Глава 16

Когда, направляясь к свидетельской стойке, Босх проходил позади столов истца и ответчика, а также миновал ограду, за которой сидели присяжные, судебный зал умолкнул, как сердце мертвеца. Поклявшись говорить только правду, он сообщил свое полное имя, и секретарь суда попросил произнести его по буквам.

«И-Е-Р-О-Н-И-М Б-О-С-Х».

Вслед за этим судья предоставил слово Белку.

– Расскажите нам немного о себе и о своей службе, детектив Босх.

– Я работаю офицером полиции почти двадцать лет. В настоящее время я нахожусь в распоряжении стола убийств полицейского отделения Голливуда. Перед этим…

– Почему вы называете это «столом»?

«Господи», – подумал Босх.

– Потому что это действительно стол. Отдел представляет собой шесть маленьких письменных столов, сдвинутых вместе – таким образом они образуют один большой стол, с каждой стороны которого сидят по три сыщика. Мы всегда называем это «столом».

– Хорошо, продолжайте.

– До того, как получить это назначение, я проработал восемь лет в специальном подразделении отдела по расследованию убийств и грабежей. Еще раньше работал в отделе убийств в Северном Голливуде, а также в отделе грабежей в Ван-Найс. Примерно пять лет был патрульным полицейским – в основном в подразделениях Голливуда и Уилшира.

Белк медленно вел Босха по его карьере – вплоть до того момента, как он оказался в следственной бригаде по делу Кукольника. Допрос был неторопливым и скучным – даже для Босха, хотя он и рассказывал о собственной жизни. Отвечая на вопросы, он то и дело поглядывал на присяжных, видя, что лишь единицы из них слушают или вообще обращают на него хоть какое-то внимание. Босх нервничал, ладони его вспотели. Ему приходилось давать показания в суде, по крайней мере, сотню раз, но никогда – так, как сейчас, защищая самого себя. Ему было жарко, хотя он знал, что вообще-то в зале довольно прохладно.

– Итак, где территориально располагалась следственная группа?

– Мы занимали комнату на втором этаже в полицейском отделении Голливуда. Раньше там хранились улики и вещественные доказательства. Мы временно перенесли все это в специально арендованный трейлер и заняли помещение. Еще одна комната была у нас в Паркер-центре. Ночная группа, которую возглавлял я, работала в основном в Голливуде.

– Значит, вы были ближе к цели, верно?

– Да, мы так полагали. Большинство жертв преступник находил именно на улицах Голливуда. В этом же районе позже были найдены и многие другие.

– Таким образом, вы хотели иметь возможность побыстрее реагировать на звонки и наводки? То, что вы располагались в данном районе, помогало вам в этом?

– Да.

– Вспомните ночь, когда вам позвонила женщина по имени Дикси Маккуин. Как это было?

– Она позвонила по номеру девятьсот одиннадцать, а когда диспетчер понял, о чем она говорит, телефон переключили на линию нашей группы в Голливуде.

– Кто подошел к телефону?

– Я.

– Почему? По-моему, вы сказали, что были руководителем ночной группы. Разве у вас не было людей, чтобы отвечать на телефонные звонки?

– Люди у нас были, но этот звонок раздался поздно. Все уже разошлись по домам. Я оставался в конторе, поскольку готовил очередной рапорт – мы были обязаны сдавать их в конце каждой недели. Я был один и потому снял трубку.

– Почему вы не вызвали группу поддержки, решив отправиться на встречу с этой женщиной?

– По телефону она не сумела убедить меня в серьезности своего сообщения. Мы получали десятки звонков ежедневно, и всякий раз тревога оказывалась ложной. Должен признать, я отправился проверять ее сообщение, не веря, что за ним действительно что-то стоит.

– Но, детектив, если вы так думали, то зачем вообще поехали? Почему бы просто не принять ее информацию к сведению и тем ограничиться?

– Во-первых, она сказала, что не знает адреса, по которому жил тот мужчина, но может показать мне это место, если я отвезу ее на Гиперион. Кроме того, что-то в ее сообщении показалось мне правдоподобным. Казалось, она и в самом деле была до смерти напугана. Я уже собирался уходить, вот и подумал, что могу заехать туда по дороге домой и проверить.

– Расскажите нам, что произошло после того, как вы очутились на Гиперион.

