Это очень трудно — лишить себя жизни. Большинству требуется особая пьяная смелость, чтобы все-таки осуществить задуманное, но Грэйс Пелтье была трезва. Несмотря на то, что ее отец говорил, будто она была счастлива и что в ее организме не было обнаружено ни алкоголя ни наркотиков и аутопсия не обнаружила никаких следов, характерных для человека с повышенной тревожностью или другими психическими отклонениями, факт был налицо: Грэйс Пелтье приставила пистолет к виску и выстрелила себе в голову.
Смертельную рану нанесла пуля сорокового калибра, выпущенная из пистолета системы «смит-вессон» с расстояния не более двух дюймов. Пуля прошла сквозь левый висок, рассекла и обожгла кожу, подплавила волосы над раной, рассекла кость. Отверстие в кости было чуть меньше, чем диаметр пули: эластичный эпидермис растянулся пропуская ее, а затем сократился, оставив рану с рваными краями. Пуля вышла чуть повыше правого виска и образовала рубцы вокруг правого глаза. Рана была обширная, с расходившимися во все стороны лучами.
Кровь в салоне машины вся принадлежала Грэйс, результаты анализа пятен крови соответствовали характеру полученных ранений. Баллистическая экспертиза найденной пули также соответствовала общей картине. По результатам химического анализа и заключению, полученному после исследования мазков кожи с левой кисти Грэйс под электронным микроскопом, подтвердившим присутствие мельчайших частиц пороха, из оружия выстрелила рука Грэйс. При осмотре пистолет был в левой руке, правая лежала на сидении рядом с Библией.
Общеизвестно, что женщины редко кончают с собой с помощью пистолета. Хотя бывают и исключения, но, как правило, дамы не такие поклонницы стрельбы, как мужчины. Обычно они выбирали менее жестокие способы посчитаться с жизнью. В полицейской работе есть негласное правило: застреленная женщина — убитая женщина, если не доказано иное. Самоубийцы обычно метят в определенные места: в рот, лоб, шею, висок или грудь. Выстрелы в висок чаще всего производятся ведущей рукой, хотя бывают исключения. Насколько я знал, Грэйс была правша, но она решила стрелять в свой левый висок левой рукой и использовала, в чем я был уверен, незнакомое оружие. По словам Кертиса, у нее никогда не было оружия, хотя нельзя исключить, что девушка решила приобрести его.
Помимо этого были еще три момента в медицинском отчете, которые показались мне странными. Во-первых, когда обнаружили тело, одежда жертвы была насквозь мокрой. Исследование показало, что это была соленая вода. По какой-то причине Грэйс глубоко нырнула, прежде чем покончить с собой.
Во-вторых, кончики ее волос буквально перед смертью, а возможно, и после смерти, были коротко обрезаны, но не ножницами, а бритвой: некоторые пряди ее хвостика оказались обрезанными, несколько волосков застряли между рубашкой и кожей.
И, наконец, Кертис Пелтье сказал, что дочь взяла с собой все записи по теме своей научной работы, но в машине не обнаружили никаких бумаг.
Библия была в некотором смысле характерным штрихом.
* * *
Я возвращался к машине, когда зазвонил мой мобильный.
— Привет, это я, — раздался голос Рейчел.
— Привет.
Рейчел Вулф была психологом-криминалистом и специализировалась на создании психологических портретов преступников. Мы сблизились с ней в Луизиане, когда вели поиски Странника. Это были непростые отношения: в Луизиане Рейчел сильно пострадала — и физически, и морально. Прошло немало времени, прежде чем я примирился с чувством вины, которое возникало у меня по отношению к ней. Сейчас мы медленно возвращались к нормальным отношениям, хотя она продолжала жить в Бостоне, где вела научную и преподавательскую работу в Гарвардском университете. Тема ее переезда в Мэн всплывала пару раз в разговорах, но ни к чему определенному мы не пришли.
— У меня плохая новость. Я не смогу приехать в следующие выходные. На факультете было срочное собрание в пятницу днем по поводу сокращения бюджета, и, похоже, в субботу в первой половине дня будет вторая серия. Я не освобожусь раньше полудня. Ужасно жалко.
Слушая Рейчел, я расплылся в улыбке. В последнее время разговаривая с ней, я почему-то всегда улыбаюсь.
