Когда путешественник загодя приготовился к долгой дороге, она его не утомляет. Это как в молодости – жизнь кажется бесконечной, но длинный путь не пугает, потому что готов идти и идти по нему…
      Шурочка и Варя ехали в удобной карете, колеса на мягких рессорах гасили неровности и кочки. Было легко говорить, ничуть не напрягаясь. Более того, даже придавать голосу многозначительные нюансы. А именно они имели особенное значение для темы, которую они обсуждали, едва преодолев пределы Москвы. Она была такая животрепещущая, что вряд ли они успеют завершить ее, въехав в город Барнаул.
      – Какое замечательное путешествие, – улыбалась Варя. – А все потому, что ты поехала со мной.
      Шурочка улыбалась. Она думала про себя, что это путешествие не просто замечательное, оно самое важное в ее жизни.
      – На самом деле, – отозвалась она, потому что Варя ждала каких-то слов от нее. – Невероятно покойная карета, лошади сильные и красивые. А кучер – загляденье. – Шурочка наклонилась к самому уху подруги и прошептала: – Если Арину еще где-то… потерять…
      Варя молча кивнула. Ее тоже не слишком-то вдохновляло общество чипероне. Но Михаил Александрович настоял на своем. Арина Власьевна – вот единственное условие, которое Шурочка не смогла отвергнуть и вынуждена была принять.
      То, о чем собиралась говорить Варя с подругой, не предназначено для ушей домоправительницы ее дядюшки.
      Подруги только что покинули Нижний Новгород, где осмотрели площадь, на которой проходит знаменитая ярмарка. Размах поражал, и девушки пообещали друг другу непременно побывать здесь в самый разгар торгов.
      Лошади, отдохнув и подкрепившись, летели вперед, а вместе с ними трепетали сердца путешественниц.
      Скорей, скорей, гнала их мысленно Шурочка. Она сто раз представила себе, что будет и как…
      Но Варя…
      Конечно, она жаждала обнять родных, которых давно не видела. Но не только это занимало ее разум. Авантюра, затеянная подругой, обещала увлечь и ее. Она испытывала нетерпение – ну когда же?!
      Шурочка всегда казалась Варе необыкновенной. Она не кривлялась, не играла, у нее выходило само собой быть разной. Из-за этого она могла показаться и чрезмерно рассудительной девушкой, особенно когда закручивала свои яркие кудри в суровый пучок на затылке и нацепляла на нос очки. Шурочка считала, что очки придают ей мудрость старой совы. И невероятно легкомысленной. Она хихикала, без умолку болтала, если тема зажигала ее. Тогда локоны трепетали, словно их раздувал внутренний ветер.
      Варя пыталась подражать ей, но чувствовала – безуспешно. Но кое-чему она все-таки выучилась. До разговора с Михаилом Александровичем перед отъездом Шурочка предупредила – как можно больше сдержанности в ответах.
      – Ничего такого, что соединило бы у него в голове Барнаул, Алтай и Алешу.
      – Но ведь твой дядя знает, где он ищет золото?
      – Да, и еще одно слово. – Шурочка схватила подругу за руку. – Золото – не произноси.
      – Но если он спросит, то о чем же…
      – О собаках, только о них. О сеттерах из Англии. Направим его мысли за ними. – Шурочка подмигнула подруге.
      – Хорошо, – сказала Варя.
      В разговоре с дядей Шурочки она все больше молчала. Но странное дело – ей казалось, что дядя бросает на нее особенные взгляды. Он морщился от потока слов племянницы и как будто отдыхал в молчании Вари.
      Она охотно согласилась играть и петь. Чтобы случайно не обронить слово, за которое Михаил Александрович схватится и размотает всю ниточку, которую они намотали на тюрючок, как называла Варина бабушка-сибирячка катушку для ниток.
      Варя пела, как никогда, вдохновенно, сама заметила. Как обратила внимание на его взгляд, протяжный, пристальный. Она бы назвала его, как в романах, полный любовной тоски…
      – Послушай, – дернула ее за рукав Шурочка.
      Варя повернулась к ней.
      – Слушаю, – улыбнулась она. – И что же я услышу?
      – Ты рассказывала о Лидии, – напомнила Шурочка. – Что-то я никак не выкину ее из головы. Знаешь, сидит, словно заноза. – Она пожала плечами. – Странно, я не видела ее столько лет, а она меня помнит. К чему бы это?
