- Но ведь их все равно никто не слышит!
      - Почему не слышит? Слышит. Их всех слышит и записывает Летописец. Это единственный житель города кроме, разумеется, стражи и Хозяина, который не жил в Отеле. Хозяин специально нанял его, чтобы он записывал все наши рассказы. Поначалу к нему все ходили домой, в высокую башню, но когда нас стало слишком много, ему пришлось забаррикадироваться в Башне и изучать наши рассказы по магнитофонным записям.
      - Как это? - Живчик был обескуражен, - Как магнитофоны?
      - Обыкновенно, весь город утыкан микрофонами, и все, что в нем произносится, сразу же записывается. Аппаратура HiFi, высший класс. А обрабатывать все это дело компьютер.
      - Это что же, и наш разговор записывается?
      - Конечно, я же говорю, - все, что произносится в Городе.
      - И когда же Хозяин узнает о нем? Скоро?
      - Трудно сказать. Если компьютер решит, что все это обычная басенка, то наш разговор попадет в библиотеку, а там он может пролежать до скончания века. Ну, а если же решат, что это нечто другое, а у него есть все на то основания, ведь диалоги у нас ох как нечасты, то об этом сразу же доложат Хозяину. То есть, минут через десять-пятнадцать.
      - Так, значит времени у меня в обрез! - Живчик резко изменился. Герой почувствовал это по его властному, окрепшему голосую. - Слушай и отвечай, только кратко и быстро. Как просыпаются в Отеле, что для этого необходимо?
      - Я не знаю, да и в Отель тебе не попасть, ты не знаешь города, ты не ощущаешь туман, тебя сразу же возьмет стража. И вообще, зачем это тебе?
      - Черт! Зачем? А затем, что вас всех здесь оболванили, дали всласть помечтать, а потом заставили поверить, что все это - правда, заставили забыть, кто вы и откуда. Вот ты, кем ты был до Отеля? До Пятна?
      - Ну как, кем я был... - и тут Отважный Герой понял, что он никогда даже не задумывался над этим, - я был... Хм! А! Я был знаменитым полководцем! Хотя нет, как же тогда саблезубый тигр, которого я задушил в пещере? А бой с пришельцами на Ио? Слушай, кто же я?
      - То-то! И все, что ты рассказываешь - неправда! Ложь!
      - Нет! - в ужасе закричал Отважный Герой и закрыл побелевшее лицо трясущимися пальцами с обгрызанными ногтями, Нет, я - Герой, Отважный Герой!
      - Герой, говоришь? А как же ты и с рыцарями воевал, и с пришельцами из космоса, да еще в каменном веке льва придушил?
      - Тигра! - всхлипнул Герой.
      - Вспоминай, кто ты, и живи сам, своей жизнью, а не мечтой, не снами - от них лучше не станет. Если хочешь быть Отважным Героем, - будь им, а не каким-то жалким трусом.
      - Нет! Нет! Нет! - в ужасе закричал Герой и, упав на землю, забился в истерике, - Нет, я не хочу, не хочу, я Герой, Герой, я не хочу опять быть Жалким Трусом!
      Живчик рывком поставил Героя на ноги и сильно хлестанул по щекам. Тот пришел в себя и уже не причитал, а только дрожал мелкой дрожью.
      - Так ты и есть Жалкий Трус?
      Отважный Герой что-то промычал нечленораздельное, а потом как-то резко выдохнул, - Да! Я вспомнил. Я - Жалкий Трус.
      - Ну здравствуй, бродяга! - и Живчик неожиданно прижал Труса к груди, - Так вот куда ты подевался, а я-то тебя искал.
      - Кто ты, я не знаю тебя, - недоуменно, силясь что-то припомнить, спросил Трус.
      - И не старайся вспомнить, все равно не узнаешь, об этом мы потом поговорим. А сейчас, слушай сюда: хочешь стать наконец-то настоящим героем? На всю жизнь прославиться? Знаю, что хочешь. Помоги мне разбудить Город, разгромить Отель. И тогда все станут самими собой. Ведь сейчас все вы витаете в мечтах, позабыв обо всем и обо всех, а ведь каждый из вас кому-то нужен!
