- А что в портфеле?
      - Да ерунда всякая - бритва там, зубная паста, мыло, одеколон, книжка. Да, еще пижама. Вот и все.
      - Вагон, купе?
      - Восьмой вагон и, по-моему, четвертое купе. А вот место не помню.
      - Ничего. Все нормально.
      Он надел наушники, взял в руку микрофон, поочередно включил на пульте несколько тумблеров.
      - Никитин, это ты?.. Привет! Галушко из Татарска беспокоит... Здесь такое дело, понимаешь. Человек от поезда отстал... Ну, так получилось... Вот он передо мной... Пятьдесят восьмой "Адлер - Новосибирск"... Да. Вагон восьмой, купе четвертое. Говоров... Да-да. Говоров... Брюки и рубашка на плечиках и портфель с бритвенными и туалетными принадлежностями... Ну, бывай!
      Он снял наушники, улыбнулся мне.
      - Ну вот и порядок. В Новосибирске все получите у дежурного.
      - Большое спасибо! А скоро поезд?
      Он вновь взглянул на часы.
      - Через полчаса. Но надо бы сообщить нашей милиции.
      - Никуда сообщать не надо, - возразил я.
      - Ну, как знаете, - тут же согласился дежурный,
      - Мне нужно покупать билет?
      - Да нет, так подсадим.
      Есть же душевные люди. Вот на таких мужиках, как этот дежурный, и стоит пока Земля-матушка. Не было бы их, давно бы рухнула, провалилась в тартарары. Точно.
      Глава 8
      Добрался до Новосибирска лишь в восемь утра. Забрал свои вещи у дежурного по станции и прямиком двинул домой зализывать раны. В редакции решил пока не появляться. Во-первых, необходимо было выиграть время и до поры до времени не светиться. Во-вторых, боялся, что не утерплю и плюну в физиономию моему бывшему другу Ромке Шилову с явными тяжелыми последствиями для моего и без того слабого здоровья.
      Когда дома взглянул в трюмо, то не без основания спросил себя: "Кто этот тип с грязным и побитым лицом последнего бомжа? Только не говорите мне, что вот это когда-то было Андреем Говоровым. Не смешите людей. Кто ж в это поверит?! Андрюша был вполне приличным мальчиком с вполне симпатичным фейсом. А этот отдаленно не похож даже на его копию".
      Наверное, для того, чтобы убедиться окончательно, кто все же выступает там, из туманного зазеркалья, я полностью разделся. И вновь себя не узнал.
      Но проникся искренней жалостью и сочувствием к моему двойнику, ибо тело его состояло, казалось, из сплошных синяков и ссадин. Мне даже почудилось, будто на лице незнакомца проступила бледная маска смерти. Положительно, он плохо кончит, и даже очень скоро. Попытался найти слова, которые способны были бы подбодрить несчастного, заронить в сердце надежду на лучшее будущее. Но, как ни старался, таких слов найти не смог. А потому мрачный и злой поплелся в ванную.
      Приняв горячий душ и смазав все свои многочисленные ссадины зеленкой, почувствовал облегчение. Решил, как и обещал, позвонить Тане.
      - Слушаю, - раздался в трубке знакомый нежный и приятный голосок.
      - Привет, Малыш! - почему-то назвал я ее новым именем, которое мне сразу понравилось.
      Несмотря на столь необычное начало нашего разговора, Таня меня узнала и очень обрадовалась.
      - Андрюша! Здравствуй! Ты когда приехал?
      - Только что. Ты чем занимаешься?
      - Ничем. Родители ушли на работу, а я бездельничаю.
      - Как ты посмотришь на то, если я к тебе минут через сорок заскочу?
      - Буду только рада.
      - Вот и ладушки. Только заранее предупреждаю - не пугайся моей внешности.
      - А что случилось?! - встревожилась она.
      - Ничего особенного. Сама увидишь. До встречи!