– Приехав туда, мы увидели освещенные окна квартиры над гаражом. Мы даже заметили силуэт человека на фоне одного из них. Поэтому мы знали, что подозреваемый все еще там. Именно тогда мисс Маккуин сообщила мне о косметике, которую обнаружила в ящике под умывальником.

– Что для вас значила эта информация?

– Очень многое. Она немедленно меня насторожила, поскольку мы никогда не сообщали журналистам о том, что убийца забирает косметику своих жертв. Я давал утечку информации по поводу того, что он раскрашивает их лица, но о том, что берет их косметику – никогда. Поэтому, когда она сообщила мне, что нашла целую коллекцию макияжа, в моем мозгу что-то щелкнуло. После этого все, сказанное ею, стало выглядеть правдоподобным.

Босх отпил воды из бумажного стаканчика, который незадолго до того наполнил для него судебный исполнитель.

– Хорошо, – сказал Белк, – что же вы сделали вслед за этим?

– Я подумал, что за то время, пока она мне звонила, пока я за ней заезжал и мы ехали до Гиперион, тот человек мог выйти на улицу и найти другую жертву. Поэтому, как мне казалось, существовала реальная возможность того, что в данный момент находится под угрозой жизнь еще одной женщины. Я пошел наверх. Точнее, побежал.

– Почему же вы все-таки не вызвали подмогу?

– Во-первых, как мне казалось, в моем распоряжении не было даже пяти минут, чтобы позвонить по телефону. Если у него там находилась еще одна женщина, пять минут могли стоить ей жизни. Кроме того, я не мог бы позвонить, даже если бы захотел…

– А рация?

– Портативное радио? Да, детективы обычно берут их на задания. Но проблема в том, что на всех их не хватает. А поскольку я уже собрался домой, то не стал брать ее с собой, чтобы не приезжать на следующий день на работу раньше времени.

– Значит, вы не могли вызвать подкрепление по радио. А по телефону?

– Это спальный район. Я мог бы выехать на улицу и поискать телефон-автомат или постучаться к кому-нибудь. Но было уже около часа ночи, и не думаю, чтобы люди быстро открыли незнакомому человеку, который барабанит в дверь и утверждает, что он – полицейский. Это был вопрос времени. Я считал, что у меня его нет. И должен был идти в одиночку.

– Что произошло дальше?

– Думая, что чья-то жизнь находится в опасности, я вошел в дверь без стука. В руке я держал револьвер.

– Вы выбили дверь?

– Да.

– И что вы увидели?

– Первым делом я сообщил, кто я такой. Я крикнул: «Полиция». Сделав несколько шагов вперед – это помещение было чем-то вроде студии, – я увидел мужчину, позднее опознанного как Норман Черч, стоящего возле постели. Это был разложенный диван-кровать.

– Что он делал?

– Он стоял голым возле постели.

– Вы видели кого-то еще?

– Нет.

– Что дальше?

– Я крикнул то ли «не двигаться», то ли «стоять» и сделал еще шаг вперед. Сначала он не двигался. А потом вдруг нагнулся, и его рука скользнула под подушку. Я закричал: «Нет!» – но он не остановился. Я увидел, как его рука вылезает наружу, вроде бы что-то сжимая. Я сделал один выстрел. Он оказался смертельным.

– На каком расстоянии от него вы находились?

– В шести метрах. Квартира представляла собой одну большую комнату. Мы стояли в противоположных концах ее.

– Он умер мгновенно?

– Очень быстро. Он упал поперек кровати. Позже вскрытие показало, что пуля вошла под правую руку – ту самую, которую он сунул под подушку, – и прошла через грудь, поразив сердце и оба легких.

– Что сделали вы после того, как он упал?

– Подошел к постели и проверил, жив ли он. В тот момент он был еще жив, поэтому я надел на него наручники. Он умер несколько секунд спустя. Я поднял подушку. Оружия там не оказалось.

– Что же там было?

Глядя прямо на Чэндлер, Босх сказал:

– Великая загадка жизни. Он лез за париком.

Чэндлер сидела, опустив голову, и была занята какой-то писаниной, но, услышав эту фразу, посмотрела на Босха, и их взгляды на мгновенье скрестились. После чего она выпалила:

– Протестую, ваша честь.

Судья согласился вычеркнуть из протокола замечание Босха по поводу «великой загадки жизни». Белк задал ему еще несколько вопросов относительно места происшествия, затем перешел к расследованию дела Черча.

– Вы ведь с тех пор не принимали в нем участия?

