Капитан вышел из кабинета, добрел до кухни, сварганил себе большую кружку кофе и закурил. В квартире было очень тихо. Эта тишина вдруг напомнила ему о другой квартире — о разбитой «хрущевке» в Грозном, где он наткнулся на живого боевика. Наверное, это была его квартира, и он пришел взять из нее что-то. Числов тогда уже с жизнью попрощался — они с духом направили друг в друга стволы автоматов, но… Но ни один, ни другой не торопились стрелять… Они стояли и смотрели друг на друга — глазами и зрачками автоматов, а в квартире было очень тихо… А потом дух попятился, попятился и ушел, нырнул в пролом в стене. А Числов сполз по стенке, чувствуя, как льются капли пота по липу…

…Капитан отхлебнул горячего кофе, вернулся из воспоминаний в настоящее и вдруг ощутил, как сильно потянуло его в Чечню — он даже удивился, потому что всегда считал, что туда тянуть не может. По крайней мере нормального человека…

Числов снова закурил и попытался спокойно осмыслить все, что с ним случилось за последние несколько дней. Спокойно осмыслить, конечно, не получалось. Слишком много эмоций еще не улеглось. Да и мысли сворачивали в основном к Анне…

Какая странная ирония судьбы! Встретить женщину, которая, можно сказать, соответствовала юношеским грезам — и при этом четко осознавать, что не можешь ей ничего дать… Ничего из того, что мужчина должен давать женщине — не в физическом, разумеется, смысле… Капитан Числов всегда считал, что мужчина должен завоевывать разные жизненные блага именно ради того, чтобы предложить их потом своей женщине, И если она их принимает, понимая, какой ценой они достались мужчине, — вот тогда отношения складываются гармонично и нормально. А что можно бросить к ногам такой женщины, как Анна Дмитриевна? Свое желание попользоваться тем, что она уже и так имеет? Альфонсизм какой-то… Но она же не виновата, что богата! Нет, конечно, не виновата. И вообще, никто не виноват. Разве виноват тот, кто раньше тебя успел бросить сокровища к ногам женщины, которая, как потом выясняется, была женщиной твоей мечты. Правда, ты даже не знал о ее существовании… Никто ни в чем не виноват. Просто ирония судьбы.

Вдруг резко зазвонил телефон. Числов вздрогнул, трубку, разумеется, снимать не стал — не у себя дома, чай… Телефон звонил очень долго — замолкал, перезванивал, снова звонил через три прозвона, через два… Было такое ощущение, что звонивший точно знал — кто-то находится в квартире и ему очень надо что-то сказать. Но Числов так и не снял трубку. Не снял — хотя звонок был адресован именно ему, но капитан, конечно, не мог этого знать… Это звонила Анна — она задерживалась и хотела предупредить, она очень нервничала, но не задержаться — не могла. Бизнес — штука серьезная, плохо сочетающаяся с разными «сантиментами»…

…Прошел час, другой, третий… Числов начал уже откровенно маяться… Он уже и книги в шикарной библиотеке полистал, и с музыкальным центром повозился, и видеокассеты поперебирал. Анны все не было. Время от времени звонил телефон, а потом квартира вновь затихла. Сергей уже сам себе начал казаться каким-то призраком… Нехорошо получилось, что Анна задержалась, очень нехорошо. И нехорошо, что Числов был один в ее квартире, лучше бы он по Эрмитажу ходил, картины и скульптуры разглядывал бы… Меньше разных плохих мыслей в голове появилось бы… В Аниной квартире картин, конечно, тоже хватало, но эти картины, скорее, способствовали рождению черных мыслей…

А мысли эти были вовсе даже и не неожиданными — закономерными они были… Чем дольше слонялся Числов в одиночестве по огромной квартире, тем яснее он понимал свою в ней чуждость и, если хотите, даже неуместность… Был момент, когда капитан решил было уйти — но посчитал это неудобным — не попрощаться, не сказать «спасибо». А еще он все время прокручивал в голове сцены знакомства с Анной и вообще всего вчерашнего вечера — и видел сам себя каким-то провинциальным валенком, каким-то жалким и убогим. А убогим и жалким Числов себя ощущать не любил…

Прошел еще час. Капитан уже откровенно злился: «Что она о себе думает? Денег много, так что — можно вот так человека, как блоху, в коробочку… А может, с ней случилось что… Да нет, что тут может случиться… Это просто… Манера богатых — бедные всегда подождут, дела богатых — поважнее».

