Еще через десять минут рядом с Плам возникла Стефани в уныло-бежевом хлопчатобумажном платье и прошептала:
      - Слышали новость? Пойман с поличным и арестован сотрудник полицейского подразделения Италии по борьбе с преступлениями в области искусства. Оказывается, двадцать лет работал на мафию! - И добавила:
      - Какой у вас восхитительный наряд!
      Плам расцвела и, поблагодарив, тихо спросила:
      - Стефани, а что из себя представляют те, кто занимается подделкой картин? Делают ли они это из-за денег или потому, что получают от этого удовольствие? Живут ли они в постоянном страхе перед разоблачением или относятся к своему ремеслу так же спокойно, как банковские клерки?
      Стефани рассмеялась, обнажив белые зубы, мелкие, как речной жемчуг.
      - Они занимаются этим и ради денег, и ради куража. Обычно это непризнанные таланты, желающие доказать, что мир живописи, который пренебрегает ими, является глупым, невежественным и коррумпированным. - Она подхватила стакан вина с проплывавшего мимо подноса. - Они правы в каком-то смысле. Ведь эксперты не всегда в состоянии распознать даже шедевр. Несколько лет назад, после ограбления одного английского загородного дома, на рынке стали происходить чудеса: серьезные вещи, вплоть до полотен Рубенса и Тициана, шли за бесценок. И только потому, что у них не было паспортов и происхождение их не было подтверждено учеными. Поэтому никто не считал их подлинными.
      - Я поражаюсь, как легко мошенникам сходят с рук подделки, - вздохнула Плам.
      Стефани приложилась к стакану.
      - Жулики играют на жадности. Это их тайное оружие. Расчет на жадность и легковерность жертвы плюс на самонадеянность экспертов и всеобщую боязнь оказаться в дураках. - Завидев проходившего мимо официанта, она заменила свой пустой стакан на полный. - Когда обман раскрывается, ни владелец, ни галерея, продавшая подделку, ни ученый, удостоверивший ее подлинность, не хотят, чтобы об этом знали, и мошенник полностью полагается на то, что они не станут выставлять себя в дурацком свете, - это мощный стимул к тому, чтобы ничего не предпринимать.
      - Но только не для Виктора, - возразила Плам. - Если он узнает, что его обманули, он начнет палить сразу из двух пистолетов, как Джон Уэйн.
      Глава 12
      Среда, 15 января 1992 года
      Собираясь на ленч к леди Бингер, Плам надела абрикосовое льняное платье-рубашку без рукавов, черные перчатки до запястья и черное соломенное гало.
      Толстый слой грима она сняла, сегодня съемок больше не предвиделось.
      Откинувшись на спинку сиденья, она разглядывала три конверта, которые вручил ей консьерж отеля. Из первого выпали газетные вырезки с откликами на ее выставку. Плам быстро пробежала их глазами: "Плам Рассел - одна из наиболее почитаемых художниц, работающих сегодня в Англии.., за последние десять лет быстро и уверенно обрела свой абстрактный стиль, столь же индивидуальный, сколь и всеобъемлющий...
      ...Она художник художников: наверное, только художники в полной мере могут оценить то, что делает Плам Рассел; она берет цвет и подчиняет его своей воле; цвета танцуют или сражаются друг с другом - по ее усмотрению... Ее картины при всем их лирическом романтизме обладают огромной выразительностью и поражают взор своим неистовством. Они кружат голову, очаровывают, настораживают и завораживают".
      Плам с облегчением выдохнула, открыла второй конверт и, прочитав записку Гарри, страшно возмутилась. Он опять перекроил ее график и втиснул в него еще одно интервью.
