ДЕЛО О ВЛЮБЛЕННОЙ КЛЕПТОМАНКЕ

«Работает корреспондентом репортерского отдела фактически с момента создания Агентства. До прихода в „Золотую пулю“ пять лет была фотомоделью и манекенщицей. Легкость в общении, непосредственность, коммуникабельность в совокупности с привлекательной внешностью дают высокий результат при получении важной для Агентства оперативной информации.

Натура творческая, но увлекающаяся, что сказывается на рабочей дисциплине.

28 лет. Не замужем…»

Из служебной характеристики

Я точно знаю день и час, когда пойму, что сошла с ума. Это будет пятница, восемь вечера. Будет лить дождь, я потеряю заколку от волос, и все прохожие, наверное, будут видеть во мне облезлую кошку. Эту заколку очень не любил один человек: он говорил, что с распущенными волосами под дождем я выгляжу как прекрасная нимфа. Или он говорил — как наяда? Неважно. Этот человек — из прошлой жизни. Он тогда тоже не знал, что однажды со мной начнут происходить поистине мистические события. Вернее, так мне казалось поначалу, что это просто мистика. Я ведь тоже не знала, что однажды в пятницу, в восемь вечера, я окончательно пойму, что сошла с ума.

За двадцать дней ДО ЭТОГО…

— Ну?

И замолчал. Как умер.

Это «ну?» я узнаю из тысячи других невразумительных междометий.

«Ну?» — ласково спрашивал шеф в коридоре, и любой из сотрудников Агентства, случайно попавшийся на пути венценосному «золотопульцу», за секунду должен был сообразить, с какой ноги утром встал Обнорский и является ли это «ну?» просто мимоходным приветствием или потянет за собой выяснение обстоятельств совершенного проступка. Причем о факте проступка на тот момент младший по званию коллега — и это, с учетом ласковости вопроса, было самым ужасным — мог и не подозревать. Дурацкую привычку начинать разговор с междометий переняли у шефа и другие наши сотрудники. Нонна Железняк как-то призналась, что когда после очередных разборов полетов на планерке Спозаранник зависает над ней со зловещим «ну?», ей хочется снова забеременеть и уйти в декрет с четвертым ребенком. Причем, забеременеть тут же, от любого.

— …Ну? — еще сильнее нажал в трубке Обнорский.

— Что — «ну?» — Я пыталась оттянуть время, лихорадочно соображая, что я умудрилась натворить.

Прошедшие два дня я по поручению Соболина наводила контакты с новыми источниками. После того как в июле начальник ГУВД Павлинов ушел в отпуск и не вернулся (в смысле — не вернулся на должность), в Управлении произошли большие изменения. Новый московский начальник провел некоторую чистку кадров, и на разных местах — важных для Агентства с точки зрения получения и проверки информации — оказались новые люди.

С двумя из трех нужных людей у меня все получилось сразу. Один через десять минут разговора заверил, что открыт для общения с очаровательными журналистками, только вопросы сотрудничества с прессой удобнее решать не в чиновничьих кабинетах, а где-нибудь на нейтральной территории, например, в баре. Я с ним была абсолютно согласна.

Другой в конце беседы, взяв меня под руку и проводив аж до дежурного на выходе, трепетно вздохнул: я страшно напоминала ему жену, безвременно покинувшую его в молодые годы; с тех пор он очень одинок, все не может встретить новую вторую половинку, а тут я… Я еще никогда в жизни никому не напоминала покойниц, но я помнила о задании Соболина, а главное, о том, что он милостиво разрешил мне после знакомства с новыми источниками не заезжать в Агентство, а проводить остатки рабочего дня по собственному усмотрению. А усматривала я в эти дни поход в парикмахерскую и на массаж.

