Вторник, 29 декабря 1936 года.
Ресторан «Айви», Лондон
– Дорогая, ты была великолепна. – Ноэль, обращаясь к Физз, поднял бокал с шампанским. – А теперь мы должны подумать о будущем… О, смотри, здесь Маргот! – Он помахал рукой.
Вошедший мужчина оставил свою спутницу, симпатичную женщину в черной бархатной шляпке, и подошел к столику.
Перекрывая шум разговоров, Ноэль поинтересовался:
– Вы наверняка знакомы?
– Разумеется, – улыбнулась Физз.
– Возможно, не слишком близко? – Мужчина поклонился.
Физз задумчиво посмотрела на него. Профиль Лэрри вполне мог украсить греческую монету. У нее вдруг ослабели колени, когда она подняла на него глаза и подумала: «А что, если…»
Ноэль повернулся. Одна поднятая бровь, и тут же три официанта оказались у столика. Лэрри пристально посмотрел на Физз призывным взглядом, взял ее руку, перевернул, поцеловал в ладонь и как будто испарился.
За десертом Ноэля срочно вызвали к телефону, возникли какие-то проблемы на репетиции, и ему пришлось уйти.
– Не волнуйся обо мне, дорогой, – Физз послала ему воздушный поцелуй. – Швейцар вызовет мне такси.
Спустя две минуты она украдкой взглянула на столик Лэрри. И он, и его спутница исчезли. Официанты уже стряхивали скатерть, что означало – столик свободен.
* * *
На улице шел дождь, и Физз задержалась у выхода из ресторана. И вдруг какой-то бесенок стал нашептывать ей на ухо: «Вот твой шанс. Не упусти его. Лэрри уже давно сидит в машине чуть выше по улице и ждет тебя. Он уже заплатил швейцару, и именно поэтому тот на удивление долго ищет такси. Если ты и в самом деле хочешь угостить Макса его же лекарством, то надо влить ему микстуру из самой лучшей чайной ложечки. Лэрри Маргот – самый известный британский актер своего времени, не считая, может быть, Джонни Гилгуда».
Физз опустила ресницы, когда красивые темные глаза заглянули ей прямо в душу.
– Я отвезу вас куда захотите, – предложил Лэрри и распахнул перед ней дверцу серебристой спортивной машины.
– Благодарю вас, – скромно ответила Физз. – Я уже знаю, куда я хочу поехать. – И она назвала ему адрес на Колвил-плейс.
* * *
Два часа спустя очарованная Физз с уважением вынуждена была признать, что Лэрри знает свое дело. И она еще поблагодарила небеса, что миссис Помфрет не придет убирать.
Среда, 30 декабря 1936 года
Макс не заметил легкий запах чужого одеколона в их спальне. Но на следующее утро он обнаружил, что его бритвой пользовались, но не заменили использованное лезвие новым.
Макс ворвался в спальню:
– Кто пользовался моей бритвой?
Физз обернулась и сонно посмотрела на него, подумав про себя: «Велика ли разница между использованием чужой постели, чужой жены и чужой бритвы? Почему мужчины так трепетно относятся именно к бритве?» Она снова зевнула.
– Я уже забыла, кто это был. То ли это был вор, он меня поцеловал и еще так на меня посмотрел… А может быть, молочник, почтальон или кто-то другой?
Макс швырнул бритву в окно, которое, к счастью, оказалось открыто. Блестящее лезвие описало изящную дугу, улетая из жизни Макса и влетая в чью-то еще – с улицы раздалось сердитое восклицание.
Обнаженный Макс бросился к туалетному столику, на котором лежала ярко-красная замшевая сумочка Физз. Одним движением он открыл ее, высыпал содержимое на пол и выудил из кучи всяких мелочей ее темно-синий ежедневник.
– У меня для любовников особый шифр, – предупредила его Физз, – тебе его никогда не разгадать. Посмотри на числа, обведенные в кружок.
– Это твои чертовы критические дни.
