Смена закончилась неожиданно быстро. Полдня занимался перевязками, затем оформлял истории болезни. Как говорит наш заведующий отделением: документы пишутся не для меня, а для прокурора.
      Я созвонился с Юлей, моей подружкой, переоделся и вышел из больницы через запасной выход. Свой мотоцикл, любимый «Харлей-Девидсон», я всегда ставил там. Собственно, после развода у меня только и осталось, что телевизор да этот мотоцикл. Квартиру мы разменяли; мне досталась однокомнатная в Люблино, а Инне – двушка на Воронцовском поле, почти центр. Да и мебель переехала туда же. Какое-то время мне даже пришлось спать на матрасе на полу, но я не горевал: баба с возу – кобыле легче. Моя бывшая нашла себе мужчину побогаче; она давно пилила меня – зарабатываю мало, дежурства опять же ночные, ни в клубе оторваться, ни в гости сходить. Выбрала теперь себе богатенького, правда, женатого, но её это, похоже, не напрягает. Господь с ней, флаг в руки. Была в жизни такая ошибка – этот скоропалительный брак, ведь отговаривал отец, пока был жив, он людей хорошо чувствовал. Ладно, хорошо хоть детей не успели завести. А сейчас я собирался к Юле. Сегодня пятница, мы давно с приятелями собирались встретиться на выходных, посидеть на даче – попить пивка и пожарить шашлыки. Надо было ловить последние погожие деньки; солнце ещё светило вовсю, но по утрам было прохладновато и летала паутинка – признак бабьего лета.
      До «Автозаводской» доехал быстро, мотоцикл – не машина, стоять в пробках не приходится.
      Юля уже стояла на месте, приплясывая от нетерпения. Я даже залюбовался – джинсы плотно обтягивали аппетитную попку. На спине болтался небольшой рюкзачок, ветер слегка раздувал длинные чёрные волосы. Люблю брюнеток, хотя почему-то считается, что большинство мужчин без ума от блондинок. Не зря же на улицах столько крашеных блондинок. Но и я, и мои друзья к блондинкам были равнодушны.
      Познакомился я с Юлей случайно – она приехала навестить в больнице бабушку, и мы застряли в лифте; хоть и недолго длилось наше заключение, но познакомиться и обменяться номерами телефонов успели. Вот уже третий месяц, как мы встречаемся, и месяц, как спим вместе. Переезжать ко мне она не собирается, так же как и я к ней. Девушка тоже успела сходить замуж, и это добавило ей осторожности.
      Мы поцеловались; Юля уже привычно уселась сзади, обняв меня руками, не от бурных чувств, а хотя бы для того, чтобы удержаться. Мотоцикл может и сбросить. С безопасностью у мотоциклв конечно хуже, чем у любой, даже самой завалящей машины, зато в машине нет такого чувства скорости, единения с природой, когда ветер бьёт в лицо и сечёт щёки песчинками, а воздух пахнет травой. В мотоциклы я был влюблён с детства.
      Со временем, уже работая, я купил машину, но не было в ней адреналина; комфорт был – тепло, уютно, а вот азарта, упоения не было. Теперь вот сбылась давнишняя мечта – Харлей. Долго копил, всё-таки двадцать тысяч американских рублей, сумма для доктора изрядная. Ну а к Харлею пришлось покупать кожаную косуху, бандану и всё, что полагается, чтобы соответствовать. Всё-таки Харлей – это легенда, не Сузуки какая-нибудь.
      Приглушённо тарахтя низкооборотным мотором и проходя сквозь пятничные пробки на Садовом, как нож сквозь масло, мы вырвались за город. Москва с её отравленным воздухом осталась позади. Вот и Истра; ещё немного, и мы подкатились к даче моего друга и коллеги Женьки Абрикосова. Для кого-то он – уважаемый заведующий отделением, а для меня так и остался закадычным дружком Женькой. Сколько мы с ним во время учёбы в первом МОЛМИ вина попили в подъездах, тиская девчонок! А сколько лекций пропустили, правда, к медицине отношения не имеющих – научный атеизм, диалектический материализм и тому подобное. Слава Богу, КПСС – уже не направляющая сила, и товарищу Сталину спасибо за счастливое детство говорить не надо.
