Кажется, я накушался этого самого секса на несколько лет вперед. Но моей Психеи все было мало. Ей в этом деле было неведомо самоограничение и чувство меры. Будто до встречи со мной она лучшие годы провела в монашеской келье и вот, наконец-то, дорвалась до обожаемого предмета и в ней открылись такие каналы неги и сладострастия, от которых бы даже Казанова пришел в священный трепет.

«Да здравствует великий Эрот! Всепоглощающей страсти, дарующей внеземное блаженство, поем мы сладкозвучные песни, складываем велеречивые и вдохновынные оды! Нет краше смерти, чем смерть на ложе любви!» — так очевидно думала Мая Павловна, сжимая меня в объятиях и содрогаясь алебастровым телом. А в перерывах между оргиями подводила под все это ещё и философскую базу.

— Макс, — говорила она, ты не понимаешь женской души! Для женщины совсем не не важны — ни роскошь, ни богатство, ни благополучие, ни слава. Главное для неё — быть любимой и желанной.

— Ты, Майя, совершенно права, — тут же соглашался я. — Поэтому предлагаю все это, — указывал на шикарные апартаменты, — отдать сиротскому дому. Нам с тобой и в шалаше будет весьма мило.

— Тебе бы все шутки, — вздыхала она и нежно целовала меня в нос.

Нет, я все больше убеждаюсь в правоте Ларошфуко, говорившего, что «ум у большинства женщин служит не столько для укрепления их благоразумия, сколько для оправдания их безрассудств».

День, когда я обрету свободу от её цепких и страстных объятий, будет воистину одним из самых светлых и значительных дней в моей ещё сравнительно молодой жизни. А что же станет с ней? Этот вопрос застает меня врасплох и повергает в уныние. Я начинаю ощущать себя этаким маленьким эгоистом-бякой, думающим только о себе. А может быть она и жила в тесной и затхлой келье унылой жизни, деля постель с ненавистным мужем. И только, встретив меня, познала, наконец, всю сладость жизни и радость бытия, впервые почувствовала себя женщиной. Все так, все так. И все же удрать от неё — моя самая заветная мечта.

А что же мои олигархи? Почему молчат? Неужели я стал совсем им неинтересен? Не верю! Иначе бы их филеры не ходили за мной по пятам и не дежурили бы у моего дома.

Подхожу к окну, чуть приоткрываю плотную штору, смотрю вниз. Вон он, голучбик, стоит, переминаясь, как иноходец в стойле, с ноги на ногу. Проклинает, наверное, меня почем зря. Моежет быть он «был рожден для жизни мирной, для деревенской тишины», а вынужден добывать хлеб свой насущный такой сволочной работой. Все может быть. Дурачить филеров — стало для меня в последнее время одним из приятных развлечений. Но я уже не разыгрывал тех сложных спектаклей, как тот раз в метро. Нет. Делал все гораздо проще. Заходил, к примеру, в первый попавшийся магазин и сразу проходил в кабинет директора. Представлялся старшин научным сотрудником Института аутентических проблем спроса и предложения и его влияние на атавистические признаки подрастающего поколения и полчаса с умным видом морочил директору голову глупыми вопросами. А филер в это время метался по магазину и терял до тысячи нервных клеток в минуту. Затем, я благодарил директора за «содержательный» разговор, раскланивался и покидал магазин через служебный вход.

Однако, пора на работу. Учитывая, что Танин не изменил ко мне отношения, все также смотрит нежно и ласково, все также таскает на все званные вечера и деловые тусовки, представляя, как восьмое чудо света, я понял, что Сосновский ему ничего обо мне не рассказал. И это странно. Ведь они же партнеры. Выходит, что Сосновский даже своим партнерам не доверяет. Если так дальше пойдет, он скоро себе перестанет доверять. Скорее бы. То, что я обратился за помощью Потаева моим непосредственным руководством одобрено. Мне дано задание — выяснить настроение Потаева и его взгляды на сотрудничество с органами в борьбе с Сосновским. Кстати, эту идею подсказал им ваш покорный слуга. Я давно уже понял, что справиться с сосновскими без помощи потаевых, мы не в состоянии. Экситус акта пробат (результат оправдывает действе).