      - Вот только не каждый знает кому... - пробормотал Трус.
      - А надо ли громить Отель, а, Непоседа? Живчик дернулся, как ужаленный: "Кто здесь?"
      - Это я, Летописец. И не ищи меня, в Городе полно не только микрофонов, но и динамиков. Зачем тебе разрушать все это?
      - Да ведь все, кто живет в этом Городе, обмануты Хозяином. Он не сказал им всей правды, он околпачил их! - с яростью прокричал тот, кого Летописец назвал Непоседой. А потом, помолчав несколько секунд, тихо добавил, - И не зови меня Непоседой, пожалуйста.
      - Ну что же, Безымянный Рыцарь, ты прав, их обманули. Но значит ли это, что все надо уничтожить? Откуда ты знаешь, что все они захотят вернуться обратно из этой страны грез, в которой они все могут, в которой они сильны и любимы, могущественны и добродетельны? Ты должен только дать им такую возможность, а там пусть они сами решают.
      - Но ведь клетка, пусть даже золотая, не перестает быть клеткой!
      - Да, но ведь ты даешь ключ от нее в руки узников. Так что если они захотят уйти, они уйдут. Не стриги ты всех под одну гребенку. Не каждому хватает силы жить...
      - Будем считать, что ты убедил меня. Что я должен сделать для этого?
      - Ты сам бессилен против Хозяина. Тебе должен помочь житель Города, и, как я понимаю, у тебя есть такой помощник.
      - Ты готов, Трус, сможешь?
      Трус стоял белый как мел, по его лицу струился липкий пот, а взгляд словно выхватил нечто в тумане, и никак не хотел выпускать это.
      - Ну же, решайся скорее, Трус!
      - Я согласен, - наконец выдавил из себя Трус и сразу же почувствовал огромное облегчение. Он решился, теперь самое страшное позади!
      - Идите к ратушной площади. Там стоит Большая сигнальная пушка. Она стреляет дважды в день, и еще ни разу за всю историю Города она не подводила горожан. Но никто не знает, что она отмеряет ритм жизни Хозяина. Я не знаю подробностей, но если она когда-либо не выстрелит в положенный час, то Хозяин лишится своей колдовской силы, туман поредеет, и горожане станут свободны. Так что спешите, до выстрела осталось совсем немного. И будьте осторожны, пушка хорошо охраняется.
      Безымянный Рыцарь и Трус бросились к ратушной площади.
      - Ты владеешь мечом, Трус? - спросил на бегу Рыцарь.
      - Конечно нет, ведь я же Трус.
      - Тогда сделаем так, я отвлеку стражу, а ты проберись с другой стороны и постарайся оттянуть время выстрела любой ценой, ты понял, любой ценой!
      - Хорошо, площадь прямо. Будь осторожен, Непоседа, - и Жалкий Трус исчез в тумане.
      Откуда появилась стража, Рыцарь сказать не мог. Он помнит только, что навалились они со всех сторон, и ему пришлось применить все свое умение фехтовальщика, чтобы не дать им себя убить. Он старался производить как можно больше шума, чтобы отвлечь на себя всех, кто охранял Большую сигнальную пушку. И это ему, кажется, удалось, ибо нападавших было столько, что они больше мешали друг другу, чем нападали на Рыцаря. Но, несмотря на то, что отбиваться приходилось со всех сторон, Рыцарь неуклонно продвигался вперед, к пушке. Вот уже чернеет она в тумане, виден факел канонира. Где же Трус? Почему он медлит? Неужели испугался, сдрейфил в последний момент?!
      Вдруг у Пушки возникло какое-то замешательство, канонир упал, выронив факел, и лязг сражения прорезал дикий пронзительный вопль. Так можно кричать только наткнувшись на нож. И Рыцарь, привыкший казалось бы ко всему, вздрогнул, ибо понял, в кого у Пушки вонзилась сталь. Крик оборвался каким-то коротким булькающим звуком, похожим одновременно и на смех, и на плач.
