Мы питали всяческие надежды, что в эту вторую ночь людоед вернется к своей жертве, и, так как он заметил нас на дереве прошлой ночью, мы решили на этот раз засидки не делать, а оставить людоеда на волю судьбы - в жертву капкану и яду. На большой сосне около дорожки мы построили махан, куда набросали сена. Мы расположились там после того, как пообедали - готовил Ибботсон на примусе. В этом комфортабельном махане мы могли лежать, полностью вытянувшись, разговаривать и курить, так как единственный смысл нашего присутствия - это слушать звуки, доносившиеся оттуда, где находился труп. Мы спали и бодрствовали по очереди в надежде услышать гневный рев леопарда, если он случайно наткнется на капкан, ведь здесь нельзя было направить его точно по пути, ведущему в приготовленную ловушку. Один раз в течение ночи мы услышали лающие звуки каркера, но они пришли с противоположной стороны, а не с той, откуда мы ожидали появления леопарда.
      Как только забрезжил свет, мы слезли с дерева и, согрев себя чашкой чаю, подошли к трупу, который нашли на том же месте и в таком же положении, в каком его оставили.
      После первого завтрака Ибботсон отбыл в Рудрапраяг, а я начал паковать вещи. Напоследок, прежде чем отправиться назад в пятнадцатидневное путешествие в Найни-Тал, я перекинулся несколькими словами с местными жителями. В это время пришла группа людей и сообщила новость - в деревне в четырех милях отсюда была убита корова. Они подозревали, что ее убил людоед, так как в предутренние часы прошлой ночью (той, когда он преследовал Ибботсона и меня от дерева до веранды дома) леопард настойчиво пытался сломать дверь дома старосты.
      Эти люди усердно просили меня, чтобы я отложил свой уход в Найни-Тал и пошел вместе с ними в их деревню, захватив с собой капкан и яд.
      Дом старосты стоял на небольшом холмике, со всех сторон окруженном распаханной землей. К нему вела дорожка, которая в одном месте проходила по мягкому и болотистому грунту; здесь я обнаружил следы людоеда.
      Староста видел, что я иду долиной и приближаюсь к его дому. Он встретил меня дымящимся чаем, заваренным свежим молоком и подслащенным пальмовым сахаром. Пока я пил во дворе этот чудесный напиток, сидя на красном диване, обитом кожей горала, он показал мне дверь, которую две ночи назад леопард пытался выломать. Староста, к счастью, имел внутри дома немного пиленого леса, предназначенного для ремонта крыши, этими бревнами он подпер дверь изнутри.
      Хозяин был стар и страдал ревматизмом, поэтому послал своего сына показать мне убитую корову, пока он приберет и приготовит дом для меня и моих людей.
      Я увидел, что туша молодой, хорошо упитанной коровы лежала на ровной небольшой площадке немного выше тропинки, протоптанной скотом. Для установки капкана положение лежащей туши было самым выгодным. Спина была повернута к разросшимся кустам роз, а копыта вытянулись к однофутовой меже, на которой и устроился леопард, пожирая ее, причем его передние лапы находились между ног жертвы.
      В этом месте я разрыл землю, отбросил ее в сторону и установил капкан там, где леопард ставил свои лапы, прикрыв ловушку большими зелеными листьями. Потом, набросав тонкий слой земли, я положил на это место сухую листву, кусочки сухих веток и осколки кости, все точно в таком положении, в каком я это нашел между ногами коровы раньше. Ни один человек из сотни, подойдя к трупу, не смог бы заметить, что земля вскопана и там установлен смертоносный капкан.
      Закончив эти хлопоты, я вернулся назад тем же путем и взобрался на дерево, которое находилось на полпути к дому старосты; оттуда в случае необходимости мне было бы удобнее оказаться у капкана.