      Может быть, кто-то подумал, что я решил немного отдохнуть в компании молоденькой и хорошенькой девочки и малость развлечься, как говорят нынешние молокососы, "оттянуться"? Увы, ничуть не бывало. Я вышел на тропу войны и решил во что бы то ни стало найти кровавый след главного зверя, по заданию которого меня едва не угробили. Это мог быть и негодяй Ромка, но и кто-то другой, посолидней и помасштабней. Я конечно же понимал, какую архисложную задачу перед собой поставил и к чему все это может меня привести. Прекрасно понимал, но уже ничего с собой поделать не мог. Я перестал себя контролировать. Что-то сломалось в моем замечательном, хорошо отлаженном механизме, какая-то главная пружина, вовремя гасившая мои эмоции и направлявшая мои поступки в нужном направлении к спокойному и, главное, предсказуемому будущему. Сейчас же я был как тот корабль без руля и ветрил, совершенно неуправляемым и способным на любые авантюры.
      А Таню решил взять с собой, во-первых, потому, что соскучился. Сущая правда. Никакие капитаны внутренней службы, сколько бы их не было в прошлом и еще будет в обозримом будущем, не могут заменить такой девушки, как она. Они, капитаны, хороши для постели. А для души хочется чего-нибудь эдакого чистого, звонкого, а еще такого... такого... Словом, думаю, что мужики меня отлично поняли. Во-вторых, страшно одному пускаться в рискованное "плавание". А тут какое-никакое, а все же живое существо.
      Первое, с чего решил начать, - с посещения Заельцовского суда, следовало ознакомиться с материалами архивного дела. Думаю, это не составит больших проблем - у меня были хорошие отношения с председателем суда Коньковой Тамарой Ивановной. Мне нужно было- узнать адрес подруги Трубициной, чьей квартирой она пользовалась, а также родителей Кати. Интересно, знают ли они о смерти дочери?
      Поджарил на скорую руку пару яиц, заварил кофе, позавтракал, оделся и побежал в гараж к своему испытанному другу "шевроле". Языковой барьер нисколько нам не мешал, мы с ним уже давно научились понимать друг друга без слов.
      Когда Таня открыла мне дверь, то я буквально остолбенел. На ней было точно такое же бирюзовое платье, какое я еще совсем недавно видел на капитане внутренней службы. От этого совпадения мне стало как-то не по себе, если не сказать больше. Будто девушка видела меня насквозь и сознательно надела именно это платье.
      - Ой, что это с тобой, Андрюша?! - испуганно проговорила она, заинтересованно рассматривая мою сильно помятую физиономию. - Кто это тебя так?
      - А! Пусть не лезут, - решил отделаться дебильной шуткой.
      Но не тут-то было. У этой хрупкой девушки была железная хватка крутого опера.
      - Это связано с убийством Струмилина? Да?
      - Да. Но не только.
      - Что значит "не только"? - Она смотрела на меня, как фининспектор на зарвавшегося бухгалтера.
      И я кратко рассказал ей всю свою одиссею. Удивительное дело! Чем дальше я рассказывал, тем больше она успокаивалась. Характер, да?!
      - Зря ты не сообщил в милицию, - сказала она, выслушав мой рассказ. Что же ты собираешься делать дальше? .
      - Попытаюсь найти тех, кто это сделал. А главное, того, кто все организовал.
      - Я с тобой! - с воодушевлением проговорила она. И чтобы пресечь на корню мой возможный отказ, строго добавила: - И без возражений!
      И, глядя на ее одухотворенное жаждой борьбы с русским "спрутом" лицо, я внутренне скукожился и устыдился. Нет, нужно быть законченным идиотом, непроходимым тупицей и отъявленным негодяем, чтобы втягивать эту славную девчушку в столь опасное мероприятие! Точно. Это ж надо додуматься... Скучно ему одному, видите ли! Ну надо же! И я бурно воспротивился ее решению.
      - Нет, нет, об этом не может быть и речи!
      - Нет да, - твердо сказала Таня, сверля "дырку" в моем лбу твердым, как победитовое сверло, взглядом.
      Она бесцеремонно вытолкала меня на лестничную площадку и захлопнула за собой дверь. Спросила:
      - Ты на машине?
      - Да.
      - Тогда пойдем!
