7

Бэкус держался в ста футах позади нее. Он не сомневался, что даже в многолюдном чикагском аэропорте она, как говорили в Бюро еще при нем, держит "ушки на макушке". То и дело посматривает назад – нет ли хвоста? Забраться вместе с ней в такую даль – это уже совсем не просто было. Самолет, на который они сели в Южной Дакоте, был маленький, на борту меньше сорока пассажиров. Устраивались кто где, вот он и оказался от нее всего в двух рядах. Так близко, что улавливал ее запах – тот, что пробивался сквозь духи и косметику. Запах, который чуют собаки.

Голова кругом шла от такой близости – и одновременно такой отдаленности. Ему все время хотелось обернуться, бросить хоть беглый взгляд через сиденья, посмотреть, чем она занимается. Но он сдержался. Не время. Выигрывает тот, кто все как следует спланирует, а потом выждет, сколько нужно. В этом вся штука, весь секрет. Тьма выжидает. А все сводится к тьме!

Он следовал за ней по терминалу "Американ эйрлайнз", пока она наконец не села у выхода. Тут никого не было, ни единого пассажира. Нет даже служащих компании, тех, что проверяют билеты, за стойкой. Но Бэкус знал, что она просто слишком рано пришла. Они оба слишком рано пришли. Рейс на Лас-Вегас только через два часа. Уж он-то в курсе, сам летит этим рейсом. В каком-то смысле он стал ангелом-хранителем Рейчел Уоллинг. Бессловесным спутником, который будет сопровождать ее до самого конца.

Он прошел мимо выхода, стараясь не разглядывать ее слишком откровенно, хотя и любопытно было, чем она собирается заняться оставшееся до рейса время. Через правое плечо он перекинул большую дорожную сумку из воловьей кожи, так что если она вдруг посмотрит на него, то в глаза прежде всего сумка и бросится, а лица она не заметит. Правда, он и так не боялся, что она его узнает. Сначала увечье, а потом хирурги хорошо поработали. Но она может запомнить его по полету из Рапид-Сити, а ему незачем возбуждать подозрения.

Он искоса бросил взгляд, и сердце в груди у него так и подпрыгнуло – как младенец под одеялом. Она листала книгу, явно уже не раз читанную – слишком уж страницы потрепаны, да и закладок полно. Он разглядел обложку и название. "Поэт". Она читает про него!

Он ускорил шаг, не давая ей почувствовать, что за ней наблюдают, и полюбопытствовать, кто бы это мог быть. Миновав еще две секции, зашел в туалет, тщательно заперся. Повесил на дверной крючок сумку и сразу принялся за дело. Долой ковбойскую шляпу и куртку. За ними последовали башмаки.

За каких-то пять минут из ковбоя из Южной Дакоты Бэкус превратился в завсегдатая казино в Лас-Вегасе. Теперь на нем одежда из шелка. Золотые украшения. Серьга. Темные очки. Бросающийся в глаза желтый мобильник он прикрепил к поясу, хотя звонков не ожидал и сам звонить не собирался. Из дорожной сумки он извлек другую, поменьше, с эмблемой "Метро-Голдвин-Майер". Туда он засунул "старую кожу", которую только что сбросил. И, перекинув новую сумку через плечо, вышел из кабинки.

Бэкус подошел к умывальнику и подставил руки под воду. Все хорошо, ему не в чем себя упрекнуть. Четкость замысла, продумывание малейших деталей – вот что сделало его знаменитостью. Вот что обеспечивает ему успех в любом деле.

Он на мгновение задумался, предвкушая будущее. Он возьмет Рейчел Уоллинг на прогулку. Под конец которой та познает глубины тьмы. Его тьмы. Она заплатит за те муки, что причинила ему!

Бэкус почувствовал спазмы в паху. Отошел от умывальника, вернулся кабинку и попытался отвлечься. Слышно было, как пассажиры заходят в туалет, облегчаются, моют руки, выходят. Кто-то в соседней кабинке умудрялся говорить по мобильному телефону. Вонь вокруг стояла немыслимая. Но ничего страшного. Не хуже, чем тогда, в тоннеле, когда среди крови и тьмы он возродился к новой жизни. Если бы только жалкие людишки знали, кто сейчас рядом с ними!..

Вдруг возникло видение темного, беззвездного неба. Он падал спиной вниз, а руки безвольно болтались, как бесперые ненужные крылышки птенца, которого выбросили из гнезда.