А вот с третьим источником у меня не вышло ничего. Гееобразный майор Парубок (это ж надо — полная дискредитация фамилии!), в отличие от первого источника, сразу заявил, что с журналистами намерен общаться только через пресс-службу. А с некоторыми журналистками (равнодушный взгляд на мою маечку) и вовсе никак не намерен. С голубыми я общаться не умею — кроме своего парикмахера Жеки (с Женькой Мирзоевым мы — одноклассники, его нестандартную ориентацию я заметила еще в девятом классе: при виде любого красивого парня его азиатские глаза-миндалины становились блудливо-порочными, наполнялись влагой). «Придется, Вовка, эту Дивчину тебе брать на себя», — сказала я сразу запаниковавшему Соболину.

— …Есть проблемы? — вкрадчиво спросил шеф.

Я не помню случая, чтобы Обнорский сам звонил мне домой. Если я была нужна срочно, меня обычно отыскивала его секретарь Ксюша.

А может, вдруг решила я, он из другого города звонит? Ведь я пару дней не заглядывала в приемную и потому не знала, на месте ли Андрей. Последние полгода у нас в Агентстве активно развивались два новых проекта, и Обнорский вместе с Повзло, Кашириным и Кононовым мотались по земному шару: от Киева до Усть-Илимска. А поскольку исчезали они всегда неожиданно, увозя с собой авиабилеты с открытой датой, никогда не было известно, кто в какой момент присутствует в конторе, а кого нет. Может, и сейчас сидит себе шеф где-нибудь в украинском шинке и тоскует: не дозвонился ни до Скрипки, ни до Лукошкиной и хочет хоть чей-то родной голос услышать, узнать, как у нас дела…

— В Агентстве, Андрей, все в порядке. Ты когда будешь?

В моей трубке повисла напряженная тишина. Или это — помехи?

— Андрей! — закричала я в телефон. — Ты когда будешь?

— Где? — в голосе Обнорского мне почудились обескураженные нотки.

— В каком смысле — «где?».

— Это я тебя спрашиваю — где буду?

— А я у тебя хочу узнать — «когда?».

— Что — «когда?».

Андрей, обычно говорящий четко, отрывисто, сейчас странно растягивал слова, делал длинные паузы.

«Батюшки! — вдруг сообразила я. — Да он же пьяный!» Ну конечно, обычно так старательно выговаривают слова Кононов с Кашириным, когда не хотят, чтобы кто-то заметил, что они выпили. Вот это номер! Здесь нам не разрешает, чуть ли не обнюхивает всех по понедельникам, а сам… Хотя, если разобраться… Я ведь не знаю, чем они там занимаются. И если он там уже неделю сидит, а проблемы сложные, то поневоле запьешь.

— Ничего, Андрей, бывает. Ты только не забудь аспирина выпить. Шипучего. Мне Васька говорила — помогает. В смысле — разжижает кровь.

Снова тягостная тишина в трубке.

— Света…— через некоторое время вдруг с каким-то даже облегчением сказал Обнорский. — Ты… выпила?

— Когда? — обалдела я: на часах было девять утра.

— Вчера.

Я прикусила язык. Вчера я вообще не была в офисе. Что он имеет в виду?

А Обнорского вдруг разозлило мое молчание.

— Ты бы уж лучше, Завгородняя, коль решила следить за мной, что-нибудь серенькое надевала, чтобы с сумерками сливаться. А то светишься в красном — как фонарь…

— Что-о? — поперхнулась я кофе, забыв о том, что он только что с плиты.

И он отключился.

Звонок был ранний. В смысле — ранний для меня. Трудоголик Спозаранник, наверное, уже подруливает к офису. Я не люблю рано вставать, поэтому Соболин не требует от меня приходить в Агентство к десяти, а отправляет обычно на пресс-конференции — они раньше одиннадцати не начинаются: ведь пресс-секретари, в основном, из недоделанных журналистов и тоже спать по утрам любят.

Звонок был странный, и я решила, что надо мной в очередной раз сгущаются тучи. Мысль о пьянстве шефа я отбросила быстро: пьяный Обнорский — это все равно, что плачущий большевик.

Тогда — что?