      ***
      Много лет назад, когда Плам переехала к Бризу, она удивлялась, как мало у нее свободного времени. Ее больше не преследовала нескончаемая череда домашних дел и забот, но ей стало гораздо труднее организовать свою жизнь. А Бриз считал, что Золушка из Кентиш-таун не должна вылезать из новой студии на верхнем этаже. И если она прерывала свои занятия, он хотел знать почему. Что-то случилось? Она заболела? Устала? А насчет нехватки времени он с улыбкой объяснял, что это преследует каждого, кто думает о своей карьере. Однажды, когда Бриз увидел, что она помогает Тоби собирать модель танка в мастерской, он изложил ей свое кредо:
      - Тот, кто хочет добиться успеха в этом мире, должен пахать как проклятый. А когда добьешься чего-то, надо работать еще больше, чтобы удержаться наверху. - Он обнял ее за плечи. - Там за окном тысячи голодных художников, дорогая. Они пойдут на все, чтобы получить то, что имеешь ты, стоит тебе оступиться или оставить свое место, - его тут же займет кто-то другой.
      Слушая Бриза, Плам вспомнила свою мать. Миссис Филлипс не выносила того, что она называла "ничегонеделанием", например чтения. "У женщин всегда должны быть заняты руки", - говорила она. Представления Бриза о пороке "ничегонеделания" были более современными и с философской подоплекой. Вследствие этого он заполнял свободное время активной деятельностью, чаще всего соревновательной, такой, как сквош, что, по сути дела, было просто другим видом работы. Его график до предела был забит светскими мероприятиями. Он никогда не оставлял себе ни минуты, чтобы задуматься, а приносят ли ему удовлетворение те дела, которыми он заполняет свое так называемое свободное время.
      ***
      Размышляя о деятельном Бризе и наблюдая оживленные улицы Сиднея за окнами такси, Плам вспомнила стихотворные строчки, когда-то выученные в школе:
      Что ж это за жизнь, если, устав от хлопот,
      Нельзя остановиться и поглазеть без забот?
      Нельзя стать среди леса красот
      И испытать веселый телячий восторг.
      С тех пор как она ступила на австралийскую землю, Плам ни на секунду не была предоставлена самой себе, какая уж там поездка к океану! Она решила пораньше уйти от леди Бингер и отыскать какой-нибудь парк, где можно просто посидеть или прогуляться.
      Такси въехало в широкие ворота и, оставив позади сочные лужайки, подкатило к приземистому кремовому дому леди Бингер, увитому бугенвиллеей. Плам открыла третий конверт - там была записка портье из отеля, в которой сообщалось, что в течение предыдущего часа ей дважды звонила Лулу.
      Плам поежилась. Может быть, ничего и не...
      А может быть, и случилось.
      Она гадала, зачем Лулу надо было так настойчиво звонить на другой конец света? Но она понимала, что не сможет позвонить ей, пока не вернется в отель.
      Войдя в прохладный затененный зал, Плам сразу увидела акварель Дюфи цветущий сад на Средиземноморском побережье; рядом с ней висела небольшая картина Израэля Исаака, она узнала его маленькую симпатичную корзинку с васильками.
      - Мой покойный муж был коллекционером, - пояснила леди Бингер в гостиной. - Вкладывать деньги в живопись оказалось выгоднее, чем в недвижимость. Поэтому я и сейчас, когда вижу картину, которая могла бы понравиться Эрику, покупаю ее.
      Со стремительной быстротой, не позволявшей запомнить имена, Плам была представлена двум десяткам знаменитостей, среди которых были известный архитектор, жена известного магната, владелец известной телекомпании, известный политик и его известная жена, В отличие от тех веселых, гостеприимных и добродушных австралийцев, с которыми Плам встречалась в Англии и в Сиднее, эти люди, явно считавшие себя здешней элитой, походили на карикатурные образы старых английских аристократов: старомодные прически, вычурные платья и много драгоценностей. Лица мужчин, словно высеченные из каких-то красновато-серых глыб, демонстрировали одно и то же суровое выражение. Их неподвижные хищные глаза глядели настороженно, а тонкие поджатые губы едва шевелились, когда они что-то произносили. Было ясно, что все знали друг друга и не хотели впускать в свой круг постороннего, если, конечно, это не была всемирная известность.
      Потому Плам решила, что веселая седовласая женщина в недорогом хлопчатобумажном платье как раз и относится к таким знаменитостям. Леди Бингер представила ее как Джоан Уиффенн, известного новозеландского специалиста по динозаврам. Она тоже едва успела прийти в себя после интервью с Кэти Перчуэлл.
