— Да, пожалуй, — согласился Константин.
      — Вы ключ не потеряли?
      Обречённый аналитик принялся ощупывать карманы куртки. После недолгих поисков ключ был предъявлен Горбовскому.
      — Серьёзная улика, — задумчиво сказал судья. — Правда, косвенная… Опишите-ка мне поподробнее то место, где он живёт. Дом, двор, подъезд.
      — Дом как дом. Только старый, должно быть, довоенной постройки. В три этажа. Покрыт розовой штукатуркой. С одного бока — гаражи, с другого — железные ворота. Во дворе сушится бельё.
      — Двор открытый?
      — Кажется, нет… Нет. Над бельём — старые тополя, такие раскидистые, тяжёлые, кучные. Двор довольно тёмный.
      — Дальше.
      — Подъезд один, в середине дома. Первый этаж высокий, окна открыты.
      — Вас видели?
      Константин задумался, покачал головой:
      — Нет.
      — Хорошо, дальше, — поторопил его судья.
      — В подъезде темно. Ступени на лестнице выщерблены и потёрты. Что ещё?
      — Сколько квартир на этаже?
      — По три.
      — На каком этаже живёт ваш подопечный?
      — На последнем.
      — Не обратили внимание, есть ли «глазки» в соседских дверях?
      — Нет не обратил.
      — Ладно.
      Горбовский ходил по комнате взад и вперёд, спросил:
      — На улице много народу?
      — Никого нет. Это — переулок. Весь укрыт тополями.
      — Всё, нужно ехать! — решительно сказал судья.
      Аналитик, возможно по причине своего сегодняшнего просчёта, безоговорочно подчинился воле старшего товарища.
      Они оставили свет в номере и по одному вышли на улицу. Вечер мягкой кистью водил по улицам и переулкам города. Уже совсем стемнело. В сумерках терялись очертания домов. Почему-то не горели фонари. Было тепло и тихо. Свет автомобильных фар выхватывал из мрака разбитый городской асфальт. Внизу, на сложении двух улиц, горел светофор. Ярко и бесполезно. Машин было мало, и они не мешали друг другу.
      Углом в перекрёсток врезался дом с освещённой витриной. Привезли вечерний хлеб. Одинокая старуха, в ожидании удачной минуты, пристроилась возле рабочих, разгружавших хлебный грузовичок.
      Проходя мимо, Константин втянул носом хлебное пахло. Этот запах странно подействовал на теоретика. Он успокоился. Окончательно. Конечно, рассуждения рассуждениями, но когда тебя самого припрёт, тут уж обо всём забудешь. Но теперь Константин был готов с полным хладнокровием принять этот удар судьбы. Тем более что главная битва была ещё впереди. Он знал наверняка.
      Дальше их путь лежал вдоль улицы Красной Зари, мимо грязного заводика, складов, котельной, химчистки, Дома культуры с разбитой вывеской «Октябрь», мимо кирпичных заборов с плакатами «Перестройка» и дальше, на улицу без названия ввиду сорванных с её домов табличек.
      Горбовский задыхался.
      — Скоро? — спросил он своего товарища, едва переводя дух.
      — Уже пришли, — ответил Константин и кивнул в сторону появившегося справа переулка. В этот момент сзади послышался треск мотоцикла. Судья ухватил молодого человека за рукав и увлёк за собой в непроницаемую тень старого тополя. Когда мотоцикл проехал, они неторопливо вышли из своего укрытия.
      — Осторожность, прежде всего! — тихо сказал Горбовский.
      Они свернули во двор. Там было безлюдно. Тревожно шумели тополя. Призрачно белело развешенное бельё, и по двору бродил кислый дух домашней стирки.
      В подъезде, на лестничном пролёте второго этажа, Горбовский остановил молодого человека, и они какое-то время стояли и только вслушивались в рокот вечерней жизни за тяжёлыми дверями квартир. Когда глаза судьи и аналитика привыкли к абсолютной темноте неосвещённого лестничного пространства, Аркадий Семёнович решительно устремился вперёд.
      Молодой человек долго искал ключ. Потом никак не мог попасть в замочную скважину.
      — Ну что вы возитесь! — не выдержал судья.
      — Сейчас, сейчас,… — тихо отговаривался Константин. Наконец замок упруго щёлкнул, и дверь оказалась во власти пришедших. Застоялый запах ветхого барахла, высохших стен и вековой пыли ударил в нос. Горбовский зажёг спичку. Во всём здесь чувствовалось отсутствие хозяйки.
      — Туда! — указал молодой человек.
      Стопки старых журналов громоздились по углам комнат. Совершенно истлевшие занавески безжизненно свисали с антресолей. В глубину коридора впечатался плакатный лик популярной певицы.
