Глава шестая

ВОР ДОЛЖЕН СИДЕТЬ В ТЮРЬМЕ

Вид у Дмитрия Борисыча был самый что ни на есть… хм… геройский. Левая сторона лица опухла и почернела, и из этой черноты смотрел на меня Митькин глаз. Я вообще-то хотел с Димкой строго поговорить, но тут какое «строго»?… Смех один… Хотя, конечно, какой, к черту, смех?… Но все-таки и смешно… немножко.

— Это, — спрашиваю, — что это у вас такое, Дмитрий Борисыч?

— А это, — говорит, — спецэффекты… Это я, Леонид Николаич, пробовался на роль в блок-бастере «Летающий кулак».

— А-а… А я-то думал — «Летающий сапог».

— Не… Это ты ошибся, — говорит мой напарничек и пытается улыбнуться. Но улыбка у него — это… это я не знаю, как и назвать-то.

— Ты, — говорю, — Дима, лучше не улыбайся… не надо.

— Страшно?

— Не без того… Жутковато…

— Понял, не дурак.

Я хотел ему сказать, что как раз наоборот — дурак первостатейный. Но не сказал, оставил на десерт. Я вообще давно хочу с ним по-серьезному поговорить, сказать все, что я думаю о нем и о его методах… Но как гляну на эту физиономию со «спецэффектом» — руки опускаются. Одно слово: опер. Они — опера — все, в общем-то, слегка… как бы помягче сказать… слегка безбашенные. Оно и понятно: какой же «нормальный» будет за сто долларов в месяц гоняться по городу за человеческими отбросами? Пахать по шестнадцать часов? Сидеть в засадах на чердаках и в подвалах?… «Нормальный» не будет. «Нормальный» про это по телевизору посмотрит, попьет чайку и, как говорит Брюнет, в тряпки… По телевизору все, конечно, красивше и романтичней.

В общем, и в этот раз не стал я с Димкой «серьезно говорить», хотя и было о чем. Когда, я понял, что «срочная командировка в Петрозаводск» не более чем предлог, чтобы отстранить меня от участия в деле, я рассвирепел. И если бы Митька в тот момент мне под руку подвернулся… Но он — хитрый змей — уже усвистал в Тверь и трубу выключил. Потом я немножко успокоился и понял, что Петруха хотел как лучше. А получилось в полном соответствии с бессмертной фразой Степаныча — «как всегда». Но это Димку не оправдывает… Я ведь тоже не институтка. Я мент и профессионального цинизма во мне — о-хо-хо! В нашем деле как? Очень просто: назвался груздем — полезай в кузов. Поднимать дела «по Холмсу», покуривая трубочку и попиливая скрипочку, — нереально… Да и сам-то Холмс, помнится, тоже не все в кабинете сидел, случалось ему и по притонам шастать, и «наружкой» заниматься, и задержания проводить лично. Впрочем, что там Холмс? Литературный персонаж, от наших отечественных реалий страшно далекий… А я тогда на Димку оскорбился всерьез. Это что он себе вообразил? Я ведь не мальчик и решения сам принимаю. Надо ехать в Тверь, значит, поехали в Тверь… Пять штук баков никто за «спасибо» в карман не опустит. Существует, конечно, еще и «нравственная» сторона вопроса, то бишь: раз уж вы, господа частные сыщики, вычислили убивца, то отдайте его в руки правосудия… Но в таком случае ваши работодатели не выплатят вам вашего гонорара. Или выплатят его частично… И вот тут-то желание заработать бабки вступает в противоречие с вашими устоявшимися ментовскими представлениями, из коих одно широко известно, ибо озвучено в культовом фильме и звучит так: «Вор должен сидеть в тюрьме». Кто против? Воздержался? Большинство — за… Вор должен сидеть в тюрьме, а уж убийца — тем более. Жизни лишать человека (даже если он носит прозвище Людоед) никому не дадено права… И коли ты сумел убийцу вычислить, то просто обязан связно изложить все свои соображения на бумаге и положить на стол прокуратурского следака, ведущего это дело… Пять лет назад я бы так и поступил. Я бы даже не смог представить себе другой схемы действий… С тех пор утекло много воды… Очень много. Невероятно, фантастически много. И я уже другой. Мы все уже другие.

