— Понятно, — сказал Панкевич. — Вот что… Дуй-ка к Самохвалову на тот конец, доложи… ситуевину. Осторожнее… Возьми у Федорова Коняева и Гусева — один не ходи… Давай.

В этот момент пожилая чеченка снова заблажила:

— Там бумажка оставил: кто будет жаловаться — всех зарэжим! Фэдэрал — убийцы! Не пускают в район! Мнэ женский консультаций надо!

— Мамаша, — устало вздохнул Рыдлевка. — Да угомонитесь вы…

Зачистка шла. Жизнь села — как ни странно — тоже. Во дворах, где заканчивались обыски, молодые женщины начинали деловито развешивать белье, причем по большей части мужское, хотя и мужчин-то в селе, считай, почти не было… Тунгус с Коняевым и Гусевым нашел Самохвалова у дома администрации. Ротный пересчитывал лежавшие на земле (видимо, найденные «вованами») ПТУРСы — «Фаготы».

— …четыре, пять, шесть… Прокурор подъехал? Где он? С аксакалами обнимается? Что, Султан, скажешь? «Ничего нету, товарищ майор, Аллах видит нэту». А пулеметная лента откуда? Пулемет, небось, только в фильме «Чапаев» видел?

Султан смотрел в землю:

— Не знаю… Мы — мирный…

— Товарищ майор, — обратился к ротному Тунгус, — старший лейтенант Панкевич просил доложить… Там Хож-Ахмет — ну, тот, у которого еще барана задавили. Его повесили. По шариатскому приговору. Сейчас снимают как раз…

Ротный в бешенстве схватил Султана за плечо:

— Что скажешь, тоже не знал? Кто в селе, Султан? Что ты муму ебешь? Что тут у тебя происходит?

Султан, казалось, стал еще меньше ростом, еще больше поник плечами:

— Не знаю, Аллахом клянусь… Хлэбом клянусь — мы мирный… Те, кто с гор приходят, — звери… Они придут, фугас поставят — нас поссорить хотят. Вы зачистку делаете — они приходят с гор, говорят, вот, вас от гоблин защищать надо… Давай баран, давай дрова… Я не боюсь — менэ столько раз кинжал на горло приставал… Меня зарежут — ты, майор, с кем говорить будешь? С аксакалами?! Иди — говори. Как прокурор.

— Ладно, — чуть сбавил тон Самохвалов. — Ты мне Лазаря не пой… Не первый день… Только что-то в этот раз — вчера нашего парня зарезали, сегодня — вашего сельчанина повесили… А в селе, ты говоришь, никого? С гор летают?

Султан отвернулся.

…Между тем на том конце села, где находился взвод Рыдлевки, с истошным криком побежала по улице пожилая чеченка:

— Ой, федералы насилуют! Ой, прямо дома грабят!

Рыдлевка с Веселым ее даже не сразу догнать смогли:

— Стой, стой, мамаша! Где насилуют?

— Там. Контрактники…

Панкевич буквально ворвался в указанный дом — Веселый ввалился за ним. Дверь в комнату старлей чуть ли не вышиб с петель и… замер на пороге. В комнате пожилая женщина угощала трех лысых крнтрактников-«вованов» еле заварившимся чаем. На стенах — советские грамоты и дипломы с выставок филателистов. Сидевший рядом с контрактниками древний старик с азартом тыкал пальцем в аккуратный кляссер. Аксакал посмотрел на Рыдлевку недоуменно и, видимо, продолжил что-то объяснять про марки:

— …Вот, смотри, точно такая же — но без зубцов, а год — семьдесят третий.

Потом старик все же отвлекся от альбома и спокойно сказал десантникам:

— Зачэм двери ломаете? Открыто. Заходите. Нас уже провэрили. Вот, филателиста встретил… Я сначала только советскую флору-фауну. Потом, когда в Грозном уже… Там — заграничные. Вот Гвинея, а это — афганские… Жирафы. А ты — «спорт», говоришь? Олимпийские, восьмидесятого года — нужны, «гашеные»? Мнэ — нэ надо…

Вэвэшник-филателист развел руками и пояснил Рыдлевке:

— Товарищ старший лейтенант, мы только чай… Свои дома прошли — все чисто… доложили… А что?

