С этими словами Квазимодо взял веревку и пошел к трупу.
— Валера! — вскинулся было Панкевич, но понял, что все равно не остановит прапорщика.
Все приникли к земле, провожая глазами фигурку Кузнецова. Квазимодо постоял некоторое время перед трупом, затем склонился над ним, что-то долго и сосредоточенно рассматривал, потом начал осторожно продевать веревку между телом и локтем убитого.
— Интересно, — прошептал Маугли. — К чему это он про сон свой… Я, товарищ старший лейтенант, никак вот товарища прапорщика понять не могу. Не идентифицирую. Какой-то он… Хмурый, злой всегда, не улыбается, хотя видно же, что мужик-то нормальный… Он — как монумент какой-то… Прямо Чингачгук…
Панкевич покосился на бойца, вообще-то, обсуждать с рядовым прапорщика — это, скажем так, некоторые вольности, но… Когда «нервяк» давит, допускается и не такое, и поэтому Рыдлевка тихо отозвался:
— Это он после плена таким стал. Говорят, в первую еще, срочником. Остальных на глазах порезали, а ему пальцы и ребра переломали, да и нос в придачу… Повезло ему, бежал, седой и обмороженный вернулся…
— Как «срочником»? — не понял Веселый.
— А так, — ответил Панкевич. — Ты думаешь, сколько ему?
— Ну, тридцать пять…
— А двадцать пять — не хочешь?! Да он только чуть постарше тебя… И в Чечню он вернулся, сами понимаете, зачем…
— Да уж, — сказал Маугли после паузы. — Чего тут непонятного…
От трупа вернулся Квазимодо. Казалось, рубленые складки на его лице проступили еще резче.
— Ненавижу… Ненавижу…
После короткой паузы Панкевич встал, отряхнул колени и объявил свое решение:
— Так… Значит, мы с Родионенко и Мургалов с тобой, Валера, тянем веревку! Как только перевернем его — сразу мордой в землю! Понятно? Хватит уже трупов…
— А зачем переворачивать? Можно ж и так вытащить, — подал голос молчавший все это время Коняев.
Квазимодо посмотрел на бойца, как на полиомиелитного:
— Зачем… Были уже такие умники, вытянули, на свою голову. Мину. Привязана была. Притащили прямо себе под нос…
Прапорщик повертел головой, посмотрел на Рыдлевку и добавил:
— Все ж таки надо вот там вот подкопаться… Хоть какой-никакой брустверок для пущей надежности. А?
— Дело, — согласился Панкевич и рявкнул на Коняева. — Чего замер? Уснул, что ли? Бери лопатку, пошли.
Рыдлевка отвел Коняева к редким кустам и мотнул подбородком:
— Давай, не стой, как памятник. Копай окопчик, да пошустрее и поглубже.
Конюх, что-то ворча, начал врубаться саперной лопаткой в твердую почву. Промучившись с дерном и корнями, он остервенело долбил затвердевшую глину. Панкевич, наблюдая за его работой, закурил.
Маугли, довольный тем, что копать выпало не ему, с ухмылкой подмигнул Веселому:
— Приятно посмотреть, когда человек своим делом занимается?
Между тем Коняев, пользуясь моментом, вполголоса обратился к Панкевичу, надеясь, что его не услышат Маугли и Веселый:
— Товарищ старший лейтенант… Можно обратиться?
— Не «можно», а «разрешите»… Чего там у тебя?
Конюх сглотнул и, не переставая долбить глину, опять прошептал:
— Товарищ старший лейтенант… А можно, я в третьем взводе буду… Ну, они чаще на боевые ходят… И почти весь призыв мой… Вы, конечно, хороший командир, и пацаны уважают… Но я хочу к Орлову. Он тоже — псковский…
Рыдлевка сплюнул с губы табачную крошку:
— А я в космос хочу… Что, все из-за этих фоток разобраться не можете?
Коняев ничего не ответил, и Панкевич повторил свой вопрос:
— Я спрашиваю, с фотками проблема?
Конюх прошелестел еле слышно в землю:
— Они говорят: срок — сутки, а где я их возьму… Ну не брал я их, товарищ старший лейтенант.