И я готов был поехать в Тверь и привезти оттуда убийцу, а позже выпустить его… Я был к этому готов. Да, я испытывал страшное раздражение оттого, что вынужден поступать вразрез со своими «ментовскими инстинктами». Но все-таки я был готов.

Однако мой напарничек все решил за меня. И у меня было страстное желание кое-что ему сказать. Но пока я был вынужден воздержаться.

Я попросил напарника рассказать, как прошла командировка, и он рассказал. И даже включил кассету с записью «интервью» господина Крушинникова. Ничего неожиданного «интервью», разумеется, не содержало. За исключением концовки. Оч-чень была увлекательная концовка, я ее трижды посмотрел. А потом и четвертый раз, в замедленном воспроизведении. Не потому, что режиссура или, например, операторская работа хороши… Отнюдь. Я посмотрел эти исторические кадры потому, что они давали наглядное представление о технологии изготовления Митькиного «спецэффекта».

…В кадре была задняя часть салона нашего «фердинанда» и незнакомый мне мужик — Александр Крушинников. Он был без рубашки — крепкий, широкоплечий, с серебряным крестиком на цепочке. Мой горячо любимый напарник в кадре присутствовал в виде темного пятна в правой части экрана, — это, как я позже понял, было Митькино плечо.

— Ну что, Саша, — спросил петрухинский голос, — глупостей делать не будешь?

— Да уж теперь-то что? — ответил убийца и пожал мощными плечами.

— Это правильно, — сказал петрухинский голос, потом в кадре появилась Димкина рука с ключиком от «браслетов»… Крушинников протянул свои скованные руки. Потом Димок дал убийце прикурить, и тот с видимым удовольствием затянулся.

— Продолжим? — спросил Митька.

— Продолжим, — ответил убийца… Огромный кулак вдруг резко надвинулся, занял весь экран, и в кадре мелькнула Митькина голова… Кто-то выкрикнул: «Сука!» — и картинка погасла.

— Да, — сказал я, — хорошее кинцо, Митя. Перепиши для меня последние кадры… секунд тридцать, больше не нужно. Я каждый день буду смотреть перед сном. Чтобы засыпать в хорошем настроении… Сделаешь, Митя?

Митька поморщился и сказал обиженно:

— Инвалида может обидеть каждый. Плохой ты человек, инспектор Купцов. Черствый ты, бездушный… Я вот сейчас из-за травмы свистеть не могу… художественно. Но уж потом…

Потом, подумал я, он на мне отыграется. Впрочем, тому, кто не слышал Митькиного «художественного свиста», этого не понять.

Крушинникова привезли в офис «Феникса». Туда, где он совершил свое преступление. В этом не было никакой символики… Просто больше оказалось некуда. Соучредители покойного Людоеда как узнали, замахали ручонками: «Вы что — с ума сошли? Увозите немедленно».

Но здесь уж возмутился Зеленцов.

— Куда? — спросил Зеленцов. — Куда прикажете?

Ответить на это господам соучредителям было нечего. Крушинникова ночь продержали в каморке, в "недрах «Феникса». К утру Саша пришел в себя, но впал в глубочайшую депрессию. Видимо, он был уверен, что его убьют. Когда утром к нему пришли Зеленцов и Петрухин, он так и спросил:

— Вы меня убьете?

— Зачем? — пожал плечами Петрухин.

— Как «зачем»? — не понял убийца.

— Зачем нам тебя убивать? — спросил Петрухин. — Ну объясни мне, Саша, зачем? Зачем мне вешать на себя мокруху с перспективой, пусть и слабой, получить срок? На х… мне такие подвиги?

— Ну, не знаю… я же вашего Людоеда завалил.

— А-а, — сказал Петрухин. — Тогда конечно… Тогда другое дело. Людоед мне лучший друг. А тебе, Костя?

— А мне он ва-аще брат родной, — сказал Зеленцов. — Я просто рвусь в Нижний Тагил.