— На самом деле это может быть очень кстати. Луис говорил, что неплохо было бы выбраться в Бостон на выходные. Если ему удастся убедить Эйнджела, я могу провести время с ними, пока ты будешь на собрании, а потом мы встретимся.
Луис и Эйнджел были веселые охламоны, чуть отошедшие от преступной жизни, неафишируемые партнеры в нескольких бизнес-предприятиях — рестораны, автомагазины. Они считались грозой всех добропорядочных обывателей, так сказать, всего общества. Парни представляли собой полную противоположность друг другу по всем статьям, объединяла же их способность ввязываться в сомнительные предприятия с нанесением увечий или случайными убийствами. Так уж вышло, что они были моими друзьями.
— Четвертого числа в театре премьера «Клеопатры», — забросила удочку Рейчел, — я попробую раздобыть пару билетов.
Она была страстной поклонницей бостонской танцевальной труппы и пыталась приобщить меня к радостям балетного искусства. Ей это практически удалось, что вызывало нещадные насмешки Эйнджела на тему моей сексуальной ориентации.
— Идет, но за это ты мне будешь должна пару матчей с «пиратами», когда начнется хоккейный сезон.
— Идет. Перезвони мне и расскажи, какие у ребят планы. Я закажу столик к обеду и присоединюсь к вам после собрания. И поищу билеты. Что-нибудь еще?
— Как насчет животного, бурного секса?
— Соседи будут жаловаться.
— А они симпатичные?
— Очень.
— Ну, если они будут завидовать, я подумаю, что смогу сделать для них.
— Почему бы тебе для начала не подумать, чем ты можешь помочь мне?
— О'кей, но, когда я тебя доканаю, мне же надо будет заняться чем-то еще для собственного удовольствия.
Не уверен, но мне показалось, что ее смех прозвучал чуть принужденно.
Вернувшись домой, я позвонил в Западный Манхэттен. Луис и Эйнджел не любили, когда им звонили на мобильный, потому что — как несчастный Хойт убедился на собственной шкуре — такие разговоры можно отследить. Мои приятели из тех, кто порой бывает причастен к разным сомнительным историям, и закон не всегда им приветливо улыбается. Эйнджел был грабителем, причем высокого класса, хотя сейчас официально отошел от дел благодаря совместному капиталу, который они заработали на пару с Луисом. Состояние карьеры Луиса в настоящий момент оставалось более темным: в прошлом он был киллером высшего класса. Сейчас Луис редко брался за дело, и деньги для него были не главное: в первую очередь его интересовал моральный аспект. От его рук погибали редкостные мерзавцы, и, возможно, благодаря ему мир становился чуть лучше без этих тварей. В применении к Луису понятия морали и законности заметно усложнялись.
Раздалось три гудка, и голос, полный обаяния разъяренной кобры, шипящей на мангуста, произнес:
— Да?! — чувствовалось к тому же, что его обладатель порядочно запыхался.
— Это я. Я так понимаю, ты еще не проштудировал главу о телефонном этикете в той книжке, которую я тебе дал?
— Я выбросил этот кусок дерьма в помойку, — ответил Эйнджел. — Тот парень, что шнурует ботинки леской, наверное, все еще пытается толкнуть ее на Бродвее.
— Ты изрядно пыхтишь. Можно поинтересоваться, что же я прервал?
— Да лифт не работает. Я услышал телефонный звонок на лестнице. Я с органного концерта только что.
— И что ты там делал? Передавал кружку для пожертвований?
— Очень смешно.
Понятно: Луис по-прежнему не оставляет попыток раздвинуть культурные горизонты Эйнджела. Ему не откажешь в настойчивости и оптимизме.
— Ну, и как прошло?
— Похоже на то, что тебя заперли на два часа с призраком оперы. У меня разболелась голова.
— Вы в Бостон не собираетесь?
— Луис намыливался. Он думает, что это стильно. А я люблю Нью-Йорк. Бостон как старая часть Манхэттена за Четырнадцатой улицей — ты представляешь все эти маленькие улочки, пересекающиеся одна с другой? Словно Твилайт в Виллидже. Мне не нравилось туда ездить, даже когда ты там жил.
— Ты закончил? — прервал я его.
— Ну, похоже, что так, мистер Гребаный Торопыга.
— Я поеду в следующие выходные. Может быть, сходим с Рейчел пообедаем. Не хотите составить нам компанию?