      – Мне жаль ее, – тихо сказала Варя.
      – Ты с самого начала твердишь мне про это. Понимаю, если бы она была малышкой, то тебя из всех старших девочек выбрала бы для обожания. – Шурочка скривилась.
      – Я бы сделала для нее все, что могла, – горячо ответила Варя.
      – Но, к счастью, Лидия Жирова не моложе нас с тобой, – фыркнула Шурочка. – Я думаю, роль обожаемой ты бы исполняла своеобразно – ты одаривала бы ее вниманием и подарками… А не она тебя.
      Варя молчала. Ей на самом деле жаль Лидию и девочек вроде нее.
      Конечно, кое-что настораживало Варю в ней. Если бы она осталась и дальше в Смольном, то, вполне возможно, попробовала бы помочь Лидии по-настоящему. Бывая в Петербурге, Варя всякий раз виделась с ней. Лидия взрослела, хорошела. Варя призналась себе, что в последнюю встречу подопечная удивила ее.
      – Как ты думаешь?.. – сказала наконец Варя. Об этом она давно хотела поговорить с Шурочкой. Но стоило подумать об этом, она уже розовела. Сейчас в коляске стояла полутьма, хотя в окно виднелись облака цвета оранжевого бархата, предвещая яркий закат. Ее заалевшие щеки вполне могли соперничать с цветом облака на западном горизонте, но Шурочка не могла их увидеть. – Как ты думаешь, – повторила Варя и словно бросилась в холодную реку на Ильин день, – Лидия уже имела… отношения с мужчинами? Я рассказала тебе, какая она стала…
      Варя расставляла слова неловко, словно переводила трудную фразу с английского.
      Шурочка быстро повернулась к ней.
      – Ты тоже об этом подумала? – Шурочка удивилась.
      – Мне так показалось, – кивнула Варя. – Помнишь дочку нашей английской хозяйки? Какой она стала после того, как вышла замуж?
      Шурочка захихикала.
      – Ага, распушила перья, как гусыня. Потом смотрела на нас, как на несмышленых цыплят, которых надо сгонять хворостиной в одно стадо. Вырастить, а потом ощипать и насовать внутрь яблок побольше. И сразу в печку.
      – Что-то на самом деле такое… – Варя засмеялась. – Как будто в нее чего-то напихали.
      Они засмеялись. Смущенно. Потому что обе уловили грубоватый смысл произнесенных слов.
      Варя отвернулась к окну. Она не знала, как объяснить странное настроение. Но если Лидия уже… имела дело с мужчиной, значит, она кого-то любит.
      Она ощутила тягучую тоску в сердце. А она? Она ведь тоже… На самом деле… она любит? Не важно, одернула она себя. Никогда, ни за что… Тем более что она уезжает от него все дальше…
      Варя поерзала на сиденье, пытаясь переменить позу, чтобы вместе с прежней ушли и прежние мысли.
      Она откинулась на спинку, сложила руки на коленях и закрыла глаза.
      Но сколько бы она себя ни уговаривала подумать о чем-то другом – ну, например, что она закончила учиться, что если захочется, она может жить в Англии… Более того, у нее там может быть жених…
      Но ни одна из этих мыслей не грела ее, напротив, в сердце становилось все холоднее. Она приоткрыла глаза, увидела профиль Шурочки. Подбородок поднят, как будто она готова бежать впереди лошадей.
      Бежать к тому, кого любит.
      Она закрыла глаза. Они едут с Шурочкой в одной карете, но в разные стороны, подумала Варя. Шурочка – к любви, а она – от любви. Варя почувствовала влагу в уголках глаз.
      Шурочка, слушая стук копыт, не замечала настроения подруги. Разве может быть оно плохим? Только послушать, как стучат копыта замечательных коней, только посмотреть, как мелькают за окном леса – вот она, самая замечательная жизнь!
      Ей показалось, что сейчас она призналась бы в любви самой Елизавете Степановне Кардаковой. Если бы не она и ее милости, то не было бы такой езды!
      Милости? Надо же, какое слово пришло на ум. Наверное, оно вынырнуло само собой из памяти, в которой насыпано много тысяч слов. Его вытолкнуло на поверхность то, что сказала Варя о Лидии.
      Наверняка, подумала Шурочка, Кардакова одаривает дядю своими милостями. Но если и Лидия… то… кого?
