Ночь. Темная. Сырая. Зябкая. Зыбкая. Тревожная. Жаркий душный май внезапно сменился холодным июнем. Зарядили дожди. Долбят и долбят по подоконнику нудно и монотонно, отдаваясь болью в висках. Будто молотком по голове, в натуре. Бр-р. Афанасия Ступу мучили бессоница и радикулит. Так собака прихватил, что спасу никакого нет, не вздохнуть, ни выдохнуть. «Эх, ма! Была б шкура цела!» — любил он говаривать в молодости. Все было нипочем. А уж в каких только переделках не пришлось побывать. Отлежится, залижет, как пес, раны и опять за свое. Вот все эти «геройства» молодости и вылезли ему сейчас боком. Стал походить на старую калошу — вот-вот развалится. Ну. Настроения никакого. Такая к груди клокочет злоба, что не дай Бог кому под руку подвернутся. Всю душу к шутам изглодала. Хочется забиться в какую-нибудь волчью нору и повыть на весь сучий свет, выпростать душу. Столько в ней всякого дерьма накопилось, что на десятерых хватит. Не жизнь — пытка. Тоска зеленая! Профукал он жизнь, спалил под чистую. Факт. Оглянешься назад, а там сплошной смрад и пепел. Кругом один. И скучно. И грустно. И некому руку подать. Точно. Никогда не думал, что одиночество такая убойная штука, так измочалит и душу, и тело. А ведь когда-то он гордился, что сам по себе, как одинокий волк — ни от кого не зависит и никому ничего не должен. Дурак! Нашел чем гордиться. Сейчас бы он все отдал, чтобы рядом был такой парнишка, как Витек Аббат. Такой крутой малый, такой насмешник. Ну. Полюбил его Туча, сердцем прикипел. Сколько не уговаривал Танина отпустить Аббата с ним в Новосибирск, тот уперся, что баран — ни в какую. Козел! Кто бы мог подумать, что этот вонючий хорек наберет такую силу. Ведь ещё каких-то девять лет назад Танин был уже, можно сказать, покойником. Если бы ни он, Ступа, давно бы превратился в дерьмо. В то воемя Танин был в столице коммерсантом средней руки — имел оптовую базу и ряд торговых точек. Однажды один из его клиентов сильно его нагрел, расплатившись фальшивыми долларами. До того Танин переживал этот случай, что, видно, от горя разум помутился. Когда к нему пришли рекетиры за очередной данью, подсунул им фальшивые доллары. Это было его роковой ошибкой. Таких вещей рекетиры никому не прощают. Через пару дней они вновь объявились, уделали его, как Бог черпаху и заявили, что если не отдаст им все свое имущество, то примет мученическую смерть. Танин понял, что страшного конца ему не избежать при любом раскладе. Вот тогда-то он и вышел на Афанасия Ступу. Тот до сих пор не может понять, чем этот жадный фраер тронул его каменную душу, но только отмазал его от рекетиров. С тех самых пор они и скорешились. За эти девять лет Танин стал таким крутым боссом, в такую, гад, силу вошел, что стоит ему только пальцем пошевелить, как от него, Ступы, мокрого места не останется. А на Аббата Танин сам виды заимел — это Афанасий сразу понял. Потому и уперся отпустить парня. Но ничего, сделает Ступа здесь дело и вернется в Москву. И заживут они с Витьком. Будь здоров, как заживут! Он сделает все, чтобы парень ни в чем не чувствовал недостатка. Женит его на какой-нибудь красивой и ладной девке и нарожает она Ступе внуков. И до того сладкие эти были мечты, что даже боль в пояснице поутихла. Так хотелось остаток дней провести в кругу дорогих и близких ему людей. Так хотелось, что... А! Что об этом говорить. Слил он свою жизнь прямиком в унитаз. Дураком был. Думал всю жизнь прогарцевать. Вот и отгарцевался. Закроешь глаза, пытаешься вспомнить что-то хорошее, доброе. А вспомнить нечего. Всплывают в сознании пьяные кутежи, шальные деньги, пересылочные тюрьмы, этапы, лагеря, крик надзирателей да лай свирепых псов. Эх, ма! Разве ж это жизнь. Тошно! Так бы и вывернул себя всего наизнанку и долго бы полоскал в горной холодной и звонкой речке, что всю злобу черную, всю дрянь смыть к шутам. Слишком трудно все это в себе носить. Тело стало дряхлым совсем. Ноги от тяжести подгибаются. Неужели же вот для этого он и заявился на свет? Ну отчего такая сволочная жизнь?! У-у, суки! Витек! Сынок! Где ты? Как ты? Изболелась, истосковалась душа от тоски по тебе! Свидятся ли? При такой-то работе все может случится. Приперла жизнь-подлюка прямиком в угол. Жалко вдруг стало себя до зубовного скрежета. Эх, ма! Была б шкура цела! А тут ещё дождь долбит и долбит, будто дрыном по голове.

