Владимир Константинов
      Вызов смерти
      Анонс
      Журналисту Андрею Говорову приходится вспомнить прежнюю профессию помощника прокурора, когда его интерес к двум случившимся в городе убийствам обернулся для него большими неприятностями. Чудом уцелев после покушения, он едва не угодил в тюрьму по ложному обвинению, а затем стал заложником мафиозной группировки. Говоров понимает, что схватка завязалась жестокая, и все-таки идет до конца.
      Книга первая
      Журналистское расследование
      Часть первая
      АНДРЕЙ ГОВОРОВ
      Глава 1
      После обеда меня вызвал главный редактор и с совершенно постной физиономией долго лениво жевал слова, сглатывая половину того, что намеревался сказать:
      - Такие дела, Говоров. Струмилина аппендицит, понимаешь. Шипилина юбилей... Пятьдесят лет... Неудобно все же... Известный коммерсант... Бери светскую хронику, приглашение Струмилина. Посмотришь там... Напишешь... Такие дела, Говоров. Понятно?
      Призвал на помощь все свои аналитические способности, напрягся, пытаясь докопаться до смысла сказанного. Наконец мне это удалось, и я понял, что Веня Струмилин, отвечающий за раздел светской хроники, попал в больницу с приступом аппендицита. А у известного коммерсанта Шипилина сегодня юбилей, и шеф хочет, чтобы я сходил на него вместо Вени и накропал статью в газету. Но это никак не согласовывалось с моими планами. Как раз сегодня вечером договорился с друзьями сходить в сауну, а после парилки пивко с таранькой, шашлык и девочки. В кои веки представится еще такая возможность молодому человеку?
      - Понятно, - кивнул. - А что же ты сам не идешь? Ведь там сегодня наверняка соберется весь цвет Новосибирска.
      - А, больно надо! - раздраженно отмахнулся он. Из услышанного сделал вывод, что шефа просто-напросто не пригласили и очень этим обидели. Он-то считал, что в фаворе у местных денежных мешков. И вдруг облом. Поневоле запсихуешь.
      - Да ну их к лешему, шеф! Что там может быть интересного? Обыкновенная пьянка, - сделал я последнюю попытку отвертеться.
      - Сачок! - возмутился шеф.
      - Цедо майёри, - склонил я свою умную голову.
      - Чего? - не понял главный.
      - По-латыни это означает - уступаю старшему.
      - Топай, мыслитель!
      Слово "мыслитель" было произнесено им с такой уничижающей насмешкой, что поневоле пришлось парировать выпад.
      - Когито эрго сум, - ответил я с добродушной ослепительной улыбкой. И чтобы избавить себя от новых вопросов, тут же перевел: - Я мыслю, значит, я существую.
      Главный буквально позеленел от злости. Его глазки превратились в смотровые щели, а рот - в ствол гаубицы.
      - Ну-ну, - мстительно выплюнул он в меня прямой наводкой, и я понял: впереди меня ожидают нелегкие времена.
      Отношения у меня с редактором заметно испортились после выхода осенью прошлого года моей книжки детективов. Очень ему это не понравилось, и стал я у него "сачком" и "лодырем, каких свет не видывал". Главный был неплохим организатором, а журналистом никаким, ноль без палочки. Впрочем, палочка была, но сразу после нуля через запятую. Когда-то он окончил исторический факультет и считает себя докой в вопросах истории. Поэтому часто пишет большие и довольно муторные статьи об ушедшей эпохе социализма. Если набраться терпения и их прочесть, то невольно придешь к печальному выводу, что семьдесят лет мы только тем и занимались, что уничтожали то, что осталось нам еще от царской России. И ни автор, ни его читатели (если такие имеются) не задаются вопросом: за что же в таком случае нас если не уважал, то боялся (это уж точно) весь остальной мир?
      Ничего этого я главному, разумеется, не сказал, а счел за лучшее ретироваться, плотно прикрыв за собою дверь.
