ДЕЛО О ЖЕНЩИНЕ-ВАМП

"Скрипка Алексей Львович, 30 лет, русский, заместитель директора Агентства по административно-хозяйственной части.

Высоко оценивает свои коммерческие и журналистские способности. Требователен к соблюдению сотрудниками Агентства правил внутреннего распорядка.

Семейное положение — холост.

…Коммуникабелен. Насколько достоверны рассказываемые им истории — не выяснялось.

…Любвеобилен. Точное количество связей не установлено. По имеющейся информации, в последнее время поддерживает тесные отношения с сотрудницей Агентства Горностаевой В. И.".

Из служебной характеристики

— Они говорят, что, если денег не будет, они меня посадят или убьют.

— А вы любите острую говядину с карри и жареным рисом? — прервал ее я.

Женщина, сидевшая на стуле напротив меня, уже пять минут рассказывала историю своих отношений с милицией. Пора было переходить к делу.

Она пришла в Агентство в десять утра и сказала, что хочет поговорить с Обнорским.

Обнорского не было. Он уехал читать лекции в Ставропольский край — в станицу то ли Социалистическую, то ли Коммунистическую. С собой он забрал не только своего заместителя Повзло, главного нашего детектива Спозаранника и юриста Лукошкину, но даже буфетчицу тетю Таню.

С некоторых пор Обнорский стал разъезжать по стране со своими лекциями о теории и практике независимого расследования. Это чем-то напоминало мне походы в народ членов «Земли и воли» и двадцатипятитысячников. Впрочем, эти поездки в провинцию нам были не в убыток, их финансировал один западный гуманитарный фонд, руководители которого, видимо, считали, что единственное, чего не хватает российскому народу, — это умения заниматься самостоятельными расследованиями. Впрочем, чаяния народа они угадали — провинциальный люд лекции Обнорского слушал с большим удовольствием.

С лекций Обнорский обычно приезжал уставший, говорил, как это тяжело — без домашнего уюта, женской ласки и любимой «Нивы» нести свет просвещения в глубинку. Поэтому в этот раз, кроме юриста Лукошкиной, которая, наверное, олицетворяла в глазах Обнорского женскую ласку, с ним на Ставрополье отправилась наша буфетчица-повариха Татьяна Петровна. Видимо, она должна была обеспечить домашний уют. Может быть, Спозаранник заменял Обнорскому «Ниву»?

Я не участвовал в просветительской деятельности Обнорского по двум причинам.

Во— первых, однажды я все же имел честь оказаться в команде лекторов имени Обнорского и, можно сказать, не оправдал надежд.

Мне было поручено прочитать лекцию на тему: «Специфика независимого журналистского расследования в сфере мясного и молочного животноводства». Тогда Обнорским владела идея приближения расследования к нуждам населения, а поскольку мы прибыли на Вологодчину, где вроде бы — если верить оберткам от масла — водились коровы, он и поручил мне подготовить доклад на эту животрепещущую тему. Однако я этой лекции не подготовил — то ли времени не хватило, то ли материала не нашел — не помню.

И прочел слушателям не менее интересный доклад. Я его озаглавил так: «Специфика проведения независимого внутреннего расследования».

Раскрывая тему, я рассказал, что очень часто даже в самых дружных и сплоченных коллективах пропадают вещи — карандаши, ручки, расчески, гигиенические прокладки и прочие необходимые каждому человеку предметы. Далее на конкретных примерах из жизни нашего Агентства я продемонстрировал методы проведения независимого внутреннего расследования. Например, сказал я, когда у Светы Завгородней год назад из сумки исчезла пачка «тампаксов» и она подняла дикий скандал, следственную бригаду возглавил лично Глеб Егорович Спозаранник. И хотя сначала подозрение пало на одну из женщин (а именно Марину Агееву, которая тогда по малопонятному для меня поводу конфликтовала с Завгородней), Спозаранник все же установил истинного виновника трагедии. Им оказался наш же сотрудник Шаховский, который каким-то образом использовал личную собственность Завгородней в своем автомобиле…

Обнорскому мой доклад не понравился. Он кричал, что я своими рассказами ухудшил имидж нашего замечательного Агентства.

