Для него лицо, как видно, играет роль некого памятного знака, сувенира. Лицо Дженнифер было возвращено, потому что она умерла прежде, чем он занялся ею, а еще, возможно, ему хотелось причинить вам боль. Удаление лиц может также означать, что убийца не считает свои жертвы личностями, это знак, что он умаляет их значение как людей. Отнимая у человека лицо, обезличивая его, он лишает индивид основной физической характеристики. Есть мнение, что на сетчатке глаза жертвы остается изображение убийцы. Существовало также много мифических теорий, связанных с телом жертвы. Даже в начале прошлого века ученые всерьез исследовали предположение, что в присутствии убийцы тело его жертвы начинает кровоточить. Мне нужно еще поработать над этим вопросом, и тогда я смогу делать выводы.
      Рейчел встала и сладко потянулась.
      — Не хочу показаться грубой, но я бы с удовольствием приняла душ, а потом мне бы хотелось куда-либо пойти и как следует поесть, ну а после я мечтаю поспать часиков двенадцать.
      Мы уже приготовились уйти, но Рейчел жестом остановила нас.
      — Я хочу еще кое-что сказать. Не надо думать, что мы имеем дело с помешанным фанатиком, копирующим разные жестокости с картин. У меня нет достаточных оснований для окончательных выводов, но в основе его действий я чувствую какую-то скрытую философию. Он следует разработанной схеме, и мы не доберемся до него, пока не разберемся в схеме, которой он придерживается.
      Я уже взялся за ручку двери, когда в нее постучали. Распахивать дверь во всю ширь я не стал, а медленно приоткрыл, загораживая вход и давая Рейчел время убрать бумаги. Передо мной стоял Вулрич. Свет из комнаты позволял видеть пробивающуюся щетину на его лице.
      — Портье сказал, что ты если не у себя, то здесь. Войти можно?
      Задержавшись на мгновение, я отступил в сторону. Я заметил, что Рейчел у стены закрывала развешанные рисунки. Но Вулрича заинтересовала не она. Он впился глазами в Луиса.
      — Я вас знаю, — сказал Вулрич.
      — Не думаю, — Луис дышал холодом.
      — Берд, — повернулся ко мне Вулрич, — что же ты привозишь ко мне в город наемных убийц?
      Я промолчал.
      — Я же сказал: вы ошиблись, — возразил Луис. — Я — бизнесмен.
      — Серьезно? И каким же бизнесом изволите заниматься?
      — Борьбой с вредителями, — не моргнув глазом, ответил Луис.
      Атмосфера накалялась, и грозы, казалось, не миновать, но дело кончилось тем, что Вулрич повернулся и вышел из комнаты.
      — Мне нужно с тобой поговорить, — сказал он мне уже из коридора. — Жду тебя в «Кафе дю Монд».
      Когда за ним закрылась дверь, я посмотрел на Луиса.
      — Оказывается, моя персона довольно известна, а я и не догадывался, — заключил он.
      — Выходит, что так, — подтвердил я и вышел вслед за Вулричем.
      Догнал я его только на улице, но он хранил молчание, пока мы не уселись за столик в кафе. Перед ним появилась тарелка с пончиками. Посыпая костюм сахарной пудрой, он оторвал кусочек и отправил в рот, а затем отпил одним глотком полчашки кофе.
      — Берд, — наконец заговорил Вулрич, и в тоне его чувствовалась усталость и разочарование. — Что ты пытаешься сделать здесь? Мне знакомо лицо этого парня. Я знаю, кто он такой, — он разжевал и проглотил еще кусок пончика.
      Я не стал отвечать ему, и мы молча смотрели друг другу в глаза. Он стер с пальцев пудру и заказал еще кофе. Я свой едва пригубил.
      — Тебе говорит что-либо имя Эдвард Байрон? — сменил тему Вулрич.
      — Что-то не припомню такого, а в чем дело?
      — Он служил уборщиком в Парк-Райз. Там Сьюзен родила Дженнифер, верно?
      — Да, — подтвердил я. Отец Сьюзен настоял, чтобы она рожала в Парк-Райз, частной клинике на Лонг-Айленде. В этой клинике, по его словам, был лучший в мире персонал. Не могу судить насчет профессионализма, но стоили их услуги очень и очень прилично — это уж точно. Врач, принимавший роды, зарабатывал в месяц больше, чем я в год.
      — Так в чем же все-таки суть?
      — В начале этого года Байрона уволили без лишнего шума после истории с распотрошенным трупом. Кто-то провел вскрытие трупа женщины без получения на то разрешения. Ей вскрыли живот и вырезали яичники и маточную трубу.
      — Обвинения не выдвигались?