Рыдлевка скривился, оглянулся на труп Малецкого и аж головой замотал:
— Нашли время… уроды. При покойнике из-за каких-то фоток… Иной раз смотришь на вас, на себя… Думаешь: нормальные мы или уже все тряхнутые какие? Что, по-человечески не разобраться?
— Ну товарищ старший лейтенант… Ну пожалуйста…
— Не нукай, не запряг… Ладно, я подумаю чего-нибудь. Хорош глину долбить.
Рыдлевка махнул рукой Веселому, Маугли и Квазимодо. Они подошли, взялись за концы веревки. Панкевич отер лоб, на котором выступила испарина.
— Все, парни, пора! Тянем по моей команде. Не рвем, а именно тянем! Как только он завалится — кротами в землю. Ясно? Конюх, ты понял? Ты вообще не вставай и не смотри туда даже. Главное, не дрейфить, все будет — спок!
— А если он не завалится? — спросил Коняев, вытирая глиняную пыль с лица.
— Че ж ты каркаешь-то, ты! — заорал на него Маугли. — Тебе ржать положено, а не каркать.
— Тихо! — рявкнул Квазимодо. — Завалится… Куда он денется…
Однако прапорщик все же еще раз почесал голову, потом достал из ножен трофейный штык от древней «Токаревой самозарядки», подошел к трупу и вонзил лезвие по рукоять в землю сбоку от тела, образуя некий дополнительный упор.
— Вот так-то лучше будет. Упрется в рукоятку и завалится, как миленький… Коняев! Чего засопел, как паровоз? Очко, поди, заиграло? Не бзди…
Панкевич огляделся внимательно и залег за брустверок последним.
— Вот будет смешно, если под ним ничего нет, — шепнул Веселый Маугли. Москвич кивнул:
— Ага. Ухохочемся прямо.
— Поехали! — махнул рукой Рыдлевка.
Веревка натянулась, как струна. Негнущийся Малецкий вздрогнул, сдвинулся, нехотя приподнялся, наткнулся боком на рукоятку воткнутого в землю штыка и с запрокинутой головой плюхнулся на живот. Наступила тишина, в которой отчетливо слышалось тяжелое дыхание людей за невысоким глиняным брустверком. Веселый повернул было голову к Маугли — мол, кто был прав? — но через секунду ухнуло, ударив всем по барабанным перепонкам. Уши заложило, ветки кустов затрещали, посеченные осколками, а сверху дождем посыпалась труха и редкие ржавые листья. Квазимодо встал и отряхнулся:
— «Феня», как пить дать… Пацана нашего, кажись, все же зацепило?
Несколько осколков безжалостно впились в бок мертвеца, остальные пришлись впритирку, разодрав ему в клочья спину и связанные руки. Подошли Панкевич, Веселый, Маугли и Конюх, все обнажили головы. Потом закурили. Теперь они смотрели на убитого товарища совсем не так, как до «разминирования». Теперь в их взглядах было гораздо больше чего-то человеческого.
Панкевич обернулся к Конюху:
— Коняев! Накрой его брезентом. Вот и все. Отвоевался, братишка.
Маугли задумчиво и грустно смотрел на покойника:
— Он же такой тихий-тихий был… Ни одного духа не завалил, а смерть принял… лютую такую… Не позавидуешь.
