Брагода перескочил через костер. Взял на скаку длинную, горящую головню и сунул ее в лицо подбежавшему печенегу. От головни, переброшенной в сторону, загорелась солома и наваленное на повозки тряпье. Дым закрыл берсерка от стрел. Брагода спешился, обнял могучую шею коня.
      — Хороший ты парень! Настоящий воин! А теперь давай домой, домой!
      Когда пеший рус возник в гуще печенежского воинства, всеобщая суматоха поглотила его и не распознала сразу. Но это длилось недолго. Азарт, напавший на Брагоду, уничтожил его рассудок. Впрочем, рассудок воина исполнен этой мерой жизнеспособности сам по себе. Брагода никогда не держался за жизнь. Может быть, жизнь не отпускала его, и потому он всегда выходил целым из извечного спора жизни и смерти. Они разыгрывали Брагоду между собой, но жизни все время везло в этой игре. Брагода выпадал ей. Впрочем берсерк не понимает, что такое смерть. Это понятие не просто меркнет в его сознании, оно с самого рождения входит в него как мера достоинства человека, никак не связанная вообще с идеей жизни.
      Изрубив на своем пути несколько подвернувшихся печенегов, Брагода добрался до руян. Берег был свободен. Русы, еще раз показав себя бешенством своих стрел, внезапно отошли к реке. Теперь все решали минуты, Припадая к днищам лодок, воины налегли на весла. Уже у воды Брагода заметил, что нигде рядом нет Млавы. Мерно покачивался на волне «Сын Грома», поджидая воинов.
      — Млава на корабле? — спросил Брагода у сотника.
      — Нет, она была с нами!
      — Млава! Млава! — Брагода бросился на берег. Печенеги еще не опомнились. Перебегая от одной груды тел к другой, воин все дальше отрывался от корабля. Внезапно он увидел руянку. Мохнатое оперенье стрелы, высоко вздернутой над ее грудью, трепал ветер. Она была мертва. Брагода присел на землю. Он не осознавал, что с ним происходит. Живой Брагода потерял её, но Брагода — дух сейчас не отпускал её уходящую от себя.
      Симаргл застыл в ожидании.
      — Ну что же ты медлишь? Идем, он поднимет нас обоих.
      Брагода смотрел на это народившееся создание с бархатисто-нежным свечением бестелесной кожи и не мог пошевелиться
      — Я слабею, ты же видишь. Идем!
      — Нет, Млава.
      — Что тебя держит здесь? Это не твой мир, ты здесь чужой,
      — Ну ты же не просто женщина, ты же воин, как же ты не понимаешь, что мы не в праве потакать своим желаниям. Довольно того, что я так свободно шагнул сюда оттуда. Я не могу подвязаться к чужой смерти…
      — Прощай!
      — Млава!
      — Ты потерял меня на земле и нашел для того, чтобы потерять на небесах. Прощай! Симаргл взмыл в небо.
      Брагода поднял руянку и понес ее к кораблю. Рядом били по земле стрелы, но воин не замечал их.

* * *

      Глубокой осенью, затерявшись в студеных штормах, корабль отмерял свои последие дни до Руяна. Остров встретил дружников снегом. Он сгорал в черноте воды, оставляя в глазах непроглядную свою поволоку. Высадившись на берег в одном переходе от Арконы, воины уже проникались зимовней беспечностью островитян, живущих одной судьбой с морем. Стаскивали скарб на приготовленные в пути дровни. Хотели кого-то отрядить за лошадями для подвод. Ночевать готовились на берегу. Брагода шел вдоль скалистых пристенков Руяна, размышляя о своей завтрашней встрече с Арконой. Она уже держала его в объятиях воспоминаний, и он осознавал в себе явственность своего возвращения. Внезапно за спиной взревел голос боевого рога. Что-то произошло. Аркона оборвалась в его сознании, уступив место остроте воинских инстинктов. Перескакивая с камня на камень, Брагода спешил к кораблю. Еще издали он увидел бой. Рука воина протянулась к Насару. В этот момент из-под наворота каменных глыб метнулся чужой. Брагода ничего не успел сделать и только тоскливая неисполнимость начатого провалилась в одно большое чувство — Аркона.
      Они увидели друг друга.
      — До того момента, пока ты не поднялся в Вырий и не оказался в стране туманов, нас будет во времени двое.
      — Нет, я думаю, что мы с тобой не в прошлом, а в будущем. Взгляни-ка туда!
      В развернутой пасти небес, в невесомой своей осадке скользил корабль. Таким его видели оба берега Варяжского моря. Таким его помнили Цареградские ромеи и Корсуньские греки. Это был «Гром Небес»! Впереди над бортом застыла могучая фигура.
      — Перун! Посмотри, это — Перун!
      — Да, Брагода. Идущий в прошлое повторяет будущее. Все взаимомерно.
 
«С нами в дорогу, Ветер-отец,
Бури и скорби полный,
Грудь распирает пепел сердец,
Лодья ломает волны…
 
      — неслось с «Грома». Он стал уже досягаем. Брагода двинулся вперед навстречу идущему к нему кораблю.
 
 
Тот, кто вскормлен молоком снегов,
Меч закаляет в злости.
Море, не знающее берегов,
Наши развеет кости.
 
 
Северный ветер — северный крик
Наши наполнит знамена.
Воинов знает Громовник-старик,
Каждого поименно.
 
 
С нами в дорогу, Ветер-отец,
Бури и скорби полный,
Грудь распирает пепел сердец,
Лодья ломают волны.
 
 
Тот, кто вскормлен молоком снегов,
Меч закаляет в злости.
Море, не знающее берегов,
Наши развеет кости.