      — Сначала в руководстве клиники рассматривался этот вопрос, но дело решили не возбуждать. В шкафчике Байрона нашли хирургические перчатки со следами крови и тканей той женщины. Он все отрицал и утверждал, что его подставили. Улики не служили прямым подтверждением его причастности: их могли ему и подложить, но, тем не менее, Байрона уволили. В суд заявление не поступало, не проводилось и расследование случившегося. Нам же стало об этом известно в связи с тем, что местная полиция занималась расследованием краж наркотических средств из клиники приблизительно в то время, когда в отчете появилось имя Байрона. Его уволили после того, как начались эти кражи, и в скором времени лекарства пропадать перестали. Но на каждый случай кражи у него имелось алиби.
      С тех пор о Байроне ничего не известно. У нас есть его номер в системе социального страхования, однако он с того времени не регистрировался как безработный, не платил налоги, не имел контактов с властями штата и не посещал лечебные учреждения. А кредитными карточками его не пользовались с октября 1996 года.
      — А что теперь вдруг о нем вспомнили?
      — Эдвард Байрон родом из Батон-Руж. Там и теперь живет Стейси, его жена, — бывшая жена.
      — Вы разговаривали с ней?
      — Вчера. По ее словам, они не виделись с апреля и он задолжал ей алименты за полгода. Последний раз чек был выписан на банк в Восточном Техасе. Однако жена считает, что он мог обосноваться в Батон-Руж или где-либо поблизости. Она рассказывает, что ему всегда хотелось вернуться в эти края, а Нью-Йорк он терпеть не мог. Мы разослали его фото, взятое из личного дела в Парк-Райз.
      Он подал мне увеличенную копию фотографии Байрона. Красивое лицо несколько портил слегка срезанный подбородок. Темные волосы были зачесаны набок. Фотографировался он в тридцать пять, но выглядел на снимке моложе.
      — Это лучшая зацепка, что мы имеем, — признался Вулрич. — Я рассказываю тебе об этом, так как считаю, что ты имеешь право знать. Но хочу сказать тебе и еще кое-что: держись подальше от миссис Байрон. Мы посоветовали ей ни с кем не разговаривать, чтобы газетчики об этом не пронюхали. И, во-вторых, не связывайся больше с Джо Боунзом. Мы перехватили разговор по телефону одного из его парней, Рики. Так вот, он ругал тебя, на чем свет стоит за фокус, который ты сегодня выкинул, и клялся, что в следующий раз ты не выйдешь сухим из воды... А что твоя команда? Удалось вам что-либо раскопать? — он положил на стол деньги.
      — Пока ничего. Я подумываю о медицинском факторе, может быть, не исключена патология на сексуальной почве. Если найдем что-либо существенное, я сообщу тебе. Хочу тебя спросить: какие наркотические средства были похищены из Парк-Райз?
      — Гидрохлорид кетамина. Это средство близко к фенциклидину, — пояснил Вулрич. Я промолчал, что уже знаю об этом веществе. Если бы федералы узнали, что Морфи снабжает меня подобными подробностями, не сносить бы ему головы, хотя у них, должно быть, появились подозрения на этот счет. Вулрич помолчал и продолжил. — Этот препарат был обнаружен в телах Марии Агуиллард и ее сына. Убийца использовал его как обезболивающее средство, — он крутанул чашку на блюдце и подождал, пока она остановится ко мне ручкой.
      — Берд, ты боишься этого типа? — тихо спросил он. — Я боюсь его. Помнишь наш разговор о серийных убийцах в тот день, когда я возил тебя на встречу с тетушкой Марией? Тогда мне казалось, что я перевидал их всех. Все эти убийцы — насильники, извращенцы, переступившие определенную черту, были настолько жалки, что в них все еще проглядывала человеческая природа, но этот тип...
      Он проводил глазами семейство, проезжавшее мимо в экипаже. Кучер направлял лошадей и одновременно излагал свою версию истории появления площади Джексона. С краю сидел маленький темноволосый мальчик и молча рассматривал нас, положив подбородок на руку.
      — Мы всегда страшились того, что может появиться кто-то, кем руководит более серьезный мотив, чем неудовлетворенность от секса или извращенный садизм. Берд, нас окружает культура боли и смерти, а большинство проживают жизнь, не понимая этого. Возможно, требовалось только время, чтобы среди нас появился некто, кому это оказалось понятнее, чем нам. Мир представлялся ему огромным алтарем, чтобы принести на нем в жертву род человеческий. И он уверовал в то, что должен из всех нас сделать пример.
      — Ты считаешь, что это он и есть?
      — "Я есть воплощенная Смерть, разрушающая миры". Так говорится в «Бхагавадгита», верно, Берд? Именно там так и сказано: «Я есть воплощенная Смерть». Может быть, он как раз и есть смерть в чистом виде?
      Он направился к выходу. Я последовал за ним и вспомнил о пометке в блокноте, сделанной накануне вечером.
