ДЕЛО О ДВУХ УХАЖЕРАХ

«До прихода в Агентство журналистских расследований пять лет работала фотомоделью и манекенщицей. Сверхкоммуникабельна, обладает бесценными возможностями для добывания оперативной информации. Натура творческая, поэтому часто увлеченность Светланы той или иной темой сказывается на ее дисциплине…»

Из служебной характеристики

Да, одета я сегодня была действительно не для пресс-конференции в главке… Так-то вроде все очень в порядке: беленькая блузочка, темненькая юбочка, — но при ближайшем рассмотрении меня коллеги и сотрудники главка почему-то начинают терять нить беседы, путать фамилии, звания и статьи Уголовного кодекса. Дело в том, что мой любимый не признает на мне никаких колготок (только чулки!) и никакого нижнего белья, особенно бюстгальтера. И сегодня у меня не было выбора, сегодня днем Аркаша прилетал из длительной заграничной командировки.

Четыре месяца без любимого; темная тоскливая питерская зима в одиночестве, холодная постель, ожидание звонка. Ночью мне снились его нежные руки, запах его одеколона. Я то считала дни до его приезда, то снимала со стены календарь, чтобы не видеть тоскливой череды бесконечных цифр. Впервые в жизни я понимала, что отсутствие этого человека — это отсутствие жизненно важной части меня самой.

Сочувствующие взгляды подруг и вздохи мамы: «Поехала бы ты куда-нибудь, что ли?» Впрочем, Пенелопа из меня вышла никудышная. Когда в конце января — в феврале я уже полезла на стены, подруга моя Василиса, великий психолог, сказала мне:

— Ну, мать, надо как-то сублимировать…

Очевидно, она имела в виду что-то другое, но в тот же день я взяла в оборот Соболина.

С Соболиным у меня давно была какая-то неясность. Вообще, это не мой тип. Внешне, да и внутренне. И потом, я привыкла к близким отношениям с мужчинами, как бы это помягче сказать… другого социального слоя. И мои страшно милые, нежно любимые коллеги к этому слою не принадлежали и принадлежать не могли никогда. Собственно, это не мешало мне их любить, но вот о серьезных отношениях думать было просто смешно: мне вовсе не хотелось разделить судьбу Анюты Соболиной с ее сумками, стирками, мужниными изменами, работой до ночи, красными от усталости глазами.

Но, с другой стороны, в Володьке (как и, в разной степени, во всех наших ребятах) есть что-то такое, что не давало мне пройти мимо, а может быть, и уйти из Агентства. Этим-то не могут похвастаться мои вполне успешные ухажеры: это простота и ясность жизненных позиций. И какая-то странная для меня радость жизни в самом центре ее мерзостей: сам процесс жизни, работа, проблемы, запарки доставляют им неописуемое удовольствие «так жить».

А если учесть, что Володька как бывший актер (или бывшим актером быть невозможно, как бывшим кагэбэшником?) себя подать умеет, я смотрела на него с самого начала моей работы с восхищением. Я просто не могла пропустить такого мужчину в своей жизни! Правда, что с ним делать в жизни, я тоже не знала…

Ну если в плане жизненных позиций и высоких идей у нас все в порядке, то по части личной жизни у наших сотрудников — полный провал. Все Агентство полгода с интересом наблюдало, как чета Соболиных и Коля Повзло хороводами по Агентству ходят. Гуляет Коля по Агентству и на каждом углу во всеуслышание объявляет, что надо-де ему кое-что в интернете посмотреть и, видимо, придется ему Анну Соболину попросить. Вот и все Агентство в курсе: пошел Повзло к Соболиной по важному делу. «Иди, Коленька, конечно, спроси у Анюты», — скажет добрая Агеева и встанет под Анькиной дверью с сигаретой наперевес, чтобы никто не помешал их совместной работе. А тут по коридору летит Соболин и кричит, например: «Где Повзло, к нему с телевидения приехали!» Марина Борисовна плечами пожимает, и все остальные, как дураки, тоже пожимают плечами, потому что все (и Соболин в том числе) знают, где Повзло, но сказать стесняются. И тут открывается дверь и выходит Повзло. Взъерошенный, глаза обалдевшие. «К тебе приехали». — «Спасибо, Володя». — «Анют, обедать будешь?» — «Спасибо, Вова, я не хочу есть». Смотреть на все это было смешно и грустно.