      - Она спрашивала, счастливы ли вы? - поинтересовалась Плам.
      - Да, - оживилась специалист по динозаврам. - Сама-то она, бедняжка, выглядит не слишком счастливой. Да еще эти круги под глазами.
      - И что вы ответили ей?
      - Я сказала: да, я счастлива. Она тут же накинулась: почему? У меня был свой интерес, поэтому я и рассказала ей. Обычная домохозяйка, которой внушили, что семья - ее долг, я всегда была занята, пока подрастали дети. Но считала свой образ жизни страшно скучным. Он учился на вечерних курсах геологов, и я помогала ему в учебе. Так я стала палеонтологом-любителем и, по сути дела, остаюсь любителем, потому что не училась в университете и не имею никаких званий.
      - Но это не имеет никакого значения, - сказал загорелый мужчина невысокого роста с белыми короткими волосами, которые топорщились, как щетина на зубной щетке. - За десять лет своей работы Джоан собрала неопровержимые доказательства того, что динозавры обитали в Новой Зеландии.
      - Наверное, это дорогое удовольствие - откапывать динозавров? - сказала Плам.
      - Нет, тратить много не приходится, и нам вполне хватает нашей пенсии. Правда, я очень люблю читать лекции за границей. У нас, в Новой Зеландии, палеонтология мало кого интересует.
      Загорелый мужчина усмехнулся и повернулся к Плам.
      - Вы, наверное, не помните меня? Мы встречались десять лет назад на вашей первой выставке в Вест-Энде в 1982 году. Я агент - Отто Талбот. Приехал сюда с Дагги Боуманом. Тогда вы волновались гораздо сильней, чем сегодня.
      ***
      Накануне той выставки они с Бризом развешивали и перевешивали картины до трех часов ночи, а вечером, собираясь на вернисаж, повздорили из-за Лулу. Бриз, подозревавший, что та не рассталась со своей дурной привычкой, не хотел включать ее в список приглашенных.
      - Не говори глупостей! Лулу не смогла бы закончить курсы художественных администраторов и получить работу рекламного агента в Бирмингеме, если бы не избавилась от наркотиков, - чуть ли не кричала Плам. - Все равно я уже пригласила ее, так что заткнись! - Она разошлась так, что пролила духи. - Лулу будет на выставке и не подведет меня... Ох, Бриз, я знаю, что от меня несет, как в борделе, но хоть вид-то у меня не такой?
      В последнюю минуту она вдруг усомнилась в своем наряде. С Кристиной - ее консультантом по костюмам - они побывали в модном магазине "Свэнки моудз" в Кэмдене, где купили умопомрачительно розовую майку, ярко-оранжевую юбку-брюки, канареечного цвета колготки и коричневые туфли на платформе.
      - Ты выглядишь чудесно.
      Решив, что от Бриза ей не услышать правды, Плам бросилась в холл, где их ждали сыновья. Торопливо спускаясь по лестнице, она нетерпеливо прокричала:
      - Как я выгляжу, мальчики?
      Тоби и Макс уставились на нее. Наконец маленький Макс сказал:
      - Ты не похожа на мою маму, ты похожа на атомную войну.., так, кажется, ее называют, да, Тоби?.. Ну, мама, ты же сама спросила! Ты учишь нас говорить правду, а потом плачешь, когда мы говорим...
      Со слезами на глазах она бросилась наверх, чтобы надеть что-нибудь менее опасное.
      Бриз попытался объяснить ребятам, почему мама расстроилась.
      - бы оба постарались принарядиться на открытие маминой выставки, не так ли?
      Мальчики согласно кивнули. Им нравились их наряды. Десятилетний Тоби был похож на маленького рокера в своем кожаном облачении с многочисленными "молниями". Восьмилетний Макс был в гимнастерке цвета хаки и брюках для верховой езды из магазина военных товаров на Лоуренс-Корнер, где Плам покупала комбинезоны, в которых писала картины.
