Служба приватного сыска (№1) - Умельцы

— А из какого района твой человек, Игорь?

— А черт его знает, из какого он района! Какая разница?

— Э-э, есть разница, дорогой. Если он земляк мой, то — извини — я тебе ничего не скажу. У нас так принято, брат.

— Я понял, Намик. Нет так нет… но если сможешь — я твой должник.

— Диктуй, записываю. Петрухин продиктовал ФИО и дату рождения «Трубникова».

— Хорошо, Игорь, — сказал старший лейтенант Гаджиев. — Перезвони мне через два часа. Постараюсь тебе помочь.

Спустя два часа Петрухин снова взялся за телефон.

— Але, Намик. Это Игорь из Санкт-Петербурга. Пробил?

— Записывай, Игорь: Матвеев Александр Сергеевич родился в Ереване двадцать пятого февраля семидесятого года. Прописан в Буйнакске по адресу… номер и серия паспорта… Не судим.

— Спасибо, брат, — сказал Петрухин. Он действительно был благодарен незнакомому старшему лейтенанту Гаджиеву. — Спасибо, брат. Скажи, что я могу для тебя сделать в Питере?

— Э-э, брат… Скажи, ты Апрашку знаешь?

— Знаю, конечно.

— Вот хорошо. Слушай, Игорь, сходи на Апрашку, найди там Мамуку. Мамука — брат мой. Он на Апрашке торгует. Скажи ему, что брат Намик привет ему передает.

— Хорошо, — ответил обескураженный Петрухин. — Сделаю.

Когда он положил трубку и пересказал просьбу Намика Купцову, тот долго хохотал.

— Как ты искать Мамуку этого будешь? — спросил он, отсмеявшись. — Их же там тысячи. И каждый третий — Мамука.

Петрухин ничего не ответил. Только почесал затылок.

***

Десятого числа следователь Гена получил из GSM очередную распечатку. Из распечатки следовало: с двадцать девятого февраля по двадцать третье апреля на телефон в квартире номер тридцать один четырежды звонили с сотовых.

— Может, Анжелке? — спросил сам себя Купцов. Попросил Петрухина проверить. Дмитрий позвонил Анжеле, Анжела пококетничала, попудрила мозги, но в конце концов взяла на себя три звоночка.

— Кавалеры? — спросил, усмехаясь, Петрухин.

— Кобели они, а не кавалеры. Им бы только перепихнуться. А чтобы честной девушке руку, сердце и кошелек предложить, так нету их.

— Не бери в голову, Анжела. Найдешь еще свое счастье, — подбодрил ее Петрухин. — Хочешь, с нормальным парнем познакомлю?

— А что за парень? — заинтересовалась Анжела.

— Нормальный парень. Инженер с Кировского завода.

— Вы за дуру меня держите? — возмутилась охотница за миллионерами и разговор прекратила.

— Ты бы ей лучше Мамуку с Апрашки сосватал, — подсказал с издевкой Купцов.

— Злой ты человек, — сокрушенно покачал головой Петрухин. — Ну что, поехали к Брюнету? Ждет с докладом.

***

Итак, Саша Трубников из бара «Трибунал» превратился в Александра Сергеевича Матвеева. У Матвеева были все положенные человеку «атрибуты»: дата и место рождения. Адрес, по которому он, к сожалению, не жил. Паспорт с известным номером и серией. У него были даже черты лица и отпечатки пальцев. Были известны некоторые факты его биографии. И все же он продолжал оставаться «виртуальным». Сейчас Трубников-Матвеев «существовал» внутри тоненькой пластиковой папочки, которую Купцов передал Брюнету после доклада о проделанной работе. Доклад занял меньше десяти минут.

Брюнет оживился, просиял.

— Ай да вы молодцы какие! — сказал он, хлопнув ладонью по папке. — Ай да молодцы. С этой папкой я уже могу идти к прокурорскому следаку: вот, гражданин следователь, извольте — убийца. На блюдечке с голубой каемочкой. Утритесь! Раскрыто дело-то.

— Может, повременишь с прокуратурой? — спросил Петрухин.

— Почему это? — удивился Брюнет.

— Есть одна идея, Виктор Альбертович, — ответил за Петрухина Купцов.