— Не завалил?! — оскалил зубы Квазимодо. — Так мы завалим! И будем долбить этих сволочей, пока всех, под корень!.. Сегодня же село чистить пойдем, там и…
— Сегодня вряд ли, — покачал головой Панкевич. — Сегодня уже не успеем. На «выезде» много, и с «вованами» не успеем договориться. Завтра с утра, я думаю…
— У нас случай был, — задумчиво сказал Квазимодо, успокоившись. — В декабре вытаскивали солдата из развалин. Дураки были, без опыта. Пацаны еле от земли отодрали. Накануне слякоть была, а тут морозец вдарил. Ну и примерз наш солдатик крепко-накрепко. Подняли его, глядим, а под ним — «фенька», нас дожидается. Вот она — смерть. Ребрышками поблескивает. Ну мы так и встали, в убитого вцепились, заклинило нас… А пронесло. Рычаг у «феньки», оказывается, ледком прихватило, оттого и не рванула…
Панкевич кивнул и махнул рукой, прекращая разговоры:
—Ладно, хорош… Родионенко! Опять мечтаешь? Снова в свой Питер «улетел»? Числову там уже, наверное, икается от твоих медитаций…
…Словно эхо далекого взрыва под трупом рядового Малецкого вышвырнуло из дремы капитана Числова — он рывком сел в кресле, оглядел шикарное кафе, интерьер которого просто ни в малейшей степени не мог ассоциироваться с пейзажами Чечни, потряс головой и увидел прямо перед собой лицо Дыли:
— Э…Э… Чисел?! Ты чего? Вздремнул, что ли? Не спи, брат, замерзнешь. Разморило тебя? Сейчас я тебя взбодрю. Тема есть!
— Какая тема? — покрутил шеей Числов, с трудом отходя от короткого странного забытья. Дылев самодовольно заулыбался:
— Короче, Лена… В общем, мы с Леной тебе решили маленький подарок сделать, чтобы ты хотя бы вечерок один оттянулся по-людски. Все красиво будет… Да не спи ты! Короче. У Лены есть подруга — Анька. Она… В общем, у нее тоже мужа завалили, он бензином торговал, еще чем-то там… Они так себя и называют — «клуб первых вдов». Та-акая… Сечешь?
— А я-то тут?.. — не понял Числов.
Дылев махнул рукой:
— Сейчас поймешь! Они сегодня в ночной клуб собирались. В самый навороченный, в «Плазу». А Аня два дня назад своего охранника личного уволила. Точнее, не охранника, а… ну, типа помощника-секретаря…
— Типа тебя, — уточнил Числов.
— Ну… — повел головой Сашка. — Типа, не типа… Я уж не знаю, что там вышло. Но, в общем, не могут же они одни в этот клуб тащиться — не по понятиям и вообще неприлично. Стали думать, кого подтянуть. Знакомых-то много, но, знаешь, приглашения обязывают… А тут — ты. Лучший вариант. Ленка созвонилась — сейчас Анна подъедет и…
— Не-не-не, — замотал головой Числов и даже попытался встать из глубокого кресла. — Ты что такое плетешь, Дыля? Какая «Плаза»? Саня, ты представляешь, сколько у меня денег на кармане? Ты что?
Дылев вздохнул и посмотрел на Сергея, как на контуженого.
— Чисел, какие деньги? Я тебя умоляю…
— Погоди, Саня…
Однако возразить толком Числов не успел — к их столику подошли Елена Андреевна и еще одна женщина — помоложе и, пожалуй, поинтереснее дылевской хозяйки. То есть не то чтобы покрасивее, а… поаристократичнее, что ли. Эти две женщины просто представляли собой два отличающихся друг от друга стиля.
Сергей вздрогнул. Он давно, конечно, изголодался по бабам, а тут… А тут было, где глаз «похарчить». Состоялась короткая церемония представления.
— Анна… Дмитриевна.
— Сергей… Николаевич.
Елена Андреевна залилась жизнерадостным смехом и тряхнула якобы беспорядочно (а на самом деле очень стильно) уложенными локонами.
— Вы прямо как на официальных переговорах.
При этом Елена искоса с лукавинкой глянула на Анну: мол, как? Хорош? Мол, ничего для любимой подруги не жалко.
— Так, — похоже, Елена Андреевна решила взять бразды правления в свои руки. — Все на самом деле очень кстати. Сергей, мы действительно хотели заглянуть сегодня в «Плазу», и вы просто обязаны — как офицер — нас туда сопроводить. «Плаза» — хорошее место, и вам понравится. Я уверена.
— Не сомневаюсь, — хмуро откликнулся Числов. — И я очень благодарен. Только…
— Что «только»? У вас уже есть какие-то планы?!
— Нет, — покачал головой Сергей. — Дело не в этом. Извините, но… Просто мне это не совсем по карману.
Анна в первый раз взглянула ему прямо в глаза:
— Это… единственная причина?