      У секретарши Эллочки (меж собой мы зовем ее "людоедкой" за схожесть, почти идентичность с героиней известного романа) получил пригласительный билет на пятидесятилетний юбилей господина Шипилина, где прочел, что торжества назначены на девятнадцать ноль-ноль в ресторане "Садко". Фи! Всего-то какой-то ресторан. Скромно, и весьма. Я был разочарован. Подобные мероприятия сильные мира сего любят проводить с помпой за городом. Не такой он, видно, крутой, этот Шипилин, как о нем говорят. Барометр моего настроения упал до критической отметки. Вместо того, чтобы сидеть в компании близких мне по духу и образу мыслей друзей за кружкой пива, вспоминая дела давно минувших дней, я должен тащиться на этот дурацкий юбилей, где незнакомые мне люди, напившись на халяву до положения риз, будут лезть мне в душу и выяснять, а не тот ли я тип, кто увел у них в прошлом году из-под носа девушку, и по какому такому случаю я здесь оказался. Благо, когда такие юбилеи проводятся на природе - там хоть есть где уединиться. Ресторан - замкнутое пространство, здесь не шибко разбежишься.
      Может быть, вообще не ходить? Нет, так не пойдет, идти все же надо. У меня и так слишком натянутые отношения с главным, если не сказать больше. Да и Романа подводить не следует. Роман Шилов - наш. ответственный секретарь. Именно он перетащил меня в газету. Мы вместе с ним закончили юридический факультет Томского университета. Студенческие годы! Хорошее было времечко. Мы с Романом в баскетбольной команде защищали честь родного университета. Помню, как утерли нос неизменному чемпиону города среди вузов - политехническому. Вот это была встреча! Рубка гладиаторов! Девчонки визжали от восторга. Две недели мы ходили в героях, пока бездарно не слили встречу середнячку из середнячков пединституту. Преподавателем латыни у нас был замечательный старикан Афанасий Валентинович Ведерников. Он до самозабвения был влюблен в свой предмет и студентов. Только любовь эта выражалась у него весьма своеобразно. Иначе как негодяями он нас не называл. Он всегда куда-то спешил и почти всегда и везде опаздывал. Маленький, сухонький, прибежит в аудиторию, вытрет взопревший лоб, обведет нас любовным взглядом и проговорит ласково:
      - Ну что, негодяи, признавайтесь, опять не подготовились к семинару? И, воздев палец, торжественно добавит: - Хоминэс нихиль агэндо дискунт мале агре! (Ничего не делая, люди научаются делать дурное). Хорошенько это запомните, вы - банда потенциальных преступников.
      Он говорил:
      - Надо ставить перед собой предельные рубежи. Аут цезар, аут нихиль! (Или Цезарем, или никем). Аут виам инвэниам, аут фациам (Или найду дорогу, или проложу ее сам).
      Только благодаря Афанасию Валентиновичу мы полюбили латынь почти как прелестную девушку и теперь можем морочить голову главным редакторам и прочим недоумкам.
      После окончания университета я почти год трудился в прокуратуре, а Роман сразу двинул в журналистику, считая, что для толковых парней там открываются более широкие возможности. А затем и меня перетащил в свою газету.
      Посмотрел на часы. Уже четыре. Помчался домой. Надо было хоть немного отдохнуть и подготовиться к юбилею. Марина, как обычно, отсутствовала. Кризис супружеских отношений стал настолько очевиден, что нашу семейную ладью уже ничего не сможет спасти, она обречена и вот-вот пойдет ко дну. Вопрос лишь в том, кто из нас первым возьмет на себя моральную ответственность и предложит разбежаться. Марина все чаще стала "задерживаться на работе", приходить за полночь, а то и вообще "ночевать у подруги". А мне плевать. Де-факто разрыв наш налицо. Осталось оформить его де-юре. Наш союз могло еще как-то скрепить, а вернее, продлить его агонию намечавшееся было рождение ребенка. Но у Марины на пятом месяце случился выкидыш. Что ж, наверное, это к лучшему.
      Принял душ, тщательно побрился, погладил свой парадно-выходной костюм и отправился на банкет.
      На улице было жарко и душно. Уставшее за день огромное светило клонилось ко сну. Шустро бегали по своим срочным делам машины. По тротуарам брели вялые, хмурые и озабоченные люди. Все как обычно.