— Что же за идея?

— Идея простая: найти Матвеева.

Брюнет задумался. Полминуты он молчал, потом сказал:

— По большому счету мне это не нужно. Задержат этого Матвеева или нет, мне все равно. Моя цель была проста: показать ментам, что я не причастен к «маленьким шалостям» моего друга детства Игорька. И вы блестяще это сделали, господа сыщики. Зачем вам-то этот мокрушник?

Петрухин щелкнул зажигалкой, прикурил и ответил:

— Как тебе сказать, Виктор? Мы ведь в это дело не ради денег вписались. Вспомни: ты сам мне рассказывал о том, как делались деньги в начале перестройки, когда кооперативное движение началось. Деньги есть, а куражу нет… Понимаешь?

— В общем — да, — кивнул Брюнет. — Я вас понимаю, мужики. Хотите довести дело до конца. Ну что ж, я не против. Но папочку я все равно сегодня же отнесу в прокуратуру. Мне ведь главное, что бы меня не прессовали.

— Твое право, Виктор Альбертыч, — сказал Петрухин. — Но мы с Леонидом Николаевичем хотим довести дело до задержания Матвеева. Он очень опасен… Ты не возражаешь?

— Напротив. Даже помогу, если есть необходимость. Я и сам мокрушников не люблю… А как, коль не секрет, вы собираетесь это делать? Этот Трубников…

— Матвеев, — поправил Купцов.

— Ну, Матвеев… он, может быть, уже из Питера слинял.

— Будем проверять. Если он покинул Питер поездом или самолетом, мы это узнаем.

— Каким образом?

— Ну, это просто… Покупая билет на поезд или самолет, ты предъявляешь паспорт, и твои данные заносят в компьютер. Этот вариант мы проверим быстро. Вот если человек уехал на автомобиле или электричками — тогда, конечно, его след теряется.

— Понял, — кивнул Брюнет. — А если все-таки на автомобиле?

— Пока у нас нет никаких оснований так думать. Проверка ведется, и уже сегодня мы будем знать ответ относительно железнодорожного и авиа вариантов. Это — во-первых. Во-вторых, у нас есть еще одна зацепочка.

— Какая? — поинтересовался Брюнет, но без особого интереса.

— Вот взгляни, — Петрухин положил на стол последнюю распечатку. — Этот телефончик тебе не знаком?

Брюнет надел очки, посмотрел на лист бумаги.

— А черт его знает, — сказал он. — Этих номеров в голове — как мух в привокзальном сортире… вроде бы что-то знакомое.

Брюнет подумал, приспустив очки на кончик носа.

— Нет, мужики… не скажу. — Он нажал кнопку селектора, произнес:

— Леночка, золотце, посмотри-ка в своем талмуде такой номерок… Ежели найдешь — шепни мне, кому он принадлежит.

— А что его искать, Виктор Альбертович? — ответил голос секретарши. — Это же Горбача номер.

— Точно! — сказал Голубков. — Точно. Это же Леши Горбача номер. А зачем он вам? Партнеры переглянулись.

— А кто он такой — Леша Горбач? — спросил Петрухин.

— Леша-то? Леша — наш партнер, нормальный мужик… а в чем дело, Борисыч?

Партнеры снова переглянулись. Брюнет глядел на них поверх очков на кончике носа и чем-то неуловимо напоминал одного известного телеобозревателя с НТВ. Петрухин крякнул и сказал:

— Видишь ли, в чем дело, Виктор… Четырнадцатого апреля твой партнер и нормальный мужик Леша Горбач звонил со своей трубы нашему Матвееву.

— Да ты что?

— И разговаривал с ним около минуты.

— Шестьдесят восемь секунд, — уточнил Купцов.

Брюнет снял очки, швырнул их на бумаги. Вид у него был озабоченный.

— Может, ошибка? — спросил он.

Купцов и Петрухин промолчали. Ошибки и совершенно невероятные совпадения бывают. И даже чаще, чем можно предположить… Но никто из троих собравшихся в кабинете мужчин в совпадение не верил. Даже если предположить, что Горбач ошибся номером и из сотен тысяч питерских телефонов совершенно случайно попал на телефон кузнеца Смирнова… Даже если поверить в это, как объяснить более чем минутную продолжительность разговора?