— Подожди, — я расслышал приглушенный разговор, а затем глубокий мужской голос возник в трубке:
— Тебе чего надо от моего парня?
— Да Боже ж мой, — ответил я, — просто пытаюсь поддерживать отношения, но, похоже, все так запущено...
— Мы будем в «Корни Плаза». Звони, когда закажешь стол в ресторане.
— Так точно, шеф. Что-нибудь еще?
— Узнаешь, когда надо, — буркнул он, и линия погрузилась в тишину.
Да, книжку мисс Меннерс о хороших манерах точно было жалко.
* * *
Ничего необычного в выписках по кредитной карте Грэйс Пелтье не оказалось. А по телефонным счетам было понятно, что она звонила Марси Бекер в мотель ее родителей. Был еще разговор по домашнему номеру в Бостоне, который сейчас оказался отключен. Я предположил, что, скорее всего, это номер Эли Уинн. А еще было несколько звонков в офис Братства в Уотервилле. В тот же день я позвонил в Братство по тому же номеру и услышал автоответчик. Он предложил мне набрать «один», если я хочу сделать пожертвование, «два», если хочу прослушать молитву специально для этого дня, и «три», чтобы поговорить с оператором. Я нажал тройку, и, когда оператор ответил, представился и попросил соединить меня с офисом Картера Парагона. Оператор сообщил мне, что соединит меня с помощником мистера Парагона — мисс Торрэнс. Последовала пауза, затем в трубке раздался другой женский голос.
— Чем могу помочь? — это было произнесено таким тоном, который секретари специально приберегают для тех, кому вообще не собираются в чем-то содействовать.
— Я хотел бы поговорить с мистером Парагоном. Меня зовут Чарли Паркер. Я частный детектив.
— Вы по какому вопросу?
— По поводу молодой женщины по имени Грэйс Пелтье. Я полагаю, мистер Парагон встречался с ней около двух недель назад.
— Извините, это имя мне незнакомо. Такой встречи не было. — Если бы пауки, прежде чем проглотить муху, извинялись перед ней, это звучало бы искреннее.
— Вы не могли бы уточнить и проверить?
— Я же сказала, такой встречи никогда не было.
— Нет, вы сказали, что имя вам не знакомо, а потом вы сказали, что встречи не было. Если вы не знаете этого имени, как вы можете помнить, была ли у шефа встреча с этим человеком?
На том конце провода возникла тишина, и я почувствовал, как трубка начинает застывать у меня в руке. После паузы мисс Торрэнс произнесла:
— Передо мной ежедневник мистера Парагона, и я вижу, что эта встреча планировалась, но не состоялась: девушка не приехала.
— Она отменила встречу?
— Нет, она просто не появилась.
— Могу я поговорить с мистером Парагоном?
— Нет.
— Мог бы я договориться о другом времени и назначить встречу с ним?
— Извините, мистер Паркер. Господин Парагон очень занятой человек, но я передам ему, что вы звонили.
Она повесила трубку до того, как я продиктовал ей номер. Из чего я предположил, что в ближайшее время, впрочем, как и в более отдаленное, вряд ли услышу голос мистера Парагона. Судя по всему, придется лично заехать в офис Братства, хотя по тону мисс Торрэнс можно было понять, что мой визит там будет так же кстати, как публичный дом в Диснейленде.
Одна деталь не давала мне покоя с того момента, как я прочитал полицейский протокол о содержимом машины. Поэтому я снял трубку и набрал номер Кертиса Пелтье.
— Мистер Пелтье, вы не припомните Марси Бекер или Эли Уинн курят?
Он помедлил, потом ответил:
— Вы знаете, по-моему, да, обе. Но есть еще кое-что, о чем вам следует знать. У Грэйс была непростая научная тема: у нее был особый интерес к одной религиозной секте. Их называют Арустукские баптисты. Слышали о них что-нибудь?
— Не думаю.
— Секта исчезла в шестьдесят четвертом. Многие думают, что они просто сдались и переехали куда-нибудь, где потеплее да и люди более доброжелательные.
— Извините, я не понимаю, к чему вы это говорите.
— Они еще были известны как баптисты Орлиного озера.
И тут я вспомнил сообщения с севера штата, фотографии людей, передвигающихся за лентой, что ограждала место преступления, и завывания животных.
— Тела нашли на севере, — мой голос звучал ровно.