      К вечеру пара темноспинных серебряных фазанов и их выводок из пяти цыплят, за которыми я наблюдал, вдруг встревожились и поспешно побежали вниз с горы, а несколькими минутами позже появился каркер, выскочивший прямо на меня. Он немного "полаял" под моим деревом и удалился с крайней осторожностью, поднимаясь как бы на цыпочках вверх по горе. Ничего не произошло после этого, и, когда под деревом стало слишком темно и я уже не мог разглядеть даже мушку моего ружья, я спустился с дерева и в свою очередь крайне осторожно и почти на цыпочках, хотя был обут в башмаки с резиновыми подошвами, направился к деревне.
      В ста ярдах от дома старосты тропа проходила через открытую прогалину примерно тридцати ярдов в длину и двадцати в ширину. В верхней части этой прогалины на горе находился большой выступ скалы. Когда я достиг этого открытого места, я вдруг почувствовал, будто бы за мной кто-то следит, и, решив выяснить обстановку, оставил тропу. Сделав два больших шага по мягкой и топкой почве, я притаился за скалой, не выпуская труп из поля зрения.
      Десять минут я выжидал, лежа на влажной земле. Едва начало смеркаться и солнечный свет погас, я снова вышел на тропу и, принимая всевозможные меры предосторожности, проделал оставшуюся часть пути до дома старосты.
      Среди ночи, разбудив меня, староста сказал, что ему послышалось, будто леопард царапал дверь. Когда наутро я открыл ее, то увидел следы когтей людоеда на запыленной земле около двери. По этим следам я прошел до прогалины и обнаружил, что вчера вечером зверь шел за мной по пятам. Он отошел от тропы там же, где и я; перешел топкое место, дошел до скалы и после - опять-таки так же, как и я, - вернулся на тропу и шел следом за мной до самого дома старосты, который он много раз обошел.
      Отойдя от дома, леопард пошел назад к тропе. По мере того как я продвигался по его следу до того места, где лежал труп, мои надежды снова возросли, и все только потому, что вплоть до этого времени я недостаточно полно представлял себе степень хитрости этого людоеда-леопарда, которую он приобрел после восьми лет близкого соприкосновения с человеком.
      Я сошел с тропы и направился по твердому грунту к трупу, но еще издали увидел, что его уже там нет. Однако место, где был зарыт капкан, осталось нетронутым, лишь на земле виднелись два следа леопарда. Сидя на меже высотой всего лишь в один фут, так же как и в прошлую ночь, леопард положил обе передние лапы между коровьими ногами, но на этот раз он так широко их раздвинул, что коровьи ноги лежали на спрятанных пружинах капкана, которые приходят в движение и закрывают большие челюсти, только когда спуск освобождается. Здесь, находясь в безопасности от челюстей капкана, он пожрал свое "блюдо", потом обошел вокруг площадки и, схватив корову за голову, оттащил ее через кусты роз и проволок пятьдесят ярдов вниз по горе, где и остановился у молодого дубка. Довольный своей ночной работой, леопард направился дальше по той же тропе. Я шел по его следам около мили, пока они не пропали на твердом грунте.
      Не было надежды, что леопард снова вернется к трупу коровы. Тем не менее, чтобы успокоить совесть, я положил основательную дозу цианида в останки коровы, ведь я не сделал этого прошлой ночью. Сказать по правде, одна только мысль пользоваться ядом была мне тогда ненавистна, не менее отвратительна она мне и сейчас.
      На следующий день я пришел к трупу и увидел, что леопард съел все части туши, куда был положен яд. Однако я был уверен, что отравленное мясо съедено другим леопардом, который случайно наткнулся на этот труп коровы, а не людоедом, и по возвращении в деревню сказал старосте, что больше у них не останусь и искать мертвого леопарда не буду, но готов заплатить сто рупий любому, кто найдет его труп, снимет шкуру и отнесет к патвари. Спустя месяц награда была затребована; шкура леопарда, умершего много дней назад, была закопана самим патвари.