В общем, это первая причина, по которой меня не берут в народ.

А во— вторых, надо же на кого-то Агентство оставлять! Как-то на хозяйстве оставили Спозаранника. За какие-то три дня он умудрился выпустить «Инструкцию для сотрудников Агентства об использовании помещений Агентства и инвентаря Агентства». В соответствии с этой инструкцией все двери, окна, шкафы и сейфы в Агентстве были опечатаны. И не только опечатаны, но и заклеены скотчем. Снимать печать разрешалось только с письменного разрешения Спозаранника. По инструкции, сразу после использования двери или шкафа его надлежало сразу же заклеить и запечатать обратно. Поскольку Спозаранник опечатал и дверь туалета, очередь к нему за разрешением попользоваться агентским унитазом выстраивалась длинная. А сколько денег он угрохал на скотч и пластилин…

Так что теперь Спозаранник ездит с лекциями, а я остаюсь на хозяйстве.

Итак, эта женщина пришла, как говорят охранники, около десяти. Потребовала Обнорского. «Нету такого», — сказали ей. Но она не ушла.

В одиннадцать появился я и вот уже пять минут слушал ее историю.

Удивительно, и не слишком молода — скорее всего, за тридцать, и ноги как ноги, и грудь как грудь, и глаза как глаза, а общее впечатление — потрясающее. В общем, эта посетительница чего-то там такое пробудила во мне. Может, это любовь, подумал я.

И решил, что надо срочно пригласить потенциальную любовь в ресторан.

— Вы острую говядину любите?

— Я люблю рыбу, раков, устрицы и прочие морепродукты, — быстро ответила она. — Неужели то, что я рассказываю, вам неинтересно?

— Жутко интересно. Но я предпочел бы выслушать вас в более спокойной обстановке.

Я заказал острую говядину, рис и жареные пельмени. Она — жутко дорогих кальмаров в кисло-сладком соусе и салат из какого-то другого морского хлама.

Ее звали Инга. Она была одета в очень пристойный брючный костюм, хотя, по ее словам, нигде официально не работала.

— А вы знаете, Инга, один мой знакомый, кстати, как и вы, безработный, однажды решил, что у него мало мозгов — ну, в общем, все вокруг умные, а он как-то не дотягивает. И решил поумнеть. Но книжки читать ему было лень. И он стал есть рыбу, потому что в ней много фосфора, а от этого якобы мозгов становится больше. У него было ежедневное шестиразовое рыбное питание. А по четвергам рыбный день — девятиразовое поедание рыбы. И что вы себе думаете — умнее он не стал. Я считаю потому, что голова у него была маленькая и мозгам просто по определению было некуда расти.

Инга слушала меня с интересом. Надо бы, наверное, все-таки поговорить о деле.

— Итак, вы говорите, что сотрудники УБЭП вымогают у вас взятку?

— Да.

— И угрожают уголовным делом?

— Да.

— Что это за сотрудники УБЭП?

— Майор Лишенко и еще один молодой человек, видимо, его подчиненный — мне его представили как Александра Петровича.

— И в чем вас могут обвинить?

— Они считают, что я была участницей одной аферы с фиктивной партией кофе.

Якобы некие мошенники предложили одному предпринимателю — Белов его фамилия — купить кофе по довольно низкой цене. Он согласился. Ему показали всякие документы — из таможни, со склада, еще какие-то. Продемонстрировали кофе. Общая сумма сделки была около ста тысяч долларов. В общем, в итоге деньги у него забрали, а партия кофе оказалась чужой.

Он приехал на склад, и тут выяснилось, что документы на товар липовые.

— Обычная история.

— А Лишенко мне теперь говорит: с тебя половина суммы, и ты чиста, как стекло.

— То есть с вас требуют пятьдесят тысяч долларов?

— Да.

— А вы участвовали в этом деле?

— Нет.

— Чем же они вас шантажируют?

— Я была знакома с пострадавшим — с Беловым.