– Мне нравится, как ты выбираешь слова. Но посчитай, сколько кружков в одном месяце…
Макс покраснел, как пион, и, не говоря ни слова, стал листать ежедневник, пока не дошел до двадцать девятого декабря.
– Просмотри адреса в конце книжки, они все перечислены на букву Ц, от слова «целоваться», – выразила полную готовность помочь Физз. – А когда страница кончается, я их записываю под буквой Г, от слова «грешить».
– Ага! Ты обедала с Ноэлем в «Айви», а на вторую половину дня у тебя ничего не запланировано!
– И тем не менее у меня был дневной спектакль. И я отлично играла, во всяком случае, я осталась собой довольна.
Макс схватил телефон, словно желая раздавить трубку, и начал с остервенением крутить диск. Но когда Макс заговорил, голос его звучал медоточиво и вкрадчиво:
– Луиджи… Добрый день… Вы не могли бы найти для меня в обед столик на двоих? Может быть, все-таки что-то найдется? – Макс понизил голос: – Видите ли, сегодня у нас с женой совершенно особенный день… Замечательно! Благодарю вас, Луиджи, я очень вам признателен. Могу ли я предложить вам пару контрамарок на следующую неделю?.. Да, Физз будет играть главную роль… Я знаю, что она была у вас вчера, она обожает «Айви»… Да, она говорила, что было очень много знаменитостей… И мисс Мэтьюс?.. И мистер Мэйсон? И… – Макс посмотрел на Физз. – Я уже очень давно не видел Лэрри… Чао, Луиджи, скоро увидимся.
Макс развернулся и швырнул тяжелый телефонный аппарат в голову Физз. Она увернулась и свирепо посмотрела на Макса:
– Спасибо, что передал мне телефон, дорогой. Я как раз собираюсь позвонить одной журналистке. Той самой даме, которая утверждала, что мне повезло, раз мне достался не буйный супруг.
– Лэрри! Как ты могла с ним? С этим высокомерным, тщеславным…
– Красивым, чувственным, талантливым…
– Ты и вправду с ним спала, сука?
Физз ухмыльнулась. Макс подошел к ней, схватил ее за плечи и потряс:
– Ну и как это было?
Физз нежно улыбнулась и сказала:
– Я надеюсь, что он тоже остался доволен.
– Не слишком-то ты разборчива, моя дорогая.
– Но я умею ценить хорошее, мой дорогой. И Лэрри тоже.
– Ты двуличная шлюха!
– Интересно, а как называется шлюха мужского рода?
– Как ты посмела так поступить со мной! – крикнул Макс.
– Ты хотел сказать, дорогой, как я осмелилась переспать с замечательным актером? Он великолепный исполнитель, такая твердость в нужных местах.
Макс почти потерял контроль над собой, его пальцы сжались в кулак. Он вовремя вспомнил слова отца: «Когда тебе захочется свернуть кому-нибудь челюсть, поворачивайся и убирайся прочь как можно быстрее. И не иди, а беги».
Тяжело дыша, Макс бросился к двери. Он вбежал в ванную, торопливо обернулся белым полотенцем и вылетел в коридор. Там он наткнулся на миссис Помфрет и перевернул поднос с завтраком, который она несла мадам. Макс пулей пролетел мимо изумленной женщины, сбежал по лестнице и кинулся к телефону.
* * *
– Физз? Это Ноэль… С моим голосом все в порядке. Даже твое контральто сменилось бы тенором кастрата, если бы ты видела то, что видел я. Твой муж вцепился в Лэрри… Дай мне договорить, дорогая! Я в моем клубе… Нет, мы сидели с Лэрри за ленчем, когда вдруг увидели Макса. Он мчался по этой нашей роскошной лестнице. И тут, к моему изумлению, Лэрри не то чтобы побежал, но как-то довольно быстро пошел в сторону туалета… Я решил, что ему приспичило…
Нет, Физз, Лэрри не успел дойти до двери, Макс догнал его, схватил сзади за воротник и начал трясти, как терьер крысу… Не успел я позвать на помощь, а Макс и Лэрри уже катались по ковру.