      Укладывание вещей заняло у моих людей очень мало времени, и вскоре после полудня мы вышли в наше далекое путешествие назад в Найни-Тал. Когда мы спускались вниз по узкой пешеходной тропинке к Чатвапайпальскому мосту, большая крысиная змея лениво переползла дорожку, и, пока я стоял, глядя, как она уползает, Мадо Синг, стоявший позади, промолвил: "Вот ползет злой дух, виновник вашей неудачи".
      То, что я оставил Гарвал на милость людоеда, - что, возможно, показалось вам бессердечным, впрочем, так и мне представлялось, - было враждебно принято и раскритиковано в прессе; в то время об этом людоеде ежедневно писалось в индийских газетах.
      В свое оправдание я должен заявить, что усилие, требующее большого напряжения, не может длиться бесконечно. В таком состоянии напряжения я находился двадцать четыре часа в сутки в течение многих недель, проведенных мною в Гарвале. Снова и снова после ночных засад на следующий день я каждый раз проходил несчетное количество миль, посещая отдаленные деревни, откуда приходили известия о неудачных попытках и нападениях людоеда. Многие лунные ночи мне приходилось просиживать в крайне неудобной позе. Физическое напряжение доходило до предела, уже не было сил держать глаза открытыми, и людоед без труда мог бы меня схватить.
      Часами я шел в одиночестве по тропам, которые только и были открыты мне и леопарду, стараясь применить все известные мне способы и трюки, чтобы перехитрить своего противника. Людоед с не покидавшим его счастьем или посредством дьявольской хитрости избегал пули, которую я послал бы в него одним только нажимом пальца. Пройдя снова по своему пути в то утро после ночных экскурсий, я удостоверился по следам лап, что был прав непосредственно шаг за шагом меня преследовали. Сознание, что жаждущий крови людоед идет по твоим следам ночью, как бы ярко ни светила луна, внушит кому угодно ощущение своей неполноценности, которое совершенно расслабляет. Это чувство, в случае повторения ситуации отнюдь не уменьшается.
      Мое дальнейшее пребывание в Рудрапраяге в состоянии крайнего физического и душевного переутомления вряд ли бы принесло пользу населению Гаркала и в то же время могло бы стоить мне жизни. Зная, что некоторый перерыв в исполнении задачи, которую я сам перед собой поставил, будет сильно раскритикован прессой, и тем не менее чувствуя свою правоту, я побрел назад к своему далекому дому, заверив жителей Гарвала, что как только смогу - я вернусь назад и помогу им.
      РЫБОЛОВНАЯ ИНТЕРМЕДИЯ
      Поздней осенью 1925 года, усталый и удрученный, я ушел из мест, где потерпел поражение, и ранней весной 1926 года, отдохнувший и полный надежд, снова вернулся, чтобы возобновить свой труд.
      В это второе посещение Гарвала с целью выследить и уничтожить людоеда я сначала проехал на поезде до Котдвари, а оттуда пошел пешком к Паури, сэкономив таким образом восемь дней пути. В Паури ко мне присоединился Ибботсон, проводивший меня до Рудрапраяга.
      В течение моего трехмесячного отсутствия людоед убил в Гарвале десять человек, и за это время никаких попыток уничтожить хищника со стороны объятого ужасом населения не предпринималось.
      Последний из этих десяти жертв - маленький мальчик - был схвачен на левом берегу Алакнанды за два дня до нашего прибытия в Рудрапраяг. Телеграмма об этом происшествии была нами получена еще в Паури, и, хотя мы двигались как только могли быстро, наше разочарование было велико, когда мы узнали от патвари, поджидавшего нас в бунгало, что леопард прошлой ночью доел труп целиком, ничего не оставив от своей маленькой жертвы, около которой мы могли бы устроить засидку.
