Жертва мистификации

Колесов достал из стола объясниние и выложил его перед Дмитрием.

— Значит и здесь облом, — сказал тот.

— Выходит, что так. Да, тут тебе звонил этот Шмыгов.

— Что ему было нужно?

— Не знаю. Он хотел сообщить что-то очень важное, но только непременно тебе.

— Ладно, пойду к себе, попробую с ним связаться. Будь здоров, Сережа, и не кашляй. Передавай привет Елене прекрасной.

Оказавшись в своем кабинете, Беркутов попробовал разыскать по телефону Шмыгова. Но того нигде не было. Позвонил в Информационный центр и через пару минут имел адрес и телефон Пригоды. Набрал номер.

— Алло. Слушаю, — услышал ровный приятный баритон.

— Олег Николаевич?

— Да.

— Здравствуйте! Вас беспокоит старший оперуполномоченный управления уголовного розыска Беркутов Дмитрий Константинович.

— Здравствуйте, Дмитрий Константинович! Очень приятно! Чем могу служить?

— У меня здесь скопился ряд вопрос к вам.

— Вот как?! — удивился Пригода. — И о чем вы хотели меня спросить?

— Это не телефонный разговор, Олег Николаевич.

— Понятно. И что же вы предлагаете?

— Нам надо срочно побеседовать.

— Гм... Я должен к вам приехать?

— Совсем не обязательно. Могу и я к вам. Не возражаете?

— Буду только обязан. Я живу на Вокзальной магистрали в новом...

— Я знаю.

— Тогда, жду.

Олег Николаевич Пригода оказался высоким статным мужчиной лет сорока. У него было привлекательное мужественное лицо. Разве-что слишком тонкие губы да несколько тяжелый подбородок портили общее впечатление. Но так — чуть-чуть. В целом, он отвечал лучшим европейским стандартам и напрашивался на обложку журнала «Только для женщин». Определенно. Светло-синяя тенниска из тонкой джинсовой ткани подчеркивала рельефность его мускулатуры. Того же цвета вельветовые брюки плотно обтягивали узкие бедра.

«Этот мужик держит форму, — невольно подумал Дмитрий, пожимая хозяину руку. — Не то, что некоторые».

— Прошу вас, — Пригода широким жестом пригласил Беркутова в комнату.

В двухкомнатной квартире Пригоды совсем недавно сделан евроремонт. Все ещё пахло свежей краской, мастикой, клеем и ещё чем-то непонятным. Комната, куда они прошли была заставлена новой современной мебелью: итальянская стенка из натурального дуба, мягкая мебель, обтянутая американским велюром, журнальный столик со столешницей из чароида. Все, как в лучших домах. По стенам развешаны современные картины — яркие разводы с непонятными символами. Проследив за взглядом Дмитрия, Пригода пояснил:

— Это картины нашего знаменитого земляка художника Стрельникова. Нравятся?

— Честно признаюсь, я мало, что смыслю в этом. Мой уровень выше «Медведей» Шишкина никогда не поднимался.

Пригода невольно усмехнулся подобной откровенности. Указал рукой на картину висевшую над телевизором, на которой был изображен господин, очень отдаленно напоминающий хозяина квартиры.

— А это мой портрет — подарок худошника Шмыгова Павла Александровича. По-моему, портрет получился. Как вы считаете, Дмитрий Константинович?

— Получился. Да. Только отчего у него глаза разные: один — голубой, а другой — темно-карий? Один смотрит на восток, а другой — на запад?

Пригода рассмеялся.

— Таким образом художник пытался раскрыть мой внутренний мир.

— Ну и как?

— Что, простите?

— Раскрыл?

Хозяин неопределенно пожал плечами, усмехнулся.

— Вряд ли. Но уже сама попытка заслуживает уважения.

— Понятно. Вы хорошо знакомы со Шмыговым?

— Даже больше того. Мы с ним большие приятели. А в чем дело? Отчего он вас заинтересовал?

— А с Аристарховым Михаилом Киприяновичем вы знакомы?