Панкевич не ответил, махнул с досадой рукой, вышел, наткнувшись на Веселого. На улице стояла все та же старая женщина, которая подняла панику.

— Ну и чего ты, дура старая, орешь? Чего людей баламутишь?

Вообще-то, Рыдлевка редко так грубо разговаривал с женщинами, тем более пожилыми, но тут сорвался. Старуха, впрочем, не особо и смутилась:

— А я смотрю — трое мужиков зашли. А там — женщина… Что же им там делать?

Веселый заржал. И тут с другого конца села ударил винтовочный выстрел… А потом — еще один.

…К Самохвалову подбежал Орлов с тремя бойцами:

— Товарищ майор… Там за кладбищем снайпер работает…

— Японский городовой… — Самохвалов снова посмотрел на Султана. — Ну что? Мирный… С огнем играешь.

Султан молчал…

Ротный сориентировался быстро — развернул разграфленную на квадраты карту и начал по радио наводить минометчиков:

— …По улитке — девять… Какой, на хер, тридцать восемь? Сорок, минае… артели хреновы, мать вашу! Перед развалинами, перед развалинами! Земля лысая. Бери сорок, ты что — турок?! Чего? Мне все равно, как. Хоть в рот, хоть раком. Давай!

Со стороны кладбища ухнули три разрыва. Самохвалов кивнул — заорал в «радио» снова. — Сорок, сорок давай. Еще разик, японский городовой!

Бабахнуло еще трижды.

— Что? Накрыл, говоришь? Сейчас посмотрим. Орлов! Бери пару бойцов — гранатометчики обязательно… И вот Николаева бери — раз уж у него снайперка… И нежненько так… В темпе вальса… Вперед!

Орлов с бойцами ушли перебежками по направлению к кладбищу, Коняев с Гусевым остались, но Самохвалов тут же рявкнул и на них:

— А вы чего? Живо до Панкевича, передайте — всем в броню, быстро!

Коняев и Гусев побежали назад, но успели услышать еще один снайперский выстрел со стороны кладбища и матерный рык ротного:

— Ах ты, блядь… Неужели снял, сука… Суханов, еб твою мать, он жив!! Разворачивай и по полной — 18-40, по улитке — 9. Никакой поправки… Какой, в жопу, ветер?! В жопе у тебя ветер! Он, падла, кажется, у меня одного снял…

…Между тем через несколько минут к дому «администрации» вернулся старший лейтенант Орлов. Тунгус и еще один боец волокли за руки убитого десантника. Он был без одного сапога. Самохвалов глянул в лицо убитому и закусил губу:

— Японский… Месяц почти спокойно было… А тут… За неделю — только дембель уже второй… Ну, Орлов, я те яйца оторву… Ладно, кладите… Пошли посмотрим этого… снайпера, еби его… Откуда он взялся?

Они все вместе ушли за дом, откуда хорошо было видно кладбище. Тунгус долго мудрил со своей снайперской винтовкой — словно разглядывал просто, а не целился, и вдруг выстрелил. Ответного выстрела с кладбища не последовало.

— Ну? — не выдержал Самохвалов, разглядывая кладбище в бинокль.

Николаев ответил, по-прежнему не отрывая прищуренного глаза от оптического прицела:

— Товарищ майор, он — перед развалинами. Вон, видите?.. Как будто крышка… Метрах в семнадцати… Чуть левее… К нему тропа… И назад… В прицел видно, будто желтеет… Может — поссал… И, по-моему, их двое… Земля поднималась, и крышку было по бокам видно. А под ней блеснуло. Но не прицел. Ну, я, кажется, снял…

— Все? — спросил Самохвалов.

— Все, — ответил Тунгус.

— Оратором тебе, японский городовой, в Госдуме выступать, — буркнул ротный и снова стал по радио гранатометчикам: — Смотри, блядь, своих не захерачь! Смотри улитку! А так — молодец! Давай-ка — повтори.

Минометчики не успели еще нанести очередной удар по кладбищу, как с того конца села, где находился взвод Рыдлевки, затрещали плотно очереди.

— Блядь! — сказал Самохвалов. — Это что же такое делается-то… а?

В микрофон вызвать Панкевича он не успел — минометчики жахнули со всех стволов, потом тут же еще раз.