      Рыцарь осознал, что ему не успеть, он увидел, как канонир поднялся, отбросил тело Жалкого Труса от пушки и взялся за факел. Отчаяние овладело Безымянным Рыцарем, и он с новыми силами бросился на стражников. Вот канонир поднял факел. Поднес его к Пушке. Ну! Выстрела нет! Канонир подсыпал пороху на полку, вновь поднес факел. Порох вспыхнул, но выстрела не последовало! Тогда канонир метнулся к стоящему рядом бочонку с порохом, отшвырнул тело Жалкого Труса, лежащее на бочонке, и сунул факел внутрь, но тот погас! И в этот момент Рыцарь в помятой кирасе и изрубленной кольчуге прорвался к Пушке, ударом меча свалил канонира, и бросился к Жалкому Трусу.
      Тот лежал на спине, закрыв глаза, и хрипло дышал. В груди его зияла огромная рана. Его одежда, земля вокруг, бочонок, на котором он лежал перед этим, были залиты кровью.
      - Трус, ты жив?
      Он приоткрыл глаза и попытался улыбнуться, - Все... он меня мечом, думал все... - отрывисто, чуть слышно произнес Трус, - кровь как хлынет... на Пушку упал... порох залить... а потом бочонок... чтобы не перезарядили... Успели... теперь все...
      - Трус, не умирай, Трус, милый! - Безымянный Рыцарь склонился над холодеющим телом.
      - Солнце, смотри, солнце! - Трус вновь открыл глаза, сладко, по-детски улыбнулся и умер. Безымянный Рыцарь поднял голову и увидел, как сквозь изрядно поредевший туман пробивается настоящее теплое солнце.
      P.S. Летописец не солгал. Пушка не выстрелила, Хозяин Отеля был побежден, его власть рухнула, но не все захотели покинуть Город. А те, кто ушел, своими рассказами подарили "Нирване" новых постояльцев, и теперь каждый житель Глюкарии может посетить эту золоченую клетку, предварительно получив от нее ключик. А на ратушной площади вокруг Большой Сигнальной Пушки теперь растут кроваво-красные цветы, и все жители знают, что это памятник Отважному Герою.
      21. Из жизни древних амфор
      Я, видимо, совсем неважный рассказчик (скорее, неграмотный писатель - прим. Ред.), потому что постоянно хочется отвлечься от пересказа всех тех историй, которыми меня потчует Непоседа, и рассказывать о том, что предшествовало моей встрече с ним, от кого и когда он их узнал, и еще о всякой значительной и не очень значительной чепухе. И лишь потом переходить к главному. И все же сегодня я постараюсь быть краток. Началось все с того, что я прочел Непоседе сказку о древней амфоре и оловянной кружке.
      - Чье? - осведомился Непоседа, став почему-то фиолетовым и каким-то вязким на вид.
      - Сашкино.
      - Нет у нас такого глюка! - авторитетно изрек уже желтый Непоседа.
      - Да нет же, это же Сашка Швецов написал, сам.
      Непоседа покрылся лазурными пятнами, означавшими сожаление, и наполнил комнату запахом свежего сена.
      - Швецову - Швецово! - изрек он, а затем как бы про себя, - Кто же это ему проболтался? Видно, Глупыш. Вечно он все в розовом свете представляет.
      Я опешил.
      - Это Глупыш-то в розовом? А ты тогда в каком же?
      Непоседа пропустил эту реплику мимо ушей (или чем он там слушает), а потом непоколебимо изрек.
      - Ладно уж, расскажу. Где наша не пропадала. Только учти, я сам это не видел и не чувствовал, а узнал все от старых гномов. Пик рассказал.
      Так я узнал историю Древних Амфор. Жили-были Амфоры. Они были совсем еще молоденькие, - всего-то два дня от роду, и поэтому их, еще не окрепших, не налившихся красотой, выставили с десятком их родных и двоюродных сестер во дворик под лучи жаркого глюкарского солнца. Все эти амфоры были созданы известным Мастером и ждали теперь, когда он начнет их расписывать. Поговаривают, что мастер пел, когда работал, и под его чуткими ловкими пальцами песня замирала, превращаясь в глиняную сказку. Самое удивительное, что ни одна из тысяч амфор, вышедших из-под его рук не была похожа на другие. Пел Мастер веселую песню, и амфора вся сияла, лучилась добрым смехом, улыбками, а была песня грустной, и амфора выходила мягкой, слегка печальной, и всякому, взглянувшему на нее было ясно, что она предназначена для крепкого, терпкого вина.