Петрухин и Зеленцов сидели напротив пленника. Убийца был за одну руку прикован к батарее… Классическая картинка, иллюстрация на тему «Заложник в руках бандитов»: запущенная комнатенка без окна, почти без мебели. Человек на полу, прикованный наручником к батарее. Лицо у пленника тоже было со «спецэффектом». Боксер Саша, прозевавший атаку Крушинникова, тут же компенсировал свой промах мощным ударом левой. Правая сторона лица у тверского киллера заплыла и сделалась черно-синей. В этом отношении они с Петрухиным были здорово похожи…

— Если б ты, дурак, вчера глупость не сделал, — сказал Петрухин и машинально потрогал свой «спецэффект». Сморщился. — Если б ты, дурень, вчера не отмочил номер, сидел бы сейчас дома, пил тверское пиво. И морда лица была бы, между прочим, очень даже на уровне. А вместо этого мы с тобой сейчас как партия и Ленин — близнецы-братья.

— Дайте закурить, — попросил Крушинников.

— Да я тебе уже один раз дал, — ответил Петрухин и скривился.

Зеленцов хохотнул и протянул пленнику сигарету. Щелкнул зажигалкой. Закурили. Дым поплыл по крошечной, около шести квадратных метров, «камере».

— В туалет хочу, — сказал Крушинников.

— Сейчас могу тебя сводить, — сказал Зеленцов. — А минут через сорок уже начнет персонал подходить. Тогда уж извини — в таком виде тебя по коридорам водить совсем не с руки. Всех наших референтов-менеджеров распугаешь до обмороков. Они у нас нежные.

Зеленцов достал ключик от наручников.

— Сейчас, — сказал он, — я тебя отстегну, но делать то, что ты сделал в машине, не советую. Отсюда просто так не выйдешь. А даже если и выйдешь — куда ты денешься? Центр города, полно милиции. А у тебя ни одежды, ни денег, ни документов… А морда — так ва-аще! Ну, ты меня понял?

— Понял, — ответил Крушинников угрюмо. Зеленцов отстегнул его от батареи так, чтобы наручники остались на запястье, и повел в туалет. Петрухин остался… Он сидел, курил и думал, что ситуация сложилась, мягко говоря, своеобразная. Крушинников — убийца… Это, как говорится, и козе ясно. Де-факто. Но де-юре он, гражданин РФ, незаконно лишен свободы частными лицами, избит и силой увезен за полтыщи километров от дома. Ежели просто-напросто сдать гражданина Крушинникова властям, то никто и не вспомнит потом об истории его задержания. Напротив, выяснится, что киллер был задержан в результате целенаправленной работы правоохранительных органов Санкт-Петербурга… Но ежели вдруг какой-нибудь козел стуканет по «02», что в «Фениксе» держат заложника, то уже через час-другой в офисе появятся ребята в масках. И тогда объяснить, что здесь делает избитый человек в наручниках, будет затруднительно. Вот такие пироги. Вернулись Зеленцов с Крушинниковым.

— С облегчением, Александр Палыч, — сказал Петрухин.

— Спасибо, — буркнул тот и сел на пол возле трубы.

Зеленцов замкнул наручники, сел и закурил.

— Пожрать хочешь? — спросил Зеленцов. — Сейчас организую. Разносолов, извини, не будет… Пиццей и кофе обойдешься. Но в ИВС, поверь мне, брателло, кормят маленько по-другому. Жратву из «Пицца-хат» точно не носят. Там другая диета.

— Мне, может, в ИВС было бы спокойней, — тихо сказал убийца.

— Ну, это никогда не поздно, — отозвался Петрухин. — Я же не могу тебе запретить написать явку с повинной и сдаться ближайшему менту… после того, как от нас выйдешь.