— Да, я только что видел репортаж по телевизору, — продолжал Пелтье. — Думаю, это они. Я думаю, нашли Арустукских баптистов.
Глава 3
Они пришли, ангелы тьмы, ангелы жестокости и насилия, их крылья чернели на солнце и обнаженные мечи. Они бесшумно передвигались среди людской массы: очищая, отнимая, убивая.
Они не такие, как мы.
* * *
Северное подразделение по расследованию убийств в Манхэттене считалось элитным в Нью-Йоркском полицейском управлении, его сотрудники работали на территории от 120-й Ист до 119-й улиц. Каждый из них начинал службу обычным участковым детективом, прежде чем попал на работу в убойный отдел. Все они были очень опытными офицерами, у самых молодых в отделе за плечами по двадцать лет службы. А про старших сотрудников ходило столько баек, сколько ракушек прилипает к днищу старого корабля. Во времена, когда я был новичком-патрульным, старший детектив отдела Майкл Лански, говорил про себя: «Когда я начинал, Мертвое море еще только болело».
Мой отец тоже был полицейским до того дня, когда покончил жизнь самоубийством. Я переживал за отца — обычное дело для сына полицейского, во всяком случае, я беспокоился о нем. И любил его, завидовал ему — его форме, власти, дружеским связям с сослуживцами. Но еще я очень боялся за него. Все время. Нью-Йорк семидесятых сильно отличался от города нашего времени: полицейские гибли на улицах один за другим, их убивали, как тараканов. Об этом постоянно писали в газетах, говорили по телевизору. Если отец был на дежурстве, я видел, как меняется взгляд матери каждый раз, когда раздавался звонок в дверь. Она боялась стать очередной полицейской вдовой. Ей просто хотелось, чтобы муж возвращался домой с дежурства уставший, измотанный, но живой. Он тоже не был спокоен. У него в запираемом ящике стола хранилась бутылка «Миланты», чтобы снимать страшное напряжение, которое отец испытывал практически каждый день, пока что-то внутри него не сломалось. Тогда все закончилось. Страшно закончилось.
Отец редко общался с Северным отделом по расследованию убийств в Манхэттене. Чаще всего он наблюдал за тем, как они проходят мимо, пока он сдерживал толпу или охранял дверь, проверяя значки и удостоверения. Но однажды жарким июльским днем 1980 года, незадолго до его смерти, отца вызвали в скромную квартиру в доме на пересечении 94-й улицы и 42-й авеню. Ее снимала некая Мерилин Хайд, работавшая страховым инспектором в Сити.
Ее сестра зашла к ней и почувствовала отвратительный запах, идущий из квартиры. Когда она попыталась открыть дверь запасным ключом, который ей дала Мерилин, оказалось, что замок забит какой-то клейкой массой. Она немедленно сообщила старшему по дому, а тот связался с полицией. Мой отец, который в это время жевал за углом свой обеденный сэндвич, был первым полицейским, который попал в здание.
Оказалось, что за два дня до смерти Мерилин Хайд звонила сестре. Она выходила из метро на углу 96-й улицы и Ленсигтон-авеню, когда пересеклась взглядами с человеком, спускавшимся в переход. Высокий, худощавый, с бледным лицом, узкой линией рта и темными волосами. На нем были кричащий желтый жакет и аккуратно выглаженные джинсы. Мерилин рассказывала сестре, что задержала свой взгляд буквально на пару секунд, но что-то в глазах незнакомца заставило ее замереть на месте и прижаться к стене, как будто ее ударили кулаком в грудь. Она почувствовала, как брюки стали мокрыми, и, взглянув вниз, поняла, что на время потеряла контроль над своим организмом.
На следующее утро она снова позвонила сестре и поделилась своими опасениями: ей казалось, что за ней следят. Она не могла точно сказать кто — это было просто ощущение. Сестра предложила ей обратиться в полицию, но Мерилин отказалась, мотивируя тем, что у нее нет доказательств и никого подозрительного в своем окружении она не видела.
В тот день она ушла с работы пораньше, сославшись на плохое самочувствие, и направилась домой. Когда на следующий день она не появилась на работе и не отвечала на звонки, сестра отправилась к ней, став первым звеном в цепочке событий, которые привели моего отца к той двери.