      - Маме хотелось выглядеть необычно, - объяснил Бриз. - Я тоже считаю, что наряд у нее ужасный, но, когда женщина уже собралась и спрашивает: "Как я выгляжу?" - всегда следует говорить: "Чудесно!"
      - Ты выглядишь чудесно, - хором заявили братья, когда Плам появилась в коричневой кожаной куртке военного покроя, мини-юбке, черных чулках и в туфлях-лодочках.
      ***
      Бриз заранее поработал с каждым из ведущих критиков, и картины Плам полотна от шести футов и более - были встречены с одобрением. Но среди хвалебного гула Плам услышала резкий голос человека, явно глухого, но слишком тщеславного, чтобы носить слуховой аппарат. Он сидел в кресле посреди галереи, ничуть не смущаясь тем, что мешает смотреть другим. Светло-серый костюм отличного покроя не мог скрыть его безобразной толщины. Он ткнул своей палкой в любимое полотно Плам:
      - Я куплю ту, которая понравится Отто Талботу. Что ты думаешь об этой, Отто? - Теперь его палка ткнулась в ступню молодого человека, стоявшего рядом с ним и с тревогой глядевшего вокруг. - Чарлз! Дай мне другие очки - от этих у меня текут слезы, черт бы их побрал! И не говори, что ты забыл их! Проверь, чтобы мне сделали обычную скидку, Чарлз! И скажи Стэнли, чтобы через двадцать минут подогнал машину.
      - Двадцать пять процентов скидки и по рукам, - прошептал Бриз на ухо Плам. - Это Дуглас Боуман. Подойди к нему и представься.
      Плам передернуло. Любезное обращение Дугласа Боумана с окружавшей его толпой заискивающих типов не могло скрыть его злобной натуры. Она видела, как он наклонился и с хулиганской жестокостью ткнул локтем под ребро своего молодого спутника, лихорадочно обшаривавшего свои карманы в поисках его очков.
      Плам уставилась на редкие седые пряди, свисавшие с лысого пятнистого черепа, на обвислые серые щеки, влажный красный рот. Так, значит, этот отвратительный тип и есть тот всемирно известный критик, чьи глаза, хоть и похожие на скользких устриц за толстыми линзами очков, считаются одними из самых острых в двадцатом веке.
      Как и всем в сфере живописи, Плам было известно, что в начале тридцатых годов, в возрасте двадцати одного года, Дуглас Боуман унаследовал от тетки скромную сумму денег, на которую приобрел в Париже картины знакомых ему художников: Пикассо, Матисса, Брака, Кандинского, Леже. Сегодня с коллекцией Боумана могли тягаться лишь немногие крупнейшие музеи мира. Он прославился еще и своим несдержанным языком и бранными письмами в адрес издателей, писателей и ученых, критиковавших выставки кубизма, которые он устраивал по всему миру.
      - Кто этот мальчик? - шепотом спросила Плам у Бриза, глядя на растерянного молодого человека, только что получившего тычок под ребро от своего патрона, потребовавшего, чтобы тот отодвинулся в сторону.
      - Это его единственный сын Чарли, - сказал Бриз. - А также его бесплатный помощник. Чарли просто святой и по-настоящему хороший парень, хотя и очень мягкотелый, иначе бы он не дал помыкать собой. Правда, он знает, что будет очень богатым, когда умрет его папаша. Я уведу его, а ты попытайся очаровать Дугласа.
      - Познакомь его с Дженни, - предложила Плам, изобразив свою лучшую улыбку и делая шаг вперед.
      Мужчина с белой торчащей щетиной на голове поцеловал ее руку. Плам незаметно вытерла руку об юбку. Потом Бриз рассказал ей, что Отто Талбот любовник Дугласа Боумана.
      ...Подбор блюд у леди Бингер оказался неожиданным: в такой жаркий день Плам ожидала увидеть обычные сиднейские деликатесы из устриц и местных видов рыб. Вместо этого подали сильно зажаренную говядину с вареными овощами, за которой последовал бисквит, пропитанный вином и залитый взбитыми сливками. Это напомнило Плам традиционное английское жаркое, которое ее мать почти сорок, лет подавала на стол по воскресеньям.