Честно говоря, в последнее время отношения с шефом у меня не очень-то складывались. После случая в Репино. Тогда Андрей неожиданно появился на пляже в тот самый момент, когда я, абсолютно голая (мои шмотки раздавил чистящий пляж фейдер), требовала — в качестве компенсации — штаны с проштрафившегося тракториста. Я была так зла на этого пропахшего соляркой придурка, да и на этого — зашедшегося в гомерическом хохоте — Обнорского, что чуть не упала, отшвыривая в сторону рваный шелк. И упала бы. Но Андрей поддержал меня почти на уровне песка…

Потом, правда, я искренне решила, что та незатейливая интрижка должна была сблизить нас с Андреем. И потому всячески подчеркивала, что мы с ним — носители маленькой тайны. Но Обнорский от этого почему-то только злился.

Объективности ради надо сказать, что отношения с шефом после этого разладились не только у меня. Чуть не уволилась, разругавшись с шефом, Лукошкина. Периодически дерзила ему Агеева, солидарная со мной и Анной. Часто дулся на шефа Коля Повзло…

А, может, наоборот: все у меня — хорошо, и этот странный утренний звонок — обычный дружеский розыгрыш?

Так, подкрашивая глаза, рассуждала я, собираясь на работу.

В коридоре меня перехватила Агеева.

— Светуся, золотце, выручай! Просто разрываюсь на части: завалили работой — продыха нет. И все валят и валят, вешают и вешают… Как в теплый Киев ехать, искать под цветущими каштанами голову Горделадзе, так Каширин с Повзло, командировочными в гривнах, а как пропавших синяков по холодным помойкам — так Марина Борисовна со своими девочками. А еще справки, а еще новеллы… Тут не то что постареешь до времени, скоро вперед ногами вынесут… Нет, надо искать спонсора и завязывать с этим Агентством.

Марина нервно закурила и присела на обшарпанный коридорный диван. Но при виде проходившего мимо Князя она лучезарно улыбнулась:

— Гамарджобат, сихварули чеме!

Любит наша Марина все-таки чернявых мужичков.

Гвичия картинно встал на носки, раскинул руки в сторону, как в лезгинке, и таким образом плавно засеменил в буфет.

— Как ты думаешь, — хихикнула Агеева, — Зурик сойдет за спонсора?

— Аск! — одобрительно кивнула я. — У него там, небось, в заначке либо чайная фабрика в Зугдиди. либо цех по переработке мандаринов в Сухуми.

— Сухуми — это Абхазия, — машинально поправила Марина.

— Да? — удивилась я. — Кто бы мог подумать… А это что — не Грузия?

Агеева на секунду задумалась, но я, вспомнив о возможном отпуске в сентябре, снова спросила:

— А Ялта?

— Ялта — уж точно не Россия.

— Ну ничего себе! А мама моя в юности всегда в Ялту ездила и говорила, что это — русский город.

— Ну, это когда было… Еще до Хрущева.

— Ба, девчонки, да вы никак геополитикой увлеклись, — тормознул возле нас Каширин.

— Нет, Родька, ты только подумай: уже на бархатный сезон некуда съездить! — искренне возмутилась я.

— Ничего, я скоро вас всех в Аргентину приглашу на свое ранчо.

Совсем Родька одурел от своего наследства.

— А я — патриотка! — заявила я ему.

— Брось, Светик, небось опять паспорт заграничный просрочила, а в ОВИР лень идти.

В ОВИР действительно идти не хотелось, но и поддаваться Каширину не было настроения. Поэтому я встала, завершая разговор, и направилась к своему кабинету. Но Агеева придержала меня за руку.

— Света, ты же дала согласие помочь…

— Да? — изумилась я: вроде про море и мандарины говорили. — А что случилось?

— Да понимаешь, у меня Соболина заболела, а в Агентство сейчас одна дама едет — кто-то у нее там пропал; она так рыдала по телефону, что я толком ничего не поняла. Может, ты хоть первичную информацию снимешь, а?

— Так у нас же из отдела Горностаева откомандирована с психами работать! — Мне совершенно не светило вытирать слезы какой-то незнакомой даме: небось, мужик бросил, а она — сразу в розыск.