      Осторожно ступая по сухим половицам, ночные посетители пробрались к дальней комнате. Горбовский снова зажёг спичку. Её короткое свечение выхватило из темноты ничком лежащего человека. И одного взгляда было достаточно, чтобы понять: здесь всё кончено. Это был труп.
      — Я пойду на кухню, уберу стакан.
      — Что? — не понял судья.
      — Стакан с моими отпечатками пальцев.
      — Ах, да…
      Натыкаясь на стены, Константин побрёл в противоположную часть квартиры. Всё, что могло падать и грохотать, попадалось ему сейчас под ноги. Горбовский выругался про себя. Теоретик начал его раздражать. А коридор перед молодым человеком провалился вправо, и он попал на кухню. Константин управился довольно быстро и когда вернулся в комнату, где оставил судью наедине с убитым, ему показалось, что Горбовский что-то ищет на полу.
      — Ну что вы скажете?
      — Что? — растерялся судья. — А-а, насильственная смерть. Ну, это ясно было бы и ребёнку. Видно, что рука сломана, проникающая рана головы. Насколько я понимаю, так счёты с жизнью не сводят.
      — Его, должно быть, били, — предположил Аркадий Семёнович. — Чем-то вроде обломка водопроводной трубы.
      — Может быть тростью?
      — Мы не в девятнадцатом веке, господин теоретик. Где это в наше время вы видели трости?
      — Представьте себе видел. Сегодня. Он сам приносил мне в гостиницу трость с тяжёлым бронзовым набалдашником. А браслет забыл дома растяпа. Потому и пришлось договариваться о визите.
      — Значит, браслет — это не единственная ценность, которую он хранил у себя, — проговорил Горбовский. — А эту трость вы держали в руках?
      — Держал, конечно… Но почему вы об этом спросили? — насторожился молодой человек.
      — Просто так.
      Константину вопрос не понравился. Он вдруг вспомнил, что набалдашник трости был перепачкан краской. Да краской ли? Аналитик стал действовать решительно.
      — Что вы делаете? — почти закричал Горбовский.
      — Хочу перевернуть труп на спину.
      — Не нужно это делать, не нужно вообще ничего здесь трогать!
      Возмущение судьи было бесполезным. Молодой человек, приложив некоторые усилия, добился своего.
      — Зажгите спичку! — он.
      Судья подчинился. У него дрожали руки, и спички ломались одна за другой.
      — Да, так и есть! — констатировал молодой человек.
      — Что есть? — не понял Горбовский.
      В этот момент где-то на улице рявкнула милицейская сирена.
      — У меня почему-то плохое предчувствие, — пробубнил Аркадий Семёнович поёживаясь. Константин склонился над убитым, пристально изучая его внешность.
      — Ноги уносить надо, — заволновался судья.
      — Давайте вернём его в прежнюю позу. Помогите же.
      Во дворе дома хлопнула дверца машины.
      — Всё, поздно. Что теперь? — заметался в мыслях Горбовский.
      — Балкон.
      — А дальше?
      — Это всего лишь третий этаж. Правда, он равен по высоте четвёртому.
      — Успокоили, нечего сказать, — вздохнул судья. — Мне, пожалуй, и с табуретки не спрыгнуть.
      — Тогда антресоль на кухне. Они ведь не станут сейчас делать обыск.
      — А если там полно барахла? — засомневался Аркадий Семёнович.
      — Выбора нет!
      И тут тишину разорвал звонок в прихожей. Горбовскому показалось, что у него лопнули барабанные перепонки. Оба искателя приключений ринулись на кухню. Молодой человек подсаживал судью на полати, напрягаясь всем телом, а судья тяжело и медленно втискивал себя в небольшое подсобное пространство под кухонным потолком.
      — Здесь двоим не поместиться. Что делать?
      — Она и не выдержит двоих. Ладно, дальше вы сами, — сказал Константин и устремился к окну.
      В дверь ударили, да с такой силой, что задрожали стены. Константин освобождал шпингалеты от сцепления с оконной рамой. Они сидели крепко. Окно, видимо, не открывалось уже много лет. Ещё один удар в дверь заставил молодого человека поторопиться. Наконец он разорвал склейку оконных створов и шагнул на подоконник. Впереди, метрах в трёх, протянулась тяжёлая ветвь старого тополя. Константин на мгновение застыл, превращаясь в Радомира и вытянувшись на носках. В его глазах вдруг промелькнула качающаяся трапеция. Прыжок… и он летит вниз, в тяжёлые объятия каменного пола. Это было. Это осталось в нём навсегда.