Крушинников глянул на него исподлобья, промолчал. Характер, подумал Петрухин, у этого парня определенно есть. Чем-то он даже напомнил хладнокровного и волевого убийцу Сашу Т. Они оба, в принципе, были скроены по одной мерке. Получили схожее воспитание в схожих условиях, оба успели повоевать. Не понимая при этом, ради чего они, собственно, рискуют… А на гражданке столкнулись с невероятным социальным неравенством и осознали, что честно заработать на достойную жизнь — нельзя. Разумеется, у них не было никаких моральных преград против убийства… Если можно убить в Чечне без всякой идеи, то почему же нельзя сделать этого в России? Тем более что теперь-то идея есть. И неплохая идея: заложить финансовый фундамент своей дальнейшей жизни. Почему нет? Что здесь худого? Тем более что завалить-то нужно всего лишь насосавшегося бабками клопа. Почти наверняка, думал Петрухин, этот Крушинников никогда не отнимет у слабого. Не бросит в беде товарища, подаст нищему. Но точно так же легко, как дал рубль бомжу, он нажал на спуск конверсионного «Вепря». Он не испытывал сомнений тогда, как не испытывает раскаяния сейчас. Он свободен от этой «ерунды». И как только подвернется возможность снова заработать, взяв в руки оружие, он…

— Ну так что вы от меня хотите? — спросил Крушинников.

Задумавшийся Петрухин вскинул на него глаза, помолчал, вглядываясь в лицо.

— Да мы же с тобой говорили, Саша… Полноценное интервью. А теперь — коли уж мы оказались в Питере…

— Как — в Питере? — вскинулся Крушинников. Всю дорогу от Твери до Санкт-Петербурга он находился в алкогольном тумане.

— Так, золотце мое, в Питере… в замке Людоеда, Саня, на Казанской улице. А ты не знал? Вот то-то… А я всегда (Петрухин повернулся к Зеленцову) говорил, что пить вредно. Особенно без закуски, особенно неумеренно… Так-то, Саша. А ты выжрал бутылку водки один. Да еще коньяку сверху влил. Да еще по дороге прикладывался. Ну, дело ли это? Хорошо ли? Вот дорогу-то до Питера и проспал. Не могу сказать, что тебя тут с музыкой встречали, но некоторый интерес твоя персона у сотрудников ГИБДД вызвала. Пришлось, Саша, говорить не правду. Лгать, Саша! Лгать, изображать пьяного и даже совершить преступление… Дать взятку сотруднику этого самого ГАИ-БИДЭ… Ай-яй-яй, Саша, как низко я пал.

На убийцу сообщение о том, что он находится в Питере, произвело сильное впечатление. Он привалился к стене и закрыл глаза. Петрухин и Зеленцов переглянулись.

— Эй, Саша, — сказал Петрухин. — Саша! Как ты себя чувствуешь?

— Отлично, — буркнул убийца.

— Можем пригласить врача…

— Лучше уж сразу — могильщика, — ответил Крушинников.

— Зачем так мрачно? Сделаешь, что от тебя требуется, — отдохнешь, купим тебе одежонку, дадим денег на дорогу. Езжай в свою Тверь.

— Без обмана?

— Ты уже сто раз спросил. А я сто раз ответил: да, без обмана. Если бы нужно било грохнуть тебя, то прямо там бы и грохнули. Стоило ли везти в Питер, чтобы убить?

— Что я должен сделать?

— Дать интервью и повторить все в лицо Бодуле… Что такое очная ставка, знаешь?

— Да.

— Вот и хорошо. Потом поедешь домой. Спустя двадцать минут Александр Крушинников механически жевал пиццу из «Пицца-хат»… Петрухин и Зеленцов совещались в прокуренном кабинете Зеленцова. У входа в «Феникс» горела свеча, и уборщица тетя Зина меняла розы в вазе.

Лежащая на столе «Nokia» проиграла мелодию из Баха.

— Телефон, — сказала, поднимая голову, пятнадцатилетняя проститутка.

Бодуля толстым желтым ногтем влепил ей в лоб звонкий щелбан и прошипел:

— Делай свое дело, сучка.

Деваха снова склонилась над бессильной Бодулиной плотью… Бодуля и сам предполагал, что ничего не выйдет. Малолетка старалась уже минут двадцать, но ничего не получалось. Не помогала и крутая порнуха, льющаяся блевотиной с экрана телевизора… Телефон продолжал наигрывать мелодию из Баха. Навряд ли Иоганн Себастьян мог предположить, что когда-нибудь его музыка будет звучать из сотового финского телефона на съемной хате в Санкт-Петербурге. А «слушателями» будут старый наркоман-уголовник и пятнадцатилетняя проститутка, безуспешно пытающаяся возбудить его минетом… Впрочем, они не слушали «музыку», да и не знали, что это Бах.