      Впрочем, какое ей дело? Для них главная милость Елизаветы Степановны – дать им с Варей отличных лошадей и карету. Иначе они тряслись бы сейчас на почтовых…
      – Здорово, да? – Она толкнула локтем Варю.
      Подруга повернула к ней бледное лицо. Огромные глаза были полны тоски. И… в них стоят слезы?
      – Ты что? Тебе нехорошо? Укачало? Сейчас я разбужу Арину, она даст тебе микстуры. Хочешь, попрошу кучера ехать медленней? – Шурочка приподнялась на своем сиденье, но Варя с силой дернула ее за полу клетчатого пиджака. Шурочка настояла на своем и оделась в мужское платье. Иначе, заявила она, в пути будет чувствовать себя голой.
      Дядя критически поджал губы, но после, оглядев английский пиджак племянницы с замшевыми накладками на локтях и на стойке ворота, потом широкие брюки, которые кончались на уровне язычков коричневых сапог крошечного размера, улыбнулся.
      – Какая милая пара! – Он перевел взгляд на Варю, которая была сама нежность и сама женственность. – Что ж, я бы с удовольствием поменялся с тобой ролями. – Он повернулся к Шурочке.
      – Вы надели бы женское платье? – Ее брови поползли вверх.
      – Никогда в жизни! – Михаил Александрович замахал руками. – Ему представились кружева панталон Елизаветы Степановны на его волосатых ногах. – Нет!
      Шурочка ухмыльнулась:
      – То-то же. Теперь вы меня понимаете, да? Что такое ехать в дамском платье в такую даль.
      Сейчас, глядя на Варю, она вспомнила то, что заметила тогда и обещала себе рассмотреть после. Она часто так делала. Оставляла что-то на потом. Как некоторые – кусочек сладкого пирога для послевкусия.
      Она отлично помнит, как повернулась к Варе, желая получить поддержку от подруги. Но увидела и удивилась, что ее взгляд устремлен не на нее. На дядю. Она тотчас заинтересовалась – что она такого углядела? Окинула взглядом своего сэра Майкла. Такой же, как прежде. Только… или ей показалось… он как будто стал моложе на десяток лет. Ого, как подтянул животик, как выпрямил спину…
      – Сядь, – потребовала Варя, снова дернув подругу за полу пиджака. – Мне ничего не надо. Не тревожь Арину Власьевну.
      – Но почему? – Шурочка подскочила. – Почему не надо?
      – Того, что мне надо, здесь нет. – Варины губы скривились.
      – Хорошо, давай остановимся, попросим Арину купить то, что тебе нужно.
      Варя покачала головой, наклонилась и принялась рассматривать свои пальцы. Она сцепляла и расцепляла их.
      – Знаешь что, – сказала Шурочка, – я не хочу, чтобы ты всю дорогу куксилась. Я хочу, чтобы мы обе получили удовольствие от путешествия.
      – Конечно, – всхлипнула Варя, – ты можешь его получить, удовольствие. Ты едешь с радостью, потому что знаешь к кому…
      – А ты будто не знаешь, – фыркнула Шурочка. – Тебя ждут дома.
      Варя пожала плечами, посмотрела на нее каким-то особенным жадным взглядом. Шурочка нахмурилась, но молчала. Она и догадаться не могла, что Варя ищет в ее лице черты его лица… Да, между дядей и племянницей есть сходство, потому что оно было между сестрой и братом, матерью и дочерью. Этот высокий лоб, мягкий овал…
      Спросить Варю, почему до сих пор ни один мужчина не тронул ее юного сердца, она бы не посмела. Ей приходило в голову, что, может быть, свой восторг по отношению к отцу она перенесла на его давнего друга…
      Отец много и охотно рассказывал о годах, проведенных на дипломатической службе в Лондоне вместе с Михаилом Александровичем Галактионовым. В том городе туманов, как называл английскую столицу отец – он не любил набившее оскомину – туманный Альбион, – они прекрасно проводили время. Охота, беседы, вхождение в сообщество, которое позволило обоим сойтись со многими людьми, с которыми никогда не встретились бы и не соединились без этого. Без него не было бы в их жизни ощущения полной свободы в этом мире, его особенной широты. Ведь главное, говорил отец Варе, не в том, чтобы владеть, но ощущать… Она слушала, и ей казалось, что такое ощущение передается ей, уходит робость перед предстоящей жизнью. На ее место является иное чувство – я хочу, а значит, приложив усилия, могу. А кто владеет этой особенной широтой? Ее отец и Михаил Александрович. Но отец не может стать ее мужем. А Михаил Александрович свободен. Пока.