Числов нахмурился, чувствуя себя полным валенком и провинциалом и вообще черт знает кем.
— Да… Но она — достаточная.
Он очень злился на себя и на Дылю. Больше, конечно, на себя. Вроде все правильно говорит, а получается все равно, будто ломается, словно пряник тульский. А с другой стороны, в кабак за бабский счет? М-да…
Анна переглянулась с Леной и неожиданно очень хорошо и естественно, очень как-то по-доброму и по-человечески улыбнулась:
— Тогда будем действовать в рамках спонсорской программы «отечественный бизнес — родной армии». Вы же там нас защищаете?
— Нам положено, — не сдавался Числов.
— И нам положено, — почти хором отреагировали дамы.
Сергей снова открыл было рот, но тут к их группе подошел невысокий усатый человек в дорогущем костюме, правый пустой рукав которого был засунут в карман пиджака.
— Лена, Аня… Приветствую.
Поодаль от однорукого держались три охранника с напряженными лицами.
— Володенька! — Елена Андреевна всплеснула руками и тихонько коснулась губами щеки подошедшего. Анна же лишь кивнула — она, казалось, была чуть менее обрадована встречей, чем подружка.
— Как дела?
— Как жизнь? Все хорошеете?
Между двумя женщинами и мужчиной завязался короткий светский треп, а Дылев и Числов стояли молча, как… Как будто они вообще стояли не здесь.
— Кстати, Аня, — «вспомнил» усатый, — я сейчас Исмаила мельком видел. Он сказал, чего-то там у вас… Помощь не требуется?
— Нет, Володенька, спасибо… Обычные рабочие моменты. Увидимся сегодня с ним… Он вроде в «Плазу» вечером заглянуть хотел — наметим пути решения.
— В «Плазу»? — заломил бровь однорукий. — Я, может, тоже заеду… Только шумно там…
Неожиданно этот человек перевел острый взгляд на Числова и спросил:
— Из Чечни?
Сергей даже не успел удивиться его проницательности, просто молча кивнул.
Однорукий усмехнулся — с юмором, но вместе с тем как-то по-волчьи, и перевел взгляд снова на Анну:
— Так вы капитана-то с собой и берите. Исмаилу по кайфу будет. Серьезно. А то к нему оттуда только «родственники» ездят. Достали всех уже… Ладно… Ань, смотри, если что — телефон ты знаешь. Звони, не стесняйся.
— Спасибо, Володя.
Усатый отошел, и обе женщины чуть заметно с облегчением вздохнули.
— Кто это? — спросил Числов.
— Это Кумарин, — объяснила Елена Андреевна и, поняв, что фамилия ничего не поясняет Числову, добавила: — Самый-самый главный среди «тамбовских», да и вообще… Среди всех из того мира. Теперь — один из крупнейших бизнесменов, как раз по бензину. Анькиного покойного мужа хорошо знал.
— Да уж, — сказала Анна с очень странным оттенком в голосе. — Куда уж лучше…
— А что за Исмаил? — снова спросил Числов.
Анна Дмитриевна чуть нахмурила брови:
— Исмаил — он… чеченский бизнесмен. Самый тут серьезный. Кстати, мне действительно с ним в «Плазе», может быть, придется парой слов перекинуться. Сергей, а вы как раз рядом будете — как «специалист по Чечне»?
Числов слышал, что Анна юморит, но юморит только наполовину. «Господи, — подумал он про себя. — Ну чего я выделываюсь? Люди по-людски приглашают посидеть и выпить… Когда еще такая возможность будет?»
— У меня даже «гражданки» нет, — выдвинул свой последний аргумент Сергей.
— Не вопрос! — заверещали дамы хором. — Экипировка — наша проблема.
Числов взглянул в глаза Анне и утратил окончательно все остатки воли и сопротивления. Собственно говоря, эти остатки растворились в ее глазах…
Дальше началось какое-то безумие — самое настоящее. Они вихрем промчались через несколько магазинов и бутиков — Числова обряжали, словно Кена для куклы Барби. На ценники он предпочитал не смотреть, потому что, когда один раз все же глянул, ему чуть не стало плохо. Единственно, почему он терпел и не вспылил, — наверное, потому, что чувствовал какое-то очень искреннее удовольствие, которое получали женщины, играя в эти «обряжалки». Они раскраснелись, смеялись и просто разливали вокруг себя какую-то позитивную энергию.
