Наконец на крошечное экране увидел ее усталое, похудевшее лицо.
      - О! Это вы, - она не ожидала, что именно он так упрямо требовал ее. - Я не знала, что это вы...
      И вдруг улыбнулась в ответ на его щедрый привет и звонко сказала:
      - Вы сегодня хорошо выглядите.
      - Сегодня я хочу отдыхать, отдыхать, а не думать и не работать. Вместе с вами можно?
      - Хорошо. А куда вы хотите пойти?
      Он уловил и ее легкую досаду и уступку.
      - Туда, где весело, где люди только смеются и совсем не думают о высоких проблемах.
      - Тогда, тогда пойдем потанцуем.
      - Хочу танцевать! - весело поддержал он.
      И сразу поймал себя на мысли, что танцевать не умеет. Он даже не видел, как люди танцуют теперь.
      Через полчаса они прибыли в Адеонис - огромный Дворец Веселья на одном из островов Средиземного моря.
      Высоко в воздух взлетели площадки для танцев. Отсюда далеко видна окрестность. И благоухающие заросли на самом острове и сооружения для шумных игр. Дальше море, в темноте густое, слабо фосфоресцирующее при ударах о скалы. Скал много, черных, блестящих и острых. А еще дальше можно различить огни материка. Там городок обсерваторий.
      Леа и Павел устроились на террасе павильонаресторана. Совсем близко протянулись и упругие листья самшита. Павел смотрел на Лею и не узнавал. Не прежняя бледная Леа, рассеянная, погруженная в саои мысли, сидела перед ним, а кокетливая изящная девушка в ярком оранжевом платье, плотно облегающем гибкую фигуру, с открытыми матово-бледными плечами. И волосы не так, как обычно, уложены, отчего четче выделяется классический овал лица. Неожиданное превращение! Он хотел разбудить женщину! А она рядом с ним, соблазнительная и загадочная. Какая же Леа милее: эта или прежняя?
      Леа улыбалась, полузакрыв веки. Странный у нее цвет глаз. Бледно-голубой. И вдруг там мелькнула прежняя детская робость. И Павел понял. Она ему нужна, нет, необходима, вот такой...
      Он слишком пристально смотрел на нее. Она покраснела и отвернулась, а пальцы беспокойно теребили веточку самшита.
      Вальс... Плечи Леи чуть-чуть покачивались в такт ему.
      - Я должен просить у вас прощения, Леа, я совсем не умею танцевать.
      Она рассмеялась тихо, но искренне. От этого смеха ее стало легко. Теперь он видел: она смущена и взволнована.
      Она больше не спрашивала о том, что было когда-то. Только слушала эту ночь, густую темноту...
      Низкий женский голос поет о чем-то. И грусть и смятение. Пахнет в ночи каждый листочек и каждая былинка... И Павлу захотелось подарить какую-то светлую радость этой цевушке.
      - Хорошо здесь, - шепнула Леа. - Можно, я позову своих друзей?
      Павел не мог точно ответить, хочется ли ему сейчас видеть ее друзей...
      А она уже нажимала кнопки личного телевидения.
      - Люций! Ты огорчен?
      Павел на маленьком экране видел растерянное лицо юноши.
      - Эвг Гью не берет? Ничего! Дорастем! Приезжай в Адеонис.
      Леа повернулась к Павлу.
      - Сейчас позову Нилу. Она самая хорошая. Мы выросли вместе. Она всегда была умнее всех.- И улыбнулась.- Когда мальчишки носы разбивали друг другу, она являлась, так сказать, главным воспитывающим фактором. Речи произносила не хуже любого вашего оратора. Но мальчишки драться не переставали! Сейчас она проходит педагогическую практику. И представляете? Совсем отказалась от проповедей...
      Леа вдруг вскочила со скамейки. Встала в позу, вытянув вперед руку, сдвинула сердито брови:
      - Дети - это единственные люди на Земле, над которыми еще довлеет насилие. Дать детям свободу. Пусть их учат сами события! - И дальше, едва улыбнувшись, продолжала обычным тоном:
      - Один из ее подопечных съел столько мороженого, что сегодня пришлось собрать консилиум врачей. Мороженого он действительно больше не хочет! Боюсь, что Нилу на некоторое время отстранят от детей. Ей будет очень тяжело.