Оделся. Строго осмотрел себя в зеркале и остался доволен своей внешностью. Не красавец, но определенный шарм в этом типе есть. Факт.

Вышел из дома и направился к стоянке своего «шевроле». Что затем произошло, я поначалу даже не понял. Мои предплечья попали в сильные и надежные руки. Не успел я опомниться, как уже сидел на заднем сидении джипа «Черроки», зажатый с двух сторон двумя современными Самсонами. И я понял, что вновь оказался в руках боевиков Сосновского. А ещё понял, что где-то допустил просчет. Иначе бы они не стали действовать подобным образом. И мне стало не то, что страшно, а как-то очень тоскливо.

Мне надели на голову мешок и мы ехали в полном молчании далеко и долго. Когда же наконец меня вывели из машины и сдернули с головы мешок, то я увидел тот же красавец-особняк в окружении романтических берез и величественных елей. Все возращается на круги своя. Фата виам инвэниэнт ( от судьбы не уйдешь). Точно.

Когда же меня ввели в знакомую комнату и я увидел перед собой все того же хомункулюса, то мне совсем стало весело жить. Но теперь я знал, кто передо мной. Спасибо Вени Архангельскому — просвятил. А был передо мной никто иной, как шеф службы безопасности Сосновского Алик Иванович Варданян, мужчина сорока пяти лет с зауряднейшей славянской внешностью и восточной фамилией. В прошлом — полковник КГБ. Но с реорганизацией госбезопасности ушел к Сосновскому и какое-то время был его консультантом, а затем возглавил службу безопасности. Это мне уже рассказал подполковник Долматов.

При моем появлении лицо Варданяна лучезарно засветилось, будто у самовлюбленного Нарцисса при виде своего отражения.

— Здравствуйте, Максим Казимирович! — раскрыл он руки, словно хотел объять необъятное. — Несказанно рад вновь вас видеть!

Я счел за лучшее промолчать.

— Отчего же вы молчите, — сделал обиженное лицо, подручный черного демона. — Так вежливые люди не поступают.

— Хоминэм нон оди, сэд эюс вициа (не человека вижу, а его пороки), — холодно ответил я.

— Да бросьте вы эти ваши штучки, — пренебрежительно махнул рукой Варданян и, указывая на стул, сказал: — Садитесь вот и рассказывайте — кто вы такой, в смысле — где служите, и что вам у нас нужно?

— И сидеть я с вами, милостивый государь, не намерен, пока вы не объясните своего хамского поведения.

— В таком случае, мы вас очень попросим, — елейно улыбнулся бывший полковник. Обратился к стоявшим за моей спиной боевиками: — Парни, помогите человеку.

И в тот же миг мощным ударом я был сбит с ног. Затем те же сильные руки легко подняли меня и усадили на стул.

— Спасибо! — поблагодарил боевиков Варданян. — А вы, Максим Казимирович, впредь будете разумнее. Поймите, наконец, бодаться, как тот бычок с дубом, архи глупо. Инициатива полностью в наших руках. И никто вам уже ни в состоянии помочь — ни Бог, ни царь и ни герой, если вы сами себе не поможите. И именно от вас и от вашей искренности зависит — в смысле, доживете ли вы до завтрашнего утра и будете дальше жить долго и счастливо, или... Надеюсь, вы меня понимаете?

В голове моей все ещё шумело от полученной оплеухи, а в груди возбуждалась ярая злоба и ненависть к этому вицеполковнику госбезопасности, забывшему данную им когда-то присягу ради тугриков своего хозяина.

— Да что вы говорите, милейший, — насмешло проговорил я. — Да у вас явная маниа грандиоза (мания величия). Вам, Алик Иванович, срочно лечиться надо. А то завтра уже может быть поздно. Неужели же вы, мелкий и грязный хомункулюс, двурушник и лакей, возомнили, что можете меня лишить того, чего меня ни один смертный лишить не может?! Нонсенс! После этого мне с вами вообще расхотелось разговаривать. Вы меня откровенно разочаровали. У вас мозги пеликана, а душонка гиены. Вы сами её дожрете от злобы и бессилия ещё при вашей жизни. И у вас больше не будет будущего, как нет его у вашего шефа, этого мерзкого паука, окутавшего липкой паутиной всю страну.