      Дверь слетела с замочного языка. В прихожей включили свет… Константин прыгнул. Руки уверенно встали в обхват ветки. Она качнулась, напрягаясь каждым волокном своей старой тополиной плоти, и удержала висящего. Бывший трюкач сполз по стволу дерева, огляделся и, прижимаясь к стене дома, устремился в ночь.
      Горбовский не дышал. Внизу, под ним, ходили. Щёлкнул выключатель, и в узкую щель дверцы ударил кухонный свет. Минуту спустя он услышал голос:
      — Нет, отсюда не допрыгнешь! Возможно использовали верёвку. Утром приедет эксперт — разберётся. Шаги переместились вглубь квартиры. Через какое-то время судья услышал, как всё тот же голос сказал:
      — Пойди, сообщи дежурному, что сигнал подтвердился.
      Константин потушил в себе пожар эмоций. Он не мог отказаться от удовольствия понаблюдать со стороны на захлопнувшуюся мышеловку. Жёлто-синий милицейский «УАЗ» прожигал фарами ночную пустоту двора. «А ведь как было задумано!» — оценил теоретик происшествие, невольным свидетелем которого сделала его судьба. Да, ему чуть-чуть не прищемило хвост в этой мышеловке. Подумать только! И всё-таки как верно сказано: «Прежде чем защищать других, научись сперва защищать самого себя!» Какой же ты, к чёрту, воин. Константин хорошо усвоил одну истину: «Воин — не тот, кто стреляет, а тот, кто сознательно идёт под пули.» Правда, загнать его под пули сегодня входило в чей-то расчётливый план. Константин не хотел признаваться себе в том, что его спасла случайность. Что всё могло закончиться совершенно по другому. Так или иначе, ему ещё предстояло нанести ответный удар, и до тех пор он не мог чувствовать себя победителем.
      Константин опустил руку в карман и вдруг обнаружил, что потерял ключ от номера.
      — Ну что ж, это только подтверждает мои предположения, — сказал сам себе аналитик. — Нужно действовать быстро.
      Он вернулся в гостиницу, разбудил прикорнувшую на кушетке администраторшу и, проговорив с ней минут пять о том, о сём, поинтересовался, кем было забронировано его гостиничное место. Усталая женщина нехотя достала регистрационную книгу. Константин выяснил и другое важнейшее для себя обстоятельство. Он узнал номер комнаты, в которой, по его мнению, мог остановиться человек, сыгравший определённую роль в этом деле. Этот номер был этажом выше.
      Молодой человек пожелал администраторше спокойной ночи и пошёл к себе в комнату. Ему предстояла непростая задача войти без ключа в закрытую дверь. Второй этаж, не так страшно. Путь лежал через балкон. Благо ещё, что судья оставил балкон открытым. Второй раз за ночь Константин превращался в Радомира. Второй, и не последний раз.
      Горбовский появился только к утру. Удивительная тишина висела над холодным и чистым, как родник, утром. Судья всем своим видом напоминал человека только что обыгравшего судьбу в лотерею.
      Не снимая плаща, он плюхнулся в кресло, достал из кармана свёрток и извлёк из него пару свежих розовых сосисок.
      — Очень есть хочется, — пробубнил он, набивая себе рот. — Пришлось завернуть на вокзал, в буфет. Вы уже завтракали?
      — Куда там.
      — Да, вам, пожалуй, сейчас и кусок в рот не полезет, — самодовольно заявил судья. — А меня, знаете ли, еда всегда успокаивала. Он жевал и наслаждался процессом поглощения пищи. Наконец освободив рот, Горбовский спросил:
      — Ну что, подвели вас ваши теории?
      — Напротив.
      — Так ведь вас же подставили, голубчик!
      Аналитик, предвидя интересный разговор, поудобнее уселся на кровати.
      — Меня хотели подставить, но желание только предпосылка к действию, а никак не его результат. Да вы не нервничайте, Аркадий Семёнович, преступник будет наказан, справедливость восторжествует.
      — Для этого преступника нужно, как минимум, поймать.
      — Верно. Но, представьте себе, он фактически пойман! Лицо Горбовского преобразилось.
      — Да?! И где же он?
      Аналитик мягко улыбнулся.
      — Сидит сейчас передо мной и успокаивает себя сосисками!
      — Что?! — Горбовский побагровел. — Да как вы смеете так шутить!
      — А я и не шучу, Аркадий Семёнович. В конце концов каждый имеет право на теорию.
      Судья нервно заёрзал в кресле.
      — Хотите послушать или вам всё равно? — спросил Константин.
      — Из чистого любопытства.