      Она взяла меня под руку и потащила вниз по лестнице. И я прекратил сопротивление. Не драться же мне с ней, верно? И потом, особых опасностей ведь не предвидится. Сгоняем в суд, затем по паре адресов, вот и все. А завтра я попросту за ней не заеду, и будет полный порядок.
      Как я и предполагал, в суде все обошлось без осложнений. Коньковой я объяснил, что недавно получил от Трубициной письмо и еще хотел бы перелистать уголовное дело.
      Подругу Трубициной звали Натальей Павловной Забродской. Проживала она в Ботаническом жилмассиве, а работала в пресс-центре УВД. Следователь в протоколе записал даже номера служебного и домашнего телефонов. Я позвонил на работу. Мне подтвердили, что да, Забродская до сих пор работает у них, но, к сожалению, ее сейчас нет. Наудачу позвонил домой. Она отозвалась и согласилась со мной встретиться. Я записал адрес родителей Трубициной и вышел из суда.
      Через десять минут мы были у 3абродской дома. Наталья Павловна оказалась статной, несколько полноватой шатенкой с некрасивым, но довольно интеллигентным лицом. Лицо особенно деформировал массивный и грубый нос-бульбочка. Я видел ее впервые, так как во время суда она находилась в заграничной поездке и судья был вынужден огласить ее показания, данные ею на предварительном следствии. Одета она была в строгий темно-синий костюм - видно, собралась уже на работу.
      - Здравствуйте, Наталья Павловна! Разрешите представиться. Корреспондент областной газеты "Сибирские вести" Говоров Андрей Петрович. А это наш стажер Таня, - кивнул на свою спутницу.
      Забродская сделала вид, что не заметила мою синюшную физиономию.
      - Очень приятно! - радушно улыбнулась. Указала рукой на дверь, ведущую в комнату. - Проходите, пожалуйста.
      Мы с Таней уселись на диване. Однокомнатная квартира Забродской была скромно, но со вкусом обставлена: стенка, набор мягкой мебели, цветной телевизор "Изумруд", палас коричневых тонов, на стене репродукции картин с летающими по небу рахитичными людьми. Вероятно, Шагал. Впрочем, может быть, и кто-то другой. Я плохо разбираюсь в живописи. Во всем был идеальный порядок. Каждая вещь долго примеривалась, прежде чем занять то самое, предназначенное только для нее место.
      - Хотите кофе? - спросила хозяйка.
      - Можно, - ответил я за наш небольшой, но дружный коллектив. .
      Забродская ушла на кухню.
      - А кто она такая? - шепотом спросила Таня.
      - Подруга Трубициной, - прошептал в ответ. - Два года назад в этой квартире убили Погожева.
      - Кого?
      - Вячеслава Погожева, коммерсанта. В его убийстве обвинили Трубицину. Помнишь, я рассказывал?
      В комнате появилась Наталья Павловна с подносом, где стояли три чашки с дымящимся кофе и дольки шоколада на блюдечке.
      - Вот, прошу. Угощайтесь.
      Я взял чашку, отхлебнул. Кофе был дрянным, "Пеле" или что-то в этом роде. Но чтобы не обижать хозяйку, похвалил:
      - Замечательный кофе!
      Она искренне рассмеялась моей сознательной лжи.
      - Не надо, Андрей Петрович, щадить мое самолюбие. Кофе ужасный, но зато самый дешевый. Я к нему уже привыкла. Так о чем вы хотели со мной поговорить, коллега?
      - Дело в том, Наталья Павловна, что я поддерживал обвинение в суде по делу вашей подруги Трубициной.
      - Вот оно что?! - удивилась Забродская. - Так вы в связи с этим?.. А почему вас вновь заинтересовало это дело?
      Достал из кармана письмо Трубициной, протянул ей.
      Она развернула его и принялась неторопливо читать. Вздохнула, долго смотрела отсутствующим взглядом в пространство, затем сказала раздумчиво:
      - Я подозревала, что с этим ее парнем не все чисто.
      - Вы его знали? - От волнения голос мой стал хриплым.
      - Нет, видела всего лишь раз, да и то мельком.