      Павел любовался оживлением Леи.
      - Когда-то, лет триста назад, придумали кибернетических нянек. Представьте себе: рядом с каждым ребенком такая няня! Первыми не выдержали мамы. Были случаи полного уничтожения "нянь". Профессия педагога стала самой популярной...
      - Кара, приезжай... - И уже говорила Павлу о Каре: - Собирается искать торий на Каллисто.
      ...Павел не почувствовал себя лишним среди молодежи. Прежде всего они запели. Видимо, это был их условный гимн, задорный и шутливый. Потом Нила протянула Лее инструмент, похожий на крошечную древнюю арфу.
      - Пой, Леа! Пой! - послышалось со всех сторон.
      Леа несколько мгновений смотрела Павлу в лицо и начала нехитрую детскую песенку о солнце, о цветах, о бабочках. Ее ясный, чистый голос как раз подходил для этого.
      Потом шумной гурьбой поднялись на яхту. На палубе их сразу же окружили...
      Вышла в круг русоволосая девушка и, тряхнув косами, не отрывая от Павла глаз, закружилась в каком-то танце.
      И Павел аплодировал горячее всех. Никто не выделял его присутствия. Но узнали, конечно, все.
      Перед утром Леа опять запела:
      Виють витры, виють буйны,
      Аж дерева гнутся.
      Ой, як болить мое сердце,
      А сльози не льются...
      Это был последний нежный вздох необыкновенной ночи.
      А дома Леа долго стояла, всматриваясь в едва различимые очертания гор.
      Первая встреча на ракетодроме... Худой, измученный Космосом человек... Он еле идет. И острое сочувствие... Сочувствие - начало любви. Так было во все времена. А потом... Разговоры наедине... И его гордость, резко отбрасывающая жалость. И сегодняшний вечер, пытливый взгляд...
      Павел посетил Доса Дина. Старейнлий ученый, основоположник термодинамики отрицательных энергий, жил на западном побережье древней Франции.
      Покой и порядок царили вокруг гениального старика. Он сам тем навстречу. И Павел увидел его среди цветущих вишен и абрикосов. Павел знал, что Досу Дину уже 183 года. И был приятно поражен легкостью и непринужденностью его походки.
      Открытым радушным движением Дос Дин протянул Павлу обе руки:
      - Здравствуй, здравствуй, дорогой. Сто пятьдесят лет я мечтал об этой встрече. И, наконец, осуществилась и эта моя самая давнишняя и большая мечта.
      Они шли рядом, шли быстро - в темпе Доса Дина.
      Павел с благоговением всматривался в его лицо. Дос Дин походил на патриарха: густоволосый, седой, со свежей кожей.
      Они сидели в креслах на широкой веранде. Цветники спускались к морю. Был час отлива. И обнажились самые далекие скалы. Там, в мелких лужицах, среди морских водорослей и гальки остались дафнии, медузы - тысячи живых существ. И они такие же, какими были шестьсот лет тому назад. Какое там - шестьсот! Сотни тысяч, миллионы! А человек... Шестьсот лет его преобразили...
      Дос Дин отлично помнил, что было сто пятьдесят, сто шестьдесят и даже сто семьдесят лет тому назад... В его словах задушевность и сочувствие:
      - В молодости я завидовал вам, первым выходцам в Космос, вашему безумно смелому поколению. - Дос Дин положил мягкую, нежную ладонь на руку Павла. Он стоял теперь рядом, и в его глазах прежнее сияние покоя. - Я говорю: в молодости, потому что сейчас утратил способность завидовать. В моем возрасте наступает какое-то умиротворение: все прожитое кажется хорошим и никуда уже не тянет, никуда не рвешься. А в молодости, когда бродят чувства, я завидовал вам. Вы - олицетворение юности. А самое главное, вы выбросили, как хлам. всякие нелепые мысли о тщетности жизни. Нет, не "суету сует" провозгласили вы, а радость существующего.