      — Вулрич, у меня есть кое-что, — остановил его я и рассказал о ссылках на Книгу Еноха.
      — Что это за книга Еноха? — с раздражением отозвался он на мои слова.
      — Она относится к неканоническим книгам, библейским апокрифам. Мне кажется, он в некоторой степени знаком с ней.
      — Берд, — Вулрич сложил мой листок и отправил в карман брюк. На лице его я заметил подобие улыбки, — иногда я просто разрываюсь на части: держать ли тебя в курсе происходящего или ничего тебе не сообщать.
      Затем он поморщился вздохнул, словно показывая, что спорить нет смысла, и посоветовал:
      — Не лезь на рожон, Берд, и своим друзьям передай то же самое, — и с этими словами затерялся в толпе прохожих.
      Я постучал в дверь Рейчел, но ответа не последовало. Во второй раз мой стук был более настойчивым, и за дверью послышалось какое-то движение. Рейчел, завернутая в полотенце, открыла дверь. Ее волосы скрывал тюрбан из полотенца поменьше, лицо раскраснелось после душа, и кожа влажно блестела.
      — Извините, я забыл, что вы собирались в душ.
      Она улыбнулась и махнула мне рукой, приглашая войти:
      — Присядьте пока. Я сейчас оденусь, и вы угостите меня ужином.
      Она прихватила с кровати серые брюки с белой блузкой и белье из комода, после чего удалилась в ванную, но дверь не закрыла, чтобы мы могли переговариваться, пока она одевается.
      — Можно спросить, что за препирательство происходило у меня в комнате? — поинтересовалась она.
      Я подошел к балкону и стал смотреть на улицу внизу.
      — То, что сказал Вулрич о Луисе, правда. Все не так просто, как может показаться, но в прошлом он убивал людей. Не уверен, что он занимается этим и теперь. Я ни о чем не спрашиваю, и не мне его судить.
      Но я доверяю и Эйнджелу и Луису. Мне известны способности обоих, поэтому я и попросил их приехать.
      Рейчел вышла из ванной, застегивая блузку. Мокрые волосы падали ей на плечи. Она высушила их ручным феном и немного подкрасилась. Я тысячу раз наблюдал, как это делала Сьюзен. Но теперь я смотрел на Рейчел, и во мне возникло странное ощущение близости. В моих чувствах к ней наметился маленький, но значимый сдвиг. Она села на постель, и помогая пальцем, сунула босые ноги в черные туфли. Когда она наклонилась, на ее оголившейся пояснице блеснули капельки влаги. Она перехватила мой взгляд и осторожно улыбнулась, боясь ошибиться, правильно ли она его поняла.
      — Пошли? — сказала она.
      Я придержал для нее дверь, и ее блузка коснулась моей руки, словно вода капнула на раскаленное железо.
      Мы сидели в ресторане «Мистер Б» на Ройял-стрит в прохладной полутьме зала, отделанного красным деревом. Передо мной стоял нежный сочный бифштекс. Рейчел выбрала рыбу, и от обилия специй у нее сразу же захватило дух. Мы болтали обо всем понемногу: о спектаклях и фильмах, музыке и книгах. Как выяснилось, в 1991 году и она и я присутствовали на постановке «Волшебной флейты» в «Метрополитен-опера». И она и я в одиночестве. Я смотрел, как она пригубила вино. Отраженный свет играл на ее лице и плясал в зрачках, как лунная дорожка, если смотреть на нее с берега.
      — Так вы часто следуете за малознакомыми мужчинами в дальние страны.
      — Могу поспорить, что вы долго ждали, чтобы использовать этот ход, — улыбнулась она.
      — Может быть, я все время им пользуюсь.
      — Вот как. Тогда можно ждать, что это не последний ваш ход.
      — Виновен. Каюсь: подумывал об этом.
      Я почувствовал, что краснею и поймал в ее глазах нечто игривое, служившее прикрытием неуверенности, некой грусти, боязни обидеть и оказаться обиженной. Что-то во мне повернулось и выпустило когти, и я почувствовал, как меня царапнуло по сердцу.
      — Извините, я почти ничего не знаю о вас, — тихо проговорила она.
      Она погладила мою ладонь от запястьев до кончиков пальцев, нежно повторяя их линии и завитки на подушечках. Ее прикосновение было легким, как касание опавшего листа. Ее рука скользнула на стол, но кончики пальцев остались на моей руке, и она заговорила о себе.
      Родилась она в Чилсоне, у подножия гор Адирондак. Отец ее был адвокатом, а мать работала в детском саду. За два дня до выпускного бала ее парень заболел свинкой, и с ней пошел брат ее лучшей подруги, который во время танцев попытался добраться до ее груди. А еще у Рейчел был брат старше ее на десять лет. Звали его Куртис. Пять лет он прослужил в полиции и погиб, не дожив двух недель до двадцати девяти лет.