Стало тихо. Майор откашлялся в рацию:

— Панкевич… Панкевич — что у тебя там?

Из мембраны донесся искаженный, прерываемый помехами, голос Рыдлевки:

— …плохо слышу… Я взял для связи…

— Для половой ты связи взял! — заорал, сорвавшись окончательно, Самохвалов и обернулся к командиру взвода «вованов»: — У них дома дети, а они с собой только хрен берут…

Комвзвода «вэвэшников» ухмыльнулся и подхватил:

— И сто рублей на опохмелку.

— Панкевич! — снова закричал Самохвалов. — Что у тебя?

Рыдлевка в этот момент стоял с опущенным автоматом метрах в пяти от тел двух чеченцев — одного бородатого, а другого — совсем еще юноши. Оба были в коротких бараньих куртках и в черных шапочках, оба — с автоматами. Бородатый, уже не дергаясь, лежал на спине, запрокинув к небу единственный уцелевший глаз, а молодой еще бился, издавал хрюкающие звуки и согнутыми пальцами скреб землю, сгребая под себя грязь…

Они были живыми еще несколько минут назад, зачем-то внаглую рванули из дома прямо по улице, нарвались на Конюха с Гусевым, обстреляли их, развернулись и напоролись на Панкевича со спецназерами и остальными бойцами… Гусева чуть зацепило пулей по щеке. Конюха они вообще не задели — он высадил по бегущим весь рожок и, видимо, как-то с нервяка развернул автомат так, что по роже хлестнуло собственными горячими гильзами. Конюх тяжело дышал и не слышал, что Веселый говорил Гусеву, тщетно пытаясь отобрать у него оружие. Гусев смотрел на Веселого полубезумным взглядом, намертво вцепившись в дымящийся автомат, а по лицу его катились в одном коктейле слезы, сопли, пот и кровь…

— Товарищ майор, — к Конюху наконец-то вернулся слух, но доклад Панкевича ротному доходил до него, как сквозь вату: — У нас двое уйти пытались… Да… Уже… Нет… Гусева чуть царапнуло.:. Нет, товарищ майор, просто царапина… Нет… Один готов сразу, второй… тоже… кончается… Есть…

К убитым подошли десантники. Ара внимательно осмотрел боевиков и вздохнул:

— Готов! А этому — скоро хана. Видишь? Пузыри пускает…

— Угу, — сказал сержант Бубенцов, склоняясь над убитыми и начиная их обыскивать. — Все кишки наизнанку вывернуло.

— Так «пернатый» с «парнокопытным» постарались! — усмехнулся Маугли, кивнув на Коняева с Гусевым. Гусева трясло, неизвестно откуда появившийся прапорщик Квазимодо гладил солдатика по плечам, что-то шептал в ухо и помогал расстегнуть пуговицы на бушлате.

— Вот интересно, — сказал Веселый. — Который раз замечаю уже… У каждого убитого поначалу очень такой свой, особенный запах… Индивидуальный… А потом…

— Потом суп с котом, — оборвал его Бубенцов, вытаскивая из-за пояса бородатого пистолет Стечкина, на рукоятке которого было выгравировано имя «Рамазан». — Смотри, молодой какой, красивый… А все уже… Отбегался по горам абрек… А ты — запах…

На эти слова к ним обернулся и быстро подошел Квазимодо. Он взял у Бубенцова «Стечкина» и передернул затвор. Безбородый боевик еще дергался, еще царапал землю.

— Молодой, красивый? — спросил прапорщик. — А может, тебе напомнить, как такие молодые-красивые нашим ребятам глаза выкалывают и головы отрезают? А про язык Малецкого? Ты что — не видел?

Прапорщик резко повел стволом к голове агонизировавшего и выстрелил ему в ухо.

Старший лейтенант Панкевич демонстративно отвернулся к невозмутимым спецназерам Сове и Фикусу и закурил. Где-то за забором завыли женщины…

Тем временем Самохвалов, Орлов, комвзвода «вованов», Тунгус и еще несколько десантников и «вэвэшников» медленно продвигались по кладбищу — Самохвалов все время бубнил:

— Осторожнее. Смотреть растяжки… Их тут — как гондонов на пляже… Ага — вон, слева… Орлов — давай-ка — из гранатомета для надежности… Видишь, где синяя крышка от бака?