Улучив момент, Дылев шепнул Числову:
— Да брось ты хмуриться, балда! Видишь, девчонки искренне радуются! Я Ленку такой разошедшейся и не помню. У них жизнь-то, в общем, тоже… Скука да официалыцина… А тут — расхулиганиться можно.
— Ага, — буркнул Числов, завязывая в примерочной какой-то умопомрачительный шелковый галстук. — И я вместо игрушечного пупса.
— Ой, — вздохнул Дыля. — Сплошные комплексы. Ну, расслабься ты и подурачься. И всем по кайфу будет.
Сергей только вздохнул в ответ, не стал говорить, что сам-то Дыля тоже не выглядел особенно расслабленным.
Самое смешное было в том, что они еще и в Русский музей успели зарулить — когда дамы случайно выяснили, куда, собственно, направлялся Числов мимо Гранд-отеля. Правда, в музее они пробыли недолго — промчались по залам, но Числова приятно удивило то, что Анна на ходу запросто этак рассказывала о некоторых картинах, причем рассказывала вещи неизбитые, а достаточно малоизвестные, даже Дыля пару раз заинтересовался и что-то переспросил… День пролетел — только свистнул. Ужинать они поехали в «Старую таможню». Сергей уже не сомневался, что этот ресторан — один из самых дорогих и пафосных в Питере. Судя по всему, две его новые знакомые предпочитали бывать только в таких местах…
В «Старой таможне» Числов попросил себе водки, но Аня предложила ему попробовать текилы и еще показала, как ее надо пить. Когда она слизнула соль между большим и указательным пальцами — и Числов увидел ее язычок, он понял, что пропал, что сломался окончательно, что эта женщина может сейчас вертеть им как угодно. Сергей никогда раньше не испытывал ничего подобного, он никогда не попадал под такую явно ощутимую психологическую зависимость от представительницы противоположного пола. Ему было даже наплевать на то, что Елена Андреевна смотрела на них обоих как на какое-то очень интересное шоу, которое она же сама и поставила. Сергею было уже на все наплевать. Он безумно хотел эту очень красивую женщину из безумно далекого и чужого мира, понимал, что во всей этой игре нет у него, наверное, никаких шансов, кроме как на легкий полуфлирт — и тем не менее… Тем не менее ради очень слабой, ради совсем призрачной надежды он готов был терпеть что угодно, хотя пока «терпеть» приходилось вещи хоть и непривычные, но в общем достаточно приятные и интересные. Если не учитывать, конечно, неких интеллигентских терзаний на предмет того, что за «господина офицера» все время платят… И платят женщины.
К «Плазе» они подъехали не сразу после ужина в «Старой таможне» — Анна предложила чуть-чуть прокатиться, «подрастрястись», а на самом деле (до Числова это дошло не сразу) капитану просто показывали город — такая вечерняя автомобильная экскурсия по самым «культовым» местам. Сергей с Анной сидели на заднем сиденье, Елена Андреевна, естественно, на «командирском» кресле рядом с Дылевым, который просто чертом вертел баранку и демонстрировал высший пилотаж езды. Числов припал к окошку, смотрел на ночной город не отрываясь, словно хотел вобрать его в себя весь без остатка… Он влюблялся в Питер все больше и больше, несомненно, этому способствовало то обстоятельство, что время от времени Анна чуть наклонялась к нему и давала какие-то комментарии по поводу очередной достопримечательности. Впрочем, комментарии были совсем даже не «какие-то», а очень интересные, можно даже сказать, профессиональные. Елена Андреевна их тоже «оценила», заметив с еле-еле заметной ревнивой ноткой в голосе:
— Да, Анна, ты даешь… И как помнить-то все это умудряешься? Вот что значит классическое гуманитарное университетское образование… Есть чем блеснуть. Не то что мой финэк.