      Голос Доса Дина звучал ровно, спокойно, на низких бархатистых интонациях:
      - Не надо себе туманить голову блаженной старостью. Пусть она не придет к вам такой, как приходит к нам. Видите, я жестоко откровенен - не придет! Но есть еще и подвиг. Я всю жизнь мечтал о подвиге. Но мне не дано было его совершить ..
      - А разве ваша термодинамика - не подвиг?
      - Нет! Не подвиг! Это естественный результат моей жизни. В какой-то мере он меня удовлетворяет. Но я жду, все время жду, вот-вот придет он, молодой и сильный, и создаст нечто большее, это неизбежно. И мне интересно, какое место в этой новой науке займет термодинамика отрицательных величин.
      И, улыбнувшись, добавил:
      - Вы обязательно будете стоять у колыбели этой науки Не надо иронически кривить губы. Это не утешение, а вера в ваши возможности.
      Павел, подняв голову, смотрел в лицо Доса Дина. И убедился: патриарх современной науки верит в него.
      - Но я говорил о подвиге. Я долго мечтав совершить то, что сделали вы... Или что повторит Эвг Гью. Вы еще не знаете его. Это начальник четвертой звездной экспедиции. Люди вашего века отмечены особой судьбой. На их долю выпало счастье перрыми вырвать у природы могучие тайны атомного ядра. А вашими согражданами, Павел Зарецкий, совершен великий подвиг человечества - они спасли Землю от безумия атомной войны, от полного уничтожения жизни термоядерным огнем. - Дос Дин остановился, стараясь точнее выразить то, что думает. - В каждом подвиге бесконечно велика любовь к людям. У вас за плечами большой путь. А отдаете ли вы себе отчет в том, что вам предстоит? Нет! Не просто найти место в этом мире! Надо почувствовать, что он ваш воздух, а прошлое - далеко. Вашу судьбу повторит Эвг Гью. И все, кто устремится туда... - Дос Дин протянул руку, указывая в яркую ширь неба. - Горечь утрат всегда будет на их пути. И все-таки они рвутся судьбе навстречу! Перед вами сложная жизнь: разочарования, поиск, трепет вдохновения... и опять страдания... Если бы я мог завидовать, как в юности, я позавидовал бы вам?
      После встречи с Досом Дином Павла удивляло, что он думал не о новой термодинамике, которую прежде всего стремился познать, а о величии Человека.
      Глухо урчит море. Павла неодолимо тянет этот бескрайний простор. Близкая гроза насытила воздух. Молнии царапали сумрак над набравшими силу волнами. Прибой шумел угрожающе.
      Впервые Павел осознал трагедию давно ушедших поколений: смерть в расцвете жизни, когда человек еще стремится вперед, а немощь его толкает под уклон.
      Павел поднялся на скалу у самого моря, черного, предштормового, и стоял в тумане холодных и соленых брызг.
      В его время люди умирали, когда верилось: главный день твоей жизни еще впереди...
      Хлынул дождь, холодный, но по-весеннему освещающий. Вода была кругом: и в воздухе и под ногами, к морю мчались пенистые ручьи.
      Дома Павел переоделся. Долго стоял у окна. Над морем стороной проходили молнии. А свежесть осталась. Свежесть да тяжелые капли на ожившей листве.
      На письменном столе раскрытая книга, которую перевела для него Леа. Ее написал очень пожилой человек.
      "Сто пятьдесят лет жизни. Этот день отмечается особенно торжественно. С этого дня я начинаю свои записи.
      Хорошо помню, когда праздновали мое пятидесятилетие. Расцвет молодости, И произносили тосты за то, чтобы я вывел розы на Марсе. Это совершилось. А на Земле разросся мой любимый богуяр. Итог столетия - богуяр на Земле.
      А люди шли все дальше и дальше. Осваивался Ганимед. И однажды я поймал себя на том, что не хочу лететь на Ганимед. И меня не трогает, что там распустится не мной посаженный первый цветок Что это? Начало конца?.. А Земля с каждым днем становится все краше и краше.