      Скоро, очень скоро наступит день Большого Базара в Порту и Мастер торопился выполнить все свои заказы. Но, даже торопясь успеть, он расписывал каждую амфору так, как любящая мать одевает своих дочек перед воскресной прогулкой. И Амфоры, наливаясь новым, лучезарным светом, превращались в истинное произведение искусства.
      А в день Большого Базара все и началось. Мастер погрузил свои творения на арбу и уже хотел отправляться, как вдруг заметил, что из кустов торчит узкое горлышко забытой им самой последней амфоры, которую он даже не успел расписать. Бережно взяв ее в руки, Мастер осторожно уложил ее рядом с остальными сестрами и арба тронулась.
      Мастер очень быстро распродал весь свой товар. Разошлись сестрички по разным хозяевам, кто куда разлетелись. А две из них - самая прекрасная из созданных Мастером - Розовая Амфора и самая последняя, не расписанная, попали к Морскому Капитану. Он принес их к себе на корабль, наполнил, тщательно закупорил и запечатал. Вот с этого-то, в общем, и надо было начинать эту историю о Древних Амфорах.
      В бурю, которая подстерегла корабль Морского Капитана, валы шли один за другим, перекатываясь через судно, которое, не выдержав их мощного напора, пошло ко дну. И на морское дно медленно опустились уже знакомые нам две амфоры. И потекли годы... Много их было, сначала до Вашей эры, а затем и после. (после Нашей эры??? - прим. Ред.) Для Розовой Амфоры это была по истине настоящая трагедия. Она плакала, стонала, поначалу причитая о том, что она не переживет такой несправедливости, что ее предназначение - поить всех жаждущих. Тем более, у нее внутри чудесное, пьянящее одним своим запахом, божественное вино, прозванное за свой вкус "нектаром богов". Любой сочтет за счастье попробовать хотя бы глоток этого чудного напитка, а она хранит в себе не одну сотню таких глоточков. И все зря! О, как она несчастна, она не переживет этого. Она, самая красивая из Амфор, просто не может жить без восхищения ее содержимым, ей самой, не чувствовать теплых прикосновений ладоней, удивленных, радостных, пораженных ее чудной формой и удивительной красотой. Ох, как же ей тяжело! А эта сестричка лежит тут под боком, ей-то что. В ней всего-навсего сладкая родниковая вода. Да и вообще, вся она какая-то неяркая, не то, что я. Как же мне не повезло! Скоро уж начнут блекнуть краски от морской воды, и я совсем стану похожа на эту серость. Как же мне не повезло!
      И так продолжалось долгие-долгие годы. Простая Амфора пыталась образумить Розовую Амфору, говорила ей, что спокойствие и выдержка должны быть спутниками настоящих Амфор. В любом случае, что бы не случилось, пусть даже их, не дай бог, разобьет весенний шторм на мелкие черепки, даже тогда они должны быть достойны своего создателя - великого Мастера. Но Розовая Амфора всегда очень резко обрывала свою сестру, обвиняя ее в скудоумии, и принималась за свое. Так продолжалось до тех пор, пока наши Амфоры не были найдены археологической экспедицией под руководством академика Зеленого. Когда Амфоры были подняты на водолазный бот, все охали и ахали, восторгались красотой Розовой Амфоры и сразу набросились на снявшего свою "морду странной конфигурации" водолаза с расспросами что, где, как и почему.
      Пока он рассказывал, что обнаружил их глубоко в песке, и был сам поражен, Розовая Амфора наслаждалась своею красотой, властвовавшей над людьми, и старательно выпячивала на всеобщее обозрение свое запечатанное горлышко с оттиснутыми на нем древними письменами. Наконец-то кто-то из "корифеев" догадался приглядеться к этой печати и удивленно ахнул.
      - Братцы, да в ней же "Нектар богов"!
      Все сразу же бросились к Розовой Амфоре. Про Простую Амфору никто даже и не вспомнил.