      После застолья леди Бингер устроила гостям экскурсию по своему мрачному и перегруженному мебелью дому, давая заученные характеристики картинам, которые были помещены в вычурные рамы и сильно отличались друг от друга как размерами, так и художественной ценностью. Все это были цветочные натюрморты, и многие поражали своей красотой.
      Два голландских полотна семнадцатого века висели в кабинете сэра Эрика.
      - Хендрик де Фромантио, - объявила леди Бингер. - Обратите внимание на монограмму ХДФ. Страстоцвет, тюльпаны и африканские ноготки.
      Плам протиснулась сквозь немногочисленную группу к первой картине, которая отличалась утонченной изысканностью и, несомненно, была подлинной. "Будет жаль, - подумала Плам, - если в этом доме не окажется ни одной фальшивки".
      - Эту нашел я, - негромко проговорил Отто Талбот голосом зануды.
      Плам не нравился этот человек с его вкрадчивыми интонациями, в которых звучали угрожающие нотки, когда он говорил:
      - Каждая из них стоит уйму денег.
      - Некоторые из них, - поправила Плам, когда группа двинулась к последней картине - небольшому прямоугольному полотну около пятнадцати дюймов шириной. Из светло-коричневой вазы свешивался большой ярко-желтый тюльпан с оранжево-розовыми кончиками лепестков. Его окружали тюльпаны поменьше и другие цветы; бледно-желтые нарциссы, несколько подснежников, разные виды розмарина и незабудок. В левом нижнем углу, над опавшим лепестком, стояла дата - 1629 и была выведена монограмма - М, заключавшая в себе А и Б - Амбросиус Босхарт-младший. Сразу над монограммой была изображена муха, которая ползла к большой желтой гусенице.
      Плам затаила дыхание. Она вся превратилась в зрение. И увидела перед собой еще одну подделку.
      ...Забыв о прогулке по парку, Плам задержалась после ухода гостей, сказав леди Бингер, что работает с одним искусствоведом над историей голландского натюрморта и что ей бы хотелось показать коллеге фотографии двух картин из коллекции Бингеров.
      Леди Бингер была польщена и даже спросила, не хочет ли Плам взглянуть на свидетельства о происхождении этих картин. Плам не ожидала такой удачи. Но затем старая леди чуть не застала ее врасплох, попросив назвать имя ее коллеги, а также имя издателя их совместного труда.
      - Я работаю с профессором Инид Соумз из Британского института искусств, твердо заявила Плам в надежде, что хозяйка не станет ее перепроверять. - А публикует нас издательство "Темза и Гудзон".
      Польщенная пуще прежнего, леди Бингер пригласила ее в свой полутемный старомодный кабинет, достала две бежевые папки и оставила ее читать их в одиночестве.
      Плам бегло просмотрела документы на Фромантио и раскрыла вторую папку. Амбросиус Босхарт-младший был приобретен в 1988 году у Форрестера на авеню Матиньон, что находится совсем рядом с Фобур Сент-Оноре и является не менее известной парижской галереей, чем аналогичные заведения на Бонд-стрит в Лондоне или на Пятьдесят седьмой и Мэдисон-сквер в Нью-Йорке. Ничего позднее 1962 года в документах не приводилось. Да это и понятно: последние годы можно легко отследить.
      Плам обратилась к перечню выставок, на которых картина якобы представала перед зрителями. Галерея Эжена Бар-то, Лондон, 1951-й. Выставка картин голландских и фламандских мастеров, Утрехт, 1960-й, номер 18 по каталогу. Галерея Лоренца, Амстердам, 1964-й, номер 7 по каталогу. Картина упоминается в работе Сондхайма "Основные тенденции в голландской флористской живописи", издание 1962 года, страница 9.
      Плам знала, что галерея Барто прекратила свое существование лет тридцать назад, а книга Сондхайма - если такая существовала вообще - очевидно, никогда больше не переиздавалась. Поэтому-то она и была избрана для данного паспорта.