И все же капитан не выдержал и позвонил Дылеву, чтобы тот узнал у своей Елены Андреевны мобильный телефон Ани… Но телефон Дыли был выключен…

Тут Числов вспомнил о просьбах Веселого и Грызуна позвонить их матерям — ему даже стыдно стало, что он вспомнил о солдатских просьбах так поздно…

…На разговоры с матерями он потратил еще почти час, и, конечно, настроения они ему не подняли. Он врал, в соответствии с «легендами» сыновей, о спокойной и безопасной службе, но трудно обмануть материнские сердца… И капитану пришлось слушать материнские рыдания и врать, врать… Врать и вспоминать маму снайпера Крестовского… Конечно, матери готовы были ехать куда угодно, чтобы послать с капитаном гостинцы своим сыночкам — но Числов даже не мог им назначить встречу. Где ее было назначить? В квартире Ани, из которой он еще не знал, когда выберется? Или на следующий день — с утра на кладбище, с которого он должен был прямиком ехать на аэродром? Нет, теоретически можно было, конечно, договориться на очень раннее утро в госпитале, но… Но не было сил у Числова заглядывать в глаза солдатских матерей… И он обеим солгал, что улетает прямо сейчас…

А от этой лжи на душе совсем паршиво стало. Он нашел на кухне бутылку водки и уже совсем собрался накатить стакан, но остановился. Сам себя остановил, решил, что не дело это… Без хозяйки пить… Ясное дело, что она с этого стакана не обеднеет, но… В общем, черти ворочались в душе капитана Сергея Числова.

Аня появилась уже поздно вечером, когда Сергей полностью «дошел до ручки». Она влетела в квартиру, увидела его лицо и не дала сказать даже слова:

— Прости, Сереженька! Ну прости. Действительно серьезная проблема была… Я… Сережа, ну пожалуйста.

Он ничего даже вякнуть не успел — Анна закрыла ему рот поцелуем. Числов попытался высвободиться — да не тут-то было. Что называется — не на такую напал. Вернее — это она на него напала. Капитан обалдел и растерялся от такого натиска.

— Аня, подожди, Ань, — что-то пытался он такое проблеять, она не отвечала, в том числе и потому, что уже не могла — рот, извините, был занят…

В общем, капитан ВДВ, можно сказать, был просто изнасилован, хотя, конечно, он не особо сопротивлялся. Но некий шок Сергей все же испытал — до сих пор в отношениях с женщинами ему не приходилось выступать в таком вот… откровенном «пассиве»…

Когда все закончилось, они долго лежали на пушистом ковре молча. Вот только молчали они по-разному: Аня блаженно, а Числов — угрюмо.

Мужики, они ведь вообще непосредственно после соития более чем женщины склонны к мрачности. И — к желанию убежать куда-нибудь побыстрее…

Наконец Числов встал и начал искать сигареты, инстинктивно оттягивая момент прощания. А он решил попрощаться. Интересна, мила и желанна была ему эта женщина, да вот, что делать — не ровня, ни по каким критериям, а быть в «пассиве» Числов не желал просто на инстинктивном, на подсознательном уровне… В Анне он почуял силу — а значит, и опасность. Испугался капитан, что успеет отравиться этой невероятно шикарной женщиной, отравиться сладко, так, как травятся сверхдозой наркоты… Однако и на этот раз он не успел ничего сказать — снова Анна его опередила. Она перевернулась на живот и сказала спокойно и серьезно, как о вопросе решенном, а стало быть, не подлежащем обсуждению:

— Сережа… Я подумала… Подумала хорошо. И не только подумала, но и… почувствовала, если хочешь. В общем так: ты завтра никуда не едешь.

У Числова даже сигарета изо рта выпала, по счастью, он не успел ее прикурить:

— Как это?.. У меня завтра — похороны, и оттуда — сразу на аэродром… Я, знаешь ли, пока еще в армии служу…

— Вот именно что «пока», — живо парировала Анна Дмитриевна. — И этот вопрос решается без проблем, поверь мне. Никакого дезертирства, все будет законно и правильно, у меня достаточно возможностей в Москве.

— Не сомневаюсь, — прошептал Числов, но Анна его даже не услышала, продолжая развивать свою мысль:

— А похороны эти… Неужели без тебя там никак? Ты же, наверное, этого солдатика почти и не знал?