— Сейчас я позвоню Горбачу, — сказал

Голубков.

— Погоди, успеешь, — сказал Петрухин. — Расскажи-ка лучше, что за человек этот Леша. Какие у него отношения были с покойным Тищенко и Строговым?

Брюнет рассказал. По его словам было совершенно непонятно, как Горбач мог быть связан с Матвеевым. Да и с Нокаутом у Леши отношения были на уровне «привет-привет», «как дела?», «все нормально»… Со Строговым? Да вроде выпивали они в общей компании, не более того.

— И тем не менее именно Леша Горбач позвонил Матвееву за день до того, как у Матвеева появились какие-то деньги, — подвел итог Купцов. — И разговаривал с ним больше минуты. Пожалуй, Виктор Альбертович, вы должны познакомить нас с господином Горбачом. Я думаю, что общение Игоря Строгова и Алексея Горбача выходило за рамки совместной выпивки и посещения бани.

Брюнет задумался.

***

Петрухин:

Наше знакомство с Алексеем Григорьевичем Горбачем состоялось под вечер. За это время я успел навести о нем справочки. Ничего интересного не обнаружил: тридцать семь лет. Питерский. Прописан вместе с женой и сыном в Пушкине. Один из двух учредителей ООО «Металл-АГ»… не судим… не привлекался. Имеет автомобиль «форд-скорпио» выпуска девяносто пятого года, на котором дважды нарушал ПДЦ. Вот и все. Разумеется, эта информация не отражала ни личность, ни образ жизни бизнесмена Горбача. Ни хрена она не отражала.

Брюнет с Купцовым уехали в прокуратуру, а я остался в офисе. Я посетил кабинет покойного Тищенко. Его еще не отремонтировали, на стене и на полу остались следы картечи и не очень симпатичные бурые пятна. Брюнет сказал, что никто из сотрудников не хочет въезжать в этот кабинет… Впечатлительные, однако, сотруднички у господина Голубкова.

Я сидел в кабинете, где завалили Нокаута, и пытался понять: что же здесь произошло? Кто стрелял первым — Строгов? Матвеев? Зачем потребовался второй выстрел? Ведь оба были сделаны в голову… если бы первый пришелся в грудь или в живот, то ничего странного во втором выстреле не было бы: добивали. Или сделали «контрольку». Но в Тищенко стреляли почти в упор. С расстояния в один-полтора метра. В голову. В прокуратуре Брюнету показывали фотографии, познакомили даже с заключением экспертизы… Никакой необходимости во втором выстреле не было. Но он прозвучал. Что же это означает?

Я просидел в кабинете Тищенко почти час, но ничего не придумал. Вот если бы я был экстрасенс… О! Если бы я был экстрасенс! Я бы закрыл глаза и, как в голливудских фильмах про маньяков, сразу бы все просек и разоблачил.

Но я не был экстрасенсом. Я запер кабинет с бурыми следами на стене и вернул ключ секретарше Леночке. Я даже потрепался с ней и рассказал, как раскрыл одно жу-у-уткое, ужасное убийство с помощью экстрасенса. Дурочка округляла свои, глазки и верила. Потом я вышел из офиса и покурил на набережной. Нева сверкала, и по ней бойко шел прогулочный теплоходик. Ветер доносил до меня отдельные слова экскурсовода. Но ним я догадался, что экскурсовод рассказывает туристам на теплоходе про «Кресты». Я тоже могу кое-что рассказать про «Кресты». Мой рассказ будет здорово отличаться от того, что знает про СИЗО 45/1 экскурсовод. Но я ничего не рассказал туристам. Теплоход прошел вверх, к Большеохтинскому мосту, а я стоял и думал: что же произошло в офисе «Магистрали» двадцать третьего апреля, когда туда пришли решительный парень с крепким хребтом и мягкотелый заместитель Брюнета?

Решительный парень с крепким хребтом и укороченным помповым ружьем под полой длинного пальто… И мягкотелый интеллигент Игорь Строгов. Сладкая парочка.

Решительный. С ружьем. И опытом какой-то войны.

И — мягкотелый бизнесмен.