— Откуда у вас пятьдесят тысяч, если вы нигде не работаете?

— У меня их и нет.

— А на что вы живете?

— Я три раза была замужем. Мои мужья были очень не бедными людьми. Они мне помогают чем могут. К тому же у меня много друзей.

— А почему вы обратились к нам, а не в РУБОП?

— Я боюсь их всех. Этот майор — Лишенко — говорит, чтобы я не дергалась и никуда не жаловалась, а то он меня засунет в камеру, а потом навесит еще пару дел. Кроме того, недавно ко мне домой позвонил мужчина, не назвался. Сказал, что, если я не отдам деньги, вопрос может быть решен и внесудебными методами.

Я уверена, что эти менты связаны с бандитами. Меня могут просто убить.

— А сроки выплаты денег назывались?

— Пока нет. Что вы мне посоветуете?

— Во-первых, есть больше устриц.

Знаете, когда их ешь, они пищат. Правда, я лично никогда не слышал, но знающие люди уверяют, что это так. Один мой знакомый — он, кстати, на мясокомбинате работает директором по безопасности — считает, что человек по своей природе хищник и поэтому должен питаться не падалью, а живыми существами. Только слопав что-нибудь живое, у него на душе наступает гармония и покой. И когда этот мой знакомый вгрызается в устрицу, а она под его зубами пищит, у него происходит что-то вроде оргазма. Попробуйте, не пожалеете. Ну а во-вторых, дайте мне пару дней на изучение вашей истории.

— У меня есть доказательства, — быстро сказала Инга. — Я записала наш разговор с Лишенко на диктофон. И еще у меня есть фото: этот Лишенко вместе с бандитами.

— Чего ж вы раньше не сказали. Где они у вас?

— Дома. Если хотите, мы заедем сейчас.

— Конечно, хочу.

В Агентство в тот день я не вернулся. Инга жила на четвертом этаже очень пристойного дома на Московском.

Обстановка квартиры — сплошной модерн. Кровать — водяная. Губы — мягкие.

Комплексов — никаких.

Утром я вышел из ее дома с аудиокассетой и распечатанной на принтере фотографией, на которой были изображены три мужика.

Горностаева уже стояла возле моего кабинета. Не обойти. Я как можно более радушно сказал: «Привет, Горностаева», — и поставил ей на вид, что она курит всякую дрянь в неположенном месте. Она не отреагировала. По глазам было видно, что не спала и разговор предстоит жесткий.

Она спросила, где я был. Она искала меня всю ночь. А моя труба на ее звонки не реагировала.

— Аккумулятор сел, — ответил я. — И вообще, Валя, ты знаешь, как я к тебе отношусь.

— Как?

— Хорошо, — со стопроцентной искренностью в голосе сказал я.

— Ты хоть презервативом пользовался? — продолжала допытываться Горностаева.

— Один мой знакомый, кстати, он тоже журналист, никак не мог выговорить слово «презерватив». Ну не получалось у него, хотя все остальные слова выговаривал нормально. И вот когда он приходил в аптеку, начиналась полная неразбериха. У него раздраженно спрашивали: «Чего-чего вам, молодой человек?» Он в ответ мычал что-то невразумительное и показывал пальцем то куда-то в сторону, то почему-то в направлении пола. «А, так вам презерватив!» — наконец кричали ему на всю аптеку обрадованные фармацевты. В общем, так и погубили они человеку всю личную жизнь…

— Так ты с этой бабой был?

— Какой такой бабой?

— Которая вчера утром тут торчала.

— Ах, с бабой! У меня с ней была короткая деловая встреча. И вот что, Горностаева, давай не смешивай личное с общественным. Наши с тобой отношения — это личное. А то, где ты куришь, и то, с кем я встречаюсь, — это общественное.

Я решительно открыл дверь в свой кабинет и скрылся от злобной Горностаевой.

В общем и целом Горностаева была девушкой неплохой. Ноги вполне пристойные, если в мини-юбке, и работает хватко.