      Теперь, когда у нее было больше сведений, Плам попыталась найти связующие нити, как советовала ей Стефани. Картины Сюзанны и Синтии связывало то, что они были приобретены в Лондоне у Малтби на Бонд-стрит. Картина Сюзанны попала к Малтби от анонимного владельца без документов о предыдущих продажах. Картина Синтии выплыла на аукционе "Борден и Плоу", в Брайтоне, где она продавалась от имени анонимного владельца и тоже не имела документов о предшествующих продажах.
      Картина из галереи Артура Шнайдера на Пятьдесят седьмой улице была приобретена во Франции на аукционе "Леви-Фонтэн" и, подобно первым, без документов, если не принимать во внимание счет из Бельгии за 1911 год. То, что подделки Артура Шнайдера и леди Бингер пришли из Франции, еще ничего не доказывает.
      На пороге появилась леди Бингер.
      - Отто Талбот предлагает подвезти вас до "Риджентс", и уже подходит время моего дневного сна...
      Плам захлопнула папку.
      - Вы не будете возражать, если я сниму с них копии?
      - Мне кажется, что копии есть в нашем архиве. Я попрошу прислать их вам завтра.
      - У вас были когда-нибудь проблемы с транспортировкой? - спросила Плам. Одна из моих картин оказалась поврежденной по пути сюда.
      - Сэр Эрик всегда пользовался услугами авиакомпании "Коломб" в Париже для доставки из Европы, поэтому и я так же поступаю. Никогда никаких неприятностей. Попробуйте и вы.
      ***
      Отто Талбот ездил на черном "Ягуаре", стоившем в Австралии втрое дороже, чем в Англии, что свидетельствовало о его высоком положении в местном обществе.
      - Слишком прохладно? - Он подрегулировал кондиционер. После непродолжительного молчания Отто Талбот многозначительно произнес:
      - Не хотите расстраивать старуху? Правильно, какой смысл. Она души не чает в своей коллекции.
      - Я согласна, подобраны они неудачно, но некоторые из ее картин очень хороши.
      - Старой Бинго хочется думать, что они у нее все подлинные. Я видел, как вы смотрели на того Амбросиуса, и все ждал, что вы вернетесь тайком, чтобы проверить его булавкой. - Он резко повернулся к Плам. - У вас хороший глаз.
      Думаю, что вам хочется сохранить его.
      - Что вы хотите этим сказать? - Плам мгновенно почувствовала себя так, как тогда, в Нью-Йорке, когда получила анонимное письмо, - словно она вдруг оказалась одна на краю черной бездны.
      - Я всего лишь хочу сказать, что хороший глаз требует постоянной тренировки и усилий над собой, дорогая, - вкрадчивым голосом проговорил он. Всем нам надо беречь то, что имеем, разве не так?
      - Леди Бингер купила этого Амбросиуса у вас?
      - Нет. Но она много чего покупает через меня, и я не хочу, чтобы она расстраивалась. - В голосе Талбота появились жесткие нотки. А когда "Ягуар" сворачивал к "Риджентс", он бросил на нее косой взгляд:
      - И я не советовал бы вам совать свой нос в дела, которые вас не касаются.
      Плам вдруг стало не по себе от его слов. Это был заинтересованный человек, и его нежелание переворачивать тележку с яблоками объяснялось тем же самым, что и у Бриза: они оба продавали яблоки. Тем не менее после этой короткой поездки на "Ягуаре" по коже у нее бегали мурашки, и кондиционер был тут ни при чем.
      К черту этого Талбота. Ему не удастся запугать ее. На самом же деле... Плам на негнущихся ногах пересекла роскошный мраморный холл отеля, подошла к портье и попросила снять свой заказ на прямой рейс до Лондона, заменив его рейсом через Париж.
      Глава 13
      Плам позвонила Лулу из вестибюля отеля, но никто не ответил. "Почему?" лихорадочно соображала она. В Лондоне сейчас три часа ночи, а телефон у Лулу рядом с кроватью. Официальный ленч и поездка с Отто в "Ягуаре" давали себя знать, и она решила пройтись, чтобы немного успокоиться.