      Дачка была небольшой и старой, доставшейся Женьке от деда, заслуженного деятеля от оборонки. После смерти академика Женьке причитался целый чемодан наград, грамот, и вот эта дачка.
      Место неплохое: старые деревья вокруг, тень, прохлада, водохранилище рядом. Участок небольшой – шесть соток, и домишко на участке маленький, однако небольшую кампанию приютить на ночь может запросто.
      Мы с Женькой по-дружески обнялись, С Юлей они скромно пожали друг другу руки. В дальнем углу двора уже жарко горели дрова в мангале. Багажник Женькиного авто был открыт, там виднелась кастрюля с мясом, и лежала связка шампуров. Из домика выпорхнула Люся, жена друга. Они поженились ещё в институте и, к моему удивлению и зависти, жили дружно и весело. Детей пока не заимели, но, как сказал Женька, они активно работают над этим вопросом.
      Поскольку дрова уже прогорали, мы принялись нанизывать мясо на шампуры и жарить. Шашлык должен делать мужчина, мясо не любит женских рук.
      Тем временем дамы резали лучок и готовили закуски. По участку начал распространяться дразнящий аромат шашлыков. Мы поснимали готовое мясо и, обжигая руки, помчались к столу. Снизав мясо с шампуров в большое блюдо, уселись. Женька спохватился и умчался в домик, вернувшись с парой запотевших бутылок вина. Шашлык, правильно замоченный и пожаренный, – лучшее мясное блюдо. Откусываешь сочный кусок, и язык от жара начинает трещать, запиваешь холодным вином и кидаешь в рот колечки лука, замоченного в уксусе. Красота! А запах?
      Утолив голод несколькими кусками и опустошив первую бутылку вина, мы начали неспешный разговор. Как водится у финских лесорубов: в лесу – о бабах, с бабами – о лесе. Конечно же, мы с Женькой говорили о медицине, о злом и некомпетентном Зурабове; да много ещё о чём могут говорить увлечённые профессионалы. Дамы слегка заскучали и направились в домик. Мы же за разговором уминали шашлыки, запивая винцом. Хорошо сидели, одним словом.
      Незаметно опустился вечер; посвежело, на небе зажглись крупные звёзды.
      Пятница, вечер, предвкушение двух дней отдыха, приятная компания – что ещё человеку для счастья надо? И я наслаждался. Неизвестно, позвонят по мобильнику мне или Женьке, что привезли тяжёлого больного, и придётся бросать всё – женщин, шашлыки, свежий воздух, и стремглав лететь в душную Москву. Дамы наши решили проявить инициативу – вышли из домика в купальниках и с полотенцами в руках.
      – У нас есть предложение сходить искупаться.
      Да кто был бы против?
      Мы сбросили брюки и футболки и дружной кампанией отправились к находящемуся рядом водохранилищу. К вечеру вода нагрелась и была как парное молоко, на мой взгляд, даже теплее воздуха. Вдоволь накупались, пошалили, подныривая к девушкам; перебрасываясь шутками, вернулись на дачу. Тут нас ждал маленький сюрприз. На стуле стоял какой-то лохматый незнакомый пёс и с аппетитом доедал наши шашлыки. Завидев нас, он смылся в кусты. Ни одного куска мяса на столе уже не было.
      Судьба! Переодевшись в сухое, мы включили музыку, немного потанцевали под «Роксет» – любимую группу Женьки и Люси, и отправились в свою комнату. Собственно, выбора не было: домик был маленький, и комнат – всего две. В комнате стояла духота, не помогали открытое окно и дверь, да ещё и комаров налетело – тьма.
      Мы с Юлькой быстро разделись и юркнули в постель, накрывшись простынёй. Скоро нам стало не до комаров, нашлось занятие поинтересней.
      Утром мы выползли из домика невыспавшиеся, с множественными волдырями от комариных укусов. Не комары, а прямо вампиры какие-то. Подхватив полотенце, я как был в плавках, так и помчался к водохранилищу. С разбега плюхнулся в воду и чуть не заорал от неожиданности – вода показалась обжигающе холодной, конечно, из тёплой-то постельки. Поплавав и согревшись, обтёрся полотенцем и трусцой побежал к даче. Все уже встали и бродили, как сонные мухи.