      Мальчик был убит около полуночи в деревне, находившейся в четырех милях от Рудрапраяга, и, так как было маловероятно, что людоед перешел реку после того, как никем не тревожимый полакомился своей жертвой, мы немедленно приняли меры для перекрытия висячих мостов.
      В течение зимы Ибботсон организовал весьма эффективную систему информации на всей территории, где действовал людоед. Если на этой площади происходило убийство собаки, козы, коровы, человека или же была предпринята попытка выломать и открыть дверь, новость о случившемся немедленно доставлялась нам гонцом,
      К нам приходили сотни ложных слухов о нападениях леопарда. Такие донесения были причиной бесконечного количества миль, которые мы проходили впустую. Всего этого, конечно, можно было ожидать, так как на такой площади, где действует хорошо известный людоед, каждый с подозрением относится к своей собственной тени и любой звук, услышанный ночью, приписывается тому же людоеду.
      Галту, житель деревни Кунда, расположенной в семи милях от Рудрапраяга на правом берегу Алакнанды, ушел из деревни вечером, чтобы провести ночь в своем сарае для скота в миле от деревни. Когда его сын на следующее утро пришел в сарай, он увидел, что одеяло отца разорвано и половина лежит снаружи, а на тропинке, проходящей по мягкому грунту, заметил то, что посчитал следом, оставленным телом, которое волокли по земле; тут же рядом виднелись следы людоеда. Вернувшись в деревню, он поднял тревогу, шестьдесят человек ушли искать останки погибшего, четверых отправили в Рудрапраяг известить нас. Весть об исчезновении Галту пришла в то время, как мы с Ибботсон ом в поисках людоеда обшаривали возвышенность на левом берегу реки. Я был уверен: он находится на нашей стороне реки, и поэтому предположение об убийстве Галту не соответствует действительности, а Ибботсон отправил патвари с четырьмя людьми назад в Кунду с инструкцией, чтобы тот произвел личные розыски и составил нам официальное донесение. На следующий вечер мы получили отчет патвари с наброском следов лап леопарда на мягкой земле около входа в сарай. В отчете говорилось, что поиски, которые в течение целого дня вели двести человек, не дали результатов - останки Галту не были обнаружены; поиски будут продолжаться. В приложенных набросках были изображены шесть кружков: внутренний размером с блюдечко и пять других кружков вокруг него, расположенных на одинаковых расстояниях, размером с чайную кружку. Все кружки были сделаны с помощь компаса. Пятью днями позже, как раз когда мы с Ибботсоном намеревались устроить засаду на одной из башен моста, к бунгало подошла процессия. Впереди вели разгневанного человека, который громко протестовал, крича, что он не совершил никакого проступка, за который его можно было бы арестовать и вести в Рудрапраяг. Сердитый человек был Галту. После того как мы его успокоили, он рассказал, что с ним приключилось.
      По его словам, только он собрался уйти из дома в ту ночь, когда, как предполагали, его утащил леопард, пришел сын и сообщил, что заплатил сто рупий за пару буйволов, которые, по мнению Галту, не стоили больше семидесяти. Бессмысленная потеря денег так его взбесила, что, проведя ночь в сарае для скота, он встал рано утром и пошел в деревню, находящуюся на расстоянии десяти миль, где жила его замужняя дочь. Вернувшись домой, он был арестован патвари и сейчас хочет знать, какое он совершил преступление, чем объясняется его арест. Прошло немного времени, прежде чем он увидел комическую сторону обстоятельства, но, как только все понял, начал сам смеяться так же искренне, как и любой человек из собравшейся толпы, при мысли, что столь важная персона, как патвари, и двести человек его друзей-односельчан в течение пяти дней искали его останки, в то время как он сам прохлаждался в деревне в десяти милях отсюда. Эта история - хороший пример возникновения таких ложных слухов.
      Ибботсон не был расположен лежать всю ночь на башне Рудрапраягского моста, обдуваемой со всех сторон ветром, и так как можно было достать лес и плотников, ему построили площадку в арке башни, и на этой площадке мы сидели в засаде пять дней подряд, которые Ибботсон по состоянию своих дел мог провести в Рудрапраяге.