      На Бридж-стрит она остановилась у огромного окна картинной галереи. За окном женщина в шелковых шортах, стоя на коленях, доставала из коробки фигурки каких-то животных. На одной из стен галереи висела большая абстрактная картина, вся в желтых и розовых тонах. Вместе с легкостью, веселостью и беззаботным очарованием в ней были также уверенность и какая-то основательность. Плам увидела, что замысел автора скрывает в себе еще одну сторону, которая рассказывает свою таинственную историю, и почувствовала, что картина притягивает ее и несет в себе послание, предназначенное для нес. Она толкнула входную дверь.
      - Это картина Эмили Кнуоррей. Ей восемьдесят лет, она стала заниматься живописью всего три года назад. - Женщина в шелковых шортах опять присела на корточки. - Такой была пустыня, если смотреть на нее сверху, во "Времена Мечты", когда, по мнению аборигенов, возникла Австралия.
      - А что несет в себе подтекст?
      - Как бы вы смогли разглядеть пути песен? Это сеть невидимых маршрутов, покрывающая эту страну. Для каждого маршрута есть своя таинственная и священная песня, которую аборигены поют, когда идут поклониться своим предкам и своей земле. - Она встала и стряхнула пыль с колен. - Больше я не могу ничего сказать. Мы с вами никогда не узнаем, о чем эта картина.
      - Я вижу, что эту картину писал счастливый человек. Сколько она стоит?
      - Десять тысяч долларов, - рассмеялась женщина. - Множество белых, которые с насмешкой относятся к неграмотным аборигенам, просто немеют, когда слышат, какие музеи хотят приобрести их картины.
      - Я покупаю ее. - Плам знала, что Бриз на ее месте не преминул бы поторговаться. - И мне бы хотелось встретиться с художником.
      - Это невозможно. Эмили живет в Утопии, а это далеко - в Северной резервации.
      - Я не прочь слетать и в Северную резервацию.
      - Вам не разрешат. Резервация для того и есть, чтобы никого туда не пускать и чтобы аборигены могли жить так, как жили до появления белых. Они охотятся, ловят рыбу, собирают съедобные коренья, а затем рисуют, занимаются резьбой по дереву или плетением-По вечерам они поют и танцуют.
      "Что же, - подумала Плам, - разве это не идеальный образ жизни для Эмили?"
      ***
      Облегченно вздохнув, Плам свернула в прохладу голубовато-зеленого Ботанического сада. Сняв туфли, она побрела среди субтропических деревьев с листвой цвета нефрита, малахита и всех других оттенков зеленого, кроме разве что гуммигута, да чуточку резкого цитрина, которые можно было бы противопоставить зеленому золоту.
      ...Но мысли все время возвращались к Лулу, и ее тревога росла.
      ***
      В 1984 году, вскоре после того, как Плам с Бризом решили, что им ничего не остается, как только заключить брачный союз, Плам, услышав звонок, открыла дверь и увидела на пороге плачущую Лулу. Схватив коробку салфеток, она торопливо провела ее к внутреннему лифту.
      В студии Плам Лулу долго разглядывала в зеркале свои немытые волосы и пожелтевшее лицо-Все, что осталось от Лулу, - горько сказала она. - Кокаин определенно не способствует здоровому цвету кожи.
      - Как это случилось, Лулу?
      - Сама удивляюсь. - Голос у Лулу сорвался, и она прикусила нижнюю губу. В Бирмингеме поначалу все шло хорошо, но потом какая-то девица сказала, что мне нечего рассчитывать на повышение. Ты никогда не станешь директором "Тейт", если не учился в Оксфорде вместе с теми, кто делает погоду в стране. Ты даже не будешь знать о лучших вакансиях, пока они не окажутся заполненными.
      - Но когда я была там, мне показалось, что все считают тебя способной и энергичной сотрудницей. Я думала, что вскоре ты получишь повышение.