Но он уцелел и научился летать.

Бэкус засмеялся и наступил на педаль. Шум спускаемой воды заглушил его смех.

– А пошли вы все, – беззвучно прошептал он.

Он подождал, пока пройдет боль в паху, с улыбкой думая, отчего она появилась. Себя-то уж он знал хорошо! Всю жизнь одно и то же. Коль скоро дело доходит до серого вещества, разница между силой, сексом и удовлетворением становится неразличимой. В этих теснинах все всегда кончается одинаково...

Приведя себя в порядок, он снова спустил воду, вышел из кабинки, вымыл руки и внимательно осмотрел отражение в зеркале. Бэкус улыбнулся. Совсем другой человек! Рейчел ни за что его не узнает. И никто не узнает. Он открыл сумку и проверил, на месте ли цифровая камера. На месте и готова к использованию. Что ж, он рискнет и сделает несколько снимков Рейчел. Всего два-три, на память. Пара тайком сделанных фотографий, которыми можно будет полюбоваться, когда все закончится.

8

Рыбный сундучок. Стоило Бадди упомянуть его, как я сразу вспомнил полицейский отчет, найденный мной в ящике, где хранились карты.

– Да-да, я как раз собирался вас спросить. Так, говорите, этот малый стащил ваш навигатор?

– Ну да, уверен, дело рук этого гнуса. Он поплыл с нами в тот раз, потом исчезает "джипиэс", а потом он сам начинает выходить в район перешейка. Сложите два и два, и все станет ясно. Я уж давно собираюсь нанести визит в те края, пообщаться с мерзавцем.

Честно говоря, уловить логику этого повествования было нелегко. Попрошу-ка перевести все на английский, мол, для меня что рыбный сундучок, что уха – одно и то же.

– А чего тут непонятного? – удивился Бадди. – В этом черном сундучке отмечены лучшие места. Я хочу сказать, самые рыбные места. Больше того, прежний хозяин указал и свои делянки. Я его в покер выиграл у рыбака. Главное – не сам навигатор, а начинка. Парень поставил на кон двенадцать своих лучших мест, но мне подфартило.

– Так, теперь проясняется, – сказал я. – Не в железке дело, а в тех записях, которые в ней хранятся.

– Точно. Сам прибор стоит от силы сотни две. Но рыбные места – это годы работы, это умение, это опыт.

Я указал на фотографию, высвеченную на экране компьютера.

– И вот появляется этот тип, крадет вашу драгоценность и быстренько открывает собственное дело. В общем, нагло прикарманивает ваши, да и бывшего владельца, наработки.

– Быстренько – не то слово. Повторяю, давно пора мне с ним пообщаться. На днях выберусь.

– А где этот перешеек?

– На противоположной стороне острова, там, где он сужается и образует восьмерку.

– А с полицией вы своими подозрениями поделились?

– Не сразу. Откуда ж нам было знать того, кто спер навигатор? Он просто исчез. Сначала мы думали, что это ребятня местная залезла ночью на яхту и стащила первое, что под руки попалось. Ведь на острове тоска зеленая, вот огольцы и ищут себе развлечений. Но мы написали заявление о пропаже. А пару недель назад открываю я одну местную газетку, "Фиш тейлз", а там объявление, мол, предлагаем новый маршрут, от перешейка. И фотография этого парня! Эй, говорю себе, да я же его знаю. Потом складываю два и два, и все становится на свои места: это он украл мой сундучок!

– И вы снова обратились в полицию?

– Ну да, позвонил и сказал – вот он, воришка. Кажется, они не очень обрадовались. Через неделю я снова связался с копами, и мне сказали, что был у них разговор – по телефону. Не почесались даже встретиться с гадом, в лицо посмотреть. Естественно, он все отрицает, а они и довольны.

– И как же зовут этого малого?

– Роберт-Следопыт. Задница он. Надо бы ему иначе назваться – Роберт-Воришка.

Я перевел взгляд на фотографию и в очередной раз спросил себя, имеет ли вся эта история хоть какое-то отношение к моим разысканиям. Приведет ли этот след к разгадке гибели Терри Маккалеба? Не похоже как-то. Можно понять, для чего рыбаку красть сведения о счастливых местах, куда ходит конкурент. Но не убивать же его за это, да еще таким мудреным образом! Нет, поверить трудно. Слишком много усилий для Следопыта, да и для любого другого на его месте.