Холл пустовал: большинство жильцов подъезда были на работе или проводили время на летнем солнышке. Постучав, отец расстегнул кобуру и ударом распахнул дверь. Кондиционер был выключен, от распространявшегося зловония у отца закружилась голова. Он приказал Мерилин и старшему по дому не входить в квартиру, затем прошел через маленькую гостиную, миновал кухню, ванную и попал в единственную спальню.
Он обнаружил Мерилин прикованной к кровати цепью, простыни и пол были залиты кровью. Вокруг тела жужжали рои мух. На жаре тело быстро разлагалось, кожа на животе приобрела зеленоватый оттенок, по бедрам, плечам змеились темно-зеленые, багровые вены. Сейчас уже невозможно было судить о том, как красива она когда-то была.
Вскрытие обнаружило сотню ножевых ранений на теле. Смертельным оказался удар по яремной вене: предыдущие девяносто девять ударов были нанесены с целью вызвать кровотечения, которые продолжались бы многие часы. Рядом с кроватью стояла коробка с солью и лимонным соком. Убийца использовал их, чтобы привести ее в чувство, когда она теряла сознание.
В тот вечер, когда отец вернулся домой, он, все еще сильно пахнущий мылом которым словно пытался смыть с себя следы смерти Мерилин Хайд, сел за кухонный стол и открыл бутылку. Мать удалилась вскоре после его прихода: она торопилась на встречу с друзьями, которых не видела много недель. На плите отца ждал обед, но он не притронулся к еде. Вместо этого он потягивал виски прямо из горлышка и долго молчал. Я сел напротив него, он достал минералку из холодильника, чтобы я тоже мог что-нибудь пить вместе с ним.
— Что случилось? — наконец спросил я.
— Сегодня одному человеку причинили сильную боль, — последовал ответ.
— Мы его знали?
— Нет, сынок, это не наш знакомый, но, я думаю, она была хорошим человеком. Скорее всего, она стоила того, чтобы с ней познакомиться.
— Кто это сделал? Кто мучил ее?
Он посмотрел на меня, потянулся рукой, погладил меня по волосам, его рука на мгновение задержалась на моем лбу.
— Ангел тьмы, — наконец ответил отец. — Это сделал ангел тьмы.
Он не рассказывал мне, что увидел в квартире Мерилин. Лишь спустя многие годы я узнал подробности — от мамы, от деда, от других детективов. Но я никогда не мог забыть об ангелах тьмы. Многие годы спустя у меня забрали жену и ребенка, и человек, который их убил, — верно, он тоже был ангелом тьмы, продуктом союза земной женщины и того, кто был изгнан из рая за гордыню и похоть.
Святой Августин верил, что природное зло может быть приписано деятельности существ, которые были свободны и разумны, но не являлись людьми. Ницше считал зло источником власти, независимой от человека. Такие дьявольские силы могли существовать вне человеческой души, они представляют собой способность к жестокости и разрушению, отличный от наших собственных способностей злобный и беспощадный разум, целью которого было и остается полное разрушение человечности, уничтожение самой способности сочувствовать, сострадать, любить.
Я так полагаю, что мой отец, повидавший такие проявления жестокости и насилия, как в случае с Мерилин Хайд, задумывался, есть ли такая грань, которую не в состоянии переступить человек; есть ли такие существа, одновременно и супер— и недочеловеки, которые преследуют нас.
Это были они — воплощение жестокости, ангелы тьмы.
Убойный отдел Северного Манхэттена — наверное, лучшее подразделение по раскрытию убийств в городе, а может, и во всей стране, — расследовало дело Мерилин Хайд семь недель: никаких следов человека из метро не было обнаружено. Других подозреваемых не было. Человек, на котором Мерилин задержала взгляд на секунду дольше, чем обычно, и который, по общему мнению, выпустил из нее кровь, вернулся в свое убежище.
Убийство Мерилин Хайд осталось нераскрытым. Детективы в отделе все еще ловили себя на том, что, даже если едут отдыхать с женами и детьми, пристально вглядываются в лица пассажиров метро, пытаясь найти темноволосого мужчину с очень узким ртом. И некоторые, спроси их об этом, сказали бы, возможно, что испытывали скорее облегчение, не обнаружив его в толпе, не войдя с ним в контакт, пока рядом с ними были их близкие.