— Да, конечно. И очень хорошо. Очень достойный человек. Что же это мы стоим, — вдруг спохватился Пригода. Указал рукой в одно из кресел. — Присаживайтесь, Дмитрий Константинович. Я только-что перед вашим приходом заварил кофе. Желаете?

— Можно, — кивнул Дмитрий.

— Да-да, я сейчас. — Хозяин умчался на кухню. А через пару минут они уже пили запашистый кофе.

— Вы живете один? — спросил Беркутов.

— Да, — кивнул Пригода.

— Не хило.

— Что? Ах, да... Я в молодости намыкался по общежитиям да коммуналкам. Думаю, заслужил, чтобы под старость пожить прилично.

— Неужели на то, чем вы занимаетесь, можно купить такую квартиру?

— И не только квартиру, уверяю вас. Все зависит оттого, насколько вас раскрутили. Если книги издаются большими тиражами да ещё в нескольких издательствах, то это приносит очень неплохой доход.

— Что-то мне не разу не попадалась на глаза ваша фамилия?

— А я печатаюсь под псевдонимом Максим Преображенский.

— Но писать детективы нужны определенные знания. Вы что, работали прежде в органах?

— Нет. Я не пишу милицейских детективов. Это, скорее, психологические драмы. Меня прежде всего волнует схватка интеллектов. Почитайте. Вам может быть интересно.

— Обязательно. А отчего вы не женаты?

— Была такая попытка почти двадцать лет назад, но настолько неудачная, что я так и не рискнул повторить сей опасный эксперемент. А отчего моя личная жизнь стала объектом внимания уголовного розыска?

— Нет-нет, — активно запротестовал Дмитрий. — Это дурная привычка сыщика — совать нос в чужие дела, и ничего больше, уверяю вас.

— А почему вас заинтересовали Шмыгов и Аристархов, Дмитрий Константинович? — спросил Пригода, возвращаясь к прежнему разговору. — Уж не вчерашняя ли безобразная ссора между ними?

— А вы не знаете, что случилось с Аристарховым?

— Нет. А с ним что-то случилось?

— Сегодня ночью он выбросился из окна собственной квартиры.

— Как?! — воскликнул пораженный Пригода. — В это просто невозможно поверить!

— Отчего же?

— Да просто оттого, что Михаил Киприянович вовсе не тот человек, кто подобным образом сводит счеты с жизнью. Нет-нет, здесь что-то не то. И потом, если бы он все же решился на это, то не стал бы прибегать к столь пошлому способу. У него был пистолет. Он бы им воспользовался.

— Вы ведь вместе с ним покинули ресторан?

— Да.

— И что же было дальше?

— Постояли. Покурили. Я пытался было выяснить у него причины его ссоры со Шмыговым. Но он не пожелал отвечать, сказав, что это их личное дело. А потом мы сели каждый в свою машину и разъехались по домам. Вот и все.

— Сколько было времени?

— Без десяти одиннадцать. Михаил Киприянович как раз посмотрел на часы и сказал: «Ого, уже без десяти одиннадцать. Пора на боковую. А то завтра у меня напряженный день». Это как раз лишний раз доказывает, что он вовсе не намеревался сводить счеты с жизнью.

— Какие отношения у него были со Шмыговым?

— В том-то и дело, что они были друзьями. Потому меня и удивила их ссора.

— Каковы могли быть её причины?

— Понятия не имею, — пожал плечами Пригода. — Вероятно, какое-нибудь подметное письмо или что-то вроде этого. Сейчас ведь много развелось всякого рода завистников. Возможно кто-то был заинтересован их поссорить.

— Вы знакомы с женой Аристархова?

— Мирой Владимировной? Конечно знаком.

— Что вы можете о ней сказать?

— Не лишена определенного шарма. Красивая. Но весьма и весьма недалекая.

— Какие отношения у неё были со Шмыговым?

— Вы полагаете, что... Нет-нет, это исключено.

— Отчего же?