      Когда годы ПОДХОДЯТ к первой сотне, уже знаешь: твой самый счастливый день наступит только на Земле. И уже не тянет в чужие миры...
      И вот сто пятьдесят.
      Грустно? Нет. Но понимаешь - твой самый главный день уже прошел, потому что все, что было, полно содержания!"
      Павел читал отдельные отрывки
      "Все вспоминаешь, вспоминаешь и вспоминаешь. Что радостнее всего? Детство? Юность? Мужество? Все! И пыльный Марс и ясная Земля..."
      "Все больше и больше сливаешься с природой. Такая близость к природе бывает голько в детства лет в десять Когда каждую гравинку и каждую букашку воспринимаешь, как кусочек собственного "я". Трогаю прохладные лепестки богуяра - и это тоже я..."
      Перед бурей всегда душно. В детстве эта духота не мешала спать. Но услышать ночную грозу - такая радость! И Леа умоляла маму разбудить ее, когда грянет гром. А сейчас... Где-то очень далеко мелькают молнии, грохота не слышно. Hо она не спиг... Вырваться бы в этот насыщенный смятением воздух и слушать его неверную тишину! Глухая, гулкая тишина... Отец не спит... И Павел, наверно, тоже: Судьба будет необычайной.. А почему? Почему она связывает свое будущее с Павлом?..
      Леа потихоньку подкралась к двери. Так и есть. Отец на балконе.
      "Что тебя тревожит, милый, родной папа? Когда. дети вырастают, каждый из них идет своей дорогой, каждый подчиняется велению собственного сердца. Меня уже не удержать".
      Гроза придавила Землю, а разряда нет... Но там, в Крыму, наверно, хлещет сильнейший ливень... И кусты, и деревья расправляются в его влаге... В эту ночь Павел, конечно, не спит. О чем он думает в первую весеннюю грозу?
      Теперь Леа сама искала встреч с Павлом. Искала и боялась их.
      А он не шел. Или ему стыдно за мальчишеские выходки, за нечаянное ухаживание, за шутку, которая может стать очень жестокой?
      И Павел часто думал о Лее. Однажды он даже поймал себя на том. что вслух разговаривает с ней...
      Вычислительные машины обрабатывали результаты наблюдений экипажа космоплана "Вперед!". Павел каждый день получал сводки. И опять встало то, что тревожило его всю жизнь. Теория единого поля. До сих пор ее никто не создал. А сколько было сделано попыток, начиная с великого Эйнштейна! И были удачные попыгки.
      Леа с отцом навестила Павла. Сначала пытались поймать его по телевидению. Но он молчал. Он никому не хотел отвечать. И дверь его дома оказалась закрытой.
      Они долго звонили и вошли, так и не получив ответа.
      Павел писал.
      Павлий Зорь, взглянув на листы, торжественно произнес:
      - Уравнение Ли Лонга.
      Тогда Павел оглянулся и, слегка покраснев, поднялся из-за стола. Павлий Зорь, кивнув на груду бумаг, повторил:
      - Вывод уравнения Ли Лонга.
      - Какого Ли Лонга? - не понял Павел.
      Краска на его лице сменилась бледностью. И он заметил, как Леа осторожно дергает отца за рукав. И опять вспыхнул, с неприязнью подумал:
      "Вот она, жалость... Готовы правду скрыть от меня!"
      - Был такой ученый. Он жил двести лет тому назад. Пытался создать теорию единого поля. И долго, лет пятьдесят, наверно, его мысли казались самыми разумными... - И увидел страшно изменившееся лицо Павла.
      - Я не знаю никакого Ли Лонга.,. А это... это... - Павел придавил ладонью разбросанные листы. - Это мое... - И сразу же овладел собой. - Наивный же я человек! - Даже улыбнулся. - Железная логика! И никуда от нее не убежишь! Со ступеньки на ступеньку поднималось человеческое познание. Вы уже где-то бесконечно далеко, а я все еще бреду, спотыкаюсь по пройденным ступенькам.