Я стоял, курил, щурился на блестящую под майским солнцем Неву.

Не знаю почему, но мне вспомнилась история про другого решительного парня. Дело было лет пять назад в ресторане гостиницы «Пулковская». Гуляла там одна серьезная компания. Я их почти всех знаю. А во главе стола сидел Паша Борщ — авторитет. Гуляли ребята хорошо, с размахом. Что-то они отмечали-обмывали, но что именно, я вспомнить не могу. Да и вообще я эту историю знаю с чужих слов. Агент мой мне ее рассказал. Он-то как раз в

«Пуле» был в тот вечер… Так вот, братаны гуляли, а за одним из столиков сидел парень с подругой. И Паша Борщ на его подругу глаз положил. И предложил ей к своей крутой компании присоединиться. Но парнишка вдруг к британскому столу подошел и говорит Борщу: так, мол, и так, брат, девушка со мной, и, мол, ты ведешь себя некрасиво. Борщ ему: «Тебя, бычок, никто не спрашивает. Вали отсюда. У меня одни шнурки дороже стоят, чем твоя тачка…» Пальцы, короче, веером. Парнишка, ни слова не говоря, достал шило и ткнул Пашу в горло. Посреди ресторана! На глазах у полутора десятка братанов! Поднялся шухер. Парень под шумок вместе с подругой исчез, и никто из крутых не посмел его задержать!… Борща увезли на «скорой», и, надо сразу сказать, ничего с ним не сделалось, остался живой.

Только голос немного у него после ранения изменился. Ну вот, парнишка исчез, Борща увезли. А братаны немного очухались и давай орать: «Порвем! Зароем! В бочку с бетоном посадим!» Кстати сказать — могли бы. Но тут подошел к их столику Татарин и говорит: «Я этого парнишечку знаю. Он из Альметьевска. Характерный парень. И у него, братаны, не только шило, но и ППШ есть». Сказал Татарин такие слова, хлопнул коньяку и от британского стола отошел. А братаны за столом враз притихли, задумались… Чем та история кончилась? А ничем. Никто этого парня искать и ставить на ножи не стал. Хотя найти его труда не составляло. Но не стали. Потому что увидели: характерный парень. Крутой. С крепким хребтом… А ведь Паша Борщ не из слабаков был. Не чета Игорьку Строгову.

Не знаю, почему я эту историю вспомнил. Не знаю. Но факт налицо — вспомнил.

Потом из прокуратуры вернулись Купец с Брюнетом. Брюнет был очень довольный. И Ленька тоже… Что ж? Дело-то, в конце концов, мы красиво сработали. Для Брюнета оно как бы уже сдано в архив.

А для нас с Ленькой нет. Нам нужно встретиться с Сашей Трубниковым-Матвеевым. Но сначала — с Горбачом.

***

Алексей Горбач появился в офисе «Магистрали» под вечер. Персонал уже разошелся, уже ушла секретарша Леночка. Дважды в кабинет Брюнета заглядывал Игорь Строгов, но оба раза, увидев Купцова с Петрухиным, молча выходил. Потом и он ушел. Петрухин видел в окно, как мрачный Игорь Васильевич сел в свой БМВ и отвалил.

В ожидании Горбача пили пиво, веселый Брюнет травил анекдоты и байки из своей жизни. Мужик он был с чувством юмора и получалось у него хорошо и к месту.

Петрухин тоже задвинул пару баек, а потом к чему-то вспомнил и рассказал историю про ранение Паши Борща в «Пуле». Голубков кивнул, сказал:

— Было такое дело. Я ведь тоже в тот вечер в «Пуле» был. Не в Борщевой компании, но был. Парнишку этого помню. Парнишка — точно — характерный. Это сразу видно. А ты почему, Дима, эту историю-то вспомнил? Их обоих — и Борща, и Татарина — давно уж и в живых нет…

— Не знаю, — ответил Петрухин. — Вспомнил… пересеклось как-то в связи с Трубниковым-Матвеевым.

Купцов, внимательно посмотрев на напарника, промолчал. Кажется, он хотел что-то спросить, но ничего не спросил.

Без пяти восемь приехал Горбач. О его приходе доложил по селектору Черный — в тот день было его дежурство.