Наверное зря я так себя вел. Наверное. Ну уж очень мне хотелось высказаться, сказать им все, что о них думаю, так как прекрасно понимал, что моя песенка, что называется, спета. В душе было лишь сожаление, что все так глупо заканчивается. Где же я все-таки допустил ошибку?

Дряблое лицо Варданяна с большим мясистым носом после моей «тронной» речи пошло красными пятнами, взгляд маленьких глазок стал злым и колючим. Он вскочил и, перегнувшись через стол грузным телом, закричал:

— Ты меня ещё учить, сопляк! А ну отвечай — кто твои руководители? Кто ты сам такой? Где работаешь? В ФСБ? В милиции? А ну отвечать, сука!

— Параноик вы, Алик Иванович, — сочувственно проговорил я и рассмеялся. — А с параноиками я принципиально не разговариваю. Они, извините, не входят в круг моего общения.

Я понял, что прокол произошел не по моей вине. Получился сбой в моей легенде. Где-то, что-то не учли её разработчики. И осознание этого ни то чтобы утешило, но как-то стало веселее обозревать мрачную действительность. Я рассмеялся и, презрительно глядя в глаза этому пигмею, возомнившему о себе невесть что, сказал:

— И вообще, Алик Иванович, вы мне неприятны, даже отвратительны. От вас пахнет трупами и веет разложением. Мне представляется, что вы вместе со своим обожаемым и «привлекательным» боссом давно умерли. А то, что вытворяют ваши алчущие, ненасытные, жадные, гнусные, жестокие, плотоядные и жалкие оболочки — это ещё ни есть показатель вашей жизнедеятельности. И не дышите на меня, пожалуйста, смрадом могилы. Это в конце-концов просто неприлично!

— Парни! — закричал, завизжал, затопал ногами Варданян, указуя на меня перстом.

Боевиков не надо было долго уговаривать. Будто истосковавшиеся по человеческой крови цепные псы, они набросились на меня и основательно принялись за дело. Били долго и профессионально. Прерывались лишь для того, чтобы перекурить и задать ряд глупых вопросов.

— Кто твои руководители?! — брызгал мне в лицо слюной главный палач. — Отвечай, сука!

Но я молчал, так как все мое внимание в данный момент было сконцентрировано на простой и даже тривиальной мысли — как бы не закричать от терзавшей мое тело боли и не выказать тем самым этим подручным сатаны своей слабости. Теперь было ясно для чего Сосновский меня отпустил тогда. Он хотел с моей помощью выйти на моих руководителей. Но они лишь смогли установить, что я был внедрен к ним органами, но даже не знают — какими именно? Поэтому решили, что недостающие сведения я сам им предоставлю. И очень в этом ошиблись. Факт.

И мое избиение возобновлялось. Сколько оно продолжалось, я не знаю, так как уже не в состоянии был объективно отражать в сознании действительнось, а тем более — фиксировать время. Мне это показалось вечностью. Моим усталым палачам — часом. А если бы на нас смотрел какой-нибудь обыватель — любитель полицейских и гангстерских боевиков, так для него время пролетело бы, как одно мгновение — настолько интересным и захватывающим было действие.

Но в конце-концов боевики тоже люди и имеют право на усталость. Правда, слово — человек, к ним может быть применено с большой натяжкой. Разве-что лишь по внешнему антуражу. Но как бы там ни было, но бить меня перестали и после глупых угроз, как то — «отчленить мне конечности», «отрезать язык», «выколоть глаза», меня отволокли в подвал и бросили на бетонный пол небольшой полутемной камеры, где пахло плесенью и отчего-то — квашенной капустой.