      - Как он выглядел?
      - Статный, высокий - под два метра, с красивым волевым лицом. Они были очень эффектной парой.
      Она "нарисовала" облик моего бывшего друга Ромки Шилова. Неужели все же он стоит за всем этим?
      - А Трубицина называла его имя, фамилию? Может быть, говорила, чем он занимается?
      - Нет, нет, она о нем ничего мне не говорила. Даже сердилась, когда я пыталась расспросить. Только сказала как-то, что он юрист.
      Он, Ромка! Точно!
      - А отчего она держала их отношения в тайне? Может, он был женат?
      Она удивленно на меня взглянула.
      - А вы знаете, я как-то об этом не думала. Но вполне возможно, что причина именно в этом. Вполне возможно.
      - Наталья Павловна, вы встречались с ней после суда?
      - Да, - кивнула она. - Здесь, в следственном изоляторе, перед отправкой ее в Челябинск мне разрешили с ней свидание.
      - Что она вам говорила об убийстве?
      - Но я дала ей слово никому и ничего не рассказывать.
      - Будем считать, что она освободила вас от этого слова.
      - Вот как? - удивилась Забродская. - Вы с ней виделись?
      - Пытался, но меня опередили. Ее убили, Наталья Павловна.
      Она вздрогнула. Кофе из чашки выплеснулся на палас. Справившись с волнением, осторожно поставила чашку на поднос. Самообладания ей не занимать.
      - Вы это серьезно?
      - Такими вещами не шутят, Наталья Павловна.
      - Действительно, освободила... - Тряхнула головой, сбрасывая оцепенение. - Хорошо, я расскажу все, что она мне поведала. Но только зачем вам все это?
      - Хочу во всем разобраться. Я ведь тоже виноват в том, что ее осудили.
      - Увы, запоздалое раскаяние, - усмехнулась Забродская.
      - Лучше поздно.
      - Ну, это ваше дело. Так вот, на свидании Катя уверяла, что из того, что произошло здесь, она ничего не помнит. Проснулась, хотела закричать, но кто-то сильный прижал к ее лицу влажную тряпку, вероятно с эфиром. Она вдохнула и... пришла в себя уже в камере ИВС. Сильно болела голова, с недоумением и ужасом заметила, что вены на ее руках истыканы иглой. Она, естественно, ничего не могла понять. И тут дежуривший по ИВС сержант сказал, что с ней хочет побеседовать журналист.
      - Он так и сказал - журналист? - подскочил я на диване.
      - Это она так сказала. Сержант отвел ее в кабинет, где находился ее друг. Он ей рассказал, что когда они спали, то в квартиру ворвались трое рэкетиров, которые у него раньше вымогали крупную сумму денег и которым он якобы отказал. С собой они принесли труп Погожева. Тот тоже якобы отказывался платить им дань. Бандиты усыпили Трубицину, а его жестоко избили и сказали, что если он не отдаст им сто миллионов, то будет отвечать за убийство Погожева и Трубициной, что они все так сделают, что ему ни за что не отвертеться. Он понял, что угроза их очень реальна, так как с Погожевым у него были натянутые отношения. И он вынужден был согласиться на требования подонков. После чего они ввели Кате сильную дозу наркотика и искололи вены, чтобы подумали, будто она наркоманка, вложили в руку кухонный нож, позвонили в милицию, представились соседями и сказали, что в моей квартире кто-то кого-то убивает. Друг просил Катю не называть его имени.
      - И она ему поверила?! - удивился я.
      - Разумеется. Она, влюбленная в него до беспамятства, верила всегда и всему, что бы он ни говорил. Была даже беременна от него и хотела рожать.
      - Она что же, сделала аборт?
      - Нет. В следственном изоляторе, вероятно, от всех этих волнений у нее случился выкидыш.
      - В деле об этом ничего не сказано... Она, случайно, не называла фамилии того сержанта ИВС?
      - Нет, но это довольно легко установить.
      - А вы ее версии поверили?
      - И да, и нет. Во всяком случае, очень сомневалась в реальности происшедшего. Особенно меня смущал эпизод с трупом Погожева.