Вот тут она, конечно, погорячилась. Крупную ошибку тут сделала Аня… Капитан Числов поднял голову и четко и внятно ответил:

— Знал я его, может, и недостаточно близко, но он погиб в том бою, где могли убить и меня. Это — мой солдат, мой товарищ по оружию. Это солдат из моей роты. Мы не очень много могли для него сделать. Но хотя бы — по-человечески похоронить… Единственный человек из части, который может присутствовать, — это я. И как же мне…

— Ну погоди, погоди, Сережа, — зачастила Анна, поняв, что переборщила. — Ну, с похоронами этими… Наверное, я чего-то… Ну, сходи, конечно…

— Разрешаешь? — с нехорошей такой улыбочкой поинтересовался Числов, у которого нервно задергалась жилка на левом веке.

Анна, словно защищаясь, выставила вперед левую руку — учитывая то, что она была практически полностью раздетой — поза вышла даже эротичной.

— Сережа… вот только не надо этих «мэйлшовинистских» комплексов… Разрешаешь — не разрешаешь… Ты же сам говорил, что хочешь уволиться… Было дело? Было, и правильно, и любой нормальный человек тебя поймет: кому нужна эта война? И потом… Я верю в судьбу. И я верю, что наша встреча — это не просто так… Я чувствую это. Ты мне нужен, Сережа…

Числов с горечью усмехнулся:

— Нужен… А ты, Аня, ведь всегда привыкла получать то, что тебе надо?

— Перестань! — почти закричала она, раздражаясь оттого, что все идет не так, что он не так реагирует, что не получается приятного «сюрприза». — Это твои действительно комплексы какие-то!

— Самое главное, — сказал Сергей, — не спутать комплексы с убеждениями. С убеждениями бороться сложнее…

— С какими убеждениями?! — Анна вскочила на ноги и шагнула к Сергею: — Воевать непонятно за что — это убеждения? Калечиться и гибнуть за государство, которое на вас плюет, — это убеждения?

Сергей вдруг вспомнил свой разговор с полковником Примаковым накануне отправки в Моздок… То, что говорила сейчас Анна, было по духу очень близко тому, что тогда говорил Сергей… Вот интересно устроен русский человек — сам свою державу с русским собутыльником может хаять вдоль и поперек — а перед иностранцем будет ее же защищать. Вот так и офицеры — между собой и так и сяк раскостерят армию и государство, но не дай Бог какой-нибудь гражданский «шпак» вякнет такое… Так и с Анной получилось — не мог согласиться с ней Числов, и не только из-за природного упрямства и «мэйлшовинистских комплексов».

— Есть государство, а есть — Россия. И у нее других солдат нет.

— А при чем здесь Россия? — голос Ани зазвучал резко, почти визгливо. — Чеченцы, они хоть за свою родину там воюют, а вы за что?

— А-а, — сказал Числов и усмехнулся. — Они, значит, за родину… А мы — тоже за свою Родину. Потому что она иначе рассыплется. Сначала — Чечня, потом — остальные… Потом останется удельное Московское княжество. И не будет больше той Родины, которая была. А я не хочу, чтоб было так. А про всякую великорусскую несправедливость в Чечне почему-то говорят те, которые другой несправедливости не замечают — как, например, в Югославии, куда западники лезут, разваливают ее на глазах всего мира — и все по справедливости… Там все очень справедливо, только страна уже очень маленькая и не такая, как была… Хочешь, чтобы и с Россией так?!

— Да я просто жить хочу! — почти закричала Анна. — Просто нормально, по-человечески жить! Ты это понимаешь? Или тебе на войне совсем мозги поотшибало?!

Тут она осеклась, поняла, что перегнула палку. Только осеклась-то все равно поздно. На щеках Числова выступили красные пятна. Он кивнул и ответил очень спокойно. Слишком спокойно:

— Может, и поотшибало. А может, наоборот, вправило.

Сказал и пошел в ту комнату, где валялся пакет с его армейским барахлом. Оделся Сергей стремительно, и, когда вошла Анна (тоже уже не голая, а в дорогом темно-вишневом халате), он был уже полностью экипирован. Анна, увидев его в военной форме, дрогнула лицом. Но у нее-то характер тоже был — как говорится, дай Боже… Анна Дмитриевна полагала, что не на помойке себя нашла, а потому — виснуть на мужике и уговаривать его остаться? Тут ей надо было свой гонор переломить. Она и попробовала переломить — но уж как могла:

— Сережа… Сережа… Может быть, я что-то сказала не совсем… в правильной интонации… Но ты хоть понимаешь, что такое предложение, которое я тебе сделала, — оно может быть одно за всю твою жизнь?