      После ухода Ибботсона леопард убил собаку, четырех коз и двух коров. Собака и козы были начисто съедены в те ночи, когда были убиты. Около каждой из коров я сидел в засидке по две ночи. На вторую, ночь, в то время как я сидел около первой коровы, леопард пришел, но только я поднял ружье и приготовился зажечь захваченный с собой электрический фонарик, одна женщина в ближайшем от засидки доме стукнула рукой в дверь, прежде чем ее открыть, и, к несчастью, спугнула леопарда.
      За это время ни один человек не был убит, но одну женщину с ребенком леопард сильно покалечил. Ему удалось открыть дверь комнаты, где она спала со своим ребенком, и, схватив ее за руку, он попытался вытащить свою жертву из комнаты. К счастью, женщина оказалась смелой и решительной, она не упала без чувств и не потеряла присутствия духа. После того как леопард, проволочив ее по комнате и собираясь вытащить наружу, попятился, она захлопнула дверь, отделавшись тяжелой рваной раной на руке и несколькими глубокими ранами на груди; у ребенка была только одна рана на голове. В этой комнате я сидел в засидке две последующие ночи, но леопард не появлялся.
      Как-то в последних числах марта после посещения одной деревни я возвращался домой по Кедарнатхской дороге паломников и, когда приблизился к месту, где путь проходит непосредственно вдоль берега реки Мандакини и где вода падает с высоты десяти - двенадцати футов, увидел несколько человек, сидевших на скале вверху водопада на той стороне реки; они держали сетку треугольной формы, прикрепленную к длинному бамбуковому шесту. Шум воды мешал разговаривать, поэтому, сойдя с дороги, я сел на выступ скалы с моей стороны водопада, чтобы отдохнуть и покурить. Кроме того, мне хотелось посмотреть, что эти люди делают. Вскоре один из них вскочил на йоги и весьма оживленно стал показывать на что-то в пенящейся у подножия водопада воде. Одновременно все его компаньоны протянули длинный шест, держа сетку у самой падающей воды. Большой косяк махсиров разной величины и веса, от пяти до пятидесяти фунтов, собирался подняться по водопаду. Одна из этих рыб весом около десяти фунтов совершенно выпрыгнула из воды, и когда падала назад, то попала в искусно подставленную сеть. Когда рыбу вынули и положили в корзину, сетку опять опустили, держа ее ближе к водопаду. Вероятно, около часа я наблюдал за этим видом спорта; за это время люди поймали четырех рыб, каждая того же веса - около десяти фунтов.
      В мой прошлый визит в Рудрапраяг дежурный сторож в бунгало инспекции говорил, что здесь хороша весенняя рыбная ловля, до того как пройдет паводок со снежной водой в обеих реках - Алакнанде и Мандакини. Поэтому на этот раз я пришел вооруженный лососевой удочкой с клееным удилищем из тростника длиной в четырнадцать футов, сайлексовой [* "Silex" - фирма рыболовных снастей и охотничьих принадлежностей] катушкой с лесой длиной в двести пятьдесят ярдов и несколькими надежными поводками и ассортиментом самодельных латунных блесен размерами от одного до двух дюймов.
      На следующий день, так как никаких новостей о людоеде не приходило, я отправился к водопаду со своей удочкой и рыболовными снастями.
      Прыгающих у водопада рыб, как это было вчера, сегодня не оказалось, и все люди, собравшиеся на той стороне реки, сидели вокруг небольшого костра и покуривали кальян, передавая друг другу трубку из рук в руки. Они с интересом смотрели на меня.
      Ниже водопада находился водоем площадью тридцать на сорок ярдов, опоясанный скалистыми утесами, протянувшимися примерно на двести ярдов. Эти утесы на одну сотню ярдов были видны с того места выше по течению, где я стоял. Вода в этом прекрасном озерце была кристально чистой.