Похоже, Локридж прочитал мою мысль.

– Вы что же, предполагаете, будто ублюдок замешан в смерти Террора?

Я пристально посмотрел на Локриджа. А ведь скорее уж в этом деле заинтересован человек, который мечтает прибрать к своим рукам все дело, а заодно и яхту.

– Пока ничего не могу сказать, – пожал я плечами. – Но попробую выяснить.

– Дайте знать, если потребуется помощь.

– Непременно. А пока вот что. В отчете шерифа сказано, что на яхте больше ничего не пропало. Это действительно так? Все остальное на месте?

– Ну да. Именно это нам с Терри и показалось самым странным. Но потом выплыл наружу Следопыт, все и прояснилось.

– Терри тоже считал, что это его рук дело?

– Ну как сказать? Он склонялся к этой мысли. Да что там говорить, кто бы еще это мог быть?

Хороший вопрос, но не он был сейчас главный. Я попросил Локриджа еще раз показать фотографии, и на экране замелькали снимки с изображением рыболовов, самозабвенно отдающихся своему делу.

Стоп, вот еще одна любопытная вещь. Локридж вернулся к серии из шести снимков, изображающих мужчину, лицо которого казалось каким-то смазанным. На трех первых он держит перед камерой изумительной раскраски рыбину, всякий раз поднимая все выше и выше, закрывая собственное лицо и словно бы украдкой разглядывая через темные очки спинной плавник добычи. Рыбина была одна и та же, а это, на мой взгляд, свидетельствовало, что фотограф упорно пытался поймать в фокус лицо рыболова. Но безуспешно.

– Кто это снимал?

– Террор. В тот раз я не выходил в море.

Что-то в этом мужчине смущало Маккалеба – скорее всего стремление уйти от объектива. Это-то очевидно. На следующих трех фотографиях – тот же персонаж, только на сей раз он не знал, что его снимают. Первые два сделаны в салоне. На объективе камеры был фильтр, поэтому пассажир и не заметил, что его фотографируют.

На первом снимке незнакомец зафиксирован в профиль, на втором – анфас. Если убрать фон, может показаться, что мужчину фотографируют для полицейского досье – еще одно подтверждение того, что он вызвал у Маккалеба определенные подозрения. Но даже здесь лицо нечеткое. Мешают темная, слегка тронутая сединой, густая борода, большие солнцезащитные очки и голубая шляпа с эмблемой футбольной команды "Лос-Анджелес доджерс". Волос почти не видно, но, насколько можно судить, подстрижены они коротко, а цвета того же, что и борода. В правом ухе блестит круглая золотая серьга.

На профильном снимке глаза у него прищурены, почти закрыты, да их почти и не видно из-за темных очков. На нем джинсы, простая рубашка и куртка, тоже джинсовая.

Шестой, последний снимок явно сделан после окончания рейса. Это крупноформатная фотография мужчины, только что спустившегося с борта яхты и шагающего теперь по пристани Авалона. Лицо его обращено в сторону камеры, но не до конца. Мне показалось, что в последний момент преследуемый заметил Маккалеба с его аппаратом и отвернулся.

– Что это за малый? – осведомился я. – Расскажите-ка мне о нем.

– Говорю же, в тот раз меня там не было. Терри тогда вообще не собирался выходить в море. Заказов не было. Этот парень подъехал на моторке, спросил Терри – тот был на борту, – не свозит ли его порыбачить. И заплатил за полдня, это минимальная продолжительность рейса. Пассажир хотел в море сразу, а я тогда был на материке. Терри ждать не стал, отправился без меня, хотя в одиночку это адская работа. Тем не менее они выловили большую испанскую макрель. Совсем неплохо.

– А потом он с вами об этом малом не заговаривал?

– Да нет, обмолвился только, что всего оплаченного времени парень не использовал. Два часа походил по морю и велел возвращаться. Что и было сделано.

– Похоже, что-то Терри насторожило. Он отснял шесть кадров, три тайком. Вы уверены, что на эту тему не было речи?

– Говорю же, нет. То есть, может, с кем-то Терри говорил, только не со мной. Впрочем, он был скрытным человеком.

– А имя этого деятеля вам известно?