Все залегли, после разрыва встали и подошли к курящейся дымом свежевыколоченной щели, прикрытой остатками бетонной плиты. Тунгус шмыгнул носом, почуяв запах горелого мяса. Самохвалов покосился на него и сказал капитану — вэвэшнику:

— Так, Дмитрий… Твоим — тоже не хер смотреть на это… Еще баб не видали, а уже хер не встанет. Пойдем, земляк, нам с тобой можно…

Под плитой было такое, что охнул даже вэвэшный капитан, много чего интересного видавший в своей жизни.

Сначала показалось, что там — одно туловище и две головы в разные стороны. Когда присмотрелись — поняли, что убитых все же двое: расплющенная в блин русоволосая баба средних лет с крестиком на шее и со спущенными штанами, а на ней здоровый дебил с нездешней жидкой бородкой и огромным обрезанным членом. Рядом — домкрат, видеокамера, радиостанция «Кенвуд», несколько шприцев и сникерсов, снайперская винтовка с десятком зазубрин на прикладе.

— Да — сказал Самохвалов. — Веселый сегодня день, Дима… Я так понимаю — они кайф под канонаду ловили. Поднимали домкратом плиту — она стреляла, а он снимал — для отчетности… Блядь… Даже самые отморозки — чеченцы так бы не… Твари…

Вэвэшник поднял камеру (пуля прошла сквозь объектив, а потом вошла в глаз арабу) и хмыкнул:

— Смотри, а твой-то сержант — и впрямь засадил, черт косоглазый.

— Одно слово — Тунгус, — согласился Самохвалов. — Дима, ты если не брезгуешь — посмотри их карманы — карты там, кроки, возьми «кенвуд» и камеру для особистов… Я не могу чего-то больше. Я сегодня чистяк пить буду… Никогда так не наглели… Чтоб во время зачистки… Что-то тут не так, Дима… Снайпером пожертвовали… Кто-то тут ночевал из крупняков — его, видимо, из села и выводили… А главу села менять надо. Сука духовская…

…Числов вырвался из кошмарного сна со стоном, дико уставился на женские глаза напротив.

— Только не говори, что не помнишь, как меня зовут, — сказала Анна, вытирая ладошкой Числову испарину со лба. — Этого я не переживу.

Сергей потряс головой и улыбнулся:

— Аня… Анечка… А как тебя мама в детстве называла?

— Да ну… Ты смеяться будешь…

— Не буду, — Числов даже руку к сердцу приложил. — Ей-богу!

— Нюся-Хрюся.

Капитан фыркнул, и Анна развела руками: мол, кто бы сомневался.

— Вот нельзя верить мужикам. А тем более военным. Сережа… Тебе что, Чечня снилась? Ты… ты один раз так дернулся и закаменел потом, зубами заскрипел, я по-прежнему испугалась, хотела даже за водой бежать… Мама говорила — если человеку кошмар снится — ему надо в лицо водой плеснуть… Вода — она все плохое, черное забирает…

Числов откинулся на подушки.

— Что-то снилось… Да, наверное, Чечня… Только странный сон какой-то… Я весь не помню… Будто ты со снайперской винтовкой, и я тебя на видеокамеру снимаю, и такое странное чувство… Словно неправильно что-то делаем, совсем… Как будто не в тех ты целилась, в кого надо… А я крикнуть хочу, а вместо этого снимаю тебя…

— Да, — сказала Анна, — действительно странный сон. Тут по Фрейду толковать надо. Не бери в голову, Сережа. Иди ко мне, я тебя поглажу, побаюкаю. Господи… Сережа, я с ума схожу от твоего запаха… Сережа… О-о… Сере…

И снова — вверх-вниз, какие-то дикие, сумасшедшие качели удовольствия, и вроде бы сил нет, но и конца им нет, и куда-то исчезает мир, все растворяется в счастливом стоне женщины, а потом Числов исчезает и сам — перестает быть, ощущать, слышать и осязать…

Когда он в очередной раз очнулся-проснулся, Анна сидела у круглого столика в длинном розовом пеньюаре, курила и задумчиво на него смотрела. Капитану показалось, что женщина так сидит уже давно, и он даже не постеснялся спросить:

— Ань… Ты давно… там обосновалась? Надо было толкнуть меня и…

Анна Дмитриевна усмехнулась и ничего не ответила. А что она могла ответить? Что с ней происходит что-то странное? Что вместо обычного сексуального приключения, на которое она, как свободная женщина, вполне имела право, на нее навалился какой-то морок… Она бы сама назвала это состояние влюбленностью, если бы не имела аллергию на высокие и красивые слова и если бы хоть на полмизинца верила в любовь с первого взгляда. Анна Дмитриевна считала сама себя женщиной вполне прагматичной, в меру — циничной, жизнью битой и в романтическую дурь давно не верящей… А вот, поди ж ты, как оно нахлынуло-то… Смотрела на этого спящего капитана, про которого сутки назад знать не знала, что такой вообще на белом свете существует, и аж сердце заходилось — от нежности, боли, от какой-то странной обиды за него — такого родного — и еще от гордости… Да-да. Самой настоящей гордости. Потому что Аня успела не понять, а прочувствовать: вот этот Сергей — нищий офицер, впервые в жизни вчера вошедший в пятизвездочный отель, он — настоящий. Настоящий — и в этом понятии было всего очень много… Женщины очень тонко чувствуют такие вещи, они идут откуда-то из генной памяти, от каких-то природных инстинктов, от древних времен, когда защищенной можно было почувствовать себя только с воином. Воин и солдат — это ведь не одно и то же. Солдат — это профессия. А воин — состояние души, особое состояние, как особый талант. Воин — это тот, кто может идти до конца. И защищать — до конца, любой ценой. Когда-то давным-давно… в другой уже жизни только-только начавшая взрослеть школьница Анечка, обожавшая исторические книжки, мечтала о любви воина… А в реальной жизни ей достались потом совсем другого плана мужики — все больше купцы да чиновники, ну… сановники… из… немного из богемной среды — метущиеся творческие личности, тонкие натуры, склонные к истерии и наркомании… А вот воинов — не было… А оказывается-то, что душа подсознательно ждала как раз вот такого — и что теперь делать? Именно теперь — они ведь действительно из совсем разных миров. Аня видела, какими дикими и совсем не одобряющими взглядами зыркал вчера время от времени исподлобья Числов, и понимала, что может твориться в душе офицера, вырвавшегося на день с фронта и вдруг попадающего в эпицентр облака какой-то золотой мишуры… Анна Дмитриевна была в шоке и ступоре — от самой себя, потому что, с одной стороны, ей хотелось на все наплевать, схватить Числова и никому никогда не отдавать, а с другой стороны, она понимала, как все это может выглядеть со стороны — нелепо, смешно. И, может быть, не нужно самому Числову. Нет, все-таки права была Ленка — долгие «сексуальные голодания» могут очень сильно дать по психике, с самыми непредсказуемыми вывертами.

— Сережа…

— Да, Аня…

— Сережа… У меня скоро встреча серьезная…

— А, — сказал Числов. — Понял… Мигом одеваюсь и…

— Нет, — мотнула головой Анна. — Ты не понял. Я… Ты поможешь?

— Так а я-то чем? — начал было Числов и тут вдруг догадался. — С кем встреча? Не с Исмаилом этим вчерашним?

— С ним, — кивнула Анна.

Сергей поскреб затылок, посмурнел лицом. Наконец сказал:

— Аня, я… Ты же меня совсем не знаешь… У вас — какие-то серьезные дела, а я… Я ведь — просто случай, верно?

Он взглянул ей в глаза прямо, но без вызова и надрыва, и у нее аж мурашки, по спине побежали, потому что нравилось ей, когда мужики смотрят вот так прямо и спокойно, и не так уж часто доводилось видеть тех, кто на такие взгляды был вообще не способен. И она ответила ему таким же взглядом — прямым и без суетливости.

— Может, и случай. Но случай — он добрый к тем, кто не боится схватить его за единственную прядь на голове — так, кажется, в греческой мифологии?

Числов усмехнулся:

— Так. А чем же я помочь-то могу?

Анна махнула рукой — как кошка лапой.