      – Эй, лентяи! Быстро в воду! Берите пример с меня – и чист, и свеж.
      – Юра, сегодня выходной, не грузи, дай отдохнуть.
      Ну, отдыхайте. Я вытащил из дома старинный, деда Женькиного самовар, вышел за забор, набрал в ближайшем ельнике, буквально в пяти шагах от дачи, еловых шишек и растопил самовар.
      Увлекательный это процесс. Сначала заливаешь воду, потом подбрасываешь шишки, затем поджигаешь лучины из сухого дерева. Когда из трубы начинает валить сизый дым, надеваешь на трубу сапог и, как мехом, начинаешь качать сапогом. Пламя разгорается, и вскоре вода в самоваре начинает шуметь. Специально для самовара Женька хранил в подсобке старые сапоги. А чай какой из самовара! С лёгким привкусом дымка, с хорошей заварочкой, в которую добавлены для вкуса смородиновые листья. Это как сравнивать общепитовские котлеты и хороший шашлык.
      Пока я с упоением занимался самоваром, девушки накрыли немудрящий стол. Сели, почаёвничали не спеша, звучно прихлёбывая из блюдечек. Нет, в Москве так чай не попьешь; там всё быстро, на ходу, часто из пакетиков. А чаепитие – это процесс, конечно, не японская чайная церемония, но и славяне умели это делать не хуже, вспомните хотя бы «Чаепитие в Мытищах». С бараночками, сахаром-рафинадом и щипчиками, пыхтящим самоваром и непременными блюдцами, на худой конец – со стаканами в подстаканниках. Нет теперь такого, только, может, в дальних деревнях сохранилось, или вот иногда кто-то на даче побалуется, как мы. Всё в спешке – успеть, не опоздать, ритм просто бешеный.
      И только я отмяк душой за самоваром, как раздался звонок мобильника.
      – Юра, там у тебя пациент из восьмой палаты подкравливает после операции, ты бы подъехал, посмотрел.
      – Ладно, буду.
      Вся компания выжидающе на меня уставилась.
      – Я отъеду ненадолго, посмотрю, что там, да и назад сразу, расслабляйтесь пока без меня. Сегодня только утро субботы.
      Я оделся, оседлал Харлей и выехал со двора.
      Под колёса мягко стелилась укатанная грунтовка дачного посёлка, потом я выехал на узкую асфальтовую дорогу, вьющуюся вдоль реки. Добавил газку, дорога была знакомая. Ещё пару поворотов – и я уже буду на трассе. Положил мотоцикл на бок, вписываясь в левый поворот, и – о, чёрт! На повороте лежал тонкий слой рассыпанного песка, видимо, на дачу кто-то вёз для строительства. Мотоцикл перестал слушаться, заскользил боком. Я оттолкнулся от Харлея и сгруппировался. Боковым зрением я увидел, что меня несёт на дерево. «Как хорошо, что я ехал один», – мелькнуло в голове, затем удар и тошнота.
      …Очнулся я, по моим ощущениям, не скоро. Выезжал я утром, часов в десять, а сейчас вон уже и солнце садится. Неужели никто не видел моего падения, не вызвал «Скорую»?
      Я взглянул на часы – можно выкинуть: циферблат расплющило, стрелок нет. А хорошие были часы – «Омега», не подводили. Где же мотоцикл? Слегка покачиваясь, голова всё-таки болела от удара, и немного подташнивало, я обошёл придорожные кусты. Мотоцикла нигде не было. Неужели угнали, пока я был в отключке? Конечно, ключи в замке зажигания, а Харлей – лакомый кусок для любого угонщика. Мало того, что сотрясение заработал, так ещё и мотоцикла лишился. Здорово отдохнул, нечего сказать. Я огляделся – где-то должна быть наплечная кожаная сумка, там мои права, ключи от квартиры, сотовый телефон. Но и сумки я не нашёл тоже, хотя на четвереньках облазил все кусты и придорожную канаву. Что за чертовщина?