(Эх… Ей бы просто зареветь да прощения попросить — чисто по-бабски… сказать, что жить не может без капитана Числова, а еще лучше — выдумать какую-нибудь историю, где жутко необходимы его помощь и защита, глядишь, он бы и повелся… А такие слова про уникальные предложения — они только еще раз его по самолюбию хлестнули.)

— Понимаю! — ответил после паузы Числов, внутренне холодея от необратимости своих слов и поступков. — Только я еще и то понимаю, что я — русский офицер, а не пудель, за которого можно платить и решать, как ему жить и что ему делать… И еще я, знаешь, что понимаю? Что ты, вот ты, — живешь в воюющей стране — и при этом говоришь мне, своему солдату, мол, то, что я делаю, — бессмысленно и глупо, ты же мне этим в спину бьёшь… Ты и такие, как ты… которые нормально жить хотят… А у меня там — салажата двадцатилетние — они тоже жить хотят — и не то чтобы «нормально», а просто — жить! Я для них — Родина, потому что со мной у них шансов выжить больше, чем без меня… Вот это я тоже понимаю. Понял наконец-то. Они меня ждут, а я тут… кофе с духами распиваю!

Он так это все говорил — с сердцем и чувством, что «пробил»-таки Анну Дмитриевну до печенок:

— Дурак! — закричала она. — Дурак и пень необструганный! Ну и катись!

Женская логика: Анна сорвалась именно тогда, когда почувствовала его внутреннюю правоту… Ее, конечно, тоже можно было понять — она-то хотела, как лучше… Она-то хотела этому расчудесному мужику праздник подарить, сюрприз устроить, вообще жизнь ему изменить — к лучшему, заметьте, а он… А он не только не оценил, но еще и ее же саму в ее же глазах черт знает кем выставил — ну, разве не обидно?..

— Спасибо за все, — сказал уже из прихожей Числов, удивительно быстро справляясь с замками. — Спасибо и… Мне… Я… Если что-то сказал не так — прости… Спасибо… Аня…

Анна Дмитриевна отвернулась и молчала, с трудом сдерживая слезы. Числов же решил, что она просто больше ничего не хочет ему сказать. Он вздохнул и стремительно вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.

Оставшись одна, Анна Дмитриевна зашла на кухню, налила себе фужер коньяку, выпила, потом закурила. У нее вдруг затряслись руки, и она, словно опомнившись, бросилась к телефону. Еле набрав номер, она долго слушала гудки, кусая себе губы, пока наконец не отозвалась Елена Андреевна.

— Слушаю.

— Ленка! — отчаянно закричала Анна. — Я же даже не знаю, где он служит, где мне его искать! Лена! Давай, тряси своего Сашку! Слышишь?!

Елена Андреевна ответила очень сдержанно после короткой оценивающей паузы:

— Мама, не психуй.

— Ленка, я…

— Мама, все обойдется… Я на презентации сижу под камерами… Перезвоню, как только смогу…

— Ленка!

Но в трубке уже пикали короткие гудки. Анна приложила трубку ко лбу, вся сжалась и тихонечко застонала, словно маленькая обиженная девочка…

А Числов, оказавшись на улице, побрел куда глаза глядят, спрашивая сам себя: не привиделось ли ему все случившееся за сутки с небольшим, словно какой-то наркотический бред… И стояло перед глазами лицо Анны — не то, злое и истеричное, когда она кричала ему разные гадости, а другое — красивое и счастливое в любовной истоме, нежное и желанное.

— Блядство какое! — вслух выругался капитан и закурил. Тошно ему было, ох и тошно. Давило ощущение, что потерял он что-то очень важное… будто жар-птицу из рук выпустил…

Числов сам не понял, как оказался в каком-то темном скверике, где вдруг послышались топот ног и тяжелое дыхание нескольких человек. Мимо него пробежал щуплый парнишка, за ним из темноты выбежали четверо. Парнишка споткнулся за спиной капитана, и Сергей автоматически подал ему руку, помог встать.

— Опа! — сказал один из четверки. — Зольдатен! Зольдатен геен на хер. Слышь, служивый? Вали отсюда.

— Да? — переспросил капитан. — А чего так?