      - То-то же, - торжествовала Розовая, - а ты говоришь: спокойствие и выдержка!
      Кто-то напомнил, что вода на боте кончилась еще час назад, а солнце жарит, аж дух забирает. Кто-то рассказал анекдотичный случай из своей практики, а академик Зеленый все еще колебался. Но потом, видя осуждающие взгляды коллег, махнул рукой: валяйте, мол, что с вас возьмешь. Мигом амфору откупорили, и в кружку полилась, аппетитно булькая, густая золотистая жидкость.
      - Стоп! Мне, как медику, первому! Надо проверить, проанализировать состав на вредные примеси! - закричал экспедиционный врач.
      Начальник его поддержал, и тот, довольный таким оборотом дела, весомо проанализировал состав таинственной жидкости. Но, видимо, примесей в ней оказалось столько, что он тотчас же выплюнул в море ту половину кружки, которую уже успел "проанализировать", и стал судорожно хватать ртом воздух, выдохнув из себя лишь одно слово: "Уксус!"
      А пока все пытались помочь нашему эскулапу, Зеленый сам, втихомолку, вскрыл вторую, Простую амфору, и подозрительно понюхал содержимое. Потом неуверенно лизнул край амфоры, а затем, расплывшись в улыбке, подхватил ее на руки и вставил горлышко прямо в рот врачу. Тот сделал несколько больших глотков и тотчас же, успокоившись, с удовольствием произнес: "Класс!"
      И все сразу же вспомнили о палящей жаре и стали подставлять свои кружки под струи прекрасной холодной родниковой воды, сохраненной для них Простой Амфорой тысячи и тысячи лет.
      22. Сказка о еще одном Хоттабыче
      Однажды Непоседа, появившись как всегда совершенно неожиданно, решил меня разыграть и прикинулся раскрытой книгой, лежащей на письменном столе. Я вхожу в комнату, из которой минуту назад вышел открыть дверь (кто-то позвонил и убежал, мальчишки наверное) и вижу на столе две совершенно одинаковые книги. Я тотчас же догадался, кто меня разыграл, и откуда взялась вторая книга.
      - Ну ладно, бродяга, брось прикидываться, я тебя очень ждал.
      В комнате противно хихикнуло, и все осталось по-прежнему.
      - Да ты хоть знаешь, в какую книгу ты превратился? спросил я грозно.
      - Нет, - слегка испуганно ответила книжка-самозванка и перелистнула пару страниц.
      - А ты почитай, почитай, тебе полезно будет.
      Страницы моей книжки быстро замелькали одна за другой и вдруг вновь обрели покой.
      - Ух ты, а сильный этот волшебник был, твой старик Хоттабыч. Уважаю! - изрек Непоседа, принимая свой нормальный вид и ставя на полку "Старика Хоттабыча".
      - Ну, во-первых: не мой, а Волькин, а во-вторых: по моему, обыкновенный, ты и не о таких рассказывал.
      Непоседа хмыкнул и, позеленев слегка, сказал.
      - А теперь послушай о таких!
      И я, погрузившись в запах южного моря, унесся вслед за моим другом в Глюкарию.
      - Жил-был у нас очень давно один добрый волшебник. Нет, не так. Очень давно жили-были у нас добрые волшебники. Хотя, почему "очень давно", они и сейчас живут. Ну, в общем, давным-давно случилось так, что у нас было очень-очень много добрых волшебников. Помимо них существовали, конечно, и злые, но в те времена их было значительно меньше, к ногтю их всех прижали, да и узду на них одели крепкую. И так много было добрых волшебников, что у них началась... эта самая... ну, как ее... Ну подскажи же, что улыбаешься?
      - Конкуренция?
      - Вот-вот, что-то вроде этого. Каждый хочет сделать добро, а всем уже и так хорошо. Вот тогда-то и решил один из них, что надо бы, раз такое дело, на время сойти со сцены, затаиться, пока что-либо не изменится. То ли страна увеличится, то ли злые волшебники бунт устроят, в общем несчастий и горестей всяких подождать, чтобы запросто можно было добро делать, а не бегать-искать, кому бы, да чего бы. А чтобы дождаться этих "благодатных" времен, заточил он сам себя в прекрасную амфору, что купил в Большой Базарный День у известного Мастера, запечатал ее покрепче и попросил своих друзей волшебников забросить ее подальше в море.