      Я узнал здесь все, что мне требовалось. Пора было прощаться.
      - Что ж, спасибо, Наталья Павловна, за ценную информацию. До свидания!
      - Желаю успеха! - Она крепко, по-мужски пожала мне на прощанье руку.
      Глава 9
      - Неужели все это сделал друг Трубициной?! - спросила Таня уже в машине. Хорошенькое ее личико пылало негодованием.
      - Уверен в этом. Более того, ликвидация Погожева им долго и тщательно готовилась. Так он убивал сразу двух зайцев. Во-первых, освобождался от соперника по бизнесу, во-вторых - от неудобной любовницы, которая, видите ли, намеревалась осчастливить его ребенком.
      - Вот негодяй!
      - Это уж точно, - согласился я.
      - Мне показалось, вы знаете, о ком идет речь?
      Наблюдательная девушка. Я ж говорю, что ей только в милиции опером работать.
      - Пока лишь догадываюсь.
      - А куда мы сейчас едем?
      - На улицу Ленинградскую к родителям Трубициной.
      На Кирова мы угодили в огромную автомобильную пробку. Где-то впереди приключилась большая авария. Вот черт! Пока рассуждал, что бы такое предпринять, оказался упакованным со всех сторон автомобилями. Теперь придется минут двадцать "позагорать". Это точно. Через пару минут в мое боковое стекло деликатно постучали. Скосил глаза и увидел молодого бравого парня в форме старшего лейтенанта милиции. Он смотрел на меня веселыми глазками и улыбался. Это не был гаишник. У тех взгляд более наглый. Я сразу почувствовал неладное. Приоткрыл дверцу:
      - Слушаю вас, товарищ старший лейтенант.
      - Говоров Андрей Петрович? - на всякий случай поинтересовался он.
      - Да. А в чем, собственно, дело?! - уже не на шутку обеспокоился я.
      - Вы задерживаетесь по подозрению в убийстве, - продолжая улыбаться, вежливо сообщил он.
      Это называется - приехали!
      Тут же открылась противоположная дверца, и другой парень, одетый по гражданке, в джинсовый костюм, но такой же вежливый, как и первый, сказал:
      - Девушка, прошу вас выйти из машины.
      - Никуда я не пойду! - решительно запротестовала Таня.
      - Ну зачем же вы так, - укоризненно попенял оперативник. - Не нужно вынуждать меня применять, силу. Я искренне не хотел бы этого делать.
      - Вы не имеете права! - продолжала возмущаться девушка.
      - Таня, с ними бесполезно спорить. Делай; как они велят, - сказал я.
      - А куда они тебя?
      - В милицию. Куда же еще? В изолятор временного содержания Заельцовского РУВД. Я прав, старший лейтенант?
      Тот рассмеялся.
      - Ваша прозорливость делает вам честь, Андрей Петрович.
      Зачем я сказал это все Тане, я и сам не знал. Неужели надеялся, что эта славная девушка, которая столь стремительно вошла в мою жизнь, сможет мне чем-то помочь? Глупо, если не сказать больше. Тогда зачем?
      Таня положила свою руку на мою, слегка сжала.
      - Счастливо тебе, Андрей!
      - До свидания, Таня!
      - Все будет хорошо. - Она ободряюще улыбнулась. - Я в этом уверена.
      - Я тоже нисколько не сомневаюсь, - в тон ей ответил бодро и жизнерадостно. Подмигнул. - Мы еще с тобой отметим мое освобождение по полной программе.
      - Обязательно, - ответила она и вышла из машины.
      Ее место тут же занял оперативник в штатском. Был он темноволос, смуглолиц, с могучим разворотом крутых плеч. Я даже физически ощутил, какая могучая сила бродила под этой джинсухой. Его мощное биополе нервировало, вызвало голодные спазмы желудка. Захотелось стать таким маленьким, чтобы можно было спокойно спрятаться за обшивку сиденья. Да, не хотел бы я с ним встретиться в рукопашном бою. Он, снисходительно усмехаясь, прокомментировал мои слова:
      - Надежда юношей питает. Разрешите представиться. Старший инспектор уголовного розыска Заельцовского РУВД капитан Коломиец Антон Борисович.