      Внезапно схватила Шурочку за руку и горячо зашептала:
      – А он любит ее?
      Шурочка замерла. Он? Ее?
      – Ты о ком? – осторожно спросила она, лихорадочно перебирая в голове варианты. – О дяде и Елизавете Степановне? – неуверенно проговорила она, но никого другого она не знала, кого можно заподозрить в таких отношениях.
      – Да, – прошептала Варя.
      Шурочка почувствовала, как дрожат руки подруги, вцепившиеся в ее руки. Неужели?..
      – Знаешь, в чем я уверена? – осторожно начала Шурочка, похвалив себя за то, что удержалась и чуть не выпалила, желая поскорее успокоить подругу: «Кого он любит, кроме себя, так это меня». – В чем я уверена… что меня он любит.
      – Я не про это. – В голосе Вари слышалась горечь и досада. – Я не о такой любви. – Она поморщилась, вынула свои руки из Шурочкиных.
      Ага, досада, заметила Шурочка, – первый признак, что сильная боль отступает. Она почувствовала, что теперь можно говорить с подругой прямо.
      – Знаешь ли, вся эта затея с его женитьбой началась из-за меня. У меня же нет никаких денег. – Она развела руками, обратив ладони вверх, чтобы Варя увидела – на самом деле в них пусто. – Дядя считает своим долгом обеспечить меня. Кардакова ему чем-то понравилась. – Она пожала плечами. – Знаешь, я думаю, он хотел убедить себя, что в новое время нужны новые отношения. Старые баре теперь никто, и они в основном бедны. Все деньги у купцов. Так почему не соединиться ради общего блага?
      – А она… любит его? – снова подала голос Варя. Но он звучал по-иному, будто слова Шурочки, произнесенные обыденным тоном, отстранили от нее близость подступившей безнадежности.
      – Она? Она… Она женщина особенная. Кардакова из тех, кто ставит цель и идет к ней. Нет, не идет, неправильно. Она запрягает лучших лошадей и экипаж. Она летит к ней, сметая все на своем пути. Слышала, как лихачи кричат на дороге: «Пади, пади вон! Дорогу!»
      Варя засмеялась.
      – А я лечу от… – Она хотела сказать «цели», но это была бы неправда. Она не ставила себе цели заполучить Михаила Александровича. Да понимала ли она сама еще в предыдущую встречу, что все так глубоко… так сильно… Полюбила?
      Что так сильно нуждается в нем, вот как будет правильно.
      Шурочка продолжала:
      – В моем дяде эта женщина увидела инструмент для исполнения давнего желания. Она жаждет улучшить породу. – Она фыркнула. – Расстаться с грубой фамилией Кардакова. Чтобы на визитной карточке написать: «Галактионова». – Она усмехнулась. – Конечно, ей нелегко найти мужчину из нашего круга, который осчастливил бы ее. У сэра Майкла есть кое-какие деньги. Однако у нее их гораздо больше. Ей нужно перейти в иное сословие. Трудно найти человека свободного и согласного не иметь детей, то есть наследников.
      – Но почему у нее не может их быть! – воскликнула Варя, и в ее голосе послышалась жалость.
      – Дядюшка рассказывал, что в юности она неловко упала. Я думаю, что муж Кардаковой вел себя так дурно из-за этого… Он оставил ее соломенной вдовой…
      – Так она замужем! – Варя воскликнула это с таким ужасом, что Шурочка рассмеялась.
      – Да нет его на свете. Уже. Она сначала отправила его в отставку, определив хорошее содержание. Он жил за границей и там умер. Я думаю, от разнообразных излишеств.
      – Бедная женщина, – тихо проговорила Варя.
      – Я бы так не сказала, – фыркнула Шурочка. – Но слушай дальше, каков ее план. Я должна произвести наследника ее капиталам, обвенчавшись с ее младшим братом Николашей.
      – А он…
      Шурочка помотала головой.
      – Сестра поставила ему условие: если он женится на мне, то она осыплет его деньгами. А если нет – живи по-прежнему. Но и для дяди есть условие – только два брака разом.
      – Вот как? – прошептала Варя.