В Агентстве до недавнего времени были уверены, что она или розовая, или вообще никакая. В том смысле, что она не только ни с кем не встречалась, но и на мужиков внимания не обращала. Я так долго гонял ее за курение в не отведенных для этого местах и разбрасывание грязных кофейных чашек на всех подоконниках Агентства, что наши отношения естественным порядком дошли до постели. Вернее, сначала до кресла в моем кабинете, потом до стола в ее комнатке. Горностаева узнала, что такое любовь. Оказалось, что любовь — это я.

Это было очень почетно, временами даже приятно, но некоторые сложности в мою жизнь вносило.

Обнорский нашим романом живо интересовался. Особенно его беспокоило, чтобы это не отразилось на потенциале Агентства. «Ты, Леха, смотри, — говорил он, — делай с Горностаевой что хочешь, но чтоб никаких, понимаешь, декретов».

Надо было поработать над делом Инги. Я позвал к себе Родиона Каширина.

— Значит, так, Родион. Надо бы узнать все про одну женщину. Зовут ее Инга, фамилия Корнеевская. Живет на Московском проспекте. Она говорит, что проходит по уголовному делу о мошенничестве, которое ведет УБЭП. Хорошо бы выяснить, что это за дело и кто такой майор Лишенко. Да, вот еще фотография — здесь якобы этот самый майор с какими-то бандитами.

Попробуй установить, кто это.

Я стал слушать взятую у Инги кассету с записью ее разговора с сотрудниками УБЭП. В общем, его содержание примерно соответствовало тому, что говорила мне Корнеевская. Речь шла о каком-то уголовном деле. Мужской голос довольно противного тембра говорил Инге, что она может сесть, и сесть надолго. Ну на год-то — до суда — уж точно. А изолятор — не сахар. Потом заговорили о каких-то тысячах долларов, которые неплохо было бы вернуть. Так что, с одной стороны, это действительно напоминало вымогательство майором милиции крупной взятки, а с другой — мало чем, на мой взгляд, отличалось от обычных методов работы сотрудников милиции с подозреваемыми.

У них так всегда: попугают — авось расколется. Но Инга держалась крепко.

На этом обвинение майора не построишь, сказал я сам себе и решил на время забыть о деле Инги Корнеевской. К приезду Обнорского надо было разработать проект инструкции о форме одежды для сотрудников «Золотой пули».

Внешнему виду подчиненных Обнорский уделял особое внимание. Видимо, это осталось у него от службы в армии.

Периодически у Обнорского появлялась идея пошить всем форму. Что-то типа: черный верх, белый низ. Или наоборот.

Но нам с Повзло до сих пор удавалось охладить управленческий пыл Обнорского. Во-первых, говорили мы, у многих сотрудников Агентства работа непубличная, и нечего им светиться в новой форме с галунами и аксельбантами. А во-вторых, добавлял я, это ж денег стоит. А финансовое положение Агентства — не ах, чтоб так разоряться.

Обнорский аргументам внял. Но частично — предоставить сотрудникам полную свободу в выборе одежды натура не позволяла. И я должен был быстренько в письменном виде попытаться удовлетворить армейские ухватки Обнорского, не слишком ограничив при этом журналистов в их праве носить то, что хочется и что позволяют средства.

Первый пункт инструкции я изложил быстро. «Сотрудники Агентства обязаны ходить на работу в начищенной обуви».

Я знал, что для всех бывших военных главное — это начищенные сапоги. Теперь надо прикинуть, сколько нужно будет закупить щеток и кремов. Ну четыре щетки, пожалуй, хватит. Жалко только, что обувь у народа не одного цвета. Была бы черная — купил бы пятикилограммовую банку гуталина: на полгода хватит. А тут опять расходы…

Следующим пунктом инструкции следовало бы изложить требование ношения чистых подворотничков. Обнорскому бы понравилось. Но, боюсь, народ не поймет.

С внешним видом мужчин все было довольно просто: брюки — любые, но чистые и со стрелочками. Шорты — запрещены.

Желателен пиджак с карманами. Рубашка — выглаженная. Менять не реже чем раз в два дня.