      Я мог бы простить ему его подковырку, но снисходительной усмешки - ни за что на свете.
      - Очень приятно, - кивнул. - "Надежда юношей питает!" Как это у вас замечательно, образно прозвучало. Признайтесь, Антон Борисович, вас по ночам мучает бессонница, и вы сочиняете стихи типа: "Мы с приятелем-козлом вместе думам об одном: как же нам ее пымать, что зовут япона мать?" Угадал?
      И вновь я себе подивился. Прежде я ни при какой погоде не зарвался бы до такой степени. Видно, подспудно во мне сидели гены какого-нибудь "горлопана и главаря" и, нате вам, нашли время заявить о себе в полный голос.
      Капитан громко расхохотался и долго не мог успокоиться, качая головой и повторяя время от времени:
      "Ну надо же!"
      Наконец приступ веселья прошел, он достал носовой платок, вытер слезящиеся глаза:
      - Да вы большой шутник, Андрей Петрович. Это хорошо. У нас в милиции юмористов очень любят.
      - Я так и понял.
      - Кто это вас? - посочувствовал капитан, с интересом рассматривая мою помятую в схватке с мафией физиономию.
      - Да так, неудачно пошутил.
      - Бывает, - тут же согласился он. - Андрей Петрович, вам придется пересесть к нам.
      Я выбрался из машины и тут же попал в крепкие и надежные руки старшего лейтенанта и еще одного оперативника. Мне надели наручники и запихнули на заднее сиденье. Все правильно. Перед ними был матерый преступник, совершивший, как минимум, одно, а то и с десяток убийств. А с такими нечего церемониться.
      В сопровождении оперативников спустился в полуподвальное помещение ИВС, где был оформлен протокол моего задержания по статье 122 УПК РФ. "По подозрению в убийстве", - значилось в нем. Значит, они не нашли настоящего убийцу. Они его будут лепить из меня. Затем мне откатали пальчики в дактилокарту и препроводили в грязный, убогий кабинет. Беленые стены в желтых разводах сырости. Похоже, именно здесь происходила встреча Трубициной с ее другом.
      За столом сидел старый знакомый, следователь Дробышев, и, медленно и ритмично, будто метроном, раскачиваясь на задних ножках стула, смотрел на меня,. наливаясь злобой. С самых первых минут нашей предыдущей встречи мы почувствовали антипатию друг к другу. А преодолеть ее порой бывает труднее, чем полюбить сварливую тещу.
      - Пальчики ему откатали? - спросил Дробышев вошедшего вместе со мной Коломийца.
      - А как же. Все как положено.
      - Срочно проверьте.
      - Хорошо, - кивнул Коломиец и вышел из кабинета.
      После слов следователя меня пробрал озноб. Я отчетливо вспомнил впечатляющую картину: стою я, значит, в квартире Струмилина, на полу лежит труп хозяина, облепленный жирными зелеными мухами, в руках у меня телефонная трубка, и я пытаюсь по отключенному телефону дозвониться до милиции. Кошмар! И заметьте, это сделал не какой-нибудь среднестатистический гражданин, а идиот с высшим образованием, да еще специальным - юридическим. Чем же он тогда думал, оставляя свои четкие отпечатки на телефонной трубке? Чем угодно, но только не головой. Это точно. Я сам предельно упростил этому рыжему индюку задачу сделать из меня "профессионального убийцу"!
      Кажется, Дробышев заметил мои душевные муки, проступившие на лице в виде постной и до невозможности кислой мины и затравленного взгляда красивых карих глаз. Заметил и очень обрадовался. По всему, он редко бывает так счастлив, как сейчас, если вообще бывает. Он почувствовал себя на коне и взял повышенные обязательства сделать из меня убийцу досрочно.
      - Что это у вас с лицом, Андрей Петрович? - спросил он насмешливо.
      Хорошее настроение было ему противопоказано, а потому я тут же решил вернуть его в обычное состояние и взял встречные обязательства довести этого рыжего болвана до белого каления.