Володька был уставший, одинокий… как я. И я почувствовала, что просто не могу, как хочу быть с ним. Весь рабочий день я смотрела на него из-за компьютера и думала, как это устроить, а вечером, когда уже почти никого не было, пригласила его поужинать. Ну не предлагать же ему сразу разделить со мной диван в офисе?

Ужинали мы недалеко от работы, в трактире, говорили о всяких глупостях попросту, как-то легко пили, как-то незаметно стали хихикать над глупыми анекдотами, а потом печалиться о нескладной личной жизни, но время шло, и я понимала: сейчас расплатимся, встанем, Соболин проводит меня до метро по-дружески и… и все. И тогда я заявила, что хочу водки.

Потом мы шли действительно к метро, было темно и очень скользко, поэтому я висела на Володе. Метро приближалось неминуемо. И тут я сказала, что мне очень надо в Агентство. Очень-очень. И мы побрели к Агентству. Ну если Соболин не догадывался — зачем, то я сильно преувеличивала умственные способности моих коллег.

Меня понесло уже в коридоре. Было темно, только где-то синим светом горел экран телевизора. Я схватила его, прижалась к нему, пытаясь сквозь мою шубу и его куртку зажечь его, забормотала что-то, что должно было хоть как-то смягчить мой сексуальный напор. Володя ответил так, как отвечают мужчины, — он сжал меня до хруста и задышал как марафонец.

Мы ввалились в темный, пустой репортерский отдел — Соболин уже целовал меня, коля бородой и срывая шубу нам под ноги. Меня трясло, стоять мы уже не могли и неминуемо клонились к дивану.

Такого со мной не было никогда. Я знала, что такого со мной больше никогда и ни с кем не случится. Гори все ясным огнем!

Вот сейчас…

Я даже не поняла, что случилось.

Вспыхнул свет, в дверном проеме появился и заорал страшным голосом некто бритый в кожаной куртке, и Соболин разжал руки. Я с воплем ухнула вниз, на распластанную шубу, и почему-то подумала, что сейчас будут стрелять. Кажется, я недолго была в обмороке. «Обнорский?» — пронеслось у меня в голове, когда я услышала голоса. Я почему-то подумала, что очень хорошо, что Соболин не успел снять джинсы…

Это что еще за дом свиданий! Пошла вон!!! — заорал действительно Андрей Викторович.

Я отреагировала не сразу, потому что не сразу смогла отождествить знакомый зычный голос и то, что явилось перед моими глазами: лысый бандит в очках с золотой оправой и с неуловимо знакомыми чертами лица. Господи, и «молнию» на платье заело, надо же было ее так рвануть в порыве страсти!

Завгородняя, завтра на работу к девяти! — заорал Обнорский.

Я выскочила из кабинета, волоча за собой бедную шубку и пытаясь одернуть платье, обвившееся винтом вокруг тела.

А Соболин остался в кабинете.

Не знаю, что шеф там ему сказал, но в течение следующих нескольких дней Обнорский провел воспитательные беседы со всеми участниками этой запутанной семейно-служебной драмы: с Володькой, Анной и Повзло. Только меня шеф проигнорировал: на следующий день только окинул меня мрачным взглядом и сказал что-то невнятно про ноги и мозги.

Вот так я чуть не изменила любимому со своим непосредственным начальником, можно сказать, на рабочем месте.