Разумеется, я не вмешивался. Слуги пытались вытолкать Макса прочь, но твой муж ударил двоих. Один свалился с лестницы, а второй влетел в мраморный бюст Сары Сиддонс… Да, ударился, и как следует… В конце концов с Максом удалось справиться. Нет, Лэрри каким-то образом удалось спасти свой знаменитый профиль… Этот нос наверняка застрахован у Ллойда почти на такую же сумму, как «Мальчик в голубом» кисти Гейнсборо…
Нет, конечно, Лэрри не пытался дать сдачи. Он просто сбежал. Ведь ему сегодня еще играть в дневном спектакле… Я звоню тебе только потому, дорогая, что ты должна знать – в нашем клубе такие истерики недопустимы. Это беспокоит пожилых джентльменов в библиотеке, уже тридцать лет спящих над номером «Таймс»…
…Но ты можешь его остановить, дорогая, поэтому я тебе и позвонил. В конце концов, он же твой муж… Это ненадолго?.. Ты в самом деле решилась?.. Дорогая, я надеюсь, что ты обратишься к Уитерсу, они ловко избавили Бренду от Хью…
* * *
Физз никак не могла отделаться от странной мысли, что ее затягивает чудовищный водоворот. Герти отомстила ей, переспав с Максом, Физз отомстила Максу, переспав с Лэрри. Макс отомстил за себя, избив Лэрри… И Физз подала на развод. Неужели Физз позволила вовлечь себя в разрушительную спираль мести?
Пятница, 29 января 1937 года
Неважно, насколько упорно Физз сопротивлялась своим чувствам. Макс всегда интуитивно угадывал, когда приходила пора действовать.
Через месяц Макс позвонил жене.
Они встретились по его предложению, чтобы обсудить подробности развода.
Физз оглядывала дешевый, но веселый итальянский ресторан.
– Что случилось с нами, Макс? – печально прошептала Физз. – Мы ведь любили друг друга. А теперь ненавидим… – Она никак не могла понять, почему ее до сих пор тянет к мужу.
Словно читая ее мысли, Макс предупредил:
– Ненависть приводит к войне.
– Значит, мы теперь воюем?
Макс торжественно вынул из кармана белоснежный платок и помахал им.
– Я пришел обсудить перемирие. Я сделаю все, что ты захочешь. Только дай мне еще один шанс и прости за банальность.
Именно этого Физз и ждала. Она много об этом думала и теперь холодно ответила:
– Нам ведь ни к чему снова и снова проигрывать одну и ту же сцену, правда? Я не хочу больше слышать: «Я был пьян» или «Тебя не оказалось рядом».
Макс демонстративно протянул руку под столом и дотронулся до колена жены.
– А мне так нравится проигрывать снова и снова некоторые сцены с тобой.
– Прекрати, – выдохнула Физз, решившая не сдаваться. Во всяком случае, не так легко.
Пятница на Страстной неделе,
26 марта 1937 года
В этом году день рождения Физз пришелся на Великую пятницу. Они выехали из дома в шесть утра. Макс считал, что позже на дорогах возникнут пробки. Спустя час они миновали маленькую деревушку Кинтбери в Беркшире. Еще через несколько миль начался лес. Они проехали по проселочной дороге еще миль десять, и деревья неожиданно расступились.
На поляне перед ними стоял белый с черными балками коттедж в стиле Тюдоров, чуть накренившийся влево. В окнах отражался утренний свет, из трубы вился дымок.
– Дай-ка я угадаю, – сказала Физз, – мы приехали в гости к Гензелю и Гретель?
– Предполагают, что это один из охотничьих домиков Генриха VIII, – пояснил Макс, явно очень довольный собой. Он протянул Физз ключ: – Но теперь дом принадлежит тебе, дорогая.
Тяжелая дубовая дверь отворилась, и они вошли в холл-столовую с высокими стеклянными дверями в противоположном конце. За ними цвели белые розы. Физз пробежала через маленькую пустую комнату и выглянула в окно. Она увидела вымощенную камнем террасу, обсаженную кустами тиса. Выложенная елочкой кирпичная дорожка делила пополам лужайку, в конце которой фруктовые деревья спускались к реке.