      – Но мне не нужен этот брак. Как и деньги Кардаковых. Я рада, что мы с Николаем поняли друг друга. Он тоже не хочет на мне жениться, потому что у него есть дама сердца. Фиалка, так он называет ее. Мы договорились помогать друг другу, чтобы устоять под натиском заботливых родственников и поступить по-своему.
      – Фиалка? Почему? – вдруг встрепенулась Варя, которая любила цветы.
      – Потому что Николай Кардаков их коллекционирует.
      – Женщин? – изумилась Варя.
      – Да нет. Фиалки. Он грезит собственной огромной оранжереей. Но сестра сказала ему, что даст деньги только тогда, когда он женится на мне.
      – Значит, никогда? – Варины глаза наполнились печальным состраданием.
      – Он так не думает. Он уже заказал во Франции оборудование, а сестра заплатила половину. Едва ли она откажется отдать вторую – иначе она потеряет первую.
      – А ты знаешь, кто она, его главная Фиалка? – тихо спросила Варя.
      – Нет.
      – Да, как все странно, – пробормотала Варя. – Снова фиалки.
      – Почему снова? – удивилась Шурочка.
      – Я видела фиалки у Лидии. У нее на подоконнике стояли горшки с фиалками. Это сейчас модно, да?
      Шурочка пожала плечами.
      – Я не разбираюсь в цветах, – коротко ответила она.
      – Лидия стала такая хорошенькая, красиво одета. – Она окинула взглядом Шурочку. – Пожалуй, не уступит тебе. – Удивительно, как ей удается. У нее же нет денег вовсе.
      – Может быть, отыскался кто-то из родных, – предположила Шурочка. – Так не бывает, чтобы человек остался совсем один на свете.
      – Она очень уверена в себе. Как никогда. Может быть, конечно, это бравада передо мной. Я тебе говорила, она расспрашивала о тебе.
      Шурочка молча кивнула, чувствуя, как что-то тревожное появилось в воздухе.
      – Я похвасталась, – продолжала Варя, – что ты согласилась поехать со мной в гости в Барнаул. Она позавидовала, я заметила. Если бы я могла пригласить ее…
      Шурочка вскинула голову.
      – Только без меня! – вырвалось у нее.
      – Ты на самом деле так не любишь ее? – тихо спросила Варя.
      – Она всегда казалась мне похожей на щучку.
      – Не надо, – поспешила Варя. – Не говори о ней дурно. Я лучше знаю Лидию.
      – Еще бы. О-бо-жа-е-мая, – фыркнула Шурочка, произнося слово по слогам.
      – Трудно сказать, кто кого больше обожал…
      – Ну да, твои подарки… Я помню.
      – Я приручила ее! – В голосе Вари прозвучала гордость. – Она была как брошенный всеми щенок. На этот раз я привезла ей духи с ароматом французской розы.
      – Так ты для нее их купила! – ахнула Шурочка. – Понимаю, у тебя талант от отца – дрессировать диких и непокорных, – фыркнула она.
      Варя поморщилась:
      – Как грубо. – Но глаза ее уже блестели.
      – Я говорю правду, – стояла на своем Шурочка.
      – Ты не думай, Лидия хорошая. Я рада, что она, кажется, устроена. Она ведь из воспитательного дома. Говорят, будто мать ее ходила с бродячим цирком.
      – Но она же попала в Смольный? – удивилась Шурочка. – Значит, было кому похлопотать.
      – Надзирательница в том числе… хлопотала за нее. Помнишь мегеру? Она служила в воспитательном доме, где росла Лидия, а потом перебралась в Смольный. Ты же знаешь, иногда делают исключение, принимают неимущих.
      – Понятно. – Шурочка нахмурилась.
      – Ну что ты хмуришься? Она правда хорошая.

      Шурочка хмурилась по другой причине. Она не любила вспоминать годы, проведенные в институте. Слава Богу, что дядюшка вызволил ее оттуда.
      Только теперь она поняла, что у дяди были собственные представления о том, какой должна быть женщина в новое время. Он жил в Европе, много путешествовал по Азии, поэтому имел возможность сравнивать и делать выводы. Дядя хотел, чтобы его племянница выросла не такой, какой привыкли ее видеть, – плохой иностранный язык, жалкие сведения о науках, легкость в танце, несколько аккордов на рояле – и замуж.
      Она запомнила его слова:
      – Все дело в том, что вся жизнь в России – ее устройство, ее общественная жизнь – построена для мужчин. Но есть умные женщины, такие, как ты. Поэтому ты, Александра, должна сама присвоить себе часть мужских ролей.