      Поднявшись с колен, я отряхнул брюки и огляделся. Местность та же – вон поворот реки, холмик, но в то же время, и не та. Чего-то здесь не хватает. Точно, домиков не хватает, столбов с проводами не хватает, дерева – берёзы, о которую я ударился, не было тоже. Неужели я так сильно приложился головой, что что-то забыл? Я остановился и напряжённо попытался вспомнить, куда я ехал и зачем. По крайней мере то, что я Юрий Котлов, не вызывало у меня сомнений. Вроде мне звонили с работы, да, точно, звонили с работы: были проблемы с послеоперационным больным, и я рванул в Москву.
      Надо возвращаться на дачу к Женьке; у него – машина, сотовый телефон, можно с Москвой связаться; кроме работы мне надо было и милицию вызвать, пусть выезжают на место аварии – мотоцикл угнали, сумку украли. По крайней мере, для страхового общества надо получить справку о зарегистрированном происшествии.
      Придя к решению вернуться, я направился обратно. Странно, когда я ехал в Москву, по левой стороне виднелись заборы и крыши дачных домиков, а сейчас ничего кроме каких-то зарослей нет. Не могли же дачи в одночасье исчезнуть? И голосов людских не слышно. Что-то здесь не так. Может, после аварии я в шоке ушёл на другую дорогу? Потому и мотоцикла с сумкой не нашёл, и берёзы злополучной нет, и домиков не видно. Да, наверное так.
      Успокоив себя и внутренне разъяснив некоторую несуразицу, я зашагал бодрее. По моим прикидкам, я прошёл уже километра два-три, и пора бы уже объявиться Женькиной даче.
      Впереди блеснула водная гладь. Я приободрился. Даже если немного заплутал, по реке сразу определюсь, ведь дача была недалеко от воды.
      Вышел на берег, в нетерпении стал озираться. Какие-то незнакомые места. Вдалеке, выше по течению, стоял рыбак с удочкой – как же, вечерний клёв. Я направился к нему, теша себя надеждой, что сейчас узнаю, где я, и куда идти дальше. Подойдя, мысленно удивился одежде рыбака – уж больно затрапезная, если не сказать хуже. Ладно, мне с ним в друзьях не ходить. Я поздоровался, рыбак стянул нечто бесформенное с головы и поклонился:
      – Здравствуй, барин!
      Странное приветствие, однако.
      – Не скажешь ли, мил-человек, где тут селение какое, приплутал я малость.
      – А чего ж не сказать? Вон туды, по дороге, Яхрома будет; недалече, версты четыре всего.
      – Москва далеко?
      – Это уж дальче, вёрст пятьдесят будет, вон туды, – он махнул рукой.
      – Где станция железной дороги, поближе чтоб?
      – Чаво? Не понял я, барин.
      Тупой какой-то, что ли? Простой вопрос не понял. Я решил идти вдоль берега, мне казалось, что так я наверняка быстрее выйду к какому-нибудь селению, а там или такси найму или позвонить смогу. Уже уходя, неожиданно для себя спросил:
      – День сегодня какой?
      – Так пятница, как есть осьмнадцатое сентября одна тысяча пятьсот сорок седьмого года от Рождества Христова.
      Сбрендил мужик, как есть сбрендил. Наверное, водку палёную пьёт, вот белая горячка и приключилась. Чего с ним время тратить?
      Я направился вдоль берега. Воздух был свежий, голова постепенно перестала болеть, шлось легко, только что-то уж есть хотелось. Конечно, чай пили утром, а сейчас – вечер. Селений никаких не видно, хоть бы уж деревня какая попалась. Судя по солнцу, через час-полтора стемнеет, а у меня и крыши над головой нет.
      Кожаная куртка – косуха – лишь от ветра защита, тепла от неё никакого, а я житель сугубо городской; если и выезжал на природу, то на день-два с палаткой, или как к Женьке – на дачу. Надо искать ночлег.
      Темнело, я начал спотыкаться о корни деревьев, кочки. Слева, недалеко от берега, показалась копна сена. Недолго думая, я свернул туда, взобрался наверх и блаженно развалился. Побаливала в затылке голова, натруженные ноги гудели с непривычки. Километров десять я сегодня точно отмахал, сроду столько пешком не проходил, все на мотоцикле да на метро. Ночное небо было почти чёрным, звёзды ярко мерцали. В голову пришла мысль – почему нигде на горизонте не видно зарева от городских огней? Ладно, пусть Москва ещё далеко, но в ближнем Подмосковье полно городков, от них-то зарево должно быть, не может везде выключиться электроэнергия. Завтра разберусь, а сейчас – спать.