— Пусть проходит, — ответил Голубков. — Ждем.

Алексей Горбач оказался классическим отечественным бизнесменом средней руки. По крайней мере — внешне. Он вошел, с порога весело поприветствовал собравшихся, поставил свой «дипломат» у двери и подошел к Брюнету:

— Ну, зачем звал, боярин? Пивком угостить?

— Пивком? Угощу… Вот, кстати, познакомься… — Голубков представил Купцова и Петрухина, не называя их фамилий и не объяснив, с какой целью они здесь находятся. Все сказали: «Очень приятно». Потом Брюнет придвинул Горбачу бутылку пива.

— Да я же за рулем, Виктор… какое пиво?

— Нам больше достанется. Как жизнь, Алексей?

— Все хоккей… а у тебя?

Брюнет повертел высокий пивной бокал, оставляющий мокрый след на столешнице, и ответил:

— Тоже все хоккей. Хотя еще вчера было совсем хулево. Прессовали меня менты. Харламыч в газетках статьи про меня тискал… не читал?

— Как же. Читал. Крепко тебе подгадил Игорек. А сейчас что — разобрались?

— Почти. Почти, Леша, разобрались. Вот ребята, — Брюнет кивнул в сторону партнеров, — помогли, вычислили убийцу.

Горбач посмотрел на Петрухина с Купцовым, спросил:

— И кто же этот шустрый дядя? Брюнет отхлебнул пива, подмигнул Горбачу и ответил:

— Да ты его знаешь.

— Да? А кто?

— Саня Матвеев, — равнодушно, буднично сказал Брюнет. Горбач молчал две или три секунды. В кабинете было очень тихо.

— А кто такой Саня Матвеев? — спросил Горбач.

Брюнет посмотрел на Петрухина, на Купцова, на Горбача.

— Да вспомни, Леша. Крутой такой мэн. Ты же ему звонил как-то.

— Что-то я не врубаюсь… Что за Саша Матвеев? Он откуда?

Брюнет встал, прошелся по кабинету, остановился за спиной у Горбача. Тишина в кабинете стала напряженной, нехорошей.

— Леша, — негромко произнес Брюнет, и Горбач обернулся к нему, неловко выгибаясь. — Леша, ты меня знаешь?

— Виктор, я не понимаю…

— Точно! Не понимаешь! Но ничего, сейчас тебе объяснят, — произнес Голубков и, обращаясь к Купцову, добавил:

— Леонид Николаич, прошу вас.

Купцов улыбнулся, взял со стола папку с копиями «дела» и вытащил последнюю распечатку GSM.

— Алексей Григорич, — сказал он, — я допускаю, что вы не в курсе относительно роли Александра Матвеева в убийстве Нокаута.

— Да я не знаю никакого Матвеева!

— Я допускаю, — повторил Купцов, — что вы не в курсе. Именно поэтому мы не передали пока вот эту бумажку, — он тряхнул в воздухе листом распечатки, — в прокуратуру… Но отрицать, чтобы звонили Александру Матвееву, бессмысленно.

— Я не знаю никакого Александра Матвеева и никогда в жизни ему не звонил, — уверенно произнес Горбач.

— Хорошо, — сказал Купцов. — Телефон номер 933-… -… принадлежит вам?

— Мне. Показать телефон?

— Не надо. Верю. Вы один им пользуетесь?

— Да, один. У жены есть свой… да в чем дело?

— Четырнадцатого апреля вы никому свой телефон не передавали?

— Виктор, — сказал, повернувшись к Брюнету, Горбач, — я не понимаю…

— Отвечай на вопросы Леонида Николаевича, — ответил Брюнет.

— Четырнадцатого апреля, — повторил Купцов, — вы никому свой телефон не отдавали?

— Я уже сказал: нет, не отдавал. Ни четырнадцатого, ни тринадцатого, ни пятнадцатого… Ни хера себе приколы!

— Хорошо. Никому не отдавали. Тогда объясните, пожалуйста, почему вы отказываетесь от звонка на телефон номер… -… -…? Этот звонок сделан с вашей трубы четырнадцатого апреля в двадцать один час пятьдесят семь минут. Продолжительность разговора составила шестьдесят восемь секунд.