Есть люди, которым лучше не попадаться в поле зрения, с которыми лучше не иметь общего и даже не привлекать их внимания. Это странные, паразитические существа, потерянные в пространстве души, ищущие в хаосе бытия смертоносного контакта с теплым потоком человечности. Они прозябают в муках и существуют только для того, чтобы перелить свою боль в других. Случайного взгляда замешкавшегося прохожего, не отведенного сразу же в сторону, для них достаточно. Порой лучше не поднимать глаз из страха, что, взглянув, вы можете напороться на их взгляд, темную тень на фоне солнца, которое может ослепить навсегда.
И сейчас на грязном клочке земли у холодного озера на севере штата Мэн результаты трудов ангелов тьмы медленно выходили наружу.
Могилу обнаружили на границе общественного заповедника Уинтервилл. Целостность участка была нарушена в ходе ремонтных и строительных работ, но вернуть все к первоначальному виду не представлялось возможным, важно было не допустить дальнейших повреждений.
В первый день патрульные переписали имена всех рабочих на этом участке, быстро всех опросили, протянули оградительную ленту, расставили полицейских. Сначала были проблемы с одной из лесозаготовительных компаний, которая использовала дорогу, но затем и она согласилась временно прекратить движение грузовиков до момента, когда границы захоронения будут установлены.
Сразу после первичного осмотра места была сооружена своеобразная плотина — укрепление из мешков с песком, а штаб по проведению работ вместе с мобильной группой, работающей на месте преступления, расположились на обочине Рэд Ривер-роуд. Повсюду в целях предотвращения дальнейших нарушений разместили строгие ограничительные знаки, требующие разрешения полиции для доступа на территорию. Через весь участок проложили дорожку и обозначили ее заградительной лентой, затем прошлись с видеокамерой, чтобы запечатлеть общую панораму для офицеров полиции, которые не принимали прямого участия в расследовании.
Сцену преступления сфотографировали: сначала запечатлели общий вид, чтобы сохранить общее впечатление обнаруженного в момент открытия. Затем сделали направленные фото заметных останков, и уже потом — фотографии непосредственно костей. Были сделаны рисунки-наброски. Трехфутовый металлический столб обозначил центральную точку, от которой станут производиться все замеры и определения угловых измерений. Границы Рэд Ривер-роуд были зафиксированы и помечены на случай, если придется расширить границы участка обнаруженного захоронения. Использовались приборы глобальной системы навигации и определения положения места преступления.
К концу дня, уже в сумерках, закончив последнее совещание, мобильная группа криминалистов рассыпалась, предоставив полицейским штата и помощнику шерифа охранять участок. С восходом солнца появились медэксперты, и расследование дела баптистов-арустуков началось по-настоящему. И все время, пока они занимались своим привычным делом, их сопровождал вой диких собак, так что каждую ночь криминалисты просыпались от воображаемых завываний и представляли, что снова стоят на берегу озера с ледяными руками, в ботинках, отяжелевших от налипшей грязи, в окружении костей мертвецов.
* * *
В ту ночь впервые за много месяцев я увидел сон. Во сне я стоял на участке расчищенной земли, на границе которого чернели обнаженные деревья. Холодно поблескивала замерзшая вода. По всему участку в беспорядке возвышались свеженасыпанные кучи земли, и казалось, что земля ворочается и шевелится, словно что-то двигается под ней.
В деревьях собирались силуэты — огромные, черные, напоминающие птиц, с красными глазами; они пожирали голодными взглядами искореженную землю. Затем один из них расправил крылья и как бы нырнул, но устремился не в землю, а ко мне, и я увидел, что это не птица, а человек, старик с развивающимися седыми космами и желтыми зубами, с горбом на спине, из которого росли кожистые крылья. У него были худые ноги, ребра проступали наружу, в полете сморщенный маленький пенис бесстыдно болтался между ног. Он опустился передо мной, темные крылья трепетали на ветру. Его запавшие щеки растянулись, и он с шипением выдавил:
— Грешник!
Его крылья по-прежнему бились на ветру, он стал рыть кучу земли своей когтистой лапой, пока оттуда не показался кусок белой кожи, которая тускло отразила лунный свет. Его рот открылся, голова потянулась к телу, которое билось в судорогах и извивалось, когда он вонзил в него зубы; кровь стекала по его подбородку и лужицей скапливалась на земле.
Затем он улыбнулся мне, я отвернулся и увидел свое отражение в воде. Я увидел собственное лицо, обескровленное, мертвенно-бледное на фоне обнаженного тела. И темные крылья выросли у меня за спиной, раскрылись, прикрыли поверхность озера, как густые, темные чернила, под которыми замирало все живое.