– Это наше убежище, – приглушенно сказал Макс.
– И здесь будем бывать только мы? – с надеждой спросила она.
– Я обещаю.
Глава 19
Вторник, 3 января 1939 года.
Голливуд
В этот год Бетси отправилась в свое обычное путешествие по Европе раньше, чем обычно, потому что намеревалась взять с собой Стеллу. Она хотела, чтобы ее дочь год проучилась в Париже.
– Неужели мне в самом деле надо ехать? – ныла Стелла.
Бетси пришла в отчаяние:
– Можно подумать, что я отправляю тебя в большевистскую тюрьму в Сибирь! Сколько еще можно это обсуждать? Многие девочки мечтают о том, чтобы провести год в Париже! А теперь бери мои шляпные коробки, и давай прекратим эти глупые разговоры, а не то мы опоздаем на самолет.
Личный шофер почтительно открыл перед ними дверцу нового каштанового «Линкольна».
– Поторопись, Стелла!
Девушка торопливо подбежала к машине и села рядом с матерью, уже горделиво восседавшей на заднем сиденье с кожаной шкатулкой для драгоценностей на коленях.
О'Брайены летели ночным рейсом в Чикаго, потому что Бетси должна была подписать кое-какие бумаги. Затем они пересели в поезд, который и доставил их в Нью-Йорк. Миссис О'Брайен забронировала лучшую каюту на «Нормандии» и предвкушала четыре дня роскошного отдыха, великолепные рестораны, бары, массажные кабинеты, турецкую баню, гимнастический зал и бассейн, а затем поход к парикмахеру. Элегантный лайнер отличался от отеля только отсутствием теннисного корта.
В первый вечер в Париже Бетси тщательно оделась в атласное платье цвета «Воды Нила», к которому так подходили ее изумруды, потому что она договорилась о встрече с Мэй, бывшей артисткой из труппы Джолли Джо Дженкинса. Мэй часто присоединялась к Бетси в Париже. Их разговоры всегда начинались одинаково: «Кто бы мог подумать, что мы с тобой…», но они никогда не говорили о Мими.
Бетси ждала гостью в гостиной. Мэй появилась на пороге невероятно элегантно одетая (это нечестно, что некоторым не надо прилагать никаких усилий для похудения!), в маленьком черном платье от Вионне с горжеткой на одном плече и смешной маленькой шляпке с вуалеткой, сдвинутой на один глаз. Кожа у Мэй теперь напоминала перезревший персик – слишком красная и довольно волосатая.
Мэй подняла вуалетку и приветствовала Бетси улыбкой:
– Бетси! Как замечательно, что ты здесь! Вот бы Джолли Джо увидел нас сейчас! – Они обнялись, едва коснувшись друг друга, чтобы не испортить сложный макияж, и Бетси сказала:
– Я с сожалением узнала о Густаве.
Мэй тут же загрустила.
– Он умер два месяца назад, детка, и я все еще по нему тоскую. Не могу поверить, что его больше нет. Чувствую себя потерянной. Одной ходить никуда не хочется, так что я была рада этому путешествию.
Бетси кивнула. Она тоже нервничала, когда появлялась одна на публике.
Мэй с удовольствием приняла бокал шампанского.
– Бедный Густав был диабетиком. Вдобавок этот его чертов доктор в течение года не замечал опухоль мозга. После смерти Густава этот специалист, которому я заплатила тысячи фунтов, сказал. – Мэй передразнила врача: – «Мадам, я отказываюсь нести за это ответственность. Это промысел божий».
Мэй протянула бокал, чтобы ей налили еще шампанского.
– Тебе надо было подать в суд.