А тут очень «свэтски» позволил себе возразить Дылев:
— Скажете тоже, Елена Андреевна… А помните, как американцев по каналам катали? Экскурсовод варежку закрыла… в смысле — замолчала через пять минут. И я аж прибалдел. Вот честно! Знал, что вы женщина грамотная, но чтоб так… где, в каком доме, какая «пиковая дама» жила?! Ей-богу, прибалдел.
Елена Андреевна довольно рассмеялась, шлепнула, правда, перчаткой Дылева за «вольность» по локтю. Но при этом лукаво глянула на Числова, мол, не думай, капитан, и я — не валенок, просто… просто подруге «масть не перебиваю». Числов, впрочем, все эти нюансы, конечно, не «ловил». Он просто млел. От Питера за окном, от плавной езды, от голоса Анны и от ее сумасшедшего запаха… К «Плазе» подъехали около полуночи, но машин у клуба было припарковано столько, сколько, наверное, белым днем в этом месте не увидишь. Числова поразило то, что некоторые «тачки» хозяева бросали прямо почти посреди проезжей части, а дежурившие рядом гаишники не реагировали на это совершенно, видимо, здесь так было принято…
Елену и Анну в клубе встретили как хорошо знакомых почетных гостей и сразу провели в закуточек со столиком. Вокруг все гремело и искрилось, сновали какие-то разряженные девицы и какие-то такие же разряженные в оч-чень модные прикиды мальчики, многим из которых, судя по лицам, было лет этак под сорок. Числов снова сжался, почувствовав себя в чужой и враждебной обстановке, и даже Анино осторожное прикосновение к его локтю не помогло расслабиться… Он словно чувствовал чье-то присутствие — скрытое, но недружественное… а может быть, подсознательно Сергей даже хотел, чтобы какая-то агрессия или враждебность проявилась бы по отношению к Анне, чтобы он смог защитить ее, проявив себя по-мужски. И хотел он этого (да даже не хотел, а подсознательно желал) не столько для того, чтобы героем в ее глазах стать, а чтоб хоть так… нет, не расплатиться… а отблагодарить — за весь этот невероятный, нереальный, совершенно фантастический день и вечер. Капитан не мог понять, чем он заслужил такие подарки от малознакомых людей. Ему, надо сказать, вообще не много в жизни подарков доставалось ~ все больше «подарочков»… А подумать, что у такой дамы, как Анна, могут быть какие-то обычные «женские» виды на него, Сергей не мог, потому что… потому что он как ее увидел, так почему-то сразу сассоциировалась она у него с какими-то полудетскими представлениями о принцессе. Принцессы же, как известно из сказок, бывают разными — и добрыми, и не очень, чаще капризными, но обязательно возвышенно-благородно-благовоспитанными. Короче говоря, не трахаются принцессы этак «с леганца» с армейскими поручиками. У принцесс все через роман идет, а роман — это штука сложная, а главное — долгая, протяженная, так сказать, во времени.
Да, так вот, в «Плазе», конечно, никто ни на Анну, ни на Елену не нападал. И не приставал. И даже грубо не толкался. Посетители этого клуба старательно делали «отвязанные» лица, а мужчины-мальчики все время позволяли себе какие-то странные жесты руками — такие жесты, как бы это сказать, людей, многое повидавших, через многое прошедших и от многого уставших. Но Числов умел видеть опасность не глазами, а нутром, по-звериному, конечно, понимал, что публика-то собралась — безобиднее некуда. Так, разве кто на мелкое хулиганство от лишнего коктейля раздухарится — и это максимум. Как ни вертел головой Сергей, а не замечал он ни брутальных бандитов, которыми, по разговорам, Питер был просто набит, ни миллионеров-садистов, выискивающих себе жертву, ни вообще хоть какого-нибудь завалящего злодея. Видимо, в это заведение пускали действительно только приличную публику…
Сквозь шум и гомон Числов вдруг услышал Анин вопрос:
— Сергей, а вы что, правда, думаете об увольнении?
Числов очень удивился, как это Дыля успел «просемафорить», видимо, Елене Андреевне, а та уже и Ане, удивился и даже отчасти раздражился. Поэтому ответил вяло:
— Не то чтобы думаю… Приходят такие мысли иногда в голову. Но они всем офицерам… почти всем… приходят. Думать об увольнении — любимое армейское развлечение. Знаете, это как верная жена любит иной раз помечтать — совершенно безобидно — об измене мужу.