А потом камера заполнилась совершенно жуткой какофонией звуков: выл ветер, страшно скрипела и хлопала дверь, заходился плачем ребенок, женщина умоляла о помощи и просила простить её, душераздерающе стенала истязаемая жертва и хохотал палач, безысходно выли профессиональные плакальщицы, оплакивая какого-то Виктора, свирепо лаяла собака и так далее и тому подобное. Рефреном звучала заунывная мелодия: «И родные не узнают, где могилка моя». И я понял — начался второй этап моей обработки — психическая обработка. Но я знал наверное, что если не сойду от всего этого с ума, то ничего у них из этого не получится. Как сказал бы в данном случае майор милиции Дмитрий Беркутов: «Дохлый номер! В гробу бы я их видел и непременно в белых тапочках!» Факт. Я готов под этим собственноручно подписаться.

А затем я отключился — уснул самым беспордонным образом. Видно, сказалась усталость.

Сергей Дубровин по кличке Дубняк и Валерий Духнов по кличке Духась принадлежали известной всей стране Брянской преступной группировке, специализирующейся на заказных убийствах политических деятелей, видных бизнесменов и главарей мафии. Об этой банде и милиция и ФСБ знали вот уже пять лет, практически с момента её возникновения. Но знать — одно, а доказать причастность членов банды к тому или иному убийству — совсем другое. Порой даже знали от агентов фамилии конкретных исполнителей, но доказать их виновность так и не смогли. Вот так чисто, подлецы, работали. За все время удалось привлечь к ответственности лишь двух человек — Николая Бондаря и Семена Заславского за убийство хозяина ночного бара «Клубничка» Илью Владимировича Герасименко. Вот и все успехи. Дубровин и Духнов в банде были на привилегированном положении. Они принадлежали, если можно так выразиться, к её «аристократии». Да. Им заказывали убийства наиболее видных государственных мужей и главарей преступных сообществ. Тех и других они убивали одинаково успешно.

Поэтому они ничуть не удивились, когда за ними из Москвы прибыл джип «Тойота». Клиенту потребовались их услуги. Обычное дело. Удивились они, когда узнали, что должны убрать какого-то следователя в Новосибирске. Это понижало их рейтинг и они наверняка бы отказались, если бы не сумма гонорара в полста тысяч «баксов». Сумма заставила их забыть о престиже. В обстановке строжайшей секретности они были доставлены к Танину, с которым и были обговорены все детали. Дубровин и Духнов всем видам оружия препочитали отчественный пистолет «ТТ», как наиболее надежный и проверенный в деле. Договорились, что на месте их будут ждать два пристреленных «ТТ» с полным боекомплектом. Лететь они решили ночью, чтобы успеть за день отоспаться, а вечером приступить к делу. Но в самый последний момент у Дубровина случился приступ аппендицита. Так, сволота, скрутил, что ни дохнуть, ни это самое. И вместо того, чтобы лететь в Новосибирск, он прямиком «полетел» в больницу. Клиент переполошился, кипешь поднял, ногами засучил. Но Духнов его заверил, что такое плевое дело он и один сделает в лучшем виде. Танин слегка ещё поломался, но потом согласился. А что ему ещё оставалось, верно? Настроение у Духася было отменное. Теперь ни с кем «баксами» не надо делиться — все ему достанутся. Весь полет до Новосибирска он проспал сном младенца. Лишь сел в кресло, накатил на радостях грамм сто пятьдесят коньячка и тут же уснул. Разбудила его бортпроводница уже после посадки. Когда он вышел из самолета, то очень удивился. Ни хрена себе Сибирь, да? В Москве такой дубак, что он был вынужден одеть ветровку. А здесь хоть танец живота танцуй — до того клевая сволота погода. Ну. Раньше он в Сибири никогда не был. Думал, что здесь круглый год снег, а по улицам белые медведи ходят. Шутка. Впрочем, если честно, то шутка была недалека от истины.

Войдя в здание аэропорта, Духнов остановился и внимательно огляделся. Чисто. Как спаниель за версту чует марихуану, так и он — ментов. К нему подошли двое крутых — морды упитанные, лосняться. Сколько он таких вот крутых перещелкал — пальцев на руках не хватит.