— Давай, вали. Не мешай…

Числов оглянулся на убегавшего парнишку — в темноте ярко блестели белки его глаз. Парнишка тяжело дышал.

— А вас не много на него? — спросил Сергей.

— Не много, — с вызовом ответил один из догонявших. — Он — черный. Понял? Черножопый. Засрали город…

— Совсем засрали? — снова переспросил Числов.

— Да че тут, — хрипло сказал самый высокий из четверки. — Зольдатен ист тупой… На!

Он попытался с ходу ударить Числова ногой, но Сергей перехватил ногу, вывернул ее и ударил ребром ботинка парня в промежность. В это время на него кинулся второй, с кастетом на кулаке, капитан увернулся от удара и ткнул сведенными пальцами в незащищенное горло нападавшего. Третий успел задеть его по голове, прежде чем капитан сломал ему руку… Четвертый пострадал меньше всех — его Числов просто сбил подсечкой на землю и тот уже через некоторое время сумел встать на корточки… Еще один выл, катаясь по земле и держась за руку, а двое лежали неподвижно.

— Ну вот, — сказал Сергей, выравнивая дыхание и пытаясь успокоиться от какой-то животной вспышки ярости. — Ну вот и поговорили…

Парнишка, который убегал от преследователей, сказал неожиданно звонким голосом:

— Спасибо. Я теперь ваш должник.

Числов усмехнулся:

— Да ладно… Пошли отсюда… А чего на помощь не звал?

— Чеченцы не зовут на помощь.

Сергей даже остановился, а потом подвел паренька поближе к фонарю, заглянул в лицо и, ничему уже не удивляясь, присвистнул:

— Ба!.. Старый знакомый! Ну и городишко! Будто деревня — все друг с другом встречаются.

Парнишка был младшим «племянником» Исмаила.

— Как тебя зовут?

— Алик… Я из тейпа Аллерой.

— Да, брат… Интересный у тебя дядя… И брат — тоже…

Алик насупился:

— Они хорошие люди. Капитан хмыкнул:

— Кто бы спорил… Особенно, когда спят зубами к стенке.

Алик гордо вскинул голову:

— А вы… Если бы узнали меня сразу — не помогли бы?

Числов только рукой махнул на ходу:

— Эх, Алик… Молодой ты еще… Как ты здесь оказался — без дяди, без брата?

Алик долго молчал, наконец решил объяснить:

— Хамзат хотел… Он с дядей Исмаилом говорил, чтобы меня здесь оставить… Пению учить… Я пою хорошо… Хотел диск записать… И еще я жениться хотел, но… Они плохо поговорили — Хамзат и дядя Исмаил. Когда совсем плохим разговор стал — я убежал… И заблудился…

— Дела, — остановился Числов. — Дела-а… Да. Странный ты какой-то чеченец. А брата твоего, говоришь, Хамзатом зовут?

Алик молча кивнул. Числов закурил, глубоко затянулся и, подумав, предложил:

— Ладно, пойдем, поищем твоего брата Хамзата… Где вы остановились, помнишь?

— Да, — закивал молодой чеченец. — Гостиница «Астория».

Капитан присвистнул — «Асторию» ему показывали во время автомобильной экскурсии.

— Не хило. Скромный отельчик. Как раз для представителей бедного чеченского народа.

Алик насупился, а Числов усмехнулся:

— Да ладно… Пошли, провожу… Это где-то тут недалеко, в центре.

Гостиница и впрямь оказалась всего в минутах двадцати ходьбы, которые Сергей и Алик прошагали молча. Каждый думал о своем. И у обоих мысли были не самыми веселыми.

У самого входа в гостиницу они буквально натолкнулись на Хамзата — он кружил по площади, видимо, переживая за пропавшего Алика. Увидев его в компании Числова, Хамзат слегка оторопел, но тут же взял себя в руки и что-то резко сказал по-чеченски. Алик виновато ответил, потом стал объяснять что-то подробнее, показывая на Сергея. Хамзата аж перекосило всего, он раздул ноздри и хрипло, отрывисто что-то приказал Алику. Тот опустил голову, виновато мазнув взглядом по Числову, и попрощался по-русски:

— До свидания.

— Бывай… Алик… из тейпа Аллерой…

Алик шмыгнул в дверь отеля. Числов посмотрел на рассерженного Хамзата, усмехнулся и развернулся было, чтобы пойти прочь, но тут и Хамзат показал, что ему не чуждо благородство:

— Погоди… Алик сказал, что ты спас его? Я… Я благодарю тебя… гоблин.