      У стеклянных дверей ресторана на посту стояли два добрых молодца с лицами угодливых негодяев. Они встретили меня улыбками китайских болванчиков и вежливо поинтересовались:
      - У вас есть приглашение? Решил немного развлечься.
      - Привет, ребята! - сказал бодро, жизнерадостно улыбаясь. - Что такие грустные? В семье что или неприятности по службе? Не берите в голову. В общем и целом жизнь, скажу вам, удивительная штука. Если и есть в ней место неприятностям, то они, уверяю вас, мимолетны, как летний дождь. Так что не стоит расстраиваться и впадать в уныние, у вас все будет хорошо...
      Парни недоуменно переглянулись, усмехнулись и сомкнулись передо мной небольшой, но внушительной стенкой.
      - Ваш билет, пожалуйста? - сказал один из них несколько раздраженно и, вероятно, для большего эффекта угрожающе щелкнул тяжелой челюстью.
      Блондин. Но провалиться мне на месте, если волосы у него не крашеные. Мне претит, когда старики красят волосы. Когда же это делают молодые, то пройти мимо этого факта никак не могу.
      - Ты с кем это?! - погнал картину. - Ты почему позволяешь?! Наглец! Да как ты смеешь! Ты для чего здесь поставлен? Чтобы вопросы глупые задавать, чтобы грубить? Отвечать, когда тебя "старшие" спрашивают!
      Его упитанное лицо выразило смятение, тут же перешедшее в панику. Он никак не мог понять, кто я такой, откуда свалился на его бедную голову и чем же он меня обидел.
      - Извините, но я что-то не того, - промямлил он смущенно и совсем стушевался, замолчал.
      - Безобразие! - продолжал я возмущаться. - Сейчас же все расскажу о вашем неподобающем поведении Анне Петровне. Пусть она на неделю лишит вас сладкого - вы того заслуживаете!
      Приятель блондина продолжал ухмыляться. Только ухмылка эта теперь была вымученной и жалкой. Он смотрел на меня выпученными глазами, усиленно хлопал ресницами и никак не мог понять, что же происходит. А такого глупого вида у него, очевидно, не было с момента рождения.
      - Да кто она такая, эта Анна Петровна?! - чуть не плача спросил крашеный блондин.
      - Как?!! Вы не знаете Анну Петровну - жену нашего досточтимого губернатора?! О чем с вами в таком случае можно говорить!
      - Но при чем тут жена губернатора?!
      - А разве это не ее юбилей?
      - Нет, это юбилей Павла Алексеевича Шипилина, - обрадованно проговорил блондин.
      - Да? - "озадачился" я. - А вы не шутите?
      - Нет, нет, его, его, - с готовностью закивал приятель блондина.
      Сделал вид, что глубоко задумался. Затем хлопнул себя по лбу.
      - Точно! У нее же завтра юбилей. А где Паша?
      - В смысле Павел Алексеевич? - уточнил блондин с подобострастной улыбкой.
      - Да, он, родной.
      - Тама, - махнул он рукой куда-то в сторону туалетов.
      - Ты в школе по сочинению больше тройки не получал. Верно?
      - Ну. А откуда вы это узнали? - Очень он удивился.
      Достал пачку "Мальборо", закурил. Сказал небрежно:
      - Это и так видно. Ну, бывайте, ребята.
      Они почтительно расступились, и я, парадный, торжественный и невозмутимый, продефилировал мимо, попыхивая дорогой сигаретой. Разговор с этими "малышами" меня успокоил, даже взбодрил. Мир уже не казался таким обреченным и кислым, будто квашеная .капуста. В нем, если очень поискать, еще оставалось место подвигу. Точно.
      Не успел пройти и десяти шагов, как услышал за собой тяжелый топот. Обернулся. Блондин. Он преданно глядел мне в глаза и протягивал черную полумаску.
      - Вот, извольте.
      - Это еще зачем?
      - Так положено. Маскарад. Нам ведено никого без костюмов или масок не пускать.