      Скала в основании озера совершенно отвесно поднималась из воды на двенадцать футов. На протяжении двадцати ярдов она сохраняла эту высоту, потом отлого поднималась вверх, доходя до ста футов. Сойти к воде в каком-нибудь месте с моей стороны было невозможно; столь же невозможно и бесполезно было бы следовать за рыбой по берегу, если предположить, что мне удалось бы поймать какую-нибудь на крючок, потому что наверху росли деревья и кусты, а в конце водоема река, стремительно несясь дальше, пенистыми каскадами падала вниз до своего слияния с Алакнандой.
      Вытащить рыбу на берег из этого озера - трудное и отчаянное дело, однако я решил не думать об этом и не складывать удочку до тех пор, пока рыба не будет поймана.
      На моей стороне озерца вода, устремляясь вперед, превращалась в миллионы маленьких пузырьков; здесь было глубоко, а на полпути до другого берега показывалось усыпанное гальками дно, поверх которого слоем в четыре - шесть футов текла вода. Над этим галечным дном, каждый голыш и камешек которого был виден сквозь призрачную воду, масса рыб от трех до десяти фунтов весом медленно двигалась против течения.
      В то время как я глядел на них, стоя на скалах в двенадцати футах над водой с двухдюймовой блесной на тройнике в руках, стайка молоди, сверкнув в глубине, пронеслась над каменистым дном, преследуемая по пятам тремя большими усачами. С помощью отличного лососевого спиннинга друг Харди никогда не предполагал, что он будет таким образом использован, но на самом деле это уже было не впервые, - я забросил блесну и в охотничьем пылу несколько преувеличил бросок, в результате чего блесна ударилась о противоположную скалу, поднимавшуюся над водой примерно на два фута. По совпадению, блесна слетела в воду как раз в тот момент, когда у скалы появилась стайка молоди, и едва блесна коснулась воды, как была схвачена усачом, шедшим одним из первых.
      Если производишь подсечку с длинной лесой, стоя на возвышении, всегда надо ждать весьма сильного натяжения снасти, но моя прекрасная удочка выдержала, и крепкий тройной крючок основательно засел во рту усача. Усач, казалось, не понял, что произошло: повернувшись ко мне своим светлым брюшком, он две-три секунды качал головой из стороны в сторону. Потом, напуганный болтающейся блесной, все время ударяющей его по голове, сделал мощный рывок и стремительно метнулся вниз по потоку, расшвыривая во все стороны небольших рыб, залегших на каменистом дне.
      При первом рывке усач пронесся вперед, потянув с катушки сто ярдов лесы, и после секундной остановки ушел еще на пятьдесят ярдов. На катушке оставалось вполне достаточно лесы, но рыба вошла в излучину озерца, приближаясь к его выходу, - это было опасно. Поочередно отпуская и натягивая лесу, я в конце концов добился того, что повернул голову усача против течения. Сделав это, я весьма осторожно протащил его назад по излучине на те сто ярдов воды, которые мог просматривать со своего места.
      Как раз подо мной выступ скалы образовал заводь, и вот после получасовой игры-сопротивления рыба позволила себя туда завести.
      Теперь я решительно добрался до трудного места и только было с сожалением подумал, что преодолеть его не смогу и поэтому рыбу придется пустить по течению, как около меня на скалу легла тень. Всматриваясь с выступа скалы в глубину заводи, человек заметил, что это очень большая рыба, и, не переводя дыхания, спросил, что я собираюсь с ней делать. Когда я ему ответил, что рыбу из-под скалы невозможно вытащить и, мол, поэтому единственное, что можно сделать, - это отпустить ее на свободу, он сказал: "Подождите, саиб, я позову брата".