— Да просто, рядом побыть. Договаривались вчера у меня в офисе встретиться — не хочу… Исмаил этот… У меня с ним кое-какие пересечения… В порту… Он, вообще-то, весь цивилизованный такой, весь от Версаче и Кардена — а вот поди ж ты… Все равно умнее всех себя считает. Не хочу я с тобой вместе в офисе у себя… Не потому, что… Знаешь, у меня служба безопасности — человек тридцать бывших комитетчиков-дармоедов, пидоров бумажных… Отъедаются, понимаешь, пенсию себе устроили… Смотрят голодными глазами, словно мыши… Я уверена — половина из них про меня же и про мои встречи еще кого-нибудь «информируют», хорошо, если только государственные структуры… С «государством» у меня — все тип-топ. Я, конечно, королева в своем замке, но… Именно королеве и приходится многое делать с большей оглядкой, чем самому маленькому поваренку…

— Да не вопрос, — пожал плечами Числов, который не все понял из горьких Аниных слов, но понял главное — женщина просит помочь, поддержать психологически — как тут откажешь. Тем более такой женщине. Которая так… Вот только чеченцы эти… Припахивает от таких встреч…

— Слушай, Ань, — рискнул задать еще один вопрос Сергей. — А у тебя, извини, где здесь кухня? И там какой-нибудь холодильник с каким-нибудь куском колбасы есть? Я бы до этой встречи хоть чего-нибудь бы пожевал… Ты извини, что я так нагло, но просто… Если по-простому и по-честному, то жрать хочу так…

— Все-все, — засмеялась Анна, всплеснула руками, — господи, Сережа… Ну конечно, есть и холодильники… Не знаю, что у меня там, давно в магазин не заезжала, но что-то есть… Марш в ванную, а я тебе сейчас что-нибудь приготовлю…

— Да я сам… — застеснялся было Числов, но Анна, точно как кошка, сузила глаза:

— Я сказала — марш в ванную! И не лишай меня удовольствия приготовить завтрак мужчине, который…

— Который — что? — заинтересовался Числов.

— Которому я хочу приготовить завтрак, — не дала себя поймать Аня, но Сергей все равно пошел плескаться в ванную в обалденном настроении.

Завтрак был великолепен — икра, яичница, колбаса нескольких сортов, сыр, батарея разных соков, вот только хлеба свежего, конечно, не было, но зато были такие хлебцы-сухарики, которые Числову тоже очень понравились… Он наворачивал все подряд — аж за ушами трещало, а Анна умиленно смотрела на него, подперев щеку кулачком, идиллическая картина. Она разрушилась, когда Анна глянула на часы и заверещала:

— Мы опаздываем! Хотя… успеем! У нас в «Невском Паласе» встреча, это совсем рядом…

…В «Невском Паласе» они успели только взять по большой чашке кофе, когда к их столику подошли двое — Исмаил и чеченец возраста Сергея, тот, который накануне в «Плазе» смотрел на капитана волчьими глазами, назвавшийся Хамзатом, третьего, совсем молодого, с ними не было. Исмаил смотрелся чрезвычайно элегантно в дорогом костюме и белоснежной рубашке без галстука, одежда его спутника была намного скромнее, но и удобнее — если в ней драться, убегать или догонять.

— Анэчка.

— Исмаил.

Представители бизнеса обменялись приветствиями очень по-светски, Сергей же и Хамзат еле кивнули друг другу. Исмаил усмехнулся:

— Вы по-прежнему под защитой… элитного спецназа?

В этом вопросе столько было скрытой иронии, что Числову кровь бросилась в лицо, особенно когда он заметил улыбочку на губах Хамзата. Анна быстро, почти по-мужски закурила и спокойно, хотя и достаточно твердо, сказала:

— Я не думаю, что мы сейчас встретились, чтобы обсуждать проблемы моей… э… защиты.

Исмаил прижал руки к сердцу — хотел что-то сказать, но Анна не позволила ему вставить слова, продолжая в том же темпоритме:

— Уважаемый Исмаил. Я хотела бы с самого начала обозначить один важный момент: вы, наверное, догадываетесь, что идея поговорить с вами о Бабенко принадлежит не мне, а одному нашему общему знакомому из Москвы… Почему он решил, что его мнение должна озвучивать женщина, я не знаю.