– Нет. Как обычно в подобных случаях, на то время, пока шло разбирательство, насколько правомерны мои действия, мне была поручена канцелярская работа.

– Хорошо. Были ли вы поставлены в известность о результатах работы следственной группы по делу Черча?

– В общих чертах. Поскольку от конечного результата этого расследования зависела моя судьба, меня, конечно, держали в курсе.

– Что же вам было сообщено?

– Что косметика, найденная в шкафчике ванной комнаты, как выяснилось, принадлежала девяти жертвам.

– Появлялись ли у вас когда-либо сомнения – или, может, кто-то другой из следователей высказывал их – относительно того, что Норман Черч был повинен в гибели этих женщин?

– В смерти тех девятерых? Нет, никаких сомнений. Никогда.

– Детектив Босх, вы слышали свидетельство мистера Вишорека, который утверждал, что в ночь одиннадцатого убийства – убийства Ширлин Кемп – он находился рядом с мистером Черчем. Вы также просмотрели видеозапись, представленную суду в качестве вещественного доказательства. Появились ли у вас после этого какие-либо сомнения?

– Относительно одиннадцатой жертвы – да. Но Ширлин Кемп и не было среди тех девяти, чью косметику обнаружили в квартире Черча. Ни у меня, ни у кого-либо еще из следственной бригады нет сомнений в том, что тех девятерых женщин убил Черч.

Чэндлер заявила протест по поводу того, что Босх говорит от лица остальных членов следственной бригады, и судья поддержал его. Не желая вдаваться в подробности, связанные с жертвами номер семь и одиннадцать, Белк сменил тему. Его стратегия состояла в том, чтобы ни в коем случае не упоминать о возможности существования второго убийцы. Он хотел оставить это для Чэндлер, чтобы во время перекрестного допроса нанести ей ответный удар, если она на него нарвется.

– Вы были наказаны за то, что отправились на место происшествия, не вызвав подмогу. Считаете ли вы, что в данном случае с вами поступили справедливо?

– Нет.

– Почему же?

– Как я уже объяснял, отправляясь на Гиперион, я полагал, что это – пустой номер. Если бы вновь возникла подобная ситуация и если бы я даже знал, что в результате буду наказан, я снова поступил бы точно так же. Я был бы вынужден так поступить. Если бы там находилась еще одна женщина – очередная жертва – и я спас бы ее, меня, вероятно, повысили бы в звании.

Поскольку Белк не задал вопрос, который напрашивался сам собой, Босх продолжил:

– Полагаю, что мой перевод на менее ответственную работы был вызван политической необходимостью. Исходным пунктом послужило то, что я застрелил безоружного человека. Неважно, что застреленный мною человек являлся убийцей-маньяком, чудовищем. Помимо этого, я нес на себе багаж…

– Достаточно…

– Направленность на…

– Детектив Босх!

Босх остановился. Он сказал все, что хотел.

– Таким образом, вы не сожалеете о происшедшем в квартире?

– Нет, это не так.

Ответ явно удивил Белка, и он полез в свой блокнот. Он задал вопрос, на который собирался получить совершенно другой ответ. Но теперь понимал, что нужно как-то выкручиваться.

– О чем же вы сожалеете?

– О том, что Черч сделал это движение. Он спровоцировал огонь. Мне не оставалось ничего иного, кроме как действовать. Я стремился предотвратить убийство. Его самого я убивать не хотел. Но получилось все так. Он сам затеял эту игру.

Тяжелым вздохом в микрофон Белк выразил свое облегчение, заявив после этого, что вопросов у него больше нет.

Судья Кейс сказал, что перед перекрестным допросом объявляется десятиминутный перерыв. Босх вернулся к столу защиты, и Белк прошептал, что, по его мнению, они выступили удачно. Босх на это ничего не ответил.

– Я думаю, все будет зависеть от того, как она поведет перекрестный допрос. Если сумеешь выбраться из-под него без значительных повреждений, значит, все в порядке.

– А если она заведет речь о последнем случае и предъявит записку?

– Вряд ли у нее получится. Тогда она будет летать вслепую.

– Не будет. У нее есть источник в управлении. Кто-то ведь сообщил ей о записке.

– Если она до этого доберется, я потребую конфиденциальной консультации.