* * *
Поиск святилища
Отрывок из диссертации Грэйс Пелтье
В апреле 1963 года группа из четырех семей покинула свои дома на восточном побережье и отправилась на север. Караван из автомобилей и грузовиков преодолел двести миль в направлении к городку неподалеку от Орлиного озера, в двадцати километрах к югу от границы между Нью-Брюнсвиком и Мэном. Среди путешественников была семья Пирсонов из Братства, что на юге от прибрежного городка в Рокленде, Келоги и Корниши из Сил-Коувы и Джессопы из Портленда. Они стали известны как баптисты-арустуки; еще их называли баптистами Орлиного озера, при этом подтверждений того, что кто-то еще кроме Пирсонов и Джессопов входил в секту, не было.
Когда они прибыли на место, все машины были проданы, а на вырученные деньги закуплено все необходимое для поселения с таким расчетом, чтобы хватило на год, пока община не встанет на ноги и не сможет сама себя обеспечить. Землю размером в сорок акров арустуки взяли в аренду у местного землевладельца на тридцать лет. После того как поселение опустело, землю вернули семье бывшего владельца, хотя буквально до недавнего времени неутихающие споры о действительных границах участка мешали его освоению. В общей сложности на земли у озера тогда перебралось шестнадцать человек — восемь взрослых и восемь детей, поровну мужского и женского пола. На озере их встретили человек по имени Причер (еще его называли отец Фолкнер), его жена Луиза и их дети Леонард и Мюриэл, семнадцати и шестнадцати лет.
Это по настоянию Фолкнера все семейства, в основном небогатые фермеры и рабочие, продали все свое имущество, собрали все деньги вместе и отправились на север, чтобы основать коммуну на основе строгих религиозных принципов. К ним хотели присоединиться еще несколько семейств, движимые в основном страхом перед нарастающей коммунистической угрозой, а также собственными фундаменталистскими религиозными убеждениями, бедностью и невозможностью бороться с тем, что они называли моральной деградацией общества, и, возможно, неосознанным желанием принадлежать к еретическим течениям, которое было унаследовано из прошлого и очень характерно для истории этого штата. Всем им отказали по причине размера или состава семьи, пола и возраста детей. Фолкнер провозгласил, что он хочет создать общину, в которой все смогут заключать браки между собой, укрепляя связи во многих поколениях, и поэтому ему нужны семьи с одинаковым представительством по полу и возрасту. Семьи, которые он выбрал, в большей или меньшей степени были лишены каких-либо родственных связей и, судя по всему, спокойно относились к мысли, что оказались фактически отрезаны от остального мира.
Баптисты-арустуки появились в окрестностях Орлиного озера 15 апреля 1963 года. К январю 1964 поселение опустело. Никаких следов семей или Фолкнера никогда больше не было обнаружено.
Глава 4
На следующее утро я спал допоздна, но, проснувшись, не почувствовал себя отдохнувшим. Сон был очень ярким, воспоминания о нем — отчетливые, объемные — не отпускали меня, и, несмотря на прохладу ночи, пот ручьями струился по телу.
Прежде чем посетить офис Братства, стоило позавтракать. Красный сигнал на почтовом ящике я заметил, только усевшись в машину. Было довольно рано для почты, но я как-то не подумал об этом. Я прошелся по дорожке и уже почти потянулся к ящику, когда что-то темное и подвижное закопошилось на жестянке. Это был маленький коричневый паук со странным знаком на спине, напоминающим очертания скрипки. Понадобилась пара секунд, чтобы распознать пришельца: скрипконосец, один из отшельников
. Я быстро отдернул руку — они могут кусаться. Странно: скрипконосцы не встречаются так далеко на севере. Я пристукнул его палкой, но тут же в щели ящика показался еще один экземпляр, затем другой, третий...
Я осторожно обошел вокруг ящика и увидел еще больше пауков. Часть из них цеплялись друг за друга, остальные потихоньку передвигались к земле на тонких шелковых нитях. Я набрал в грудь воздуха и палкой распахнул дверцу ящика.
Посыпались сотни крошечных паучков — одни сваливались прямо на землю, другие карабкались и в борьбе прокладывали себе дорогу в копошащемся клубке, взбираясь на тела своих собратьев.