— А вы что, женаты? — заинтересовалась Елена Андреевна.
— Нет, — пожал плечами Числов. — Но я…
— Ну так и откуда же вы можете знать, о чем мечтает порядочная замужняя женщина?
Числов не нашелся, что ответить, инстинктивно оглянулся на Анну, увидел ее смеющиеся глаза и почему-то покраснел. Елена Андреевна захохотала, ужасно довольная собой, и утащила подружку в туалетную комнату.
Когда Числов остался за столиком наедине с Дылевым, он шумно выдохнул и залпом, как водку, саданул стакан своего коктейля, предварительно выбросив из него соломинку. Сашка покачал головой и пихнул бывшего однокурсника локтем:
— Чисел, ну что ты, как… Все ж «на мази», чего ты межуешься?
— Что — «на мази»?!
Дыля фыркнул:
— Ты че… маленький? Или — совсем нюх потерял?
Числов нервно закурил (причем свои собственные сигареты, ядреного ростовского производства — даже соседи заинтересованно обернулись на запашок).
— Саня, что ты «гонишь»… Маленький, не маленький… Мы все тут взрослые… И это не дискотека в Рязани… И они — не студентки педагогического училища. Посмотри на нее и на меня… У нее таких вариантов — до Пекина раком не переставить…
Дылев тоже закурил и очень трезво (а он же вообще ничего не пил весь вечер) и даже как-то мудро посмотрел Числову в глаза:
— Это ты, Сергей, «гонишь». Точнее, как раз не догоняешь. Я тебе в «Европе» уже пытался «разжевать», но, видать, не ко времени… не «догоняешь». До Пекина раком, говоришь… Я раньше, кстати, тоже так думал, вот точно так же. А потом маленько осмотрелся, пообтерся… Не так-то все просто у них с личной жизнью. У них даже сложнее, чем у простых. Тусовки вокруг много, а людей… Они даже, понимаешь, на виду… С кем им, ну вот так, если чисто по-человечески? Мужики из их круга все пристроены, все женаты на их же подружках и знакомых, а балуются с другим «контингентом». К тому же и Ленка, и Анька — богатые вдовы, у них бзик, что все на их бизнес покушаются, к рукам прибрать хотят, потому к себе близко абы кого подпускать боятся. А ты — человек случайный… Знаешь, как попутчик в поезде… От тебя опасности быть не может. Ленка это все быстро «сосчитала» — и я ее все ж таки немного уже знаю… Так что мой тебе совет — не теряйся…
Числов с удивлением выслушал Сашкин монолог — не ожидал он таких глубоких размышлений от приятеля, даже головой покрутил, усмехнулся:
— Ну ты, Дыля… Целую философскую базу подвел.
— А ты думал… — без улыбки откликнулся Сашка. — У меня по новой работе мно-ого времени теперь для размышлений — о жизни, и вообще… я, брат, даже к чтению пристрастился — сам от себя не ожидал. А что? Стараюсь. Надо же как-то соответствовать. Иллюзий-то у меня особых нет, но… Чем черт не шутит. А бабы они и впрямь — одинокие… так что…
Приятели, конечно, не могли знать, что в дамской комнате между Еленой Андреевной и Анной Дмитриевной шел разговор — как бы это сказать — примерно в том же направлении. Елена поправила макияж и с улыбкой поглядела на отражавшуюся в огромном зеркале Анну:
— Ну, как он тебе?
Аня пожала плечами, и Елена Андреевна хмыкнула:
— Вот только не надо этого ханжества, подружка. Не первый год знакомы. Парень — просто прелесть. Я таких давно не видела. Может, только в армии такое и осталось? В глаза глянешь — ух, там характерище сидит… Та-акой… Ух… А ты еще плечами жмешь… Да если бы не мой Сашка, я бы… Просто уж — от добра добра… Да и диковатый он, конечно, малость, ну так в этом тоже — особый шарм… Тебе простые варианты никогда особо не нравились… А? Подруженька?