— Да бедную Вальку уже Глеб припахал: она в заповеднике какое-то убийство расследует. Света, ну что ты за человек, выручить не можешь?

— Ладно, только с условием, что эта твоя, дама — не из «Китеж-града».

Марина фыркнула, вспомнив недавний скандал в Агентстве, чмокнула меня в щеку, и мы вместе пошли в ее кабинет.

Прием посетителей — самая неприятная нагрузка, но, к сожалению, по воле Обнорского, мы все вынуждены по очереди этим заниматься. Нормальные люди в «Золотую пулю» обращаются крайне редко, но если такое и бывает, то их проблемы решить нашими силами невозможно. Обычно они просят найти какого-нибудь пропавшего без вести родственника — поскольку на милицию у них надежды уже не осталось.

В свое время Анюта Соболина, затосковавшая, видно, в архивно-аналитическом отделе по живой работе с людьми, так активно начала поиски одного пропавшего человека, что сама не заметила, как вляпалась в почти криминальную историю. Оказалось, что исчезнувший человек был убит, причем убит по самой банальной причине — из-за квартиры. А фирма, оформлявшая сделки купли-продажи недвижимости, по сути оказалась фирмой-убийцей; тихой Соболиной каким-то невероятным образом удалось выяснить, что уже не первый раз люди, продавшие свое жилье с помощью риэлтеров «Китеж-града», потом бесследно исчезают.

В общем, поняв, что журналистка верно идет по следу, руководство риэлтерской конторы приняло решение скомпрометировать Соболину. И это им удалось. Бедную Соболину обвинили чуть ли не в вымогательстве. Что творилось в Агентстве! Обнорский рвал и метал. Аня ходила как тень. Народ «Пули» разделился на тех, кто верил Соболиной, и на тех, кто считал, что она запятнала «полковое знамя»…

Я, честно говоря, ни секунды не сомневалась в том, что Анюта ни в чем не виновата. А она так убивалась… Я однажды не выдержала и говорю Железняк: «Раз кто-то сомневается, надо просто проверить Соболину на детекторе лжи. Установить датчики на голове, на груди и где гам еще их устанавливают?.. И не давать пользоваться „Рексоной“, подсунуть какой-нибудь другой дез…» Но Нонка рассудила так, что если повести Соболину в милицию подключать к детектору, то Анька, наоборот, решит, что ей уж точно никто не верит: возьмет, мол, еще после этого и повесится. И Нонна придумала другую идею: спрятать Соболину где-нибудь за границей (предварительно инсценировав ее убийство), не сообщив даже мужу…

В общем, в итоге все обошлось, но с тех пор особого энтузиазма в поиске потеряшек за сотрудниками Агентства не наблюдалось. Однако я обещала Марине…

Пришлось отменять поход к Жеке.

— Какая жалость, роднуля, — запричитал Женька. — А я только сегодня хотел тебе одного парнишу показать. У Феклы в мужском зале такой клиент появился: ноги, походка… Хотел с тобой посоветоваться…

— Жека, а не боишься, что отобью?

— Фу на тебя!

— Да ладно, шучу, — рассмеялась я. — Мы с тобой, подружка, никогда не пересечемся. А я завтра забегу.

— Давай, в любое время — без записи. У меня такая кассета с Борей Моисеевым появилась — закачаешься…

Отрыдав положенное и выпив всю нашу валерьянку, посетительница наконец смогла что-то внятно объяснить.

У нее, Юлии Николаевны, есть в Самаре любимая подруга — однокурсница Алла. После Политеха они виделись всего несколько раз, но постоянно созваниваются, знают все друг о друге. В Самаре Алла вышла замуж, у нее родилась дочка. И вот девочка выросла и решила учиться в Питере. Поскольку Юлия Николаевна не замужем, а квартира, оставшаяся ей от родителей, весьма вместительна, то она сама и предложила Алле: пусть Оленька на время учебы поживет у нее. «Может, и ты тогда скорее ко мне в гости выберешься», — смеясь, сказала она подруге. Порешили. И вот вчера Оля приехала. Оставила вещи и тут же помчалась в свой институт. Из института позвонила и сказала, что обо всем договорилась в деканате: завтра ей нужно сдать деньги на коммерческом отделении и вопрос с зачислением будет решен (экзамены она сдала уже в своем городе — в филиале питерского института).