Афанасий встал, включил свет. Два часа. Закурил. За стенкой раздался тяжелый простуженный кашель Колоды, бессвязное бормотание. Неспойно спал кореш. Вчера он приволок список стукачей ментовки. Ступа едва глянул в него, и чуть не прослезился. Кто бы мог подумать, что эти вот ходят в шестерках у начальников. Особенно поразило Тучу, что в этом списке был Хват, с которым он сам ни раз ходил на дело. Скурвился значит братан, ментам продался. Вот сука! С Хвата он и решил начать. На сегодня на два часа назначил сходку авторитетов. Там все и решат. В воровском мире многое изменилось. За время отсутствия Тучи некоторые «валеты» умудрились выскочить в «тузы» и теперь с ними приходилось считаться. Однако, авторитет Ступы до сих пор был непререкаем. К тому же, он был представитем центра. Предложение Тучи организовать вместе с крутыми свою систему безопасности было многими воспринято без особого энтузиазма. Но, после довольно продолжительных дебатов, вынуждены были согласиться. Все понимали, что воровская вольница закончилась. Ей на смену пришла мафия со своими правилами игры. Она не терпела разброда и шатаний, проповедовала железную дисциплину и беспрекословного подчинения личных интересов корпоративным. Многие «в законе», такие, как Ступа, это давно поняли и добросовестно на неё пахали. Остальным приходилось это понять сейчас. Иначе поезд уйдет и трудно в него будет запрыгнуть на ходу, не угодив под колеса. Сообща легче будет установить тот порядок, при котором всем будет хорошо. Всем, кроме остальных. Ха-ха-ха! А тем так и надо.

Сходку решили провести за городом на берегу Обского водохранилища на территории так называемого «солдатского пляжа». Там предприимчивые мужики построили летнее кафе, танцевальную веранду, организовали сервиз по высшему разряду. Место это стало очень популярным среди «золотой» молодежи. Организаторы сходки Урюк и Длинный обещали приличную равлекаловку. Заплатив большие «бабки» за аренду кафе, они удалили из него всех чужих, выставив на васоре более двух десятков блатных.

Ровно в два часа четырнадцать самых видных авторитетов Новосибирска сидели за длинным столом в помещении кафе. Во главе стола восседал Афанасий Ступа. Здесь же в ближнем от входа углу сидел Семен Чистилин по кличке Хват, мужик лет сорока с хвостиком, худой, жилистый с некрасивым горбоносым лицом, нервно грыз ногти, из-под лобья воровато зыркая на присутствующих. Поначалу, когда ему сказали, что его вызывает Туча, он подумал, что авторитет вспомнил о старом кореше и решил отметить с ним встречу и очень этому обрадовался. Теперь он понял, что на подобный сходняк просто так не вызывают. Долго шарил в своей памяти — что сделал не так и чем провинился, но ничего серьезного вспомнить не смог. По косым неприязненным взглядам авторитетов, он понял, что готовиться надо к самому худшему. От страха у него тряслись все поджилки. Непрятно сосало под ложечкой. Тошнило.

— Ну, что, Семен, рассказывай, — сказал Ступа, мрачно глядя на бывшего подельника и поводя эдак шеей.

Жест этот был хорошо знаком Хвату и говорил об очень серьезных намерениях пахана. Нервная дрожь, мучавшая Чистилина, теперь вырвалась наружу. Затряслись руки, ноги, затучали зубы. И как не пытался их унять Семен, ничего не получалось.

— А чего рассказывать-то, Туча? — жалко и противно проскрипел Хват. — Я что-то не могу взять в толк.

Не выдержав, из-за стола вскочил руководитель Калининской группировки Владимир Чепурной по кличке Кряк и, вихляясь тощим телом, истошно завопил, брызжа слюной:

— Ты кому врать, сука! Кому врать! А ну говори, падла, как ты корешей ментовке сдавал!

Ступа неодобрительно на него посмотрел. Он не любил, когда его перебивали и путали планы. Очень не любил. Тем более, когда вот так вот — устраивали дешевые концерты. О Кряке он прежде даже ничего не слышал. Каким образом он умудрился выскочить в паханы? Нервный какой-то. Слабак. Мельчает народ. Мельчает.