С женщинами сложнее. Я указал рекомендуемую длину юбок для дам — не выше двух сантиметров от колена (интересно, от какой части колена эти сантиметры считать? — ну не будем вдаваться в частности). Разрез на юбке — не выше середины бедра (эх, придется всех наших женщин предварительно замерить. Надо закупить линейку подлиннее).

Обнорский был хоть и жуткий бабник, если считать по количеству женщин, которые в разные периоды жизни скрашивали его быт, но никаких фривольностей сотрудницам «Золотой пули» не разрешал.

Поэтому в проекте инструкции я указал на необходимость всем женщинам носить лифчики (нет, лучше напишу — бюстгальтеры, выглядит интеллигентнее). Так и запишем: «Носка бюстгальтеров для сотрудников Агентства женского пола обязательна круглогодично».

Тут я подумал, что получается какой-то бред — как будто лифчики носить надо, а трусы не надо. Исправил фразу. Получилось: «Носка бюстгальтеров и трусов для сотрудников Агентства женского пола обязательна круглогодично». Хорошо вышло.

Последний пункт инструкции звучал просто замечательно: «Контроль за исполнением возложить на заместителя директора Агентства по хозяйственной части Скрипку А. Л.».

Утром на следующий день Каширин положил передо мной отчет о первых результатах по делу Инги Корнеевской.

Оказалось, что ей тридцать два года — я так примерно и думал. Родилась в Одессе. Образование высшее — инженер. Три раза была замужем. Фамилию не меняла.

Сейчас в разводе. Квартира на Московском, в которой она меня принимала, — расселенная три года назад коммуналка, записана на некую гражданку Иванову.

Инга выступала соучредителем трех фирм с ничего не говорящими названиями. Не судима. Автотранспортом не владеет.

— А что с УБЭП? — спросил я у Каширина.

— Есть такой Михаил Лишенко — замначальника отдела. Больше пока никакой информации.

— А по фотографии?

— Пока ничего.

— А кто такой этот пострадавший от мошенников Белов?

— Да ты бы хоть узнал у этой дамочки, что за фирма у этого Белова. Как его имя-отчество? Год рождения? В Питере Беловых — несколько тысяч…

— Ладно, Родион, не ругайся. Я данные Белова выясню, а ты не хочешь ли пока взять и вот так, по-простому, поговорить с этим майором Лишенко? Сказать, что, мол, ты — журналист Агентства, интересуешься делами о мошенничествах. Может, он чего и сболтнет…

Вечером я позвонил Инге и сказал, что мне нужна от нее дополнительная информация. «Приезжайте», — сказала она.

Я приехал. И уже к утру знал об этом Белове все. Но устал страшно.

Горностаева со мной не разговаривала и демонстративно стряхивала пепел на пол. А у меня даже не было сил сказать ей какую-нибудь гадость.

Каширин пришел злой.

— Поговорил я с твоим майором. Сука редкостная. Меня послал разве что не матом. Сказал, что для Агентства этого засранца Обнорского слова не произнесет.

— А чего это он?

— Просто сволочь. Давай его посадим.

— Сажает, Родион, как известно, суд.

Но мы можем и помочь нашим правоохранительным органам избавиться от позорящих их субъектов. У меня вот был знакомый, инженер, так в советские еще времена от него ушла жена. Об этом стало известно у него на работе, собрали собрание коллектива и стали этот факт его биографии обсуждать. Коллектив решил: поведение этого моего знакомого осудить и его портрет повесить на доску позора вместе с фотографиями прогульщиков и пьяниц.

— И повесили?

— Повесили. А тут жена взяла и вернулась. Ну этот инженер бежит в профком и говорит: у меня, мол, баба возвернулась, поскольку я такой замечательный. И мой портрет надо перевесить с доски позора на доску почета. А ему отвечают, что мы твой портрет с доски позора по такому случаю, конечно, снимем, но до почета ты, брат, не дорос. Ну расстроился он почему-то сильно. Запил. И его портрет опять повесили на доску позора. Так до конца перестройки и висел. В общем, раньше люди совестливые были, им и морального наказания было достаточно. А майора этого, Лишенко, действительно, посадить было бы неплохо.