      Его брат, высокий и худощавый подросток с живыми глазами, когда его позвали, очевидно, чистил коровий хлев. Поэтому старший брат приказал ему сначала пойти к воде и вымыться, чтобы тот не поскользнулся на гладкой скале, а мы в это время держали совет.
      В том месте, где мы стояли, начиналась небольшая расщелина шириной в несколько футов; она была неровная и падала вниз, уходя под утес и кончаясь примерно в одном футе от воды совсем маленьким выступом, в несколько футов. План, на который мы окончательно согласились, заключался в том, что юноша - он уже вернулся с блестящими от воды руками и ногами - должен спуститься на этот выступ, в то время как старший брат сойдет по трещине настолько, чтобы удержать левую руку юноши, между тем как я, лежа на скале, буду держать старшего брата за другую руку. Прежде чем привести в действие наш план, я спросил братьев: случалось ли им хватать рыбу голыми руками и умеют ли они плавать. Я получил ответ, сопровождаемый смехом: они знают, как брать рыбу руками, и плавают в реке с детства.
      Загвоздка заключалась в том, что я не мог одновременно держать руками удочку и составлять звено нашей цепи. Так или иначе, надо было рискнуть, поэтому я положил удилище на землю и взял лесу в левую руку, а когда братья заняли свои позиции, я растянулся ничком на скале и, свесившись, дотянулся и схватил другой рукой руку старшего брата. Потом крайне осторожно начал подтягивать рыбу к скале, поочередно держа лесу то левой рукой, то зубами. Не было сомнения в том, что юноша прекрасно знал, как обращаться с рыбой, так как не успела она коснуться скалы, он засунул свой большой палец под одну жабру, а остальные пальцы под другую, крепко схватив рыбью глотку. До сих пор усач был вполне послушен, но как только его схватили за глотку, он внезапно рванулся, и несколько секунд казалось, что мы все трое стремглав полетим в воду.
      Оба брата были босиком, и, когда не надо было удерживать лесу и оказалось возможным им помочь обеими руками, я начал усердно тянуть их кверху, в то
      время как они, повернувшись лицом к скале, стали влезать наверх с помощью пальцев ног.
      Когда наконец усач был благополучно вытащен и лежал на земле, я спросил братьев, едят ли они рыбу. Получив быстрый положительный ответ они, мол, готовы всегда ее есть, если только могут достать, - я сказал им, что эту рыбу - великолепного усача, весящего немногим более тридцати фунтов, отдам им, если они помогут мне поймать еще одну такую рыбу, для моих людей, и они очень охотно согласились.
      Тройной якорь глубоко вонзился в кожистую нижнюю губу усача, и, пока я его отрезал, братья с интересом разглядывали, что я делаю. Когда якорь был высвобожден, они спросили, могут ли взглянуть на него. Три крючка в одном - такую вещь они никогда не видели, не только они, но и никто у них в деревне. Согнутый кусок латуни - это, конечно, грузило? Чем наживляются крючки? А почему рыба клюет на латунь? И действительно ли это латунь или какой-нибудь сорт высушенной приманки? Когда блесна, катушка с тремя шарнирными соединениями были рассмотрены и расхвалены братьями, я попросил их посидеть и посмотреть, как буду готовиться к поимке второй рыбы.
      Самый большой усач в озере был виден у подножия водопада, но здесь, в этой пенящейся белой воде, кроме него, плавало несколько очень больших местных сомов, весьма охотно клюющих на блесну или на снасточку. Эти рыбы являются в 90 процентах случаев виновниками гибели снастей в наших горных реках вследствие их пренеприятной для рыболовов привычки -как только попадут на крючок, так сейчас же ныряют до дна и прячут голову под скалу, откуда их всегда весьма нелегко, а часто и невозможно вытащить.
      Трудно было представить лучшее место, чем то, откуда я забрасывал блесну первый раз, поэтому я снова занял свою позицию с удочкой в руке.