– Нет, но Терри наверняка занес его в судовой журнал. Посмотреть?

– Да, пожалуйста. И еще мне нужна точная дата, когда они выходили в море, и как парень расплачивался – карточкой, чеком, наличными. Но прежде всего нельзя ли отпечатать эти фотографии?

– Все шесть? На это понадобится время.

– Ну да, а заодно еще и снимки Следопыта. Я подожду.

– Полагаю, рамки вам не потребуются?

– Нет-нет, Бадди, только фотографии.

Я отступил, позволяя ему устроиться поудобнее на табуретке с подушкой перед компьютером. Бадди включил принтер, зарядил фотобумагой и защелкал клавишами. На мониторе, одна за другой, появились семь фотографий. Я вновь обратил внимание, как ловко он управляется со всей техникой. Похоже, никаких секретов от него ноутбук не хранит. Да, наверное, и картотека наверху тоже.

– Ну вот, – он поднялся с табуретки, – примерно по минуте на каждую. Правда, липкие пока. Если угодно, можно расправить и высушить. А я пока схожу наверх и посмотрю, что там говорится о таинственном незнакомце в судовом журнале.

Локридж вышел, а я занял его место на табуретке. Ученик я хороший, схватываю быстро и не зря смотрел, как он орудует с компьютером. Я вызвал папку "Почта". В ней хранились тридцать шесть фотографий малого разрешения. Я увеличил первую. Грасиэла, толкающая коляску, в которой спит крохотная девчушка. Чело Азул. Дочь Терри. Дело вроде происходит в торговом центре. Снимок этот походил на фотографии таинственного незнакомца – в том смысле, что Грасиэла тоже не подозревала о фотографе.

Я обернулся к двери, открывающейся на лесенку, что вела в салон. Локриджа не видно. Я поднялся и тихонько двинулся по коридору. Скользнул через открытую дверь ванной. Прижался к стене и принялся выжидать. Вскоре появился Локридж, он вошел в холл, зажимая под мышкой судовой журнал. Я пропустил парня, проследовал за ним и подождал, пока он войдет в носовую каюту, рассчитывая застать меня врасплох.

Но на самом деле это он растерялся, обнаружив, что меня нет! А повернувшись, столкнулся со мной вплотную.

– Смотрю, Бадди, вам нравится подкрадываться к людям?

– Э-э, да нет, собственно. Я просто...

Он покраснел, что было заметно даже через типичный для рыбаков загар. Впрочем, я дал ему время прийти в себя, и он воспользовался передышкой.

– Терри занес его имя в журнал, но только имя. Тут значится: Джордан Шенди. Точка. – Локридж открыл журнал и показал мне запись.

– А как насчет оплаты? Вообще сколько вы берете за полдня?

– Три сотни, а за целый день – пятьсот. Я проверял номера кредиток – ничего. И копии чека не осталось. Значит, он платил наличными.

– А когда это было? На какой день он зафрахтовал яхту?

– Тринадцатое февраля. Эй, да это же пятница. Думаете, не случайное совпадение?

– Откуда ж мне знать? А это было до или после рейса, которым ходил Следопыт?

– За неделю. Следопыт плыл с нами девятнадцатого.

– А в полицию вы когда подали заявление?

– Не помню. Надо посмотреть.

Локридж вышел. Услышав, как он поднимается по лесенке, я извлек из принтера первую фотографию, положил на стол. Лицо Джордана Шенди закрывали темные очки и макрель. Я вглядывался в снимок до тех пор, пока не вернулся Локридж – на сей раз по-человечески.

– Мы подали заявление двадцать второго февраля.

Ага! За пять недель до смерти Маккалеба. Все даты, о которых шла речь, я тщательно занес в записную книжку, хотя по-прежнему не мог сказать, имеют ли они хоть какое-нибудь значение.

– Ну ладно, – сказал я, – с этим ясно. Можно попросить вас о новой услуге, Бадди?

– Разумеется. А о чем речь?

– Сходите, пожалуйста, наверх, возьмите со стеллажей снасти и почистите их как следует. Похоже, после выхода в море никто к ним и пальцем не притронулся. Из-за них тут жуткая вонь, а мне предстоит провести на яхте еще день-другой. Так что будьте любезны.

– Вы хотите, чтобы я поднялся наверх и вымыл снасти...