      - А что у меня с лицом? - спросил удивленно. - По-моему, все в порядке. Во всяком случае, до встречи с вашими верными помощниками оно было нормальным.
      От моих слов он сразу почувствовал себя неуютно, занервничал, посмурнел, заелозил на стуле и вдруг заорал благим матом:
      - Коломиец!!
      В кабинет влетел встревоженный капитан.
      - В чем дело, Родион Иванович?!
      - Вы приглашали медика для обследования этого? - спросил следователь, пренебрежительно кивнув в мою сторону.
      - Нет, - растерялся Коломиец.
      - А если он завтра скажет, что его избили здесь, добиваясь признательных показаний? Чем будете крыть?
      - Я как-то об этом не подумал. Не волнуйтесь, Родион Иванович, это мы сейчас мигом организуем. Коломиец вышел.
      - Это ты правильно решил, - "одобрительно" сказал я Дробышеву. - Все должно быть зафиксировано. Протокол, подпись, печать. Все как положено. Бумага, она и в Африке бумага. Верно? Только ты, Родька, чё-то путаешь. Твои архаровцы избили меня не здесь, а при задержании. Здесь они обещали добавить, если не признаюсь в убийстве Шипилина.
      - Молчать! - заорал Дробышев и грохнул кулаком по столу. Отчего стоявшая на столе консервная банка, доверху наполненная окурками, подпрыгнула, окурки высыпались на стол, а в воздухе на какое-то время повисло облако табачного пепла.
      Тем временем следователь продолжал надрываться:
      - Ты что это себе?!. А?!. Да как ты смеешь, подонок?!. Да я тебя!.. Да я тебе!.. Обнаглел, понимаешь! Ты почему вздумал врать?! Ты на дураков рассчитываешь?!
      - А что делать, - сокрушенно развел руками, - если в вашей системе других нет? Умных она отторгает, как чужеродные тела. И потом, ты, Родька, не прав, обвиняя меня во вранье. Со мной в машине ехала знакомая девушка, которая охотно подтвердит, что до встречи с твоими ребятами я был в полном порядке, благоухал туалетным мылом "Камей" и французской туалетной водой, был бодр, жизнерадостен и доверчив, как ребенок.
      - Кто такая?
      Дробышева уже начинало колотить. Такое впечатление, что вот-вот хватит удар. Багровое лицо его было усталым, даже измотанным душевными- переживаниями. С таким лицом всходят на эшафот, а не людей допрашивают.
      - Ты, Родька, с ней познакомишься. Обещаю. Мой адвокат обязательно пригласит ее в суд. И вот тогда суд из пошлого фарса превратится в политическую акцию высокого звучания. Судить мы тебя, Родька, будем со всеми твоими приспешниками и помощниками. И тогда ты поймешь, что значит нарушать закон.
      - Молчать! - вновь гаркнул Дробышев, вскакивая, и голосом утопающего заорал: -Коломиец!!
      Появился капитан. Удивленно уставился на красного и несчастного Дробышева.
      - В чем дело, Родион Иванович?
      - Э-этого в к-камеру, - проговорил следователь, заикаясь. - Придет медик, освидетельствуете и составите акт по всей форме. А утром в десять ко мне. Да, не забудьте дактилоскопическую экспертизу.
      - Все сделаем, Родион Иванович. - Коломиец повернулся ко мне, сказал со смехом: - Пойдем, "япона мать".
      И я оказался в камере. Лег на кровать. В целом был доволен, что довел этого рыжего борова до белого каления. Очень доволен, если не сказать больше. Хотя, если разобраться, положению, в котором я оказался, не позавидуешь. Нет. Что же делать? Рассказать, как было, - значит еще больше усугубить свое и без того незавидное положение. Теперь я пожалел, что в прошлый раз скрыл от Дробышева правду. Точно. Теперь мне веры нет - это определенно. А как объяснить наличие моих отпечатков на телефонной трубке Струмилина? Трудно это объяснить. Трудно, если вообще возможно. Придется снова бессовестно врать. Ничего другого просто не остается.