Кирилл Евсеевич Коровин по прозвищу Бодуля взял в правую руку папиросу «Беломорканал» с дурью, в левую — телефон. Он хорошо затянулся и бросил в трубку:

— Але.

— Кирилл Евсеич, — услышал он голос Зеленцова. — Зеленцов приветствует. Найдешь для меня пару минут?

Этого бывшего мента (как и всех остальных ментов вообще) Бодуля презирал. Бодуля презирал ментов вдвойне сильно потому, что несколько лет назад попал на крюк к оперу РУОПа. Крюк был хороший, и Бодуля стал барабаном у руоповского опера. Вот за это — за свою собственную слабость — Бодуля и презирал ментов глубоко и искренне.

— А-а, — сказал он обрадованно, — Константин Матвеич… Феникс ты наш несгораемый… хе-хе… Что такое случилось у тебя, дорогой?

— Да случиться-то ничего не случилось. Но есть потребность встретиться и потолковать. Есть серьезная тема. Думаю, что представляет взаимный интерес.

— А что за тема? — вяло полюбопытствовал Бодуля.

— По телефону не стоит, — ответил Зеленцов. — Но гарантирую, что тема действительно стоящая… Надо бы встретиться, Евсеич. У тебя какие планы на сегодня?

— На сегодня? Сейчас, погоди-ка… загляну в свой календарь.

— Жду, — ответил Зеленцов и, отключив звук на своем телефоне, сказал Петрухину и Купцову:

— Ну и козел! Сейчас, говорит, загляну в календарь… Да нету у него и календаря-то никакого. И вообще он, по-моему, порнуху смотрит. Там, блин, такие стоны слышны — караул! — Зеленцов рассмеялся. Отсмеявшись, включил звук.

Бодуля выждал секунд тридцать, снова взял трубу и сказал:

— В принципе, около полудня я свободен. Вполне можно попить кофейку в «Англетере».

— Нет, в «Англетере» не тоже, — сказал Зеленцов, — ты бы, Кирилл Евсеич, подъехал ко мне в офис… Тут, понимаешь, такой разговор конкретный, что нужно его у меня провести. Не годится нам с тобой «Англетер». Не тот случай.

— Интересно, — неопределенно протянул Бодуля.

— Да, интересно… Кстати, ты своего Митроху не подключай к этим нашим делам. Думаю, мы и без него сумеем разобраться.

— Интересно, — уже другим тоном сказал Бодуля. Слова Зеленцова он истолковал как предложение провернуть какую-то сделку за спиной у босса. Такие предложения интересны всегда, так как дают возможность заработать. — Интересно, — сказал Бодуля. — Хорошо, подъеду к тебе в двенадцать. Стол накрывай… хе-хе…

— Жду, -. ответил Зеленцов и положил трубку.

Бодуля тоже выключил свою трубу и затянулся, добивая «пяточку»… Проститутка продолжала свой упорный и бесперспективный труд.

Петрухин, Купцов и Зеленцов наблюдали приезд Бодули на мониторе охранника. Господин Коровин приехал на БМВ, но без водителя. Петрухин по этому поводу заметил:

— А Крушинников говорил, что Бодуля ездит с водилой.

— Так это он в Твери понты кидает, — ответил Зеленцов. — А перед нами-то чего? Мы же его знаем… Ну ладно, мужики, давайте-ка на позиции. Встретим дорогого гостя, как договаривались.

Бодуля прошел мимо охранника, как мимо пустого места. Зеленцов двинулся навстречу ему через холл. Костя улыбался, и старый уголовник тоже озарился улыбкой… Он был лыс, низкоросл, носил темные очки и всем своим обликом напоминал латиноамериканского гангстера. Скорее всего, он сам не отдавал себе в этом отчета и бессознательно копировал на людях какой-то киноперсонаж. Так или иначе, но блестели фарфоровые зубки, блестела цепь с иконкой в разрезе черной шелковой рубашки, отбрасывали блики начищенные штиблеты. На пальце правой руки сверкал камень. Все движения Бодули были «исполнены достоинства». Официально он числился в штате «Манхэттена» и даже имел там собственный кабинет, но на службе появлялся крайне редко.