      Ох уж эти мне новые русские! Этим ребятам все нипочем. Юбилей они могут превратить в маскарад, а деловую встречу - в стриптиз. И главное - всегда и во всем чувствуют себя победителями. А победителей, как известно... Нацепил маску, по лестнице поднялся на второй этаж и здесь едва не был сбит с ног двухметровым гигантом в домино и такой же, как у меня, маске. Он так саданул меня плечом, что я мячиком отлетел в сторону. Он же этого будто не заметил и бросился вниз.
      "Каков злодей!" - подумал я, потирая ушибленную грудь. Огляделся. Огромный зал населяли персонажи из фильмов, пьес, народного фольклора. Все это сидело, стояло, двигалось, шуршало одеждами, колыхалось, разговаривало. Женщины предпочитали сильно декольтированные платья восемнадцатого - девятнадцатого веков, мужчины же в основном были в черных смокингах и полумасках. Огромный П-образный стол буквально ломился от всевозможных яств. Глядя на него, я вдруг вспомнил, что сегодня не только не ужинал, но и не обедал.
      Не успел оглядеться, как раздался истеричный женский крик:
      - Уби-и-ли!!
      И в одно мгновение зал стал походить на разворошенный муравейник. Все забегали, заметались, закричали, загалдели, многие бросились к выходу. Во мне проснулся репортер, и я устремился в противоположном направлении, к тому месту, откуда раздался крик. Там наткнулся на плотное кольцо мужчин. Орудуя локтями и едва не заработав за это по шее, пробрался ближе. На полу навзничь лежал труп довольно полного пожилого мужчины, одетого в черный смокинг. Рядом с ним стояла на коленях красивая женщина лет сорока - сорока пяти с густо напудренным и напомаженным лицом, в высоком белом парике и роскошном платье, которому, наверное, позавидовала бы и Екатерина Великая. Она громко плакала и причитала:
      - Павлуша! Павлушенька! Да как же это?! Да что же это?!
      - Кто он такой? - спросил я. На меня взглянули недобро и подозрительно, ничего не ответив.
      - Могли бы хоть из вежливости сказать, - проворчал.
      - Юбиляр, - раздраженно отозвался стоящий рядом худой и хмурый мужчина. - Неужели сами не видите?
      Это была сенсация. Шипилина убили в день его юбилея в зале, переполненном гостями. Кошмар! И я даже знал, кто это сделал.
      Я вновь заработал локтями, выбираясь из толпы. Надо было срочно звонить в редакцию.
      Спустился вниз. Долго слонялся в поисках телефона, пока не наткнулся на дверь с табличкой "Директор". Толкнул. Она оказалась незапертой. Я вошел и осторожно прикрыл ее за собой. В приемной было довольно темно. Нашел выключатель, зажег свет. На столе секретаря стоял телефон. Снял трубку, набрал номер редакции. Мне ответил дежуривший сегодня Олег Пономарев, недавно назначенный редактором отдела новостей:
      - Редакция газеты "Сибирские вести". Слушаю.
      Не смог отказать себе в удовольствии разыграть Пономарева и слегка заплетающимся языком спросил:
      - Хто это?
      - А кто вам нужен?
      - Мне-то?.. Ты мне вот чё, мужик, скажи - работает ли у вас этот вражина Пономарев Олег?
      - Д-допустим, - не совсем уверенно ответил Олег.
      - Что значит "допустим"?!
      - Р-работает. А что вам от него нужно?
      - Передай ему, что если я его, козла, встречу, то обязательно набью анфас. И профиль. Передашь?
      - Да в чем дело?! - не на шутку встревожился Пономарев.
      - Он нехороший человек и самый последний жмот. Представляешь, мужик, этот сукин сын до сих пор не обмыл свое новое назначение!
      - Это ты, Говоров? - догадался наконец Олег. - Вечно ты с дурацкими шутками! Что случилось?
      - Завтрашний номер уже сверстан?
      - Конечно. А в чем дело?
      - Только что на своем юбилейном вечере в ресторане "Садко" в присутствии многочисленных гостей убит известный коммерсант Шипилин Павел Алексеевич.
      - Гонишь?! - недоверчиво проговорил Пономарев, считая, что я все еще его разыгрываю.