– Это не вернуло бы мне Густава, правда? Я была у адвоката, занимающегося врачебными ошибками. Он сказал мне, что все его клиенты добились только, как он это назвал, «признания ответственности», и врач перед ними извинился. Неважно, детка. Я ухаживала за Густавом до самого конца. У него было все, что угодно, и очень много любви. Можно ведь умереть и по-другому, ты же знаешь… Ты читала, что Флоренс Лоуренс, писательница, покончила с собой в прошлом году? После пожара она не могла больше работать… О господи, какая же я дура, прости меня, детка.
Бетси покраснела.
Суббота, 1 июля 1939 года.
Лондон
Весь предыдущий год Физз пользовалась огромным успехом. Она сыграла леди Макбет в театре «Минерва». Все актеры были одеты в форму нацистов. Последствия не заставили себя ждать. В Берлине Макса и Фелисити Фэйн занесли в особый, черный список британцев, подлежащих немедленному уничтожению, как только Адольф займет свое место в Букингемском дворце.
Но молодые Фэйны выглядели недовольными, правда, по разным причинам. Романтические приключения Макса наложили неприятный отпечаток на его отношения с женой. Временами он почти ненавидел Физз. Его тошнило от необходимости лгать ей и относиться к ней снисходительно, потому что Физз никогда не приходило в голову проверить его ложь. К тому же Макс стал отчаянно ревновать жену к Джонни Гилгуду, как только тот попробовал себя в роли режиссера.
– Я слышал, что с Джонни просто невозможно работать, – как бы случайно ронял Макс в разговоре с Физз. – Он меняет мнение каждую секунду. Это, должно быть, очень мешает и утомляет.
– Это верно, но посмотри, каких результатов добивается Гилгуд, – не могла удержаться от замечания Физз, и начинался очередной словесный поединок.
Так как бурные романы Макса всегда происходили исключительно с театральными знаменитостями, тут же поднимался шум в газетах, а это еще больше унижало Физз. Она чувствовала себя преданной. Неотвратимо наступал момент, когда она смотрела на обнимающего ее Макса и задавалась вопросом: а с кем, собственно, он занимается в этот момент любовью? Кого представляет на месте Физз? Сколько женщин перебывало в их постели? Макс никак не мог понять, почему ее возбуждение пропадает так внезапно.
* * *
Солнечным субботним утром в начале июля, когда Физз только закончила одеваться, в спальню, предварительно постучав, вошла миссис Помфрет. Физз видела ее отражение в зеркале – красное лицо, в руках стопка простыней.
– Эти простыни были в корзине для грязного белья, мадам. Мне отправить их в прачечную? Обычно я меняю белье по понедельникам.
– Да, пожалуйста. – Физз наклонилась к зеркалу, держа в руке тюбик ярко-красной помады. Миссис Помфрет не двинулась с места. Она излучала странное неодобрение.
Физз обернулась и уставилась на пурпурные отпечатки губной помады, оставленные на простынях.
– Положите их обратно в корзину, – сердито сказала она.
Довольная, миссис Помфрет вышла из комнаты.
* * *
– Убирайся! – Ручное зеркало полетело через комнату.
Макс умело уклонился, и оно ударилось в стену за его спиной, разлетевшись на мелкие осколки.
– Некоторым дарят на свадьбу кучу тостеров. А тебе надо было подарить массу ручных зеркал. – Он увернулся от щетки для волос.
– На это раз я говорю серьезно! – Хрустальный подсвечник ударился о полосатые обои. – В конце концов терпению любой женщины приходит конец!
– Ты же не собираешься снова уезжать? – умоляюще поинтересовался Макс.
– Нет. Это мой дом! Я за него заплатила! – крикнула Физз. – Уедешь ты! – Она метнулась к гардеробу и начала собирать вещи мужа. Макс изумленно смотрел, как его жена невозмутимо выкидывает их на улицу.
Он попытался остановить Физз, вырвав у нее из рук вторую охапку. Тут ему пришла в голову одна мысль. Он выглянул в окно. Так и есть! Кто-то подбирал его вещи! Макс бегом спустился по лестнице в подвал и схватил чемоданы. Пожалуй, лучше ему и его гардеробу провести пару деньков в клубе, как обычно.