— После меня она еще перезвонила Алле в Самару, — снова вытерла набежавшие слезы Юлия Николаевна, — и после этого — пропала. Ко мне домой она не вернулась…

Мы помолчали.

— В милиции были? — спросила я.

— Не берут заявление, — сглотнула женщина комок. — Говорят, у этих молоденьких девочек есть такая особенность — исчезать на день-два и появляться, когда сами захотят. Они просто не знают нашу Оленьку…

— Ну вы, извините, ее тоже до этого ни разу не видели, — вставила я.

— Это не важно. Я знаю Аллу. И верю ей. Оля — тихий, домашний ребенок. Она, понимаете, не такая, как вы…— Юлия Николаевна выразительно глянула на разрез моего мини-платья и покраснела. — Извините… Ей ведь нет еще и семнадцати, в октябре только исполнится.

Я пропустила мимо ушей ее реплику. Я представила себе эту Олю — провинциальную тихоню, которая элементарно просто, выбравшись из-за маминой печки, могла забрести с новыми подружками куда-нибудь в ночной клуб, потом — в гости. Хотя… Все могло быть и не так.

— Я не хочу вас обидеть… Она — не наркоманка?

— Ой, что вы! — замахала женщина руками. — Она даже не курит.

Я понимала, что Юлия Николаевна, не знавшая Олю лично, могла завышать ей оценки, но женщину по-человечески было жалко: подруга присылает ей единственного ребенка, а тот исчезает.

— Деньги за учебу были при ней? — уточнила я.

— Да, — кивнула женщина. — Она думала, что в тот же день придется платить. А вы что думаете?..

— Я ничего не думаю. Я пока просто спрашиваю. Здесь каждая деталь может играть важную роль.

Эта фраза успокаивающе подействовала на просительницу. Она уважительно посмотрела на меня, впервые обвела взглядом кабинет. Потом как-то очень долго задержалась взглядом на фотографии в рамочке, стоящей на соседнем столе: Аня и Вовка Соболины с маленьким Антошкой гуляли по дорожкам Павловского парка.

— Кто это? — не к месту спросила женщина.

— Мои коллеги. Главный репортер и главная розыскница Агентства. Семья Соболиных.

От этих высоких титулов, которыми я наградила ребят, Юлия Николаевна еще больше присмирела и даже носом перестала шмыгать.

— Ну, пожалуй, я все у вас спросила. Теперь давайте фотографию вашей Оли.

— Да в том-то и дело, что у меня ее нет, — снова расстроилась женщина.

— Как нет?

— Так получилось, что Алла за эти годы прислала мне всего пару фотографий дочери, но там она еще дошкольница.

— Ну и как же мы будем искать вашу Олю?

— А по приметам — нельзя?

— Может, лучше у матери срочно фото получить?

— Ой, что вы! Алла же ничего еще не знает! Ну как мне, посудите, ей такое сказать?

— Да ведь такое же не скроешь!

— У Аллы, к счастью, нет домашнего телефона, а с работы и от соседей она не может звонить часто. Вот я ей пока и говорю, что Оля либо в институте, либо уже спит, уставшая… Только на вас и надежда, Светлана Аристарховна!

Да, ситуация. Спасибо вам, Марина Борисовна, удружили. Я выразительно глянула на Агееву. Та моментально уткнулась в монитор своего компьютера. Вот уж поистине: кто людям помогает, тот тратит время зря.

Юлия Николаевна, увидев мое недовольное лицо, стала быстро описывать Олю:

— Маленькая такая, худенькая. Темные короткие волосы, темные глаза…

На этом приметы заканчивались. Особых — не было.