      — Его незадолго до этого назначили детективом в канцелярию шерифа. Все случилось даже не в его дежурство, — она говорила размеренным тоном, не быстро и не медленно, как будто рассказывала эту историю в тысячный раз, а до этого проследила и проанализировала все от начала до конца, отсекая маловажные детали, пока не осталось только самое основное, стержень истории гибели брата, самая суть потери.
      — Произошло это днем во вторник в четверть третьего. Куртис шел на свидание с одной из своих девушек. У него всегда было по две-три девушки. Он неизменно пользовался успехом. У него в руках был букет розовых лилий, купленный в цветочном магазине неподалеку от банка. Он услышал крики, и вслед за этим из дверей банка выбежали двое вооруженных людей в масках: мужчина и женщина. Сообщник поджидал их в машине.
      Куртиса заметили, когда он доставал пистолет. У обоих грабителей были обрезы, и они пустили их в ход, не колеблясь. Мужчина разрядил в него оба ствола, а, когда он лежал на земле, женщина прикончила его. Она выстрелила ему в лицо, а он был такой красивый, такой милый.
      Она умолкла, и я понял, что эту историю она проговаривала только мысленно, что этот рассказ следовало хранить и не делиться им ни с кем. Иногда нам нужна наша боль. Это то, что принадлежит только нам и никому больше.
      — Их задержали с тремя тысячами долларов. Это все, чем они смогли поживиться в банке, и столько стоил для них мой брат. Женщина-налетчица только за неделю до ограбления освободилась из тюрьмы. Кто-то решил, что она не представляет угрозы для общества.
      Она допила вино, и я подозвал официанта. Пока он наполнял бокал, Рейчел молчала.
      — Вот такая моя история, — наконец, снова заговорила она. — Теперь я пытаюсь понять проблему и иногда подбираюсь близко. И, если повезет, мне удастся предугадать события и уберечь от несчастья других. Иногда удается.
      В этот момент я осознал, что крепко сжимаю ее руку. Я совершенно не помнил, как это произошло. И не выпуская ее руку из своей, я впервые за много лет заговорил о том времени, когда мы с матерью уехали из Нью-Йорка в штат Мэн.
      — А мать сейчас жива?
      Я покачал головой и начал рассказ:
      — Так вышло, что я нажил себе неприятностей. К ним имел отношение местная «шишка» по прозвищу Папаша Хелмс. Дедушка с мамой решили, что мне лучше уехать и где-нибудь поработать летом, пока шум не уляжется. У друга дедушки был магазин в Филадельфии, и я там работал некоторое время: собирал полки, ночью занимался уборкой. Жил я в комнате над магазином.
      Тем летом мама начала посещать сеансы физиотерапии для лечения защемленного нерва в плече, но, как выяснилось, ей поставили неверный диагноз.
      У нее обнаружился рак. Мне кажется, она знала об этом, но продолжала молчать. Может быть, она рассчитывала, что сможет обмануть организм и протянет подольше, если откажется признавать болезнь. Но ее расчеты не оправдались, и хуже того, когда она выходила из кабинета физиотерапевта, у нее произошел коллапс легкого.
      Я вернулся два дня спустя на автобусе фирмы «Грейхаунд», что работают на дальних рейсах. Не виделись мы около двух месяцев, но в палате я не узнал ее — так она изменилась. Мне пришлось сверяться с карточкой на кровати. После этого мама прожила шесть недель. Ближе к концу сознание ее полностью прояснилось. Думаю, такие случаи не редки, и начинает казаться, что больные идут на поправку. Как будто болезнь решила зло пошутить. В ночь перед смертью мать пыталась даже начертить план больницы, чтобы знать, куда идти, когда придет время выписываться.
      — Извините, — сказал я, отхлебнув из стакана воды. — Не знаю, что меня вдруг потянуло на воспоминания.
      Рейчел тепло улыбнулась и сжала мою руку.
      — А что с вашим дедушкой?
      — Умер восемь лет назад. Он оставил мне дом в штате Мэн, тот самый, что я все собираюсь и никак не могу привести в порядок. — Я отметил про себя, что она не спросила меня об отце. Думаю, все, что было известно, стало известно и ей.
      Потом мы медленно шли по улицам, заполненным гуляющей публикой. Доносившаяся из баров музыка сливалась в единый поток, в котором время от времени удавалось различить знакомые мелодии. У дверей ее комнаты мы обнялись и постояли так немного, потом нежно поцеловались и пожелали друг другу спокойной ночи.
      В ту ночь я спал очень спокойно, несмотря на Ремарра, Джо Боунза и трения с Вулричем. И мне казалось, что я все еще держу Рейчел за руку.

Глава 39