      Павлий Зорь был прежде всего ученым. Он умел ценить чужую мысль. Гипотезы Ли Лонга - блестящие, тонкие. И сейчас Главного Астронома Мира поразило необыкновенное проникновение Зарецкого в стихии природы, будто Павел как реальные образы видел и поля и частицы и мог предвосхищать будущее. В этом человеке была действительно неукротимая сила, самозабвенное погружение в науку. Это воздух его и питание, без которых немыслима жизнь.
      Прав Дос Дин: стоять Зарецкому у колыбели новой науки.
      - Вы не с того начали. Никому не обойти эти ступеньки. Надо пролететь сквозь них. Дайте задание памятным машинам: теория единого поля. И они в течение месяца расскажут вам обо всем, что было сделано за эти столетия. Только последнего не трогайте: термодинамику Доса Дина и механику Эльвиры Клеиз. Это надо прочувствовать, как чувствуют музыку. Буря мыслей! Испейте ее до конца! А потом... Идите в обсерватории, в лаборатории физиков! Пусть все звезды работают на вас.
      И задумался...
      За плечами этого человека парсеками проложенная дорога. На коже его не прах древности, а дыхание Космоса, вечный порыв вперед...
      "Управление Звездных Полетов просит товарища Павла Зарецкого посетить Главного конструктора 23 августа в 10-00 по среднеевропейскому времени".
      Это сообщение сразу же вспыхнуло на экране телевизора, когда Павел вошел в свою комнату.
      Разволновался. Зачем вызывают? Он действительно нужен или это снисхождение, чтобы успокоить его?
      Дал задание киберам привести в порядок костюм и обувь. В день свидания долго одевался перед зеркалом... Отправился в путь за два часа до назначенного срока. Медленно плыл над морем. Выключил автоматическое управление, взял руль в руки. Приятно ощущать свою слитность с машиной, ее чуткость и покорность.
      Внизу уже вырисовывалось здание Звездных Полетов, серо-голубое, широкое и просторное, с множежеством колонн.
      По широкой лестнице Павел поднялся в вестибюль. Прохлада, сумрак и тишина. Людей нет.
      Очень мелодичный женский голос произнес:
      - Добрый день, Павел Николаевич Зарецкий!
      Павел вздрогнул и невольно оглянулся.
      - Это я, кибер. Главный конструктор ждет вас. Пройдите по центральной лестнице на второй этаж, вторая комната.
      Павел медленно поднялся, сдерживая стремительность своих движений.
      На мгновенье остановился перед дверью и решительно толкнул ее.
      В противоположном конце удлиненного кабинета на фоне светлых штор увидел силуэт человека. Мужчина сразу же пошел навстречу Павлу. Он оказался гораздо выше и плотнее Зарецкого, очень смуглый, с узким разрезом глаз и черными жесткими волосами.
      - Я решил побеспокоить вас... Мы готовим четвертую звездную экспедицию. - Они сели друг против друга в мягкие кресла. - Оборудование этой экспедиции в принципе мало отличается от оборудования предыдущих Я не говорю о вашей Мы дважды достигали системы альфы Центавры Сейчас наш путь пойдет по трассе, проложенной вами...
      Горячая краска не только зажгла лицо Павла, но и захватила шею и грудь.
      - Корабль - усовершенствованная фотонная ракета Но вы сами понимаете, фотонная ракета - это громоздкая штука...
      Главный конструктор говорил так, как будто вслух вспоминал или мечтал.
      - Сколько мы помучались! И, наконец, надо доставить эту самую ракету на Плутон. Ее не запустишь с Луны. Она там все уничтожит. Вот ее и тянут к Плутону грузовые планетопланы. А вы... Вы прибыли на удивительном корабле-легком, послушном и безвредном для окружающих... Нам известен "закон" соответствия Доса Дина, и мы понимаем, что те существа, которые помогали вам вернуться, использовали именно этот закон. Но как они это делают?