      - Я звоню из ресторана. Все это произошло почти на моих глазах. Предполагаемый убийца - двухметровый гигант в домино и черной полумаске скрылся с места преступления. Это надо тиснуть в завтрашний номер.
      Пономарев рассмеялся, окончательно решив, что я его разыгрываю.
      - В домино и маске, говоришь? В лучших традициях пошлых детективов. Ничего пооригинальнее придумать не мог? Ты, Говоров, иди дурачь кого-нибудь другого, а здесь дураков нет.
      - Очень в этом сомневаюсь.
      - Да пошел ты! - обиделся он.
      - Пойми ты, дубина, что я в жизни еще не был так серьезен. У меня от всего этого до сих пор поджилки пляшут, будто твоя челюсть при разговоре с главным.
      - Шут гороховый!
      - У них здесь юбилей в форме бала-маскарада. Вот потому убийца был в домино. Дошло, наконец? И если ты истинный патриот нашей желтой газетенки, ты не можешь пройти мимо такой сенсаций. Сообщение должно быть в завтрашнем номере.
      Пономарев понял, что я не шучу.
      - Я не. знаю, как это возможно, - стал канючить; он тем и отличался, что остерегался принимать решения/за что его ценил и где-то даже любил главный.
      - Нет, Олег Викторович, вы не журналист. Вы, Пономарев, черт знает что такое. Вы позорное пятно на теле нашей непорочной газеты. Как вас, такого зануду, только терпит ваша жена?!
      После некоторого раздумья Олег сказал:
      - Подожди. Здесь пришел Роман Владимирович. Передаю трубку ему.
      И я услышал частое и прерывистое дыхание своего друга.
      - Слушаю.
      - Что это с тобой, Рома? Такое впечатление, будто убегал от банды наемных убийц.
      - За сигаретами бегал. Что стряслось, Андрей? Я рассказал Шилову все, что минуту назад поведал Олегу.
      - Почему ты решил, что убийца именно тот гигант в домино? - спросил он.
      - А почему же он бежал сломя голову?
      - Ну мало ли.
      - Он едва не сбил меня с ног. Я уверен, что именно он убил.
      - Хорошо. Эта информация будет в завтрашней газете. Будь здоров! Роман положил трубку.
      В это время я услышал, как за моей спиной открылась дверь и прозвучал приятный баритон:
      - Это ты, Веня?
      - Угу, - пробурчал, понимая, что меня принимают за Струмилина. Видно, мужчина слышал мой разговор по телефону и знал, что именно Струмилин приглашен на юбилей.
      - Скажи, Веня, откровенно, за что ты убил Шипилина?
      От этого вопроса я едва не проглотил трубку. И было от чего. Не оборачиваясь, глухо спросил:
      - Шутишь?!
      - Ну, не ты конкретно, но кто-то из твоих парней наверняка. Ты это сделал по приказу Самого?
      Может быть, мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит и какое отношение к убийству Шипилина имеет добродушный и флегматичный Веня? Да нет, бред какой-то! Подражая Струмилину, ответил:
      - Ну ты, блин, вооще! - И направился к двери.
      - Постой, разговор не окончен, - окликнул меня мужчина.
      "Опасность!" - щелкнуло в мозгу. Я понял, что пора уносить ноги, и чем скорее, тем лучше.
      - Да пошел ты! - И я пулей вылетел из кабинета. Не знаю, гнался ли кто за мной, но только струсил я здорово и определенно побил все свои предыдущие рекорды бега с препятствиями. Опомнился лишь на автобусной остановке. Огляделся. Вроде никого. Мои впалые бока раздувались, как кузнечные мехи. Отчего-то вспомнился недавний телефонный разговор с Романом. Никогда не видел, чтобы он бегал за сигаретами. Дурацкое объяснение, если не сказать больше. Здесь что-то явно не то. Я мысленно попытался одеть своего друга в домино. Получалось, что тот громила злодей и Роман похожи, как сиамские близнецы. Да нет, глупости, конечно, надо быть полным идиотом, чтобы такое подумать. А Струмилин? Каким образом он может быть во всем этом замешан? А ведь Веня и Роман последнее время о чем-то часто секретничали. И я вновь прибег к помощи латыни. Нихиль эст ин интэллекту, квод нон фуэрит приус ин сэнсу (Нет ничего в уме, чего бы не было раньше в ощущениях). А ощущения мне подсказывали, что надо крайне осторожно ворошить это дело.