Не очень-то обнадеживающий план. Босх взглянул на часы, прикидывая, успеет ли он выкурить сигарету. Решив, что времени не хватит, он встал и пошел к стойке для свидетелей. Когда он проходил мимо Чэндлер, писавшей что-то в блокноте, та, не поднимая головы, сказала:

– Великая загадка жизни.

– Да, – ответил Босх, не глядя на нее.

Босх сел на стул и стал ждать. Тут он увидел, как в зал входит Бреммер с корреспондентом «Дэйли ньюс» и парочкой репортеров из телеграфных агентств. Кто-то пустил слух, что вот-вот должен начаться кульминационный акт представления.

Снимать в залах федерального суда было запрещено, поэтому одна из телекомпаний прислала художника, которому предстояло делать зарисовки во время процесса.

С места для свидетелей Босх наблюдал, как работает Чэндлер. Рядом с ней, сложив руки на столе и пряча глаза от Босха, сидела Дебора Черч. Спустя мгновение отворилась дверь комнаты для присяжных, и они гуськом потянулись за свою загородку. Затем вышел судья. Увидев, как Чэндлер с желтым блокнотом в руках направляется к стойке, Босх сделал глубокий вдох и приготовился.

– Мистер Босх, – начала она, – скольких людей вы убили?

Белк немедленно заявил протест и потребовал консультацию. Он, Чэндлер и секретарь суда сгрудились возле судьи и шептались в течение пяти минут. Босх слышал только обрывки слов и фраз, причем громче других бубнил Белк. Он пытался доказать, что на процессе рассматривается только один случай стрельбы – связанный с Черчем, все же остальные к делу не относятся. Босх услышал, как Чэндлер возразила. По ее мнению, эта информация являлась важной, поскольку должна была проиллюстрировать внутренний настрой ответчика. Босх не расслышал, что ответил им судья, но, когда все разошлись по своим местам, тот объявил:

– На заданный вопрос должен быть дан ответ.

– Я не могу, – заявил Босх.

– Детектив Босх, суд приказывает вам ответить на вопрос.

– Я не могу на него ответить, судья. Я не знаю, скольких людей я убил.

– Вы принимали участие в боевых действиях во Вьетнаме? – спросила Чэндлер.

– Да.

– В чем заключались ваши обязанности?

– Я был траншейной крысой. Должен был пробираться во вражеские траншеи. Иногда это оканчивалось стрельбой. Мне приходилось использовать взрывчатку с целью уничтожения фортификационных сооружений противника. Я не мог знать, сколько народу там находилось.

– Хорошо, детектив. Сколько людей вы убили с тех пор, как покинули военную службы и стали работать в полиции?

– Троих, включая Нормана Черча.

– Не могли бы вы рассказать нам о двух других инцидентах? Хотя бы в общих чертах?

– Один произошел до Черча, второй – после. Первый раз я застрелил человека во время расследования дела об убийстве. Я отправился допросить того, кого считал просто свидетелем. Оказалось, что он и был убийцей. Когда я постучал, он выстрелил сквозь дверь, но в меня не попал. Тогда я выбил дверь и ворвался внутрь. Я услышал, как он убегает с задней стороны дома. Я последовал за ним во двор – он как раз перелезал через забор. Когда он уже готов был спрыгнуть на другую сторону, он обернулся, чтобы выстрелить в меня еще раз. Я выстрелил первым, и он упал.

Второй случай произошел уже после Черча. Вместе с ФБР я расследовал дело об убийстве и ограблении. Случилась перестрелка, в которой участвовали двое подозреваемых, с одной стороны, и я и мой напарник – агент ФБР – с другой. Одного из подозреваемых я убил.

– Значит, в двух этих случаях люди, которых вы убили, были вооружены?

– Совершенно верно.

– Три случая стрельбы со смертельными исходами – многовато даже для ветерана, прослужившего двадцать лет, не так ли?

Босх подождал с ответом, думая, что Белк заявит протест, но толстяк был слишком занят писаниной в своем блокноте.

– Гм, я знаю полицейских, прослуживших по двадцать лет, которым ни разу не пришлось даже вытащить револьвер, и знаю тех, на чьем счету есть и по семь смертей. Все зависит от того, какие дела ты расследуешь, все зависит от случая.

– Случая счастливого или несчастного?

На сей раз Белк все же заявил протест, и судья его поддержал. Чэндлер быстро двинулась дальше.

– После того, как вы убили безоружного мистера Черча, испытывали ли вы неприятные ощущения?