— Что за базар! — сказал Туча раздражено. — Разве я давал кому слова?

— Это ты кому, Туча? — Кряк уставился на Ступу дурным свирепым глазом. Острый кадык на его длинной жилистой шее несколько раз дернулся вверх-вниз. — Это ты кому разборки, в натуре?!

На Чепурного со всех сторон зашикали. Его приятель Князь потянул за рукав, зло прошипел:

— Садись, дурак!

Но Кряк был настроен очень воинственно и никак не желал угомониться.

— Сидеть! — рявкнул Ступа, грохнув кулаком по столу.

Чепурной вжал голову в плечи, зыркнул по сторонам, сел на место, сразу же присмирев.

Туча вновь обратился к Чистилину:

— Ты почему молчишь, Сема? Сказать что ли нечего, а?

А тот и впрямь не мог произнести ни единого слова из-за сухости во рту. Язык распух и не повиновался, драл, что наждак, небо. Увидев на столе бутылку «Карачинской», подскочил, схватил бутылку, открыл зубами пробку и прямо из горлышка всю выпил. Громко отрыгнул и, предано глядя на Ступу, проговорил:

— Брехня это, Туча. Ты ж меня знаешь. Я честный вор и ментов не меньше вашего ненавижу. Не знаю, кто вам такую туфту притартал, но только это враки все. Вас на понт берут. Я ни за какие коврижки ментам не продамся.

Тут опять возник этот припадочный Чепурной. Вновь вскочил и задергался сухим телом, заорал глашенный:

— Сука!! Пасть порву! Зачем ты, сука, Тумбу, корефана моего, ментам сдал?!

Это уже ни в какие ворота не влезало. Не сходка авторитетов, а драчка уличной шпаны получалась. Туча повел шееей, набычился, сказал двум амбалам, стоящим у дверей:

— Парни, освободите нас от этого психа.

Те подхватили Кряка под белы руки и потащили к выходу. Тот дергался, извивался в их руках хилым телом, истошно вопил:

— Не сметь! Это вы кого, шестерки! Туча, не надо, не позорь. Гадом буду я больше не буду! — И видя всю тщетность своих попыток, неожиданно ляпнул: — Я прокурору буду жаловаться, в натуре!

Что к чему! Если это была шутка, то довольно удачная — все рассмеялись. Ступа, смеясь вместе со всеми, махнув рукой, сказал:

— Ладно, отпустите его, парни.

Обретя свободу, Чепурной передернул плечами, приосанился и неожиданно наладил острым коленом одному из амбалов между ног. Тот крякнул от неожиданности, скорчился от боли. Авторитет воздел руки вверх, весело проговорил:

— Все, Туча! Все! Сдаюсь! Без шухера. — И танцующей походкой вернулся на свое место, бормоча под нос: — «Не долго музыка играла. Не долго фраер танцевал».

Афанасий Ступа укоризненно покачал головой. Детский сад, право слово. Так серьезные дела на делаются. Посуровел лицом, вновь обратился к своему бывшему подельнику:

— Что ж ты, Сеня, нам тут лапшу на уши? Нехорошо. Крутишься, как вошь на гребешке. Несолидно. Я был о тебе лучшего мнения.

— Да правда это, Туча! — взмолился тот, падая на колени. — Христом Богом клянусь! Падлой буду! Туфта все это. Ты ведь знаешь, — я этих поганых фараонов всех бы к такой матери. — Рубашка на нем взмокла от пота и прилипла к телу. Лицо также было мокрым растерянным и несчастным.

Смотреть на него было неприятно, даже противно. Экий, право слово, слизняк. Никак не ожидал Туча, что Чистилин окажется таким слабаком. Афанасий обвел присутствующих суровым взглядом, спросил:

— Какие будут предложения?

Все молчали, пряча глаза.

— Ясно. Других предложений не будет?

Авторитеты вновь промолчали.

— Парни, — обратился Ступа к стоящим у дверей амбалам, — крикните Урюка.

— Только без крови, — сказал Князь. — Не люблю.

Хват понял, что сходняк вынес ему окончательный приговор, не подлежащий обжалованию. С ним приключилась самая настоящая истерика. Слезно, громко, хрипло и надрывно запричитал, паскуда:

— Братки, пощадите!... Напраслину кто-то... Век свободы не видать! Чистый я! Верный!... Не убивайте, братки!