Констатация факта, заявление, свидетельствующее о глубокой разочарованности, серьезном оскорблении. Я оторвался от фотографии и посмотрел на него:

– Да, и тем самым вы сделаете мне большое одолжение. А я тем временем закончу с фотографиями, и мы пойдем к Отто Вудлу.

– Как скажете.

Локридж вышел с обиженным видом и на сей раз двинулся наверх не бесшумно, как прежде, а изо всех сил грохоча сапогами. Я вынул из принтера вторую фотографию, положил ее рядом с первой. Взял торчащий из кофейной кружки черный фломастер и на нижнем белом обрезе фотографии крупно вывел: ДЖОРДАН ШЕНДИ.

Затем вернулся к компьютеру, где монитор по-прежнему высвечивал фотографию Грасиэлы с дочерью. Я щелкнул мышью, и на экране появился новый снимок. Сделан был там же, в торговом центре, только с большего расстояния, что сказалось на качестве – поверхность фотографии получилась зернистой. На сей раз за Грасиэлой, по-прежнему толкавшей коляску, виден мальчик. Сын, понял я. Приемный сын.

Итак, на фотографии запечатлены все члены семьи, кроме Терри. Выходит, это он снимал? Но если так, почему с расстояния? Я вновь щелкнул мышью, рассматривая очередные фотографии. Почти все они были сделаны в центре, и почти все – издали. И никто не глядел в камеру, да, кажется, и не догадывался о съемке. На двадцать девятом снимке место действия изменилось: теперь семья оказалась на пароме, направляющемся на остров Святой Каталины. Путь лежал домой, и фотограф оказался среди других пассажиров.

Четыре снимка. На всех Грасиэла сидит в центре дальней стены центрального помещения парома. По бокам от нее сын и дочь, фотограф же устроился на противоположной стороне, снимая через головы впередисидящих пассажиров. Даже заметь Грасиэла фотографа, она наверняка приняла бы его за случайного попутчика. Ни за что бы не догадалась, что именно она привлекла его внимание.

Последние две фотографии из тридцати шести, казалось, не имеют решительно никакого отношения к остальным – словно из другого альбома. На первой запечатлен зеленый дорожный знак. Увеличив снимок, я понял, что он был сделан через лобовое стекло машины. Виднелись его края, часть приборной доски и что-то вроде наклейки в нижнем углу стекла. Можно было разглядеть покоящуюся на руле ладонь фотографа.

Дорожный знак торчал на фоне совершенно пустынной местности. На нем было начертано:

ДОРОГА XXYXZ

1 МИЛЯ

Дорогу эту я знал. Или, точнее говоря, видел знак. Да он известен любому, кто ездил из Лос-Анджелеса в Лас-Вегас и обратно с такой же регулярностью, как я за последний год. Примерно посреди Пятнадцатого шоссе как раз и находится поворот на дорогу XXYXZ, бросающийся в глаза благодаря хотя бы своему неповторимому названию. Дорога проложена в пустыне Мохаве и, кажется, ведет в никуда. Ни заправочной станции тебе, ни кафе. Конец алфавита – конец света.

Самый последний снимок был не менее удивителен. Я увеличил его, и глазам моим предстал странный пейзаж. В центре кадра – дряхлая посудина. Заклепки деревянной обшивки повылетали, а желтая краска облезла под лучами палящего солнца. Посудина покоится на каменистой почве пустыни, бог знает как далеко от ближайшего водоема. Лодка, плывущая по песчаному морю. Быть может, в этом и был какой-то смысл, но я его не уловил.

Следуя примеру Локриджа, я вывел на принтер две эти последние фотографии и принялся листать предшествующие, выбирая, что бы напечатать. Остановился на двух снимках, сделанных на пароме, и на двух из торгового центра. Под жужжание принтера я увеличил еще несколько фотографий, в надежде разглядеть что-нибудь на заднем плане. Понять бы, что же это за центр, где находится! Конечно, можно просто спросить у Грасиэлы, но не слишком мне этого хотелось.

В руках у покупателей красовались сумки с логотипами разных магазинов – "Нордстром", "Сакс", "Барнс энд Ноубл". На одной Грасиэла с детьми пересекала продуктовые ряды, среди которых виднелись лотки с хот-догами и сладостями. Все наименования я привычно занес в блокнот, – теперь я легко выясню, где именно происходило дело. Если, конечно, будет нужно и если не захочется спрашивать у Грасиэлы. Пока я колебался. Зачем лишний раздергать ее без особой необходимости? Зачем нервировать рассказами о том, что кто-то выслеживал ее семью и этот "кто-то" странным образом связан с гибелью ее мужа? Нет, это плохая идея, по крайней мере сейчас.