      Павел и сам думал об этом. Как долго, упорно и много думал! Разгадку он чувствовал в единстве, прежде всего в единстве материи. Сколько веков человечество чувствует неоспоримость этого? Превращение света в вещество и вешества в свет... Нейтрино и гравитоны... Павлоны тоже составляют одно целое. При определенных условиях одно превращается в другое.
      И не раз единство поля выливалось в строгие формулы и законы, но всегда приходило что-то новое.
      И все рушилось...
      Павлу захотелось закричать:
      - Да! Да! Оно есть, это единство... Но оно все время будет новым...
      Здесь, в кабинете Главного конструктора, он наконец-то осознал: нет, он не экспонат древности. Не одно прошлое ценят в нем люди.
      А когда вышел, захотелось видеть Лею.
      Они вместе бродили по огромному парку. День яркий, с затуманенным от зноя небом, но густая тень от пышной листвы лежит на аллеях. Лея и Павел, перебираясь с камня на камень, пытались перейти пороги небольшой речушки. Крепко взявшись за руки, они стояли среди рвущегося потока, освещенные жарким солнцем. Их глаза встретились, и они рассмеялись. Шумела, бурлила вода. Павел, бережно поддерживая Лею, помог ей выбраться на берег, на желтый и влажный песок. Лея улыбалась. Все было хорошо: и эта сочность лета, и жара, и прохладная глубина пенящихся потоков.
      Потом они попали на стадион. И Павел вдруг вспомнил, что прежде хорошо прыгал в высоту.
      Начал прыгать. Рейка поднималась все выше и выше. Сильный толчок ногами, и Павел опять над перекладиной. Он был весь бронзовый от загара, лицо пылало возбуждением. А в теле вновь обретенная радость движений.
      Рейка слетела.
      - Первая попытка, - сказала Леа, устанавливая ее на место.
      - Вторая попытка.
      И тоже неудачно.
      - Третий раз...
      И опять перекладина летит в песок.
      - Все, - сказала Леа, - не можете.
      - Нет! Я еще буду прыгать! - Павел забрал из ее рук планку, установил.
      - Уже все! Таков обычай...
      - Нет, буду!..
      Павел разбежался, сильно оттолкнулся, его тело пронеслось над самой рейкой, слегка задев ее.
      - Ну, что? Моя взяла! - засмеялся он, поднимаясь с земли,
      К ЗВЕЗДАМ
      Они стояли рядом: тот, что пришел на Землю из далекого прошлого, и тот, кто завтра уйдет в незнаемое, чтобы вернуться назад через столетия. В подвижной фигуре командира четвертой звездной экспедиции, в его легких движениях была радостная уверенность, что жить на свете хорошо... В его улыбке, немного застенчивой и слегка задорной - та же воля к победе, что вела когда-то первых космонавтов.
      А глаза голубые, очень внимательные и добрые. Говорил он тихо, слегка картавя:
      - Я не мог не повидать вас. И не потому, что должен повторить вашу судьбу. Просто хочется взять частичку вашей силы.
      Они весь день провели вместе. Павел говорил, все говорил о том, что считал очень важным, что обязательно должен учесть Эвг Гью. Он старался все отдать, без остатка, вспоминая малейшую из мелочей.
      И, оказывается, он рассказывал о своих друзьях... Описывать прошлую технику, научные предположения-не имело смысла. Одни люди остались, не поглощенные временем.
      - Пусть у вас будут такие спутники, какие были у меня!
      Шло заседание Ученого Совета Мира. Обсуждалась готовность четвертой звездной экспедиции.
      Павлий Зорь, Сурен Маргулян и Павел Зарецкий занимали места для особо приглашенных.
      Павел украдкой посматривал на Сурена. Конструктор планетоплана "Вперед!" был по-прежнему грузен. Но в осанке что-то изменилось, как будто появилась прежняя галантность. И в глазах - жадный огонек познания.
      - Уймищу книг набрал, - шепнул он Павлу. - Но ничего пока не понимаю. Ну и бестолковые стали мы с тобой!
      За их спиной амфитеатром к прозрачному, сейчас светло-голубому потолку подымались ряды кресел. Зал переполнен: на Совет Мира может прийти каждый.