Днем Физз поменяла замки на входной двери.
Вечером она спрятала голову под подушку, чтобы не слышать криков и угроз Макса, стоявшего под дверью.
В конце концов Макс поостыл и отправился в клуб «Гаррик», полагая, что Физз, как обычно, со временем сменит гнев на милость.
А в спальне Физз рыдала, уткнувшись в подушку. Никогда еще она не чувствовала себя такой усталой, измученной… Она была просто больна от ярости.
* * *
Следующие несколько недель Макс предпринимал попытки помириться. Снова пошли в ход корзины с цветами, изысканные подарки с Бонд-стрит, желтые телеграммы с мольбами о прощении. Но на этот раз Физз не собиралась сдаваться.
Она злилась на себя за то, что не может перестать любить мужа, который постоянно обманывает ее.
* * *
Спустя две недели Физз по-прежнему отказывалась разговаривать с Максом, и за кулисами театра люди чувствовали себя неловко в их присутствии. Макс попытался поговорить с женой наедине, но она сменила замок в гримерной.
На следующей неделе в три часа утра, когда Физз только улеглась в постель и начала засыпать, ее разбудили странные звуки. Она высунулась в окно. На темной улице стояли музыканты в белых атласных смокингах. Саксофонист начал выводить мелодию, а солист запел:
– Я всегда буду любить тебя…
Увидев в окне сонное лицо Физз, Макс вырвал мегафон из рук певца и закричал: – Я люблю тебя! Я сделаю все, что ты захочешь! Мне так жаль, любимая… Прошу тебя, прости меня… Я обещаю, что это больше никогда не повторится…
– Черт побери, я надеюсь, что нет, – проорал разбуженный сосед. В домах начали открываться окна.
– Прошу тебя, дорогая, умоляю! – Голос Макса эхом разносился по пустынной улице. – Ну пожалуйста… Ох! – Из соседнего окна кто-то вылил ему на голову содержимое ночного горшка. Физз от всей души надеялась, что это была не вода.
Музыканты тут же прекратили играть. Руководитель ансамбля заспорил с Максом, но этот спор прекратил новый поток воды. Музыканты торопливо отошли от дома Физз.
Она ощупью добралась до постели вся в слезах. Сколько раз Макс просил у нее прощения? Она больше не может ему верить. Ее сердце не выдержит еще одной измены.
Пятница, 28 июля 1939 года
В конце концов Физз попросила у своего врача снотворное. Тот дал ей флакон безобидных витаминов и отправил на Харлей-стрит к специалисту по семейным проблемам. Если бы он сказал, что ее примет психиатр, то Физз с возмущением отказалась бы к нему пойти. Она же не сумасшедшая.
Сидя в стандартной комнате с низким потолком, Физз с неудовольствием рассматривала доктора Доусона, восседавшего по другую сторону огромного письменного стола. Он был в черном пиджаке и полосатых брюках, поэтому Физз чувствовала себя неловко. Ей казалось, что она разговаривает со своим банкиром. Она объяснила, что ей не требуется во что бы то ни стало вернуть мужа. Она просто хочет понять, почему он так поступает и что от этого получает. Это могло бы помочь ей справиться с горечью унижения.
* * *
После встречи с доктором Доусоном Физз медленно шла по Харлей-стрит, вспоминая его объяснения.
– Женщины хотят нравиться, они ценят доверие и близость. А мужчинам необходимо уважение. Многие мужчины боятся близости, которая, как им кажется, приводит к эмоциональной зависимости от женщины и к тому, что они оказываются в ее власти.
– Вы хотите сказать, что мужчины не верят своим женам?
– Многие мужчины вообще никому не верят, – твердо произнес доктор Доусон. – Отношения им представляются в виде пирамиды с единственным местом наверху. Этот трон природой предназначен для мужчины. Но как только женщина понимает, что мужчина скрывает от нее часть своего «я», она перестает ему доверять!
– Но почему Макс испытывает потребность тайно унижать меня? – с болью в голосе спросила Физз. – Почему он занимается любовью с другими женщинами в нашей супружеской постели?