Еще более тревожащим образом эта связь – или намек на нее – обнаружилась, когда принтер выплюнул новую фотографию. На ней семья проходила мимо книжного магазина "Барнс энд Ноубл". Снимали с противоположной стороны улицы, почти под прямым углом к витрине магазина. В ней отразился и сам фотограф. На мониторе я его не разглядел, но на отпечатке изображение проявилось.

Правда, выглядело оно не ахти, особенно на фоне рекламного плаката – мужчины в килте. Вокруг шотландца громоздились кипы книг, а надпись извещала: СЕГОДНЯ У НАС В ГОСТЯХ ИЭН РЭНКИН[2]. Замечательно, вот реклама-то и поможет вычислить дату, когда были сделаны снимки Грасиэлы с детьми. Достаточно позвонить в магазин и выяснить, когда у них был Иэн Рэнкин. Но с другой стороны, та же самая реклама, увы, мешала мне как следует рассмотреть лицо фотографа.

Я вернулся к компьютеру, увеличил эту фотографию на мониторе, но, сколько ни вглядывался, никак не мог сообразить, что же предпринять.

Бадди поливал из шланга восемь спиннингов, прислоненных к корме. Я велел ему выключить воду и вернуться вниз. Он молча повиновался. Оказавшись в кабинете, я жестом предложил ему сесть на табурет, а сам склонился над ноутбуком и ткнул в отражение фотографа в витрине магазина.

– Нельзя ли увеличить эту часть снимка? Мне бы рассмотреть ее поподробнее.

– Можно, но вы сильно потеряете в четкости. Это цифровое изображение, ясно? У вас имеется то, что имеется.

Для меня это была чистая тарабарщина, и я просто предоставил ему свободу действий. Он принялся нажимать значки на верхней панели монитора. Изображение увеличилось, и Бадди расположил его так, что только нужная мне часть осталась на экране. Вскоре он объявил: все, крупнее не получится. Я буквально припал к ноутбуку. Изображение стало совсем мутным. Даже клетки на килте Рэнкина и те расплылись.

– А почетче никак?

– То есть вы хотите снова уменьшить изображение. Конечно, сейчас...

– Да нет же, я спрашиваю, сфокусировать нельзя?

– Э нет! Говорю же, вы имеете то, что имеете.

– Ну что ж, печатайте как есть. Я уже выводил этот снимок на принтер, тогда получилось лучше, чем на экране. Может, и сейчас повезет.

Локридж подключил принтер. Минута прошла в напряженном ожидании.

– А что это такое, собственно? – осведомился Локридж.

– Отражение фотографа.

– Терри?

– Да нет, не похоже. По-моему, кто-то фотографировал его семью, а потом посылал ему снимки. Нечто вроде сигнала. Он вам об этом ничего не говорил?

– Да нет.

Я пристально посмотрел на Бадди: не запнется ли?

– А когда вы впервые заметили этот файл?

– Да не помню уж. Пожалуй... а впрочем, только сегодня, вместе с вами.

– Знаете что, Бадди, не морочьте мне голову. Дело серьезное. Я ведь сразу заметил, вы управляетесь с этой штукой так, будто компьютер давно ваш, с самого окончания колледжа. И я полагаю, вы залезали в него, когда Терри не было на яхте. Правда, скорее всего он знал, и его это не волновало. Меня тоже. Мне только одно важно – когда вы впервые наткнулись на чертов файл?

Локридж задумался.

– Где-то за месяц до его смерти. Но если вас интересует, когда эти снимки впервые увидел Терри, то достаточно заглянуть в архив и посмотреть, когда файл был создан.

– Вот давайте и посмотрим.

Бадди в очередной раз пробежался по клавишам. Ответ не заставил себя ждать.

– Двадцать седьмого февраля, – объявил он. – Этот файл записали двадцать седьмого февраля.

– Ну что ж, прекрасно, – сказал я. – А теперь, если исходить из того, что фотографии делал не Терри, как они могли сюда попасть?