— Ну не знаю…— Я закурила. — Полгорода таких девушек. Может, она на кого-нибудь похожа? Ну на певицу, на актрису. На Анжелику Варум, например, или на Зару?

— Похожа, — с готовностью подхватила Юлия Николаевна. — Вот на эту карточку, — и она кивнула на семейное фото Соболиных.

— Что — на всех сразу?

— Нет, — смутилась посетительница. — На девушку. Она, правда, здесь в профиль и старше Оли. Но сходство есть. Такая же незащищенная…

Да, хорошие «особые приметы».

Посетительница засобиралась. Я за ее спиной показала кулак Агеевой и, простившись, отправилась в свой кабинет за сумочкой: мы договорились пообедать вместе с моей новой подружкой Асей. Но в кабинет в поисках Соболина заглянул Обнорский. Я вспомнила наш утренний разговор, поправила ремень на своем сером платьице и прошлась вокруг Андрея:

— А так — хорошо?

Шеф читал вчерашнюю информационную ленточку и глянул на меня поверх очков.

— И так хорошо, и по-другому. Я же говорил: тебя ничем не испортишь, — и он снова уткнулся в текст.

Я обиделась на такое откровенное равнодушие: сам же просил, чтобы я ходила в сером. Я села за компьютер, но уже через секунду не выдержала и глянула на Обнорского поверх монитора.

— И вовсе я за тобой не слежу.

— А что же ты сейчас делаешь? — рассмеялся Андрей. — Смотришь исподтишка, как я читаю информации, следишь за выражением моего лица, так? Разноса боишься? Зря. Хорошо вчера отработала кражу картин из военно-морского училища, молодец!

Выкрутился, ничего не скажешь. Но я решила не сдаваться:

— А чем тебя мое красное платье не устраивает?

— Да все меня устраивает, — вроде как даже раздраженно сказал шеф. — Ходи ты как сумеречная дива, или светись, как фонарь — лишь бы работала хорошо… Жаль вот только, что с тобой по-хорошему нельзя. Стоит только похвалить, как ты сразу начинаешь капризничать, садиться на голову. Тебя, Света, постоянно нужно держать в узде.

И он, недовольный, вышел из кабинета.

Какой свинтус! Сначала дурилку мне утреннюю устроил, а потом ни с того ни с сего нахамил средь бела дня.

Я не знала тогда, что ТОТ день еще не наступил. Что это пока — цветочки.

За месяц ДО ЭТОГО…

Сопля малохольная!

Сначала ее согнуло пополам так, словно подлый хоббит неожиданно воткнул свой деревянный меч прямо ей в солнечное сплетение. Потом она изрыгнула весь свой утренний завтрак — йогурт с вишней, омлет и что там еще едят по утрам пьющие красавицы? А потом уткнулась своей роскошной физиономией прямо в центр белой раковины общественного туалета на «Ленфильме», собираясь, похоже, захлебнуться.

— Где это ты вчера так набралась? — Рядом у соседней раковины я пыталась замыть блузку.

Аська высвободила свою симпатичную мордашку из-под струй хлорной воды, провела рукой по мокрому лицу:

— Спасибо, Светик, уже лучше.

Ну злости у меня на нее не хватает! Сидит себе, зеленая, на корточках, и не соображает, что у нас с Беркутовым только-только все начиналось. Он увидел меня на площадке, махнул рукой в сторону оператора — «стоп, камера!» — и вальяжной походкой героя-любовника первой столицы подплыл к нам с Аськой. «Вы — Света?.. Я давно вас ждал, чтобы познакомиться. Я читал сборники „Все в АЖУРе“, сценарий и был уверен, что Ася — это не вы! Хоть и режиссер, и Обнорский настаивали. Так вот вы какая — Света… Так вот какая ты — моя красавица-коллега Снежана Прибрежная».

В этот момент актриса Инга Карасева, играющая героиню нашей Анечки Соболиной, закричала: «Ребята, Барчик плохо!»