Бодуля озарился улыбкой — ах, ах! совсем по-американски! — и сказал:

— Э-э, Константин Матвеич! А я, понимаешь, тут случайно мимо ехал, дай, думаю, заскочу к Матвеичу, может, пропустим с ним по глоточку холодненькой… хе-хе… угостишь?

— Э-э, Кирилл Евсеич, — в тон ему отвечал Зеленцов, — что нам, старикам, по глоточку? Мы с тобой и литрик уговорим запросто… а?

Они встретились посредине холла, пожали друг другу руки и даже похлопали друг друга по плечу. Выглядело все это в достаточной степени натурально. Зеленцов подхватил гостя под локоть и повел в глубь офиса. Охранник, глядя им вслед, ухмыльнулся.

— А мы куда идем-то? — спросил Бодуля, когда они прошли мимо кабинета Зеленцова.

— А у меня, понимаешь, там сейчас человек работает… Но мы с тобой найдем, где присесть, Евсеич, — отвечал Костя, быстро увлекая Бодулю вглубь.

— Да вот хоть и здесь, — сказал Зеленцов, когда они оказались у двери в конце коридора. На двери не было никакой таблички. Костя повернул ручку и распахнул дверь:

— Прошу, маэстро.

Бодуля сделал шаг внутрь… и остановился. Гудела над головой люминесцентная лампа, и в ее неживом свете Бодуля впился глазами в человека на голом линолеумном полу.

— В чем дело? — резко обернулся к ним Петрухин. Он был без пиджака, в рубашке с засученными рукавами. В правой руке — дубинка. Бодуля отпрянул назад, толкнул Костю.

— А, черт! — сказал Зеленцов. — Мы, кажется, не сюда…

Он быстро развернул Бодулю и подтолкнул его к коридору. Было совершенно очевидно, что Бодуля Крушинникова узнал.

Было совершенно очевидно, что Бодуля узнал земляка-киллера. Костя быстро вытащил Коровина в коридор и повел к себе в кабинет. По дороге он много говорил, не давая Бодуле опомниться и как-то сосредоточиться. Он говорил, что, мол, извини, Евсеич, ошибочка вышла, совсем по запарке забыл, что кабинетик-то занят, что там ребята одного отморозка колют… Но это все ерунда. Он уже, считай, раскололся, сейчас начнет говорить. А мы с тобой, Евсеич, посидим у меня, обсудим одну тему серьезную, примем по каплюшечке-другой-третьей холодненькой. А, Евсеич?

А Бодулю уже поджимал страх. Но он ничего не отвечал, кивал своей лысой головой в венчике детского безобидного пуха. Пытался улыбнуться, но улыбка выглядела жалкой, и он уже не был похож на латиноамериканского гангстера.

Зеленцов распахнул дверь своего кабинета и сказал:

— Прошу.

Бодуля сделал шаг. Навстречу ему из-за зеленцовского стола поднялся Купцов. Зеленцов вошел вслед за Бодулей, закрыл дверь и сказал:

— А вот, кстати, познакомьтесь… Кирилл Евсеич Коровин — представитель наших партнеров и очень серьезный, авторитетный человек… А это — Леонид Николаич Купцов — детектив. Работает у нас вместе со своим напарником по убийству Людоеда. Большой специалист. Купцов и Бодуля поздоровались. Рука у Бодули, отметил Купцов, была вялой и холодной.

— Так я, наверное, некстати, — сказал Бодуля, — вы тут работаете… Я, может, в другой раз…

— Нет-нет, — возразил Зеленцов, — ни в коем случае. Именно сейчас. Удачно мы все вместе собрались… Есть о чем потолковать. Вы, друзья, присаживайтесь, а я сейчас только до буфета дойду, возьму каких-нибудь бутербродиков на закусь. Я в пять секунд обернусь, располагайтесь.

Зеленцов быстро вышел, оставив Купцова тет-а-тет с Бодулей.

— Присаживайтесь, Кирилл Евсеич, — добродушно сказал Купцов и сам сел в кресло Зеленцова.