      - О, да, работа была интересной, и я любила ее. - Все еще глядя на свое мертвенно-бледное отражение в зеркале, Лулу расплакалась. - Затем на одной из выставок, которую я организовывала, появились нигерийцы с кокаином. - Она отвернулась от зеркала. - Я ничего не могла поделать с собой, Плам. Я знала, что это опять пустит мою жизнь под откос.., но я просто не могла сказать себе "нет". - Итак, одно потянулось за другим, и вот этим утром я оказалась уволенной. - Лулу опять взглянула на свое отражение в зеркале, на свою ссутулившуюся фигуру, мятое черное пальто с прилипшей кошачьей шерстью и снова расплакалась. - В поезде до Лондона я только и думала: "Я потеряла одиннадцать лет! Плам добилась успеха, и даже Дженни получила признание как художник, а я превратилась в ничто. Куда я качусь?" Как я позволила случиться этому, Плам?
      На этот раз Лулу потребовалось полгода, чтобы избавиться от наркотической зависимости. Родители, хоть и с неохотой, но лишили ее денежного содержания, надеясь, что это заставит Лулу вернуться домой, где они смогут присматривать за ней. Но этого-то как раз и не хотела Лулу. Наперекор родителям она пыталась работать в разных конторах, стояла за прилавком в кафе-гриль и перепробовала много других временных занятий, которые не имели никаких перспектив. Наконец ей удалось найти место у графолога в бюро занятости, где ей очень понравилось. Но это тоже была лишь временная работа. Через четыре месяца она была вынуждена оставить ее, когда штатная секретарша вернулась из отпуска по уходу за ребенком.
      ***
      Через год после того, как Плам вышла замуж за Бриза, Джим женился. Его второй женой стала восемнадцатилетняя студентка по имени Салли. Джим говорил о ней, что она - "настоящая женщина".
      Дженни встретила Салли на вечеринке в Портсмуте.
      - Какая там настоящая женщина! - рассказывала она Плам. - Джим не знает, что делать с настоящей женщиной. Он боится их. И предпочитает маленьких послушных девочек вроде Салли. Она небольшого роста и не урод, с преданными карими глазами и услужливым выражением на лице, какое было когда-то у тебя.
      - Дженни, дорогая, ты всегда говоришь именно то, что мне хочется услышать.
      ***
      Как ни упрашивала Плам Бриза, он ни за что не соглашался выставлять работы Дженни у себя в галерее и даже отказывался ей помочь пробиться в другие, не желая вступать ради нее в обычную для таких случаев игру, которую вели галереи между собой. Она никогда не получит хороших отзывов, - сказал он Плам однажды вечером, расстегивая рубашку, - а я не собираюсь подрывать из-за нее свою репутацию. Но я рад, что ее работы стали понемногу продаваться.
      Плам откинулась на подушки со старой французской вышивкой.
      - А каким образом это может повредить твоей...
      Бриз стащил с себя рубаху.
      - Ты знаешь не хуже меня, что работы Дженни при всем их техническом совершенстве не отличаются оригинальностью. Она нагляделась на Стэнли Спенсера. Эти ее скучные ландшафты похожи на грязные лоскутные одеяла, а карточные люди с серыми лицами не могут ни есть, ни испражняться, не говоря уже о том, чтобы любить или ненавидеть. Они у нее получаются такими же скованными и озабоченными, как и сама Дженни. Ну а в остальном она самая талантливая со времен Боттичелли.
      - Дженни много работает, - с мольбой в голосе проговорила Плам-- В ней есть упорство. Ты же сам не раз говорил м не, что талант требует упорства, что без этого успех невозможен.
      - Да, но при условии, если есть талант. - Бриз бросил брюки на стул.
      - Почему ты так сурово судишь ее?
      - Мне потребовалось два года художественного колледжа, чтобы понять, что у меня есть все, кроме таланта. Поэтому я решил строить карьеру около живописи, и теперь я преуспевающий агент, вместо того чтобы быть презренным второсортным художником. Дженни тоже следовало бы заняться чем-нибудь "около". Человек находит себя и свое счастье не только в лучах славы, оказавшись в числе избранных. - Раздевшись, он лег в кровать и сразу же заснул.