– Нет. До тех пор, пока на меня не подали в суд и я не узнал, что адвокатом будете вы.

В зале раздался смех, улыбнулась даже Хани Чэндлер. После того, как резким окриком со своего насеста судья утихомирил публику, он велел Босху конкретно отвечать на вопросы и воздерживаться от личных выпадов.

– Никаких неприятных ощущений я не испытывал, – ответил тогда Босх. – Как я уже говорил, я предпочел бы взять Черча живым, нежели мертвым. Но так или иначе, я должен был очистить от него город.

– Но вы устроили все таким образом и придерживались такой тактики, которая предусматривала «очищение» от него раз и навсегда, не так ли?

– Нет, не так. Я ничего не устраивал. Так случилось.

Босх знал, что не должен выказывать свою злость по отношению к Чэндлер. Железным правилом тактики в любом суде было: не произноси яростные тирады, а отвечай на каждый вопрос так, будто имеешь дело с человеком, который просто заблуждается.

– И тем не менее вы испытали удовлетворение в связи с тем, что мистер Черч был убит – безоружный, голый, совершенно беззащитный?

– Об удовлетворении тут говорить не приходится.

– Ваша честь, – обратилась Чэндлер к судье, – могу ли я предъявить свидетелю вещественное доказательство со стороны истца? Оно обозначено номером 3А.

Она вручила копии какой-то бумажки Белку и секретарю суда, который передал ее судье. Пока судья читал бумажку, Белк подошел к стойке и заявил протест:

– Ваша честь, если это предлагается в качестве предлога для импичмента, я не понимаю, на каком основании. Этот документ содержит слова психиатра, а не моего клиента.

Чэндлер подошла к микрофону и сказала:

– Судья, взгляните на ту часть документа, которая озаглавлена «Заключение». Я хотела бы, чтобы свидетель зачитал ее последний параграф. Вы также можете видеть, что под документом стоит подпись и самого ответчика.

Почитав еще немного, судья отер рот тыльной стороной руки и сказал:

– Принимается. Вы можете показать это свидетелю.

Чэндлер подошла к Босху и, не глядя на него, положила перед ним еще одну копию документа. Затем вернулась к стойке.

– Не могли бы вы сказать нам, что это такое, детектив Босх?

– Это – бланк конфиденциального психологического допуска. Собственно говоря, я предполагаю, что этот документ носит конфиденциальный характер.

– Совершенно верно. Имеет ли он какое-нибудь отношение к вам?

– Это допуск, разрешающий мне вернуться к исполнению своих обязанностей после того, как был застрелен Черч. Это – обычная практика, когда психиатр полицейского управления проводит собеседование с офицером, принимавшим участие в перестрелке. После этого он дает разрешение вернуться к несению службы.

– Вы, должно быть, очень хорошо знакомы с этим психиатром?

– Простите?

– Мисс Чэндлер, это ни к чему, – заметил судья Кейс, прежде чем Белк успел подняться.

– Конечно, ваша честь. Вычеркните это из протокола. После собеседования вам было разрешено вернуться к службе – на новом месте, в Голливуде, правильно?

– Да.

– Разве эта процедура не является чистой воды формальностью? Ведь психиатр никогда не «заворачивает» офицера, исходя из медицинских соображений?

– Ответ на первый вопрос – отрицательный. Ответ на второй вопрос мне неизвестен.

– Ладно, давайте попробуем по-другому. Приходилось ли вам хотя бы один раз слышать, чтобы офицер полиции не был допущен к службе в результате собеседования с психиатром?

– Нет, не приходилось. Такие собеседования всегда конфиденциальны, так что в любом случае я вряд ли мог бы что-либо услышать.

– Не могли бы вы прочитать последний параграф заключительной части того документа, что лежит перед вами?

– Конечно.

Босх взял бумагу и начал читать. Про себя.

– Вслух, детектив Босх, – раздраженно потребовала Чэндлер. – Мне кажется, я ясно сформулировала это в своем вопросе.