      Отрубился я быстро, слишком много впечатлений и событий за один день. Утренний сон был прерван самым бесцеремонным образом: меня за руку стащили с копенки сена. Рядом стояли два мужика с вилами и граблями, недалеко была и лошадь с повозкой. Ясно, за сеном приехали.
      – Ты кто таков?
      – Да вот, приблудился немного, в стожке переночевал.
      Мужики выглядели агрессивно: один держал деревянные вилы наперевес, как винтовку со штыком. В голове мелькнуло – а почему вилы деревянные?
      Второй подошёл сбоку, взял меня за руку, но было видно, что слегка струсил. Во мне роста было метр восемьдесят, и вес – девяносто, а мужички выглядели тщедушно. Учитывая, что я в институте активно занимался в секции самбо, уложить обоих не представляло труда, но зачем?
      – Пойдем-ка в деревню, к барину.
      Ну что ж, в деревню так в деревню. Вчера я её сам искал, да найти не смог. Идти оказалось недалеко, буквально за пригорком, я вчера не дошёл пятьсот метров.
      Я шёл впереди, мужики молча конвоировали сзади.
      Деревенька была небольшой, домов десять, по периметру огорожена хлипким тыном, и не производила впечатления зажиточной. Что меня удивило – крыши крыты дранкой, а кое-где и соломой. И это в ближнем Подмосковье!
      Меня подвели к самой большой избе; из трубы курился дымок, двор был огорожен забором, во дворе рылись в земле куры, из сарайчика доносилось похрюкивание и мычание. На стук в дверь вышел дородный мужик в яркой красной рубахе навыпуск, подпоясанной ремнём. Слева на ремне висел в чехле здоровенный нож, справа – ложка. Однако! Прямо театр какой-то. Мужики сняли шапки, поклонились.
      – Вот, барин, шпыня поймали, в копёшке ночевал на Ильином лугу.
      Барин оглядел меня с головы до ног.
      – Кто таков будешь?
      – Юрий Котлов, из Москвы.
      – А сюда как попал?
      – Заблудился, от своих отстал. Мне бы телефон или, если в деревне нет, дорогу к ближайшей станции.
      – Станция-то недалеко, да токмо лошадей там сейчас нет.
      Помешались они все тут, что ли? Или прикалываются над столичным жителем?
      Я решил не обострять отношения, попросил указать дорогу, по ней и зашагал. Хорошо хоть, теперь имелась дорога, это не по берегу идти, спотыкаясь о кочки. Дорога петляла среди рощиц, полей со снятым урожаем.
      Часа через два впереди показались две избы, огороженные высоким забором из жердей. Я вошёл в открытые ворота. Навстречу мне выбежал мальчонка лет двенадцати, поклонился и спросил:
      – Чего желает господин?
      – Станция где?
      – Да вот она станция и есть, лошадей тока нету, вчерась гонцы из Пскова всех забрали.
      – А железная дорога где?
      – Непонятно ты молвишь, господине.
      – Ладно, а столовая здесь есть?
      Видя в глазах парнишки непонимание, я переспросил:
      – Покушать можно где?
      – Так вот же трактир.
      Паренёк пошёл вперёд, я – за ним. Вошли в избу. Большой зал, мест на тридцать, длинные столы со скамьями, стойка, с хозяином за ней, попахивало дымом и чем-то вкусным, мясным.
      У меня от запаха еды аж слюни потекли. Хозяин поздоровался, спросил – что хочет уважаемый гость?
      – А что есть?
      – Карасики жаренные со сметаной, курица вареная, расстегаи, щи, каша.
      – Давайте щи, курицу и расстегаи.
      Я уселся за стол, мальчишка принёс глиняные чашки с едой, деревянную ложку. Немало подивившись ложке, я набросился на еду. И щи и курица были хороши, а расстегаи с рыбой – отменные.
      Насытившись, я подошёл к хозяину рассчитаться. Во внутреннем кармане у меня всегда лежал загашник для гаишников, причём и рубли, и доллары, правда немного – баксов сто.
      – Сколько с меня?
      – Алтын.
