятствовала; укладываясь спать, Изя мечтательно произнёс:
– Хорошо бы завтра до Собинки добраться, а там – Юрьевец, да Владимир.
Четвёртый день был похож на предыдущие, только тракт стал уже, телег и людей, по мере удаления от Москвы, – значительно меньше.
Тут всё и произошло. Мы проезжали маленький хуторок в три избы, когда из-за поворота выскочили всадники. Со второй телеги закричали:
– Татары, арбан! Тикайте!
Я столкнул с телеги замешкавшегося Изю, бросил ему сумы с грузом. Тот их подхватил и бросился в ближайшую избу, причём так быстро, что я, зная вес сумок, просто подивился.
Я сунул за пояс боевой топор, «козьей ножкой» стал натягивать тетиву. Рядом со мной со стуком вонзились в телегу две стрелы. Я упал на пыльную землю, наложил болт на готовый арбалет, прицелился и выстрелил. Конного как ураганом сорвало с лошади. По другую сторону дороги щёлкал луком Кузьма, лук был у него одного. Ещё два татарина упали с лошадей. Но и татары успели налететь, зарубить Кузьму и Соломона. Меня от татар удачно прикрывали телеги.
Я успел ещё раз взвести тетиву и наложить болт. Вовремя! Из-за второй телеги появился верховой татарин. На нём был короткий кафтан с нашитыми металлическими бляхами, правой рукой он размахивал саблей, в левой держал небольшой круглый щит. Я вскинул арбалет и выстрелил. Татарин, заметив моё движение, попытался поднять щит и прикрыться. Куда там! Болт пробил деревянный щит вместе с татарином, тело завалилось назад, сабля выпала из руки.
С той стороны дороги прямо с лошади соскочил на телегу татарин и кинулся на меня, дико визжа. Отбросив арбалет, я рывком выдернул из-за пояса топор и успел подставить его под удар сабли. Бам! Удар, хруст, и лезвие сабли переломилось у рукояти. Ну да, это вам, басурмане – топор, а не сабелька.
Перехватив топор поудобнее, я хэкнул от напряжения и всадил татарину в грудь. Лезвие вошло по самое топорище, и враг стал заваливаться назад. Чёрт, лезвие вошло настолько глубоко, что татарин падал вместе с топором. Лишь когда он свалился, я смог вытащить топор из тела, да и то, упершись ногой.
За подводой что-то визгливо кричали на татарском, из-за телеги и лошади выбежали трое пеших татар. На лошади здесь было просто не повернуться.
Против троих с неповоротливым топором и без щита и кольчуги было не устоять. Даже не имея здешнего боевого опыта, это было понятно.
Чтобы не получить саблю в спину, я бросился к избе. Дверь была заперта, я прижался спиной к стене. Всё равно они не смогут все трое напасть спереди, только мешать друг другу будут, а против двоих шанс ещё есть, рукоять боевого топора длинная, значительно длиннее сабельного лезвия. Продержаться бы. А до чего продержаться, кто знает, что татары здесь и кто придёт на помощь? Да и что это за татары? То ли передовой разъезд более крупной группы, то ли весь десяток, что первоначально въезжал в деревню, был с Дикого поля: пограбить да рабов новых захватить, пройдя лесными тропами. От десятка пяток остался, но для одного меня много, ещё бы хоть одного бойца.
Татары обступили меня полукругом. Потные, усатые, узкоглазые азиатские лица. В глазах – ярость и бешенство. Я понял, что биться придётся насмерть. Гибели своих сотоварищей мне не простят.
За спинами татар раздался повелительный окрик, татары расступились. Шагах в десяти от меня стоял ещё один татарин, похоже, их командир, в богатом халате, в железном шлеме-мисюрке, но самое отвратительное – в руке он держал лук. Конечно, чего жизнями сородичей рисковать, когда меня, как жука, можно пришпилить стрелой к стене.
В это мгновение из-за угла избы вылетел здоровенный мужик с вилами в руках и с воплем всадил их ближайшему татарину в спину; татарин не видел мужика, стоял лицом ко мне, за что и поплатился, завалившись телом вперёд. Но и мужик недолго прожил. Татарский начальник пустил стрелу, и мужик, выронив вилы, упал со стрелой в груди. Татарин мгновенно выхватил из колчана еще одну стрелу и положил на лук.
Сейчас моя очередь умирать, понял я. Вжался спиной в стену, неожиданно почувствовал, что стена упруго поддаётся, как густой холодец; ещё чуть нажал и, внезапно для себя, упал на спину, но уже в избе. В это же мгновение услышал стук стрелы в брёвна стены, крик татар:
– Урус! Шайтан!
Чудо какое-то. Я поднялся, ощупал стену – брёвна как брёвна, никакого изъяна.
Размышлять о происшедшем было некогда. Надо спасать жизнь. На печке сидела испуганная крестьянка, прижимая к себе белобрысого сопливого мальчугана, под полати забился Изя, торчали лишь ноги, подрагивавшие от испуга.