Так вот, сегодня, в день пресс-конференции в главке на тему «Итоги работы участковых инспекторов за первый квартал текущего года», Аркаша наконец прилетал из Канады. Конечно, коллеги мои (особенно женского пола) отнеслись с пониманием к этому моменту, но отменить поход на пресс-конференцию с неизбежным написанием отчета по оной в ленту новостей никто не мог. Соболин и не подумал дать мне отгул. Но я летела в Большой дом как на крыльях, и ничто не могло бы испортить мне настроение в этот пасмурный день конца февраля. Ни тягостная конференция, ни бравые доклады об увеличении числа намордников (интересно, на ком?) и уменьшении числа лиц БОМЖиЗ (интересно, куда они делись?), ни статистика, которая напрочь опровергала вышесказанное, ни обстоятельная лекция о беспризорниках.

Я механически черкала в блокнотике ручкой, не к месту улыбалась и представляла себе, что будет через несколько часов в аэропорту… а потом у Аркаши дома… а потом в каком-нибудь ресторане, а потом снова в Аркашиной спальне при свете свечей и тихих звуках саксофона. Уф… Нет, надо собраться. Где тут пресс-релиз? Ага, отлично, в нем все ясно и понятно.

Только одно на всем свете могло мне испортить настроение. Это встреча с Тимуром Тимуровичем Иратовым. Я прогнала эту мысль от себя, но когда после окончания конференции я, в окружении восхищенных сотрудников ГУВД и СМИ, стала спускаться по лестнице, он уже был там. Он стоял на площадке ниже этажом, и дружная компания коллег несла меня прямо к нему в руки. Я чуть не споткнулась, повернула было назад, но сзади подпирала группа курсантов, и мне пришлось спуститься прямо к галантно протянутой руке Тимур Тимурыча.

Здравствуйте, Светочка. Что-то давно вы ко мне не заглядывали, — ласково сказал он, слегка пожимая мою руку.

Глаза его, холодные, серые, смотрели прямо в вырез моей блузки. Бесстрастно и цепко.

Это началось около полугода назад.

Мы познакомились на фуршете в честь очередного профессионального милицейского праздника в ГУВД. Иратов, начальник одного из убойных отделов, был галантен и блистал остроумием. Иметь такой источник — мечта любого криминального репортера, и я с удовольствием позволила Тимур Тимурычу считать наши отношения «дружбой». Что и сказать, информацию я от него получала качественную, горяченькую, с пылу с жару.

Иногда даже Соболин руки разводил, а Обнорский несколько раз мрачно заметил, что «за удовольствия надо платить».

Прозорливому нашему шефу я тогда не поверила, но где-то через пару месяцев нашего сотрудничества Тимурыч стал все чаще и настойчивее предлагать познакомиться поближе и приглашать то на дачу, то «к друзьям». Приглашения были так настойчивы и откровенны, что вызывали и негодование, и страх. От моих отказов в его глазах появлялось это страшное выражение холодной злобы и насмешки, словно он видел меня насквозь, и читал мой страх, смешанный с брезгливостью, и знал свою власть надо мной.

Примерно в это же время до меня стали доходить слухи о том, что Иратов пользуется в ГУВД властью почти фантастической и многих в главке держит в страхе. В выборе средств достижения своих целей он не церемонится, жесток, всегда спокоен и ироничен, корректен и неуловим… Серый кардинал. Сильные связи, и не только в Питере. Страшный человек. Я стала реже бывать у него: начались телефонные звонки, «случайные встречи», даже визиты в Агентство. Потом Иратов «наказал» меня, не рассказав об одном шумном убийстве, и мне пришлось искать другие источники. Источники молчали, как партизаны на допросе. Во всем ведомстве я могла теперь получать информацию только от Иратова. Это была ловушка. И я попала в нее.

— Вы прелестно выглядите сегодня, — сказал Иратов, не отводя взгляда от моей груди. Я чувствовала, как краснею. Мне было противно и страшно.

— Спасибо, ~ сказала я, — сегодня приезжает мой жених. — Я старалась говорить твердо и даже с вызовом.

— Жених? — усмехнулся Тимур Тимурыч, переводя взгляд мне в глаза.

«Жаба, мерзкая жаба», — подумала я, пытаясь сохранить самообладание. Но Тимурыч неожиданно улыбнулся обаятельно и открыто, немного по-мальчишески, радостно:

— Светочка, я вас поздравляю! Значит, вы торопитесь? Как жаль! А я-то, старик, надеялся вас порадовать. Знаете, буквально сегодня утром доложили — героиновое убийство, крупная партия.