В дверях появился Урюк — огромного роста и безобразно толстый узбек. Остановился у порога, выжидательно глянул на Тучу. Тот чуть заметно кивнул. Урюк достал из-за пазухи метровую витую веревку. Медленно приблизился в Хвату. Затем накинул веревку ему на горло и резко и сильно потянул за концы. Крик Чистилина оборвался каким-то клекотом. В наступившей тишине был лишь слышен хруст ломающихся шейных позвонков. Тело Хвата задергалось, затрепыхалось в сильных руках палача. Урюк отпустил один конец веревки. Тело казненного упало на пол ещё пару раз дернулось и затихло. Урюк наклонился, легко его поднял, положил к себе на бедро и вынес из кафе. Вся казнь заняла не больше двух минут.

— Ну вот и все, — сказал Туча, глядя куда-то поверх голов. — Так будет с каждым стукачем, предавшем интересы нашего братства.

Один из стовших у дверей парней Сергей Пичугин по кличке Смурной чуть заметно усмехнулся. Если бы не менты, подсунувшие авторитетам дезу, то месте Хвата сейчас бы оказался он. От этой мысли ему стало не по себе, мороз прошел по коже. Спасибо ментам. Дай Бог им здоровья.

Раздался шум, затем сухой стук упавшего стула — это потерял сознание, свалившись под стол Чепурной, вновь развеселив присутствующих. Герой! Духарился, духарился, а как до дела дошло — отключился. Его извлекли из-под стола, привели в чувство. Он очень сконфузился. И чтобы хоть как-то оправдаться перед авторитетами за свою слабость, проговорил:

— Это у меня от духоты. Душно тут.

— Колода! — крикнул Ступа.

Из двери, ведущей на кухню, вышел друг Тучи Миша Утехов. Остановился у стола. Выжидательно глянул на босса.

— Раздай мужикам списки, — распорядился Афанасий.

Тот достал из внутреннего кармана пиджака списки платных агентов милиции и раздал их авторитетам.

— А им можно верить? — спросил Борис Кондратьев по кличке Кондрат — руководитель самой крупной в городе левобережной группировки, ознакомившись со списком.

— Как самому себе, — ответил Туча. — Разберитесь со своми суками. Начиная новое дело, мы должны быть чистыми. А теперь, мужики, пойдемте на воздух, перекурим. Парни обещают отменный обед.

— А что будет с трупом Хвата? — спросил Князь.

— Утопят в море. Собаке — собачья смерть, — ответил Ступа, вставая.

Возвратившись в город Афанасий позвонил из автомата по знакомому телефону и кратко сообщил о состоявшейся сходке и о принятых решениях.

— Слежки не заметили? — спросил босс.

— Нет. Все было чисто.

— Хорошо. Отдыхайте.

— А что дальше?

— Действуйте по утвержденному плану.

— Понял. — Ступа повесил трубку.

Доехав до дома Колоды, он с трудом поднялся на четвертый этаж. Ноги были ватными и плохо повиновались. Голова гудела. Бессонница, подлюка, окончательно доконала. Едва дотащившись до кровати, он лег и моментально вырубился. Через пару часов он проснулся от ощущения какой-то тревоги. В комнате сгущались сумерки. За стеной работал телевизор. Ступа вспомнил события сегодняшнего дня. Все вроде нормально. Но ощущение тревоги не проходило. Что за черт! В чем дело? Жалко было Хвата? Как-никак они с ним ни одно крутое дело провернули. Нет, не то. Жалеть кого бы то ни было, он уже давно разучился. Тогда, что же?

Туча встал, включил свет. Закурил. Долго в глубоком раздумье сидел, уставившись в одну точку. Затем постучал в стену. Через минуту в комнату вошел Миша. Спросил:

— Звал?

— Миша, у тебя в ментовке есть надежный парень?

— В Октябрьском управлении есть один старлей, А что?

— Он может проверить наш список?

— Вот те раз! — удивился Колода. — Так ведь ты утверждал, что он надежный?

— Так может или нет? — раздраженно спросил Афанасий.

— Откуда я знаю, — пожал плечами Утехов. — Можно попробовать.

— Это надо срочно.

— Хорошо. Сделаю.

На субботу и воскресенье забрал Верочку из интерната. Решил устроить дочке праздник. Да и самому надо было хоть немного отвелечься от дела, а то уже голова стала пухнуть. Хотя совсем отвлечься вряд ли удастся. Такова профессия следователя — где бы не был, чтобы не делал, но мысли постоянно крутяться вокруг да около дела. Черт знает что такое!