Числов повел бровями:

— Интересно ты благодаришь… Без обзывалок — никак?

Хамзат сжал зубы.

— Ладно, — сказал Числов. — Устал я что-то… От вас, от Питера этого… Ото всех… Считай, что ничего мне не должен. Все. Пошел я спать.

—Подожди…

Хамзат, казалось, с трудом подбирал слова. Ему и впрямь трудно было говорить с одним из тех, кто, по его мнению, заслуживал лишь пули…

— Подожди…

— Жду.

Хамзат потоптался еще немного и наконец разродился:

— Послушай… Мы все друг про друга понимаем. Но… Короче, я… Здесь в баре варят хороший кофе. Я приглашаю.

Числов хмыкнул:

— Да не переживай ты… Я же сказал тебе — ничего ты мне не должен. Все. Пока. Может, встретимся.

— Подожди…

Хамзат шагнул к Числову и, явно волнуясь, глядя куда-то в сторону, сказал:

— Послушай, гоблин… Если бы мне кто-то сказал, что я захочу сесть за один стол с капитаном-федералом… я бы не стал даже смеяться. Но… В этом городе как-то все не так. Здесь — какая-то другая жизнь, другой мир… Здесь мне все чужое. Странно, но так получается, что один только человек не кажется чужим — это ты. Хотя ты — мой враг… Вот. Короче, я… Поэтому только предлагаю по чашке кофе выпить. Мы с тобой вряд ли где-то еще сядем за один стол. Понимаешь?

Хамзат говорил сбивчиво, но Числов уловил его мысль. Точнее, даже не мысль, а чувство, которое двигало чеченцем. Действительно, в этом чужом городе и Числову явный дух Хамзат в какой-то момент показался не то что «своим», но…

— Ладно, — сказал Числов. — Пошли. По чашке кофе на ночь — чтобы спалось крепче.

Они уселись в баре «Борсалино», Хамзат заказал кофе, оба закурили. И очень долго молчали, но при этом напряженности за столиком не было. Когда принесли кофе, Числов первым нарушил молчание:

— Этот Алик — он тебе кто, брат? Забавный он… Действительно хорошо поет?

Хамзат еле заметно поморщился:

— Он мне… дальний родственник. Мы из одного тейпа. Поет он действительно хорошо… Я хотел… Думал, может, учиться будет…

— С дядей Исмаилом не договорился?

Хамзат зыркнул на Числова исподлобья и ничего не ответил, хотя слова капитана попали в цель…

…С Исмаилом у Хамзата действительно разговор вышел неприятный. Хамзат ведь, если честно, на что рассчитывал: у Исмаила были кое-какие проблемы с передачей положенных сумм налички воюющим в Чечне братьям. Сам Хамзат был всего-навсего посыльным, своего рода курьером — но с определенными функциями. Вот он и надеялся, сыграв на трудностях Исмаила, «втюхать» ему под опеку Алика… Ан не вышло. Только стал «наезжать» слегка, Исмаил совершенно спокойно дал понять, что делать этого не следует — особенно тому, у кого брат родной в питерской милиции работает. Этим «аргументом» он Хамзата лишил всяких козырей… Собственно, об Алике уже потом почти и не говорили… Вот такая вышла не очень приятная история… А начиналось-то все очень гостеприимно, очень по-чеченски радушно… Да, пока разговор о деньгах не пошел… Тут Исмаил стал какие-то странные вещи говорить, объяснять, что есть одна крутая баба, из-за которой нельзя деньги вынуть… Как может баба быть крутой? Даже если ее трахает очень большой московский начальник… Исмаил специально показал ее Хамзату, но тот все равно ничего не понял. И самым непонятным было — как братьям в Чечне объяснять про какую-то бабу? А ведь объяснять придется — нужно будет найти слова… Иначе Исмаил объяснит кое-кому про его старшего брата Ахмата… Конечно, все это рассказать и объяснить Числову Хамзат не мог, да и в голову ему такое не пришло бы…

— Гоблин, как твое имя?

— Сергей.

— А меня зовут Хамзат.