Ася Барчик — студентка Театрального института и якобы мой двойник. В последнем меня уверяют все в Агентстве и на съемочной площадке, кто хоть раз видел нас вместе.

Чушь собачья! Я не верю в абсолютное внешнее сходство двух человек (если, конечно, они не однояйцевые близнецы). И лишний раз убедилась в этом, когда нас с Аськой познакомили на совместной пьянке актеров съемочной группы, играющих в новом телесериале журналистов из вымышленного агентства «АЖУР», и их прототипов — нас, сотрудников «Золотой пули».

Встречу эту Обнорский задумал давно, лишь только приступили к съемкам первых серий. Но была одна загвоздка. Уже вовсю шли натурные съемки, а продюсеры с главрежем все никак не могли найти актрису на роль моей Снежаны Прибрежной. И в Москве искали, и в Питере, и по театрам, и по киноинститутам — впустую. Обнорский злился. Ребята на работе меня подкалывали: «Ну, Светка, не родилась, видно, вторая такая красавица в России! По всему, придется тебе самой свою героиню играть…» Я отмахивалась, хотя ситуация интриговала и меня: да что же это такое? Героини, что ли, перевелись?

И вот однажды Обнорский пришел на планерку страшно довольный. Все, говорит, нашлась Прибрежная. И не вторая красавица, а первая.

А через неделю мы познакомились.

…Мы, наверное, целую минуту молча рассматривали друг друга в коридоре Агентства, где происходило братание актеров с прототипами своих киногероев («Зудинцев прибыл?» — выспрашивал через головы наш Георгий Михайлович, а потом долго и доброжелательно жал руку актеру Юрию Птичкину. «А Глеба Спозаранника разве не будет? На задании?..» — расстроенно заглядывай в кабинеты актер Михаил Беляк, играющий в сериале нашего главного расследователя). Потом Соболин скажет, что в тот момент мы с Аськой были похожи на двух породистых собак, принюхивающихся друг к другу при первой встрече. А Агеева еще позже добавит, что на самом деле, говоря о собаках, Вовка, подчеркнул их половую принадлежность.

Я заметила в руках Аси букет. Она перехватила мой взгляд и протянула цветы.

— Это — вам… Тебе!.. — И, вздохнув, добавила: — Я так и знала: мне никогда не сыграть такую.

И она чмокнула меня в щеку.

Ася пахла моими духами.

Барчик оказалась страшной болтушкой. За час я узнала про нее все. Родилась в Ленобласти, в городе Запорожье («Мы, Светочка, с местными девчонками называли себя запарижанками»). Воспитывалась у бабушки (отца не было с рождения, а мама рано умерла). А когда не стало и «бабуси», оказалась в детдоме. Там было весело. Аська хорошо училась, на школьных вечерах пародировала друзей и воспитателей: все считали, что одна ей дорога — в артистки. В общем, была любимицей.

Но еще до Театрального Ася в 17 лет победила в местном конкурсе красавиц и попала «на Россию». А уже там обошла всех «Мисс Тула» и «Мисс Тверь». В Театральном ее заметили еще на первом отборочном туре (в тот год не хватало героинь), и на остальных она уже появлялась формально.

Когда шел отбор актеров для съемки сериала, она была на Кипре со своим другом, поэтому ее так долго не могли отыскать.

— А кто твой бой-френд? — спросила я.

— Да какой «бой»! — фыркнула Ася. — Ему уже полтинник. Жирок, залысины — все как полагается.

— Он, по всему, тебе не очень нравится? — меня удивила ее пренебрежительная интонация. Я не могла вспомнить, чтобы хоть раз в жизни спала с теми, кто мне не нравился.

— Мне очень нравится его счет в банке, — отмахнулась Ася. — Моя новая однокомнатная квартира на Васильевском. Цветы, подарки. За это я могу раз в неделю и потерпеть его худосочный росток. — Аська звонко расхохоталась. — Знаешь, Света, у меня были и женатые, и хромые, и черные, и высокопоставленные. Я давно все про них поняла. И ты запомни: в мужчине важнее не твердая мошонка, а тугая мошна.