– Несколькими путями. Один – он получил их по электронной почте и скинул в папку. Другой – кто-то снимал его камерой, а Терри обнаружил снимки. Третий – кто-то переслал снимки непосредственно с камеры или компакт-диска. Этот путь – самый надежный. Проследить отправителя очень трудно.

– А отсюда Терри мог пересылать электронную почту?

– Нет, обычно он пользовался домашним компьютером. На яхте нет подключенного модема. Сколько раз я ему говорил, давай наконец подключимся к спутнику: и телефона никакого не нужно, горя знать не будем, как тот малый с рекламного ролика, что устроил офис прямо посреди поляны. Но так и не уговорил...

Принтер выбросил фотографию, и я буквально выхватил ее из рук Бадди. Впрочем, тут же спохватился и аккуратно положил на стол, чтобы мы оба могли ее рассмотреть. Отражение было по-прежнему расплывчатым, нечетким, но все же получше, чем на мониторе. Теперь я хотя бы увидел, что фотограф держит камеру на уровне лица, полностью его закрывая. Но в глаза бросились большие буквы ЛА – логотип команды "Лос-Анджелес доджерс". На фотографе была их бейсболка.

Вообще-то в этом городе в такой бейсболке могут выйти на улицу тысяч пятьдесят жителей. Точнее не скажу, не знаю. Зато знаю другое – я не верю в совпадения. Никогда не верил и никогда не поверю. Я еще раз посмотрел на расплывчатое изображение и нутром почувствовал: фотограф и таинственный пассажир – одно и то же лицо. Джордан Шенди.

До Локриджа тоже дошло.

– Ничего себе, – протянул он. – Это ведь тот же самый малый, верно? С того рейса. Шенди.

– Ну да, – откликнулся я, – мне тоже так кажется.

Я попросил Локриджа увеличить снимок, на котором Шенди показывает выловленную рыбину. Изображения не совпадали, однако ничто не могло меня переубедить. Доказательств кот наплакал, уверенности быть не могло, и тем не менее – я не сомневался. Я знал, что незнакомец, который ни с того ни с сего зафрахтовал яхту Терри Маккалеба, и мужчина, тайком фотографировавший его жену и детей, – один человек.

Чего я не знал, так это как злополучные снимки попали к Терри. Подумал ли он о том же, что и я?

Я перетасовал отпечатанные листы, пытаясь выстроить какую-то логическую цепочку. Но ничего не получалось. Не хватало деталей. Имелись только разрозненные фрагменты мозаики. Чутье подсказывало, что Маккалеба каким-то образом поймали на крючок. Он получил снимки – либо по электронной почте, либо в виде компакт-диска, либо просто в конверте. Последние две фотографии – ключ ко всему. Первые тридцать четыре – наживка. Последние две – невидимый крючок.

Смысл послания очевиден – для меня по крайней мере. Фотограф хотел заманить Маккалеба в пустыню. На дорогу XXYXZ.

9

Рейчел Уоллинг спускалась на эскалаторе в мрачный багажный отсек международного аэропорта Маккарен. Вообще ее багаж находился при ней на всем пути из Южной Дакоты, но здание аэровокзала спланировали так, что всем пассажирам приходилось проходить через этот отсек. Внизу толпилась куча людей. Водители лимузинов размахивали карточками с именами прибывших, зазывалы рекламировали отели и казино, гиды навязывали туры по городу. От грохота лопались барабанные перепонки. Маккарен ничуть не напоминал тот аэропорт, откуда она нынче утром начинала свое путешествие.

Черри Дей должна была ее встретить. Если не считать торопливого свидания в Амстердаме, она не видела сослуживицу по ФБР четыре года. А с тех пор, как они действительно работали бок о бок, все восемь миновали, так что Рейчел сомневалась, узнают ли они с Черри друг друга.

Но беспокоиться, как выяснилось, было не о чем. Шаря взглядом по залу прилетов, она узрела картонный лист с надписью: БОБ БЭКУС.

Державшая его женщина улыбалась. Такое у нее, видно, чувство юмора. Не ответив на улыбку, Рейчел молча двинулась в сторону встречавшей.

У Черри Дей были огненно-рыжие волосы, забранные сзади в конский хвост. Привлекательная, стройная дамочка, с приятной улыбкой и блестящими глазами. Рейчел подумалось, что она больше напоминает мать двоих детей, учеников католической школы, нежели охотницу за серийным убийцей.