      – Я готова! – Она тряхнула локонами. – Мне нравится ездить верхом, стрелять… Путешествовать…
      – Вот именно. Но в России твои желания – грубое нарушение нормы. Прихоть. Поэтому я хочу, чтобы ты училась в Европе. Там, где общество иначе видит женщин. Слава Богу, Петр Первый озаботился вашей грамотностью. – Он усмехнулся. – Мал золотник – да дорог. Я об его указе, который предписывал не венчать неграмотных дворянских дочерей.
      – Сурово, – покачала головой Шурочка.
      Шурочка не удивлялась тому, что говорил ей дядя. Она была готова учиться всему, сразиться с мужчинами. У Шурочки был дар к языкам, в Бате она легко читала умные книги, а не дамские романы. Она видела себя то математиком, то химиком, то путешественником. Она писала письма Алеше, он приходил в восторг от ее планов. Тем более что во всех присутствовал он…
      – Знаешь, – перебила ее мысли Варя, – по-моему, Лидия рассчитывает на очень выгодную партию. Ее патронесса-надзирательница рассказывала ей о бедной девушке, которая вышла из Смольного. Года не прошло, как один состоятельный человек сделал ей предложение. Может быть, у нее тоже получится?
      Шурочка повернулась к Варе.
      – Я помню, что она сказала, когда прочитала книгу о византийских царицах, – хмыкнула Шурочка. – Ту, которую мы все читали.
      – И что?
      – Больше всего ей понравилось, что царицей могла стать любая женщина, а не только высокородная. Кстати, она ведь не получила вензель императрицы, верно?
      – Нет, хотя очень старалась. Лидия заняла четвертое место… – Варя поморщилась. – Мне жаль.
      – Значит, не удалось, – фыркнула Шурочка. – Если бы она пригасила свою зависть, я думаю, вышла бы с вензелем. Тогда могла стать фрейлиной.
      Шурочка заметила, что подруга успокоилась. Она решила не затевать с ней разговор – теперь она уже знала, что тревожит, что доводит до слез Варю.
      – Ну что, вздремнем? – спросила она, закрывая глаза и призывая тем самым Варю последовать за ней. – Смотри, как дышит Арина, тихо-тихо. Мы тоже подышим.
      Варя улыбнулась и закрыла глаза.
      Весь путь в Барнаул был расписан Вариным отцом, и девушки останавливались на ночевку у его друзей. Шурочка тоже закрыла глаза, но спать не собиралась. Она хотела усыпить Варю. Чтобы в тишине подумать, просмотреть снова сцены недавнего прошлого и понять, что она может сделать. Чтобы удача снизошла на тех, кто ее заслуживает.
      Экипаж вкатил в небольшое поселение, проехал мимо трех домов и остановился.
      Арина Власьевна встрепенулась. Она пошуршала листами своей записной книжки, которую, оказывается, держала на коленях. В ней был расписан весь путь.
      – Белая Холуница, – прочитала она. Потом обратилась к кучеру: – Это так?
      – Истинная правда, Арина Власьевна. Все, как по писаному. Отдыхаем тут.
      Экипаж стоял перед воротами большого деревянного дома. Здесь жил добрый знакомый Вариного отца, он служил мастером на металлургическом заводе.
      Уже бежали к воротам собаки – северные лайки, незло гавкали, по-доброму виляли хвостом.
      – Наконец-то, – воскликнул хозяин, – я получил письмо от вашего батюшки, Варвара Андреевна! Милости прошу всех…
      Варя хорошо знала этот дом. Шурочка, чувствуя ее спокойствие, вошла в него с радостью.
      В доме горели свечи. Белел деревянный пол, выскобленный острым ножом, как это обычно в деревенских домах.
      Их отвели в гостевые комнаты, дали умыться с дороги. Пригласили за стол.
      Человек в сюртуке из бывших крепостных прислуживал за столом. Горничная ему помогала. Она принесла открытые пироги с рыбой, золотистый огромный пирог с лосиной печенью, испеченный по старому рецепту.
      Шурочке нравилась мирная тишина дома, неспешный разговор.
      Здесь, решила она, додумает то, чего не успела по дороге.
      Но уютная перина быстро усыпила ее. И вот уже рассвет.
      Карета покатила дальше.