— Вы — Духнов? — строго спросил один из них, сверля его глазками. Видно им точно нарисовали его портрет.

Настроение у Валерия было веселое и он решил схомить, потешить душу. Сделал испуганное лицо и плаксиво прогнусавил:

— Вы чё, дяденька, ко мне пристаете?! Чё я вам плохого сделал?! Я счас милицию позову.

Но здесь, похоже, юмора вообще не понимали. Крутые стушевались, растеряно переглянулись меж собой и тот же строгий растерянно проговорил:

— Извините! Ошиблись! — и хотели было уже слинять, но Духнов поймал строгого за пуговицу пиджака и, добродушно улыбаясь, проговорил:

— Да ладно, мужики. Я — Духнов. Я. Брянский вольный стрелок — Валерий Духнов. Прошу любить и жаловать!

Крутые снова переглянулись. Неодобрительно уставились на Валерия, будто он им давно слил в карты, а долг вернуть забыл. Строгий решил проявить бдительность, спросил:

— А какая ваша кличка?

— Магомет пади шах Сигизмунт Эрих Мария Ремарк ибн Хоттаб, — ответил он бодро. Но увидев перед собой постные физиономии, обреченно вздохнул. — Духась моя кличка, в натуре.

— А почему вы один? Нам говорили, что с вами должен был прибыть ещё Дубровин.

— Бандитская пуля, — сделал скорбное лицо Духнов.

— Какая ещё пуля?! — оторопело проговорил строгий.

— Бандитская. Срезала моего кореша Дубняка влет. Не пропеть теперь ему своей лебединой песни. А ведь он мечтал замочить самого президента. Но видно, не судьба.

Первым понял, что Валерий попросту ваньку валяет приятель строгого. Спросил:

— А если серьезно?

— А если серьезно, то он слег с приступом аппендицита. Да вы не волнуйтесь, ребята, меня и одного для такого дела много. Срезать какого-то вшивого следователя — плевое дело. Вопрос с клиентом согласован. Можете проверить.

— Это все ваши вещи, — кивнул строгий на дипломат в руках Духнова.

— Да, — кивнул тот. — Контейнер с остальными вещами придет чуть позже.

Веселое настроение было у киллера. Очень веселое.

— Что ж, тогда пойдемте, — сказал строгий и они направились к выходу из аэропорта.

Самолет Ил-62 авиакампании «Внуковские авиалинии» прилетал в Новосибирск ранним утром. Возглавлял операцию по обезвреживанию московских киллеров сам полковник Рокотов. К ней, кроме сотрудников управления уголовного розыска, были привлечены самые опытные оперативники из райотделов. Встречу киллеров решено было снимать стационарной телекамерой аэропорта, установленной как раз напротив входа прилетавших пассажиров. Сложность операции была в том, что Рокотов не знал каким именно рейсом прилетят киллеры, поэтому было решено встречать каждый. Прямых самолетов из Москвы было три — утренний и два вечерних. Но были ещё транзитные.

За двадцать минут до прилета ИЛ-62 оперативники заняли свои места. Рокотов сидел в кресле в правом крыле зала регистрации пссажиров и читал газету. По информации «справочного» рейс пребывал по расписанию. Через пятнацать минут у входа прилетавших пассажиров начала собираться небольшая толпа встречающих. Среди них были Беркутов, Дронов и Колесов. Диктор объявила: «Граждане пассажиры! Произвел посадку самолет, прибывший рейсом 181 из Москвы. Вречающим, просьба пройти в правое крыло аэровокзала». И тут полковник увидел работников фирмы «Законность» Обушкова и Мотыля, встречавших в свое время Афанасия Ступу, и понял, что киллеры прилетели именно утренним рейсом. Это упрощало задачу. Заметили Обушкова и Мотыля и ребята. Владимир Дмитриевич свернул газету, встал, вышел из здания аэровокзала, сел в «Волгу» и по рации дал команду всем быть готовым к приему гостей. Стал ждать.