Каширин развил дикую активность, и вскоре план кампании по посадке майора Лишенко вчерне был готов.

Во— первых, Родион выяснил, что Лишенко в свое время уже отстраняли от работы -его подозревали в получении взяток. Но доказать ничего не удалось, и после очередной смены руководства главка майора не только восстановили, но и повысили.

Во— вторых, на фотографии Лишенко был изображен с неким Ваней Кувалдой -среднего уровня бандитом то ли из «пермских», то ли из «казанских». Третьего типа на снимке опознать не удалось.

В— третьих, индивидуальный предприниматель Андрей Павлович Белов был не только подозрителен, по определению, но и три года назад проходил свидетелем по делу, которое вел Лишенко.

Все складывалось одно к одному: сотрудник УБЭП был явно коррумпирован. Но взять его можно было только на взятке.

— Значит, так, — резюмировал Каширин, — обращаемся в РУБОП, выкладываем им все наши косвенные улики. Они гарантированно заинтересуются. Потом эта Корнеевская отдает Лишенко кейс с мечеными деньгами. Он берет, тут врывается РУБОП. Лишенко сидит. Мы счастливы, потому что беременны.

— План хороший. За исключением беременности, — внес коррективы я. — Шеф беременности не одобрит. Хорошо бы, конечно, дождаться Обнорского — он возвращается послезавтра.

— Конечно, дождемся. Я пока — предварительно — поговорю со знакомыми рубоповцами. А ты должен склонить Корнеевскую к сотрудничеству с РУБОПом.

РУБОП был согласен, если Корнеевская напишет заявление о вымогательстве взятки. Ингу я склонял долго — весь вечер, всю ночь и все утро. Она говорила, что ей страшно, что с милицией вообще и РУБОПом в частности связываться нельзя. Я отвечал, что это единственный способ избавиться от наездов и без ее участия никакой Обнорский ей не поможет. В конце концов она согласилась, и я смог отправиться на работу.

Открылась дверь. В кабинет вошла Горностаева. Я удивился — последнюю неделю она со мной даже не здоровалась.

— Алексей Львович, — обратилась она ко мне официально, — эта женщина вас обманывает.

— Женщины, Валентина Ивановна, всегда обманывают. Один мой приятель — он сейчас депутат Госдумы — познакомился в ночном клубе с девушкой. Ну, туда-сюда, решил он сделать ей приятное. Спрашивает, какой у вас размер? Она говорит: сорок второй. А обуви? Тридцать пятый. Покупает он ей в соответствии с этими параметрами шмоток на штуку баксов. И вдруг видит, что вместо того, чтобы радостно снимать трусики, девица падает в обморок. Оказалось, что размер у нее сорок шестой. А нога так вообще тридцать девятого калибра.

— Алексей Львович, — упрямо продолжала Горностаева, — Корнеевская вас обманывает. Вы знаете, на что она живет?

— На что?

— На трах. Она работает любовницей.

Дорогая проститутка. Берет не сто рублей зараз. И не сто долларов за ночь. А квартирами, акциями, услугами.

— Ну, Валя, так поступают все женщины, — не согласился я. — Это не проституция, а жизнь. Просто одним бабам достаются бедные мужики, а другим богатые.

— Она спала со всеми — и с Беловым, и с Лишенко, и с Кувалдой. А квартиру ей оплачивает «тамбовец» Губенко.

— Откуда ты это взяла?

— От своих источников.

— Каких?

— Источников не раскрываю.

Значит, выдумала. Зря, Валя, ревность не украшает женщину. Особенно беспочвенная.

Горностаева развернулась, хлопнула дверью. Кусок штукатурки отвалился от стены.

«Опять расходы», — подумал я.

Тут Горностаева вернулась.

— А ты знаешь, что Каширина она уже захомутала. Ты с ней трахаешься ночью, а он к ней заходит днем.

И еще раз шваркнула дверью. Я решил, что надо будет написать инструкцию по правильному использованию дверей — иначе скоро от Агентства одна штукатурка останется.