      Дома я не обнаружил жены, зато на кухонном столе увидел ее записку.
      "Андрей! Извини, но я так больше не могу. Наша совместная жизнь давно превратилась в пытку. Думаю, что и ты это понял. Я ушла к отцу. Никаких претензий - ни моральных, ни имущественных, ни прочих - у меня к тебе нет. О разводе я похлопочу сама. Будь счастлив! Марина".
      Вот и ладненько. Скомкал записку и выбросил в мусорное ведро. Итак, полтора года супружеской жизни закончились. Что же у меня в активе? Двухкомнатная квартира со всей обстановкой (подарок ее папы ко дню свадьбы), великолепный бутылочного цвета "шевроле". Недурственно! Весьма недурственно. А что же в пассиве? Я постарел ровно на полтора года. Но в моем возрасте это такой пустяк, что и думать не хочется. Что же еще? Утрачены иллюзии относительно там любви, семейного счастья, взаимопонимания и прочая, и прочая. Тоже не смертельно. Кем я был до женитьбы? Жалким типом, влачившим нищенское существование по общежитиям и чужим квартирам. Теперь же у меня есть все для полной и плодотворной жизни. Вторую женитьбу надо организовать так, чтобы после нее осталась белокаменная вилла на Адриатическом побережье, быстроходная яхта и солидный счет в каком-нибудь швейцарском банке. Вот тогда можно поплевывать в потолок, писать свои детективы, не беспокоясь о завтрашнем дне, и таскать в постель глупеньких нимфеток с наивно распахнутыми глазами, длинными и прямыми, словно церковные свечи, ногами и восхитительным запахом юных подмышек.
      Но сколько не убеждал себя, что моя жизнь складывается как нельзя лучше, не было душе удовлетворения, лежал тяжелый гнет и давил, подлец, давил. А в голове подспудно бродили скучные бесприютные мысли. Отчего все-таки у нас с Мариной не склеилась жизнь? Наверное, оттого, что каждый из нас был законченным эгоистом, каждый, как говорится, тянул одеяло на себя, нимало не заботясь, каково же будет партнеру. И потом, мы с ней были слишком разные. Как это? "В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань"? Похоже, что так.
      Глава 2
      Проснулся я оптимистом и решил непременно увидеть Веню Струмилина, заглянуть ему в очаровательные глазки, задать пару вопросов и посмотреть, как и что он на них ответит. Очень мне этого захотелось. Редкая, согласитесь, возможность самому раскрутить это странное, загадочное убийство и написать серию репортажей, как непосредственному участнику событий. И я уже мысленно представлял броские заголовки статей, перепечатанных многими центральными газетами: "Убийца в маске", "Кровавый след мафии", "Страшная тайна", "Журналист на службе у бандитов". А еще было ощущение свободы. Свобода!! Какое замечательное, упоительное, гордое, священное, драгоценное, совершенное и прекрасное слово! Теперь не нужно изображать из себя любящего супруга. Теперь можно вообще никого не изображать, делать что угодно, хоть стоять весь день на голове и не бояться, что тебя кто-то будет шпынять за несерьезность. Все! Начинаю новую жизнь. "Эсто, квод эссэ видэрис" (Ты должен быть тем, чем кажешься), - сказал я себе. Да будет так!
      В окно заглядывало ослепительное солнце, и мир казался прекрасным. В это утро я себе положительно нравился.
      Стоило лишь появиться в редакции, как меня вызвал главный. У него в кабинете застал Шилова. Невольно сравнил моего друга с габаритами громилы злодея. Один к одному.
      - Молодец, Андрей Петрович! - похвалил меня главный. - Очень грамотно и оперативно сработал.
      - Рад стараться, вашбродь! - дурашливо прокричал.
      Редактор усмехнулся, укоризненно покачал головой, тяжко вздохнул, но промолчал. Роман стиснул мне руку, да так, что я едва не заорал благим матом, взывая о помощи.