      Да, тут надо пояснить, что у нас так издревле повелось, что коль удастся волшебника, добрый он, злой ли, загнать в любой сосуд и заткнуть пробкой, то он сразу всю свою силу теряет, пока из этого сосуда не освободится.
      Ну, друзья его и закинули. А поскольку он попросил подальше, а друзья его, разумеется, были добрые волшебники, то закинули они его так далеко, что и берегов оттуда не видать было, если, конечно, со дна всплыть. (Зачем всплывать, если все равно "не видать"? - прим. Ред.) И потекли годы. Вначале волшебник отсыпался. Всласть поспал, за все свои тысячелетние недосыпы. Потом просто отдыхал. Потом все свои волшебства вспомнил, какие только сделать успел. А потом и скучать начал. Что ж это его до сих пор не достают, а? Уже не одна тысяча лет прошла по его расчетам, и пора бы уж какому-нибудь Вольке нырнуть и нащупать его амфору. Или, на худой конец, пусть его подберут ребята Зеленого, тоже не плохо. Да только не находит его никто. Он опять успел отоспаться, отдохнуть и все вспомнить, а его все никто не находил.
      И он начал мечтать о том, что он сделает для того, кто его найдет. Ну, перво-наперво, дворец до небес, где-нибудь в тропиках, прекрасную жену (мужа, и т.п. - смотря кто найдет), личную карету (белый "мерседес", яхту, самолет, - смотря когда найдут) и золотую плевательницу. Ну и, разумеется, два больших мешка счастья. Но тысячелетия текли одно за другим, а его так никто и не тревожил. И потихонечку он начал злиться. Сначала из списка благ исчезла золотая плевательница. Минула еще тысяча лет, и вслед за плевательницей, с интервалом в 2-3 тысячи лет, последовали все средства передвижения. Потом канул в вечность дворец. Остались только два мешка счастья и избранник(-ца). Минуло еще полмиллиона лет и, наконец, его нашли.
      Непоседа замолк.
      Я подождал минутку, и нетерпеливо спросил.
      - Что дальше-то, кто его нашел?
      Непоседа растаял в воздухе, а я услышал: "Американцы. Подводная лодка "Тритон"...
      Убедившись, что Непоседа окончательно исчез, я взял военную энциклопедию и, недолго порывшись в ней, прочел: "Тритон" - Атомная подводная лодка ВМС США... Пропала без вести."
      Действительно, сильный старик был Хоттабыч-то.
      23. Старая индейская легенда
      Пролог
      - Это бесполезно. У нас всего два ствола да пол сотни патронов.
      - И что ты предлагаешь? Сдаться?! Ты забыл, наверное, что это они сожгли ранчо Сломанное Колесо и перебили всех его жителей.
      - Нет, не забыл. Но у нас будет возможность спастись, мы заплатим им выкуп, и они отпустят нас.
      - Я не думаю, что краснокожие пойдут на это, они скорее получат выкуп и снимут с нас скальпы. Я предлагаю драться. В четверти часа ходьбы отсюда - охотничья избушка. Мы успеем там укрыться, прежде чем они нагонят нас, и примем бой. Я уж постараюсь подороже продать свою жизнь.
      - Глупо. Лучше постараться спасти ее, а потом отомстить им.
      - Слушай, парень, в свое время я вышел на тропу войны с краснокожими, и ни разу за это время они не действовали подло против меня. Я готов даже признать, что они совсем не плохие парни, и с ними можно ладить. Но они сожгли Сломанное Колесо, и я должен был отомстить за это, даже если Доходяга Билли и был трижды виновен перед ними. Они не имели права трогать его. И раз сейчас они перехитрили меня, то я предпочитаю честный бой, чем трусливую сдачу в плен.
      - Как хочешь, вольному - воля! Я оставлю тебе свой карабин и все патроны, мне они пока ни к чему. И револьвер тоже возьми!
      - За это спасибо. А теперь, прощай, я пошел к избушке.
      - Прощай!