      – Значит, то, что ты рассказала мне, – правда? – Шурочка охнула, потому что в этот самый миг коляска подскочила на засохшем коме глины и она повалилась на плечо подруги.
      Варя не отстранилась от нее. Она закрыла глаза и прошептала:
      – Правда. Как только я увидела его.
      – Но ты увидела его, когда тебе было тринадцать? Ты уже тогда знала, что полюбила? Откуда? Как? Расскажи? – толкала ее в бок Шурочка.
      – Об этом спрашиваешь ты? – Теперь Варя не просто отстранилась, она отшатнулась от Шурочки. – Но ты сама полюбила Алешу еще раньше!
      – Алешу… – Шурочка улыбнулась. – Понимаешь, Алеша – это часть меня. Как моя рука… – Шурочка вытянула руку вперед, она слегка дрожала. Пальцы были длинные, рукав из клетчатого твида приоткрывал тонкое запястье.
      – Ну-ка, ну-ка! – Варя подалась вперед. – Дай посмотреть.
      – На что? – Шурочка удивленно взглянула на подругу.
      – Мне рассказывали, что сколько поперечных линий на запястье, столько раз в жизни ты влюбишься. Поверни-ка руку вверх ладонью.
      Шурочка подчинилась.
      – Смотри. – Варя взяла ее руку в свою. – На самом деле. Одна.
      Шурочка засмеялась.
      – Вот видишь. А у тебя?
      Варя быстро вытянула руку. Ей не надо было себя разглядывать. Она и так знала.
      – Одна, – гордо бросила она.
      Шурочка хмыкнула.
      – Правда. Ты считаешь, что это – он? Наш сэр Майкл?
      – Да, – сказала Варя. Вот теперь цвет ее щек мог соперничать только с цветком герани на окне той комнаты, где они спали прошлой ночью. То был дом не слишком богатого, но все еще состоятельного помещика, которому дал письмо Михаил Александрович. Когда-то этот человек держал псовую охоту, а дядюшка приезжал к нему травить зайцев.
      На запястье у Вари была всего лишь одна-единственная полоска, этакая поперечная морщинка.
      – Какие мы с тобой…
      – Однолюбы, – закончила за подругу Шурочка. – Однолюбки, – попыталась она найти слово поточнее.
      – Однолюбицы.
      – Одновлюбленницы…
      Они дурачились, перекидываясь словами.
      – Как ты здорово придумала с нашей милой Аринушкой, – фыркнула Варя.
      – А как иначе мы освободились бы от нее? Она служит дяде не просто всем сердцем и душой. Но и всем телом.
      Варя отшатнулась.
      – Что ты такое говоришь!
      – Ты поняла меня превратно. Я хотела, чтобы ты поняла, что ни одна ее клеточка не способна служить никому другому. А если она сама лишится здоровья в какой-то своей клеточке, то это значит, она не сможет истово служить дяде.
      Варя вздохнула.
      – Я думаю, ничего… с ней не будет дурного?
      – Корень солодки прочистит ее дня за три. А потом, она же разумная женщина, прикинет, что будет правильно вернуться в Москву, а не гнаться за нами. – Шурочка подмигнула Варе.
      – А у тебя… еще есть? – тихо спросила Варя.
      – Ты кого-то уже наметила? – Шурочка округлила глаза.
      Варя засмеялась.
      – Нет, на самом деле?
      – Ну… посмотрим… А ты изучала гомеопатию?
      – Да, я увлекалась сочинениями Маттеи. Ты слышала об этом итальянском гомеопате? С его помощью я очень скоро и без лишних усилий выучила итальянский, – похвасталась Шурочка.
      – Стало быть, ты знаешь не только про корень солодки и его…
      – …и как с его помощью развернуть человека в обратную сторону. – Шурочка захихикала. – Если он мешает тебе наслаждаться путешествием.
      – Знаешь, я боялась, что хозяева навяжут нам еще кого-то вместо Арины Власьевны, – сказала Варя.
      – Нет, они очень деликатные. И потом, они были так смущены. Но я их успокоила, сказала, что Арина уже поехала с нами не совсем здоровой.
      – Арина не рыдала, когда ты приказала ей лежать в этом доме? – спросила Варя обеспокоенно.
      – Я уняла ее тревоги. – Шурочка растянула губы в хитрой улыбке. – Небольшим знаком внимания. Я дала ей денег на дорогу больше, чем она потратит.
      Варя кивнула:
      – Ах, как хорошо ты придумала.