      - Ты молоток, Андрюша! Утрем мы нос кое-кому.
      - А в какой больнице лежит Струмилин? - спросил я главного.
      - Шут его знает, - развел он руками. - Вчера позвонил и сказал, что у него приступ аппендицита. А откуда звонил - я не догадался спросить.
      - Зачем он тебе понадобился? - спросил Роман.
      - Да так, хочу спросить кое о чем.
      И тут отметил, что с моим другом произошла перемена. Только что передо мной сидел симпатичный парень с добрым лицом и внимательным и серьезным взглядом карих глаз. И вот лицо будто разом окаменело, стало чужим и незнакомым, а глаза похолодели и перестали что-либо выражать, словно он позаимствовал их у какого-то постороннего гражданина с сомнительным прошлым. Роман достал из кармана мятую и тощую, как получка интеллигента, пачку "Кэмела", выудил толстыми пальцами последнюю сигарету, прикурил. Пачку смял и выбросил в корзину для бумаг.
      - Ты, Рома, совсем не бережешь свое драгоценное здоровье, - сказал я.
      - Ты это о чем? - не понял он.
      - Так опять же о здоровье, друже. "Минздрав предупреждает..." Вчера вечером купил сигареты, а сегодня еще не началось, а у тебя уже нет пачки. Что случилось, Рома? Опять с Томкой поссорился или соседу Толяну в шахматы продулся?
      Роман покраснел, видимо с досады, а холодные его глаза стали и вовсе колючими. Нет, не нравился мне сегодня друг. Очень не нравился.
      - Юморист! - попытался улыбнуться Шилов, но только ничего у него не получилось - так, вероятно, улыбался Отелло, перед тем как задушить Дездемону.
      - Ну зачем же ты так, Рома? Зачем пытаешься все свести к пошлой шутке? Я еще никогда не был так серьезен, как сейчас. И как истинный друг, искренне обеспокоен состоянием твоего здоровья.
      - Баламут! - теперь уже откровенно грубо огрызнулся Шилов, у него даже левая щека задергалась - верный признак дурного настроения.
      - Хомо новус! (здесь: "выскочка") - парировал я.
      - Что с вами, парни?! - удивился главный. - Что происходит?
      - Об этом спросите своего ответсека, - проговорил, вставая. - Он ночью наверняка обкурился не только сигаретами, но и марихуаной. Не удивлюсь, если через полчаса он вдребезги разнесет редакцию. Поэтому советую срочно позвонить в психдиспансер и вызвать санитаров.
      Сказав все это, я с чувством исполненного долга направился к двери. В спину ударил саркастический смех моего друга. Да и друг ли он мне теперь? Вот вопрос.
      Сел на телефон и обзвонил все больницы, но на вопрос: "Поступал ли к вам в хирургическое отделение Струмилин Вениамин Сергеевич с острым приступом аппендицита?" - везде получил отрицательный ответ. После этого позвонил к нему домой. Телефон оказался занятым. Через пять минут повторил попытку. Тот же результат. Еще пару раз попробовал дозвониться - безуспешно. Одно из двух: или телефон неисправен, или Струмилин его сознательно отключил. Надо ехать к нему домой. Идея фикс - встретиться с ним и потолковать, как говорят одесситы, за жизнь - теперь стала навязчивой.
      Зашел к главному и сообщил, что еду к Струмилину на квартиру. У него в кабинете все еще сидел Шилов и смолил очередную сигарету.
      - А ты уверен, что он дома?
      - Уверен. Во всяком случае, в больницах его нет.
      - Тогда передавай привет и спроси, когда он выйдет на работу.
      - Обязательно и непременно, - заверил я его. Не удержался, чтобы не подколоть Шилова. - Кстати, шеф, ты звонил в психдиспансер?
      Главный рассмеялся:
      - Не волнуйся, он уже успокоился.
      - Если бы ты знал его так, как я, не был бы так беспечен. Перед взрывом у него всегда наступает затишье.
      - Паяц! - сказал Роман так, будто вынес мне окончательный приговор. Тебе бы клоуном работать, а не убийство расследовать.