      — Ну, так слушайте. Да, вы правы, меня собирались подставить. Именно это и послужило мотивом моего вызова сюда. Разумеется, браслет и вся его история — только наживка, умело изобретённая преступником. Я клюнул, приехал, — и преступный план начал действовать. Тот человек в квартире был убит не вчера. Он лежит там не меньше двух дней. Это стало вполне очевидным при осмотре трупа. Кровь уже высохла настолько, что стала похожа на краску. Ну и, конечно же, убитый — вовсе не мой мнимый вчерашний клиент. Вы меня вчера спросили, брал ли я в руки трость при изучении её антикварных достоинств? Как вы хотели убедиться, что всё идёт по плану! Услышать это прямо от меня, не дожидаясь, когда ваш сообщник доложит вам об этом сам. Именно трость, орудие убийства и главная улика, подсказала мне, что если преступники обогатились моими отпечатками пальцев, значит, они это используют в своих целях. Нетрудно догадаться в каких. Стоит только подбросить такой предмет подозреваемому, спрятать в его вещах, — и всё, дело сделано. Итак, человека убили в тот день, когда я приехал. Очень предусмотрительно, а вдруг бы моя поездка сорвалась. По какой-либо причине. Все планы преступников полетели бы к чёрту.
      Теперь, после того как человек был убит, следовало заметать следы. Кто-то следы заметал, а кто-то их оставлял. Повод для посещения места преступления сработал. Милиция могла бы взять меня в квартире, но мы, должно быть, не совпали. Вы не стали сообщать об убийстве и давать наводку на подозреваемого. Возможно, был инсценирован звонок от соседей. Например, по подозрению того, что кто-то залез в квартиру несчастного. Если бы вы сообщили об убийстве, то это обязательно фигурировало бы в деле. Но в ваши планы не входило вскрывать наличие осведомлённых лиц. Почему? Потому что вы, вероятно, связаны с убитым родственными узами. Может открыться ваша сопричастность. А это — мотив! Итак, трость уже находилась у нас в номере, в моих вещах, и вы спокойно ждали обыска. Но вместо милиции пришёл я. Всё сорвалось. Ещё немного, и я найду подброшенную трость. Тогда вы решаетесь на отчаянный поступок. Нужно во что бы то ни стало, не раскрывая себя, навести милицию на мой след. Что может быть проще, достаточно подбросить ключ от гостиничного номера! Вы утащили у меня из кармана ключ, когда мы прятались от мотоциклиста. Теперь можно было не сомневаться, что ключ приведёт милицию в нашу гостиницу, а здесь, естественно, ко мне.
      Помните, когда я вошёл в комнату с убитым, вы что-то искали на полу? Вы так бросили ключ, что он, вероятно, улетел под диван. Его следовало положить аккуратно. Чтобы и я не увидел, и милиция нашла.
      К сожалению, для себя, вы становились свидетелем. Как сосед по номеру. И тут нас накрыла милиция. Они приехали ещё раз. Действовали грубо, вломились в квартиру. Вы ждали, когда всё закончится. Ждали до самого утра. Потом слезли с антресоли и благополучно выбрались из квартиры. Меня, по вашему расчёту, должны были уже повязать.
      Да, надо сказать, я не сразу вас раскрыл. Хотя сделать это не составляло особого труда. Достаточно было просто узнать, кто забронировал на меня номер в гостинице. Вы приехали на день раньше, и вместе с вами в эту гостиницу приехал в тот день только один человек, наш сосед сверху.
      Горбовский за всё это время не проронил ни звука. Он сидел наклонив голову и потирал пальцами лоб. Наконец он спросил:
      — А куда вы потом дели трость?
      Константин понял, что теория победила окончательно.
      — Вы, должно быть, забыли, я бывший трюкач. Так что подняться на балкон третьего этажа для меня не оказалось сложным делом. Тем более, что до этого, по вашей милости, мне пришлось таким же манером залезать и в наш номер. Я не такой дурак, чтобы сообщать о потере своего ключа дежурной по этажу. А мой вчерашний клиент мирно спал, вдыхая свежесть майской ночи. Он, как и вы, предпочитает спать с открытым балконом… Трость вместе с вашим товарищем уже полтора часа как в милиции. По телефону звонить я тоже умею. Они взяли его тёпленьким. Прямо из постели. Теперь будем ждать, когда наш артист «расколется»…
      — Проклятая жизнь! — вдруг сказал Горбовский. — Если это вообще можно назвать жизнью. Если можно жить, когда нет денег даже на то, чтобы купить уголь для печки, когда всё время болеют дети и по ночам в подушку плачет жена… А у того гада — трёхкомнатная квартира.
      — Это ещё не повод для того, чтобы убивать человека. Как видите, отсутствие совести обходится нам дороже всего. Отсутствие собственности не идёт ни в какое сравнение с тем, во что нам может стать нравственная нищета.

Воспитание чувств