Вернулся Обнорский. Агентство ожило. Заметалась секретарша. У дверей кабинета шефа выстроилась очередь из девушек, мечтающих постажироваться в Агентстве у самого Обнорского, и иностранных журналистов, требующих от шефа разъяснений, почему Петербург не является криминальной столицей России.

Я протиснулся в кабинет Обнорского, нагло опередив ирландскую съемочную группу. Андрей был не в духе. Я решил для начала его чуть-чуть порадовать проектом инструкции о внешнем виде сотрудников Агентства.

Расчет не удался. Обнорский мрачно сказал, что инструкция недоработана, нужно добавить раздел о макияже, потому что женщины «Золотой пули» пользоваться косметикой не умеют, и надо в инструкции Эти вопросы подробно изложить, а потом провести методические занятия с сотрудницами, как, что и чем красить.

Потом он молча выслушал историю про Корнеевскую.

— Действуйте, — сказал он.

Ирландцы уже ломились в дверь со своей ирландской камерой и ирландскими вопросами о нашем криминале.

Капризы шефа, как известно, и не капризы вовсе, а руководящие указания.

Прояснить вопрос о макияже я решил у Марины Борисовны Агеевой — начальнице архивно-аналитического отдела и главной женщины Агентства.

— Так, Марина Борисовна, — сказал я, размахивая неподписанной инструкцией, — теперь я контролирую внешний вид женщин Агентства. Предъявите ваш лифчик и лифчики ваших подчиненных. А также расскажите о том, чем скромный макияж отличается от нескромного…

Бюстгальтеры у сотрудниц архивного отдела оказались на месте. Но с инструкцией по макияжу дело не пошло.

Я предлагал измерять количество косметики граммами, а Марина Борисовна — каким-то абстрактным вкусом. Решили, пусть лучше сначала Обнорский лично проведет с агентскими дамами методические занятия, а уж то, что он насоветует, мы и облечем в документальную форму.

Операция по взятию с поличным майора Лишенко вступала в решающую стадию. Надо было тащить Ингу в РУБОП.

Но ее телефон молчал.

Плюнув на все дела, я помчался на Московский.

У парадной было суетно. «Скорая помощь», милицейский «УАЗик», еще несколько машин.

«Убили кого?» — подумал я. И попытался пройти в подъезд. Но меня не пустили.

— Что случилось? — спросил я у старшины, охранявшего вход.

Но старшина попался неразговорчивый.

Я пристроился в сторонке. Через десять минут из дома вынесли носилки с закрытым простыней телом. Еще через полчаса возле дома уже никого не было.

Я поднялся на четвертый этаж. Квартира Инги была опечатана.

Обнорский рассеянно слушал мой рассказ об убийстве Корнеевской.

— Андрей, надо срочно создать группу по расследованию этого дела, — говорил я. — Предлагаю включить в нее Спозаранника, Зудинцева и Каширина. Меня назначить старшим. У нас в руках все нити этого дела: майор Лишенко, бандит Кувалда, бизнесмен Белов, вымогательство, обращение в РУБОП…

— Брось ты, Леха, — оборвал меня Обнорский. — Пусть это дело менты расследуют. Ты лучше с автотранспортом разберись. Чертите что творится.

Обнорский имел в виду ситуацию с личными автомашинами сотрудников Агентства. За последнее время по крайней мере половина наших расследователей напокупала себе автомобилей. Но поскольку машины они приобретали не новые, а те, которые позволяли доходы, и опыта вождения у них было немного, с этими автомобилями все время что-то приключалось. То сломаются по дороге, то в аварию попадут. Бывает, спросишь:

«Где Спозаранник?» «В автосервисе». — «Где Железняк?» — «На разборе в ГИБДД».

С этим надо было что-то делать. Но что — непонятно. Я считал, что со временем количество поломок и ДТП приблизится к норме и проблема исчезнет сама собой. Но Обнорский считал, что ждать, пока рассосется, нельзя и надо срочно что-то предпринимать. Например, провести методические занятия по правильному использованию личного автотранспорта в служебных целях…