– Именно поэтому.
– Ваш муж хочет унизить вас – и не думайте, будто он не хочет, чтобы вы об этом узнали. Он прекрасно помнит, что вы когда-то унизили его.
– Но я этого не делала! – запротестовала Физз.
– Нет, вы его унизили. Вы не позволили вашему мужу управлять вами, – ответил врач. – Месть восстанавливает его самоуважение и осознание собственного превосходства.
– То есть как управлять? – изумилась Физз.
– Макс хочет, чтобы вы его слушались и не задавали вопросов.
– Как Гитлер, – фыркнула Физз.
– Что ж, можно сказать и так. Гитлер жаждет мести за то унижение, что немцы навлекли на себя, проиграв мировую войну. За это немцы его и обожают.
* * *
На Кавендиш-сквер Физз купила «Ивнинг стандард» у уличного мальчишки, остановила такси, откинулась на спинку сиденья и раскрыла газету. Она пробежала первую страницу, где объяснялось, почему Гитлер может напасть на Польшу. В колонке рядом Уинстон Черчилль говорил о том, что если Польше придется отражать натиск немцев, то Британия вступит в войну.
Перевернув страницу, Физз посмотрела на колонку светских сплетен и ахнула. Там красовались большая фотография Макса и статья под заголовком «В скором будущем завидный холостяк?».
Автор обрисовал недавние успехи Макса, особенно провокационный спектакль, открывший сезон, «Все дети господа обретают крылья». Пьеса была посвящена браку черного и белой.
Физз читала слова Макса о том, что его жена ушла от него. Он ее ни в чем не винит. Когда-то они с Физз очень любили друг друга, в конце концов, она замечательная женщина и потрясающая актриса. Но когда их карьеры вошли в противоречие… Разумеется, Макс не смел надеяться, что Физз останется в маленьком театре только ради него… «Да, я чувствовал себя одиноко, пока моя любимая была в Голливуде. Это было в 1932 году. А в 1936 она снова уезжала в Америку. Мы женаты много лет, и Физз вполне могла от меня устать.
После ее возвращения отношения между нами стали прохладными. Потом Физз предложили сыграть Джульетту в Эдинбурге. Кстати, прекрасная постановка. Ей уже тридцать один год, и я понимал, что это ее последний шанс убедительно сыграть четырнадцатилетнюю девочку. Я решил не быть эгоистом и не стоять у нее на пути, но, разумеется, я без нее скучал. И до сих пор скучаю. К сожалению, процент счастливых браков в театральной среде не слишком велик».
Физз сидела очень прямо. Она скомкала газету, бросила ее на пол и наступила на нее ногой, чтобы раздавить эти предательские слова. О, как она теперь понимала, что испытывает Мими от поступков Бетси О'Брайен. А ведь когда-то она считала их вражду абсурдной. Вот, значит, как возникает желание убить любимого человека, предавшего тебя.
* * *
Неделю спустя посыльный принес Максу пакет. В нем было два письма. Первое информировало его, что миссис Фелисити Элоиза Фэйн, урожденная Аллен, клиент адвокатской конторы Уитерса, возбуждает дело о разводе. Второе письмо извещало, что так как их клиент, миссис Фелисити Элоиза Фэйн, урожденная Аллен, не подписывала никакого контракта с «Фэйн продакшн лимитед», то после закрытия последнего спектакля в Уэст-энде их клиент больше не желает работать на «Фэйн продакшн лимитед».
На этот раз Фелисити не шутила!
Хотя Макс и Физз ни с кем в «Минерве» об этом не говорили, через две минуты все знали, что на этот раз Вьюнку будет отмерено полной мерой.
Воскресенье, 30 июля 1939 года.
Фицрой-сквер
Утро выдалось теплое и удивительно тихое, поэтому Макс и Тоби, захватив стаканы, вышли на каменную террасу, пока Мими совещалась с кухаркой.
В саду Макс лениво растянулся в полосатом шезлонге.