В субботу с утра поехали в зоопарк, расположенный на территории бывшего Ботанического сада. Здесь я оказался впервые и был приятно удивлен обилием цветов, порядком, просторными вольерами. Зверюшки здесь чувствовали себя очень даже комфортно. К своему стыду, о существовании многих из них я даже не догадывался. Недаром наш зоопарк считается одним из лучших. В старый, что напротив Центрального рынка, тесный и убогий , я даже пацаном не любил ходить — это было натуральное издевательство над братьями нашими меньшими. Здесь же совсем другое дело. Верочка была в восторге. Особенно её очаровали три маленьких львенка. И она ни в какую не хотела отходить от клетки. Один из львят, самый хулиганистый, ухватившись лапами за хвост степенно вышагивающего красавца льва, долго катался на своем бате.

— Папа, папа, смотли! — указывала Верочка на львенка рукой и заливисто смеялась.

Как же она поразительно похожа на мать. Даже смеется также. При этом воспоминании внутри поднялась душная волна, подступила к горлу. Стало трудно дышать. Нет, мне уже никогда не оправиться от этой утраты.

Наконец, льву надоело таскать сына за собой, он повернулся и так рыкнул на него, что тот, поджав хвост, поспешил с своим братьям.

И тут я увидел чету Красновых с младшим киндером и... Ладони у меня разом вспотели от волнения, а ноги задрожали от страха. Вместе с ними была Светлана Козицина.

«Надо срочно отсюда линять, пока не заметили», — первое, что пришло мне на ум. Но было уже поздно. Щерясь в тридцать два зуба Михаил приветливо махал мне рукой. Старый интриган! Лишь он один знал, что я сегодня утром иду в зоопарк с Верочкой. Он и подстроил мне подлянку. Точно. Доброхот! То Ленку мне все навяливал. А сейчас вот на Светлану переключился. Все устраивает мое счастье. Но ничего, это ему ещё выйдет боком. Ага. И что им всем от меня нужно? Завидуют моей свободе? Нет, завидовать здесь особенно нечему. От этой самой свободы порой хочется волком выть. Просто от щедрости души и широты натуры друзья хотят мне помочь. Что же в этом плохого? Видно, я действительно представляю собой довольно унылое зрелище. Да, но Светлана... Еще подумает, что я специально подстроил эту встречу. Ситуация! А Мишка-то, Мишка! Хорош гусь, нечего сказать! Хоть бы предупредил. Впрочем, нет, тогда бы я вообще сюда не пошел. Факт.

«Ну, ты, блин, даешь! — услышал я возмущенный голос Иванова, — Не ты ли сам мечтал вот о такой вот встрече?»

«Да, но не в присутствии же стольких свидетелей. И потом, что я ей скажу?»

«Скажешь, что любишь».

«Ха! Не смеши Москву лаптями. Представь, как мы будем выглядеть рядом».

«Очень будет красивая пара».

«Ага, Как юная Терпсихора и Кащей Бессмертный».

«Дурак и не лечишься! Презренный трус!»

«Я не трус, но я боюсь», — решил отделаться дебильной шуткой.

«Да пошел ты куда подальше, юморист занюханный! — в сердцах проговорил Иванов. — Ему хочешь помочь, а натыкаешься на сплошной дебилизм. Разбирайся, как знаешь, кретин!»

— Сережа! Вот неожиданная встреча! — воскликнул Краснов, разыгрывая удивление. Подошел, протянул для приветствия руку. — А я Валетине говорю: «Вон Сережа», а она не поверила. Представляешь?! — все ещё не переставал «удивляться» Михаил. А таких хитрущих глаз я у него отродясь не видывал. Артист из погорелого театра.

— Убью! — едва слышно прошептал я, пожимая ему руку. — Здравствуйте! — громко поздоровался с остальными. — Вы никак даете здесь бесплатные концерты. Ну, с моим другом все ясно. Он с одинаковым успехом может быть как клоуном, так и иллюзионистом — вытаскивать за уши на потеху публики очередной сюрприз. Валюша, ясное дело, ему ассистирует. А вы, Светлана Анатольевна, надеюсь, выступаете с сольным номером?

— Да, с сольным, Сергей Иванович. Здравствуйте! — сказала Козицина, покраснев словно девочка, застигнутая врасплох за подсматриванием в замочную кважину комнаты родителей. Вероятно, чтобы скрыть смущение, она подошла к Верочке, присела на корточки и протянула ей руку: — Здравствуй!