Купцов положил на стол перед Горбачом распечатку. Три номера, принадлежащие Анжеликиным «миллионерам», были вычеркнуты. Номер горбачевской трубы обведен в рамку. Покосившись на Брюнета, Горбач взял в руки распечатку, внимательно изучил ее.

— А что это за телефон? — спросил он у Купцова.

— Этот телефон установлен по адресу Четвертая линия, дом…, квартира тридцать один. На четырнадцатое апреля там проживал Александр Матвеев. Возможно, он вам известен под другой фамилией?

— Да не знаю я никакого Александра Матвеева!

— Взгляните на этот рисунок, — сказал Купцов и положил на стол ксерокопию композиционного портрета Трубникова, подправленного рукой Льва Борисовича. — Не знаете?

— Нет, не знаю, — произнес Горбач, мельком взглянув на изображение. В голосе его прозвучала некоторая нотка неуверенности.

— Не знаете, но все же позвонили? — спросил Петрухин.

— Да не звонил я никому!

— Слушай, Леша, — начал было Брюнет, глядя на Горбача с прищуром, но Петрухин перебил:

— Подожди, Виктор… Алексей, вот это, — Петрухин постучал пальцем по распечатке, — документ. Он неопровержимо свидетельствует, что звонок четырнадцатого числа был. Зачем отрицать очевидное? Глупо.

— А что было четырнадцатого? — спросил Горбач.

— Не знаю. Мы ждем, что вы нам расскажете.

— Черт! — сказал Горбач. — Почти месяц прошел… я же не помню, что было четырнадцатого.

— Была пятница, — подсказал Купцов. — Вечер. Почти десять вечера. Вы позвонили Матвееву, которого вы не знаете… по просьбе Игоря Строгова звонили?

— Да не звонил я!

Брюнет покачал головой, сказал зло:

— Слушай, Леша. Мы ведь можем и по-другому начать разговаривать. Купцов миролюбиво заметил:

— Он вспомнит. Он сейчас напряжется и вспомнит. Давайте, Алексей Григорич, вместе вспоминать. Это в ваших же интересах.

— Четырнадцатое апреля, — произнес Горбач, — пятница… что же было четырнадцатого? Может, в ежедневник заглянуть?

— Загляните.

Горбач поднялся, дошел до двери и взял свой «дипломат». Вытащил ежедневник — толстую книжку в обложке из натуральной кожи. Потом вернулся к столу, положил ежедневник на стол. Со стола на него строго смотрел «Трубников».

— Четырнадцатое апреля… четырнадцатое… ни хера не помню, — бормотал Горбач, листая страницы. — Ага, вот. Нашел.

Петрухин и Купцов с двух сторон склонились к раскрытой книжке. На странице было несколько записей и карикатурное изображение свиньи. Записи на странице соответствовали записям любого делового человека: «9:30 — мэрия. Копия устава!»; «12:00 — Митюков. Контр. На пост…»; «Алка. Мясо не покупать».

— Расшифруйте, пожалуйста, ваши записи. Лучше всего начнем с нижней: «Алка. Мясо не покупать», — сказал Купцов. — Что означает «Алка. Мясо не покупать»?

— Вспомнил, — сказал Горбач. — Вспомнил. Мы же вечером на даче у Алки оттягивались. Днем она мне позвонила и сказала, чтобы я мясо для шашлыков не брал. У нее будет какое-то особенное.

— Значит, вечером вы были на даче у Алки?

— Да, у Алки. На даче.

— А кто такая Алка? Где дача?

— Алка? — переспросил Горбач. — Да Алка… это так.

— А все же?

— Алка — секс-машина. Ничего серьезного. Дача в районе Сестрорецка. Ну, собрались там оттянуться немного. Бухнуть, шашлыков поесть и прочее. Вы же понимаете…

— А кто еще был? Строгов был? Нокаут был?

— Нокаут? Нокаут — нет… на хер он нужен? А Игорь был.

— Именно там, на даче у Алки, Игорь попросил вас позвонить Саше? — спросил Купцов. — Так дело было?

— Не просил он меня никому звонить, — раздраженно ответил Горбач.

— Вы хорошо помните? Много выпили в тот вечер?