      В наш салун "45 калибр" заходит много всякого народу. Заходят все, кому не противно в эдакую пору, как сейчас, опрокинуть внутрь рюмку - другую, индийского чая или бразильского кофе. Слава о нашем заведении идет самая добрая, - и кормят хорошо, и поят в соответствии с современными требованиями, и стычек со смертельным исходом не так много. Так что заходят представители всех, так сказать, этнических групп и группировок. Поэтому мне довелось слышать самые невероятные истории и небылицы. Много, конечно, уже подзабылось, но кое-что еще могу вспомнить, и при случае тряхнуть стариной и показать свою эрудицию.
      Вот и сейчас я тряхну и покажу, только вы отойдите подальше, а то пылью запорошу, когда трясти буду, да и мелкие камни попасть могут. А расскажу я вам одну старую индейскую легенду. Повествует она о событиях настолько древних, что я не застал даже правнуков тех, кто слышал ее от реальных участников. Но индейцы бережно передают ее от отца к сыну, от сына к внуку. Начало ее у меня уже из головы вылетело, и я начну с середины, тем более, что ничего интересного в начале нет. (Так же, как и в кончале. - Ред.) Итак...
      Быстрая Стрела давно знал Удачливого Охотника, и, поэтому, он сразу же повел воинов на перевал Шарманщика. Все воины Племени Длинных Ушей пошли за Быстрой Стрелой, чтобы отомстить за своих братьев. И они пришли на перевал и стали ждать там Удачливого Охотника. И он пришел на перевал, и пошли охотники за ним. Так тихо пошли, как ходит вокруг своей спящей милой пылко влюбленный юноша. И так шли они за ним до самого Бездонного Ущелья. И когда Удачливый Охотник добрался до этого страшного места, он увидел след нашей стоянки и понял, что попал в западню. Нас было много. Если сложить вместе все пальцы на руках и ногах, и взять столько же раз по столько, то вот сколько нас было. И тогда Быстрая Стрела предложил Удачливому Охотнику самому снять с себя скальп, но тот гордо отказался и ответил, что он будет драться. И он принял бой. Это была великая битва. Мы шли на нее мстить за наших братьев и сестер, отцов и матерей, убитых бледнолицыми собаками, и мы знали, что Удачливый Охотник обречен и сопротивлением только усугубляет свою участь. И он тоже знал это. Но страх не сковал его сил, не затмил его взгляд, не заставил дрожать его рук, наоборот, он научил его стрелять без промаха сразу из двух больших ружей. Великий Бог длинноухих даже смилостивился вначале над ним и прогневался на нас за то, что мы не можем одолеть одного бледнолицего, и поразил из его ружей многих наших воинов.
      Видя это, Быстрая Стрела приказал принести жертву Великому Богу длинноухих. И смилостивился тогда Великий Бог и направил две стрелы, пущенные воинами Длинных Ушей, в руки Удачливого Охотника. И выпали у него из рук длинные ружья, и короткие ружья не смог он достать из кожаных карманов. И связали его, и привели к пыточному столбу. Но никто из воинов Племени не захотел пытать бледнолицего или снять с него живого скальп. А не захотели, сынок, потому, что настоящий воин племени Длинных Ушей всегда уважает честного и сильного врага. Врага, который умеет драться и не бить в спину, как это делают Вонючие Сууки, или подлые бледнолицые собаки. И, хотя Удачливый Охотник тоже был бледнолицым, он никогда не бил в спину и не убивал зря наших воинов. А уж тем более никогда не убивал детей, стариков и женщин, как делал это его друг Доходяга Билли. И каждый, на кого указал Вождь, покорно склонял голову и становился на колени в знак того, что он лучше примет смерть от руки вождя, чем оскорбит свою честь пыткой бледнолицего. И тогда, видя это, Быстрая Стрела, бывший самым честным воином племени приказал отвести бледнолицего к святому Столбу Смерти. И самые лучшие воины по приказу вождя одновременно натянули свои тугие луки и одновременно послали меткие стрелы в сердце бледнолицего.