– Я завтра уезжаю в Париж. Физз поехать не может.
Тоби удивленно посмотрел на сына:
– Разве это разумно? В такое-то время?
– Многие не верят, что нацисты захватят Польшу, а я верю. Поэтому я собираюсь последний раз побывать в Париже. Потом, вполне вероятно, что мне не удастся получить отпуск до окончания войны.
Тоби вздохнул:
– И что ты собираешься делать, когда вернешься? Пойдешь в армию?
– Когда начнется война, меня призовут и станут учить. Я буду младшим лейтенантом.
– Все повторяется! Я полагаю, мне снова придется присоединиться к добровольной полиции и дежурить по ночам, вместо того чтобы спать. Как будто мы не выиграли ту проклятую войну.
Глава 20
Вторник, 1 августа 1939 года
Макс остановился в гостинице «Скриб», спокойном и роскошном отеле в центре Парижа. Полдень уже миновал, асфальт плавился под ногами, толстые консьержки обмахивались бумажными веерами. Макс вдруг почувствовал себя счастливым, впервые с того момента, когда осознал, что Физз на самом деле не хочет больше его видеть.
Вечером он позвонит старым приятелям Портерам и посмотрит, пригласят ли они его. Если нет, он поужинает один в маленьком бистро неподалеку от улицы Жакоб, а потом навестит Натали. Макс позвонил, Портеры оказались в Париже и хотели, чтобы Макс навестил их.
В знойной духоте такси с низкой крышей Макс понял, что будет рад увидеть Портеров снова.
Хозяйка дома была в платье от Нины Риччи. Удивительный покрой и изысканный цвет морской волны. Оно переливалось при каждом ее движении.
– Будьте умницей и поговорите со Стеллой О'Брайен, – прошептала она Максу.
Стелла привыкла общаться со знаменитостями, но все равно чувствовала себя так, словно оказалась на странице журнала «Вог». Грейс Мур флиртовала с Морисом Шевалье, Коко Шанель болтала с Люсьеном Лелонгом, Серж Лифарь смеялся шуткам бывшей чемпионки по теннису Сюзанны Ленглен.
Макса переспросил:
– О'Брайен?
– Да, она дочка Черного Джека. Я тебя сейчас с ней познакомлю.
Макс тут же заинтересовался девушкой. Он взглянул на Стеллу совсем иначе. Теперь он заметил и красивые синие глаза, и молочно-белую кожу.
– Не беспокойтесь, Линда, я сам представлюсь. – С бокалом в руке Макс направился к паре, стоявшей у окна. Он поприветствовал Жака, потом повернулся к Стелле.
– Вы ведь Стелла, верно? А я Макс. – Он намеренно не назвал свою фамилию.
Стелла всегда радовалась возможности поговорить с мужчиной, который был выше ее ростом. Она взглянула в глаза Макса, почти такие же синие, как у нее, и была покорена его спокойным очарованием, уверенным видом и красивым лицом. Девушка покраснела и рассердилась на себя за это. Макс это заметил.
– Нравится ли вам в Париже? – поинтересовался Макс.
– Очень нравится, – пробормотала Стелла, которой смущение сковало язык.
– Удивительно, что американцы еще здесь.
– Войны не будет, – быстро заверил их Жуайо.
– Если Министерство информации уверяет, что войны не будет, значит, она точно начнется, – пошутил Макс.
– Друзья моей мамы в Вашингтоне говорят, что Гитлер не сможет воевать на два фронта, – вступила в разговор Стелла, пытаясь казаться уверенной в себе и хорошо осведомленной. – На этот раз Соединенные Штаты не будут вмешиваться. Мама говорит, что это не наше дело. Немцы настолько деловиты, что, возможно, к Рождеству все будет кончено.
– Значит, немцы деловиты? – Макс чуть улыбнулся. – Французы тоже, если уж на то пошло. Разве вы не заметили, как они любят чистоту? Их женщины, дома, собачки, все всегда очень ухожено. Даже их сады выглядят неестественно прилизанными.