— Я хорошо знаю Шмыгова, чтобы в это поверить. Он конечно не святой, но никогда не опуститься до того, чтобы путаться с женой друга.

* * *

Когда Беркутов вышел от Пригоды, часы показывали половину девятого. Солнце уже пряталось где-то за домами. Дневная жара спала, но было душно. Хорошего бы сейчас дождичка. Его пенсионер Мутант, притулившись у подъезда, спал беспробудным сном. И Дмитрию стоило больших трудов его разбудить. Наконец, Мутант проснулся и, недовольно ворча и сердито фыркая, медленно поплелся домой. В последнее время его отношения с хозяином заметно ухудшились. Тому были веские основания. С появлением в жизни этого длинноносого чудика зеленоокой красавицы тот все внимание переключил на нее, напрочь забыв, что он, Мутант, тоже член семьи и тоже нуждается в заботе. Тем более, надо же учитывать и возраст, верно? И так ему стало от всего этого обидно, что на одном из перекрестков он заглох и долго не желал заводиться. С мстительным злорадством смотрел, как хозяин бегал вокруг, сокрушенно размахивая руками, и костерил его почем зря. Однако, всякий раз это кончалось тем, что Мутанту становилось жаль этого придурка и он уступал. Что не говори, а дороже и ближе Беркутова у него никого не было. Так было и на этот раз. И он благополучно довез хозяина до дома.

Дмитрий заявился домой в двадцать минут десятого и был встречен вежливой дежурной улыбкой Светланы. Уж эти женские улыбки. О них можно написать докторскую диссертацию. Определенно. Порой, под одной такой улыбкой скрываются такие страсти, что сам Шекспир мог бы позавидовать.

— Неужели до этого времени работал? — с кажущимся равнодушием спросила она.

Беркутов понял, что очередной разборки не избежать. Самый худший вариант в данной ситуации — говорить правду. К правде она уже себя подготовила и ни за что ей не поверит.

— Ты, Свет, ни за что не поверишь, — проговорил он с виноватой улыбкой. — Допрашивал одну свидетельницу. А ей, вдруг, приспичило рожать. Я туда, сюда. Телефона нет. Сеседи боятся. А она белугой кричит, тужится. Кошмар! Что делать? Пришлось самому принимать роды. И я так этим занятием увлекся, что не заметил, как пролетело время. Родился мальчик. Она обещала его назвать в мою честь Димой. Вот такие вот дела, понимаешь.

— Дурак! — сказала она с той же самой интонацией, с какой судья облсуда Владимир Павлович Данько говорит: «Суд приговорил: признать виновным...»

— А что ты, Света, хотела от меня услышать? Чтобы я, старый сыщик, сходу раскололся и поведал, что был на квартире у юной прелестницы? Ты это хотела услышать?

— Пошляк!

— Ну ты, блин, даешь! — «возмутился» он. — Чтобы не сказал — все не так. На тебя не угодишь.

— Ладно, иди мой руки, юморист, — устало проговорила она, оьчаявшись узнать у него правду. — А то ужин совсем простынет.

— Вот с этого и следовало бы начинать.

Утром Беркутов пытался разыскать Шмыгова, но безрезультатно. Художник, как сквозь землю провалился. Жаль! Очень бы хотел Дмитрий посмотреть тому в глаза и спросить — отчего это он, такой солидный и такой представительный, врал вчера, как последний босяк и шелкопер? Очень бы хотел услышать, что тот скажет в ответ. Но, видно, не судьба. Эти вопросы ему с таким же успехом может задать и работник прокуратуры. А он, Беркутов, можно считать, свою миссию закончил.

Выяснив, что материал по самоубийству Аристархова находится на разрешении у помощника прокурора Центрального района Оленевой Майи Кирилловны, он созвонился с ней и отправился в прокуратуру.

Помощник прокурора Оленева оказалась женщиной неопределенного возраста, сухой, строгой, очень официальной и очень подозрительной. Прокурорский мундир с четырмя маленьикими звездочками на погонах сидел на ней безукоризненно. Такое впечатление, будто она в нем родилась.