      Ко мне подошел сосед по камере - жалкий тип с помятым лицом, обросшим пятидневной щетиной, скромно присел на край кровати, поинтересовался:
      - За что тебя замели?
      И такое участие светилось в его крохотных слезящихся глазках, что я сразу понял: передо мной "подсадная утка". Сейчас он попытается залезть в мою еще пока не отягощенную страшными грехами душу своими грязными "щупальцами" и попытается там отыскать то, что требуют от него хозяева.
      - Да так, ерунда, - ответил равнодушно.
      - А все же?
      - По глупости. Перепутал. Хотел плюнуть себе под ноги, а попал в лицо мэру города.
      - Шутишь?! - подхалимски осклабился сосед.
      - Нисколько.
      - Шутишь, шутишь! - уверенно проговорил он, продолжая демонстрировать редкие прокуренные зубы.
      - Слушай, отвали! От тебя пахнет мышами и ментами. А я терпеть не могу этих запахов.
      - Подумаешь! - обиделся он, вставая.
      Плохой "подсадной". Хороший агент не должен обижаться ни при каких обстоятельствах. А этот надулся. Теперь он уже вряд ли получит обещанную за меня премию. Ну и шут с ним. Что мне с ним, детей, что ли, крестить?
      Я чувствовал себя настолько уставшим и разбитым, что стоило лишь закрыть глаза, как тут же провалился в черный и бездонный, как провал памяти, сон.
      Затем меня разбудили, провели в уже знакомый кабинет, где заставили раздеться. Эксперт тщательно меня осмотрел и составил акт медицинского освидетельствования, где подробно перечислил все мои ссадины и гематомы.
      После чего вернулся в камеру и, едва добравшись до постели, вновь забылся сном праведника.
      Глава 10
      Еще окончательно не проснувшись, услышал металлическое лязганье задвижки и простуженный голос надзирателя:
      - Говоров, на выход!
      В коридоре два молоденьких сержанта надели на меня наручники, вывели из ИВС. Мы поднялись по крутой лестнице и оказались в управлении милиции. Сержанты подвели меня к двери с табличкой "15", и один из них, приоткрыв дверь, спросил:
      - Разрешите?
      Из кабинета бодрый голос Коломийца ответил:
      - Да. Вводите!
      А еще через считанные секунды я уже мог лицезреть и самого капитана в компании старшего лейтенанта и еще одного оперативника, мне незнакомого.
      - А вот и "япона мать" прибыл! - весело воскликнул Коломиец. - Как жизнь молодая?
      - Спасибо. Так бы жил любой. Словом, живу хорошо, чего и вам желаю.
      Капитан хохотнул и, обращаясь к своим приятелям, весело сказал:
      - Я же говорил - юморист! Те тоже рассмеялись.
      Незнакомый опер, покачав головой, согласился:
      - Да, интересный тип.
      Присмотревшись к ним повнимательнее, понял причину их коллективного веселья - все трое были в приличном подпитии. А вытащили они меня сюда, как пить дать, для поднятия настроения.
      "Бить будут!" - тоскливо подумал.
      Капитан почти что с отцовской любовью рассматривал меня и скалил крепкие и породистые зубы. На нем теперь была рубашка из тонкой джинсовой ткани с засученными по локоть рукавами, под которой рельефно бугрились и ходили ходуном мощные бицепсы и трицепсы.
      - Слушай сюда, "япона мать", - проговорил наконец Коломиец, закончив визуальный осмотр моей покореженной оболочки. - Вон видишь стол, а на нем бумага и ручка? Садись и пиши "явку с повинной". Понял?
      - Понял, - покорно ответил, садясь за стол и беря ручку. - А на чье имя писать?
      Он никак не ожидал от меня подобной сговорчивости и даже несколько подрастерялся - обещанный приятелям мордобой оказался под угрозой срыва. Но я знал наверняка, что он состоится, и очень даже скоро. И черт меня возьми, если я очень от этого переживал. Я не переставал удивлять самого себя.
      ,
      - Так, на имя этого... - в замешательстве проговорил капитан. - Ну, как его? На имя начальника милиции, ясно?