С Асей было просто. Ее непосредственность, даже грубоватость, цинизм были милыми, незатейливыми. Мы были во многом схожи. Курили одинаковые сигареты «Вог» и любили шампанское-брют. Обожали раннюю весну и тихо умирали в дождливые октябрь и ноябрь. («Уже даже август, Света, это все равно, что вечер воскресенья»).

И при этом — я настаиваю! — мы были не похожи. Я слушала ее невесомую болтовню и пыталась представить Асю в роли моей Прибрежной. Что-то не складывалось. Ася казалась чуть ростом ниже, чем я. В отличие от меня — любительницы шелковых блузок, туфель на высоком каблуке, — она была «джинсовой девочкой»: носила брюки, куртки, ботинки «барбудос». Но это, несомненно, было не столь важным. Может, меня смущало, что она — стриженая брюнетка? Но для съемок это тоже не имело значения: любой светлый парик исправлял ситуацию (главреж сериала считал, что Прибрежная, как и я, должна быть блондинкой). Тогда что?..

Постоянно мимо нас прохаживались актеры сериала. Я видела, с каким любопытством они посматривали в нашу сторону. Пару раз я сделала попытку ответить на их призывные взгляды, но Ася цепко держала меня в своем узком кругу.

— А Беркутова, что, нет? — невпопад спросила я у Барчик.

— Нет, и слава Богу! Он мне на площадке надоел, москвич выпендрежный. А ты, что, интересуешься? — вроде как даже с ревностью переспросила она.

— Да, в общем-то, любопытно взглянуть на человека, который будет играть Обнорского, — искренне созналась я.

— И смотреть нечего. Во всяком случае… Он тебя не стоит, предупреждаю.

— Да? — изумилась я. — А кто стоит?

— Никто не стоит! — решительно казала Ася. — Ни один мужик! Даже Обнорский, хоть я его сегодня первый раз увидела.

— Ну ты даешь! — развеселилась я. — Что же мне теперь — без мужиков сидеть?

— Знаешь, Света, — вдруг торжественно сказала Ася, — я убеждена, что крепче женской дружбы нет ничего на свете!

Я, конечно, ничего не имела против веселого девичника, но как же…

— А секс?

— Секс? — переспросила Ася. — «Без секса жить нельзя на свете, нет!» — пропела она приятным низким голосом. — Секс, конечно, нужен. Но ведь не со всеми же мужиками секс хороший получается…

«Бедная Ася», — вспомнила я ее спонсора.

— Секс, Света, он разный бывает. И — с разными. И — по-разному…

Странно. Ася не выглядела прожженной потаскушкой. И при этом от нее откровенно тянуло каким-то жизненным опытом, которым даже я не владела.

— У тебя есть подруга? — спросила Ася.

— Есть. Вася. Подруга из детства.

— Все, отбрасываем первую букву и твоей подругой навсегда становится Ася.

Я лишь на секунду почувствовала себя предательницей по отношению к Василиске. Но тут же отбросила эмоцию-иголку в сторону. Хоть Аська и младше меня, тем не менее мы вполне могли бы стать неплохими подругами.

— И где же это ты все-таки так вчера надралась? — снова спросила я, отряхивая с блузки капли воды.

— Во-первых, не так уж и надралась: посидела с девчонками в баре, сначала — по коньячку, потом — шампанского…

— Да ты ополоумела! Кто же градус понижает? Всем известно, что…

— …Во-вторых, ты же вчера не взяла меня с собой…

— Я ведь тебе объяснила: встреча с «источником». Важную информацию доставала для «Пули». Мне даже Скрипка под это дело денег дал.

— Знаю я этих источников! Небось, с твоей груди глаз не спускал весь вечер.

— Ну и не спускал. А как же? Он же не педик.

— Лучше бы он был педиком, — вдруг зло сказала Ася и, вытерев лицо, направилась к съемочной площадке. — И, пожалуйста, не ходи за мной, — вдруг жалобно сказала она. — Не могу при тебе работать на камеру.