Числов даже постеснялся на лицо Исмаила посмотреть — по сопению его понял, каково ему было слышать такое. Хамзат же, казалось, просто превратился в натянутую струну. После недолгой паузы Исмаил все же пересилил себя и пусть несколько натянуто, но улыбнулся:

— Анэчка, у нас с вами никогда не было недопониманий…

— Как сказать, — почти перебила его Анна, — как сказать, уважаемый Исмаил. Я ведь намекала вам… Да вы и сами — человек взрослый, гораздо более опытный, чем я — слабая женщина. У нас — система, где все взаимосвязано. Это ведь для вас не новость?

Исмаил ничего не ответил, лишь недовольно зыркнул на Числова и — что Сергея удивило — на своего спутника. Возникло ощущение, что Исмаил тяготится присутствием свидетелей этого странного разговора. Между тем Анна продолжала, механически помешивая ложечкой уже остывший кофе:

— Я думаю, не новость. Поэтому в истории с Бабенко кое-какие «недопонимания» все же имеют место быть. Вы бьете по Бабенко, я — в стороне, но это только на первый взгляд, потому что через три месяца его убытки начинают мешать моему бизнесу. А ведь мой-то он — тоже относительно… И я думаю, вы это тоже хорошо понимаете… И Москва недополучает около пяти миллионов где-то уже в полугодовой перспективе — это так, навскидку… И как, вы думаете, на это отреагирует мой… а точнее — наш с вами общий знакомый?

Исмаил выставил вперед руки с чуть подрагивавшими пальцами, но сказать снова ничего не успел — Анна продолжала:

— А понятно, как отреагирует. Вам срочно понадобились деньги…

Она скользнула взглядом по Хамзату, который сидел по-прежнему в напряженной позе, и усмехнулась:

— И это я могу понять, но… «Закрытые» глаза — они ведь могут и «открыться»… И дело тут не во мне, и не в Бабенко. Мы — винтики, хотя и важные. Нас можно заменить, но это — хлопотно. Зачем будить лихо, если оно — тихо? Зачем приводить в действие паровой каток? Вы сами говорили — «у нас тут войны нет»… Правильно. Скажите, разве хоть раз были какие-то неприятности у ваших… гостей, например? Их кто-то когда-то задерживал, проверял?

Хамзат что-то негромко сказал по-чеченски, но Исмаил резко оборвал его взмахом руки. Повисла пауза — достаточно долгая. Наконец Исмаил наклонил голову:

— Я всегда старался… Анна, у нас действительно войны здесь нет и не будет.

Анна Дмитриевна пожала плечами:

— А раз так, давайте как-то восстанавливать ситуацию. И времени у нас на это очень мало. Вы ведь, я так понимаю, тоже лимитированы прежде всего временем?

Исмаил вздохнул, покосился на Хамзата и Числова, потом несколько раз кивнул:

— Мне… Мне не обойтись без вашей помощи. Анна, я могу… Нам лучше бы некоторые вещи обсудить тет-а-тет…

Анна Дмитриевна тут же обернулась к Числову, он глянул в ее лицо и даже слегка вздрогнул внутренне — такое у нее было чужое и незнакомое лицо, жесткое, властное.

— Сергей, подойди, пожалуйста, к мэтру. И… и спроси детально, какое меню сегодня на шведском столе в «Ландскроне»?

Числов встал из-за столика и вышел из кафе к бару. Спрашивать ни о чем девушку-мэтра он не стал — Числов прекрасно понял, что его просто отослали. Наверное, так было надо. Наверное, так и ведут сложные бизнес-переговоры, но в душе у него всколыхнулся какой-то очень неприятный осадок. В этот же бар вышел и Хамзат.

Взгляды чеченца и русского встретились. Они, не сговариваясь, одновременно закурили, потом снова посмотрели друг другу в глаза.

— Чего смотришь? — не выдержал первым Числов. — Спросить чего хочешь? А?!

Хамзат усмехнулся, и в этой усмешке было понимание, понимание того, как неприятно, когда тебя отсылает женщина, чтоб не мешать… на глазах других мужчин…

— Чего мне тебя спрашивать, гоблин? — тихо сказал Хамзат. — Мне про тебя все понятно…

— Да-а? — удивился Числов. — Ишь ты, молодец какой… Наверное, мысли людей читать умеешь, раз все тебе понятно…

— Мне понятно главное.