      И Павел опять, как и в ту необыкновенную ночь в Адеонисе, не мог не любоваться людьми. Он не знал, сколько кому лет, но, наверно, особенно юных здесь не было. Хотя все казались молодыми, свежими, с нежной чистой кожей, с густыми, у большинства вьющимися волосами, На лицах оживление, напряженный интерес.
      Впереди, там, где слегка суживаются стены, - открытое возвышение. За массивным красным столом двадцать четыре человека: пятнадцать мужчин и девять женщин - Верховные Руководители Совета. Это уже очень пожилые люди самых разнообразных профессий.
      Сурен и Павел знали только одного из них, Главного конструктора. Он стоял сейчас за светлой трибуной.
      - Время регулярных звездных полетов настало. Они таят в себе еще много опасностей. Но мы готовы к этому. На Джолии нас ждет разум - бесценное сокровище Космоса. Трудно переоценить значение связи с разумом Анлореса. Это и энергия будущего, и звездные полеты на легких и удобных кораблях, и проникновение в такие тайны мироздания, о которых невозможно даже предполагать. "Камни" - их уже почти разгаданные живые машины - много нам сказали нового.
      Пожилой ученый, чем-то, наверное смеющимися глазами, напоминающий Сашу Черненко, сделал сообщение о природе этих "камней".
      - Это необычные для Земли сочетания элементов, это необычное для нас проявление жизни. Потому что - вне всякого сомнения - это живые образования.
      Он остановился, чтобы подчеркнуть последнее:
      - Я не оговорился: именно живые образования. У нас нет таких разновидностей жизни. Этим организмам свойствен обмен веществ. Это что-то среднее между кибернетическими устройствами и живыми генераторами определенных излучений.
      Павлу показалось, что слова ученого - это только подтверждение его собственных предложений.
      - Солнечный свет способствует возникновению в них особой радиации павлонов. Трудно сказать, какую роль в их жизни играет эта, пока почти не изученная нами, стихия. Но, несомненно, большую. Эти лучи "видят" на расстоянии, измеряемом сотнями световых лет, и распространяются со сверхсветовой скоростью.
      Докладчик сделал небольшую передышку.
      - Питание "камней" - горные породы, содержащие самые ничтожные количества двуокиси или окиси германия. Кажется весьма вероятным, что концентрация этих соединений в литосфере Джолии по крайней мере в тысячу раз большая, чем у нас. Организм "камней" разлагает двуокись германия, выделяя в атмосферу кислород. Так они создают воздух для "мудрых теней"...
      Павел встретил взгляд Сурена и понял, что его друг вспоминает, как и он, горячие споры в салоне космоплана, мальчишеский голос Саши и уверенность Нины Орловой.
      - Разум "приручил" эти живые образования, используя их в своих целях. Они как угодно долго (во всяком случае по сравнению с продолжительностью нашей жизнью) могут находиться в состоянии анабиоза. Им не страшны ни высокие температуры, ни огромные переохлаждения. Попав в биосферу, они оживают. Каким образом в этом организме происходят ядерные превращения - пока неизвестно. Но они происходят. Под влиянием жестких излучений образуются атомы германия, обладающие повышенной реакционной способностью На примере этих самых "камней" мы убедились, что в этом новом их свойстве заложена возможность германиевой жизни.
      И, наконец, он заговорил о том, что представляло наибольший интерес для всех присутствующих:
      - А разумные существа этого мира? Тоже германиевые? Об этом расскажет людям экспедиция Эвга Гью. Пока существуют две точки зрения: германий и углерод. В пользу последнего говорит завезенный на Джолию вирус, который принес гибель Нине Орловой. Он может существовать только в мире углерода. На почти мертвой Джолии он не мог возникнуть, он принесен извне. Углерод - особый элемент, он один с его неисчерпаемым многообразием соединений может дать высокоразвитую жизнь...
      Затем присутствующим представили командира четвертой звездной экспедиции.