— Здравствуйте! Вы по какому вопросу? — Оленева взглянула на него строго и подозрительно. Во взгляде так и читалось — «ходят тут всякие!» Видно, вид Беркутова действительно не внушал ей доверия. Цербер, а не помошник прокурора. Определенно.

Есть такое очень распространенное выражение — «не проходите мимо». Его употребляет коммерсант, зазывая граждан посетить свой чудо-универсам, страж порядка, призывающий общественность выступить на борьбу с преступностью, вор, стоящий у прилавка ювелирного магазина. А Дмитрий вспомнил его, глядя на эту строгую тетю в мундире. Она ему сильно не нравилась. Нет, он не мог себе позволить пройти мимо нее, чтобы, как говорила когда-то его бабушка, не позубоскалить. Нарисовав на лице глубокомысленность младенца и переминаясь с ноги на ногу, он сумущенно проговорил:

— Так я, стало быть, того... этого.

— Чего — того? — спросила помощник прокурора с уже плохо скрываемым раздражением.

— Ну там, — Дмитрий махнул рукой на дверь. — Этот... Как его... Ну, начальник ваш.

— Прокурор?

— Вот-вот, — «обрадовался» Дмитрий подсказке. — Прокурор. Точно!... Так я его того... Вот.

Голос у Олеговой моментально подсел, стал хриплым, как у заядлого курильщика.

— Чего — того?!

— Ну, чего-чего, — проворчал он. — Ну, того... Каюк ему, стало быть. Вот.

Глаза у помощника прокурора натурально выкатились из орбит, побелела лицом, тонкие губки запрыгали, как у обиженной капризной девочки, руки быстро-быстро зашарили по столу, а затем выдвинули ящик, где она, очевидно, хранила газовый пистолет. Вот когда она пожалела, что помощникам не выдают табельного оружия.

— Ш-шутите?! — пролепетала она, заикаясь, с последней надеждой в голосе.

Беркутов понял, что зашел слишком далеко и решил прекратить столь опасный эксперимент.

— Ага. Шучу, — ответил и полез в карман за служебным удостоверением.

Но Олегова не обратила внимание на его слова, а жест поняла вполне определенно. Вскочила и трясясь, будто осина при артобстреле, истирично закричала:

— Не сметь!! Не надо!! Не хочу!!!

Дмитрий достал удостоверение и, подойдя к столу, выложил его перед Олеговой. Проговорил покаянно:

— Успокойтесь, Майя Кирилловна. Я — Беркутов Дмитрий Константинович. Только-что вам звонил и договаривался о встрече. Извините за глупую шутку.

Она завороженно смотрела на лежавшее на столе удостоверение, все ещё не веря в свое спасение. Постепенно лицо стало наливаться красной спелостью.

— Я этого так не оставлю. Вы мне за все ответите! Беркутов лишь усмехнулся её словам. Не настолько же она дура, чтобы так подставляться. Ее после этого свои же сотрудники со света сживут приколами. Он раскрыл дипломат, достал объясниния опрошенных и выложил перед Олеговой на стол.

— Это все материалы по самоубийству Аристархова. Если будут вопросы, звоните. Я там записал свой телефон. До свидания! — Он забрал удостоверние и вышел из кабинета.

Приехав в управление, Беркутов пошел доложиться шефу. Рокотов, выслушав его, спросил:

— Как ты, говоришь, фамилия художника?

— Шмыгов. Шмыгов Михаил Киприянович.

— Мне только-что звонили из Советского управления и сообщили, что Шмыгов сегодня ночью застрелился.

И Дмитрий понял, что кто-то его опередил и задал интересующие его вопросы Шмыгову первым. Определенно.

Часть третья: Без свидетелей.

... За столом, покрытом темно-вишневым бархатом, трое в черных блестящих мантиях. Их ухоженные породистые лица по-монарши торжественны и невозмутимы. Они напомнили мне морды мраморных львов, встретивших меня перед входом в здание. Я остановился на почтительном расстоянии от стола. Поклонился.