Они помолчали еще, потом Хамзат задал вопрос:

— Гоб… Сергей, скажи мне — но только честно. У тебя глаза воина, а не убийцы… Скажи — тебя не гложет стыд, что вы пришли на чужую землю и…

— Обожди, Хамзат, — прервал его Числов. — Что-то ты сам тут в трех соснах запутался… Если у меня глаза воина — то как же мне может быть стыдно? Воины — они всегда приходили, в том числе и в чужую землю… Вот ваши воины — пойдут в набег, побьют, пожгут, пограбят — а дома их встречают, как героев… Разве не так?

Хамзат сердито фыркнул.

— Вот в этом и вся ваша проблема, — сказал Числов. — Вы такой народ трудный, хотите по двойному, стандарту жить: чтоб вам можно было то, что нельзя другим. Но, видишь ли, другие вряд ли с этим согласятся.

— Мы хотим независимости и свободы!

— Так была уже у вас и свобода и фактическая независимость… И, между прочим, если бы вы сами не устроили такой беспредел, может, и проканало бы. Глядишь — при помощи демократической международной общественности и отделились бы… Так ведь сами же вынудили…

Хамзат покачал головой:

— Я не умею так красиво говорить, но я с тобой не согласен. Все равно — вы оккупанты, захватившие мою родину. И я…

— Я понял, — кивнул Числов. — Можешь не договаривать.

Хамзат долго молчал, смотрел на огонек сигареты, потом спросил тихо:

— Я не люблю русских. А ты, ты тоже чеченов ненавидишь?

Числов пожал плечами:

— Нет, Хамзат. Любить особо не люблю, потому что ассоциации у меня с вами… не очень приятные… Но не ненавижу. Я тебе даже больше скажу… Ты знаешь, я в какой-то мере вас понимаю… Вы такой народ… специальный… Более того — если бы я был чеченцем, кто знает, может быть, и я бы взял автомат и стрелял бы в русских… Но все дело в том, что я — русский. Да еще и офицер. А если бы у бабки были бы хрен да борода — то был бы дедка. Так что нечего тут рассуждать. И спорить нам с тобой — не о чем. У меня — своя правда. У тебя — своя. Посмотрим, чья сильнее.

— Посмотрим, — хмуро кивнул Хамзат.

Они молча допили кофе и попрощались, кивнув друг другу и не решившись пожать руки.

— Бывай, Хамзат. Береги своего Алика.

— Прощай, гоблин. Аллах даст — увидимся…

Числов пешком добрался до своего госпиталя и буквально свалился на выделенную ему койку. В эту ночь ему ничего не снилось — наверное, Бог сжалился над ним и решил дать ему хоть немного покоя…

…Витю Крестовского хоронили на Ковалевском кладбище. Народу было немного — Зинаида Степановна, Числов, Витина школьная учительница, несколько одноклассниц и одноклассников, майор Пожидаев и старший лейтенант Филиппов от военкомата, какие-то старики-соседи… Цинк был в черном, плохо оструганном гробу с прибитыми гвоздями дурацкими желтыми розочками из ленты…

…Когда четверо землекопов с тихими матерками взялись за веревки, Зинаида Степановна вдруг пошла куда-то с отрешенным видом. Числов попытался остановить ее, а она посмотрела на него ясными глазами и сказала:

— Витенька, сыночек… Как хорошо, что ты пришел. Пойдем отсюда. Тут какие-то глупости говорят, вроде ты… А почему ты не побрился? Пойдем. Я тебе оладушков испеку, ты же любишь… А твой кассетник, он у Антона из «бэ» класса… Ой, как он пьет.

У Числова остановилось сердце. Спасли его старший лейтенант Филиппов и майор Пожидаев — майор перехватил Зинаиду Степановну, а Филиппов увел Числова с кладбища и повез на аэродром — они еле поспевали к борту…

…Минут через сорок после того, как они уехали, к свежезасыпанной могиле подошла молодая, хорошо одетая женщина и начала спрашивать о капитане Числове. Это была Анна — ей все же удалось «высчитать» Сергея, правда, она опоздала… Анна Дмитриевна попросила, чтобы ей записали адрес Зинаиды Степановны, которая все никак не могла прийти в себя, а потом вдруг разрыдалась вместе с одноклассницами совершенно неизвестного ей солдата…

Когда транспортный борт, в котором находился капитан Числов, взлетел — Сергей специально отвернулся от иллюминатора. Ему не хотелось видеть этот город — такой чужой и холодный, ставший все равно родным и подаривший ему столько боли — в красивых интерьерах…

Хамзат и Алик покинули Петербург на несколько часов раньше капитана Числова.