— Здласьте! — Верочка, улыбаясь, протянула ей обе руки.

— А я тебя знаю. Ты — Верочка. Правильно?

— Дя, — очень удивилась дочка.

— А меня зовут тетей Светой.

— А тама, — Верочка указала рукой на львят. — Один... — Она повернулась ко мне. — Папа, как его?

— Львенок.

— Тама один львенок как уцепится за хвост вот тому больсому.

— Льву, — подсказала Светлана.

— Ага, — кивнула Вера. — Как уцепится. А тот как потасит. А потом как залычит. А этот как убежит.

— Замечательно. Это он наверное испугался своего строгого папу.

— Ага. Испугался, — согласилась Верочка.

А мы стояли и, слушая их диалог, улыбались. А Миша демонстрировал окружающим и в первую очередь мне свой великолепный толстый большой палец. А я ему уже был благодарен и за эту неожиданную встречу, и за эту нежданную радость. Замечательный он все же мужик, — мой друг Миша Краснов. Меня вновь посетила надежда. И стало мне с ней тепло и комфортно жить на белом свете. А жизнь постепенно наполнялась смыслом. Нет, прав этот зануда Иванов. Тысячу раз прав. Презренный я трус. Трус и слюнтяй, каких свет не видывал. Откуда это неверие в собственные силы? Сегодня или никогда! Сегодня же сделаю ей предложение. Обязательно и всенепременно. А вдруг? Вот опять. Это уже патология. Никаких — вдруг. Во всяком случае будет хоть какая-то определенность. И исполненный решимости и даже где-то по большому счету отваги, я подошел к Светлане и, глядя в её прекрасные глаза, сказал:

— Я очень рад нашей встрече, Светлана Анатольевна.

— Я — тоже, — зарделась она, будто маков цвет. — Я тоже рада, Сергей Иванович.

А надежда моя прямо-таки задохнулась от радостного возбуждения. Сегодня у неё был исторический день — она могла воплотиться в нечто реальное. Поживем — увидим.

Верочка протянула Светлане руку и скомандовала:

— Пойдем.

И, взявшись за руки, они неспеша пошли по аллее. Мы двинулись следом, любуясь их красотой и грацией. И, глядя на них, ликовала моя душа. И ей уже тесны были рамки моей усталой, измочаленной жизнью оболочки. И, покинув её, она теперь стремительно летела в бескрайнем пространстве, захлебываясь от восторга. А навстречу ей неслись крупные, яркие и мохнатые, будто серебряные ежи, звезды. И пролетая мимо каждой, душа поверяла им о великой радости бытия. И я понял, что она у меня ещё в подростковом возрасте. И это её несоответствие бренному телу меня удивило и даже несколько опечалило — такая солидная оболочка, и такая несолидная душа.

— Похоже, что они уже нашли взаимопонимание, — сказал Миша, кивнув на идущих впереди Светлану и Верочку.

— Похоже, — ответил я с глупой улыбкой.

— Нет, все же здорово я придумал! — не утерпел Краснов, чтобы не похвастать.

— Здорово, — согласился я. — Но только как тебе удалось уговорить Светлану?

Он посмотрел на меня, как на больного.

— Ее и уговаривать не нужно было. Стоило лишь намекнуть, что будешь ты с дочкой, как тут же согласилась.

— Врешь ты все, Мишка! Но только учти — за это твое вранье там, — я указал на небо, — с тебя спросится.

— Дурак ты и не лечишься, — ответил мой друг словами Иванова.

— Ни фига, блин, заявочки. Вы с ним стали говорить одними словами, — усмехнулся я.

— С кем — с ним? — не понял Краснов.

— С таким же придурком, как ты, — с Ивановым.

— А-а! — понимающе протянул Михаил. — Очередная шиза?

— Очередная, — вынужден был согласится.

А потом все сидели в летнем кафе. Мы с Мишей ели шашлыки и пили пиво «Сибирская корона». Женщины и дети ели мороженное. Все были довольны и счастливы. После чего Красновы вдруг «вспомнили», что чего-то там не сделали дома и стали прощаться. А мы остались втроем и ещё долго гуляли мимо клеток и вольеров. Верочка не выпускала Светланиной руки. Видно, она очень скучала по женской теплоте и ласке. А зверушки смотрели на нас и загадочно улыбались. А глаза у них были добрыми и печальными. Такое впечатление, что о жизни они понимают гораздо больше нашего. Точно.