— Кто ты? — спросил председательствующий.

— Послушник, желающий претворить в жизнь цели и задачи ордена.

— И каковы же эти цели?

— Создание гармонии мира подлинно свободными людьми, объедененными в нерушимое братство.

— Свободен ли ты сам?

— Мне кажется, что да.

— Это не ответ. В нем чувствуется сомнение. А сомнения разрушают веру. Они — благодатная почва для дьявола, сеющего свои козни, которые прорастут неверием в собственные силы, отчаянием и опустошонностью.

— Я свободен! — проговорил. И голос мой на этот раз прозвучал твердо и решительно.

— Мы это знаем. — Председательствующий чуть заметно кивнул головой. — Мы давно за тобой следим и довольны твоими действиями. Иначе бы тебя сюда не пригласили. Связывает ли тебя что с миром остальных?

— Нет.

— Даже воспоминания?

— Я от них избавился.

— Похвально. Что должен ты сделать, встретив врага?

— Убить его.

— Может ли быть врагом рыцарь ордена?

— Нет. Врагом может быть лишь предатель.

— Что сделаешь ты с предателем?

— Убью.

Председательствующий наклонился сначала к одному заседателю, что-то спросил, затем ко второму. Встал и торжественно произнес:

— Мы допускаем тебя к посвещению в рыцари ордена «Белой лилии». Подожи в той комнате, — он указал на дверь. — За тобой придут.

Это была небольшая квадратная комната без окон. Ее стены были облицованы ослепительно-белым мрамором. На единственной из мебели небольшой тумбочке горел электрический канделябр. Над ним на стене висели доспехи моего рыцаря. В отверстие его забрала был воткнут искусно сделанный цветок белой лилии. В голове спонтанно, сам собой возник вопрос: «Откуда же они узнали про рыцаря? Ведь он существовал лишь в моем воображении?» Но я ничуть этому не удивился, так как знал — они могут все. Испытывал ли я волнение? Прислушался к себе. Нет, я был абсолютно спокоен. Возникшее было волнение при моем вступлении в зал с верховными жрицами ордена, я сразу же подавил в себе. Скоро пройду посвящение в рыцари первой ступени. Но это только начало. Пройдут годы и я обязательно стану Великим рыцарем ордена. Так будет. Я знал. И тогда буду безраздельно владеть миром.

Дверь открылась. Вошли двое в пурпурных одеждах, перехваченных в талии черными поясами. Приказали раздеться и водрузили на меня белую сутану, на глаза надели плотную повязку, взяли за руки и повели. Шли долго. Наши шаги гулко отдавались в тишине. Затем, мы оказались в каком-то зале. По характерному запаху и потрескиванию, я понял, что в комнате горит либо костер, либо камин. Мы остановились. С глаз мне сняли повязку. И я увидел огромный мрачноватый зал. Стены его были выложены и красноватого неполированного гранита. Освещался он светом многочисленных факелов. Вдоль стен в креслах в черных мантиях сидели рыцари ордена с каменными лицами. Их глаза были полуприкрыты. У дальней стены на своеобразном подиуме стояло огромное кресло, напоминающее трон, на котором восседал сам Великий рыцарь. Вот он — самый могущественный человек в мире. Я никогда раньше не видел его лица. Оно мне понравилось. Умное, гордое и невозмутимое лицо старого патриарха. Сколько же ему лет? Семьдесят? Восемьдесят? Мне надо поторопиться.

В центре зала, в двух шагах от меня, стоял огромный рыцарь в знакомых мне доспехах с опущенным забралом. В каждой руке он держал по длинному мечу, их острые концы касались пола впереди рыцаря. Сразу за рыцарем был довольно большой бассейн, напоминающий круглый аквариум. В нем пенилась и бурлила темно-красная жидкость.

— Встань на колени! — упали откуда-то сверху слова.

Я повиновался.

— Обнажи левую руку.