      Полет к Джолии! И сейчас, среди бесконечных парков Земли, среди ее упоительного воздуха, стало нестерпимо жаль, что для него это уже пройденное, а для кого-то начало пути, молодость.
      Опять май на Земле. Бледно-голубым цветом распустился богуяр, и вечерами низко над морем висела огромная луна. И люди пели.
      Павлу передали просьбу Леи включить в десять вечера воздушный телевизор.
      Он удобно устроился среди зарослей богуяра. Смоляной запах приносил свежесть.
      Павел включил передачу. Изображение возникло в воздухе, создавая впечатление, что события разворачиваются здесь, рядом.
      Открылась снежная даль, проселочная дорога - узкая колея на снегу. Девушка в стеганке, платке и тяжелых сапогах идет по ней. А где-то далеко, у самого горизонта, там, куда стремится девушка, едва уловимая паутина высоковольтных передач. Тупой ковш экскаватора грызет мерзлую землю. Девушка идет проселочной дорогой.
      "Неужели в дни моей юности были такие заснеженные дороги?" - невольно спросил себя Павел.
      Потом он увидел барак. Сплошные нары, и железная печурка у входа. А из узенького окошка видно, как на плотине строится здание самой гидростанции. И опять, насколько хватает глаз, все бегут и бегут по сопкам столбы высокого напряжения.
      Девушки в бараке шьют, читают, думают над чертежной доской.
      Нет... Это не его юность... Это скорее юность отцов. И его мать была такой, и Нина Александровна...
      Почему же он раньше, в той, другой жизни, не замечал их?
      Люди проходят мимо него. Одни стихии остаются. Он горько усмехнулся: и остаются ли!
      А она, Леа, появившись на свет через сотни лет, все прочувствовала. Он думал о ней с удивлением и даже со страхом. И вдруг покраснел. Покраснел, поняв, почему на долю ее героини - нежной и верном Тани выпала неразделенная любовь...
      Он не заметил Гали рядом с собой... Он едва не потерял Лею... А может быть, уже потерял?
      Исчезла Таня, остались только растревоженные мысли. А как встретиться теперь с Леей? Он хотел этого и боялся. Казалось, что-то изменилось в их отношениях.
      Вечер наполнился густой южной темнотою. Выступили звезды. И далекий Анлорес.
      Павел поднялся и в полной тишине среди огромных богуяров пошел к морю. Вставала луна. А море, шуршащее, живое, растворилось в темноте.
      Вспомнился последний рассвет над Джолией, се прощальный привет. И Павел впервые спокойно подумал о том, что другие теперь будут прокладывать звездные пути.
      В мыслях не осталось и следа горечи: те люди, что пришли после, были сильнее его. Так пусть же им принадлежат звездные трассы!
      А может быть, в этом разумном спокойствии звучало влияние Леи?
      Между ними легли столетия, но он понимает каждый трепет ее мысли, каждый вздох ее чувства. Она любит друзей его юности и те далекие годы, озаренные великой борьбой за сегодняшних людей.
      "Спасибо тебе, Леа, за это. На Земле стало бы холодно без твоих песен", - может быть, немного торжественно думал Павел Зарецкий.
      Бесшумно подлетел он к дому Диких Гор. Вокруг ни единого огонька. Павел укрепил лодку у поручней балкона, перелез через перила.
      "Я с ума схожу! Как вор среди ночи врываюсь..." Но он не мог уже остановиться. Только бы проникнуть к ней. И сказать что-то светлое...
      Но в этот мрмент увидел застывший в дверях силуэт девушки. Белое платье Леи чуть различимо в темноте. Очень тихо позвал:
      - Леа...
      Она оглянулась и, кажется, испугалась.
      - Вы?! Павел! Вы!?
      Она так долго ждала его...
      Далеко в горах раздался долгий нарастающий гул. Где-то оборвалась снежная глыба.
      Когда шум утих, Павел сказал:
      - Леа, дорогая моя, простите...
      Но стоящая перед ним тоненькая девушка казалась такой беспомощной и такой близкой, что он поправился:
      - Прости... Я не мог не прийти сегодня. Даже среди ночи.