— Выпили… — произнес Горбач и вдруг замер. Он замер и удивленно посмотрел на Купцова. — Стойте! Стойте, он же у меня телефон брал!

— Строгов?

— Строгов.

— А зачем он брал у вас телефон? У него есть свой.

Горбач потряс головой, ответил:

— Все вспомнил. У Игоря телефон отключили. Наболтал он с кем-то на весь лимит, телефон и отключили. Он попросил у меня, мол, дай, Леша, звякнуть… Жалко, что ли? Звони.

Брюнет коротко и зло матюгнулся. Петрухин сделал глоток пива, а Купцов молча убрал в пластиковую папочку распечатку и фоторобот Трубникова. За мутноватым пластиком папки лицо решительного парня расплылось, потеряло резкость очертаний… Очередной след, который теоретически мог бы привести к Матвееву, оказался ложным. А других не было.

***

Горбач пережил несколько неприятных минут, но уехал в добром расположении духа. Брюнет напоследок сказал ему:

— Ладно, Леха, извини. Накладочка вышла.

— Бывает, — согласился Горбач.

Он отдавал себе отчет, что на самом-то деле очень легко отделался. Если бы он выпил в тот апрельский вечер побольше и не смог вспомнить, что дал телефон Строгову… Разумеется, его не стали бы потчевать паяльником в задний проход, но из числа деловых партнеров Брюнета он бы однозначно вылетел.

— Бывает, — согласился Горбач.

— Ну вот и разобрались, — сказал Купцов. — А ведь вы, Алексей Григорич, поначалу уверяли, что никому не давали свой телефон.

Горбач покивал головой.

— Вы, пожалуйста, о нашем разговоре никому не рассказывайте, — сказал Петрухин. Горбач снова кивнул. — Но потом к нему все равно придется вернуться.

— Я все рассказал.

— Мы нисколько не сомневаемся. Но потом, позже, могут сложиться такие обстоятельства, что вам придется рассказать, как было дело, на очной ставке со Строговым.

— Это обязательно? Брюнет твердо сказал:

— Да, Леша. Это — обязательно.

***

Когда дверь кабинета закрылась за Горбачем, некоторое время все молчали… Было ощущение потери. Или не было никакого ощущения потери. Брюнет взял в руки папку и посмотрел сквозь пластик в лицо Трубникова. Положил папку обратно.

— Ну что я могу вам сказать, мужики?… Спасибо. Заклевали бы меня без вас, — сказал Брюнет.

— Тебя заклюешь, — бросил Петрухин.

— Э-э, Борисыч… ты не понимаешь, сколько мне крови попортили. Я иногда сам думаю: а на хер мне все это надо?

— Бросай, — ответил Петрухин, наливая пива.

— Э-э, Борисыч… не понимаешь. Не могу бросить. Это такое дело… Как баба, если влюбился. Извините за лирику. — Брюнет замолчал, побарабанил пальцами по столу. — В общем, спасибо. Выручили. Давайте прикинем: что я вам должен?

— Завтра, — сказал Купцов. — Завтра прикинем, ежели вы не возражаете.

— Ну… завтра так завтра, — согласился Голубков.

***

Вечером Купцову позвонил следователь Гена и сообщил, что Александр Сергеевич Матвеев в период с двадцать девятого февраля по десятое мая железнодорожных или авиабилетов не приобретал.

Глава девятая. Пейджер

Купцов:

Я повез Димку домой. Пока ехали, он пил пиво и насвистывал. Меня эта его манера свистеть, да еще фальшиво, раздражала. Но я помалкивал. Понимал, что причина моего раздражения не в музыкальных данных Дмитрия Борисыча Петрухина… Причина в том, что мы все-таки зашли в тупик. Обычная для нашего ремесла ситуация. Это только в кино сыщики всегда находят правильное решение и в финальных кадрах на запястьях преступника защелкиваются наручники. В жизни все по-другому. Ты кубатуришь, кубатуришь, кубатуришь варианты… а потом оказывается, что все не так. И дело приходится «приостанавливать в связи с неустановлением лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого».