      – Сколько? – от удивления у меня глаза на лоб полезли. Ну, назвал бы он сумму в рублях или валюте, а тут что, спектакль какой-то!
      – Разве дорого? Посчитайте сами – полоть куриная, щи, три расстегая, ровно алтын и будет.
      Я в растерянности вытащил деньги и не знал, что ответить хозяину.
      – Вот, у меня только такие деньги!
      Хозяин подозрительно на меня поглядел:
      – Немец, что ли?
      – Почему немец, – обиделся я, – как ни есть – русский, сызмальства в Москве живу.
      – А деньги чего же странные, из бумаги? Серебро давай, на худой конец, и медяками алтын собери.
      – Нет у меня серебра, только такие.
      Хозяин обернулся в сторону кухни, крикнул Васю. Из дверей вышел здоровенный молодец, ростом не меньше меня и в два раза шире в плечах, утирая рукавом рот.
      – Вот, платить не хочет.
      – Это мы ща!
      Вася двинулся ко мне, хозяин метнулся к двери, перекрывая отступление. Дело оборачивалось неприятностями. Причина мне была пока непонятна. Я поел, честно хотел расплатиться, а меня чуть не в фальшивомонетчики записали. Вася размахнулся кулачищем. Дожидаться удара я не стал, сделал подсечку, и, когда туша Васи с оглушительным грохотом упала на пол, добил его ребром ладони по шее. Вася стал тихим спокойным мальчиком и только сопел в две дырки.
      – Хозяин, у меня только такие деньги.
      Я вывернул в доказательство карманы брюк, на пол упала монетка, кажется, два рубля, случайно затерявшиеся в кармане.
      Хозяин бочком подошёл, поднял монету, попробовал на зуб.
      – Откуда такая, небось фряжская али романейская?
      Внимательно рассмотрел с обеих сторон, кинул в ящик.
      – Ладно, иди с Богом, бумагу свою забери.
      Я сгрёб со стола рубли и доллары, сунул в карман. Я был ошарашен происшедшим. Уже в дверях я спросил:
      – Год какой сегодня?
      – Знамо какой – одна тысяча пятьсот сорок седьмой от рождества Христова. Ты никак, гость, выпил вчера много?
      – Как в Москву пройти?
      – Налево по дороге.
      Задерживаться я не стал, так как Вася стал подавать признаки жизни: зашевелил руками, приподнял голову. А ну как возьмёт в руки жердину и захочет поквитаться?
      Я вышел со двора и, свернув налево, зашагал по дороге. Сытому шагалось веселее, однако мысли были грустные. Уже второй человек называет мне совершенно, с моей точки зрения, несуразную дату. Я стал припоминать все странности – нигде не видно машин, не пролетают самолёты, нет столбов и проводов, да и станция была почтовая, для государевых гонцов и почты, а никакая не железнодорожная. По всем прикидам выходило, что я и в самом деле угодил в средние века. Бред какой-то. Поговорить бы с кем, разобраться, да вот только где найти такого человека, чтобы всё разъяснил? C чужаком вряд ли будут долго разговаривать, сочтут за сумасшедшего, затолкают в странноприимный дом, да и заведений таких здесь, наверное, ещё нет.
      Я шёл по дороге и думал, что же мне делать? Смогу ли я вернуться в своё время, и если да, то как это сделать? Если не смогу – надо на что-то жить, где-то работать, искать ночлег. На меня свалилась куча вопросов, и ни на один у меня пока не было ответа. Что бесплодно ломать голову, надо идти в Москву, там что-нибудь придумаю: голова на плечах есть, руки – тоже.
      Дорога слилась с ещё одной, сделалась шире. Меня периодически обгоняли верховые, иногда я обгонял тяжело гружёные возы, еле влекомые понурыми лошадками. С каждым километром чувствовалось приближение города, по бокам дороги стали появляться деревеньки. По дороге проезжали не только крестьянские повозки, но и богато расписанные кареты с важными седоками. Пару раз я сходил с дороги, чтобы напиться в протекающих ручьях. Покушать не довелось, да и, имея печальный опыт еды в трактире, я больше не хотел рисковать.