— Мерси, — ответил Бодуля и тоже сел. На самом-то деле ему хотелось бежать отсюда сломя голову. — Мерси… А вы, простите…

— Что? — спросил Купцов, поскольку Бодуля фразу начал, но не закончил, а оборвал ее вдруг, нелепо. — Что вы сказали?

— Вы по убийству Николая Николаевича работаете?

— А, да… по убийству Образцова… Николая Николаевича.

— И — что? Есть результаты?

— А как же? Вот киллера задержали, привезли из Твери… Сейчас с ним работает мой напарник, — ответил Купцов, внимательно глядя в лицо Бодули. — Думаю, что с минуты на минуту мы будем знать имя заказчика… Есть результаты, Кирилл Евсеич, есть. А как иначе?

Зазвонил телефон на столе. Купцов снял трубку: алё… Выслушав, ответил:

— Нет его, перезвоните через пару минут. А спустя еще полминуты в кабинет вошел улыбающийся Петрухин. Рукава его сорочки были все так же закатаны, но дубинки в руке не было, и оттого закатанные рукава зловещего впечатления не производили.

Здрасьте, — сказал Петрухин, присел на край стола и взял сигарету.

— Ну что? — спросил Купцов заинтересованно.

Прежде чем ответить, Петрухин прикурил и выдержал паузу.

— А что? — сказал он весело. — Есть! Потек Саня, потек…

— Ну не тяни кота за хвост, Дима. Назвал конкретных людей?

Петрухин покосился на Бодулю, но Купцов сказал:

— Можно говорить. Это друг Кости, АВТОРИТЕТНЫЙ человек.

Петрухин выпустил колечко дыма и смотрел, как оно тает в воздухе. Бодуля, как зачарованный, тоже смотрел на это колечко.

— Назвал, — сказал Дмитрий. — Назвал двух человек: некто Митрофан и некто Бодуля.

— Ага… А кто такие? — заинтересованно спросил Купцов и подмигнул Бодуле: вот, мол, видите? А вы спрашивали: есть ли результат?… Вот он — результат-то.

— Пока не знаю, но это уже совсем не вопрос.

— Простите, — решительно поднялся Бодуля. — Простите, мне нужно выйти. Вспомнил, что оставил в машине «дипломат»… Боюсь, украдут.

— Да не беспокойтесь, — ответил Петрухин, — здесь же охраняемая стоянка.

— И все же, — сказал Бодуля и повернулся к двери.

Дверь распахнулась, и в кабинет вошел Зеленцов. В руках тарелочка с бутербродами.

— Ты куда, Евсеич? — спросил он. — Сейчас примем по каплюхе.

— Э-э… я на минуту. Забыл в машине «дипломат».

— Херня все это, — уверенно сказал Костя, животом вталкивая Бодулю обратно в кабинет.

Со стороны все это выглядело естественно, непринужденно и даже весело: вот случайно или почти случайно встретились несколько мужиков… Все примерно одного возраста, жизнью битые… И решили чуток выпить. Просто так, без особого повода… Ну что тут скажешь? Бывает… Вроде и не дело — в рабочее-то время, но да уж…

— Херня все это, — сказал Костя. — Щас я охранника вызову, и он принесет, а мы тем временем уыпьем уодка… ее, сэр?

— Да я лучше сам, — попробовал Бодуля. — У нищих слуг нет, Матвеич…

— Херня, — отрезал Зеленцов и втолкнул-таки Коровина в кабинет. — Да ты и не нищий, Евсеич. Ты уважаемый человек, наш деловой партнер.

Теперь бытовая ситуация с предполагаемой выпивкой уже не казалась такой естественной и безобидной… Неожиданно проявилось скрытое напряжение. Бодуля опустился на стул, снял очки. За темными стеклами

прятались, как оказалось, маленькие, бесцветные и невыразительные глазки под безволосыми бровками. Кожа вокруг глаз была воспаленной, красноватой.

Зеленцов поставил тарелку с бутербродами на стол, потер с довольным видом руки и сказал:

— Ну, щас мы ва-аще… А кстати, Дима, как успехи с тверским парнишкой?