      Пока я возился с усачом и благодаря нашим последующим действиям у скалы, рыбы, потревоженные на каменистом дне, теперь снова начали собираться, и вскоре оживленные восклицания братьев и их выразительная жестикуляция привлекли мое внимание к одной большой рыбине в дальнем конце потока, там, где дно, покрытое галькой, уже больше не проглядывало и начиналась глубокая вода. Прежде чем я смог забросить блесну, рыба повернулась и исчезла в глубокой воде, но немного позже снова появилась, и, как только она вошла в мелководье, я тут же кинул, но, очевидно, леса намокла, и заброс вышел коротким. Второй заброс был великолепен и по месту и по времени: блесна хлопнула по воде точно в той точке, где я хотел. Прождав с секунду, чтобы дать блесне утопиться, я начал сматывать катушку, придавая блесне правильное и нужное количество оборотов, и в то время, как я подтягивал лесу с легкими подергиваниями, вдруг появился усач и в следующий момент полностью выскочил из воды с крепко засевшим в глотке крючком. Свалившись назад с шумным всплеском, он бешено кинулся вниз по потоку, к большому волнению зрителей, так как люди с того берега тоже наблюдали за всем происходящим так же напряженно, как и мои помощники.
      По мере того как катушка вертелась и раскручивалась леса, братья, вставшие рядом со мной, просили меня не дать рыбе уйти вниз к дну водоема. Легче сказать, чем сделать, ибо невозможно остановить первый рывок усача какого угодно размера без риска разорвать лесу или оторвать карабин поводка. Но счастье было с нами, впрочем, может быть, рыба испугалась вращения блесны, потому что, когда лесы на катушке оставалось менее пятидесяти ярдов, она задержалась на мгновение, и, хотя продолжала сопротивляться, в конце концов была подведена к излучине и водворена в заводь у подножия скалы. Вытаскивание на берег этой рыбины было не столь трудным, как первой, так как каждый из нас точно знал свое место и обязанности.
      Оба усача были равной величины, но второй оказался немного тяжелее первого, и, в то время как старший брат с триумфом направился в свою деревню с рыбой на плече (через нее была пропущена тут же им сделанная травяная веревка), его младший брат-подросток попросил разрешения сопровождать меня до бунгало инспекции, с тем чтобы нести рыбу и мою удочку. Я вспомнил себя в далекие дни мальчуганом и своих братьев-рыболовов. Поэтому малому не нужно было долго упрашивать меня. "Если вы позволите мне нести и рыбу, и удочку, а сами пойдете на некотором расстоянии сзади меня, саиб, все люди, которые увидят меня по пути или на базаре, подумают, что это я поймал такую большую рыбу, такую, какой они никогда не видели".
      СМЕРТЬ КОЗЛА
      В последние дни марта Ибботсон приехал из Паури, а на следующее утро, когда мы завтракали, пришло известие, что леопард этой ночью неоднократно появлялся и был замечен вблизи деревни к северо-востоку от Рудрапраяга, примерно в одной миле от того места, где мы убили другого леопарда, попавшего в капкан.
      Значительная площадь в полумиле к северу от деревни и на кряже очень высокой горы представляла собой пересеченную ущельями местность, где возвышались огромные скалы и зияли глубокие пещеры, в которых, как говорили местные жители, их прадеды добывали медь. Все это пространство было покрыто джунглями, местами непроходимыми, спускающимися вниз по склону горы в пределах полумили над полями, шедшими террасами и расположенными выше деревни.
      Уже давно я подозревал, что для людоеда эта местность - надежное укрытие в окрестностях Рудрапраяга. Часто я вскарабкивался на командные высоты над изломанным плато в надежде обнаружить его, лежащего на скалах и с наслаждением греющегося в лучах раннего утреннего солнца, чем очень любят заниматься леопарды, живущие в холодном климате. Стрелять в них в этих случаях - дело обычное, и все, что требуется, - это немного терпения и точный прицел.