Я выполнил и это указание. Рыцарь сделал ко мне шаг, поднял меч и полоснул им по моей руке. Но я был готов к этому. Я был ко всему готов. На лице не дрогнул ни один мускул. Даже опытный физиономист и психолог не нашел бы в нем никаких изменений. Оно по прежнему было исполнено торжественного почтения. И только. Из открытой раны засочилась кровь. Подскочил какой-то маленький, юродивый и, кривляясь и гримасничая, подставил под струю крови небольшую, но глубокую серебряную чашу, изукрашенную снаружи какими-то таинственными символами из червонного золота. Наполнив чашу наполовину, юродивый отскочил в сторону и, поставив чашу на голову, застыл, будто гранитное изваяние. Подбежали ещё двое, ловко и профессионально перебинтовали руку.

— По этому шраму ты будешь узнавать своих, — сказал рыцарь.

«Интересно, есть ли там кто под этими доспехами?» — возникла в моем сознании нелепая мысль, но я тут же прогнал её прочь.

Рыцарь поднял мечи вверх и ударил ими друг о друга. Раздался мелодичный звон. Затем он скрестил мечи над моей головой. Сверху упали торжественные слова:

— Отныне ты посвещаешься в рыцари первой ступени могущественного ордена «Белой лилии»! Клянешься ли ты соблюдать законы ордена?

— Клянусь!

— Клянешься ли бесприкословно выполнять приказы своих командиров?

— Клянусь!

— Клянешься ли неустанно, не щадя живота своего, бороться с врагами ордена?

— Клянусь!

Рыцарь трижды ударил над моей головой мечами.

— Встань с колен! Рыцарю могущественного ордена не пристало стоять на коленях.

Рыцарь убрал мечи и положил их на пол. Я встал. Зазвучала величественная и печальная музыка. При первых её звуках «ожил» юродивый. Снял с головы чашу и отдал её рыцарю. Тот повернулся и вылил мою кровь в бассейн с темно-красной жикостью. Смолкла музыка. И вновь прозвучали слова:

— Теперь твоя кровь смешалась с нашей кровью. Ты стал нашим единокровным братом. Всегда это помни...

В личной жизни у старшего следователя прокуратуры города Валерия Спартаковича Истомина что-то явно не заладилось. Полмесяца назад он встретил на улице свою давнюю знакомую Олю и понял, что до сих пор её любит. А на Людмиле женился лишь потому, что она была похожа на Олю. Грустно и горько это осознавать, но только это так. Ольга была весела и беспечна, сообщила, что через год её суженный Скуратов должен освободиться. Валерий хорошо знал Скуратова, даже допрашивал. Он ему понравился. Нормальный парень. Только запутался в жизни и наломал дров. И Истомин невольно ему позавидовал.

Ночью его разбудил телефонный звонок. Открыв глаза, никак не мог понять — что случилось и где он находится. Только что во сне его расстреливали какие-то хмурые бородатые люди. В ушах ещё звучала длинная автоматная очередь. Сон был настолько реален, что Валерий даже чувствовал, как в грудь впилось несколько пуль. Бр-р!

— Валера, звонят, — сказала Людмила.

Голос жены позволил окончательно всплыть на поверхность реальности.

— Слышу, — ответил он, вставая, включая свет и беря трубку. — Слушаю.

— Здравствуйте, Валерий Спартакович, — раздался голос прокурора города Казначеева. — Разбудил?

Истомин невольно посмотрел на часы. Они показывали половину второго. Странный вопрос, если не сказать больше. Казначеева назначили прокурором города всего месяц назад. До этого он возглавлял в облпрокуратуре отдел по надзору за деятельностью ФСБ. Новый прокурор Валерию откровенно не нравился. Скользкий какой-то, пытается со всеми жить в мире, всем угодить — и начальству, и подчиненным. Он таким не верил.

— Да нет, ничего. Что-то случилось?

— Случилось, — сокрушенно вздохнул прокурор. — Очередное заказное убийство. У подъезда своего дома убит помощник депутата госдумы. Сами понимаете, сколько сейчас будет шума вокруг этого убийства. Надо съездить, Валерий Спартакович, посмотреть что к чему.