      С той самой поры скальп Удачливого Охотника хранится у нас как самая большая святыня Воинов, и каждая мать приносит своего новорожденного сына Вождю, чтобы тот одел на мальчика этот скальп и Смелость и Отвага Удачливого Охотника, живущие в нем сделала малыша в будущем таким же сильным и мужественным воином, каким был сам Удачливый Охотник.
      Вот такая легенда.
      - А что стало со вторым?
      - С каким вторым?
      - Но ведь у Охотника было два ружья, и значит был кто-то второй, тот, кто отдал Охотнику свое ружье. Да и рассказ Сони похоже не что иное, как предсмертный разговор Охотника со своим спутником.
      - Про второго в легенде ничего не говорится. Я не знаю. Может и вправду сдался в плен, а потом откупился золотом. Все может быть. Может, когда-то в легенде и говорилось о нем, да потом с годами стерлось, забылось. Да и что о нем можно интересного рассказать? А впрочем... Там ведь говорится о каком-то жертвоприношении...
      24. Егоза
      Высокие холмы расступились, как всегда внезапно, открыв взору Егозы бескрайние прерии Дикого Запада, со всех сторон окружавшие ее родной Городок. Городок, где прошло ее озорное и беззаботное детство. Она с улыбкой вспомнила бесшабашного бесенка терроризировавшего своими невообразимыми выходками всю округу. Бесенка, в одночасье превратившегося в одну из самых прелестных невест Глюкарии и до сих пор живущего где-то у нее внутри. Егоза весело рассмеялась вдохнув неповторимый аромат прерии, по которому она успела истосковаться, и подхлестнув коня, во весь опор поскакала к городку, навстречу собственному детству.
      Нет, конечно же, прерии Дикого Запада Глюкарии не совсем то место где безопасно появляться в одиночку, особенно молоденькой девушке, но надо было знать Егозу, выросшую в этих краях. Она не хуже любого ковбоя управлялась с "кольтом" и "винчестером", а с ее смелостью и недюжинной отвагой могли посоперничать, разве что ее же красота и неизъяснимая, поистине магическая прелесть. Этот непостижимый сплав молодости, бесшабашного озорства, волшебного очарования и природного кокетства был страшнее самого мощного динамита. Он играючи крошил в пыль десятки мужественных и видавших виды сердец, оставляя за собой пороховую гарь жестоких перестрелок и задорный девичий смех.
      Вот и сейчас, счастливо смеясь, опьяненная возвращением домой Егоза неслась сломя голову, думая лишь о том, как бы побыстрее добраться до Городка. Неожиданно, из ближайшей лощины, наперерез всаднице, выскочил здоровенный бычок и, испуганно шарахнувшись, бросился наутек.
      - Тр-р-р-р-Хей-я-я-я-я-я! - прозвенел над прерией звонкий клич Егозы и, забыв обо всем, она помчалась вслед. Ее лошадь без труда настигла отчаянно улепетывающего беглеца, рука привычно сняла с седла лассо и через мгновение Егоза уже стояла над стреноженным бычком.
      - Что ж, совсем не плохо, папа остался бы доволен! Егоза еще раз улыбнулась, глядя на своего пленника и тут же сообразила, что лассо-то у нее не было! Какое-то неуловимое мгновение она недоуменно морщила лоб, а потом просто завизжала от восторга.
      - Клубничный! Негодник!
      Лассо тотчас же растворилось в воздухе, бычок, не медля, задал стрекоча, а Егоза, обняв невесть откуда повисший в воздухе пушистый розовый комочек, радостно кружилась в каком-то бешеном танце.
      Тут надо бы оговориться. Клубничный Поручик (а это был конечно же он) один из самых шебутных и озорных глюков Глюкарии, назначенный Советом Старейших за свой характер опекуном Дикого Запада, был старинным другом Егозы и непременным участником всех ее детских проказ.
      Когда первые восторги несколько поутихли, Егоза вновь вскочила в седло, а Клубничный привычно устроился впереди нее. Егоза пустила коня шагом увлеченная сбивчивым разговором давно не видевшихся старых друзей.
      - Если бы ты только знал, Поручик, как я по тебе соскучилась! А чтобы ты не очень задирал свой нахальный нос, я хочу тебе сказать, что ты самый гадкий и противный глюк во всей стране!