      К вечеру ноги уже отказывались идти, надо было искать ночёвку. Даже если Москва и недалеко, что мне там делать ночью? Дома нет, на постоялый двор без денег соваться смысла тоже нет. Не барин, переночую снова в стожке. Я стал поглядывать по сторонам, но никаких стогов или копен не увидел, вероятно, крестьяне их уже убрали.
      Начало темнеть, слева от дороги, на опушке, я увидел небольшой костерок и несколько подвод, стоящих полукругом. У костра полдюжины мужиков варили в котелке нехитрую дорожную похлёбку. Попробую переночевать вместе с ними.
      Подойдя, поздоровался, мне недружно ответили. Я попросил разрешения посидеть, погреться. Всё-таки ночи были прохладноваты. С некоторым сомнением и опаской мне позволили остаться и даже угостили миской каши. Довольно неплохой каши – гречневой, с маслом, очень вкусной. А может, на пустое брюхо так показалось.
      Все улеглись спать, подстелив под себя лошадиные потники, а кто и на телеги. Я улёгся на землю, запахнувшись в свою косуху. После утомительного перехода и немудрящего ужина уснул быстро, несмотря на жесткое ложе.
      Проснулся от тычка в бок – рядом дрались, причём, судя по крикам и мелькающим теням, дрались все. Я закатился под телегу, дабы не перепало случайно по ошибке, стараясь вникнуть, кто, кого и за что бьёт. Потихоньку в свете еле тлеющего костра стал понимать, что приютившие меня мужики отбиваются от разбойников, промышлявших грабежом вот таких крестьянских обозов, везущих в Москву товар на продажу. Надо помогать, всё же мужики не погнали прочь незнакомца, даже покормили.
      Улучив момент, я выскочил из-под телеги и врезал ногой по причинному месту чужаку. Он выделялся среди обозных светлой рубашкой. Тот упал, засучил ногами и завыл. Как теперь разобраться в темноте – кто свой, кто чужой?
      – Обозники, сюда, к телегам! – скомандовал я.
      Тяжело дыша и отбиваясь от наседавших нападающих, ко мне пробились трое крестьян. Разбойников было больше. Выхватив у одного из мужиков оглоблю, я резко ткнул ею в лицо одному из нападавших. Раздался хруст костей и дикий вопль. Вторым тычком я врезал в живот ещё одной смутной тени, услышав в ответ сиплый выдох. Хорошо попал. Обозники тоже не остались в стороне и кинулись помогать.
      Разбойники исчезли так же внезапно, как и появились. Мужики подбросили сучьев в костёр, мы огляделись. Двое обозников лежали с разбитыми головами; один был ранен, зажимал порез на руке, обильно сочившийся кровью. Я разжал руку – порез у раненого был глубокий, но кровь была тёмной и не пульсировала, слава Богу, артерия не задета.
      – Бинт дай! – крикнул я.
      Обозники уставились на меня, явно не понимая.
      – Ну, материя есть какая?
      Мужик задрал рубаху, оторвал от исподнего широкую полосу. Этим полотнищем я и перебинтовал руку.
      На опушке лежало трое убитых незнакомцев. Мужики их осмотрели – тати проклятые, туда им и дорога. Для своих убитых выкопали яму и похоронили. Да и куда их везти – август, днём жарко, быстро завоняют.
      Утомившись, присели отдохнуть.
      – Как звать-величать тебя, парень?
      – Котлов Юрий.
      – Спасибо, выручил, бо все полегли бы тут, подрастерялись мы маленько. Ратник?
      – Нет, приходилось просто.
      Не мог же я им рассказать, что драться научился в институтской секции.
      – Откуда сам?
      – Из Москвы, да давненько не был здесь, не знаю даже, ждёт ли кто, – продолжал врать я.
      – Да, слыхали мы, пожар в Москве был ноне сильный, много домов погорело, даже сказывают – царский дворец и митрополичьи палаты сгорели; царю Ивану что – новые хоромы отстроят, холопов у него много.
      – Это какому Ивану?
      – Да ты что, паря, – Ивану Четвёртому, он помазан на царствие уж восемь месяцев как.
      Прокололся я слегка, историю надо было лучше учить.
      – А далеко ли до Москвы, мужики?
      – Да нет, с утречка двинемся, а вскоре и Москва.
      – А чего же вчера не дошли?