— И что же это «главное»?

— Я бы тебе сказал… но не здесь… Если бы мы встретились… там…

По лицу Хамзата прошла судорога, Числов катнул желваки по скулам. Казалось, еще немного, и они вцепятся друг в друга. Капитан очень тихо сказал, глядя чеченцу прямо в глаза:

— Там, говоришь… Ну, не обессудь, ежели все же встретимся… там… А то, я смотрю, ты тут — такой весь из себя смелый… рядом с дядей…

Хамзат оскалил зубы:

— А ты рядом с кем, гоблин?

Капитан тряхнул головой, прогоняя желание дать этому наглому духу по роже:

— Ты чего, конфликта ищешь?

Хамзат снова улыбнулся:

— Береги нервы, гоблин. Аллах даст — еще встретимся. Тогда поговорим…

Они разбежались за разные столики в баре и изредка зыркали из-за них друг на друга.

Анна и Исмаил беседовали тет-а-тет где-то полчаса. Потом в бар вышла одна Анна — возбужденная, с горящими глазами. Она молча взяла Сергея за локоть и вывела из бара в холл отеля:

— Спасибо тебе, Сережа… Ты — как целая группа психологической поддержки. Знаешь, как мне на самом деле страшно и тошно было. Я же из-за этого Исмаила… третий день на нервяке…

Числов промолчал. В чем суть проблемы он, конечно, не понимал, Анна ему не объясняла, что было вполне естественно. Что же он мог сказать? Что ему не по душе вообще какие-то «бизнесы» с чеченцами? Что деньги от этих «бизнесов» идут в том числе и в Чечню для поддержки духов? Кто он такой, чтобы бросать Анне какие-то упреки — тем более что упреки-то даже и конкретизировать трудно — одни эмоции и ощущения…

А Анна Дмитриевна слишком увлечена была своими ощущениями, удовлетворением от хорошо сделанной работы, чтобы заметить какие-то нюансы в молчании Сергея:

— Славно, что все так разрулилось… Знаешь, как неприятно, когда понимаешь… что тебе поручают разговор с чеченом именно потому, что ты — баба… чтобы его поконкретнее на место поставить… И он это понимает. Ой.

У нее вдруг зазвонил мобильный телефон, она ответила на вызов, больше молчала и слушала, мрачнея лицом. Машинально взяла Сергея под локоть.

— Хорошо, — наконец сказала она. — Я сейчас подъеду.

Спрятав крошечную трубочку в карман шубы, она посмотрела на Сергея чуть виновато:

— Слушай… У меня тут одна небольшая проблема… по бизнесу… Я…

Числов кивнул:

— Я… нормально… Дело есть дело… Слушай, у тебя в квартире моя форма осталась… Мне бы забрать и…

Анна даже руками замахала:

— Нет-нет, ты все не так понял, Сережа… У меня действительно минутное дело… Давай так: сейчас возвращайся ко мне, а я лечу по своему этому вопросу. А ты просто дождешься меня… А там — придумаем, где пообедаем и… И я еще хотела кое о чем поговорить… Ладно?

Числов неуверенно пожал плечами:

— Аня… Ну и как я буду один в твоей квартире?

Анна Дмитриевна засмеялась:

— «Один дома», часть первая… Ты что, боишься? Там никого нет, никто тебя не съест, и я действительно обернусь за час, максимум — полтора… Ну пожалуйста… Хорошо?

— Хорошо, — сказал Сергей.

…Анна Дмитриевна в квартиру, собственно говоря, даже не заходила, только впустила Числова и убежала. Капитан посидел немного в гостиной, пощелкал телевизором, а потом любопытство взяло свое, и он стал производить рекогносцировку местности. Может быть, он это сделал зря — при дневном свете богатство жилья Анны производило еще более шокирующее впечатление, чем ночью. Капитан бродил по комнатам-залам и все отчетливее понимал, насколько он здесь случайный гость… В одной из комнат, видимо, служившей Анне Дмитриевне кабинетом, он увидел на стене большую фотографию. На ней была снята Анна в легком платье, которую обнимал немолодой уже мужик в футболке. Приглядевшись, Числов мужчину узнал — а его вся страна знала. Он был одним из тех, кто этой страной управлял…