А бывает, что преступник найден, схвачен, отху…чен, как говаривал один из моих наставников. Но… встает вопрос доказывания. Бывает так, что всем — и следаку, и прокурору и судье, если дело дошло до суда, всем ясно: это — преступник. Нет никаких сомнений. Но нет и веских доказательств. А всякое сомнение закон обязывает трактовать в пользу подозреваемого-обвиняемого. И негодяй — вор, насильник, убийца — остается на свободе. Нередкая для нашего ремесла ситуация. Когда я только начинал работать, каждый такой случай я воспринимал как некое личное поражение… потом привык. Стал ли я циничней? Пожалуй. Но все-таки я думаю, что я стал умнее. Можно даже сказать: мудрее… О, какой мудрый я стал! Моя мудрость достигла таких высот, что я бросил следственную работу и начал философски смотреть на жизнь… Во всяком случае, я научился терпеливо переносить свист товарища Петрухина, чтоб он на какой-нибудь выбоине язык прикусил, соловей хренов!

…В общем, дело зашло в тупик. Благодаря великой своей мудрости я это понимал. И Димка — чтоб ему пивом захлебнуться! — тоже это понимал. Брюнету по большому счету наплевать. Он получил то, что хотел: отмазался перед прокуратурой и получил доказательства, что друг детства Игорек Строгов темнил и до сих пор продолжает темнить. Завтра мы ткнем Игорька мордой в дерьмо, предъявим ему звоночек с Горбачевой трубы. Попробуем еще раз поколоть на Матвеева, но почти наверняка он не расколется, потому что Саши Матвеева Игорек боится больше, чем Брюнета или крутых оперов-убойщиков вкупе с прокурорами. Потом Брюнет отмусолит нам купюры и…

— Он стрелял в труп, — сказал вдруг Димка.

Я только кивнул: конечно, в труп.

— А для чего человек стреляет в труп? — спросил Димка.

— Брось, Дима… ситуация-то понятная: заставил его Матвеев. Сунул в руки ствол и сказал: стреляй, Игорь. Не хотелось Игорьку стрелять. Ох, как не хотелось. Но он был в шоке. Он был сломлен. Еще бы… Строгов шел на стрелку с простой мыслью: попугать, поставить Нокаута на место. Но вдруг — выстрел. Труп. Мозги на стене. И — Саша сует ему ствол: стреляй! Игорек ружьецо отпихивает, головенкой мотает: нет, нет!… Не хочу, не буду! Но хлипковат он спорить с Сашей. А потом Сашенька предъявил ему счет… на какую уж сумму — не знаю, но думаю, что на весьма немалую.

— Давно ты допер до этого? — спросил Димка.

— Давно — недавно… какая разница? Строгов боится. Панически боится. И никогда никому не расскажет, как было дело. По крайней мере, до тех пор, пока Саша Матвеев на свободе.

— Светлая у тебя все-таки голова, Леонид Николаич, — похвалил меня Димка, и, скажу честно, это было приятно. Похвала профессионала дорогого стоит. — Светлая у тебя все-таки голова. А я эту схему построил, только когда вспомнил про случай в «Пуле».

— Какая разница, Димон? Это всего лишь наша с тобой версия, которую мы пока не можем ни подтвердить, ни опровергнуть. Вот если бы взять Матвеева… тогда, может быть, на очняках и раскрутили бы обоих орлов. Но навряд ли.

— У тебя есть длинное черное пальто? — спросил вдруг Димон.

— Зачем тебе?

— Если мы не можем сейчас выйти на Матвеева, то можем создать иллюзию, что мы на него вышли. Был у меня такой случай. Убили два подонка мужика. Тот, понимаешь, из Молдавии приехал полюбоваться Северной Венецией. Убили, ограбили. Взяли куртку хорошую, часы золотые, деньги, видеокамеру… Вычислили мы орлов, взяли. Но вообще-то дело дохлое: оба в несознанке, улик никаких и, судя по всему, придется обоих отпускать. Тогда я связался с Молдавией, попросил самое точное описание его вещей: часов, куртки, бумажника, марку камеры. Потом все это добро, вернее — похожее, по знакомым собирал. И сунул голубчикам свои «вещдоки» в морду: вот, ребятки, вещи убитого молдаванина. И ведь раскололись! Тут, главное, темп допроса держать. Давить со страшной силой.