— Хорошо, Владимир Павлович, через пять минут я буду готов. Оперативная группа уже выехала?

— Да, уже на месте. За вами я послал машину. Она будет ждать вас у подъезда. Потом доложите.

В машине Истомин невольно задремал. И за ним вновь гнались какие-то страшные бородатые люди. Они громко кричали и улюлюкали. Для них погоня была очередным развлечением. Для него же — вопросом жизни и смерти. Страх гнал его вперед, заставлял карабкаться по каким-то горным кручам, раздирая вкровь ноги и руки. Наконец, он выбился из сил и бандиты его схватили и подвели к краю глубокой пропасти. Вожак бородатых, самый мерзкий и страшный из них, кривясь в нехорошей усмешке, спросил:

— Сам прыгнешь, или тебе помочь? — И громко расхохотался. И горное эхо, будто издеваясь надо Валерием, многоголосо отозвалось: «А-а-а! А-а-а!»

— Но почему?! Что я вам сделал?! — спросил он.

— Ты хлюпик и слабак! — презрительно сказал главарь и плюнул ему под ноги. — А слабаков мы сбрасываем в пропасть, чтобы не мешали жить другим...

— Валерий Спартакович, приехали, — услышал он сквозь сон голос водителя Володи Званцева и проснулся. Приснится же такое!

Во дворе пятиэтажки на улице Станиславского, где произошло убийство, было уже много оперативников, милицейских машин. Две из них освещали фарами четвертый подъезд дома. Истомин пробрался ближе. В в тамбуре подъезда навзничь в луже крови лежал труп молодого мужчины лет двадцати пяти в джинсовом костюме. Над трупом склонился незнакомый судебно-медицинский эксперт и что-то негромко диктовал следователю по особо важным делам облпрокуратуры Михаилу Дмитриевичу Краснову. Тот сидел на раскладном стульчике, положив папку на колени и писал протокол осмотра места происшествия. С Михаилом Дмитриевичем Валерий был давно знаком, расследовал ни одно уголовное дело. Но полгода назад у Краснова случился инфаркт. После выхода из больницы ему предлагали перейти на прокурорскую работу, но он остался на следствии. Хорошим он был человеком, надежным и основательным. Истомин подошел, поздоровался.

— А, Валера! Привет! — обрадовался встрече Михаил Дмитриевич. — И тебя выдернули из постели? Как жизнь молодая? Бьет ключем и все больше по голове, да?! — Краснов заливисто рассмеялся. Да, с чувством юмора, как сказал бы его закадычный друг Сергей Иванович Иванов, у него явная напряженка.

Валерий из вежливости улыбнулся.

— Кто он такой? — спросил, кивнув на труп.

Краснов ракрыл папку, достал из неё удостоверение, протянул мне.

— Вот, полюбуйся.

Истомин раскрыл удостоверение, прочел:

— Литвиненко Александр Григорьевич, помощник депутата Государственной Думы Крылова В.Г.. — Спросил: — Кпылров — депутат от ЛДПР?

— Он самый, — кивнул Краснов. — Теперь представляешь, какой они поднимут шум вокруг этого убийства. Попытаются использовать его, чтобы взять реванш за поражение на выборах в облсовет.

— Это уж точно, — согласился Валерий. — Эти шустрые ребята обязательно попытаются сделать это убийство политическим. Есть какие версии?

— Для версий пока слишком мало данных, Валера, — развел руками Краснов. — Возможно, что очередная разборка мафии. Однако, как говорится, поживем — увидим.

— Есть свидетели?

— Увы, — раздался за спиной Истомина хрипловатый голос. К ним подошел оперуполномоченный по особо важным делам областного управления милиции Сергей Колесов, поздоровался за руку с Валерием. — Я обошел все квартиры. Никто ничего не видел и не слышал.

— Крылов жил здесь один? — спросил я.

— Нет, — ответил Колесов. — Прописан он на улице Есенина у своих родителей. А здесь, со слов той же Хвостовой, совсем недавно поселился с Аллой Заикиной. Я звонил в квартиру, но никто не ответил.