— Все путем, — ответил Петрухин. — Приму с вами соточку и пойду продолжу…

Он взял бутерброд с розовым ломтиком рыбы и откусил сразу половину.

— А конкретно назвал какие-то фамилии? — спросил Зеленцов.

— Нет… Два погоняла назвал: Митрофан и Бодуля.

В кабинете стало очень тихо. Только чавкал Петрухин, и за дверью, в коридоре, цокали дамские каблучки… Стало очень тихо, Зеленцов медленно обернулся к Бодуле. Бодуля вскочил.

— Сядь! — сказал Зеленцов и толкнул его в грудь.

— А дайте-ка я еще бутербродик съем, — облизываясь, произнес Петрухин.

Конечно, Бодуля сразу заявил, что все это ложь и провокация. И его внимательно выслушали. И Петрухину, и Купцову, и Зеленцову подобного рода заявления во всех мыслимых и немыслимых вариантах были очень хорошо знакомы. Подавляющее большинство задержанных обязательно говорили о том, что произошло недоразумение, ошибка, роковая случайность, стечение обстоятельств… Или же: ущемление прав личности, человеческого достоинства, прав человека… Или же: произвол, глумление, провокация, рецидив 37-го года. И, разумеется: «Я это так не оставлю!»

Бодуля, конечно, пошумел. Его выслушали, и он довольно быстро скис.

— Что, — спросил он, — вам от меня надо?

— Митрофан, — сказал Зеленцов. — Дай показания на Митрофана.

— Ну ты че? Ты смешной какой-то…

— Ты тоже, — ответил Петрухин. — Что ты жмешься, Бодуля? Заказ-то ведь от Митрофана поступил… так? Расскажи — и все тип-топ.

— Не знаю ничего, — внаглую лепил Бодуля. — Коньячку плесни, Костик.

— Пей. А обслужишь себя сам — слуг-то, как ты говоришь, у нищих нету.

Бодуля налил себе недорогого, но хорошего дагестанского коньяка от Шилкина, выпил… Он лихорадочно пытался сообразить, что делать, но ничего путного в голову не приходило. Оставалась испытанная тактика: все отрицать, гнать дуру, прикидываться «скорбным на голову», но избегать конкретных ответов на вопросы.

Бодуля выпил, закусил сигаретным дымом и сказал:

— Я ничего говорить не буду, я устал…

— Можно взбодрить, — сказал Петрухин. — Один тверской парнишка тоже кобенился, кобенился: ничего не знаю, ничего не помню, все забыл… Но я к нему подошел творчески — и ведь все вспомнил. Взбодрить?

— Не надо, — ответил Купцов. — Давай-ка, Бодуля, попробуем по-другому. Не хочешь говорить — не надо. Но пойми, что это в твоих же интересах. Ты рассказываешь на видеокамеру о том, как дело было, — и все. Ты свободен, потому что больше нам не нужен… нам нужен Митрофан.

— А кому я вообще буду нужен, ежели Митроху сдам?

— А в зоне кому ты нужен?

— А ты что — прокурор, что зоной меня пугаешь?

— Нет, я не прокурор. Но если общего языка не найдем, то бумаги мы отдадим в прокуратуру. И вот тогда ты в зоне. Надолго.

— Ты это бакланам впаривай. Нет у вас против меня ничего, кроме слов этого желторотого.

Трое бывших ментов рассмеялись.

— У тебя, Бодуля, адвокат есть? — спросил Купцов.

— Есть, — оживился вдруг Коровин. Он даже удивился: как это он забыл про адвоката-то? Наверно, потому, что здесь все-таки не ментовка. Потому, что он видел избитого и закованного в наручники человека и Петрухина с резиновой палкой в руках. — Есть у меня адвокат.

— Давай-ка пригласим его сюда, и он оценит ситуацию. А потом даст тебе совет: отмазывать Митрофана или спасать свой организм.

Адвоката вызвали, и уже через полчаса он был в «Фениксе». Адвокат оказался седым и тощим мужиком лет пятидесяти с сильной дальнозоркостью. Глаза, увеличенные толстыми плюсовыми линзами, выглядели по-совиному огромными. Купцов за пять минут изложил ему ситуацию и в заключение прогнал пленку с признаниями Крушинникова.