      – Так за постой платить надо – за лошадей, за себя; где же денег взять?
      Утром обозники снова сварили кашу с салом, мы не спеша поели. Крестьяне запрягли лошадей. Поскольку возничих не хватало, пришлось мне сесть на телегу и взять в руки вожжи. Ещё двух лошадей с телегой привязали уздцами к передним телегам. Так и тронулись.
      Часа через два в облаках пыли въехали в посады. С обеих сторон тянулись убогие избы, кузнечные, гончарные, кожаные, столярные мастерские. Их можно было узнать даже по запаху.
      Постепенно дома становились лучше, и вот мы въехали в городские ворота. Стражники взяли с каждой подводы по полушке, и мы вкатились в сам город. Я был разочарован – немощёные улицы, сбоку смердящие канавы, деревянные дома и пыль. Да и по размерам, как нынешняя Шатура, наверное.
      Наш небольшой обоз проследовал на рыночную площадь. Здесь я тепло попрощался с попутчиками и отправился восвояси. Собственно, даже и не отправился.
      Походил по торгу, посмотрел, что продают. Были здесь мясные ряды с висящими тушами свиней и коров, рыбные, с самым разнообразным товаром – свежей рыбой, вяленой, копчёной всех размеров, овощные, где торговали репой, капустой, свёклой, луком и морковкой. Вот картошки тут не было, видимо, не успел дойти до нас этот колумбов подарок. В тряпичных рядах рябило в глазах от многоцветия рубашек, штанов, платьев, отрезов.
      По старым фильмам я думал, что все ходили в сером или чёрном. Ничего подобного – расцветки поражали разнообразием. Штаны и рубашки были красные, синие, голубые, фиолетовые, зеленые, самых разнообразных оттенков. В ряду кожевенников сапоги – мужские и женские, высокие и низкие, на каблуке и без, из любой кожи, тоже разных цветов, даже красные. Кирзовых вот только не было – изобретение сталинских времён.
      Кожевенники, все как один, заинтересованно разглядывали мою куртку. А некоторые даже вышли из-за прилавков и, поздоровавшись и испросив разрешения, рассматривали молнию и кнопки на рукавах. Цокали языками и под конец спросили:
      – Чья работа?
      – Турецкая. – Видя непонимание, я вовремя вспомнил, – османская.
      – А-а-а, – с разочарованием вздохнули мастера. – Кожа у них отвратная, да вот застёжка интересная, только уж больно тонкая работа. Небось, дорого купил?
      Я чуть не брякнул – сто баксов, да вовремя прикусил язык.
      Ювелирный ряд удивлял тонкой работой, блеском камней и матовым сиянием золота и серебра. Молчаливые, серьёзные торговцы, окинув взглядом мою одежду, даже не делали попыток зазвать к своему прилавку. Одет я неподобающе, не выгляжу в их глазах кредитоспособным. Вывод: одеться надо по местной моде. Хорошо сказать – одеться, тут и подхарчиться не на что, в кармане только рубли да американские доллары, обе валюты ещё не существуют.
      За ювелирным рядом пошёл оружейный. Мама моя, родной московской милиции на вас нет! На прилавках и в лавчонках лежало смертоносное железо – булавы, кистени, ножи, сабли, палаши, мечи, копья, рогатины, пики, простые и богато отделанные. Висели и стояли щиты, кольчуги, бахтерцы, куяки, шлемы всевозможные. Ей-богу, глаза разбегаются.
      Наверное, при деньгах есть смысл зайти сюда ещё. Как я заметил, у всех мужчин здесь на поясе висели два ножа: один маленький – обеденный, второй – здоровенный тесак. Надо бы и мне так.
      Я вышел с торга – что мне здесь делать без денег? В толчее меня толкнули, я, в свою очередь, толкнул женщину с двумя корзинами; та неловко упала на бок. Корзины упали, одну в толчее тут же кто-то ловко подхватил, и корзина исчезла. Я успел схватить вторую и помог женщине подняться. Пока она, ругаясь, отряхивалась, я стоял рядом. Наконец она привела себя в относительный порядок, и мы отошли от потока людей чуть в сторону. Извинившись ещё раз, я отдал ей корзину, сказал, что вторую кто-то схватил и унёс.