— Странно, — задумчиво проговорил Михаил Дмитриевич. — Где же она может быть ночью? Может быть у неё работа ночная?

— Нет. Их соседка Хвостова говорит, что Заикина актриса какого-то театра.

— Странно, — повторил Краснов. Обратился к эксперту. — Максим Максимович, посмотри, в карманах у него должны быть ключи.

Тот похлопал по карманам куртки потерпевшего, сказал:

— Да, есть. — Достал связку ключей, протянул Краснову.

Тот передал ключи Истомину и сказал:

— Вот что, ребятки, пока я здесь осматриваю труп, берите понятых и осмотрите квартиру Заикиной. Что-то не нравится мне все это. Очень не нравится.

Колесов ушел за понятыми, а Валерий поднялся на четвертый этаж и позвонил в квартиру Заикиной. «Тай, ра-ра, ра-рай, ра-ра. Ра-ри, ра-рай, рари-ра-рай, ра-ри», — раздалась за дверью мелодия знакомого полонеза. Ни ответа, ни привета. Сел на ступеньку и стал ждать. Что там их ждет за этой вот металлической, обитой фигурной рейкой дверью? Все может быть. За три с лишним года работы следователем прокуратуры он ко многому привык. Однако до сих пор вид крови вызывал у него тошноту. Видно, с этим уже ничего не поделаешь.

Наконец пришел Сергей в сопровождении понятых: тщедушного пожилого мужчины и дородной женщины неопределенного возраста. Истомин открыл открыл дверь, вошел в коридор и включил свет. Их взорам открылась мрачная картина. В квартире все было перевернуто вверх дном — преступники что-то искали. Труп хозяйки — красивой девушки, лежал в комнате на диване. Платье было разорвано в клочья. Многочисленные синяки говорили о том, что жертву перед смертью долго пытали. А чтобы она не кричала, рот заклеили скотчем. Крови не было. Вероятно, она была задушена.

А Валерий смотрел на убитую, а в голове вновь зароились сомнения: "А может быть правы экзестенциалисты? Может, жизнь, действительно, бессмысленна и абсурдна? Есть лишь череда событий и поступков на ход которых человек не может повлиять, так же, как и объяснить их. Что может человек, когда в его жизни уже все заранее предопределено? Разве знала эта девушка ещё вчера, что сегодня умрет от руки убийцы? Но это должно было непременно случиться. И это случилось. Это, как данность, как неизбежность.

— Господи! Чего деется-то! — запричитала понятая, вернув его к действительности.

— Сергей Петрович, — попросил он Колесова, — сообщи Краснову о нашей находке и попроси судмедэксперта подойти к нам, как освободится.

— Добро, — кивнул тот и направился к двери.

А Истомину пора было приниматься за дело. Он огляделся. Чего же искали преступники в квартире? Это лишний раз доказывает, что убийства Литвиненко и Заикиной ни к какой политике отношения не имеют. Интересно, нашли они то что искали? Раскрыл дипломат, достал из него бланк протокола осмотра места происшествия. Записал фамилии и адреса понятых. Пора начинать осмотр.

Валерий прошел к входной двери. Она была двойной. Внешняя металлическая закрывалась на два замка, а снаружи ещё и на солидную задвижку. Открыть её снаружи, когда дома хозяйка, нет никакой возможности. Следовательно дверь открыла сама Заикина. А это могло означать лишь одно — убийцы её хорошие знакомые. Это значительно повышает шансы их найти. Это могли быть старые друзья, родственники, деловые партнеры как Заикиной, так и Литвиненко. И все же, что могли искать убийцы в квартире? Деньги? Драгоценности? В таком случае, зачем нужно было убивать Литвиненко? Нелогично. Впрочем, тот мог знать кто это сделал и назвать преступников. Возможно. Возможно также, что убийц и их жретвы связывали какие-то деловые отношения, которые и явились причиной случившегося. Эта версия казалась более предпочтительной.