— Перестань! — сердито отозвалась Анна, внимательно глядя на саму себя в зеркале, словно хотела найти какой-то ответ на какой-то вопрос в своих же собственных глазах.
— У-у-у! — разулыбалась еще шире Елена Андреевна. — Даже так все серьезно? Ты смотри, Анька, с голодухи-то не начуди… Я тебе сколько раз говорила — секс должен быть регулярным, чтобы, дорвавшись, глупостей не наделать. А ты все… Ну ладно… По-любому, дорогая, с тебя за этого Сережу причитается… Если он, конечно… Ты имей в виду, мне Сашка рассказывал, у мужиков, которые с войны, иной раз проблемы бывают с потенцией… Все ж от головы, они насмотрятся там, да и сами наделают дел, а потом…
— Перестань, прошу тебя!
— Молчу, молчу, Анечка. Вот только… Ты уж передо мной-то хотя бы тургеневскую барышню не разыгрывай… Мамочка! Але! Просыпаемся: меня Лена зовут, а не Сережа…
Видя, что в глазах подружки начинает появляться уже настоящая злость, Елена Андреевна довольно расхохоталась…
Тут, наверное, стоит рассказать о двух этих дамах чуть поподробнее… — хотя «чуть» — будет сложно, ибо жизненный путь каждой из них, наверное, тянул на хороший, толстый такой, «женский роман».
Анна Дмитриевна Рудина (в девичестве Белова) и Елена Андреевна Смирнова (бывшая Зайцева) познакомились давно, когда мужья обеих еще были живы. Познакомились они в интересном таком заведении — в клинике неврозов, что на Васильевском острове. А клиника эта была такой не простой. В середине лихих девяностых годов буквально забито было это медицинское учреждение женами, любовницами и содержанками «новых русских» — бандитов, бизнесменов, крупных чиновников, зачастую сочетавших в себе черты одних и других. Это ведь что были за годы — самая настоящая «криминальная война» шла, в которой жертв никто не считал. Не было в этой войне «неприкасаемых». Ну или почти не было. Трудная и очень-очень нервная жизнь шла у «новых русских» — никто не чувствовал себя защищенным ни от покушений, ни от «посадки», ни от того, что в один прекрасный момент могут просто отобрать бизнес — и тогда нищета — долги и убожество… Только мужики-то еще как-то глушили свои страхи беспощадной крутежкой, которую они называли работой. А вот их женщинам — что оставалось? Спортивные клубы, салоны красоты и поездки (не такие уж частые) куда-нибудь за границу, где им особо никто не радовался — разве что в дорогих магазинах… Трудно себя было занять этим женщинам — да, кто-то пытался учить языки, осваивать компьютеры, но… Все равно было трудно — по театрам и музеям-то ходить приходилось с охраной, опасаясь похищений и прочих разных неприятностей. И все время пробивал страх за мужчин, в делах которых они разбирались не очень, случись что с кормильцами; хорошо, если рядом в «мерседесе» не «завалят» — по неофициальной статистике ведь, в Питере в те времена рядом с каждым пятым убиенным «новым русским» погибала либо жена, либо какая-то сопровождавшая жертву девушка…
Трудно было жить в такой постоянной «напруге» — не выдерживали нервы у женщин, а поэтому клиника неврозов на Васильевском острове не жаловалась на отсутствие богатых пациенток.
Так что ничего удивительного в том, что Анна Рудина и Елена Смирнова встретились и подружились, не было. У них и истории замужеств были в чем-то схожие — обе вышли замуж за своих боссов, вот только Анна была у господина Рудина референтом (со знанием четырех языков — после филфака Университета), а Елена Андреевна — экономистом, причем очень даже толковым. Елена Андреевна была, пожалуй, понахрапистей и пожестче, Анна Дмитриевна — помечтательнее, а мужья обеих уделяли им не очень много времени. Причем, что удивительно, — два толковых бизнесмена, оба ценившие будущих жен как специалистов — не сговариваясь, сделали все, чтобы женщины официально перестали работать… Может быть, яснее ощущали свою власть над неработающими женами? А может, наоборот, хотели их от чего-то уберечь?