Я буквально подпрыгнула на месте.

Такой случай бывает раз в полгода: отличный материал, с хорошими перспективами, из первых рук… Но я колебалась.

Посмотрела на часы. Все мои коллеги уже ушли, я стояла на лестнице одна с Иратовым.

— Надолго не задержу, Светочка.

Пойдемте ко мне в кабинет, успеете к жениху.

Он мягко, но цепко, по-кошачьи, взял меня под локоть, и мы пошли обратно, вверх по лестнице. Всю дорогу до кабинета он говорил мне о всяких малозначительных происшествиях по городу и не отпускал ни на секунду моей руки.

— Садитесь, Светочка. — Иратов усадил меня в кресло напротив себя, из рабочего стола извлек фляжку с коньяком и две серебряные стопочки.

— Очень хороший, дагестанский, привезли неделю назад наши ребятки.

Пейте, Светочка.

— Благодарю, Тимур Тимурович.

Я все-таки на работе. Так что же случилось?

— Да, как жаль, что такая красивая девушка все время думает о работе. — Иратов поднял стопку, пристально на меня глядя, и, увидев, что я не последовала его примеру, резко поставил ее на стол. — Давайте поговорим о вас.

— Обо мне? — Я встала и накинула сумку на плечо. — Вы извините, Тимур Тимурович, если у вас ничего нет про убийство, я лучше побегу.

— Сядьте! Звучало как приказ.

Меня словно ударили под коленки, и я рухнула обратно в кресло, с ужасом глядя на побелевшего Иратова. — Сегодня утром гражданка Улаева М.Д., уроженка Таджикистана, 1965 года рождения, вошла в ванную однокомнатной квартиры, которую их семья снимала по адресу улица Никитиных, дом 15, и обнаружила своего мужа, Улаева Т. Г., 1960 года рождения, лежащим в ванне, с многочисленными ножевыми ранениями грудной клетки, перерезанной шеей, без признаков жизни. Сотрудниками органов милиции в квартире обнаружен мешок с тремя килограммами героина. Предполагается, что убийство Улаева произошло на почве раздела сфер влияния в оптовой наркоторговле. Вы довольны?

— Ух, спасибо, Тимур Тимурович, — пробурчала я, дописывая в блокнот последние слова. Материал и впрямь был отличным.

— Ну теперь мы можем поговорить о вас?

— Тимур Тимурович, мне надо бежать. Я опаздываю.

— Значит, наше свидание опять откладывается?

Я глубоко вдохнула, набираясь мужества, и ответила:

— Отменяется, Тимур Тимурович.

Тимурыч улыбнулся одними губами: морщинки вокруг глаз были веселые, смешливые, а сами глаза остались непроницаемы.

— А вы не пожалеете об этом, Светочка? — Он продолжал улыбаться, только не надо было смотреть ему в глаза, только не смотреть ему в глаза…

— Всего доброго, Тимур Тимурович.

Я выскочила из его кабинета пулей, почти побежала по коридору, пронеслась по лестнице, схватила пальто и отдышалась только на улице. Господи, какая гадость. Ладно, хоть материал стоящий. Интересно, было ли что-нибудь в том дагестанском коньяке? Запросто могло быть.

В Агентстве я кинулась к компьютеру, чтобы отписать пресс-конференцию и рассказ Тимурыча.

— Что-то сегодня Завгородняя скромна не по годам! — сказал Шаховский, подходя сзади ко мне. Я колотила по клавишам в надежде нагнать хоть пару драгоценных минут. Самолет уже должен был заходить на посадку. Шаховский подошел и затих.

— Светлана, что за матримониальные слухи расползаются по Агентству? — спросил Соболин, подходя с другой стороны, и тоже замолк. Я обернулась. Шах безмолвно пялился на вырез блузки. Соболин напряженно смотрел на экран компьютера.

— Откуда это? — спросил он, почесывая бороду.