– Прошу прощения. Здесь говорится: «В результате участия в военных действиях и службы в полиции, во время которых субъект принимал участие во многих перестрелках со смертельным исходом, он в большой степени утратил чувствительность к насилию. Он изъясняется терминами, в которых чувствуется налет насилия, или же аспект насилия навсегда стал неотъемлемой частью его повседневной жизни. Тем не менее, представляется маловероятным, что предшествовавшие события смогут явиться отвлекающим психологическим фактором в том случае, если он вновь окажется в обстоятельствах, требующих применения огнестрельного оружия с целью защиты самого себя или окружающих. Полагаю, он сможет действовать без промедления. Он будет в состоянии нажать на курок. Собеседование с ним не выявило каких-либо болезненных последствий сделанного им смертельного выстрела, если не считать таковым чувство удовлетворения, которое он испытывает в связи с результатом своих действий – смертью подозреваемого».

Босх отложил бумагу. Теперь, как он заметил, на него смотрели все присяжные. Он не имел представления о том, поможет ему этот документ или – наоборот.

– Субъектом данного исследования являетесь вы, не так ли? – спросила Чэндлер.

– Да, это я.

– Вы только что показали, что не испытывали удовлетворения, однако психиатр в своем отчете утверждает, что вы все же выражали удовлетворение исходом инцидента. Кто же прав?

– В документе – его слова, а не мои. Вряд ли я стал бы говорить такое.

– А что бы вам следовало сказать?

– Не знаю. По крайней мере, не это.

– Почему же в таком случае вы подписали бланк допуска?

– Я подписал его потому, что хотел поскорее вернуться к работе. Если бы я стал препираться с ним из-за формулировок, мне никогда не удалось бы этого сделать.

– Скажите, детектив, известно ли обследовавшему вас психиатру о том, что произошло с вашей матерью?

Босх заколебался.

– Не знаю, – наконец ответил он. – Я ему не рассказывал. Не знаю, была ли у него эта информация.

Босху с трудом удавалось концентрировать внимание на своих словах, в его мозгу царила сумятица.

– Что случилось с вашей матерью?

Прежде чем ответить, он долго смотрел прямо на Чэндлер. Она не отвела взгляда.

– Как здесь уже говорилось, она была убита. Мне тогда было одиннадцать лет. Это произошло в Голливуде.

– И никто так и не был арестован, правильно?

– Да, правильно. Не могли бы мы поговорить о чем-нибудь другом? Об этом здесь уже все было сказано.

Босх посмотрел на Белка. Тот, сообразив, что от него требуется, поднялся и заявил протест в связи с тем, что Чэндлер постоянно задает вопросы на одну и ту же тему.

– Детектив Босх, вы хотите, чтобы мы устроили перерыв? – спросил судья Кейс. – Может быть, вам нужно немного успокоиться?

– Нет, судья, со мной все в порядке.

– Ну что ж, извините. Я не могу накладывать ограничения на перекрестный допрос. Протест отклоняется.

Судья кивнул Чэндлер.

– Сожалею, что приходится задавать вам такие личные вопросы, но скажите: после ее смерти вас воспитывал отец?

– Вы не сожалеете. Вы…

– Детектив Босх! – загремел судья. – Это недопустимо. Вы должны отвечать на задаваемые вам вопросы. И больше ничего говорить не надо. Отвечайте только на вопросы.

– Нет. Я никогда не знал своего отца. Меня поместили сначала в детский дом, а потом – в интернат.

– У вас есть братья? Сестры?

– Нет.

– Значит, человек, задушивший вашу мать, не только отобрал единственного и самого близкого вам человека, он в значительной степени разрушил вашу жизнь?

– Можно сказать и так.

– Связан ли с этим преступлением тот факт, что вы стали полицейским?

Босх почувствовал, что не может больше смотреть на присяжных. Он знал, что лицо его стало красным. Он чувствовал себя мухой, умирающей под увеличительным стеклом.

– Не знаю. Я никогда не залезал внутрь себя настолько глубоко.

– Связано ли со смертью вашей матери то чувство удовлетворения, которое вы испытали, убив мистера Черча?

– Как я уже сказал, если и можно говорить о каком-либо удовлетворении – а вы продолжаете использовать это слово, – то я испытал его лишь в связи с тем, что дело наконец-то было закрыто. Если использовать вашу терминологию – этот человек был чудовищем. Он был убийцей. Я был удовлетворен, что мы остановили его. А вы не были бы?

– Отвечать на вопросы должны вы, детектив Босх, – сказала Чэндлер. – Следующий мой вопрос таков: действительно ли вы остановили убийства? Полностью?

Белк подскочил и потребовал консультаций. Обратившись к присяжным, судья произнес:

– Устроим все же перерыв. Когда мы будем готовы, вас пригласят.

Глава 17