      - А кто тебе сказал, что я расследую убийство? От этого, казалось, невинного вопроса мужественное лицо моего бывшего друга выразило растерянность, растерянность и ничего, кроме полной растерянности. Я был очень доволен произведенным эффектом и с чувством исполненного долга покинул кабинет. Сегодня у меня был поистине удачный день.
      Долго нажимал на кнопку звонка квартиры Струмилина, но, как говорится, ни ответа, ни привета. Отчаявшись дозвониться, саданул в сердцах в дверь ногой - и она открылась. Мне показалось это странным. Стало страшно. По спине забегали мурашки, подул легкий норд. Но уж коли взялся изображать из себя детектива, то надо идти до конца. Верно? "Наша служба и опасна и трудна". Вот именно. И я решительно шагнул в темный проем двери, ожидая, что меня непременно кто-то чем-то оглушит. Но ничего такого не произошло. Осторожно прикрыл за собой дверь и закрыл ее на замок. Прислушался. Ни звука. Ступая на носки, вошел в комнату и... От увиденного у меня закружилась голова и затошнило. На полу, раскинув в стороны руки, лежал труп Струмилина. Чтобы не упасть, прислонился плечом к косяку, закурил. Руки дрожали как у алкоголика, которому нечем похмелиться.
      Через открытую дверь, ведущую на лоджию, в комнату налетела целая стая зеленых и жирных мух. Растревоженные моим появлением, они поднялись в воздух и с противным и протяжным гулом, будто пикирующие бомбардировщики, принялись носиться по комнате. Но постепенно успокоились и вновь облепили лицо и голову несчастного Вени. Интуиция подсказывала, что нужно немедленно бежать из этой страшной комнаты и как можно дальше. Ну а вдруг он еще жив? Преодолевая отвращение, осторожно дотронулся до его руки. Холодная. Значит, убили его уже давно. Повернутое в мою сторону лицо Струмилина было сплошь в ссадинах и кровоподтеках. По всему, перед тем как убить, его пытали. За что же? Для кого-то он стал опасным, потому его и убрали. Это наверняка. Но никак не верилось, что добродушный наивный Веня мог быть замешан в каких-то темных, неблаговидных делах. Возможно, в квартире хранится что-то, что может пролить свет на всю эту историю. Я огляделся. Нет, вряд ли. Иначе бы те, кто его убил, здесь все вверх дном перевернули. Да, но у него ведь жена и дочка?
      Прошел на кухню. На столе недопитая бутылка белого вермута и наполовину наполненный вином стакан. На тарелке бутерброды с колбасой. Это могло означать лишь одно: убийцы застали его вчера вечером за ужином. Жена с дочкой либо на даче, либо куда-то уехали. Надо бы позвонить в милицию и сообщить о случившемся. Вернулся в комнату. Снял трубку, но она безмолвствовала. И тут обнаружил, что телефонный провод обрезан. Ладно, позвоню из машины. Пора сматываться, а то как бы не попасть в новую историю.
      Не успел я об этом подумать, как раздался звонок, а затем громкий стук в дверь. Бандиты или милиция?! Ни с теми, ни с другими мне встречаться не хотелось. В панике заметался по комнате. Что же делать?! И тут меня осенило. Выскочил на лоджию, притворил за собой дверь и быстро перелез на соседнюю. Но там дверь оказалась закрытой, и я, не мешкая, перебрался на следующую. В это время услышал грохот в квартире Струмилина -.выломали дверь. Для меня все пока складывалось удачно. Тем более, что на этой лоджии дверь была открыта настежь значит, хозяева дома. Да, но как им объяснить свое внезапное появление в их квартире? Заблудился, мол, перепутал этаж. Вряд ли они этому поверят. Хорошо, если в квартире дети. Этим можно ничего толком не объяснять, наврешь с три короба - поверят. Плохо, если дома хозяин. Мужчины в подобных ситуациях обычно злобны и недоверчивы. Ладно, была не была. Экс дуобус малис минус эст дэлигэндум (Из двух зол выбирай меньшее). И я решительно шагнул в комнату.